Каждый день то же дерево, окруженное
своим зеленым болтливым семейством,
каждый день плач младенческого времени
колышимого на маятнике в тени.
 
 
Река неспешно дает прозрачную карточку.
Тишина шествует к следующему звуку.
Чувственными лепестками
зернышко разворачивает веки в иле.
 
 
Никто не знает, зачем существуют птицы,
ни твоя бутыль с вином, полная луна,
ни мак, что живьем сгорает,
ни женщина на арфе, счастливая невольница.
 
 
Мы одеваемся в воду, в подвластные нам сети,
в невидимые и сердечные вещи,
украшаем себя легкими останками голубиц,
радугами и ангелами.
 
 
И полощем скупое золото дня
считая зернышки, а израненный запад
жжет свои корабли и приближается ночь,
капитан черных племен.
 
 
Ты заговариваешь тогда, небо:
твой высокий ночной зажигается город,
твои толпы проходят с факелами
и смотрят на нас в молчании.
 
 
Все формы земные и мимолетные:
юноша, вскормивший в постели приданое,
женщина с двумя сердцами птицы,
каверзная смерть, переодетая насекомым.
 
 
Всю землю ты покрываешь, умерший человек,
упавший, как сломанная клетка,
или разорванный снаряд,
или известковый дом уродливого паука.
 
 
Умершие принадлежат к ордену
подземных анахоретов.
Что есть смерть, последнее отчаянье,
древнее обетованное царство?
 
 
Человек, вскармливаемый годами и телами женщин,
если Бог захочет, преклонишь колени.
И единственно память вещи
оставляет тепло, уже бесполезное, в твоих пустых ладонях.