Глава 1

…Король заставил бить в барабан,

Король заставил бить в барабан…

— пел кто-то по-французски.

Гуннар Хейм остановился как вкопанный. некоторое время он стоял, озираясь в поисках источника голоса, звучавшего в темноте.

Чтобы увидеть всех этих дам.

И первая, кого он увидел…

Голос доносился откуда-то издалека, изрядно заглушаемый грохотом машин на берегу у доков. Но лишь один человек этой ночью в Сан-Франциско мог изобразить подобную пародию на эту злую старую балладу.

…очаровала его душу.

Тра-та-та! Тра-та-та! Тартата-та-та!

Хейм пошел на звук голоса. Он еще не утратил способности двигаться быстро и бесшумно, когда нужно. Через мгновение он услышал звон и сердитое дребезжание струн.

Тра-та-та! Тра-та-та! Тратата-тата!

Справа от него темной стеной громоздились пакгаузы. В этот час, когда до рассвета оставалось не так уж много времени, город тускнел, утопая в тумане; лишь над крышами виднелась розовая дымка, да башни дворца на Ноб-Хилл светились грудой далеких огней. Слева, словно лоснящийся дракон, лежала грузовая субмарина, покрытая лунной чешуей, но возле нее не было ни людей, ни роботов — портовых грузчиков. Гавань, гладкая и блестящая, напоминала эбеновое дерево. Горы на восточном берегу, в нескольких километрах от порта, образовывали темный массив, усыпанный искусственными звездами. настоящие звезды были весьма тусклыми, равно как и защитный спутник, быстро поднимавшийся над горизонтом — словно все светила удалились от планеты, утратившей силу. Луна находилась в полуфазе возле зенита. Сквозь сырой осенний воздух невозможно было различить светлое пятно Аполло Сити на ее темной стороне.

Маркиз, скажи, ты ее знаешь?

Маркиз, скажи, ты ее знаешь?

Кто такая эта прелестная дама?

И маркиз отвечал:

Сир, это моя жена.

Траа-та-та! Тра-та-та! Тратата! Та-та!

Хейм обогнул сарай у пирса и увидел менестреля. Тот сидел на пале лицом к воде, еще более жалкий и маленький, чем ожидал увидеть Хейм. Его пальцы с таким остервенением дергали двенадцать струн, словно он сражался с врагом, а лицо, освещенное луной, было мокро от слез.

Хейм остановился в тени, у стены. Он не должен был прерывать песню. В Салуне Звездолетчиков сказали, что малый этот — пьяница и дикарь.

И, истратив последний пенни, он заявил, что будет петь за выпивку, сказал Буфетчик. — Я ему объяснил, что у нас здесь ничего такого не принято. Тогда он заорал, что пел так на дюжине планет, а вся беда Земли в том, что его просто не хотят слушать. Я еще сказал, что через несколько минут по видео будет показан стриптиз и что завсегдатаи хотят именно этого, а не какой-то там чужеземной чепухи. Ну, а он мне в ответ — что будет петь звездам или что-то вроде этого — бред душевно больного, одним словом. Я и велел ему убираться, пока его не выкинули. Он и ушел. Это было с час назад. Ваш друг, что ли?

— Возможно, — ответил Хейм.

— О, ну тогда вы могли бы пойти поискать его. Он может нарваться на неприятности. Не ровен час — его завывание привлечет охотников за легкой добычей.

Хейм кивнул и залпом допил вино. Секция Благоденствия в любом большом городе была небезопасна для одиноких ночных прогулок. Даже полиция западных стран не предпринимала почти никаких попыток контролировать тех, кого еще до рождения заменили машины. Она ограничивалась тем, что удерживала это бешенство и никчемность в границах отведенного ему района, в достаточном удалении от домов тех людей, чьи способности были нужны обществу. Предпринимая вылазки в субпопуляцию лишних людей, Хейм всегда брал с собой станнер. И временами ему приходилось пускать его в ход.

Однако, некоторые здесь его знали. Хейм сказал им, что он звездолетчик в отставке (что-либо, более близкое к правде, было бы просто неблагоразумно) — и вскоре его уже считали вполне подходящим в компании для выпивки и картежной игры, более свойским парнем, чем многие из космофлота, появлявшиеся и исчезавшие перед их безразличным взором.

Хейм помахал рукой нескольким своим знакомым, одни из которых были грубыми дикарями, а другие давно поддались безнадежности, и вышел из бара.

Поскольку менестрель, должно быть, пошел к порту. Хейм тоже направился туда, постепенно ускоряя шаг. Сначала он не ставил себе целью непременно отыскать того парня, просто это был повод еще для одного путешествия по трущобам. Но по мере того, как он шел, в его сознании вдруг стали вырисовываться возможные последствия встречи с «певцом».

И теперь, когда его поиски увенчались успехом, услышанная песня что-то затронула в нем, и он почувствовал, как участился пульс. Этот незнакомец, возможно, и самом деле кое-что знал о происшествии среди тех созданий.

Королева заставила ее сделать букет

Из прекрасных цветов лилий.

И аромат этого букета убил маркиза.

Когда старая легенда, тоже повествующая о тирании, предательстве и смерти, подошла к концу, у Хейма созрело решение.

Тра-та-та! Тра-та-та! Трата-та-та!

Наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды и бесконечной пульсацией того огромного мотора, каким был город. Хейм сделал несколько шагов вперед.

— Добрый вечер! — сказал он.

Певец вздрогнул, сделал прерывистый вдох и повернулся, Хейм улыбаясь, вытянул вперед руки ладонями вверх.

— Я не причиню вам зла, — сказал он. — Просто наслаждался вашим концертом. Не будете возражать, если я составлю вам компанию?

Менестрель ожесточенно протер глаза. Затем тонкое лицо с заостренными чертами все обратилось в оценивающий взгляд. В таком месте, как это, трудно было сохранить невозмутимость при встрече с Гуннаром Хеймом. Рост последнего достигал почти двух метров, а ширина плеч соответствовала росту. Черты его лица были грубоваты и просты. В красновато-каштановых волосах, несмотря на сравнительно молодой возраст, 45 лет, блестела седина, бровь пересекал зигзагообразный застарелый шрам. Но одет он был весьма прилично — в плащ с высоким воротником и брюки, по последней моде заправленные в мягкие полуботинки. Капюшон его плаща был откинут назад.

Он, по всей видимости, не имел оружия при себе.

— Что ж, — певец нервно передернул плечами. — Здесь не частная территория. — По-английски он говорил быстро, но с большим акцентом, чем по-французски.

Хейм вытащил из кармана плоскую бутылку с виски.

— Не желаете ли со мной выпить сэр?

Менестрель схватил бутылку. Смакуя каждый глоток, он произнес сначала: «Ах», потом:

— Простите мне мои дурные манеры, мне страшно хотелось выпить. — Он поднял бутылку. — Прозит, — снова отпил и вернул ее Хейму.

— Прозит, — Хейм сделал большой глоток и сел на камень причала, прислонившись к палу. Все выпитое сейчас и ранее бурлило в нем вместе с нарастающим возбуждением. Это была попытка сохранить расслабленное состояние.

Менестрель слез с пала и сел рядом с Хеймом.

— Так значит, вы не американец? — спросил он. Голос его слегка дрожал: он явно старался изобразить спокойствие и безучастность, в то время как на его лице с высокими скулами стыли слезы.

— Вообще-то по натуре я американец, — ответил Хейм. — Мои родители были норвежцами. Но я родился на Гее, Тау Цети 2.

— Что?

Лицо менестреля, как и надеялся Хейм приняло выражение крайне заинтересованного человека. Он насторожился, выпрямился.

— Вы астронавт?

— Служил в военном флоте, лет пятнадцать назад. Мое имя — Гуннар Хейм.

— А я… Андре Вадаж. — Тонкие пальцы исчезли в рукопожатии Хейма. Венгр, но последние десять лет я провел вне Земли.

— Да, я знаю, — мягко сказал Хейм. — Недавно я видел вас в программе новостей.

Вадаж скривил губы и сплюнул в воду.

— В интервью вы успели рассказать не слишком много, — закинул удочку Хейм.

— Да. Уж они-то постарались вовремя заткнуть мне глотку. — Вадаж расплылся в слащавой улыбке, изображая «их».

— Итак, вы музыкант, мистер Вадаж. С помощью любых подвернувшихся под руку способов вы прокладываете себе путь от звезды к звезде, неся колонистам и нелюдям песни Матери Земли. Это ведь так интересно, не правда ли?

Струны гитары жалобно вскинулись под гневным ударом.

— А вы хотели рассказать о новой Европе, но они упорно отвлекали вас от этой темы. Интересно знать, почему?

— Они получили приказ. От ваших драгоценных американских властей, под давлением нашей великой бравой Всемирной Федерации. Было уже слишком поздно отменить мое выступление, поскольку оно было объявлено, но они решили заткнуть мне глотку, — Вадаж расхохотался, закинув голову. Его смех напоминал лай койота в лунную ночь. — Что я параноик? И кажется ли мне, что меня преследуют? Да, я! Но что, если заговор против меня и самом деле существует? Тогда имеет ли значение, в своем ли я уже или нет?

— М-м-м. — Хейм потер подбородок, подавив в себе эмоции, готовые вырваться наружу. Он не относился к числу импульсивных людей. — С чего вы это взяли?

— Куинн сам признал это, когда я после упрекнул его. Он сказал, что студия может лишиться своей лицензии, если э… прибегнет к голословным заявлениям, которые могут смутить Федерацию в это трудное время. Не скажу, что я был слишком удивлен. Прибыв на Землю, я беседовал с разными официальными лицами, как гражданскими, так и военными. Самыми добрыми словами, которые я услышал от них, были слова о том, что я, должно быть, ошибаюсь. И при этом они понимали правоту моих доказательств. Они знали.

— А вы не пробовали обратиться к Французам? Как мне кажется, они бы, пожалуй скорее предприняли что-либо.

— Да. В Париже я не прошел дальше помощника заместителя министра. Мой рассказ так напугал его, что он ни в какую не хотел допустить меня к кому-нибудь повыше, кто мог бы поверить. Я отправился в Будапешт, где меня приняли родственники. Мой отец устроил мне встречу с самим министром иностранных дел* Тот был, по крайней мере, честен со мной. Венгрия, которая в любом случае не могла бы пойти против целой Федерации, не было дела до Новой Европы. Выйдя из его кабинета, я несколько часов бродил по улицам. Наконец, когда уже стемнело, я сел возле Памятника Свободе. Я смотрел на фигуры мучеников, умиравших у его ног, и понимал, почему никто не станет меня слушать. И поэтому напился, как свинья. — Вадаж потянулся за бутылкой. — С тех пор я почти всегда пьян.

— Теперь мы его спросим! — словно молния, мелькнуло в голове Хейма.

Он более не мог управлять своим голосом, и прежнего спокойствия в нем как не бывало. Но Вадаж не замечал этого.

— Насколько я понял, по тем крохам которые все же прошли сквозь сито этой официальной цензуры — вы хотели рассказать о том, что люди на Новой Европе еще живы. Так?

— Совершенно верно, сэр. Они бежали в горы, все до одного.

— Оут Гаранс, — кивнул Хейм. Все, что ему оставалось делать — лишь кивнуть. — Для партизанской войны лучше места не найти. Куча укрытий, большинство из которых не отмечены на картах, и жить непосредственно на земле не обязательно.

— Вы там были! — Вадаж опустил бутылку и уставился на Хейма.

— Весьма часто, когда служил во флоте. Это было излюбленное место для капремонта и космических отпусков. Я сам провел на Новой Европе четыре месяца подряд, залечивая вот это — Хейм прикоснулся к шраму на лбу.

Вадаж пристально всмотрелся в лицо Хейма, освещенное пятнистым лунным светом.

— Работа Алеронов?

— Нет. Это было более двадцати лет назад. Я заработал этот шрам, когда мы занимались ликвидацией Индо-Германского конфликта на Лилит. Вы его, вероятно не помните, поскольку еще слишком молоды. Стычки с Алеронами начались позднее.

В голосе Хейма слышались растерянность. В данный момент возбуждение и гнев в нем переселились в воспоминания…

Красные крыши и крутые узкие улочки Бон Шанс, скользящие вдоль реки Карсак к Байи де Пешур, простирающей свой пурпур и золото до самого края света. Праздные дни, проводимые за перно в уличном кафе, красновато-коричневое солнце, которое хочется пить и пить подобно тому, как кот лакает молоко. И когда дело пошло на поправку — охотничьи вылазки в горы вместе с Джеквесом Буссардом и Тото Астьером… Отличные ребята, открытые души и честные сердца, немножко сумасшедшие, как и положено быть молодым людям. Мэдилон…

Хейм встряхнулся и резко спросил:

— Вам известно, кто был или является ответственным лицом?

— Полковник де Виньи из планетарной полиции. После того, как мэрия подверглась бомбежке, он взял на себя командование и организовал эвакуацию.

— Уж не старик ли это Роберт де Виньи? Бог мой! Я его знал. — Пальцы Хейма сжали бетон пала. — Да, раз так, стало быть, война действительно продолжается.

— Она не может продолжаться бесконечно, — пробормотал Вадаж. Алеронам торопиться некуда, и в конце концов они выследят всех по одиночке.

— Я тоже знаком с Алеронами, — сказал Хейм.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на звезды. Не туда, где находилось солнце Аврора. Удаленное на сто пятьдесят световых лет, оно все равно было бы недоступно глазу; к тому же оно принадлежит созвездию Феникс, закрытому от них горизонтом. Но Хейм не мог смотреть прямо в глаза менестрелю, задавая ему вопросы:

— Не встречалась ли вам некая Мэдилон Дюбуаз? Это ее девичья фамилия.

Я думаю, она уже давно замужем.

— Нет, — пропитой голос Вадажа тотчас стал чистым и мягким. — Мне очень жаль, но я ее не встречал.

— Ну что ж… — сделав над собой усилие, Хейм равнодушно пожал плечами. — У вас для этого не было почти никаких шансов. Предполагалось, что численность людского населения на Новой Европе достигала полумиллиона.

Кстати, каковы были… потери?

— Я слышал, будто Сюр д'Иовни в долине Пейз д'Ор был разрушен ракетой. Или же… нет, я не верю в это. Сражения велись в основном в космосе, после того, как флот Алеронов уничтожил несколько кораблей из флота Федерации, оказавшихся поблизости. Впоследствии они высадились в полном составе, поначалу в пустынных местностях, так что ничего, кроме пары рейдов с применением всего лишь лазеров и химических бомб, им сделать не удалось, поскольку почти все города спели к тому времени эвакуироваться. Разумеется, Алероны продвигались быстро и предлагали им сдаться, но де Виньи отказался, и за ним пошло такое количество, что в конце концов все оставшиеся присоединились к ним.

— Проклятье, — подумал Хейм, — придется и дальше делать вид, что меня все это не особенно волнует. По крайней мере, до тех пор, пока я не узнаю больше.

— Как вам удалось оттуда выбраться? В выпусках новостей, упоминавших о вас, когда вы только что прилетели на Землю, почти ничего об этом не говорилось. Вероятно, намеренно.

Вадаж встряхнул бутылкой, и в ней забулькало.

— Когда произошло нападение, я был там, — сказал он осипшим снова голосом. — Французы реквизировали торговый корабль и послали его за помощью, но он был уничтожен, едва выбравшись за пределы атмосферы. И если бы не один рудокоп из Наквсов… — Он произнес это слово из языка расы нелюдей почти правильно. — Возможно, вы знаете, что не так давно между людьми и Наквсами было подписано соглашение, что последним разрешается добывать руду в Терра де Суд за арендную плату. Поэтому, находясь в такой дали, они ничего не видели и ничего не знали, и облачный покров над Гаранс держал их в полном неведении относительно происходивших событий. После переговоров по радио командующий Алеронов разрешил Наквсам удалиться, и я возьму на себя смелость утверждать, что сделал он это, просто не желая вступать в конфликт сразу с двумя расами. Разумеется, их кораблю было запрещено брать пассажиров. Но еще до этого я как-то раз побывал там, и завоевал их симпатии, особенно капитана, тем, что проявил интерес к их песням, а некоторые даже выучил. Поэтому он протащил меня на борт своего корабля и сумел перехитрить инспекторов Алеронов. Де Виньи надеялся, что я смогу доставить его послание — хм, хм! Смех Вадажа перешел почти в истерический. Слезы снова хлынули из его глаз. — От Наквсов мне пришлось, по выражению тех, кто брал у меня интервью, «прокладывать себе путь любым подвернувшимся под руку способом». На это потребовалось время. И все, все оказалось ни к чему.

Снова взявшись за гитару, он ударил по струнам и запел низким голосом:

Прощай, моя милая, прощай мое сердце,

Прощай, моя милая, прощай мое сердце,

Прощай моя надежда…

Хейм взял бутылку, потом резко снова поставил ее, так что она громко звякнула. Вскочив, он принялся ходить туда-сюда. Его тень то и дело падала на фигуру менестреля, плащ развевался за спиной, отражаясь в освещенной лунным светом воде.

— Нет, это невозможно! — яростно воскликнул он по-норвежски.

— А? — глядя на него, растерянно заморгал Вадаж.

— Послушайте, вы сказали, у вас есть доказательства?

— Да. Я предлагал дать показания под наркозом. К тому же де Виньи снабдил меня письмами, фотографиями, целыми пакетами с микропленками. Но никто на Земле не желает признать эти материалы подлинными. Многие вообще не желают на них смотреть.

— А я желаю, — сказал Хейм. Кровь шумела у него в голове.

— Хорошо. Хорошо. Хорошо. Можно прямо здесь, у меня все с собой. Вадаж принялся рыться в складках своей одежды.

— Нет, подождем немного. Сейчас я поверю вам на слово. Все, что вы рассказали, вполне согласуется с другими фактами, которые мне удалось собрать.

— Значит, одного человека я все-таки убедил, — горько произнес Вадаж.

— Не только, — Хейм сделал глубокий вдох. — Слушай, друг с искренним к тебе уважением — а я уважаю каждого, у кого только кишка не тонка, чтобы поступать так, как он считает нужным — так вот, хочу тебе сообщить, что я — не самозваный трубадур, похожий на косматого осла. Я — босс и главный владелец Хеймдела.

— Фирмы, по производству ядерных двигателей? — Вадаж одурело потряс головой. — Ноу. Нон. Найн. Нет. Вы не можете быть здесь. Я видел ваши двигатели в такой дали от дома… аж во владениях Риджель.

— Угу. Чертовски хорошие машины, а? Прежде чем обосноваться на Земле, я всесторонне изучил все «за» и «против». Офицеры военного флота, уходящие в отставку, и не желающие летать на «курицах», имеют почти сто процентов за то, чтобы окончить свою карьеру среди безработных. Но в тоже время я понимал, что те, кто первыми возьмутся за внедрение двухфазной контрольной системы, изобретенной Алеронами, станут центром притяжения на рынке нашей расы и на рынках половины рас нелюдей. И… когда техническая разведка производила вскрытие корабля Алеронов, захваченного нами в бою возле Акернара, я был на месте и не зевал. Мой отчим изъявил желание поддержать меня материально, рассчитывая, разумеется, на мою благодарность. И вот, сегодня, я — о, далеко не финансовый гигант, но кое — какие деньжата у меня имеются.

Кроме того, я продолжаю поддерживать связь со своими друзьями по Академии.

Сейчас некоторые из них уже адмиралы, мои идеи для них — не пустой звук. К тому же я аккуратно плачу налоги в казну Партии сторонников Свободы Воли, что означает неизменное внимание к моему мнению со стороны Тваймена. И право же, это в его интересах!

— Нет! — голова с темными взъерошенными волосами все так же уныло качнулась из стороны в сторону. — Этого не может быть, чтобы я наконец нашел кого-то.

— Брат мой, это так, — Хейм с силой ударил сжатой в кулак одной рукой в ладонь другой. В его сознании промелькнуло мгновенное удивление собственной радости. Была ли она вызвана подтверждением того, что люди на Новой Европе еще были живы? Или открывавшейся перед ним Гуннаром Хеймом, возможности лично устроить «короткое замыкание» проклятым Алеронам? Или, может быть, просто внезапно возникшей целью в жизни, после пяти лет без Конни? Именно сейчас как никогда остро он ощутил всю пустоту и бессмысленность этих лет.

— Неважно. Радость все росла и росла. Нагнувшись, Хейм одной рукой поднял Вадажа, другой бутылку.

— Прозит! — прокричал он Ориону-Охотнику и сделал такой глоток, что малютка Вадаж чуть не подавился от удивления.

— Фуу-уу! Пошли, Андре. Я знаю места, где мы можем отпраздновать это событие так, как нам захочется, черт возьми. Мы будем петь песни и рассказывать сказки, и пить с заката до рассвета, а потом начнем работать.

Так?

— Да-да… — Вадаж, все еще не опомнившийся от изумления, сунул гитару под мышку и закованный в кильватере у Хейма. В бутылке все еще булькало, когда Хейм затянул «Голубые Ландскнехты» — песню, такую же печальную, яростную, как он сам. Вадаж повесил гитару на шею и принялся подпрыгивать. После этого они спели вместе «Марсельезу», «Двух гренадеров», «Шкипера Булларда», и к этому времени вокруг них собралось столько же буйных компаньонов, и в конце концов они все вместе неплохо провели время.

Глава 2

Когда в Сан-Франциско было 17.00, в Вашингтоне в тот же самый момент шел 20-й час. Но Гарольд Тваймен, старший сенатор из Калифорнии и лидер большинства среди представителей Соединенных Штатов в парламенте Всемирной Федерации, был очень занятым человеком, так что его секретарша не могла устроить этот конфиденциальный телефонный разговор пораньше, тем более после столь короткого уведомления, какое сделал Хейм. Однако, последнего это вполне устраивало, поскольку давало ему время прийти в себя после предыдущей ночи, не пользуясь при этом чрезмерным количеством наркотиков, а также позволяло передать наиболее важные дела на заводе Хеймдаль нужным людям и изучить доказательства Вадажа. Венгр все еще спал в комнате для гостей. Его тело, претерпевшее слишком много злоупотреблений, нуждалось теперь в капитальном ремонте.

Незадолго до того, как часы показали 17-00, Хейм решил, что в достаточной мере ознакомился с материалами, собранными Робертом де Виньи.

Он выключил видео, потер глаза и вздохнул. Боль в разных частях тела все еще потихоньку грызла его. Когда-то… Боже, кажется, что это было совсем недавно! — он запросто вынес бы двадцать таких попоек, и после этого еще бы был способен три или четыре раза кряду заняться любовью, а на следующее утро лететь хоть в другую Галактику.

— У меня теперь трудный возраст, — криво усмехнувшись, подумал он. Я слишком уже стар для лечения препаратами антистарения для… чего?

Ничего, клянусь сатаной! Просто в последнее время я немного засиделся дома. Стоит разок прошвырнуться по-настоящему — и, глядишь, этого брюшка, которое становится все заметнее, — как ни бывало.

Хейм втянул в себя живот, достал трубку и с ненужной силой набил ее.

— Почему бы в самом деле не взять отпуск? — думал он. — Побродить по лесам и поохотиться. У него имелось бессрочное приглашение посетить игорный заповедник Яна Мак Вея в Британской Колумбии. Или отправиться на собственном катамаране на Гаваи, или воспользоваться своей межпланетной яхтой, полазить по Лунным Альпам, по марсианским горам. Земля была настолько загромождена всеми этими вонючими толпами. Или даже взять билет на межзвездный рейс. Он не был на своей родине, на Гее, с тех самых пор, как родители отправили его на Ставанджер, где можно было получить подходящее образование. За Ставанджером последовали Академия Гринлэнд, и флот Глубокого Космоса, и снова Земля — дел всегда было по горло.

В памяти Хейма всплыла, обдав сердце болью, забытая картина: в небе, точно дар из красного золота — Тау Цети; горы, спускающиеся к самому морю, как в Норвегии. Но океаны на Гее были теплыми, зелеными и преследовали его странными запахами, которым не было названия в человеческом языке.

Синдабаны — его товарищи в мальчишеских играх, смеющиеся, как и он когда они все вместе несутся к воде, и заваливаются кучей в пирогу, и поднимают парус, и скачут по волнам наперегонки с ветром: бивачный костер на острове, отблески пламени, выхватывающие из поющей ночной тьмы ветви даоды и тоненькие покрытые мехом фигурки друзей; и песни, и барабаны, и необыкновенные обряды, и… и…

— Нет, — Хейм разжег трубку и глубоко затянулся. — Когда я покинул Гею, мне было двенадцать лет. А теперь Па и Ма умерли, а мои Синдабаны стали взрослыми членами племени, которое люди все еще пытаются понять, я нашел бы там лишь небольшую научную базу, ничем не отличающуюся от двух десятков других таких же, виденных мной на разных планетах. Время — дорога с односторонним движением.

— Кроме того… — его взгляд упал на микропленки, лежащие на столе, …здесь пока хватит работы.

За дверью кабинета раздались шаги. Желая хоть немного отвлечься, Хейм встал и вышел на звук этих шагов. Они привели его в гостиную. Как он и предполагал, это его дочь вернулась домой и, как всегда, плюхнулась в кресло.

— Привет, Лиза, — сказал Хейм. — Как дела в школе?

— Так себе, — она нахмурилась и высунула язык. — Старый Эспиноза сказал, что мне придется переписать сочинение.

— Много ошибок? Что ж, если б ты только взялась наконец за дело и выучила…

— Ошибки не только в правописании. Хотя чего я не понимаю — так это с какой стати они делают из этого такую трагедию. Он сказал, что мои семантики — это нечто невообразимое! Старый зануда!

Хейм оперся о стену и, тыча в сторону Лизы чубуком своей трубки, сказал:

— Семантика — существительное единственного числа, да будет тебе известно. Твоя грамматика ничуть не лучше, чем орфография. И вообще, пытаться писать, или говорить, или думать, не зная принципов семантики все равно что пытаться танцевать, не научившись ходить. Боюсь, что мои симпатии в данный момент на стороне мистера Эспиноза.

— Но папа! — заныла она. — Ты не понимаешь! Мне придется переделывать все с самого начала!

— Разумеется.

— Я не могу! — ее голубые глаза, такие же голубые, как у него — во всем остальном она до боли была похожа на Конни — заволоклись дымкой, предвещавшей слезы.

— У меня свидание с Диком… Ой! — она сконфуженно зажала рукой рот.

— Дик? Ты имеешь в виду Ричарда Уолдберга? — Лаза отчаянно замотала головой.

— Лжешь, — прорычал Хейм. — Я достаточно часто повторял тебе, черт побери, что ты не должна встречаться с этой неотесанной деревенщиной!

— О, папа! П-п-просто это…

— Знаю. Возвышенные чувства. Я бы сказал, что в его лице Уолдберг-старший приобрел злобного озорника и неплохого ценителя, и любая девушка, которая свяжется с этой компанией, она рано или поздно попадет в беду. А впрочем, ничего более опасного, чем беременность, ей не грозит.

Хейм почувствовал, что почти кричит. Он взял себя в руки и продолжал вежливо-приказным тоном:

— Проще говоря, это свидание — не только непослушание с твоей стороны, но и предательство. Ты сделала это за моей спиной. Прекрасно, в течение недели ты будешь находиться под домашним арестом все время, проводимое вне школы. И завтра я должен увидеть твое сочинение, написанное без ошибок.

— Я ненавижу тебя! — крикнула Лиза, вскочила в кресле и выбежала из комнаты. На мгновение перед Хеймом мелькнуло ее яркое платье, хрупкая фигурка и мягкие каштановые волосы, затем она исчезла. Он слышал, как она пнула дверь своей комнаты, словно желая заставить ее быстрее открыться.

— А что еще, по-твоему, я должен был сделать? — крикнул он ей вслед, но ответа, разумеется, не последовало. Хейм перестал курить, рявкнул на служанку, посмевшую войти с вопросом, и вышел на террасу, увитую розами, откуда открывался вид на Сан-Франциско.

В лучах закатного солнца город лежал холодный, подернутый дымкой.

Отсюда, с Телеграфной горы, Хейму видны были шпили зданий и надземные магистрали, сверкающая вода и островки садов. Вот почему он выбрал это место после того, как Конни погибла в той бессмысленной катастрофе, во время которой столкнулись два флайера, и дом в графстве Мендосино стал слишком большим и безмолвным. В прошлом году или около того Лиза начала ныть, что этот район, якобы, недостаточно фешенебельный. Ну и пошла она к дьяволу.

Хейм вновь ощутил невыносимую тоску, охватывавшую его всякий раз, когда он вспоминал о жене. У Лизы была своя жизнь, в которой не было места ему, ее отцу. Да это его и не особенно расстраивало.

Нет, непонимание между ними — всего лишь результат того, что у Лизы сейчас трудный возраст: четырнадцать лет. Только в этом должна быть причина. К тому же, без матери… Вероятно, ему надо было жениться ради Лизы. Возможностей было хоть отбавляй. Но в большинстве случаев все оканчивалось, как… именно как случай… поскольку ни одна из женщин не была Конни. Или даже Мэдилон. Если только не считать Джосли Лори, но она была безнадежно погружена в свое проклятое движение за мир, и вообще… А между тем он, возможно, совершил ошибку за ошибкой, в одиночку воспитывая Лизу. И во что теперь превратилось то маленькое трогательное существо с ямочками на щеках.

Хейм взглянул на часы и выругался. Давно пора было звонить Тваймену.

Вернувшись в кабинет, он подождал, пока секретарь соединит его с боссом и подключит экранировку. Не в силах усидеть на месте, он расхаживал по кабинету, притрагиваясь руками к книгам, к настольному компьютеру, к своим сувенирам, захваченным с улана «Звездный Лис», которым он когда-то командовал. Тяжело было расставаться с кораблем. После женитьбы он еще в течение года мог служить в военном флоте. Но это не решило бы проблемы, да и по отношению к Конни было бы нечестно. Хейм погладил рукой фотографию жены, не решаясь тотчас же оживить ее.

— В конце концов, все образовалось, родная. Ты вполне стоила всего этого.

Раздался мелодичный звонок, и на загорающемся экране появилось лицо секретаря.

— Сенатор на проводе, — сказал он.

Его изображение тотчас же сменилось изображением знакомой седой головы Тваймена. Хейм сел на краешек стула.

— Хелло, Гуннар, — сказал Тваймен. — Как жизнь?

— С переменным успехом, — ответил Хейм. — А у тебя?

— Представь себе состояние загнанной лошади, и ты меня поймешь.

Конфликт с Алеронами, сам знаешь.

— Угу, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.

Тваймена, как показалось, это встревожило.

— Я не могу сказать слишком много.

— Почему?

— Ну… ну, пока что, по сути дела сказать здесь особо нечего. Их делегация находится здесь всего лишь третью неделю, если ты помнишь, так что никакие официальные дискуссии еще не проводились. Такова уж традиция дипломатии между различными расами. Приходится проделывать такую массу кропотливой работы по подготовке, проводить обмен информацией, семантические, ксенологические и даже эпистемологические исследования, прежде чем две стороны смогут пройти полпути к уверенности, что они говорят об одних и тех же вещах.