— Вы начисто лишены жалости, — укорил его я.

— Жалость помеха, когда вокруг одни тупицы. Мы не в тех обстоятельствах, чтобы распускать нюни. Мы живем в эпоху распада и хаоса, и лишь тот, кто признает это, способен совладать с ситуацией. В наших условиях совершенство невозможно, о нем не стоит и мечтать. Мы вынуждены идти на компромиссы и стремиться к целям, которые худо-бедно, но достижимы. Хватит причитать, — бросил он Кэтрин. — Мне надо подумать.

Она уставилась на него широко открытыми глазами, в которых стояли слезы.

— Ну и видок у вас, — ухмыльнулся он с издевкой. — Красный нос, набрякшие веки, да икота вдобавок. Кончайте реветь, детка.

Кэтрин судорожно вздохнула. На щеках ее проступил румянец. Проглотив слезы, она вырвалась из моих объятий и повернулась к Мануэлю спиной.

— Я все-таки отвлек ее, — прошептал мне Мануэль, озорно улыбаясь.

Бесконечно пустые дни слились в некое безвременье, которое окутало нас словно покрывалом. Я гадал, не превратился ли наш звездолет в «Летучего голландца» с командой из бесов и проклятых, обреченного на вечное скитание в космосе. Мануэля торопить было бесполезно, а потому я заглушал снедавшее меня нетерпение работой. Теперь мне кажется, что он сознательно оттягивал время, что он хотел отобрать у рабов последнюю надежду, сохранив единственно жажду мести. В бою отчаявшиеся неудержимы.

Мы с Кэтрин страдали от того, что не можем побыть наедине. Поцелуй украдкой, легкое касание руки, два-три словечка — иного нам не оставалось. А кончив дневную работу, мы валились с ног от усталости и засыпали, едва добредя до каюты.

Я заметил однажды, что Мануэль шепчется о чем-то с мичманом Хокусаем, который попал в плен вместе с нами. Хокусай как нельзя лучше подходил на роль человека, который возглавит рабов, но откуда узнал об этом Мануэль? Видно, здесь сказался его природный дар — распознавать людей с первого взгляда.

Конец наступил внезапно. Мануэль растолкал меня. Моргнув спросонок, я поглядел на ненавистные стены. Гравиполе опять вышло из строя: переборки прерывисто пульсировали.

— Ладно, ладно, — пробурчал я. — Встаю. Но когда он начал будить Кэтрин, я запротестовал:

— Зачем? Сами справимся.

— Нет, — отозвался он. Смуглая кожа его лица подчеркивала белизну зубов. — Капитан отключился. Я слышал, как горзуни обсуждали это между собой.

Я встрепенулся и сел. По спине моей побежали мурашки.

— Пора?

— Не горячись, — посоветовал Мануэль. — У нас куча времени.

Натянув одежду, мы выбрались в коридор. Все было спокойно. Если не считать неравномерного гудения двигателей, тишину нарушало только шарканье наших ног да мое хриплое дыхание. Кэтрин была неестественно бледна, но моей поддержки, похоже, не искала. Она шагала бок о бок с нами, и была в ней какая-то отстраненность, которой я не понимал. По пути мы то и дело наталкивались на горзуни и поспешно отступали в сторону, как полагается рабам. Но взгляд Мануэля, которым он провожал гигантов, выражал торжество — смешанное, как мне показалось, с горечью.

В двигательном отсеке, где маячили языческими богами в красном полумраке могучие машины, нас встретили трое вооруженных горзуни. Увидев нас, они зарычали. Один из них замахнулся на Мануэля. Тот легко увернулся, наклонился над гравигенератором и жестом попросил меня помочь ему снять крышку.

Я разглядел оборванный провод в катушке, что воздействовала на гармонику, которая посылала неустойчивые колебания, чтобы выправлять деформирующее космическое течение. Сущий пустяк. Но Мануэль почесал в затылке и посмотрел на невежественных верзил, что толпились за нашими спинами, а потом принялся дергать провода, напустив на себя озадаченный вид. Он сказал мне:

— Надо добраться до вторичного атомного преобразователя, тогда все выйдет так, как я задумал.

Я знал, что горзуни не понимают нас, что человеческая мимика для них — темный лес, но нервы мои были на пределе.

Мало-помалу мы подбирались к двигателю, который питал энергией внутреннее оборудование корабля. Мануэль подстроил осциллограф и вгляделся в его экран.

— Ага! — проговорил он.

Мы отсоединили радиационную защиту, и нашим взорам открылся выпускной клапан. На нем сверкал алым индикатор. Щиты поглощали большую часть радиоактивного излучения, однако я инстинктивно отшатнулся. Ведь обычно, сливая через клапан жидкость из преобразователя, надеваешь специальный костюм.

Мануэль взял со стола устройство, которое собрал собственными руками. Для ремонтных работ оно, разумеется не годилось, а представляло собой магнетронный насос, от которого отходил гибкий освинцованный шланг. Чтобы придать устройству внушительность в глазах горзуни, Мануэль наставил на него всяких датчиков и регуляторов.

— Пособите мне, Джон, — сказал он негромко.

Мы установили насос на клапан и повернули те две или три рукоятки, которые на деле были рабочими. Кэтрин ахнула. Я обомлел, пальцы мои словно онемели. На корпусе не было даже прокладки…

Горзуни приблизился к нам и требовательно спросил о чем-то на своем грубом языке. Мануэль ответил, не сводя взгляда со стрелок на фальшивых датчиках.

Потом он повернулся ко мне. На губах его играла усмешка.

— Я сообщил им, что преобразователь переполнен отработанными веществами, — сказал он по-английски. — Впрочем, так оно и есть.

Держа шланг в одной руке, он положил другую на регулятор двигателя.

— Не смотрите, Кэтрин, — попросил он и повернул регулятор.

Звякнули, опускаясь, пластины щитов. Мануэль замкнул цепь автоматического контроля, которая поддерживала их в вертикальном положении, пока в преобразователе шла реакция. Я упал на пол и заслонил ладонью глаза.

Последовала ослепительная вспышка. Из шланга вырвалось пламя. Я почувствовал, как опаляется моя кожа, и услышал рев раздираемого воздуха. В единый миг Мануэль вернул пластины щитов на место, но залп его импровизированного бластера снес головы троим горзуни и расплавил дальнюю стену отсека. Металл раскалился добела. По отсеку перекатывалось сердитое эхо. Оно проникло в меня, оно заполнило собой мой череп, и я зашатался под его напором.

Мануэль опустил шланг, подошел к мертвым горзуни и забрал у них оружие.

— Каждой сестре по серьге, — заметил он. — Надевайте защитный костюм, — приказал он, оборачиваясь к Кэтрин, — и ждите нас тут. Излучение сильное, но, думаю, мы обернемся быстро. Стреляйте в любого, кто появится.

— Я… — голос Кэтрин был едва слышен. — Я не хочу прятаться…

— Черт побери, а кто будет нас охранять? Нельзя, чтобы эти твари захватили двигательный отсек. Ну что ж, гравитация — нуль!

Мануэль отключил генератор.

Я с трудом справился с тошнотой. Ухватившись за стойку, я спустился вниз, нет, не вниз, верх и низ будто исчезли. Мы парили в воздухе. Мануэль лишил горзуни их преимущества в силе.

— Ладно, Джон, пошли, — скомандовал он.

Я успел только пожать руку Кэтрин. Мы выплыли из двери в коридор. Хорошо еще, что в космофлоте нас приучали к свободному падению. Но вот рабы — каково им?

На корабле царила паника. Двое горзуни вывернулись нам навстречу. Мануэль пристрелил обоих, подобрал оружие и устремился к камерам, где томились пленники.

Внезапно погасли огни. Мы передвигались в плотной, густой темноте, наполненной ненавистью наших врагов.

— Что за черт? — выдавил я.

— Кэтрин знает, что делает, — сухо откликнулся из мрака Мануэль. — Я все ей объяснил несколько дней назад.

Тогда я как-то пропустил его слова мимо ушей, хотя меня должно было насторожить, что они договариваются о чем-то между собой. Но в тот момент мне хватало других забот. Горзуни палили по нам вслепую, усиливая суматоху в своих рядах. Залпы бластеров разрывали темноту. Дважды жгучие молнии вспарывали воздух в каком-нибудь сантиметре от меня. Мануэль отстреливался, убивал гигантов и забирал их оружие. Под покровом тьмы мы пробирались дальше.

Охраны у камер не было и в помине. Когда Мануэль принялся плавить замки, я различил за решеткой скопление парящих обнаженных тел. Ни дать ни взять — низвержение восставших ангелов. Человек, творение Божье, ринулся к звездам и был осужден за это на вечные муки.

Но сейчас он освобождается!

К решетке прижалось плоское лицо Хокусая.

— Выпустите нас, — пробормотал он.

— Скольким вы можете доверять? — спросил Мануэль.

— Сотне или около того. Вот они, видите, в уголке, не кричат и не беснуются. И, пожалуй, человек пятьдесят женщин.

— Хорошо. Выводите своих. Остальные пускай себе буйствуют. Мы им все равно ничем не поможем.

Люди в угрюмом молчании выскользнули из камеры. Мануэль раздал те немногие пистолеты, которые у нас были. Потом он заговорил, напрягая голос, чтобы быть услышанным:

— Мы заняли двигательный отсек. Мне нужны шестеро с оружием, которые отправятся туда и помогут Кэтрин О'Доннелл в случае чего обороняться. Иначе горзуни легко завладеют им. А мы двинемся к арсеналу.

— Как насчет мостика? — справился я.

— Подождет. Горзуни в панике, такая уж у них природа. Когда дело доходит до массового помешательства, они ведут себя хуже нашего. Но скоро они успокоятся, поэтому нам следует поспешить. За мной!

Хокусай повел тех, кто вызвался оборонять двигательный отсек, а мы последовали за Мануэлем. У нас осталось всего лишь три или четыре пистолета, но мы рассчитывали разжиться оружием в арсенале. Желание отомстить горзуни подгоняло нас. Затяжка Мануэлем времени принесла свои плоды.

Нас окружала лиловатая тьма. Раз за разом возникали перестрелки с горзуни, которые рыскали по кораблю и палили по всему, что казалось им подозрительным. Мы теряли людей, зато приобретали оружие. То и дело мы натыкались на мертвых инопланетян, погибших в стычках, и разоружали их тоже. Освободив по дороге техников, которых заперли в отдельную камеру, мы устремились к арсеналу.

У всех горзуни было личное оружие, однако на корабле имелся специальный склад. У входа в него укрылись за портативными энергощитами часовые. Я видел, как отражались от щитов залпы наших бластеров и как умирали люди, в которых попадало отраженное пламя.

— Надо напасть на них в лоб и отвлечь внимание, — заявил Мануэль, — а несколько человек, пользуясь нулевой гравитацией, подкрадутся по воздуху и обрушатся на них сверху.

Похоже, ему было наплевать, в какой ад мы угодили.

— Джон, ведите людей.

— Проклятье! — выдохнул я. Это же чистейшее самоубийство. Мы ляжем там, как деревья под топором дровосека. Кэтрин будет дожидаться меня… Подавив страх, я отдал приказ. Я был напуган ничуть не меньше других, но восторг битвы пьянит человека, и Мануэль ловко сыграл на этом.

Мы навалились на часовых стеной из плоти, стеной, которую они разрушили на куски, которая в смятении отхлынула назад. А в следующий миг летуны Мануэля испепелили горзуни, и все было кончено. Я смутно осознавал, что моя нога обожжена. Как ни странно, она пока не болела. Интересно, каким чудом я остался жив?

Мануэль отпер дверь. Мы — те, которые уцелели, — ворвались внутрь и с яростной поспешностью принялись вооружаться. Горзуни попытались было застать нас врасплох, но мы отбили атаку.

В арсенале нашлись и фонари. Теперь можно было не бояться темноты. Луч света вырвал из мрака лицо Мануэля — рябое, потное, отвратительное, лицо горгоны. Однако люди подчинялись Аргосу беспрекословно. Он отрядил небольшую группу обратно в камеры с наказом раздать оружие тем, кто там находился, и привести их сюда. Он послал подкрепление в двигательный отсек. Под его руководством были собраны и заряжены минометы и маленькая антигравитационная пушка.

Горзуни немного поутихли. Как видно, среди них тоже отыскался вожак, обладавший умением сплачивать бойцов. Приближалась схватка.

И какая!

Я плохо помню те часы. Наши потери, несмотря на превосходство в оружии, были просто чудовищны. В живых осталось не более трехсот человек, многие из которых получили серьезные ранения. Но корабль отныне принадлежал нам! Мы обшарили 'его от носа до кормы и прикончили даже тех горзуни, которые молили о пощаде. В нас не было жалости. Горзуни сами истребили ее, не ведая, что им суждено попасть в лапы чудищу, которое они породили. Когда вновь зажегся свет, звездолет был уже в руках трехсот усталых людей.

Собрание проходило в самом просторном помещении, какое только было на транспорте, — не считая, естественно, трюма. Люди набились туда, как селедки в бочку. Всем хотелось посмотреть на того, кто спас их. Подразумевалось, что это — демократическое собрание, созванное, чтобы решить, как быть дальше. На деле же всем заправлял и распоряжался Мануэль Аргос.

— Во-первых, . — произнес он негромко, но так, что его слышно было и в последних рядах, — корабль нуждается в починке. Я говорю о повреждениях в ходе боя и о том, что было испорчено намеренно. На ремонт, думается мне, уйдет от силы неделя. К тому времени сформируется костяк экипажа. Лейтенант Ривз и мичман Хокусай расставят вас по местам. Борьба продолжается!

— Сэр, — перебил его какой-то мужчина, — вы хотите сказать, что нам не позволят спокойно вернуться домой? Но не станут же болдики оцеплять Землю? Неужели мы для них настолько важны?

— Я хочу сказать, — ответил Мануэль, — что мы летим на Горзун.

Если бы не всеобщая усталость, не миновать бы бури. Во всяком случае по толпе пробежал зловещий шепот.

— Слушайте, — по-прежнему бесстрастно изрек Мануэль, — мы с вами завладели первоклассным боевым кораблем. У наших врагов таких нет. Нас будут ждать, потому что звездолет раньше принадлежал горзуни; ведь никто пока не знает, что мы его захватили. Поэтому мы можем нанести горзуни сокрушительный удар. У них не принято давать кораблям имена, но мы — не они. Я предлагаю назвать наш звездолет «Мстителем»!

Он был прирожденным краснобаем. Голос его звучал органом под сводами собора. Он говорил, а нам чудился ангел с пылающим мечом. Он спорил, молил, угрожал, сулил всевозможные блага, и в конце концов ему поверили. Даже я подпал под его влияние. Широко раскрытые глаза Кэтрин сверкали от радости. Хладнокровный, расчетливый, жестокий, он заставил нас гордиться тем, что мы — люди.

Собрание было единодушно: корабль космофлота Содружества «Мститель» — капитан Мануэль Аргос, первый помощник Джон Генри Ривз — направляется к Горзуну.

В последующие дни и недели Мануэль охотно делился своими планами. Опустошительный набег на Горзун подорвет уверенность варваров в собственных силах. Рейдеры устремятся на помощь родной планете, и тут-то, вполне возможно, на горзуни набросятся те, кто до раскола в Лиге считались их братьями по оружию. «Мститель» тем временем возвратится в Солнечную систему, на борту его будет лучшая команда во всей известной Вселенной. Приняв в свои ряды всех, кто захочет пойти за нами, мы выгоним врагов из Солнечной системы и…

— … не остановимся до тех пор, пока не покорим всех варваров до единого!

— Зачем они нам? — спросил я. — Или у нас своих забот мало? Варвары рвутся в космос потому, что им не на чем изготавливать дома то, что они крадут на других планетах. Но для Земли галактическая экспансия скоро превратится в обузу.

— По-вашему, следует отпустить врага, чтобы он зализал раны и снова напал на нас, да? — огрызнулся Мануэль. — Нет, мы должны разоружить всех, кроме нас самих. Мир установится лишь тогда, когда будет признано единоличное верховенство Земли. Расширение границ империи постепенно замедлится, — прибавил он задумчиво, — едва только правители убедятся, что держава прочно стоит на ногах. Потребуются, правда, преобразования в экономической системе. Нам будут платить дань.

— Империя? — протянула Кэтрин. — Но Содружество — демократия…

— Было демократией! — перебил Мануэль. — Мертвых не воскресить! Насильственный мир зачастую являлся единственным приемлемым решением, история знает тому немало примеров. По мне, такой мир куда приятнее нашего нынешнего положения. Когда общество обретет известную стабильность, можно будет подумать о восстановлении республики. Но это

— дело далекого будущего, которое, может статься, не наступит никогда. Все зависит от социально-экономических условий.

Мануэль беспокойно расхаживал по мостику. Мириады звезд на обзорных экранах сияли над его головой призрачной короной.

— Да, — бросил он, — мы создадим империю на словах и на деле! Люди будут сражаться и умирать за идею, забыв об окружающей их действительности. Кстати, нам не обойтись без наследственной аристократии. Еще не бывало такого, чтобы она не выручала свою страну. И потом, с ней заодно на Земле словно возродятся те славные деньки, когда никто и не помышляло полетах в космос. Аристократия — символ, и для нас он даже важнее, чем для наших предков. Итак, Кэтрин, империя Земли! И мир!

— Аристократия вырождается, — не уступал я. — Пока тиран могуч, деспотия процветает, но рано или поздно объявится некто слабоумный…

— Этого не произойдет, если основателями династии будут здоровые и крепкие мужчины и женщины, если не упускать из виду воспитание наследников и выбор для них подходящих пар. Тогда династия просуществует века! К тому же вы запамятовали о достижениях геронтологии.

Я рассмеялся ему в лицо:

— Имея в распоряжении лишь один звездолет, вы намереваетесь покорить Галактику?! И кто же станет первым императором? Я полагаю, вы?

Взгляд его будто остекленел.

— Да, — ответил он, — если не найдется более достойный, в чем я сильно сомневаюсь. Кэтрин закусила губу.

— Противно, — сказала она. — И бесчеловечно.

— Нам выпало жить в жестокое время, дорогая, — проговорил он.

Огромный черный шар Горзуна неторопливо вращался на фоне звезд. Вынырнув из гиперпространства, мы направили гравилучи на ночную сторону планеты. Другое ее полушарие отливало красным, словно истекало кровью.

Один только раз нас окликнули с патрульного корабля. Из трансзвукового коммуникатора обрушился на мостик поток слов. Мануэль ответил на языке варваров: он объяснил, что у нас случилась поломка видеосвязи, и передал позывные, которые отыскал в справочнике кодов. Патруль пропустил нас.

Ниже, ниже, ниже. Темная поверхность планеты неотвратимо приближалась. Горные пики тянулись к нашему звездолету, норовя вспороть ему брюхо. Света трех лун было достаточно, чтобы разглядеть снега, ледники и бушующее море. Малоприятная, признаться, картина.

Мануэль по интеркому обратился к команде:

— Смотрите вниз, люди Земли! Смотрите вниз! Вот что нас с вами ожидало!

Ответом ему был яростный рев. Наш экипаж с готовностью отправился бы в ад, если бы мог увлечь за собой Горзун. Откровенно говоря, я разделял общие чувства.

Наше путешествие было долгим и многотрудным, но, предвкушая радость сражения, я ощутил, как спадает с меня усталость. Я крутился как белка в колесе, обучал людей, распределял среди них места, которые им следовало занять по боевой тревоге. Что до Мануэля, он, казалось, успевал всюду. Кэтрин ходила за ним по пятам — он назначил ее на должность помощника по общим вопросам, или, выражаясь проще, секретарем. Увязнув в делах, виделись мы редко.

Но в тот день мы собрались на мостике и втроем наблюдали, как рвется нам навстречу Горзун. Кэтрин была бледна; рука ее холодила мою ладонь. Я едва справлялся с требовавшим выхода напряжением. Голос мой, когда я отдавал последние команды артиллеристам, прозвучал сдавленно. Мануэль же был спокоен, как всегда. Меня порой одолевали сомнения: а человек ли он?

Атмосфера рвалась с негодующим визгом. Мы пронеслись над морем, догнали рассвет, и в его студеных отблесках поднялся на горизонте главный город Горзуна.

Мне почудились приземистые каменные башни, узкие улочки, скопление звездолетов на окраине. Тут Мануэль кивнул, и я прохрипел:

— Огонь!

Под нами к небу взметнулось пламя. Звездолеты повалились в разные стороны, сокрушая своей тяжестью близлежащие дома. Металл и камень плавились на глазах; по улицам, огибая развалины, текли потоки лавы. Земля разверзлась и поглотила половину города. Сквозь клубы дыма сверкнула ослепительно голубая вспышка атомного взрыва. Город перестал существовать.

Покончив с ним, мы устремились к следующему крупному космопорту. Над ним барражировал патрульный корабль. Должно быть, их предупредили. Мы обстреляли его, он ответил; продолжая бой, «Мститель» сбросил бомбы. Наши силовые поля отразили взрывную волну, но противник не устоял — рухнув на город, он разрушил множество строений.

Над третьим поселением нас поджидали перехватчики. Вдобавок с земли по нам дали залп ракетами. «Мститель» задрожал под ударами. Я наяву представил себе, как отплевывается дымом наш гравигенератор, стараясь удержать корабль на ровном курсе. Мы отбивались от горзуни, будто медведь от собачьей своры, мы разогнали перехватчики и уничтожили наземную базу.

— Отлично, — подвел итог Мануэль, — уходим отсюда.

Мы поднялись над атмосферой. Нас окружала искрящаяся звездами космическая ночь. Наверно, за нами уже отрядили погоню. Но разве можно обнаружить один-единственный звездолет в беспредельном пространстве между мирами? Мы включили гипердвигатели, что было довольно рискованно в такой близости от здешнего солнца; но наши люди не подкачали. В считанные минуты мы очутились у другой планеты этой системы, которая тоже была обитаемой. На ней находилось три колонии, и все они были стерты с поверхности.

Команда веселилась, однако восторженные вопли почему-то напоминали мне волчье тявканье. Я устал убивать и разрушать. Да, горзуни — враги, но сколько же можно?! Кэтрин заплакала, слезы бежали по ее лицу, плечи подрагивали.

Мануэль погладил ее по руке:

— Все, Кэтрин, все. Мы летим домой. — Помолчав, он добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: — Ненависть — полезное, но чертовски опасное подручное средство. Нам придется избавить человечество от расистских замашек. Империя, основанная на угнетении одних народов другими, вряд ли окажется долговечной. Все национальности должны быть равны, — он потер квадратный подбородок. — Пожалуй, я позаимствую кое-что у древних римлян. Все, кто того заслуживает, получат земное гражданство, к какому бы народу ни принадлежал тот или иной индивид. Это будет стабилизирующим фактором.

— Да вы мегаломаньяк, — сказал я хрипло. Однако моя уверенность была поколеблена.

Когда «Мститель» вернулся на Землю, в Северном полушарии планеты царила зима. Я спустился по трапу на снег, который заскрипел под моими ногами. Дыхание паром вырывалось у меня изо рта и поднималось в хрустальную голубизну неба. За мной следом вышли другие. Упав на колени, они целовали снег. Выглядели они сущими оборванцами, мужчины все до одного — бородатые и длинноволосые, но никто в Галактике не мог сравниться с нами в воинском искусстве. Пологие склоны холмов, голубые небеса, покрытые коркой инея деревья, одинокая ворона над ними, — слезы сами собой наворачивались на глаза.

Дома.

Мы связались по рации с другими кораблями космофлота. Скоро кто-нибудь прилетит за нами, чтобы доставить нас на секретную базу на Меркурии — ведь война еще не закончена. Но пока, на краткий миг вечности, мы дома.

От усталости у меня ломило все тело. Мне хотелось заползти в какую-нибудь берлогу на берегу говорливой речки, под стволы поваленных ветром деревьев, и заснуть до прихода весны, которая разбудит со мной заодно целый мир, но я стоял у трапа, чувствуя, как обрывает с меня лохмотья усталости холодный зимний ветерок. Тело мое радовалось планете, для жизни на которой приспособили его два миллиарда лет эволюции, и я рассмеялся счастливым смехом.

Мы не можем потерпеть поражение. Мы — свободные обитатели Терры, защищаем родные очаги, в нас древняя сила планеты. Нам суждено победить и завладеть звездами!

Обернувшись, я увидел в проеме воздушного шлюза Кэтрин. Сердце мое замерло, а потом бешено заколотилось. Так долго, так немыслимо долго мы были с ней в разлуке! Но теперь мы возвратились домой, она рядом со мной, и я счастлив!

Лицо Кэтрин оставалось серьезным. И вообще в ней ощущалась какая-то скованность, словно радость была ей не в радость. Руки ее обжигали холодом.

— Кэтрин, мы дома, — прошептал я, — мы дома, живые и свободные. Я люблю тебя, Кэтрин!

Она не проронила ни слова до тех пор, пока к нам не присоединился Мануэль Аргос. Он казался смятенным — в первый и последний раз я видел его таким.

— Джон, — проговорил он, — мне надо вам кое-что сказать.

— Потом, — беззаботно отозвался я. — Будучи капитаном корабля, вы имеете право совершать обряд бракосочетания. Я хочу, чтобы вы обвенчали нас с Кэтрин прямо здесь, на Земле.

Кэтрин взглянула на меня. Глаза ее были полны слез.

— Нет, Джон, — произнесла она так тихо, что я едва расслышал, — нет. Я выхожу за Мануэля. Признаться, я ничегошеньки не понял.

— Я пыталась совладать с собой, — продолжала Кэтрин, — но не смогла. Я люблю его, Джон. Я люблю его сильнее, чем тебя, хотя и не подозревала, что такое возможно.

— Она будет матерью королей, — вмешался Мануэль, стараясь обрести свое прежнее высокомерие. — Я нашел в ней все то, что искал.

— А вы любите ее, — спросил я с горечью, — или она для вас попросту подходящая пара? Впрочем, ладно. Вы без труда выкрутитесь, так что правду мы никогда не узнаем.

Инстинкт, подумал я, борясь с нахлынувшей усталостью, инстинкт материнства. Здоровая, крепкая женщина выбирает себе ровню. Кэтрин услышала голос предков, и я перед ним бессилен.

— Благословляю вас, дети мои, — сказал я. Рука в руке, они направились к высоким деревьям, что посверкивали на солнце корочкой льда. Я глядел им вслед, пока они не пропали из виду. Уже тогда, задолго до окончания жестокой войны, я осознал, что вижу перед собой императорскую чету, основателей славной династии Арголидов, что они несут в себе будущее.

Но мне было глубоко наплевать.