— Мы потеряли всякую уверенность…

— Я знаю, знаю. Но разве опасность не должна мобилизовывать людей?

Что же касается шанса, что мы никогда не окончим наше путешествие, — ну, признаюсь, это меня тоже сильно потрясло вначале. Но мне кажется, что я пришла в себя.

— Вы и я продолжаем выполнять задачу, — сказал Теландер. — Мы, экипаж корабля, отвечаем за жизни. Это помогает. Но даже мы… — Он сделал паузу.

— Это то, что я хотел обговорить с вами, Ингрид. Мы приближаемся к критической дате. С момента нашего отбытия на Земле прошло сто лет.

— Бессмысленно, — сказала она. — В наших условиях нельзя говорить о каком-то соответствии.

— С точки зрения психологии далеко не бессмысленно, — ответил он. На Бете Девы мы бы имели ниточку контакта с родиной. Мы бы думали, что наши молодые знакомые, которые остались там, с учетом профилактики старения, все еще живы. Если бы нам пришлось вернуться, практически наверняка сохранилось бы кое-что от прежнего, чтобы мы не оказались совершенными чужаками. Но теперь, в лучшем случае, младенцы, которых мы видели в колыбельках, приближаются к концу жизни. Это чересчур жестоко напоминает нам, что мы никогда не сможем найти ничего, что когда-то любили.

— Ммм… Думаю, да. Все равно, что смотреть, как кто-то, кто тебе небезразличен, умирает от медленной болезни. Ты не удивлен, когда приходит конец; но все же это конец. — Линдгрен моргнула. — Проклятье!

— Вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы помочь им пережить этот период. — Вы лучше меня знаете, как это сделать.

— Вы тоже можете сделать многое.

Капитан покачал головой.

— Не стоит. Напротив, я собираюсь устраниться.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она с ноткой тревоги.

— Ничего драматического, — ответил он. — Моя работа с инженерным и навигационным отделами в этих непредсказуемых обстоятельствах действительно отнимает большую часть времени. Это обеспечит предлог для моего постепенного устранения из общественной деятельности на борту корабля.

— С какой целью?

— У меня было несколько бесед с Шарлем Реймоном. Он выдвинул великолепное предложение — жизненно необходимое, я бы сказал. Когда нас окружает неуверенность, когда отчаяние всегда рядом и ждет, чтобы нас сломить… средний человек на корабле должен чувствовать, что его жизнь в руках компетентных людей. Конечно, никто не считает капитана непогрешимым.

Но существует бессознательная потребность в ореоле непогрешимости. А я… у меня есть слабости и недостатки. Мои суждения о людях не могут выдержать ежедневной проверки под столь высоким напряжением.

Линдгрен сгорбилась в кресле.

— Чего констебль хочет от вас?

— Чтобы я перестал действовать на неформальном, личном уровне.

Оправданием будет то, что меня не следует отвлекать рутинными делами, ибо мое внимание должно быть поглощено тем, как безопасно провести нас сквозь скопления и облака галактики. Это разумное оправдание, его примут. В результате я буду обедать отдельно, у себя в каюте, за исключением церемониальных случаев. Я буду заниматься физическими упражнениями и принимать восстановительные процедуры тоже здесь, в одиночестве. В числе моих личных посетителей будут только высшие офицеры, вроде вас. Мы будем соблюдать официальный этикет. Через своих помощников Реймон сообщит всем, что ко мне должны обращаться согласно правилам формальной вежливости.

Короче говоря, ваш приятель Ларс Теландер должен превратиться в символического Старика.

— Заговор в стиле Реймона, — резко сказала она.

— Он убедил меня, что так будет лучше, — ответил капитан.

— Не подумав, как это отразится на вас!

— Я справлюсь. Я никогда не был компанейским парнем. У нас на корабле много книг в микрофильмах, которые мне всегда хотелось прочесть. Теландер искренне посмотрел на нее. — Вам тоже отведена роль, Ингрид. Вам придется заняться человеческими проблемами. Организация, медитация, облегчение… это нелегко.

— Я не могу делать это в одиночку, — ее голос задрожал.

— Можете, если необходимо, — ответил он. — Вы убедитесь, что можете очень многое осуществлять или предотвращать. Это вопрос правильного планирования. Мы научимся этому по мере развития событий.

Он замолчал в нерешительности. Лицо его выдавало неловкость, даже на щеках проступил румянец.

— Ээ… в связи с этим… еще одна проблема…

— Да? — сказала она.

Звонок в дверь выручил его. Капитан принял столик на колесиках с принадлежностями для кофе и начал разливать его, стараясь находиться у Ингрид за спиной.

— Ваше положение, — сказал он. — Я имею в виду, ваше новое положение.

Необходимость придать офицерам новый статус… Вы не должны вести жизни затворника, как я — но некоторые ограничения… ээ… существуют…

Он не мог увидеть ее подлинной реакции. Ингрид сказала веселым голосом:

— Бедняга Ларс! Вы хотите сказать, что первый помощник не должна так часто менять партнеров по постели?

— Ну, я не предлагаю вам… мм… целибат. Я сам должен, разумеется, воздерживаться впредь от подобных вещей. В вашем случае… ну, стадия экспериментов для большинства из нас прошла. Формируются постоянные пары.

Если бы вы могли связать себя с кем-нибудь…

— Я могу поступить лучше, — сказала она. — Я могу остаться одна.

— Это не т-требуется, — запнулся он.

— Благодарю. — Она вдохнула аромат кофе и прищурилась. — Нам с вами вовсе не обязательно быть стопроцентными аббатом и монахиней. Время от времени капитан нуждается в приватной беседе со своим первым помощником.

— Ээ… нет. Вы хорошая, Ингрид, но не нужно. — Теландер стал мерить шагами узкую каюту, туда и обратно. — В такой маленькой и стесненной общине, как наша, не может быть тайн. Я не хочу казаться лицемерным. Я бы… Я был бы счастлив иметь вас в качестве постоянного партнера… но это невозможно. Вы должны быть связной между всеми и мной, а не моим непосредственным союзником. Понимаете? Реймон объяснил это лучше, чем я.

Ее оживление прошло.

— Мне не нравится, как он вами манипулирует.

— У него есть опыт поведения в критических ситуациях. Его аргументы весомы. Мы с вами можем обсудить их заново в деталях.

— Так и поступим. Они могут быть логичны… каковы бы ни были его мотивы.

Линдгрен сделала глоток кофе, поставила чашку на колено и возбужденно заявила:

— Что касается меня, все в порядке. Мне и так надоели эти детские забавы. Вы правы, моногамия становится популярной, и выбрать женщинам практически не из кого. Я уже думала о том, чтобы остановиться. Ольга Собески считает так же. Я попрошу Като поменяться с ней половинами кают.

Пришло время для спокойствия и здравомыслия, Ларс, возможность подумать о некоторых вещах, — теперь, когда мы действительно подошли к этой столетней отметке.

«Леонора Кристина» нацелилась основательно в сторону от Девы, но еще не на Стрельца. Только после того, как она пройдет почти полпути вокруг галактики, величественная спираль ее траектории устремится в его сердце. В настоящий момент туманности Стрельца были впереди по курсу корабля, слева.

То, что лежало за ними, только подразумевалось. Астрономы ожидали обнаружить там объем чистого пространства, с рассеянными пылью или газом, содержащий скученное сборище древних звезд. Но никакой телескоп не проникал за облака, которые окружали эту область, и никто до сих пор не выбирался наружу, чтобы взглянуть.

— Если только туда не отправилась экспедиция после нашего отбытия, предположил пилот Ленкеи. — На Земле с тех пор прошли столетия. Они, должно быть, творят чудеса.

— Но наверняка не посылают зонды к ядру, — возразил космолог Чидамбарна. — Тридцать тысячелетий, чтобы добраться туда, и столько же, чтобы послать обратно сообщение? В этом нет смысла. Я полагаю, что человек будет медленно распространяться от окраины к ядру, колония за колонией.

— Если только они не создали корабль, который движется быстрее света, — сказал Ленкеи.

Чидамбарна нахмурился.

— Это фантазия! Если вы хотите переписать заново все, что мы узнали со времени Эйнштейна — нет, со времени Аристотеля, принимая во внимание логические противоречия, которые влечет существование сигнала с неограниченной скоростью, — пожалуйста, продолжайте.

— Не мое дело. — Стройная гибкость борзой, присущая Ленкеи, вдруг показалась изможденностью. — В любом случае я не хочу, чтобы существовал корабль быстрее света. Мысль, что другие могут летать от звезды к звезде, как птицы — как я из города в город, когда мы были дома, — тогда как мы заперты в этой клетке… Это было бы слишком жестоко.

— Наша участь ничуть бы не изменилась, — ответил Чидамбарна. — Ирония добавила бы к ней еще одну грань, бросила бы нам еще один вызов, если хотите.

— У меня и так достаточно препятствий, — сказал Ленкеи.

Звуки их шагов гулко звучали на винтовой лестнице. Они возвращались из мастерской на нижнем уровне, где Нильсон консультировал Фокс-Джеймсона и Чидамбарны по поводу структуры большой кристаллической дифракционной решетки.

— Вам легче, — вырвалось у пилота. — Вы делаете что-то действительно полезное. Мы все зависим от вашей группы. Если вы не сможете сделать для нас новые инструменты… А я… Пока мы не доберемся до планеты, где нам понадобятся космические паромы и воздушные аппараты, какая от меня польза?

— Вы помогаете делать эти инструменты — или будете помогать, когда мы сделаем чертежи, — ответил Чидамбарна.

— Да, я вызвался в ученики к Садеку. Чтобы занять это проклятое пустое время. — Ленкеи взял себя в руки. — Прошу прощения. Это мысли, от которых мы должны избавляться, я знаю. Мохендас, могу я у вас кое-что спросить?

— Конечно.

— Почему вы записались в полет? Сейчас вы нужны, но если бы не столкновение — разве вы не ушли бы дальше по пути познания вселенной, оставаясь на Земле? Мне сказали, что вы теоретик. Почему не оставить сбор фактов таким, как Нильсон?

— Я вряд ли дожил бы до рапортов с Бета Девы. Представлялось вполне разумным, чтобы ученый моего типа подверг себя совершенно новым впечатлениям и опыту. Таким образом я мог обрести прозрение, которое не придет иначе. Если же нет — потеря была бы невелика, и в самом крайнем случае я продолжал бы рассуждать приблизительно с тем же успехом, что и дома.

Ленкеи потер подбородок.

— Знаете, — сказал он, — по-моему, вам не нужны сеансы бокса сновидений.

— Возможно. Признаюсь, я нахожу эту процедуру, лишенной достоинства.

— Тогда, во имя неба, почему?..

— Устав. Мы все должны подвергаться процедуре. Я просил освободить меня. Констебль Реймон убедил первого помощника Линдгрен, что персональные привилегии, даже обоснованные, создадут нежелательный прецедент.

— Реймон! Снова этот сукин сын!

— Возможно, он прав, — сказал Чидамбарна. — Мне это не вредит, если не считать прерывания последовательности мысли, что происходит достаточно редко, чтобы считать это большой неприятностью.

— Ха! Вы гораздо терпеливее, чем был бы я на вашем месте.

— Я полагаю, что Реймон себя тоже загоняет в бокс насильно, — заметил Чидамбарна. — Он тоже принимает процедуру достаточно редко. А обращали ли вы внимание, что он иногда выпивает рюмочку, но никогда не бывает навеселе? Я думаю, что он находится в постоянном напряжении, возможно, от скрытого страха. Он все время напряжен, чтобы контролировать ситуацию.

— Да, это так. Знаете, что он мне сказал на прошлой неделе? Я только взял немного листовой меди, она бы вернулась обратно в виде камина и ручной мельницы, так что я не позаботился записаться. Этот сукин сын сказал…

— Забудьте, — посоветовал Чидамбарна. — У него есть на то причины. Мы не на планете. То, что мы тратим, пропадает окончательно. Лучше не рисковать; и, несомненно, у нас хватает времени на бюрократические процедуры. — Показался вход в спортзал. — Вот мы и пришли.

Они направились в комнату гипнотерапии.

— Пусть ваши впечатления будут приятными, Матиас, — сказал Чидамбарна.

— Ваши тоже. — Ленкеи вздрогнул. — У меня здесь было несколько ужасных кошмаров. — Затем просветлел. — И чертовская куча развлечений!

Звезды были разбросаны все дальше друг от друга. «Леонора Кристина» не переходила из одного спирального рукава галактики в другой — пока еще нет; она всего лишь находилась в сравнительно пустом проходе. Из-за нехватки массы на вход ее ускорение понизилось. В течение определенного корабельного времени видеоэкраны по правому борту смотрели преимущественно в черную ночь.

Многие из команды корабля нашли эту картину более предпочтительной, чем жуткие формы и цвета, ослепительно горящие слева.

Снова настал очередной День Соглашения. Церемония и последующая вечеринка прошли лучше, чем можно было ожидать. Шок и горе размылись повседневностью.

Пришли не все. Элоф Нильсон, например, остался в каюте, которую он делил с Джейн Сэдлер. Он коротал время, набрасывая эскизы и делая предварительные подсчеты для своего внешнего телескопа. Когда его мозг утомился, он набрал библиотечный индекс беллетристики. Роман, который он выбрал наугад из тысяч названий, оказался увлекательным. Он еще не дочитал его, когда вернулась Джейн.

Он поднял на нее глаза, опухшие от усталости. Не считая экрана сканера, комната была не освещена. Джейн стояла в тени — большая, вульгарная. Она не вполне твердо держалась на ногах.

— Бог мой! — вскричал он. — Пять утра!

— Ты только заметил? — она усмехнулась. Исходящие от нее запахи виски и мускуса достигли его обоняния.

Нильсон взял щепотку табака — роскошь, которая занимала большую часть его дозволенного багажа.

— Мне не нужно быть на рабочем месте через три часа, — сказал он.

— Мне тоже. Я сказала шефу, что хочу отдохнуть неделю. Он согласился.

Что он мог поделать? Кто у него еще есть, кроме меня?

— Что это за отношение к делу? А если бы другие, от кого зависит корабль, так себя вели?

— Т-тетсуо Ивамото… на самом деле, Ивамото Т-тетсуо — японцы ставят фамилию на первое место, как китайцы… как венгры, ты знал об этом? кроме тех случаев, когда они проявляют вежливость по отношению к нам, западным невеждам… — Сэдлер поймала ускользающую мысль. — Да. Вот. На него хорошо работать. И он может некоторое время обойтись без меня. Так п'чему нет?

— Тем не менее…

Она подняла палец.

— П-прекрати бранить меня, Элоф! Слыш'шь? Я возилась с этим твоим чрезмерно компенсированным комплексом неполноценности больше, чем следовало. И еще много всего. С меня хватит. С-срывайте ваши розы, па-ака вы молоды!..

— Ты пьяна.

— Типа того. — Задумчиво:

— Тебе следовало пойти со мной.

— Зачем? Почему не признаться, как я устал от все тех же лиц, тех же действий, тех же пустых разговоров. И я в этом далеко не одинок.

Она спросила упавшим голосом:

— От меня ты тоже устал?

— С чего ты… — Нильсон с трудом поднялся на ноги. — В чем дело, дорогая?

— Ты не очень-то баловал меня вниманием в последние месяцы.

— Что? Наверное, ты права. — Он побарабанил пальцами по кухонному шкафчику. — Я был слишком занят.

Она сделала глубокий вдох.

— Я скажу напрямик. Я была сегодня с Иоганном.

— Фрайвальд? Механик?

В течение минуты Нильсон стоял, лишенный дара речи. Она ждала. Хмель слетел с нее. Наконец он произнес с трудом, разглядывая рисунок своих ногтей.

— Что ж, у тебя есть законное и, без сомнения, моральное право. Я не симпатичное молодое животное. Я так горд и счастлив… был так горд и счастлив… больше, чем я мог выразить, когда ты согласилась стать моим партнером. Я позволил тебе научить меня множеству вещей, которых я прежде не понимал. Быть может, я был не самым способным учеником.

— О, Элоф!

— Ты бросаешь меня, так ведь?

— Мы любим друг друга, он и я. — Ее взгляд затуманился. — Я думала, это будет легче — сказать тебе. Я не знала, что для тебя это так много значит.

— Ты не думала о том, чтобы не афишируя… Нет, здесь ничего нельзя скрыть. Кроме того, ты бы и не захотела. И у меня тоже есть гордость. Нильсон сел и потянулся к табакерке. — Тебе лучше уйти. Вещи сможешь забрать потом.

— Так сразу?

— Убирайся! — взвизгнул он.

Она исчезла — всхлипывая, но не пререкаясь.

«Леонора Кристина» снова вошла в населенную область. Пройдя в пределах пятидесяти световых лет от гигантского новорожденного солнца, она пересекла окружавшую его газовую оболочку. Будучи ионизированными, атомы были доступны захвату с максимальной эффективностью. Тау корабля упал почти до асимптотического нуля: а вместе с ним и коэффициент времени.