Джоссерек не мог даже представить себе, насколько глубока пропасть между ним и Донией. А представляет ли она?)
      - В чем состоит твое задание? - спросила Дония.
      - Замечать все, что можно. Особенно то, что относится к твоему народу - с целью решить, возможно ли заключить с вами союз против Империи. Не то чтобы для Людей Моря существовала какая-то непосредственная угроза. Мы не хотим войны. Но если мы - я - сможем хоть в чем-то помочь вам... - Он прижал её крепче к себе. - ... я буду просто счастлив.
      - Как ты попал на корабль?
      - Через Касиру. Его не было дома, когда пришли солдаты, он спасся.
      - Да, я слышала, но за ним охотились, и за тобой тоже. Он, должно быть, скрывается. Как ты нашел его?
      - Ну, тогда я, конечно, не знал, что он на свободе, но рассудил, что он должен был рассказать кое-что обо мне своим Братьям-Костоломам. И скорей всего человек из любого Ножевого Братства мог указать мне кого-нибудь из этой шайки. Как только стемнело, я сцапал первого же встречного, обезоружил его и задал свой вопрос. Не повезло бы с ним, я продолжал бы в том же духе, но он сумел мне помочь. Касиру известили, и он прислал за мной. Тут я, естественно, признался, что я тот, за кого он меня и принимал, иностранный агент. Он рассказал мне все новости, включая и сплетню о тебе, которая уже разошлась по городу. И помогал мне во всем, злорадствуя, что может навредить Империи.
      Джоссерек рассказал ей остальное. Они перемолвились ещё парой слов, не строя пока планов, - обменялись своими надеждами, остерегли друг друга, договорились, как будут встречаться и как можно срочно связаться в случае необходимости. Он сказал ей, в какие часы свободен, в какие занят и где можно найти на палубе две вентиляционные трубы, которые громко шумят: одна ведет в машинное отделение, другая - в кубрик для черной команды.
      - Если я срочно тебе понадоблюсь, крикни туда, где я должен быть в этот час, и я тут же выскочу наверх. - Он коснулся ножа, висевшего на бедре, и смекнул, что, если будет на вахте, сможет прихватить ещё гаечный ключ или лом.
      - Можно сделать и лучше, - сказала она. - Сидир все беспокоится, как бы со мной чего не случилось - вдруг, скажем, нападут северяне, - и повесил мне на шею свисток. Я свистну три раза. Хорошо?
      - Хорошо. - Он поцеловал её на прощание и ушел на корму, сам удивляясь внезапно овладевшей им ревности к Сидиру.
      Глава 8
      Дожди изводили армию восемь дней подряд. Вечером девятого дня вышли звезды, окружив прибывающую луну в ледяном венце. Ее дрожащий свет проник в клубящуюся, полную шорохов мглу. Речные берега озарило бледное сияние покрытой изморозью травы - она то вспыхивала алмазным блеском, то чернела там, где стояли кипы хлопка. Повсюду горели бивачные костры и фонари часовых. Но они были лишь искрами в ночном просторе, так же как и звуки походной жизни: чей-то оклик, конское ржание, одинокий напев флейты. Пар от дыхания струился в холодном воздухе.
      Отпустив последнего из тех, кто в нем нуждался, Сидир поднялся по трапу из своего кабинета на верхнюю галерею. Какое-то время он стоял, глубоко дыша, напрягая и расслабляя мускулы, ожидая, когда придет облегчение. После дня, проведенного на корабле, он весь был точно завязан узлами. Доведется ли ещё когда-нибудь провести день в седле?
      "Да, клянусь разбойничьим богом, - подумал он. - Терпение. Ягуар, карауля добычу, шевелит только хвостом. Вся беда в том, что у меня нет хвоста". Он дернул уголком рта и перевел взгляд, ища покоя в вечности, за размытые очертания швартовых тумб, за крыши люков, за лебедки, за тускло отсвечивающие пушки и пики часовых - ввысь, где сияли созвездия. Он хорошо их знал: вот Оцелот, вот Меч-Рыба, вот Копье Багроля... Но некоторые, например Трубач, остались за горизонтом, а Другие здесь, на севере, выглядели незнакомо. Он отыскал Марс и долго смотрел на его голубоватый блеск, пока в памяти, неведомо почему, не всплыло то, что он слышал в Наисе от астролога, искавшего древние летописи и изображения в гробницах забытых царей. Тот человек утверждал, что Марс когда-то был красным; таким видели его те, кто жил до прихода льдов.
      Сидира коснулось дыхание неизмеримой древности. Неужто я и вправду веду своих людей в Неведомый Рунг, построенный так давно, что самые небеса с тех пор изменились?
      Он напряг плечи. Варвары бывают там. И берут оттуда металл.
      Эта мысль вызвала перед ним образ Доний, сознание того, что она ждет в их каюте. Его внезапно бросило в жар. Он откачнулся от поручней, прошел по галерее мимо тускло-желтого окошка к своей двери и распахнул её.
      Каюта была тесная и скромно обставленная - выделялась в ней только кровать. Дония сидела на ней, скрестив длинные ноги, сложив руки под грудью, прямая и с высоко поднятой головой. Несмотря на холод, на ней не было ничего, кроме шитой бисером головной повязки да цепочки со свистком. Висячая масляная лампа, слабая и слегка чадящая, тем не менее ясно обозначала её среди теней, которые она отбрасывала, и картинно-черного мрака, залегшего в углах.
      Сидир закрыл дверь. Его пульс перешел с галопа на рысь - разум натянул поводья. Не спеши. Будь нежен. Не так, как прошлой ночью.
      - Извини, что опоздал, - сказал он по-арваннетски.
      На столике рядом с кроватью лежала раскрытая книга. Дония много читала, желая, как видно, освоить арваннетскую грамоту, пока длится поход. Но здесь слишком слабый свет для чтения.
      А ещё она упражнялась в игре на лире, которую он ей принес, и говорила, что этот инструмент немного напоминает рогавикскую арфу. Радовалась путешествию, обращалась ко всем с вопросами, с удовольствием пила и ела, смело и с растущим мастерством играла в разные игры, за вином пела песни своего народа. Однажды на пиру во дворце она вышла танцевать, но это слишком возбудило страсти - с тех пор она танцевала только для него одного. И в этой постели они...
      "Так было до недавнего времени. Два-три дня назад она начала дуться. Если только "дуться" - подходящее слово. Она постоянно носит маску, говорит, только если необходимо, часами сидит неподвижно. Когда я прихожу, она почти не смотрит на меня - не то что раньше. Прошлой ночью она сказала мне "нет". Может быть, зря я тогда бросился на нее? Она терпела меня. Любая рабыня была бы лучше.
      Нет. Никогда. Не после того, что было между нами".
      Ее близость терзала его.
      "Я добьюсь, чтобы она вновь стала прежней".
      Она молчала, и он продолжил:
      - Меня задержал гонец с Ягодного Холма. - Так называлось по-арваннетски место, где он позавчера оставил свой первый гарнизон для закладки крепости. - Поскольку второй гарнизон мы оставляем здесь, мне, разумеется, хотелось узнать, что у них там случилось.
      - И что же? - Она тяжело роняла слова, но хорошо, что нарушила свое молчание. Сидир желал бы сообщить ей лучшие новости. Он поморщился. - Наш патруль попал в засаду. Двое убитых, трое раненых. А на рассвете нашли часового, задушенного веревкой.
      Что это - она улыбнулась?
      - Хорошо.
      - Грра! - Он сдержал бешенство. - Значит, уже началось?
      - Почему бы нет? В роду Яир мешкать не любят. Сидир покрепче уперся ногами в пол и простер руки в попытке урезонить её.
      - Дония, это же бессмысленно. Люди, напавшие из засады, оставили за собой четырех мертвых. Из них две женщины. Остальные ясно видели, что им не взять верх, но продолжали бой, пока наши не затрубили в рог и не вызвали на подмогу вдесятеро больше солдат. Это просто безумие - и потом, нападать так близко от лагеря...
      - Что ж, они прикончили двоих, а потом и третьего. Дальше - больше.
      - Мы ещё даже не вошли в их пределы! Гарнизон стоит у самой проезжей дороги.
      - Но всем ясно, что у вас на уме. - Она подалась вперед, на время оставив свой холодный тон. - Веришь ты теперь в то, от чего я остерегала тебя снова и снова, Сидир? Севера тебе не взять. Все, что ты можешь, - это убивать северян. В конце концов вы все равно вернетесь восвояси, но сколько костей храбрых воинов останется здесь?
      Сидир некоторое время молчал, потом еле слышно пробормотал:
      - Марс был красным, когда пришли льды.
      - Что ты такое говоришь?
      - Ничто не длится вечно - ни жизнь, ни порядок, ни то, что нас окружает. - После её слов он возымел надежду, что усмотрел щель в её броне. Теперь хорошо бы перевести разговор на их отношения. Он подошел к шкафчику. - Не хочешь ли вина? Я хочу. - Она не отказалась, и он налил красного из графина в кубки, один протянул ей, поднял свой на бароммский лад и отпил глоток. Вино, взращенное на прибрежных равнинах Восточного Рагида севернее виноград уже не зреет, - пощипывало язык. - Дония. - Он присел на край постели, заглядывая ей в глаза. Его тело жаждало её, но Сидир держал его в узде. - Выслушай, молю тебя. Я знаю, отчего ты несчастна. Как только мы пересекли южную границу рогавиков, ты впала в печаль. Но насколько глубока она, твоя печаль? Я не знаю. Я спрашивал себя и не получил ответа. Почему ты не говоришь, что чувствуешь, и не даешь мне. помочь тебе?
      Она взглянула на него, словно рысь.
      - Ты знаешь почему, - мрачно сказала она. - Потому что ты идешь войной на мою землю.
      - Но я никогда и не скрывал своих намерений. Однако в Арваннете - да и в начале нашего пути...
      - Тогда все ещё было в будущем. Худшего могло и не произойти. Теперь же, когда оно произошло, все стало по-другому.
      - Но ведь мы с тобой не раз уже об этом... Ведь ты сама признавала, что у рогавиков нет единой нации. Здесь не твой народ. Твоя земля далеко.
      - Потому-то я пока и спокойна, Сидир. И все же мне больно оттого, что Яир и Лено уже страдают, а завтра настанет черед Маглы.
      - Им нужно всего лишь признать себя подданными Трона и жить в мире с Империей. Никто не собирается их тиранить,
      - Сюда придут пастухи и пахари.
      - Они заплатят вам за землю хорошую цену.
      - Сделку заключат насильно, под тем предлогом, что эта земля никому не принадлежит - ведь ни у кого из нас нет бумажки, подтверждающей, что земля - его. И какая плата вернет нам наши дикие стада?
      - Освоение такой обширной страны займет много времени. У вас будет несколько поколений на то, чтобы научиться жить по-новому. Лучше, чем прежде. Ваши внуки будут счастливы тем, что обрели цивилизацию.
      - Никогда этому не бывать.
      Ее упорство сердило его. Этот камень преткновения они никогда не могли преодолеть. Он отхлебнул ещё вина и немного успокоился.
      - Почему? Мои собственные предки... Но позволь, я напомню тебе о своем предложении. Пусть твой Хервар примет нашу руку. Не оказывайте нам сопротивления. Не давайте помощи другим родам - кроме помощи в том, чтобы убедить их смириться. Тогда ни один солдат не перейдет вашей границы и ни один поселенец не ступит на вашу землю, пока ваши потомки сами того не пожелают.
      - Почему я должна тебе верить?
      - Лягни тебя дьяволова кобыла! Я же объяснял! Всякая здравая политика предполагает союз с туземцами... Он осушил свой кубок. Дония тоже пригубила вина и как будто смягчилась.
      - Я бы возненавидела тебя ещё раньше, не сделай ты этого предложения. Оно несбыточно - я слишком хорошо знаю, как будет на самом деле, но ты говорил от чистого сердца, Сидир, и я благодарю тебя.
      Воодушевленный, Сидир отставил кубок и придвинулся к ней поближе. Вино бурлило у него в крови.
      - Почему же несбыточно? Такой сильный, одаренный народ, как вы, может занять в Империи самое высокое положение. Мы с тобой подходим друг другу, как лук и стрела, разве нет? Югу нужна не только ваша земля, ему нужно добавить вашей крови в свои жилы. - Он накрыл ладонью её руку, лежащую на одеяле, и улыбнулся: - Кто знает, может быть, от нас с тобой пойдет новая династия.
      Она потрясла головой, взмахнув своей густой гривой, и улыбнулась в ответ, скорее ухмыльнулась, нет - оскалилась, и гортанно проворчала:
      - Ну уж нет!
      Уязвленный, Сидир сглотнул.
      - Ты о том, что - как говорят - у рогавикских женщин не может быть детей от чужеземцев? Я никогда не верил, что это-правда.
      - Отчего же, - равнодушно ответила она. - Мулы рождались бы довольно часто, не умей мы почти все приказывать зароненному в нас семени не пускать корней.
      Он уставился на нее. Хоа, как это так? Хотя воля может творить с телом чудеса... Шаманы, которых я видел... Но сейчас его задело не это.
      - Мулы?
      - Предания говорят, что такие полукровки бесплодны, если выживают. Не знаю, верно ли. - Она снова медленно показала зубы, словно вонзая крючок в его пасть. - Теперь-то матери бросают такое отродье на поживу коршунам.
      Он отпрянул от неё в бешенстве.
      - Рахан! - выругался он. - Ты лжешь!
      - Думаешь, я стала бы нянчить твоего ублюдка? - осклабилась она. - Да я задушила бы его при первом крике. С наслаждением.
      Его пульс сорвался с цепи. Длинное загорелое тело маячило перед ним сквозь чад и сумрак, сквозь гром в ушах слышался ошеломляюще ровный голос:
      - Ты должен почитать за счастье, Сидир, что я не вырвала у тебя твою мужскую плоть.
      Она так же безумна, как и все они, грохотало у него в голове. Просто лучше это скрывала. Безумное, бешеное племя. Он хлестнул ладонью её по щеке. Она не шелохнулась; грудь её вздымалась и опадала ровно, как прежде.
      Сознание того, кем она была для него - кем она притворялась, - било топором ему в темя. Охваченный болью, он отплатил ей жестокостью за жестокость.
      - Йяа! Знаешь, почему им не выстоять, твоим грязным дикарям? Я не говорил тебе раньше, потому... потому что надеялся... - Воздух резал ему горло. - Так вот слушай, сука. Если вы не сдадитесь, мы перебьем у вас всю дичь!
      У неё вырвался глухой стон. Она закрыла рот рукой, отпрянула в дальний угол постели и съежилась там.
      - Да, - безжалостно продолжал Сидир. - Бизонов, буйволов, диких лошадей, антилоп, оленей, диких ослов на холмах, карибу в тундре, лосей в лесах... Крестьянам это не под силу, пехоте не под силу, но бароммским конным лучникам по плечу. Пять лет - ив степи сгниет последнее стадо, и последние рогавики приползут выпрашивать пропитание к нашим хлевам. Поняла теперь, почему вам пора прекратить убивать нас - пока ещё не поздно? - Она прерывисто дышала открытым ртом. Ярость Сидира потонула в приливе острой жалости. - Дония, - пролепетал он и потянулся к ней. - Милая, прошу тебя...
      - Йо-о-о, - вырвалось у нее. - Йа-р-р. Стоя на четвереньках, скрючив пальцы, как когти, она раскачивалась, уставив на него ярко-зеленые, окруженные белым ободом глаза с черными точками посредине. Нечеловеческие звуки, которые она издавала, пронизали холодом его хребет. Он попятился, держась за кинжал.
      - Дония, не надо так, успокойся. Приди в себя. - Он наткнулся спиной на переборку.
      - Р-р-ао! - взревела она и прыгнула.
      Он увидел, как она летит на него со скрюченными пальцами, искаженным мертвенно-бледным лицом, оскаленными клыками, и выхватил нож. Но она уже обрушилась на него, и оба упали на пол. Она, придавив его собой, вцепилась ногтями ему в лицо у самых глаз. Хлынула кровь. Сидир старался ткнуть кинжалом ей в ребра. Как-то почувствовав близость лезвия, она извернулась, проворная и гибкая, как лесть, схватила его запястье, отвела удар. Сидиру потребовалась вся его сила, чтобы удержать оружие. Свободной рукой он отбивался. Дония сомкнула челюсти на его правом запястье и принялась его грызть. Правой рукой она вцепилась ему в горло, глубоко зарыв туда пальцы. Левая рука подбиралась к его паху. Ногами она зажимала его ногу, пригвождая к полу все его содрогающееся тело. Ее тяжко дышащая грудь прижималась к нему слишком крепко, чтобы он мог достать её, - удары его левого кулака она принимала спиной.
      Сидир знал, что она способна его убить.
      Он завопил. В каюту вбежал часовой и остолбенел при виде такого зрелища. Он не мог ткнуть пикой в это сплетение тел, не рискуя ранить своего командира, и огрел Донию древком поперек спины.
      Она отпустила Сидира, взвилась, рухнула всем телом на солдата, сбила его с ног и выскочила на галерею. Снизу видели, как она в лунном свете спрыгнула оттуда на палубу. Любой другой, совершив такой прыжок, переломал бы себе кости. Но она вскочила и дунула в свой свисток. Солдаты пытались загнать её в угол, но им это не удавалось. Она увертывалась, отбивалась, лягалась и выла.
      В ответ ей раздался чей-то рев. Снизу на палубу вынырнул огромный черный человек. Сидир выглянул наружу как раз вовремя, чтобы увидеть последнюю схватку. Черный человек нанес смертельный удар ножом одному рагидийцу, кулаком сломал шею другому. Вместе с женщиной они ранили ещё четверых. Бросились к борту. Прыгнули. Из реки поднялся столб воды.
      Ушли!
      Среди криков и топота раскачивались фонари, как большие обезумевшие светляки.
      Сидир забыл про свою боль, забыл пережитые им потрясение и ужас - он сознавал только свою потерю.
      - Дония! - стонал он в холодную ночь.
      Со лба капала кровь, застилая глаза.
      "Кого я зову? - как мечом резануло его. - Кто она мне? Или она и вправду ведьмино семя, а я околдован?
      Прошлой ночью я сказал себе - "это сильнее меня". Раньше никогда не бывало, чтобы что-то оказалось сильнее меня".
      Глава 9
      Солнце поднялось уже довольно высоко, когда Джоссерек проснулся. Недавние воспоминания быстро согнали с него сон. Тревога, сражение; сильное течение сносит их за полмили вниз, и он, опытный пловец, помогает Доний добраться до берега; они уходят от солдат, поднятых по тревоге горнами и световыми сигналами, и Дония, опытная охотница, ведет его; они смертельно долго бредут в направлении, которое она определила по звездам, пока наконец рассвет не позволяет им остановиться у затянутой льдом водомоины без риска окоченеть; они обнимаются единственно ради тепла и, обессиленные, погружаются в сон...
      Джоссерек приподнялся ~к присел на корточки.
      - Пусть этот день принесет тебе радость, - приветствовала его Дония на мягком рогавикском наречии. Когда она успела встать? Она взяла его нож и резала им траву.
      Он встал и посмотрел вокруг. Из бескрайней синевы лился свет. Солнечное тепло ласкало обнаженный торс, снимало боль, исцеляло ломоту. До самого края этого чистого неба простиралась равнина. Ее покрывала трава в пояс вышиной, неохотно уступающая, если провести по ней рукой. Как море, она играла под солнцем бесчисленными красками, от густо-зеленой вблизи до серебристой на расстоянии. И как море, переливалась под ветром длинными волнами. Полевые цветы плавали в ней, как рыбы; редкие купы бузины и гигантского чертополоха выступали, как островки; далеко на западе рогатое стадо - сотни голов, прикинул Джоссерек - шло величественно, словно стадо китов. Порхали пестрые мотыльки. Вверху было царство пернатых - он мог назвать лишь немногих: жаворонок, полевой дрозд, черный дрозд с красными крылышками, ястреб, а вот клин перелетных гусей. Ветер гудел, гладил кожу, нес запахи зелени, плодородной земли, зверей, зноя.
      Людей не видно. Это хорошо. Настороженность преследуемого ослабла в Джоссереке. Если только, конечно...
      Дония оставила свою работу и подошла к нему. В ней не осталось и следа от ночной тигрицы-людоедки, которая потом обернулась лисицей, неутомимо запутывающей след. К нему плыла женщина, окутанная воздухом раннего лета, и волосы её, обрамляя улыбку, реяли над её грудью. "Клянусь Дельфином!" грянуло в его чреслах. Но рассудок сомкнул свой кулак: "Она тебя не звала. И у неё твой нож".
      Нож она, однако, вернула. Джоссерек машинально сунул его в ножны. Штаны с поясом были единственной одеждой, которая случайно оказалась на нем, когда он играл под палубой в кости с другими кочегарами. Босые ноги, сбитые и израненные, болели. У Доний же ноги, казалось, совсем не пострадали, и вид у неё был не усталый.
      - Здоров ли ты? - спросила она.
      - Что мне сделается, - буркнул он. Рассудок в нем все ещё боролся с естеством. - А ты?
      Ее радость ключом ударила ввысь, словно вырвавшись из-под спуда.
      - Эйах, свободна! - Она подпрыгнула, вскинула руки,, закружилась, заплясала среди шуршащих стеблей, которые то прятали, то открывали её быстрые ноги и достойные восхищения бедра. - Свободна, как лосось, свободна, как сокол, свободна, как пума, - пела она, - там, где солнце сияет и ветер ревет, и пляшет земля вокруг сердца, полного покоя...
      Джоссерек, глядя на нее, забыл обо всем на свете. Но какая-то его часть все же интересовалась, сочинена эта песня кем-нибудь раньше или излилась из её души только теперь. Дония перешла на диалект, который он не совсем понимал, но мог догадываться.
      А говорят, рогавики - замкнутый народ!
      Через несколько минут Дония вернулась к жизненной прозе и к нему, только дыхание её чуть участилось; Джоссерек отчетливо видел капельки пота на её коже и ощущал, как усилился аромат её тела. Он отвернулся попить из маленького водоема - и чтобы утолить жажду, и чтобы отвлечься. Вода была дождевая, она скопилась во впадине среди серых шероховатых камней грязная, но уж точно чище, чем в любом арваннетском колодце. Дония тем временем выбрала себе камень нужной величины, удобный для броска. И отрывисто распорядилась:
      - Пока я буду добывать еду, разведи костер и нарежь ещё травы. Срезай её так, как делала я.
      Джоссерек, услышав, что ему приказывает женщина, вознегодовал. Но разум вновь взял верх над чувствами. Она знает эти места, а он - нет.
      - Где взять топливо? - спросил он. - Зеленые стебли не годятся. И зачем нужно резать траву?
      Она поддала ногой рассыпчатую белую кучку.
      - Собирай навоз, вот такой. Немного раскроши отдельно, это будет трут. А трава - нам ведь понадобится одежда и одеяла от солнца, мух и холода. Я умею плести. Нам лучше идти по ночному холодку, а отдыхать, пока жарко, до того как мы добудем себе все необходимое на каком-нибудь подворье. М-м... ещё я, пожалуй, сплету тебе обувь.
      Она пошла прочь.
      - Погоди, - крикнул он. - Ты забыла нож. И долго ли тебя не будет?
      Она весело усмехнулась:
      - Если я не убью кого-нибудь камнем ещё до того, как у тебя будут готовы горячие уголья, меня и коршунам бросать не стоит - побрезгуют.
      Джоссерек, оставшись один, призадумался. Нож - очень полезная вещь. Зажигалка, оказавшаяся в кармане, тоже пришлась весьма кстати. Камень, который она нашла в этой лишенной камней местности, был обломком бетона должно быть, от древней дороги, проложенной ещё до прихода льдов. В общем, им повезло. Но он подозревал, что Доний не нужно везение, чтобы выжить здесь.
      Она, как и обещала, вскоре принесла тушку кролика и в горсти перепелиные яйца.
      - Ваш край богат живностью, верно? - заметил он. Ее настроение изменилось вмиг, будто набежала тень от облака. Она тяжело посмотрела на него.
      - Да, потому что мы его бережем. И прежде всего следим за своей численностью. И сюда-то войдет имперская сволочь? - злобно выплюнула она. Ну нет!
      - Что ж, - рискнул Джоссерек, - какой-никакой союзник у вас есть - это я.
      - Вот именно - какой-никакой, - сузила она глаза. - Насколько мы можем доверять любым... цивилизованным людям?
      - О, я клянусь тебе - Люди Моря не претендуют на Андалин. Подумай, как мы далеко от вас. Это не имело бы смысла.
      Он поневоле перешел на арваннетский - не на старинный язык образованных слоев, а на жаргон торговцев и портового сброда. Дония, однако, поняла его и придирчиво спросила:
      - В чем тогда ваш интерес? Какое вам дело до нас?
      - Я уже говорил...
      - Это слишком слабая причина. Наши встречи на корабле были слишком короткими, чтобы я могла докопаться до истины. Но теперь... Если Люди Моря хотели бы нас изучать, они могли. бы прислать сюда человека открыто. Он мог бы сказать, что он - искатель знания... ученый. Ты говорил, что у вас их много, когда мы гуляли по городу. Зачем подвергаться такой опасности, как ты, если бы не что-нибудь другое, спешное?
      - Ты проницательна! - с облегчением сказал Джоссерек. Не слишком ли проницательна для варварки, промелькнула скрытая мысль. - Твоя взяла. Особой крайности у нас нет. Но мыслящих людей Океании беспокоит положение с серой.
      - Сера? - она свела брови. - А да. Желтое горючее вещество. Мы зовем его згевио.
      - Богатейшие в мире залежи, насколько известно, расположены вдоль Дельфиньего залива. Мы получали почти всю нужную нам серу от Арваннета, когда той местностью заправлял он сам. Теперь ею заправляет Империя, а она запретила вывоз. Сера - это порох. Скейрад объявил себя властелином всех бароммских кланов, а император, его внук, мнит себя властелином мира. - Он пожал плечами. - Не думаю, чтобы его потомкам и вправду удалось завоевать весь земной шар. Но ты сама понимаешь, почему Старейшинам и Советникам в Ичинге не нравится, как с недавних пор обернулось дело.
      - Да. Это весомо. Мы можем вам довериться. - Дония бросила кролика и сжала плечо Джоссерека, сверкнув зубами в улыбке. - Я рада.
      У него застучало в висках, и он чуть было не схватил её в объятия. Но она отпустила его, осторожно сложила на землю яйца и сказала:
      - Если ты возьмешься сготовить, я примусь за одежду.
      - Я здорово проголодался, - сознался он. И занялись каждый своим делом. Ее пальцы проворно мелькали, сплетая стебли.
      - Куда мы направимся теперь? - спросил он. - И для начала, где мы есть?
      - К западу от Становой и к северу от Яблочной реки, которая впадает в Становую через день пути пароходом. Я замечала дорогу, пока мы плыли. Ближайшее подворье - Бычья Кровь - в двух днях пешего перехода. Хотя нет я забыла про твои нежные ноги. Может быть, путь займет дня четыре. Обдирай ушастика поосторожнее - он пойдет тебе на обувку. Необработанная шкурка воняет и быстро трескается, но до жилья выдержит. Там возьмем лошадей - и домой, предупредить своих.
      - Ведь твой дом далеко, я прав? И ты так хорошо знаешь весь край рогавиков?
      Золотистая голова кивнула:
      - Подворья, зимовья и прочие оседлые поселения я, конечно, знаю. По картам, даже если сама там не бывала. Их не так уж много.
      Джоссерек впивал глазами простор.
      - Но как ты их находишь? Я не вижу ни единого ориентира.
      - Направление определяю по солнцу и звездам, раз у нас нет компаса. Расстояние - по скорости, с которой идем, по тому, сколько прошли за один раз. Потом, на каждом подворье весь день поддерживают дымовой маяк. В ясную тихую погоду дым виден над горизонтом за тридцать-сорок миль. - (Расстояние она называла в арваннетских мерах.) И нахмурилась. - Придется хозяевам погасить свои огни, если сюда придут солдаты... пока мы не избавимся от этой саранчи.
      Джоссерека пробрало холодом, несмотря на теплый день. "Я считал себя жестким человеком, я убивал людей и не лишался после этого сна, но её тон, её взгляд... Неужели солдаты Империи для неё действительно паразиты, вредители, которых надо истребить, и она совсем не видит в них людей? Как совместить это с тем, что её народ ни разу за всю историю не начинал войн и не вторгся в чужие земли?"
      Он прилежно трудился, собираясь с духом. И наконец решился.
      - Дония...
      Она подняла глаза на Джоссерека.
      - Дония... с чего ты так взбесилась ночью? Ведь мы договорились, что будем шпионить и собирать сведения по крайней мере до Фульда.
      Она уронила свое плетенье. Рот её так сжался, что на шее выступили жилы. Джоссереку послышался звук вроде тихого мяуканья.
      - Прости, - прошептал он, пораженный. Она глубоко дышала, постепенно возвращая себе спокойствие, и её лицо и грудь вновь обретали краску. Но голос ещё звучал хрипло:
      - Мне надо было убить Сидира. Я не смогла. Силы оставили меня. Да помогут они мне в следующий раз вырвать у него нутро.
      - Но... но ведь вы с ним... Ты говорила, он тебе даже нравился...
      - Это было до того, как он пошел на север. Когда он вторгся в Яир и Лено, я почувствовала - ясно почувствовала - первое дуновение Хервара. Если бы он привез меня туда... Но он сказал, что, если мы не станем носить имперский ошейник, он перебьет всю дичь... Можешь ты это понять? - взвыла вдруг она. - Если я столкну тебя со скалы, ты не сможешь не упасть, Я не смогла не вцепиться ему в глотку.
      Она испустила хриплый вопль, вскочила как ошпаренная и умчалась.
      Джоссерек остался сидеть. Он видел такое и раньше у некоторых воинственных дикарей: это ярость такой ураганной силы, что Дония должна её выбегать - иначе она кинулась бы на него, или растерзала какое-нибудь животное, или разнесла бы дом, будь он поблизости. Она с воем металась в высокой траве, воздев руки, словно желала сорвать солнце с неба.
      Значит, рогавики действительно такие, как говорят южане, думал потрясенный киллимарайхиец. В лучшем случае - варвары. Они обучились кое-каким манерам, но рассудок, терпение, предвидение и самообладание им чужды. Джоссерек не знал, почему это так огорчает его. Или он разочарован? Как союзники они бесполезны - даже опасны, пока их не одолеешь или не уничтожишь, а они обречены на это из-за своей ущербности. Нет... "Я и не ожидал от них слишком многого ни в политическом, ни в военном смысле. Значит, дело в самой Доний. Она действовала так разумно, так трезво, проявляла такое знание, такой реализм, такой интерес... я не встречал ещё подобной женщины. И все это - только рябь на поверхности. Ее истинная суть таится в глубине: в ней больше от Акулы, чем от Дельфина".
      Он вернулся к своей стряпне. Без помощи Доний ему пока не обойтись. Тем временем он будет продолжать свои наблюдения - авось пригодятся. Но при первом же случае он доберется до какого-нибудь рагидийского порта на западном побережье, вернется домой и скажет Мулвену Роа, что здесь Людям Моря не на что надеяться.
      Дония пробежала круг длиной в три мили, вернулась и повалилась наземь, задыхаясь. Ее волосы потемнели и слиплись от пота, пот стекал по шее, струился между грудями. Его резкий дух медленно уступал место прежнему чистому запаху женщины. А глаза её вновь обрели осмысленное выражение.
      - Тебе лучше? - отважился спросить Джоссерек.
      - Да, намного, - кивнув, простонала она. - Они... не убьют... наши стада. Раньше они сами умрут. - И вдруг: - Ай-ай-ай-ай, как вкусно пахнет!
      Приступ ярости прошел без следа.
      Джоссерек брезговал есть яйца, в которых были птенцы, она же с удовольствием хрустела ими. Кролик был съедобен при наличии хорошего аппетита, но Джоссереку не хватало соли и специй.