- А ты не пей кровь, - посоветовала Дония, когда он пожаловался на это. - В пути мы будем лучше кормиться.
      - Что, убьем крупную дичь? - скептически осведомился он.
      - Можем и убить, если захотим, или поймать детеныша. Но не стоит утруждаться - ведь мы спешим. Я сделаю силок для птиц, и тут полно мелких зверюшек, не считая раков, мидий, лягушек, змей, улиток, трав, корней, грибов... Я говорила тебе - это щедрый край. Скоро сам узнаешь.
      Она кончила есть и встала. Джоссерек, глядя на неё снизу, увидел её в сияющем ореоле и вспомнил, что "рогавики" означает "дети солнца". - Она сладко потянулась, с улыбкой глядя в обнимающий её простор.
      - Сегодня будем готовиться в дорогу, - тихо и счастливо сказала она, так же слитая с настоящим, как одуванчик у её ног. - Особенно надрываться не станем. Надо и отдохнуть. Но прежде всего, Джоссерек, мы сольемся с тобой воедино.
      Она манила его. Наплевать на варварство! Он бросился к ней.
      Глава 10
      За пять миль от Бычьей Крови они встретили тамошнюю жительницу. Она ехала на пегом мустанге проверять силки, по её словам, но, увидев незнакомцев, свернула к ним навстречу и проводила их до подворья.
      Она была средних лет, высокая и худощавая, как большинство северян, с седыми волосами, заплетенными в косы, и всю её одежду составляли кожаные штаны. Украшениями служили медные браслеты, ожерелье из медвежьих когтей, фазаний хвост, заткнутый за головную повязку; кожу покрывал орнамент из ярких кругов. Седло под ней представляло собой нечто вроде подушки с петлями стремян, но сбруя была нарядная. Больше у неё с собой ничего не было, кроме спального мешка и ножа - последний явно служил инструментом, а не оружием.
      А-хай! - крикнула она, натягивая поводья. - Добро пожаловать, путники! Меня зовут Эрроди, а живу я здесь.
      - А я Дония из Хервара, живущая в Совином Крике на Жеребячьей реке. Мой спутник прибыл издалека, это Джоссерек Деррэн из страны под названием Киллимарайх, что за Мерцающими Водами.
      - Тогда вы трижды желанные гости, - сказала всадница. - Вы устали? Может быть, кто-нибудь сядет на коня?
      Джоссерек отметил, что её вежливость чисто формальна и она не проявляет наружно никаких чувств, если не считать её. первого, безусловно, ритуального восклицания. Не то чтобы Эрроди держалась враждебно или безразлично: Дония говорила ему, что его особа будет интересовать здесь всех и каждого, Всадница просто вела себя сдержанно и настороженно, словно кошка. Это совпадало со всеми известными Джоссереку отзывами о рогавиках.
      А вот Дония не подпадает под эти мерки. Никогда ещё он НЕ имел такой любовницы и даже не слышал о таких. Однажды между поцелуями под луной, забыв о ночном холоде, он сказал ей об этом.
      - С Сидиром я сдерживала себя, - прошептала она. - О, какое это счастье - обрести друга!
      И взъерошила ему волосы, и их ласки возобновились.
      "А ведь больше она мне ничего не говорила, - ударило вдруг Джоссерека. - Я же полностью раскрылся перед ней. Что бы мы ни делали, душой она не со мной.
      Если только у неё есть душа, если у неё есть какие-то интересы, стремления, если она способна на любовь - не только к жизни. Если она не просто здоровое животное. Нет, - возразил себе Джоссерек, - её суть гораздо глубже. Разве было у нас время, чтобы поговорить по душам? Мы шли, добывали еду, останавливались на привал, ели, играли, спали, снова играли и снова шли. Ее терзает страх за судьбу её народа... Как желал бы я, чтобы это было правдой".
      Он услышал, что Дония отказывается ехать верхом, и тоже отказался из гордости - вопреки голосу своих стертых ног, как натуженно пошутил про себя. Даже в хороших башмаках он не угнался бы за Донией, когда та шла быстрым шагом. Он тоже силен и вынослив, но по-другому.
      После обмена несколькими расхожими фразами Эрроди замоли чала. Джоссерек тихо спросил по-арваннетски:
      - Разве ей не любопытно узнать наши новости?
      - Как же, просто не терпится, - ответила Дония. - Но ведь все подворье тоже захочет послушать. Зачем же нам повторять ещё раз?
      И верно, зачем, подумал Джоссерек - и ещё подумал о том, что безоружная женщина, одна, как ни в чем не бывало едет по безлюдному краю, и о том, что в рогавикском языке нет слов, выражающих благодарность. Из всего этого складывалось представление о народе, для которого терпение, мир и готовность помочь - нечто само собой разумеющееся. Как совместить с этим индивидуализм, деловую сметку и четкое осознание своих прав на собственность, о которых говорят южане, и скрытность, которую наблюдал он сам... кроме тех случаев, когда их обуревает смертоносная ярость? Он в недоумении покачал головой и поплелся дальше по степной траве.
      День был ясный и ветреный. Облака неслись на белых парусах, ястреб парил в воздушном потоке, на полях топорщили крылья вороны, и лужи морщила рябь. Вокруг подворья шелестели живые изгороди, качали ветвями орешник, яблони, сахарные клены, буки. Четверо молодых женщин занимались прополкой: в таких поселениях всегда засевали небольшой участок злаками и овощами для себя и на продажу. Увидев путников, женщины оставили работу и присоединились к ним. Их примеру последовало все подворье.
      Дония говорила, что подворье походит на зимовье, только оно больше. Наполовину врытый в землю жилой дом занимал восточную сторону двора - между овощными грядками и крутой дерновой кровлей поблескивали застекленные окна. Прочие стороны прямоугольника составляли конюшни, сараи, мастерские. Материалами для построек, простых и прочных, служили дерево, кирпич местной выделки, зеленый дерн. Довольно широкое применение древесины на этой равнине, которую природа обделила лесами, подсказало Джоссереку, что северяне ведут оживленный торг с лесными жителями за пределами своих земель. Большие телеги и сани, мельком увиденные им в дверь сарая, могли перевозить солидные грузы. Посреди мощенного кирпичом двора стоял ветряк, качающий воду, на южной стороне дома - солнечный коллектор, и то и другое южного производства, примитивное по меркам Ичинга, но вполне пригодное здесь. Дымовой маяк главной трубы сейчас бездействовал, но на очень высоком, укрепленном распорками шесте развевался, красный флаг. На уровне глаз к шесту был прибит череп буйвола, украшенный эмалью, - память о каком-то событии, в честь которого подворье получило свое имя.
      Здесь обитали около тридцати человек. Среди них - трое мужчин, более кряжистых, чем обычно бывают северяне, выполнявших самую тяжелую работу. Остальные были женщины, от шестнадцати-семнадцати лет и старше. Одевались они крайне разнообразно, а то и вовсе обходились без одежды - здешние правила этого не запрещали. (Джоссерек спрашивал себя, запрещают ли они хоть что-нибудь.) Женщины не толпились вокруг и не мололи языками, но подходили, здоровались, предлагали помощь. Несмотря на то что Дония так ублажала Джоссерека, он пришел в возбуждение от такого обилия стройных тел. Рыжая девушка, перехватив его взгляд, усмехнулась и сделала недвусмысленный призывный жест.
      Дония заметила это, усмехнулась девушке в ответ и спросила Джоссерека по-арваннетски:
      - Хочешь поспать с ней? Похоже, она хороша.
      - А ты? - опешил он.
      - Для меня тут никого нет. У мужчин слишком много работы. И я бы не прочь поразмыслить в тиши и покое.
      Эрроди, спешившись, скользнула к Доний и вопрошающе взяла её за руку. Та в ответ ласково, едва заметно покачала головой. Эрроди скривила рот и слегка пожала плечами, как бы говоря: что ж, спросить никогда не помешает, верно, милая?
      Внутри дом не похож был на семейный, судя по описаниям путников. Там имелась большая общая комната, где к трапезе ставились на козлах столы, - в ней были красивые деревянные панели и драпировки, но свои личные вещи обитатели подворья. держали у себя в комнатах. Остальное здание, не считая хозяйственных помещений, занимали спальни для гостей. Эрроди подвела их к приделанной у стены скамье. Ее товарки расселись вокруг на подушках или растянулись на ковре из сшитых собачьих шкур. Стульями рогавики не пользовались. Рыжая устроилась у ног Джоссерека - отнюдь не в знак покорности, а подтверждая этим свою заявку.
      Лицо Донии стало серьезным.
      - Вечером мой друг хочет рассказать вам о далеких странах и удивительных приключениях, - сказала она. - Теперь же я сообщу вам свои новости.
      - О том, что на нас опять идут южане? Тьфу! Это мы знаем, - ответила Эрроди.
      - Да, наверное. Но знаете ли вы, что они хотят построить крепости по всей Становой и оттуда опустошать страну?
      - Я думала об этом.
      - Рано или поздно они набредут на Бычью Кровь. Скорее рано, чем поздно. Я видела их конников на маневрах.
      - Мы готовимся к тому, чтобы уйти при первом же известии. Многие семьи одного только рода Орик обещали взять к себе по двое-трое человек, чтобы у всех было где укрыться. - Речь Эрроди звучала мужественно, и все присутствующие слушали её спокойно - то ли смирившись, то ли веря в грядущую победу. Джоссерек заметил, однако, что Дония ничего не сказала о крайних мерах, замышляемых врагом.
      Вместо этого она кратко объяснила, как они с Джоссереком оказались здесь. Горница загудела - глаза загорелись, руки замелькали в воздухе, головы подались вперед. Рогавики вовсе не лишены были любопытства и охоты почесать языком.
      - Вам понадобятся лошади и снаряжение, - сказала Эрроди.
      - Сначала купание, - улыбнулась Дония.
      - Нет, сначала выпейте. Мы гордимся своим медом. Для мытья в доме имелась душевая с металлической арматурой, и горячей воды было вдоволь. Поглядывая на Донию сквозь клубы пара, Джоссерек сказал:
      - Женщина, про которую ты говорила, привлекательна. Но я не верю, чтобы она могла сравниться с тобой.
      - Да, это верно, - безмятежно ответила та. - Я старше, и я замужем. Нельзя узнать мужчин, пока не поживешь с ними бок о бок, год за годом. У этой бедняжки никогда не будет ничего, кроме коротких связей. Если только она не станет настоящей женщиной для любви, как многие на подворьях.
      - Тебе все равно, если я?.. Но я, честно говоря, предпочел бы тебя.
      Дония, шлепая по мокрому полу, подошла к нему и поцеловала.
      - Верный ты мой. Но у нас ещё долгий путь. Я в самом деле хочу воспользоваться случаем и поразмыслить. - Она помолчала. - Ты же завтра делай что хочешь, отдыхай, наслаждайся своей красоткой и теми, у кого ещё будет охота.
      - А что будешь делать ты?
      - Я возьму лошадь и поеду в степь.
      "Эти охотницы, - думал Джоссерек, - не стесняются своей наготы, хотя бы их обозревала вся усадьба. Откуда же у них тогда такая душевная стыдливость? В нем шевельнулось возмущение. Почем ей знать - может, мне тоже есть над чем подумать!"
      Они выбрали каждый по две смены одежды из здешних запасов: белье, мягкие сапожки, кожаные штаны с бахромой из ремешков, которую можно было использовать как плетки, толстые рубахи и шейные платки, широкополые фетровые шляпы, куртки, плащи от дождя; затем подобрали оружие, инструменты, спальные мешки, лошадей. На подворье как будто никто официально не отвечал за товары. Им помогла Эрроди, а остальные вернулись к своим делам, кроме девушки, положившей глаз на Джоссерека. Она сказала, что её работа может подождать. Звали её Корай.
      Эрроди, пользуясь стальным пером, составила список купленных ими вещей с указанием цен, на которых они сошлись, и Дония его подписала.
      - Как действует этот документ? - спросил Джоссерек.
      - Это имак.
      Дония не могла подобрать слов. Потребовалось несколько минут, чтобы разъяснить это Джоссереку при всей простоте дела.
      Подворье представляло собой куст нескольких независимых друг от друга промыслов, которыми занимались одинокие женщины и те редкие мужчины, что по разным причинам не находили себе места в обычной рогавикской жизни. (Корай позднее обратила внимание Джоссерека на то, что их кузнец хромает. Еще один из мужской троицы, по её мнению, ушел из дома, поссорившись с семьей, хотя сам об этом умалчивает; третий же - веселый недотепа, предпочитавший наемный труд суровости и ответственности большого мира.) Они сходились отовсюду, невзирая на свою родовую принадлежность. Джоссерек догадывался, что потому-то они и соглашаются бросить свое селение на произвол врага. Их не связывали с этой землей никакие чувства.
      Тем не менее их, разумеется, ждали убытки. Торговля и ремесла, которыми занимались на подворье, как правило, требовали от его жителей круглогодичной оседлости. Подворье служило постоялым двором, торговым центром и мастерскими для всей огромной округи. Особенно полезно оно было путникам - рогавики часто путешествовали в одиночку; они могли найти там все, что нужно в дороге. Главным занятием на подворье была замена усталых пони. За разницу в обмене или за покупки расплачивались иногда деньгами - в ходу были арваннетские и имперские монеты. Можно было уплатить натурой. Можно было подписать такую же бумагу, как Дония - своеобразный вексель. Семья Доний оплатит его по предъявлении. Возможно, он пройдет через много рук, прежде чем достигнет своего назначения.
      - А если никогда не достигнет? - поинтересовался Джоссерек.
      - У нас на севере не так строго смотрят на такие вещи, как в других краях, - ответила Эрроди. - У нас слишком много всего, чтобы какая-то неоплаченная покупка могла причинить нам ущерб.
      - Сидир об этом позаботится, - прошептала Дония. Корай стиснула Джоссереку локоть, зовя его смотреть подворье. Она все обещала ему показать.
      Первым делом она гордо ввела его в свою типографию. Из плоскопечатного станка выходили четкие листы, покрытые строчками округлых букв, с искусными иллюстрациями.
      - Мы можем и переплетать, - сказала Корай, - но покупатели предпочитают делать это сами, зимой.
      - А откуда вы берете бумагу?
      - Чаще всего с юга. Но вот эта - рогавикская. На подворье Белые Воды около Диких лесов построили черпальню.
      Одно только это, помимо всего, что он видел в тот день, могло указать Джоссереку на широту и оживленность здешней коммерции. Семьи, в основном обеспечивавшие себя сами, с охотой покупали искусно сделанные вещи. Многие товары приходили с юга в обмен на металл, добытый из древних руин, но множество, и даже больше, производилось на месте. Рогавики не чуждались и новшеств. Корай интересовали недавно изобретенные переносной ткацкий станок и многозарядный самострел, о которых рассказывал ей приезжий с Тантианских холмов. В брошюре, которую она печатала, излагались результаты астрономических наблюдений некоего жителя Орлиного Утеса - у автора, кроме рагидийского телескопа, имелся ещё и киллимарайхский корабельный хронометр, неведомо как попавший ему в руки. Джоссерек смекнул, что тут открывается обширный рынок для изделий такого рода - если только треклятая Империя не установит монополию.
      И торговля, и ремесла здесь, по-видимому, находились исключительно в частных руках. Не существовало ни правительства, ни Гильдий, которые распоряжались бы ими или вводили бы какие-то ограничения и запреты. Впрочем, нет...
      - Ваши люди продают южанам меха, - сказал Джоссерек. - Но, как я слышал, никогда не продают ни мяса, ни кож. А между собой вы торгуете этим?
      - Как же. Один друг дарит другому бизоний плащ или окорок дикой свиньи - да что угодно.
      - Я спрашиваю не про подарки, а про куплю-продажу. Ну, скажем, я предложил бы вашей конюшне сто шкур диких лошадей за одного живого, хорошо объезженного коня.
      Корай отступила на шаг, широко раскрыв глаза.
      - Нет, так нельзя.
      - Но почему?
      - Это... нехорошо, неправильно. Дикие животные - это наша жизнь.
      - Понятно. Прошу прощения. Извини чужеземцу его невежество.
      Джоссерек погладил девушку, она успокоилась и прижалась к нему.
      Ему интересно было все, что он видел, но с особым вниманием изучал энергетические устройства. Ветряк представлял собой обычный каркас с парусиной. Паяльные лампы и ещё некоторые механизмы работали на спирту. Его получали тут же путем ферментации диких злаков и плодов. (Спиртные напитки производились отдельно.) Главным источником энергии был солнечный коллектор - черные водопроводные трубы тянулись от него в подземный резервуар из обожженной глины. Там температура воды под давлением поднималась выше точки кипения, и простые теплообменники подавали её в систему отопления и на кухню.
      Единственными видами домашних животных здесь были лошади, собаки и соколы, ничем не отличавшиеся от своих диких родичей. Когда Корай стала играть с выводком щенят, а их большая поджарая мать заворчала на Джоссерека, он понял, чего ему все время здесь не хватало.
      - Разве у вас тут нет детей?
      Ему показалось, что Корай, стоявшая на коленях в соломе, вздрогнула во всяком случае, она отвернулась от него и ответила еле слышно:
      - Нет. На подворьях их не бывает. Тут никто не вступает в брак. Я такого не слышала.
      - Но ведь... мужчины-то здесь бывают...
      - Нехорошо это - растить детей без отца. Замужние женщины рожают достаточно.
      - Нет, я хотел спросить...
      - Я поняла. Разве не знаешь? Многие рогавикские женщины умеют не беременеть, когда не хотят.
      Он удивился, но подумал: все возможно. Психосоматика - разум управляет гормонами. Но как этому обучаются? Нашим психологам это было бы очень интересно.
      - И всегда получается?
      - Нет. Но есть и другие пути. - Он думал, что она сейчас скажет о химических или механических средствах предохранения, как ни странно их существование в этих краях. Но она только взглянула ему в глаза, как будто поборов свою печаль, и сказала: - За меня не бойся, Джоссерек. Союзы между нами и чужеземцами... редко приносят плоды.
      Она оставила щенков и подошла к нему.
      Вечером, при свете фонаря, все славно отобедали. Подавали в основном мясо во всех видах. Человек может прожить и на чисто мясной диете, если съедает все животное целиком. Северяне, готовя разнообразные блюда, так и поступали. Но на столе была ещё и рыба, птица, яйца, хлеб, кобылье молоко и сыр, фрукты, травяной чай, пиво, вино, мед, водка - у Джоссерека уже гудело в голове. Оживленная беседа сдабривалась юмором, несмотря на угрозу, поднимавшуюся по Становой. Однако Джоссерека поражал безличный характер этой беседы. В любом другом месте чужестранного гостя спросили бы, пусть в самых общих чертах, о его жизни, привычках, вере, предубеждениях, мнениях, надеждах и сами бы ответили ему на такие же вопросы. В Бычьей Крови хозяева говорили о своей стране, её истории и разных местных событиях, предоставляя и гостю говорить о чем угодно.
      Впрочем, трое девушек станцевали в его честь под арфу - танец начался бурно, а завершился так, что большинство зрительниц вскоре разошлись спать - по парам.
      Но это было уже в самом конце вечера. До этого все несколько часов подряд жадно слушали его рассказы о Материнском океане, забрасывая его меткими, как град стрел, вопросами.
      За столом сидели ещё двое гостей - мужчина и женщина, почтовые курьеры, едущие в разных направлениях и остановившиеся здесь на ночлег. Из их слов Джоссерек понял, что почта здесь - тоже дело частное, лишенное общего руководства. Однако сообщение между родами было, по-видимому, быстрым и надежным.
      Живая, изобретательная Корай доставила Джоссереку радость, пусть и не такое блаженство, как Дония. Но ещё долго после того, как она уснула у него на руке, он лежал без сна, глядя во тьму и тщетно пытаясь понять этих людей. Пожалуй, они все-таки не варвары... но кто они тогда, ради Великой Бездны?
      Глава 11
      В конце судоходного пути, в нескольких милях к югу от впадения в Становую могучей, но коварной Бизоньей реки, стоит Фульд, самый северный из арваннетских торговых постов. Дальше русло Становой загромождают камни, которые лед выворачивает и несет с собой при зимнем наступлении и оставляет на юге, отступая летом. Сидиру, стоявшему на веранде фактории, был виден бело-зеленый водоворот у ближнего порога. Такая река, какой бы глубокой она ни была, не может больше служить армии, где мало кто умеет плавать.
      Фактория стояла на вершине высокого левобережного утеса. Дом был выстроен из дерева и кирпича, доставленного с юга, на южный манер - в виде квадрата, окружающего внутренний дворик. Остроконечная гонтовая крыша, призванная выдерживать гораздо более толстый, чем в городе, снеговой покров, выглядела на нем нелепо, внутренний садик имел жалкий вид, комнаты, хотя и просторные, были холодными и мрачными. Сидир не понимал, почему строители не взяли за образец зимние жилища туземцев, столь уютные, судя по рассказам. Но потом, полностью проникшись окружающим пейзажем, понял: наверное, им хотелось, чтобы хоть что-то напоминало о родине.
      Внизу, вдоль пристани, рядами тянулись склады и бараки, там же помещалась таверна. У причала покоился "Вейрин". Посреди бурой реки на якорях стояли последние баржи и буксиры. Паром, ходивший через реку, связывал факторию с рогавиками, которые возили товары с запада - раньше, до прибытия Сидира. В миле за поселком пустошь заполнили знамена, частоколы, круглые палатки, повозки, загоны, пушки., Те войска, которые он привел сюда и поведет дальше, были его отборными частями: бароммская кавалерия, гвардейская пехота Рагида, лучшие в мире артиллеристы и саперы.
      Но в этом краю они выглядели сиротливо. За время их путешествия вверх по реке ровная земля сменилась холмами, высокая трава - низкой, безлесая равнина - редкими рощами. Все это ещё усугубляло чувство затерянности и отчуждения. День был холодный, пасмурный, тусклый. По сплошному свинцовому покрову летели черные клочья туч. Ветер швырял редкие капли дождя, тяжелые и колючие.
      - Да, воевода рассудил верно, - сказал Иниль эн-Гула, торговый агент. - Река здесь служит границей. К востоку от неё живет род Ульгани, к западу - Хервар.
      Хервар. Дония. Сидир сцепил зубы.
      - Это исключение из правила, - продолжал Иниль, сморщенный желтолицый человечек, из образованных, открыто не одобрявший войну, но неспособный отказаться от разговора с человеком, только что прибывшим из цивилизованных мест. - Обычно у родов нет четких границ.
      Сидир не мог не удивиться. Он прочел о северянах все, что только возможно, и без конца выспрашивал Донию, но что-то всегда от него ускользало, и каждый раз он обнаруживал, что некоторые вещи понимал неправильно. При этом не было никакой уверенности, что он правильно понял и теперь.
      - А я-то думал, что туземцы - фанатики во всем, что касается их земель.
      - И это верно, воевода. Вот потому-то Империя и совершает ужасную ошибку.
      Сидир нетерпеливо махнул рукой.
      - Фанатики - все равно что сухие прутья. Они не гнутся, но ломаются, и вообще их не изменишь.
      - Рогавики не такие. У них нет вождей, которых можно заставить, чтобы они уговорили свой народ заключить мир.
      - Знаю. Тем лучше для нас. У разобщенных одиночек нет той взаимной поддержки - нет сетей долга и закона, нет страха прослыть трусом или понести кару за измену - которая заставляет сопротивляться организованное общество. - Сидиру вспомнились происшествия, о которых докладывали ему курьеры по пути следования: нападения из засады, убийства исподтишка, скрытые ямы с кольями на дне, отравленные колодцы, горшок с гремучими змеями, заброшенный в лагерь. - Не отрицаю: это опасный, коварный враг. Но опасный именно там, где есть возможность проявить коварство. Желал бы я, чтобы они вместо этого проявили безрассудство и пошли на открытое сражение. Но если этого не произойдет, мы будем расправляться с ними поодиночке, и это послужит примером остальным. Фульд все это время будет под надежной защитой. Простите за прямоту, но вы недостаточно понимаете характер этого народа.
      - Надеюсь, что так, воевода, - вздохнул Иниль. - Надеюсь ради нас обоих.
      - Я ценю откровенность, почтенный, - натянуто улыбнулся Сидир. - Ложь и лесть не только бесполезны, но и вредны. - "Так Дония лгала? Или я просто не уловил, что она пыталась мне сказать? И льстила она мне своим любовным пылом или просто наслаждалась мной - таким, как есть? Когда она набросилась на меня, в этом не было ни расчета, ни предательства - одно только отчаяние. Что я такого сделал, Дония?" - Объясните мне, однако, потребовал он, - как тогда племена отмечают свою территорию?
      - Во-первых, воевода, у них нет племен. Нет и кланов. Род - это неточный перевод слова "рорскай". Иногда его члены ссылаются на общих предков, но это скорее легенды, не имеющие большого значения. Браки действительно стараются заключать внутри рода, но это не обязательно просто для них много значит родственная близость. Когда брачный союз заключается между родами, муж переходит в род жены - без всяких церемоний посвящения и без особых переживаний, хотя Бог знает, какие чувства испытывают рогавики относительно того, что для них действительно важно. Я этого не знаю, хоть и торгую с ними уже двадцать пять лет.
      Сидир потер подбородок.
      - И все-таки этот самый муж будет защищать неродную ему землю до последнего дыхания.
      - Да. По сути своей, род - это объединение нескольких семей, которые, по традиции, совместно пользуются общими охотничьими угодьями. Угодья эти огромны. На всем севере меньше сотни родов, и в каждом, на мой взгляд, никак не больше двух-трех тысяч человек. Стада, за которыми они следуют, достаточно хорошо отмечают границы земель - ведь это территориальные животные.
      Так вот почему Дония лишилась разума? Потому что, по её диким понятиям, эти стада ей все равно что родина? Ее боги, духи её предков?
      - Путешествуют северяне, где хотят, - ив одиночку, и компаниями, продолжал Иниль. - Путники повсюду желанные гости, поскольку сообщают новости и вносят в жизнь разнообразие. Никто не станет возражать, если в пути они поохотятся. Но здесь не слыхивали, чтобы чья-то большая охота вторглась на землю соседнего рода. Мне сдается, им это просто не приходит в голову.
      - Даже в тяжелые годы?
      - У них не бывает тяжелых лет. Рогавики держат свою численность в столь низких пределах, что, даже если животных сильно поубавится, скажем, после особенно суровой зимы, на долю человека всегда хватит.
      Это тоже противоестественно. Это признак слабого, вымирающего народа такого, как арваннетяне. Сильные плодятся без всяких ограничений. Вот почему Империя завоюет север..
      Так что ж, выходит, Дония - слабое создание?
      - Должно быть, их религия запрещает войны, - заметил Сидир. - И многое другое.
      - Не уверен, существует ли у них религия в нашем понимании.
      - Что?
      - Мне знакомы кое-какие идеи, которым некоторые рога-вики посвящают всю свою жизнь. Но это скорее философия, чем вера.
      Ни войн, поддерживающих покорность. Ни вождей, поддерживающих порядок. Ни веры, поддерживающей дух. Да чем же они живут?
      - Зверский холод, воевода, - поежился Иниль в своем долгополом платье. - Не зайти ли нам в дом?
      - Ступайте, почтенный, если хотите. Я хотел бы подышать ещё немного. Скоро я присоединюсь к вам.
      - Лед уже коснулся вас, не так ли? - промолвил Иниль и оставил его.
      Сидир поглядел ему вслед. Что он, ради девяти дьяволов, хочет этим сказать? И снова стал смотреть вдаль. Сколько ещё у него дел - не перечесть. Главное - и прежде всего - надо собрать сведения о стране. У них до сих пор нет туземных проводников - а ведь везде и всюду находятся туземцы, которые служат завоевателям! И его разведчики вынуждены заново открывать этот край и вычерчивать свои карты - в пустыне, где за каждым камнем может скрываться стрелок и в каждой роще - засада. Но его ребята могут все. Они справятся. В конце концов они непременно найдут жилище Доний и захватят его или разорят, чтобы другим была наука. Но надо их поторопить - пора определиться перед холодами. Лето коротко в этой проклятой стране.
      Проклятая страна, проклятая женщина! Она преследует его.
      Но почему?
      Сидир старался чистосердечно в этом разобраться. Она хороша. Не похожа на других. Великолепна в постели. Умна и отважна, как мужчина. А главное, может быть, - тайна, то неразгаданное, что скрывают её глаза. Да - и этим нельзя объяснить то, что рана от её потери по-прежнему кровоточит.
      "С чего я взял, что в ней есть какая-то тайна? Просто у неё - ни стыда ни совести, и она легла с тем кочегаром так же охотно, как со мной или с любым другим, но не могла долго скрывать свою измену - достаточно было случайной ссоры, чтобы она обезумела. Не Донию не могу я забыть, а мечту о ней.
      Откуда же взялась она, эта мечта?
      Говорят, северянки - ведьмы все до одной".
      Под рагадийским образом мыслей вновь ожил былой варвар. Сидир ощутил, как пронизывает его ветер, содрогнулся и тоже зашел в дом.
      Глава 12
      Дония и Джоссерек ехали уже несколько дней, направляясь в Хервар к её семье, когда им впервые повстречалась охота. Джоссерек не вел счета дням. В этих безлюдных просторах время и пространство сливались воедино, и считались не дни, а события: проливной дождь, радуга, охота на антилопу, бегство от диких собак, яркий закат над озером и прозрачные крылья летучих мышей на его фоне, тетерев, взмывший из ягодника, целая стая бабочек, переправа через холодную, как нож, реку, смешные мордочки лисят, наблюдаемых из укрытия, ограбление пчелиного улья, устроенного в пустом пне, неистовая любовь при луне, нежная на рассвете и однажды безумная под сверкающим, ревущим, залитым грозой небом - события, словно волны в нескончаемом ритме дороги. Однако Джоссерек замечал, что вокруг все медленно меняется. Стали чаще встречаться низкие холмы, перемежаемые долинами, деревья, поросшие мхом низинки, а потом начались заросли вереска. Ночи стали холоднее.
      Увидев наконец слева дым, Дония направилась туда.
      - Может, у них есть новости, которых мы ещё не знаем" - объяснила она. - А мы должны сообщить им то, что известно нам. Надо собрать на летнее краевое вече как можно больше народу.
      Это вече отличается от родового, которое собирается на земле каждого рода в дни солнцестояния, вспомнил Джоссерек. Краевое вече бывает на два месяца позднее, и на него съезжаются все, кто хочет. Акула их схвати! Неужели им понадобится столько времени, чтобы объединиться наконец? Сидир к той поре уже дойдет до Рунга.
      Но он успел уже освоить, что спорить с ней бесполезно.