Глава 18

Мы вернулись домой. На лето устроились на работу. И уволились, когда осенью вновь начались занятия. Ничего особенно серьезного, но, например, когда Джинни забеременела, нам пришлось продать ковер. С другой стороны, за эти два года семейной жизни, с нами не происходило ничего захватывающего, когда мы оставались наедине.

А потом сиделка подвела меня к кровати, на которой лежала моя любимая. Ее всегда, великолепного цвета лицо, было сейчас белым от вынесенных страданий. Но огненным пламенем разбросанные по подушке волосы, и хотя на глаза не опускались веки, никогда они еще не сияли таким ярким зеленым светом.

Я наклонился, поцеловал ее так нежно, как только мог.

— Эй, ты… — прошептала она. — Как ты себя чувствуешь?

— единственное, что пришло мне в голову, так этот дурацкий вопрос.

— Прекрасно, — она рассмеялась, а потом принялась меня рассматривать. — Но ты выглядишь так, будто вся эта чушь имеет под собой основания.

Действительно, многие акушеры, когда рождается ребенок, укладывают отца в постель. Но наш врач следовал наиболее распространенному заявлению, что максимум симпатической помощи жене я оказываю, когда потею в приемной. за последние месяцы я с таким остервенением учил все, относящееся к этому вопросу, что стал чуть ли не специалистом. Первые роды для такой высокой и тонкой женщины, как Джинни, должны быть трудными. Она восприняла это со своим обычным хладнокровием. В предсказании обратила внимание не только на то место, где руны указывали пол ребенка. Ибо только зная его, мы не опростоволосимся с выбором имени.

— Как тебе понравилась наша дочь? — спросила она.

— Она великолепна.

— Лжец, — она тихо рассмеялась. — Еще не было мужчины на свете, не ужаснувшегося, когда ему сказали, что теперь он должен именоваться отцом сморщенного комка красной плоти, ее рука потянулась к моей. — Но она еще станет красивой, Стив. Она такая беспомощная. Для нас она самая прекрасная на свете.

Я сказал себе, что не стоит орать прямо здесь, где в палате полно матерей. спасла меня своим вскриком нянька:

— Я думаю, вам лучше пока оставить вашу жену в покое, мистер Матучек. И доктор Акман предпочел бы, чтобы свидание закончилось. Ему пора идти домой…

Он ждал меня в помещении записи имени новорожденных. Я вошел, звуконепроницаемая дверь захлопнулась, и нянька запечатала ее, оттиснув на воске Звезду Давида. Это была современная больница, здесь применялись все меры предосторожности.

Томас Акман был седой, угловатый человек шести футов росту. Он напоминал скалу. у него были свободные манеры. было видно, что он несколько устал. Я заметил, что под украшенным знаками Зодиака халате медика, на нем были одеты белые парусиновые брюки и рубашка без галстука. Это не считая амулета конечно.

Мы пожали руки друг другу.

— Все идет хорошо, — заверил он. — Получены результаты лабораторных анализов. Как вы понимаете, поскольку в роду матери не было человеко-зверей, ваши дети не станут прирожденными волками-оборотнями. Но, так как девочка унаследовала от вас комплекс рецессивных генов, она будет легко поддаваться заклинаниям трансформации. Это определенное преимущество, особенно, если она, подобно матери, изберет профессию волшебницы. Но это означает, что должны быть приняты некоторые предосторожности. По сравнению с другими она будет более подвержена сверхъестественным влияниям.

Я кивнул. Мы с Джинни наверняка неподобающе часто принимали участие во всех нежелательных для нас приключениях.

— Выдайте ее за подходящего человека, — пошутил Акман, — и у вас будут внуки, волки-оборотни.

— Если она окажется похожа на мою старуху, — сказал я, — Боже, помоги тому бедняге, которого мы заставим на ней жениться, — я это говорил, чувствуя себя полнейшим идиотом. — Послушайте, доктор, мы оба устали. Давайте оформим документы новорожденной и покончим с этим…

— Согласен, — он сел за стол.

На пергаменте уже были написаны имена родителей, дата рождения и официальный порядковый номер, под которым ребенок числился среди других новорожденных.

— Как вы решили ее назвать?

— Валерия!

— Что ж, я предполагал, что ваша жена выберет что-то вроде этого. Ее идея, не так ли? А второе имя?

— Э-э… Мэри. Мое решение. В честь моей матери, — я понял, что снова бормочу чушь.

— Хорошая мысль. Если ей не понравится причудливое «Валерия», будет называть себя вторым именем. Хотя подозреваю, что ей понравится.

Он сунул пергамент в машинку, впечатал оставшиеся сведения. Вздохнув, передал документ мне ( при этом просыпал на него пепел из пепельницы). Очень торжественно сложил пополам первичное свидетельство с отпечатками пальцев моей дочери.

— А подлинное имя?

— Викторикс.

— А?

— Это имя всегда нравилось Джинни…

Валерия Викторикс. Последний римский легион в Британии.

Последняя, противостоявшая Хаосу сила, как сказала Джинни в одну из тех редких минут, когда была совершенно серьезна.

Акман пожал плечами:

— Ну, не думаю, чтобы девочка когда-нибудь называла себя так.

— Надеюсь, не назовет никогда.

— Это может быть поводом для чрезвычайных и неблагоприятных событий, — согласился он. — Но, не волнуйтесь. Мне пришлось видеть слишком много молодых мужей, потрясенных крайними возможными отрицательными последствиями. А ведь на самом деле подлинное имя — ни что иное, как разумная предосторожность. нечто вроде прививки.

— Знаю. У моих родителей появилась эта мысль при моем рождении… не то, чтобы кто-то злоумышленно строил нимические козни против обычного мирного гражданина… Но вы сами убедитесь, что жизнь моя была беспокойной и часто подвергалась опасностям. Ритуальные процедуры — небескровное и мало приятное дело, к тому же не всегда надежное.

Медицинская наука — одна из немногих областей, где, допускаю, существует подлинный прогресс.

Акман окунул орлиное перо в сделанные из дубового галла чернила:

— Во имя птицы, олицетворяющей родину, и дерева молнии, — он возвысил голос, — под их Божьей защитой, дитя сего дня, да будет твое подлинное имя, известно на всей Земле лишь твоим родителям, твоему врачу и тебе самой, когда ты достигнешь совершеннолетия — Викторикс. И пусть оно всегда приносит тебе добрую славу и счастье. Амен!

Он вписал имя, присыпал доставленным из Галилеи песком, и снова встал:, — Этот документ я зарегистрирую лично, — и зевнул. — О'кей, это все.

Мы повторно пожали друг другу руки.

— Сожалею, что вам пришлось принимать младенца в такой неурочный час.

— Мы, врачи, ко всему готовы, — ответил он. Сон его оставил. Он пристально взглянул на меня. — Кроме того, я ожидал этого…

— А?

— Я уже слышал кое-что о вас и вашей семье. И кое-что выяснил самостоятельно. Погадал на рунах, Возможно, вы этого не знали, но ребенок был зачат во время зимнего солнцестояния. И совершенно не говоря уже обычной наследственности, результаты гадания показывают еще что-то.

Не могу понять, что. Ноя был совершенно уверен, что она родится именно в эту ночь — потому что, в эту ночь — Великое полнолуние. Я буду наблюдать ее с неослабевающим интересом, мистер Матучек. И советую вам особо оберегать вашу дочь. А теперь — доброй ночи…

Глава 19

В последние три года ничего примечательного у нас не было. Вернее, так бы подумали вы. Но ведь вы как-то отличаетесь от нас. А что касается нас, то это было время, когда перед нами открылся весь мир. И одновременно дрогнула земля под ногами.

Начну с того, что мы не ожидали рождения Валерии.

Позднее мы выяснили, что Свертальф вновь принялся гоняться за домовым. В отместку Добрый народец превратил противозачаточные таблетки Джинни в аспирин. Много позже мне подумалось, не крылось ли за этой случайностью нечто большее. Ведущие нас Силы ставят нас в положение, служащее Их целям…

Сперва Джинни намеревалась жить и далее соответственно нашим первоначальным планам. Хотя бы, когда наша маленькая подрастет, чтобы на день ее можно было оставлять под присмотром приходящей няни. И она получила в Аркане степень доктора философии. Ей предложили великолепную работу. Но, поскольку в нашей семье появилась дочь, и от этого никуда не денешься, эмансипацию мамы пришлось отложить. Мы не могли доверить Валерию какой-то наемной неряхе! Пока не могли. Ни тогда, когда она впервые научилась улыбаться, ни тогда, когда она начала ползать, ни когда звуки, напоминающие бульканье и птичий щебет, превратились в настоящий смех… Позже, позже.

Я не протестовал. Был совершенно со всем согласен. Но это означало подчиниться — временно, если не навсегда следующему: ловко устроившись молодая чета, имевшая жирный доход, живущая в приятном месте и занимающаяся приятным делом среди приятных людей. У меня появилось было намерение возобновить голливудскую карьеру, но Джинни и слышать об этом не хотела.

— А ты вообрази на полсекунды, — заявила она. — Что мне бы хотелось стать заурядной актрисой. Сыграть в «Серебрянном вожде и девушке»?.. когда бы из меня вышел чертовски хороший инженер.

Лично я не думал, что все, сыгранное мною в кино, так уж плохо, но в целом ответ ее меня утихомирил.

Новоиспеченный бакалавр не может заниматься сложными исследовательскими проблемами, которые его привлекают.

Особенно, если он старше остальных выпускников. Мне пришлось начать с более простого. К счастью (как мы тогда подумали) работа оказалась неожиданно хорошей.

«Корпорация предсказаний Источник Норн» (Норны — у древний скандинавов — Боги Судьбы) — была одной из тех, появившихся в последнем буме компаний, которые взяли на себя обслуживание бизнеса Информации и так далее. Первоначально маленькая, она разрасталась по экспоненциальной кривой.

Помимо производства, занималась исследованиями. И, в конце концов, туда был приглашен и я. Это было не просто восхитительно, но и означало первый (и неплохой) шаг на пути профессиональной деятельности. К цели. Кроме того, просвещенная администрация подстрекала нас к дальнейшему приобретению знаний. За те же деньги, хотя времени у нас стало меньше. Однако, жалование было хорошим. И вскоре мой босс, Барни Стурласон, стал моим другом.

Главный недостаток заключался в том, что нам пришлось остаться в этом, во всех отношениях, скучном городе, и терпеть страшные зимы Верхнего Среднего Запада. Но мы арендовали за гордом комфортабельный дом, это утешало. И мы обладали друг другом, и у нас была маленькая Валерия. Это были хорошие годы. Точнее — в них не было ничего, из ряда вон выходящего.

Вы совершенно правы, если считаете все это малозаметным. Полагаю, что человека всегда привлекало то, где таится гибель. И будет привлекать впредь. Однако, иные времена заставляют вспомнить древнее китайское ругательство:

«Что бы тебе пришлось жить в интересное время!»

Ни Джинни, ни я — не поддались на пропагандистскую болтовню, что коль скоро злой и безнравственный Халифат разгромлен, впереди торжество мира и счастья. Мы знали, что вечно, наоборот, наследие, оставленное человечеству войнами.

Кроме того, мы знали, что этот конфликт был не столько причиной, сколько симптомом навалившегося на мир недомогания. Не будь христианский мир расколот, враг не мог бы захватить большую часть Восточного полушария им выбить пыль из Соединенных Штатов. По существу, Халифат был не чем иным, как сексуляризованным оружием мусульманской еретической секты. Среди наших союзников было немало верующих в Аллаха.

Разумным казалось ожидать, однако, что теперь человечество осмыслит полученный им урок, и отставит в сторону религиозные распри, приступит к перестройке и восстановлению. В частности, мы надеялись, что будет окончательно дискредитирована и захиреет Церковь Иоаннитов.

Правда, ее приверженцы тоже сражались с Халифатом. Правда и то, что они сыграли ведущую роль в движении Сопротивления.

На оккупированных территориях. Но они бросили вызов старым убеждениям и верованиям. Всему, на чем основывается западное общество. Так кто же в первую очередь раскалывает и ослабевает нашу цивилизацию?! И не они ли подали пример поднимающей голову идеологии Халифата, не они ли подтолкнули взрыв безумия на Среднем Востоке?

Теперь я лучше знаю, следует ли ожидать от человечества разумных последствий.

Вопреки всеобщему убеждению, угроза появилась отнюдь не внезапно. Некоторые предупреждали о ней с самого начала. Они указывали, что иоанниты сделались доминирующей силой в политике уже нескольких стран, и что эти страны тут же начали относиться к нам не особенно дружелюбно. И, что несмотря на это, иоанниты постепенно обращают в свою веру всю Америку. Но мы их, в общем-то не слушали. Мы были слишком заняты восстановлением причиненных войной разрушений. Слишком заняты — все вместе, и каждый в отдельности. Мы решили, что те, кто трубит тревогу реакционеры и мечтающие дорваться до власти тираны (не исключено, что среди них были и такие). Теология иоаннитов, возможно, идиотская, говорили мы, но разве Первая поправка не гарантирует свободу проповеди и вероучений? Вероятно, из за нее, из-за иоаннитов у петристских церквей (Большинство христианских церквей базируется на вероучении, восходящему к Петру и Павлу), появились определенные трудности, но разве это не их собственная проблема? Действительно, в наш научный век говорить об опасности, исходящей от религиозно-философской системы. якобы искусно повсюду распространенной… Системы, подчеркивающие свое стремление к миру почти так же неуклонно, как квакеры. Системы, превозносящие заповедь любви к ближнему своему, превыше всего прочего… Но, пожалуй, наше насквозь светское общество и наша, опутанная ритуалами, вера — лишь выигрывает, восприняв кое-что из того, что проповедуют иоанниты.

Итак.

Движение и его влияние разрастались. Каким-то образом соблюдающие порядок демонстрации все чаще стали превращаться в свирепые бунты. Несанкционированные профсоюзами забастовки, выдвигавшие все менее осмысленные требования, сделались всеобщим явлением. Агитация парализовала один студенческий город за другим. И человек за человеком начинали умно толковать, что необходимо сломать безнадежно коррумпированный порядок, и на его развалинах построить Рай Любви. И мы, то есть, большинство народа, то вековечное большинство, которое не желает ничего, кроме чтобы их оставили в покое и дали возможность возделывать персональные садики. Все удивлялись, как это страна сразу, буквально за одну ночь, покатилась к гибели?

Брат, это случилось не в одну ночь. Даже не в одну Вальпургиеву ночь…

Глава 20

В тот июльский день, я вернулся домой рано. Наша, окруженная стеной улица, была тихой и спокойной. Дома и газоны купались в солнечном свете. Я заметил нескольких моих соседок, летящих верхом на метлах. В седельных сумках у них — покупки из бакалейной лавки, и привязанные к детским сидениям — один-два ребенка. Это был район, населенный преимущественно молодыми и преуспевающими людьми. А это значит, что в нем жило много привлекательных молодых жен. А это в свою очередь значит, что в хорошую погоду все они постарались надеть шорты и бюстгальтер. Залитая солнцем сцена не улучшила моего плохого настроения.

Меня переполнял гнев. Я только что выбрался из разыгравшейся около завода заварухи. А здесь было тихо.

Показалась моя крыша. Там, под ней — Джинни Валерия. Мы с Барни выработали план, как справиться с начавшимися вчера вечером неприятностями. Я даже развеселился, представив дальнейшие действия. И, между тем, я дома.

Я влетел в открытый гараж, снизился и повесил свой «шеви» рядом с «фольсбесом» Джинни. Когда я вышел из гаража, направляясь к парадной двери, что-то будто пушечное ядро, просвистнув в воздухе, ударило меня в грудь.

Я крепко обнял дочку. Вьющиеся волосы, громадные голубые глаза.

— Папа! Папа!

Не потомок, а произведение искусства!

На ней был костюм херувима, и мне пришлось вести себя осторожно, чтобы не помять крылья.

Прежде, когда она летала, принимались меры предосторожности: привязывали к столбу, плюс присмотр Джинни. Каким образом ей удалось освободиться?

О! Сделав разворот на помеле, из-за угла вылетел Свертальф. Спина изогнута, хвост трубой, он ругался.

Очевидно, Джинни доверила ему присматривать. Несомненно, он вполне мог проследить за ребенком и удержать ее во дворе вне всяких опасностей, но лишь до тех пор, пока она не увидела, что пришел папа.

— О'кей, — я рассмеялся. — Хватит. Давай войдем в дом и скажем «Ау-у» маме.

— На свинке?

В прошлую осень, на день рождения Валерии, я наскреб денег на дорогостоящее колдовство. Превращала меня Джинни.

До того, играя с ребенком, я превращался в волка, а вот прокатится на толстой, украшенной цветочками, свинье?.. Вся местная ребятня до сих пор обсуждала этот случай.

— Извини, нет, — пришлось ответить мне. — С таким летным качествами тебе следовало обратиться в Военно-воздушные силы, — и я схватил ее, пронзительно визжащую, и нес за лодыжки, и пока нес, пел. — В небе птенчик маленький, небо вверх тормашками…

В комнате, выйдя из подсобного помещения одновременно с нами, появилась Джинни. Заглянув ей за спину, я понял, почему ей пришлось передоверить присмотр за полетами: вал стирки. Трехгодовалый ребенок испачкивает массу одежды, а мы не могли позволить себе пользоваться услугами фабрики самоочистки. Джинни пришлось одушевлять каждую одежду по отдельности, а потом проверять, не пожелали ли они связаться узлом во время намыливания и прополаскивания, и носиться вокруг них, пока она самовысушивалась и так далее.

И поскольку такого рода представления неотразимо привлекательны для любого ребенка, она вынуждена была отправить Валерию куда-нибудь в другое место.

И тем не менее не безрассудно ли доверить опеку дитя своему приятелю? До сих пор она занималась стиркой, пока Валерия спала. свертальф уже неоднократно доказывал, что он заслуживает полного доверия. Но, несмотря, на все сидящие в нем сверхъестественные силы, он оставался большим черным котом. Всего лишь.

Следовательно, на него нельзя было слишком полагаться в скучных повседневных делах. Потом я подумал:

"Какого черта! С тех пор, как Джинни перестала быть практикующей ведьмой, у бедного зверюги не так уж много развлечений. Он даже не может погоняться за другим котом, потому что никто из соседских не осмеливается драться с ним.

Это поручение он, вероятно, воспринял с радостью. Джинни, как всегда знает, что делает и…"

— И я, идиот, попусту торчу здесь, теряя время, — сказал я, загребая ее в объятия.

Она была одета, как и все другие женщины. Но будь она там, на них бы я не смотрел.

— Что такое идиот? — спросила с пола Валерия. И, поразмыслив над этой проблемой, сказала. — Папа хороший идиот…

Свертальф глянул на нас скептически и завертел хвостом.

Рядом с Джинни я немного расслабился. Она пропустила сквозь пальцы мои волосы.

— Р-р, — пробормотала она. — Чем вызвано такое поведение, тигр?

— Сегодня можешь называть меня тигром, — сказал я, чувствуя себя счастливым с каждой минутой.

Джинни кинула на меня хитрый взгляд:

— Хорошо, котенок…

— Ну, подожди немного…

Она пожала плечами. Рыжие локоны качнулись:

— Если ты уж так настаиваешь, неудачливый похититель женщин…

Валерия строго посмотрела на нас, и указала что: «когда вы штукаетесь головами, убилайте их, чтобы не было больно…»

В этом была своя логика. Пока мы извлекали херувима из его одежды, времени объясняться не было. Потом наш потомок перевернул вверх дном все в гостиной, устроилась смотреть по хрустальному шарику мультипликации. И, наконец, я оказался на кухне, наблюдая за Джинни, как она начинает готовить ужин. Появилась возможность побеседовать.

— Почему ты вернулся домой так рано? — спросила она.

— Как бы тебе понравилось, если сегодня вечером возродить кое-что из былого? — так я ответил.

— Что именно?

— Матучек и Грейлок…Нет — Матучек и Матучек-Странный Сигнал Тревоги. Патент взят компанией «Чертова Нелепица».

— Что случилось, Стив?

— Увидишь в передаче по шару. Наступают новые времена.

Они уже не просто пикетируются, они пошли дальше. Они блокируют все входы. Нашим служащим пришлось выбираться через верхние окна. В них швыряли камнями.

Джинни была удивлена и возмущена. Но сохранила хладнокровие, которое выказывала миру за пределами этого дома.

— Вы вызывали полицию?

— Конечно, вызывали. Я ведь вместе с Барни слушал передачу, в которой Робертс излагал свои мысли, что ветераны еще могут быть в чем-то полезны. Что ж, если мы так хотим, полиция может оказать нам помощь. Демонстранты вторглись в чужие владения. Окна разбиты, стены заклеены непотребными лозунгами… и так далее. С точки зрения закона, наш случай вполне очевиден, но… От хлопот избавлена только оппозиция. Хлопоты для нас, и столько, сколько угодно. Они будут сопротивляться любой попытке рассеять демонстрацию. Помнишь Нью-Йоркский скандал вы прошлом месяце? Многие из этих типов тоже студенты. Вообрази заголовки: «Жестокая полиция выступает против Идеалистических настроений молодежи». «Нападение на Мирную демонстрацию», «полиция пустила в ход дубинки и Колдовство»… Пойми, вот ведь в чем самое дерьмо.

Предприятия, связанные с «Источником Норн», производят снаряжение для армии и полиции. Такое, как флуоресцирующие колдовские опознавательные метки или глаз василиска.

Контракт обязывает нас вести исследования в этом направлении. Но полиция и вооруженные силы служат истеблишменту. Истеблишмент — есть зло. Поэтому «Источник Норн» следует уничтожить. Начальник полиции сказал нам, что официальное вмешательство с целью пресечь вторжение будет означать кровопролитие. А тогда, вероятно, волнения в Марлин-авеню… Бог знает, куда это может завести. Он попросил оставить работу до конца недели. Может, тогда гроза нас минует. Мы, вероятно, сделали бы это в любом случае.

Некоторые наши служащие уже сказали инспекторам, что бояться вернуться обратно. Так вот обстоят дела…

В глазах Джинни искрами сверкнула с трудом сдерживаемая ярость.

— Если вы уступите, — сказала она, — они перейдут к следующему номеру своей программы.

— Ты все поняла верно. Мы все это понимаем. А вот насчет мученичества? Священники Иоаннитов готовы провести еще одну ханжескую церемонию, посвященную невинно пролитой крови. Крови, во всем подобной крови Агнца. В стране полно исполненных благих намерений простаков, которые задумываются, а не сбились ли они, действительно, с пути петристской церкви, если общество, которое на них основывается, использует насилие против членов Церкви Любви.

Кроме того, давай, дорогая, смотреть в лицо фактам. Против гражданского неповиновения — насилие еще никогда не помогало…

— А ты вспомни, как бывает после того, как заговорят пулеметы.

— Да, конечно. Но кому захочется убеждать правительство, что последняя надежда — кровопролитие? Да скорее я сам стану иоаннитом. Итог, «Источник Норн» не может просит полицию, чтобы та очистила его владения.

Джинни резко повернула ко мне голову:

— Не похоже, чтобы тебя это особенно печалило…

Я рассмеялся:

— Нет, мы с Барни поразмыслили некоторое время над этой проблемой и кое-что высидели. Я сейчас действительно, в определенном смысле, доволен. В последнее время жизнь стала слишком скучной. Вот я и спрашиваю, не хочешь ли ты принять участие в одной забаве?

— Сегодня вечером?

— Да. И чем раньше, тем лучше. подробности я тебе расскажу, когда наша юная надежда уляжется спать.

Появившаяся было улыбка Джинни увяла:

— Боюсь, что не смогу так быстро найти няньку для присмотра за ней. На этой неделе в школе выпускные экзамены.

— А если не найдешь, как насчет Свертальфа. Там твой приятель тебе не понадобится. А здесь он способен делать элементарные вещи: может нести охрану, а если у нее разболится животик, он сбегает к соседям и разбудит их. всех…

— Она может проснуться и захочет нас увидеть, возразила Джинни, хотя и не очень твердо.

Возражение я опроверг, напомнив, что мы, когда Валерии вроде бы стали сниться кошмары, купили ей охранитель сна.

Маленький деревянный солдатик с мушкетом наизготовку, стоял возле ее кровати, готовый прогнать из сна все страшное. я не особенно верил приборам, призванным возмещать родительскую любовь, и вообще родителей. Но немного они помогали.

Джинни согласилась. Я видел, в ней ключом бьет энергия. Хотя она и приняла на время роль домашней хозяйки — чистокровную скаковую лошадь не заставишь до бесконечности тащить плуг…

Вот таким образом мы сделали первый, на нашем пути, шаг в ад…

Глава 21

Ночь была безлунной, звезды скрывала легкая дымка. Мы собирались недолго. И она, и я — одели черные свитера и брюки. Фары выключили. Мы летели, пользуясь колдовским зрением. Это было хотя и противозаконно, зато безопасно.

Летели над городом, где созвездиями светились окна и уличные фонари. И, наконец, помело пошло вниз. район, где расположились промышленные предприятия. Здесь было еще темнее, еще более пусто, чем обычно в эти часы. Возле магазинов, пакгаузов я не видел практически ни одного мерцавшего здесь крохотного голубоватого огонька. Добрый народец всегда пользовался предоставленной ночью возможностью, пока вокруг нет людей, заглядывал, удивляясь и восхищаясь, в окна. Сегодня что-то спугнуло их.

Испугавшее их происходило на земле «Источника». В воздухе билось тревожное, яркое, словно пламя рассвета, зарево. Когда мы приблизились, утихший ветер усилился.

Засвистел, донес мне запах плоти, пота, ладана, отдающего кислотой и электрической энергией сверхъестественного.

Волосы встали дыбом у меня на хребте. Импульс был так силен, что мне пришлось приложить все усилия, чтобы не превратиться в волка-оборотня.

Вокруг главного здания людей было набито, как селедок в бочке. От сада, где в теплую погоду завтракали наши рабочие, ничего не осталось, кроме грязи и сигаретных окурков. Я прикинул: здесь собралось сотен пять народу.

Свободного места не осталось, и приземлиться было невозможно. В целом толпа оставалась на месте, но движение отдельных тел создавало бесконечную рябь. Волнами катились слитные звуки голосов и шарканье ног.

У гаража было более свободно. Здесь и там виднелись люди, чтобы перекусить или выспаться, забравшись в спальные мешки. Они сохраняли почтительное расстояние от установленного в дальнем конце переносного алтаря. Время от времени кто-то из них преклонял колени и кланялся алтарю.

Я протяженно присвистнул:

— Эта штука появилась уже после моего ухода.

Рука Джинни еще теснее сомкнулась вокруг моего запястья.

Службу вел иоаннистский священник. С высоты мы не могли ошибиться, увидев его белую мантию и молитвенную позу, в которой он мог оставаться часами. Руки широко раскинуты, точно у орла крылья. Мы услышали печальное высокое песнопение. Позади алтаря поблескивал высокий Т-образный крест. На самом алтаре, четыре талисмана — чаша, скиптер, меч и диск. Два псаломщика размахивали кадилами. В воздухе пах сладковатым и, как ни странно, морозным дымком.

— Что он делает? — пробормотал я.

Я никогда не утруждал себя изучением обычаев новой церкви. Не то, чтобы Джинни и я были совсем уж невежественны и не знали о новых научных открытиях, доказывающих реальность Божества и всего прочего, вроде абсолютного зла, искупления и загробной жизни. Но у нас создавалось впечатление, что это лишь отрывочные сведения, и за ними скрывается что-то еще. И что Бог имеет такое множество проявлений, что они едва ли доступны ограниченному человеческому пониманию. Так что, мы смело могли именовать себя унитарианцами.

— Не знаю, — ответила Джинни. Голос ее был мрачный. — Я читала что-то насчет доктрин и обрядов, но это всего лишь вершина айсберга, и это было несколько лет тому назад. Во всяком случае нужно быть причастником… Нет, много больше — посвященным. В конце концов адептом, тогда лишь можно сказать, что понимаешь, что означает этот обряд.

Мне стало не по себе:

— Может он сбить нас?

С нарастающим беспокойством я смотрел на неровное свечение, не имеющее, казалось, источников. Свечение, на всю эту широкую, развернувшуюся передо мной сцену. Вокруг здания стояли дородные, одетые в синее, полицейские.

Несомненно, их коробило от летящих в их адрес язвительных замечаний.

Кроме того, в большинстве они, вероятно, принадлежали к традиционным церквям. Они бы точно были бы не против арестовать проповедника вероучения, утверждающего, что их собственная вера должна исчезнуть.

"Нет, — ответил я сам себе. — Не может быть. Иначе легавые тотчас ж упрячут его в холодную. Может быть, сейчас он предаст нас анафеме. Полагаю, что он мог бы это сделать, учитывая, что у нас свобода религии, и что человек не может указывать Богу, а может лишь просить его милости.

Но вдруг он действительно творит заклинания, вызывает вредоносные колдовские силы?.."

Громкий голос Джинни прервал мои размышления:

— Когда вы имеете дело с этими гностиками, — сказала она, — трудности в том, что неизвестно, где кончаются их молитвы, а начинаются заклинания. Идем на посадку, пока что-нибудь не случилось. Происходящее сейчас мне что-то не нравится…

Я кивнул и направил помело к главному корпусу. Иоанниты меня не слишком-то беспокоили. Священник, в общем, тоже.

Вероятно, они служили свою экзотерическую мессу лишь чтобы воодушевить демонстрантов. Разве его церковь не заявляла, что она — Церковь Вселенской Любви? Может, она, будучи выше всего земного, действительно не нуждается в насилии? Время «Ветхого Завета», время Нового Завета, время Сына — было временем искупления. Время Евангелия от Иоанна, время Духа Святого — будет временем любви и раскрытием тайны. Ни на что не взирая…