Аманда не могла больше противиться обаянию Тристана, хотя находилась как в параличе. Господи, неужели он может улыбаться! Улыбка придает выражению его лица такой шарм. И тут у нее в груди словно что-то растаяло и решение было принято почти мгновенно.

– Отлично, – сказала она. – Если вы не против, плата составит четыре сотни в месяц. Аванс за два месяца плюс двести долларов попрошу вас внести вперед.

Выпалив все это, она поднялась с кресла. Истинно шотландская прижимистость не помешала Тристану тут же согласиться на такие условия, хотя он ничем не выказал охватившего его нежелания сразу же расстаться с тысячью баксов. Они договорились, что Тристан с вещами приедет к четырем, так что у него будет время дорогой из отеля заехать в банк. Через минуту он уже откланялся и ушел.

Оставшись одна, Аманда стала внушать себе, что, согласившись с предложением Маклофлина, она не сделала большой ошибки. И все равно она продолжала сомневаться.

Освободив свой номер в отеле и получив в банке наличные, Маклофлин ненадолго заскочил в участок. Там как раз был Джо Кэш. Он обрадовался приходу Тристана.

– Привет, лейтенант, у меня тут для вас куча всяких сообщений, – он протянул через стол кипу телефонограмм. – Один парень звонил раз десять. Он может поговорить только с вами. Отказался назвать свой адрес и номер телефона.

Говоря все это, Джо удивленно пожал плечами.

Пожал плечами и Тристан, хотя такие истории были для него не в новость. Как правило, такое поведение звонивших было связано с передачей простых сплетен или заведомой дезинформации. Иногда это предпринималось, чтобы скомпрометировать какого-нибудь основательно насолившего знакомого или даже супруга. Бывали дни, особенно в полнолунье, когда такого рода звонки раздавались один за другим. И в полицию попадала самая разнообразная информация, но ее все равно брали на заметку. Ведь от случая к случаю мелькали и серьезные сообщения. А поскольку имя Тристана часто фигурировало в телепрограммах или на страницах газет, то большинство назойливых информаторов хотело говорить только с ним.

– Ну как, ты нашел себе приют? – спросил Джо. Узнав, что Тристан уже нашел квартиру, он тут же предложил помочь с переездом.

– Да мне и перевозить-то нечего, – сказал Тристан и тут же добавил, удивившись собственным словам:

– Но уж если ты так хочешь попасть ко мне на новоселье, то поехали вместе. Я всегда рад твоей компании.

С каждым днем он чувствовал себя с Джо все более на дружеской ноге. Тристан убедился, что на него всегда можно положиться в любом деле: касалось ли это их профессиональных обязанностей или речь шла о проблемах личного плана. Такие отношения с кем-либо для Тристана были совершенно непривычны До сих пор Тристан считал, что он неспособен на такую дружбу. Он обладал комплексом неполноценности и считал, что его личность не могла быть интересна для окружающих. Максимального взаимопонимания он мог добиваться со своими сослуживцами, когда дело доходило до совместной выпивки после особо трудного дня. Но даже и тогда ему не всегда удавалось найти с ними общий язык. Ведь даже собравшись дружеской компанией, они тут же начинали треп о своих семьях или о женщинах, а у Тристана никогда не было ни того, ни другого. Так что он обычно молчал, не зная, как ему поддержать разговор. Конечно, и у него, как говорится, жизнь была не без греха, но то были эпизодические знакомства, не подразумевающие никакой привязанности. И о них ему говорить не хотелось.

Со временем эти вечеринки ему так наскучили, что он совсем перестал на них бывать, а все свое время, в том числе и свободное, предпочитал посвящать работе. Это помогло его быстрому продвижению по служебной лестнице, а со своим постоянным одиночеством он быстро свыкся, во всяком случае, никогда всерьез об этом не задумывался. И сейчас ему не хотелось долго размышлять над всем этим, но он был рад зарождающейся дружбе с Джо Кэшем. С ним ему было удивительно легко общаться.

– А вот и Эйс, – сказал Джо, когда они с Тристаном остановились перед его новой машиной.

Он постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание щенка. Пока Тристан обходил машину, открывал дверцу и усаживался за руль, Джо своим постукиванием и причмокиванием вызывал радостную реакцию щенка, и тот энергично завилял хвостиком. Забравшись в машину, Джо пододвинул Эйса, чтобы освободить себе место на переднем сиденье и тут же начал трепаться.

– Это самая большая соня из всех собак, каких мне довелось встречать. Ну что, Эйсер, как тебе нравится перспектива поселиться рядом со стайкой писаных красавиц? – он стал чесать у щенка за ухом, от чего тот в восторге перевернулся на спину. – Ты хитрющая маленькая бестия, вот ты кто.

Тристан бросил взгляд на Джо. Улыбнувшись, он спросил:

– А что, разве две женщины – это уже стайка?

– Господи, ну конечно, особенно, когда они упакованы так, как мисс Чарльз и мисс Смит, – с энтузиазмом ответил Джо. – Да у меня мурашки начинают бегать по коже при одной мысли о них, – он самодовольно усмехнулся, увидел, как недоуменно поднялись брови у Тристана. – А ведь меня трудно чем-либо удивить. Ты бы в этом убедился, если бы увидел мою бывшую жену. Когда она прогуливалась, ее ягодицы переваливались в штанах так, словно это были две сердитые кошки, засунутые в один мешок. Ну, а как она бегала… – у Джо непроизвольно затряслась голова, так задело его за живое это воспоминание. Затем он с наслаждением вздохнул :

– Скажу тебе честно, Маклофлин, я готов целый вечер смиренно сидеть в уголке, лишь бы поглазеть на то, как эти танцовщицы порхают по своему дому.

Тристан счел, что ему не пристало как-либо отреагировать на всю эту легкомысленную чепуху. Но ему нечем было возразить против такого необычного пожелания друга. Впрочем, Джо и не ожидал особого взаимопонимания в таком щекотливом для сурового лейтенанта вопросе. Когда они подъехали к дому, он вытащил из багажника тот огромный короб, который впервые увидел на плече Маклофлина еще тогда, когда встречал его в аэропорту.

– Боже, лейтенант, что у вас за неподъемный груз, – тут же воскликнул он.

– Мои гири.

– Гири? – изумился Джо, ставя коробку на асфальт. – Да ты просто сумасшедший. Кто же потащит такую тяжесть за тридевять земель!

Затем он бесцеремонно залез в коробку и изумился еще больше.

– Да будь я проклят! Это действительно гири.

– Разве я не утверждал именно так! – несколько раздраженно сказал Тристан, не привыкший к подобному панибратству. – А ты сам разве не пользуешься такими штуками? Как же можешь рассчитывать на то, что справишься с жульем и подонками, если не будешь поддерживать форму?

– Конечно, с этим у меня все в порядке, – поспешил успокоить шефа Джо, со стоном взваливая короб себе на плечо. – Просто я не могу себе представить, зачем нужно таскать это с собой с места на место. Я бы просто купил себе новые, приехав сюда.

Шея Тристана покраснела от недовольства. Он очень не любил беспутно швырять кровно заработанные деньги. Маклофлин осознавал свою слабость, и порой это угнетало его, но он знал так же, что не сможет изменить самому себе. Очевидно, его прижимистость была результатом длительной жизни почти без гроша в кармане. Долгие годы он вынужден был экономить на каждой мелочи и подавлять в себе любые желания, даже самые мелкие, связанные с расходами. Тристан научился экономить каждый цент, сосредоточивая все свои усилия на какой-то конкретной цели и медленно, но верно к ней продвигался. И вот наступило время, когда он мог хотя бы частично отказаться от режима строгой экономии, к которому приучил сам себя. Но от привычки быть очень расчетливым совсем нелегко было сразу отказаться. Сейчас у него был солидный счет в банке, но он не представлял себе, как можно потратить деньги на мимолетное удовольствие или на мелкий выигрыш в комфорте.

Поднимаясь за Джо по лестнице, Тристан попытался убедить себя в том, что не так уж он и прижимист. Вот, например, он любит носить костюмы, сшитые из тонкой шотландской шерсти, и купил себе сразу несколько самых дорогих. Кроме того… Черт возьми, кроме этого он себе ничего не позволял. В своем гардеробе, кроме дорогих костюмов, он ничем больше не мог похвастаться. Ну а машина у него такая побитая, что он даже не решился отправиться на ней в Рено. Она просто могла по дороге развалиться на части. И что уж говорить о его квартире в Сиэтле… Тристан даже вздохнул. Ладно, чего уж там. Помещение евангелического приюта для бедных и то, наверное, обставлено с большим уютом и вкусом, чем его убогая конура.

Ладно, хватит травить себе душу. Надо отучиться быть таким мелочным, это факт. Но стыдиться своей прижимистости он тоже не будет. Нет ничего постыдного в том, что он притащил с собой отличный набор гирь. Он к ним привык и не нуждается в других.

Держа чемодан в одной руке, Эйса в другой, Тристан едва не наступил на пятки Джо, так глубоко он погрузился в свои раздумья. Да что это на него нашло в этом городе? Он никогда не испытывал особой нужды извиняться и оправдываться за то, что он такой, как есть, до приезда в Рено. Он всегда считал, что с ним все в порядке, а если кому-нибудь это не нравится, то это уже его личное дело. Именно такая позиция мешала ему хотя бы немного американизировать свое произношение. Ведь люди хорошо его понимали, почти не напрягаясь, так зачем же ему подстраиваться под окружающих и притом даже в таких мелочах?

Однако после приезда в Рено он почувствовал, как что-то в нем изменилось. Ему вдруг захотелось такого, о чем он прежде даже не задумывался. Может быть, поэтому теперь многие стороны его жизни, прежде его полностью устраивавшие, теперь вызывали в нем раздражение. И самое ужасное профессиональное рвение его несколько приостыло, и работа теперь не занимала его ум целиком и полностью. А это его никак не устраивало.

Аманда встречала обоих полицейских у входа в квартиру. За время, прошедшее между прежним визитом Маклофлина и его теперешним вселением, она основательно обдумала ситуацию и решила извлечь из нее максимальную выгоду. Ронда была совершенно права, считая, что, поселись у них Маклофлин со своим огромным пистолетом, они будут чувствовать себя в большей безопасности. И, быть может, познакомившись с ним поближе, она поможет ему избавиться от некоторой холодности в отношениях с ней. В конце концов, его визит к ней с щенком показал, что Маклофлину не чуждо ничто человеческое. К тому же, улыбка Тристана отнюдь не напоминала ей оскал робота.

Но уже двадцать минут спустя, после прихода своего постояльца, Аманда решила, что эта человеческая улыбка в прошлый раз ей просто померещилась. Она едва удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью, выбегая теперь уже из квартиры Тристана. Ее сердце бешено колотилось в груди. Она ощущала, что кровь прилила к лицу, щеки пылают. К тому же, у нее просто подкашивались ноги, словно бы она только что закончила выступление со сложнейшим и изнурительным номером.

В этом ужасном мужчине, во всей его проклятой мускулистой туше не было места ни единой человеческой эмоции. Он держался отстранение, был необщительным, недоброжелательным и холодным, как кусок льда. О Боже, как же разболелась голова! Аманда влетела в собственную квартиру и рухнула на кушетку, прижав подушку к груди.

А ведь она проявила максимальное радушие, – и что же получила в ответ? Аманда горько хмыкнула. Она улыбалась ему от всей души, а что же он? – Лицо его оставалось словно бы окаменевшим.

Она демонстрировала ему все преимущества его новой квартиры, водила его туда-сюда, а он взирал на нее своими холодными, пронзающими душу глазами, и больше ничего. Он даже не потрудился хотя бы взглядом или словом выказать, нравится ли его новое жилье или нет. Маклофлин снял пиджак и повесил его аккуратно на вешалку, затем взглянул на нее так, будто бы позволил ей высказать все, что она думает о пистолете у него под мышкой. У, проклятый мужик! Господи, у нее до сих пор маячит вся эта сцена перед глазами. Он даже, и наверняка специально, потянулся так, закинув руки за голову, что рукоятка пистолета чуть было не коснулась ее лица. Интересно, почему он вдруг преисполнился решимости вывести ее из себя? Она же в этот момент испытала великий соблазн ловким движением профессиональной танцовщицы выдернуть коврик Марианны прямо у него из-под ног. Ей показалось даже, что внутренний голос нашептывает ей: «Сделай это, сделай, свали его с ног».

Но все же она вовремя отказалась от этой сумасшедшей затеи. Она решила, что Маклофлин настолько бесчувственная скотина, что может отреагировать на эту ее выходку со свойственной ему жестокостью. Чарли сдерет с нее кожу живьем, если она позволит прострелить себе дырку в ноге, усмехнулась она.

И все же ей хотелось понять, почему этот тип настолько влюблен сам в себя, что не ответил даже на ее простую дружескую улыбку. А ведь она старалась, ох как старалась разбить лед в их отношениях. Но этот здоровенный осел, очевидно, не стремился к добрососедским отношениям и выбрал не самый любезный способ ей это продемонстрировать.

Хорошо, тем лучше для нее. Ведь у нее-то нет никакого желания с ним слишком часто общаться.

И все же, сегодня в течение некоторого времени у нее было совершенно иное настроение. Но Боже мой, ведь есть что-то особенное в том, как он тогда ей улыбнулся. Как будто внезапно распахнулось окно, и глянувший в него свет мигом рассеял мрак отчуждения.

Аманда отшвырнула от себя подушку и решительно встала. "Выбрось всю эту чепуху из головы, – скомандовала она самой себе. – Ты просто грезила, а это на тебя непохоже. Это неподражаемая улыбка – всего лишь искусственный прием в арсенале этого мужлана-биоробота.

Этот человек уже давно научился выуживать полезную информацию из потока случайных сплетен. (Освещенный приглушенным светом бар в нижнем городе был излюбленным местом встреч участников шоу-программ.) Все, что от него требовалось, – это проводить в баре каждый день по несколько часов. Его функция сводилась к тому, чтобы, усевшись за столик или на табурет перед стойкой, изобразить на лице приветливую улыбку, иногда слегка подпаивать своих собеседников, а главное – держать язык за зубами и прислушиваться.

Иногда ему приходилось слегка разнообразить стиль своего поведения. В этих редких случаях он должен был что-нибудь наплести про самого себя. Но чаще всего он рассказывал тогда какую-нибудь чужую историю, услышанную им в другой компании. Но, в любом случае, он особо о себе не распространялся и как можно скорее возвращался к своей традиционной роли слушателя.

Чаще всего он ненавязчиво общался с небольшой группой собутыльников или с каким-нибудь сборищем подвыпивших приятелей. Он выработал в себе способность вести себя естественно практически в любой компании, к которой имел интерес. Лишь однажды у него сорвалось: тогда он неудачно попытался влезть в общество закадычных друзей, обмывавших последний день холостой жизни одного из них. Никто не знал его, поэтому все заинтересовались, что он делает в их кругу. Но у него на этот случай был свой прием, – чтобы не слишком мелькать и не примелькаться, он научился вовремя сматываться.

И сегодня большая часть посетителей, собравшихся у стойки бара, представляла собой привычную тусовку шоу-танцоров. Почти вер они были шапочно знакомы друг с другом, но никто из них не знал каждого достаточно хорошо. Он же следил за экраном телевизора, помещенного у стены прямо за стойкой. Его интересовал первый выпуск вечерних новостей. Пока что не сказали ничего, что могло бы привлечь его внимание. Больше всего распинались о разных знаменитостях, кто из них что собирается делать в этот уик-энд, и все в таком роде.

Вдруг его внимание резко возросло. Его весьма заинтересовало то, что говорил диктор. Он сразу же замер, зажав в руках стакан с выпивкой, широко раскинув локти по стойке. Потянувшись к пачке сигарет, он вынул одну и закурил. Он позволял себе это редко, крайне редко. Обычно он клал сигареты рядом с собой, просто чтобы они создавали психологический комфорт для собеседников. Они также служили отличным поводом начать разговор: он предлагал кому-нибудь из них закурить или сам просил огонька. В этот раз он хотел скрыть свою необычную заинтересованность передачей за клубами дыма.

На экране был он сам, собственной персоной, в данной ситуации – его противник. Все средства массовой информации раздули большой шум вокруг его прибытия в Рено, но человек, сидевший у стойки бара, знал, что в конечном счете это ничего не даст. Потому что он не победим.

– Смотри-ка, вроде, это Маклофлин, – сказал танцор, сидевший через табурет от него. – Харри, сделай на минуту погромче.

Бармен прибавил звук, и на короткое время гул голосов посетителей перекрыл четкий голос ведущего программу. Когда сюжет был исчерпан, звук убавили, и треп возобновился с новой силой.

– А я как-то встречался с ним на вечеринке у Пита Шрайбера, – вновь заговорил тот самый танцор у стойки. – Это было несколько недель назад. Говорили, что его пригласила Ронда Смит. Во всяком случае, он рискнул исполнить с нею «грязный» танец, – говоривший отхлебнул из стакана. – Для копа у него получалось совсем неплохо.

– Известное дело, – вмешался в разговор еще один посетитель у стойки. – С Рондой Смит любой будет выглядеть неплохо. Я был бы не прочь и сам потанцевать с ней в «грязной» манере, да еще бы лучше в горизонтальной позе. Телка первый сорт.

– Это не та блондинка, которая танцует… – начал было еще один.

– Нет, ты, наверное, имеешь в виду Аманду Чарльз, – ответил танцор, сидевший у края стойки. – Они с ней подруги. На нее ты можешь не раскатывать губы – все будет без толку. Факт. Только время потеряешь даром. Эта Аманда бережет свое сокровище. Никто точно не знает, почему, но, пожалуй, уже не меньше сотни парней пытались узнать ее секрет. И ничего не вышло. У Ронды темные волосы, темные и длинные. Обе танцуют в кабаре, правда, это такая работа, которой не позавидуешь. В последнее время Ронда крутит с Чадом Стируайлером, который танцует у Балли. Один мой приятель с ним дружит, так вот он говорил, что Чад рассказывал о Ронде…

Через пять минут и эта тема разговора была исчерпана. Человек за стойкой бара стоически выдержал еще несколько тем из их общего трепа. И все ради того, чтобы исключить всякую возможность, что кто-нибудь из присутствующих упомянет имя лейтенанта Маклофлина, ассоциируя его с именами Ронды Смит и Аманды Чарльз.

Но когда он собрался уходить, получая сдачу, забирая пачку сигарет, засовывая ее в карман куртки, на губах его играла торжествующая улыбка.

– Прекратите играть, Ленни! Слышите, вы, немедленно прекратите!

Ленни поднял пальцы над клавишами, остановившись на полуноте, и тишина воцарилась в репетиционном зале.

Чарли подошел вплотную к сцене с замершими танцорами и, грозно уперев руки в бока, набрал побольше воздуха в легкие. Потом он взорвался:

– Аманда, ты что, решила поспать на сцене?

– Нет.

– Вот что, не дурачь меня, сестренка, – мрачно рявкнул он. – Будь все проклято, Аманда! Что ж, если танец так тебя утомляет, ты можешь подыскать себе прекрасное место официантки! Двигайся. Двигайся. Ты тормозишь работу всей цепочки.

Он важно повернулся и прошествовал к своему столу, небрежным взмахом руки приказав пианисту играть снова.

Аманда утерла слезы. За последние полчаса Чарли накричал на нее уже в третий раз. Сегодня она чувствовала себя совершенно выбитой из колеи, а вдобавок утратила половину своей обычной гибкости. Ей была понятна причина его гнева. Но от этого ей ничуть было не легче выслушивать оскорбительные замечания, высказывать которые, казалось, доставляет ему огромное наслаждение.

Стоявшая за ее спиной Джун пугливо, но взбадривающе прикоснулась к руке, но всякое сочувствие было сейчас Аманде неприятно, и она, скорчив соответствующую гримасу, отдернула руку. Потом она приложила все усилия, сосредоточила все свое внимание, совершенствуя исполняемый танец. Казалось, минуло много часов, прежде чем Чарли наконец сказал:

– Хватит.

После репетиции в раздевалке стоял душный запах пота и перегретых тел. Ронда плюхнулась на табурет рядом с Амандой, запихивая только что снятую одежду в сумку. Ерзая на своем сиденье и прихорашиваясь перед зеркалом, она бесцеремонно брякнула:

– Сегодня ты и впрямь была не в форме, милочка.

– Не говори гадостей, – возмутилась Джун, сидевшая поодаль. Она отложила свою щеточку для туши, негодующе окидывая Ронду пронизывающим взглядом. – Аманда – лучшая танцовщица труппы.

– Обычно это так, – согласилась Ронда. – Но не сегодня, и ты видела все это так же хорошо, как и я, хотя и не хочешь признаваться в этом. Но спроси тогда сама Аманду, что она думает на этот счет.

– Ронда права, – призналась Аманда. – Сегодня я действительно паршиво танцевала.

Совсем как начинающая.

– Молодец, ты беспощадна к себе, – похвалила ее Ронда. – Но я хотела бы знать, почему так случилось. Я видела, как ты танцуешь, когда у тебя месячные, когда ты больна, когда загибаешься от бессонницы. И всегда твоя выдержка казалась мне беспредельной. Даже в такие моменты ты танцевала лучше, чем мы в свои лучшие дни. Но что, черт возьми, происходит сегодня?

Пока Ронда говорила, Аманда с остервенением напяливала на себя одежду. Она знала, что из раздевалки уже разбежались все танцовщицы кроме Ронды и Джун. Не глядя в глаза подругам, она уселась на пол, резкими движениями завязывая кожаные ремешки на своих ярко-красных ботинках. Один ремешок никак не поддавался, так что в конце концов она оставила все попытки и беспомощно взглянула на Ронду.

– Сегодня я очень долго не могла заснуть, – наконец сказала она.

– А то я не знала, – усмехнулась Ронда. – Это любому идиоту ясно. Объясни мне, что с тобой происходит?

– Думаю, что вечером я слишком много думала о Тедди и после этого никак не могла заснуть, а потом, когда наконец забылась, мне снились кошмарные сны.

– Ах, вот в чем дело, – прыснула Ронда. А Джун спросила:

– Кто это, Тедди?

– Моя сестра, – ответила Аманда.

– Лучше сказать, – это ее проклятье, – бесцеремонно буркнула Ронда.

– Возьми свои слова обратно, Ронда, – вспылила Аманда, резко вскочив на ноги. – То, что ты сказала, – свинство!

– Да что ты! Ну что ж, может быть, ты и права, Аманда, но так уж мне кажется, и в конце концов, я сказала то, что думаю. Единственная вещь, которая совершенно выбивает тебя из колеи, так что вся твоя работа летит насмарку, – это размышление о Тедди. Когда, наконец, ты снимешь эту петлю со своей шеи и признаешь, что никакие твои слова и поступки не смогли бы тогда ничего изменить!

Как зритель во время теннисного матча, Джун недоуменно вертела головой, глядя то на одну, то на другую.

– Что-то я ничего не пойму, – пробормотала она.

– И хватит об этом, Аманда, – резюмировала Ронда. – Давай-ка лучше пойдем и выпьем с горя, приглашаю вас обеих.

– Я не буду с тобой пить, – ответила Аманда враждебным голосом. – И кто ты такая, чтобы учить меня уму-разуму? Что ты берешь на себя?

Ронда хотела было ответить, но Аманда решительно ткнула ее пальцем в грудь, и та даже на минуту лишилась дара речи.

– Да, я знаю и совершенно убеждена в том, что могла тогда найти слова, чтобы заставить отказаться от своего рокового решения. Если бы я постаралась еще немножко, я бы смогла добиться этого, добилась бы…

– Чепуха все это! – вдруг заорала на нее Ронда. – Чепуха, чепуха и еще раз чепуха! После того, как родители влезли в ее дела, и Тедди решилась сделать то, что сделала, ты имела такой же шанс изменить что-либо, как я – стать монахиней. Ты сделала для нее все, что было возможно и невозможно, Мэнди. И клянусь, я отказываюсь стоять в стороне и смотреть, как ты доканываешь себя бесконечными бессмысленными угрызениями совести, вместо того, чтобы наконец взять себя в руки. А теперь завяжи свой проклятый ботинок, и пойдем примем горячительного.

Глаза Аманды метали молнии в лицо Ронды совсем недолго. Наконец, сработала та часть мозга, которая всегда помогала ей обрести душевное равновесие, посмотреть на происходящее в более оптимистическом ракурсе. Она представила себе, как все это будет выглядеть, если вдруг кто-нибудь из посторонних заглянет в комнату. Она и Ронда стоят нос к носу и орут друг на друга, а бедная Джун не знает, куда ей деться. Пышная грудь Ронды вздымалась от праведного гнева. Щеки раскраснелись, глаза потемнели, она выглядела как заправский воин, готовый тут же броситься в бой. Джун вела себя так, как будто она кролик, которому обязательно надо найти норку, чтобы юркнуть в нее для безопасности. Ну а сама Аманда, скорее всего, похожа на нерадивую школьницу, с растрепанными волосами и незавязанным ботинком.

– О'кей, – сказала наконец она, с легкой улыбкой признавая свое поражение. – Твоя взяла. Мы сейчас пойдем и выпьем за мировую, и выбросим все это из головы.

Схватив щетку, она с ожесточением стала расчесывать свои кудри.

– О, Боже! – воскликнула Джун. – Может быть, кто-нибудь все же объяснит мне, насчет чего вы тут сцепились?

– Почему бы и нет? – Аманда взглянула на отражение Джун в зеркале. – Вообще, я не люблю выворачивать все свое нутро для всеобщего обозрения, но, быть может, если расскажу печальную повесть о сестренках Чарльз, это поможет мне избавиться от постоянных воспоминаний, – тут же она бросила едкий взгляд на Ронду. – Впрочем, не знаю, стоит ли, я уже раскаиваюсь в том, что однажды проболталась на сей счет.

– А ты не раскаивайся, детка, – доверительно сказала Ронда. – Просто я не могу смотреть, как ты занимаешься мазохистским самоедством и не можешь выбраться из этого заколдованного круга. Так признайся, ты в глубине души благодарна мне за мои слова.

В глубине души Аманда действительно любила Ронду, но она была еще слишком раздражена, чтобы открыто признать это. Ее очень возмутили наскоки Ронды на Тедди. И в то же время, ей казалось, что сама Тедди повела бы себя так же в аналогичной ситуации.

Первое, что в свое время привлекло ее к Ронде, было ее поразительное сходство с Тедди. Но не внешнее. Физически между ними не было ничего общего. Но личностно они были очень схожи. Ронда удивительно напоминала ей ту Тедди, которую Аманда знала десять лет назад. Такая же несдержанная, прямолинейная и эмоциональная. Порой она заходила слишком далеко, но никогда не боялась высказать все, что думает. Так что, несмотря на всю абсурдность ситуации, Аманда была убеждена, что в сходном случае Тедди накинулась бы на нее столь же яростно, как сейчас Ронда.

Мысль эта ее успокоила…