Глава 6

Каждый ученый на корабле запланировал по меньшей мере один исследовательский проект, чтобы заполнить несколько лет пути. Проектом Глассгольд было отслеживание химической основы жизни на Эпсилон Эридана-2.

После того как установили оборудование, она начала эксперименты над протофитами и культурами тканей. В надлежащий момент она получила продукты реакции, и ей предстояло узнать, что они из себя представляют. Норберт Вильямс делал анализы для нескольких исследователей одновременно.

Однажды в конце первого года полета он принес свой отчет о последних образцах Эммы к ней в лабораторию. Молекулы были незнакомыми, и он заинтересовался ими не меньше Глассгольд. Они вдвоем часами обсуждали новые результаты. И все чаще и чаще беседа затрагивала другие темы.

Глассгольд весело приветствовала вошедшего Вильямса. Рабочий стол, за которым она стояла, был загроможден тестовыми трубками, колбами, измерителями кислотности, мешалками и прочим.

— Отлично, — сказала она. — Мне не терпится узнать, какие изменения теперь произошли с моими любимцами.

— Самая чертовская неразбериха, какую я видел. — Он перебросил ей несколько скрепленных страничек. — Мне очень жаль, Эмма, но вам придется повторить опыты. И, боюсь, придется повторять их снова и снова. Я не могу выдать результаты, опираясь на такие микроскопические количества. Нужно задействовать каждую разновидность хроматографии из тех, что у меня есть, плюс рентгеновские дифракции, плюс серию энзимных тестов — вот их список прежде чем я решусь строить предположения касательно структурных формул.

— Понимаю, — ответила Глассгольд. — Простите, что я добавляю вам столько работы.

— Чепуха. Это то, для чего я здесь, пока мы еще не добрались до Беты-3. Если у меня не будет работы, я просто рехнусь. А ваша — самая интересная, вот что я скажу. — Вильямс запустил руку в волосы. — Хотя, по правде сказать, я не понимаю, зачем вы этим занимаетесь — разве что скоротать время. Я хочу сказать, что на Земле занимаются теми же проблемами — с большим штатом и лучшими приборами. Они, должно быть, раскусят ваши загадки раньше, чем мы доберемся до цели.

— Не сомневаюсь, — сказала она. — Но передадут ли они нам результаты?

— Я думаю, вряд ли, разве что мы попросим. Но даже если мы пошлем запрос, мы состаримся или вообще умрем до того, как придут ответы. Вильямс нагнулся к ней через стол. — Вопрос в том, зачем нам это нужно?

Какой бы тип биологии мы не обнаружили на Бете-3, мы знаем, что он не будет напоминать наш. Вы просто не хотите утрачивать навыки?

— И это тоже, — признала она. — Кроме того, я считаю, что эти результаты все-таки будут иметь практическое значение. Чем шире будет мой взгляд на жизнь во вселенной, тем лучше я смогу изучать частный случай планеты, куда мы направляемся. Таким образом, мы скорее и вернее узнаем, возможно ли сделать ее нашим домом и домом для тех, кто последует за нами с Земли.

Он потер подбородок.

— М-да, я полагаю, что вы правы. Не думал с такой точки зрения.

За прозаическими словами крылось благоговение.

Как минимум, эти люди проведут еще половину десятилетия в системе Беты Девы, исследуя ее планеты во вспомогательных кораблях «Леоноры Кристины», добавляя то немногое, что они смогут добавить к сведениям, собранным орбитальным зондом. И если третья планета действительно обитаема, они никогда не вернутся домой — даже профессиональные космолетчики. Они проживут там всю свою жизнь, и их внуки и правнуки тоже, исследуя многочисленные тайны нового мира и отправляя информацию жадным умам Земли. Ибо любая планета — это воистину целый мир, бесконечно разнообразный, нескончаемо таинственный. И этот мир казался так похож на Землю.

Люди с «Леоноры Кристины» надеялись, что у их потомков не будет причин возвращаться назад: Бета-3 превратится из базы в колонию, затем в Новую Землю, а затем — в стартовую площадку для следующего прыжка к звездам. Для человека нет другого способа овладеть галактикой.

Как будто устыдившись картин, представших ее воображению, Глассгольд сказала, слегка зардевшись:

— Кроме того, мне интересна эриданская жизнь. Она захватывает меня. Я хочу знать, что… заставляет ее тикать. А, как вы сказали, если мы останемся на Бете-3, то вряд ли узнаем ответы на протяжении нашей жизни.

Он замолчал, поигрывая прибором для титрирования. Наконец шум двигателя корабля, дыхание вентилятора, резкие химические запахи, яркие цвета на полке с реактивами и красителями проникли в его сознание. Он откашлялся.

— Мм… Эмма!

— Что?

Похоже, она чувствовала ту же самую застенчивость.

— Как насчет перерыва в работе? Приглашаю вас в клуб сегодня вечером, немного выпить. Рацион мой.

Она укрылась за своими приборами.

— Нет, благодарю вас, — сказала она смущенно. — У меня… у меня действительно много работы.

— У вас хватит для этого времени, — прямо сказал он. — О'кей, если вы не хотите коктейль, как насчет чашки кофе? Может быть, прогуляемся по саду… Послушайте, я не собираюсь к вам приставать. Я просто хочу познакомиться получше.

Она запнулась, потом улыбнулась и тепло посмотрела на него.

— Хорошо, Норберт. Мне бы тоже этого хотелось.

Через год после старта «Леонора Кристина» была близка к своей предельной скорости. Ей потребуется тридцать один год, чтобы пересечь межзвездное пространство, и еще один год, чтобы затормозить, когда она приблизится к звезде своего назначения.

Но это утверждение неполно. В нем не учитывается относительность.

Поскольку существует абсолютная ограничивающая скорость (с которой свет путешествует in vacuo; аналогично нейтрино), постольку существует взаимозависимость пространства, времени, материи и энергии. В уравнения входит фактор тау. Если "v" — это (равномерная) скорость движения космического корабля, а "c" — скорость света, то тау равняется:

v^2/(1 — c^2).

Чем ближе "v" подходит к "c", тем ближе тау подходит к нолю.

Предположим, что сторонний наблюдатель измеряет массу космического корабля. Результат, который он получит, есть масса покоя корабля — то есть, та масса, которую имеет корабль, когда не движется по отношению к наблюдателю, — деленная на тау. Таким образом, чем быстрее движется корабль, тем большую массу он имеет, если рассматривать всю вселенную в целом. Корабль получает дополнительную массу от кинетической энергии движения:

e = mc^2.

Более того, если бы неподвижный наблюдатель мог сравнить часы корабля со своими собственными, он бы заметил несогласованность. Промежуток между двумя событиями (например, между рождением и смертью человека), измеренный на борту корабля, где происходят эти события, равен промежутку, измеренному наблюдателем… умноженному на тау. Можно сказать, что на борту космического корабля время идет пропорционально медленнее.

Длины сокращаются; наблюдатель видит корабль укороченным в направлении движения пропорционально фактору тау.

Измерения, сделанные на борту корабля, так же достоверны, как и сделанные в любом другом месте. Для члена экипажа, который глядит на вселенную, звезды сжимаются и прибавляют в массе; расстояния между ними сокращаются; их развитие происходит странно сокращенным образом.

Однако картина в целом еще сложнее. Нужно принимать во внимание, что корабль фактически ускорялся и будет тормозить в соответствии с общим фоном вселенной. Это переносит проблему в целом из области специальной в область общей теории относительности. Положение звезд и корабля относительно друг друга не вполне симметрично. Парадокс близнецов не возникает. Когда скорости вновь уравниваются и происходит воссоединение, звезда прожила больший отрезок времени, чем корабль.

Если тау падает до одной сотой и продолжает падать, вы пересечете световой век за один год вашего личного времени. (Хотя, разумеется, нельзя вернуть столетие, которое прошло за это время дома, где ваши друзья состарились и умерли). Это неизбежно подразумевает стократное увеличение массы. Бассердовский двигатель, черпая водород из космоса, может обеспечить такой полет. В самом деле, глупо останавливать двигатель и причаливать к берегу, когда можно продолжать уменьшать тау.

Таким образом, чтобы достигнуть других солнц за разумный отрезок времени, нужно: продолжать постоянно ускоряться до точки середины пути между звездами, в каковой точке вы запускаете систему торможения в бассердовском модуле и начинаете замедляться обратно. Вы ограничены скоростью света, которой достичь невозможно. Но вы можете приблизиться к этой скорости. Таким образом, вы не имеете предела обратного фактора тау.

За год полета при одном "g" разница между «Леонорой Кристиной» и медленно движущимися звездами накапливалась незаметно. Теперь кривая перешла к крутой части своего взлета. Людям на борту корабля стало казаться, что расстояние до звезды назначения сокращается — не только потому, что они приближались, но и потому, что с их точки зрения изменилась геометрия пространства. Процессы во внешнем мире воспринимались теперь как ускоряющиеся.

Этого еще не было видно. Минимальный тау в плане полета корабля, в точке середины, должен быть немного выше 0,015. Но настал момент, когда минута на борту корабля соответствовала шестидесяти одной секунде в остальной галактике. Немного позже она соответствовала шестидесяти двум.

Затем шестидесяти трем… шестидесяти четырем… корабельное время между такими отсчетами становилось постепенно, но неуклонно меньше… шестидесяти пяти… шестидесяти шести… шестидесяти семи…

Первое Рождество, которое команда корабля проводила вместе, пришлось на самое начало полета и было лихорадочным карнавалом. Второе было менее громким. Люди уже занялись своей повседневной работой и установили круг постоянного общения. Все же импровизированные украшения сверкали на всех столах. Любительские мастерские огласились звуками — щелкали ножницы, мелькали иглы; камбуз пропах пряностями. Все делали друг другу маленькие подарки. Секция гидропоники решила, что может поделиться достаточным количеством зеленых лиан и веток для имитации рождественского дерева в спортзале. Из огромной библиотеки микрофильмов извлекли ленты о снеге и санях, записи веселых рождественских песен. Любители театра репетировали карнавальное шествие. Шеф-повар Кардуччи планировал банкеты. В общественных помещениях и каютах проходили веселые вечеринки. По негласному соглашению никто не упоминал, что с каждой секундой Земля становится на триста тысяч километров дальше.

Реймон пробирался сквозь суматоху на палубе отдыха. Заканчивалось приготовление декораций. Многие играли в различные игры, болтали, предлагали выпить, флиртовали, веселились. Через треп, смех и шарканье ног, через гул, треск и шуршание из громкоговорителя неслась музыка.

Механик проревел Реймону:

— Guten Tag, mein lieber Schutzmann! Иди сюда и угостись из моей бутылки!

Он взмахнул бутылкой. Другой рукой он обнимал Маргариту Хименес. Над ними висела полоса бумаги с надписью: «омела белая».

Реймон остановился. Он был в хороших отношениях с Фрайвальдом.

— Благодарю, не могу, — сказал он. — Ты не видел Бориса Федорова? Я думал, что он появится здесь после работы.

— Н-нет. Я тоже ждал его, учитывая, какое сегодня веселье. Он в последнее время стал почему-то гораздо счастливее, верно? Что ты от него хочешь?

— Дела.

— Дела, всегда дела, — сказал Фрайвальд. — Могу поспорить, что твоя подруга злится. У меня вариант получше. — Он привлек к себе Хименес. Она прильнула к нему. — Ты вызывал его каюту?

— Конечно. Он не отвечает. Все же, возможно… — Реймон повернулся. Попробую пойти туда. Попозже вернусь ради этого шнапса, — добавил он, уже уходя.

Он спустился по лестнице, миновав палубу команды, на офицерский уровень. Музыка следовала за ним. «…Iesu, tibi sit gloria». Коридор был пуст. Реймон нажал кнопку звонка каюты Федорова.

Инженер открыл дверь. Он был одет в пижаму. Позади него на кухонном столике стояли бутылка французского вина, два бокала и сэндвичи в датском стиле. Он вздрогнул от неожиданности и сделал шаг назад.

— Что… — начал он по-русски. — Вы?

— Могу я поговорить с вами?

— М-м-м. — Глаза Федорова блеснули. — Я жду гостя.

Реймон ухмыльнулся.

— Это видно невооруженным глазом. Не беспокойтесь, я не задержусь. Но дело не терпит отлагательств.

Федоров сдержался.

— Оно не может подождать, когда я буду на дежурстве?

— Это лучше обсудить негласно, — сказал Реймон. — Капитан Теландер тоже так считает. — Он скользнул мимо Федорова в каюту. — Этот момент не был предусмотрен в планах, — продолжал он. — Согласно расписанию мы переходим на режим большого ускорения седьмого января. Вам известно лучше, чем мне, что это потребует двух-трех дней предварительной работы вашей группы и значительного нарушения распорядка работы и жизни всех остальных.

Ну вот, каким-то образом те, кто планировал полет, забыли, что шестое января — важная дата в западноевропейской традиции. Двенадцатая ночь, канун Трех Святителей, называйте как хотите, но это кульминация праздничного веселья. В прошлом году празднование было таким буйным, что никто об этом не подумал. Но мне стало известно, что в этом году намечаются завершающие трапеза и танцы. Это благоприятно подействует на экипаж. Шкипер и я хотим, чтобы вы проверили возможно ли отложить переход к большому ускорению на несколько дней.

— Да, да, я этим займусь. — Федоров подталкивал Реймона к открытой двери. — Завтра, прошу вас…

Но было уже слишком поздно. В двери появилась Линдгрен в униформе, так как очень торопилась после вахты.

— Gud! — вырвалось у нее. Она замерла на месте.

— Какая неожиданность, Линдгрен! — торопливо произнес Федоров. — Что вас сюда привело?

Реймон задохнулся. С лица его стерлось всякое выражение. Он стоял неподвижно, только кулаки его сжимались, пока ногти не впились в ладони, а кожа на костяшках натянулась и побелела.

Началась новая рождественская песня.

Линдгрен переводила взгляд с одного мужчины на другого. От ее лица отхлынула кровь. Но вдруг она выпрямилась и сказала:

— Нет, Борис. Не будем лгать.

— Это не поможет, — согласился Реймон без всякого выражения.

Федоров развернулся к нему.

— Ну ладно! — крикнул он. — Мы были вместе несколько раз. Что с того?

Она ведь не жена тебе.

— Я никогда не утверждал, что она моя жена, — ответил Реймон. Взгляд его был устремлен на нее. — Я намеревался просить ее руки, когда мы прибудем на место.

— Карл, — прошептала она, — я люблю тебя.

— Надо полагать, один партнер надоедает, — сказал Реймон ледяным тоном. — Ты почувствовала потребность перемен. Твоя привилегия, разумеется. Я только думал, что ты выше того, чтобы делать это украдкой, за моей спиной.

— Оставь ее в покое! — Федоров слепо ринулся на него.

Констебль отпрянул в сторону и рубанул ребром ладони. Инженер задохнулся от боли и осел на кровать, держа поврежденную кисть другой рукой.

— Она не сломана, — сказал Реймон. — Но если вы не останетесь там, где сидите, пока я отсюда не уйду, я вынужден буду вас обезвредить. — Он сделал паузу и продолжал рассудительно. — Это не вызов вашему мужскому достоинству. Я знаю рукопашный бой так же, как вы знаете нуклеонику.

Давайте останемся цивилизованными людьми. Все равно женщина ваша, я полагаю.

— Карл!

Линдгрен шагнула к нему. Протянула руки. Слезы текли у нее по щекам.

Он изобразил поклон.

— Я уберу свои вещи из твоей каюты, как только найду свободную койку.

— О нет, Карл. Карл! — Она вцепилась в его тунику. — Я никогда не думала… Послушай! Борис нуждался во мне. Да, я признаю, что мне доставляло удовольствие быть с ним, но это никогда не было чем-то большим, чем дружба… помощь… тогда как ты…

— Почему ты не рассказала мне об этом? Неужели я был недостоин знать?

— Достоин, разумеется, достоин, но я боялась… несколько твоих замечаний… ты ведь в самом деле ревнив — совершенно напрасно, потому что только ты для меня имеешь значение!

— Я всю свою жизнь прожил бедным, — сказал он, — и у меня примитивная мораль бедняка — так же как некоторые взгляды на то, о чем следует рассказывать, и о чем не следует. На Земле мы могли бы попытаться что-то исправить. Я мог бы подраться с соперником, или отправиться в длительное путешествие, или мы с тобой могли бы переехать в другое место. Здесь это невозможно.

— Неужели ты не можешь понять? — взмолилась она.

— А ты? — Он снова сжал кулаки. — Нет, — сказал он, — ты действительно не понимаешь, что причинила мне боль. Наше будущее и так достаточно сложное, чтобы еще пытаться поддерживать такую разновидность отношений.

Реймон освободился от нее.

— Прекрати реветь! — гаркнул он.

Она вздрогнула и выпрямилась. Федоров заворчал и стал подниматься с места. Она жестом усадила его обратно.

— Так-то лучше. — Реймон направился к двери, затем обернулся. — Между нами не будет ни сцен, ни интриг, ни затаенной неприязни, — объявил он. Когда пятьдесят человек заперты в одной коробке, либо каждый ведет себя как должно, либо всех ждет смерть. Мистер инженер Федоров, капитан Теландер и я ждем вашего доклада по вопросу, который я пришел обсудить, как можно скорее. Вы можете поинтересоваться мнением мисс первого помощника Линдгрен. Помните только, что желательно сохранить все в секрете, пока мы не будем готовы объявить окончательное решение, то или иное. — На мгновение боль и ярость прорвались наружу. — Наш долг прежде всего перед кораблем, черт бы вас побрал! — Реймон совладел с собой и щелкнул каблуками. — Мои извинения. Доброго вечера.

Он ушел.

Федоров встал позади Линдгрен и положил руки ей на плечи.

— Мне очень жаль, — сказал он неуклюже. — Если бы я знал, что такое может случиться, я бы никогда…

— Это не твоя вина, Борис.

Линдгрен не шевельнулась.

— Если ты разделишь со мной каюту, я буду рад.

— Спасибо, нет, — тускло ответила она. — На некоторое время я не играю в эти игры. — Она высвободилась. — Я лучше пойду. Спокойной ночи.

Он остался стоять один со своими сэндвичами и вином.

О святое дитя из Вифлеема,

Спустись к нам, мы молим тебя.

Через несколько дней после Крещения «Леонора Кристина» увеличила разгон.

Корабль шире развернул черпающие поля, усилил термоядерный шар огня, который следовал за кораблем в хвосте бассердовского двигателя, и переключился на три "g". К низкой скорости это добавило бы почти тридцать метров в секунду за секунду. К нынешней же скорости корабля это добавило незначительный инкремент с точки зрения стороннего наблюдателя. С точки зрения тех, кто находился на корабле, «Леонора Кристина» стремилась вперед с ускорением три "g".

Человеческий организм не мог бы выдержать такую нагрузку. Напряжение для сердца, легких и особенно проблемы баланса жидкости в теле были бы слишком велики. На помощь могла бы прийти медицина. Но, к счастью, было средство получше.

Силы, которые разгоняли корабль, подталкивая его все ближе и ближе к скорости света, предельному "c", являлись не просто огромными. Они были настолько точными, что их взаимодействие внешним миром — материей и ее собственными силовыми полями — могло поддерживаться как практически постоянная результирующая, несмотря на изменения этих внешних условий.

Аналогично, движущие энергии можно было безопасно сочетать с подобными им, гораздо более слабыми полями, которые поддерживались внутри корабля.

Эта связь могла затем оперировать асимметрией атомов и молекул, чтобы породить ускорение, однородное с ускорением самого внутреннего генератора.

Однако на практике эффект оставляли неполным. Одно g не компенсировался.

Следовательно, вес на борту корабля оставался на постоянном уровне поверхности Земли независимо от ускорения.

Три "g" не были пределом. С распростертыми черпающими полями и в районах, где материя являлась более плотной, чем здесь, например в туманности, корабль мог бы разогнаться намного выше. В данном конкретном полете, учитывая разреженность местного водорода, любой возможный выигрыш времени был недостаточен — поскольку формула включает гиперболическую функцию — чтобы стоило уменьшать коэффициент безопасности корабля. Другие факторы, например, оптимизация поглощения массы или минимизация длины пути, тоже входили в расчет схемы полета.

Таким образом, фактор тау не был простым статическим множителем. Он был динамическим. Его воздействие на массу, пространство и время можно было рассматривать как фундаментальное явление, создающее вечно новые взаимоотношения между людьми и вселенной.

В час корабельного времени, который, как утверждал календарь, принадлежал апрелю, а как утверждали часы, был утром, Реймон проснулся. Он не поеживался, не хлопал глазами, не зевал и не потягивался, как большинство людей. Он сел на постели, собранный и внимательный.

Чи-Юэнь Ай-Линг проснулась раньше. Она стояла на коленях на азиатский манер и глядела на него с серьезностью, совершенно отличной от ее игривого настроения прошлой ночью.

— Что-нибудь не так? — требовательно спросил он.

То, что ее застигли врасплох, было заметно по расширившимся глазам.

Через мгновение она улыбнулась, развернулась.

— Я видела однажды ручного ястреба, — заметила она. — То есть, он не был приручен на манер собаки, но охотился со своим хозяином и снисходил до того, чтобы сидеть у него на запястье. Ты просыпаешься, как он.

— М-мпф, — сказал он. — Я имел в виду твое обеспокоенное выражение.

— Не обеспокоенное, Шарль. Задумчивое.

Он с восхищением смотрел на нее. Без одежды ее никак нельзя было назвать похожей на мальчика. Изгибы грудей и бедер меньше обычного, но они едины со всем ее обликом, и когда она двигалась, они плыли. Так же как и свет на ее коже и в волосах, которые пахли летним днем.

Реймон и Чи-Юэнь находились в его полукаюте на палубе экипажа, отделенной перегородкой от Фокс-Джеймсона.

— О чем ты думала? — спросил он.

— О тебе. О нас.

— Это была великолепная ночь. — Он протянул руку и погладил ее под подбородком. Она замурлыкала. — Еще?

К ней вернулась серьезность.

— Это то, над чем я думала.

Он нахмурил брови.

— Понимание между нами. Мы оба вели свободный образ жизни. По крайней мере, ты — в последние несколько месяцев. — Его лицо потемнело. Она упрямо продолжала. — Для меня это не было так уж важно. Если даже не говорить обо всем остальном, эти намеки и попытки, весь ритуал ухаживания, снова и снова… он мешает моей работе. Я развиваю некоторые идеи относительно планетных ядер. Для этого нужно сосредоточение. Мне бы помогло постоянное партнерство.

— Я не хочу ни о чем договариваться, — угрюмо сказал он.

Она обхватила его за плечи.

— Я понимаю. Я ничего не прошу. И не предлагаю. Просто ты нравишься мне все больше и больше. Ты спокойный и сильный человек, вежливый — во всяком случае, со мной. Я бы могла жить счастливо с тобой — ничего особенного ни с моей, ни с твоей стороны, просто союз, на глазах всего корабля — столько, сколько мы оба будем этого хотеть.

— Решено! — воскликнул он и поцеловал ее.

— Так быстро? — спросила она изумленно.

— Я тоже думал над этим. И я устал от игр. С тобой должно быть легко жить вместе. — Он провел рукой по ее боку и бедру. — Очень легко.

— Сколько твоего сердца в этих словах? — И сразу же она засмеялась. Нет, прошу прощения, такие вопросы исключены… Переселимся в мою каюту? Я знаю, что Мария Тумаджан не станет возражать поменяться с тобой местами.

Все равно она держит свою половину отгороженной.

— Хорошо, — сказал он. — Милая, у нас еще почти целый час до завтрака…

«Леонора Кристина» приближалась к третьему году своего путешествия, или десятому году по счету звезд, когда ее настигла беда.

Глава 7

Внешний наблюдатель, неподвижный по отношению к звездам, мог бы заметить это раньше, чем люди на корабле; ибо при такой скорости корабль волей-неволей летел наполовину вслепую. Даже не имея лучших датчиков, чем на корабле, этот наблюдатель знал бы о катастрофе заранее, за несколько недель. Но он все равно не смог бы предупредить.

И в любом случае никакого наблюдателя не было: только ночь, усыпанная бесчисленными далекими солнцами, замерзшая река Млечного Пути и редкое призрачное мерцание туманности или сестры-галактики. В девяти световых годах от Солнца корабль был безгранично одинок.