Он вздохнул.
      - Удивительно, удивительно. Если бы только я мог здесь остаться...
      Она одарила его улыбкой.
      - Но ведь ты можешь вернуться, - сказала она. - И не раз.
      Он покачал головой. За месяцы, проведенные дома, из-за недостатка практики, он стал хуже говорить по-исански.
      - Только боги знают, когда я сюда вернусь. Я сделал все, что мог, лишь бы приехать сюда.
      Как легко дотронулась она пальчиками до его руки, лежащей на краю стены.
      - Раньше ты этого не говорил.
      - Нет, потому что не хотел портить радость. Но... мой отец, туаты... я им нужен.
      Ее синие глаза расширились.
      - Расскажи.
      - Римляне двинулись в Британию. Мы не можем с уверенностью сказать об их намерениях. В самом крайнем случае пираты, для которых больше нет в тех местах поживы, найдут себе другие моря. Мы должны охранять наши берега. К тому же король Конуалл, которому присягал мой отец, собирается расширить свое владение. Вероятно, он объявит войну. Я не могу пойти на попятную и поступиться честью.
      - О, бедный Томмалтах, - вздохнула она. Он попытался рассмеяться.
      - Почему? Меня ждет слава, богатство, а потом обо мне сложат легенды. Хочешь услышать, как меня будут расхваливать?
      - Конечно. Я буду ждать с нетерпением.
      - Я тоже. Дахут, - выпалил он, - мои родственники хотят меня женить. Но я сторонюсь подобных уз... Я надеюсь...
      Ее ресницы дрогнули.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      Он густо покраснел и быстро проговорил:
      - Я найду способ, как мне остаться в Исе. В качестве воина, или торговца, или... все равно кого. Руфиний обещал мне помочь. Дахут, если ты свободна...
      Она снова улыбнулась и прижала палец к его губам.
      - Не спеши. У меня впереди еще пять лет.
      - Но потом... Ис может выбрать королеву среди уроженок Эриу или...
      Она снова его остановила.
      - Умоляю тебя, не говори о том, что будет, - грустно сказала она.
      - Почему?
      - Завтра - это как те моря, по которым плывет корабль, а его капитан не знает путь. Он должен пройти, но не может предугадать, где его поджидают рифы. - Дахут отвернулась и быстро направилась к лестнице. - Пойдем.
      На сумрачной винтовой лестнице внутри башни раздавалось гулкое эхо. Выйдя на свет, юноша и девушка прищурились, словно удивившись солнцу. Перед ними возвышался Дом Звезд. К лестнице, по которой они спустились, направлялся высокий мужчина в простом платье.
      Дахут напрягалась и шагнула к нему.
      - Что тебе здесь надо, ворон? - крикнула она. Корентин остановился.
      - Это ты, принцесса, - сказал он мягко, насколько позволял его грубый голос. - Какой приятный сюрприз. А ты... моряк из Ибернии. Я слышал о тебе. Приветствую тебя, друг.
      Дахут встала перед ним.
      - Никогда не называй нас своими друзьями! Это священное место. Как ты посмел сюда прийти?
      - Разве ты не знала? Здесь будет собрание Симпозиума. Твой отец наконец уговорил меня его посетить.
      - Зачем он это сделал? - Корентин пожал плечами.
      - За эти десять лет я стал чем-то вроде непременного атрибута. Моя паства выросла. Исанская знать должна с нами считаться. Философы мудро решили обменяться со мной идеями, чтобы прийти к взаимопониманию, как и полагается цивилизованным людям. Я, кажется, пришел слишком рано. Подождите, скоро появится король. Он будет рад вас видеть.
      Глаза Дахут застилали слезы, губы дрожали.
      - Я не хочу... его видеть, - задыхаясь, проговорила она. - Идем, Томмалтах.
      Она увела скотта. Корентин печально посмотрел им вслед.
      II
      Олус Мателл Карса был удивлен.
      Не только потому, что отец, после многих споров, согласился оставить его в Исе до осени, когда они вернутся в Бурдигалу: как раз в середине лета начинался вихрь празднеств. Правда, капитан оставил сына под опеку хорепископа, который должен быть направить отрока к умеренности и благочестию, заняв его надлежащими науками и посвятив только в те стороны городской жизни, которые ему пригодятся для дальнейшего развития торговых отношений. Однако Корентин знал, что такое молодость. К тому же одной доброжелательностью не переубедить упрямца, если он отказывается от приглашения жителей Иса, желающих познакомиться с римлянином, хотя некоторые поступали из самого дворца.
      А во-вторых, Дахут попросила его стать ее рулевым!
      Это произошло во время празднества, которое последовало после ритуалов на солнцестояние. Веселье продолжалось несколько дней. Когда закончилось совещание Совета, король Грациллоний пригласил во дворец своего почетного гостя, Апулея Верона.
      Увеселений было предостаточно. Во время первого визита в Ис трибун Аквилона признался ему, что бесконечно изумлен происходящими тут чудесами. Некоторые напоминали римские: пиршества, игры и скачки, соревнования атлетов в амфитеатре, музыкальные представления, танцы и драмы в одеоне. Но, воскликнул он, все было лучше, чем где-либо, без непристойностей и жестокости, со своеобразным привкусом, свежим, как морской ветер. Другие были ему в диковинку. Он восхищался художественностью, если не сверхъестественностью, языческих храмов и процессий; сокрушался, что мужчины и женщины танцуют вместе, сетовал, что женщины ведут себя слишком дерзко, скорбел, что народ зачастую настроен против Христа. Но многие наполнило его душу ликованием: библиотека, обсерватория, вновь пробудившиеся свободно вздохнувшие древние каноны, Симпозиум, долгие беседы с учениками ученой королевы Бодилис, чувство гордости и надежды, даже среди низших слоев, ощущение того, что горизонт - это уже не граница.
      Когда он сказал об этом Грациллонию, король ответил:
      - Спасибо. Но ты не видишь оборотную сторону. Впрочем, неважно. Считай, что так и есть. Потом я расскажу тебе о своих бедах, и, возможно, мы поможем друг другу. А теперь давай веселиться. Мы это заслужили.
      - Ты что-то задумал? - спросил Апулей. Грациллоний кивнул.
      - Я решил возродить старый обычай. Он много лет был предан забвению из-за пиратов и тому подобного, но некогда это было большим событием, и нет причин его не вернуть. Я имею в виду гонки на яхтах.
      Традиционно яхты отплывали от морской пристани в Гаромагус и возвращались обратно в Ис, в гонках участвовали лодки одиночного класса. Теперь оба терминала превратились в руины, и существовавшее в Исе искусство претерпело большие изменения. Грациллоний ввел новые правила - участники встречались за морскими воротами, при утреннем отливе. Им предстояло обогнуть мыс Ванис и направиться в Римский залив. Разрушенный город неподходящее место для встречи, но за ним, где земля резко изгибалась к северу, находился прекрасный широкий берег. К нему могли пристать небольшие суда, более крупные должны были оставаться в отдалении, а потом повернуть на восток, расстояние устанавливалось исходя из длины корпуса судна и количества гребцов, но они садились на весла, только когда было невозможно поставить парус.
      Условия были жесткими. Грациллоний не скрывал, что это станет настоящим соревнованием по искусству навигаций. Чтобы подчеркнуть, что это просто развлечение, он заранее отправил людей подготовить на берегу празднества. Команда победителей получит венки и перед возвращением домой примет участие в торжествах.
      - Будешь моим рулевым? - спросила на латыни Дахут.
      - Что? - вздрогнув, воскликнул Карса. - Разве вы не поедете с отцом?
      Она вскинула голову.
      - Он не участвует в состязаниях, только председательствует. Однако на его корабле, с его неповоротливой командой, я не выйду в море. Он подарил мне лодку, но одной плавать запрещает. - В ее глазах отражались пляшущие огоньки свечей. Голос был нежен, как арфа. - Он знает, что ты опытный моряк. Если я его попрошу, он согласится.
      Эту ночь Карса провел без сна.
      III
      Лодка была шотландской модели, в ней свободно могли поместиться два человека. На передней части палубы находился миниатюрный позолоченный лебедь с распростертыми крыльями, словно он хотел взлететь. Корпус был обтянут кожей. Парус еще не поставили.
      День был солнечный, северо-восточный ветер мягко ласкал морскую гладь. Танцуя, покачивались суда. Громкие голоса сливались со звуками труб. Карса принял управление королевской яхтой; вначале суда шли друг за другом и вскоре благополучно вышли в море. На борту он вез самую большую в мире драгоценность. Тем не менее ему пришлось опустить и поднять лазурно-серебристый парус, навигация была трудной. Ему часто приходилось сжимать парус свободной рукой и управлять рулевым веслом, упираясь в румпель коленями. С этим он справлялся великолепно, за что удостоился от Дахут похвалы.
      Когда он обогнул мыс, задача стала легче. Ветер надул парус. В его руках руль слушался, как дрессированное животное, и они держались верного курса. На мелководье лодка могла сесть на мель, но они прошли параллельно берегу. Шипела, расходясь волнами, голубая, сине-зелено-фиолетовая, с белой пеной, вода. Скрипели веревки, бренчали снасти. Громадный изгиб земли заволокло дымкой. На западе темнели корпуса и однообразные паруса рыбачьих лодок. Касаясь крыльями воды, пронеслась чайка. Ветер крепчал.
      Дахут, в грубом платье и плаще с капюшоном, сидела на банке впереди Карса и пристально смотрела на него.
      - Удивляюсь, как отец вам это позволил, моя госпожа, - сказал он. - Это небезопасно.
      - Обычно я беру с собой двоих мужчин, - ответила она, - но сегодня вокруг нас столько судов, что я уговорила его разрешить мне... плыть налегке, чтобы увеличить шансы на победу. - Она улыбнулась. - Не бойся. На обратном пути нас возьмут на буксир.
      - Если мы опрокинемся...
      Ее взгляд заставил его замолчать.
      - Я плаваю, как тюлень, - гордо сказала она. - Я - дитя моря. - На ее лице появилось беспокойство. - Ты умеешь плавать? Я не догадалась спросить об этом раньше.
      Он кивнул.
      - Для купания вода слишком холодная.
      - Я в ней родилась.
      Он чувствовал, что не стоит ее ни о чем расспрашивать, и замолчал, довольный уже тем, что может ею любоваться.
      Дахут говорила мало, больше смотрела вдаль, иногда в морские глубины. Она уже не казалась такой оживленной, как прежде. Он не знал, что с ней происходит.
      Время летело, как ветер. Исанский берег остался позади, яхты вошли в Римский залив.
      Хотя Карса продемонстрировал все свое искусство моряка, было ясно, что достигнуть цели первыми им не удастся. Расстроенный, он сказал:
      - Простите, моя госпожа. Мы будем лишь среди первых.
      Дахут пожала плечами. Взгляд ее был по-прежнему отстраненный.
      Он увидел руины Гаромагуса. Устье впадающей в бухту реки охранял островок. За ним возвышались мрачные стены и зияли дверные проемы. Вдали, на востоке, были разбросаны более уютные постройки, походившие на игрушечные. Он не мог с уверенностью сказать, в которых из них жили люди, но признаки цивилизации присутствовали. Большую часть земли занимали леса. Он вдруг подумал, что расчищенные и вспаханные поля появились после того, как король Грациллоний установил в этих краях мир.
      - Смотрите! - вскрикнул он. - Берег. Чувствуете дым костров?
      Дахут сбросила капюшон и подняла голову. Уж не к шепоту ли волн она прислушивалась?
      - Ветер стих, - помолчав, сказал Карса, пытаясь продолжить разговор. Ему преградили путь северные горы. Однако мы достигнем цели. - Там уже толпилось несколько судов. Самая большая яхта бросила якорь, и ее команда переправилась на посыльном судне на берег.
      Дахут встряхнулась. Она посмотрела на стоявшего на корме Карса, словно он находился за много миль от нее.
      - Нет, - тихо, но непреклонно сказала она. Он вздрогнул и опустил руку на румпель. Лодка качнулась.
      - Что?
      Дахут повернулась и указала пальцем на правый берег.
      - Плыви туда, - сказала она.
      - К Гаромагусу? - ужаснулся он. - Нет, там руины. Я не могу вас туда отвести.
      Она поднялась. Наброшенный на худые плечи плащ трепетал, словно пытаясь взлететь и приказать холоду и северным огням: повинуйтесь! Вам приказывает Лер!
      Он огляделся. Помощи ждать неоткуда. Опередившие их яхты сменили курс и рвались к земле. Отставшие были далеко. На их маленькое судно никто не обращал внимания. Король, без сомнения, их заметил, но его яхта стояла в конечном пункте.
      - Христос, помоги мне, - взмолился он. - Я не должен подвергать вас опасности, принцесса.
      При имени Христа она усмехнулась.
      - Я слышу в ветре голос Лера, - сказала она ему. - Тебе нечего бояться. Я должна кое с кем здесь встретиться. Рули к берегу или навеки станешь моим врагом.
      Он сдался, в душе кляня себя за слабость.
      - Вам лучше поторопиться, - сказал он ей. - Иначе подумают, что с вами что-то случилось, и отправятся на поиски.
      Она улыбнулась, чтобы его приободрить.
      - Мы скоро их догоним. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал, Карса. - Она вздрогнула и добавила: - И боги тоже не забудут.
      Стараясь не поддаться страху, он сменил курс. К его удивлению, лодка поддалась легко; он на это не рассчитывал. Странно, подумал он, никто не заметил нашего отсутствия.
      Пройти мимо островка казалось невозможным. К тому же он не надеялся найти там подходящую пристань. Он причалил только на востоке. Свернув парус, он спрыгнул на песок и вытащил лодку на берег. Затем подал руку Дахут. Но в этом не было необходимости.
      Лицо ее было бледно, глаза расширились, она дрожала.
      - Подожди здесь. Я скоро вернусь, - сказала она срывающимся голосом.
      - Нет, - возразил он, переходя на латынь, - я не отпущу вас одну. Нет. К кому вы идете?
      - Не знаю, - прошептала она. - Меня зовут. - Она остановила его и крикнула: - Стой здесь! Я должна пойти одна! Если ты не послушаешься, я прокляну тебя именем Белисамы, Тараниса и всемогущего Лера!
      Над дюнами закатилось солнце, шелестела трава. Она ушла. В вышине пролетел баклан.
      Карса машинально бросил якорь. Что он еще мог сделать?
      Что еще? Это было, как удар молотом. Она забыла, что он не язычник, чтобы трепетать перед демонами, которых она называет богами, или бояться ее детских угроз. Он римлянин. Здесь может прятаться кто угодно. Он пойдет за ней и защитит. Он пожалел, что не прихватил пращу. Однако на поясе есть нож, а лодке - крюк.
      Конечно, скорее всего, здесь никого нет, кроме призраков и дьяволов. Хорошо бы она не узнала, что он ее ослушался. Он будет осторожен... Начало смеркаться. Подул холодный западный ветер. Он набрался смелости и двинулся вперед.
      Ее следы четко отпечатались на песке, образовав улочку шагов; она прошла по глиняным черепкам и кирпичам; он - тоже. Карса жадно запоминал все, что его окружает. Время давно скрыло остатки костров и крови, но пощадило человеческие следы. Стены вокруг пустого пространства терпеливо глодал лишайник.
      Он заметил ее у устья реки, как только обогнул дом. Она стояла на коленях в серебристо-серой траве. Он скрылся за песчаной стеной и одним глазом стал наблюдать за ней. Сквозь завывания ветра, журчание ручья и грохот океана до него донесся ее голос.
      Рядом с ней был тюлень цвета темного золота. Она обнимала его руками за шею, прижавшись лицом к его морде. Он услышал, что она плачет. Тюлень что-то тихо мурлыкал. Он не знал, что эти морские создания могут издавать такие звуки. Он гладил ластами локоны Дахут.
      Боже милосердный, так вот чей голос звал ту, которая была так жизнерадостна в начале дня. Карса сжал лодочный крюк так, что побелели суставы пальцев. Он уже был готов броситься на бездушное существо и спасти Дахут.
      Но она запела. Голос был высокий и тихий; он с трудом расслышал его в шуме ветра, грохоте прилива и курлыканье птиц. Однако он знал, что она поет по-исански; печальной была песня, которую пела самка тюленя.
      Любимая Херкен, послушай меня,
      Я хочу тебе что-то сказать:
      Наконец я пришел, чтоб увидеть тебя
      И проститься с тобой и обнять.
      Ну так слушай меня:
      Ухожу я в поход,
      Это не было миражом.
      Ты была мне ребенком,
      Что в сердце живет,
      А я был твоим божеством.
      Ты примчалась туда зимней ночью одна,
      Где бушуют злые моря.
      Ты ребенок, которого любит судьба,
      А я где-то вдали от тебя.
      Ах, морское дитя, поцелуй же меня,
      Мы опять уходим в поход.
      Мы предвидели это все и всегда.
      А кто сердце мое разорвет
      Появился вчера, появился вчера,
      Его с Севера ветер принес.
      Карса ушел. В лодке он помолился Христу. Вернулась Дахут. Лицо весталки было безжизненным, как маска. Таким же бесцветным голосом она приказала ему отплыть и отвезти ее на праздник.
      IV
      "Оспрей" подошел на веслах к расставленным накануне неводам. Их несло течением, корабль отплыл назад и зацепил трал. Курс пролегал мимо Козлиного мыса, через Римский залив.
      Небо затянулось дымкой, солнце стало тусклым, воздух - колким. Поднявшийся ветер погнал корабль на запад.
      Маэлох ругался. Вода стала серо-зеленой. На ней появились белые барашки. На востоке, у горизонта темнела земля, на западе она была еще ближе; через пять лье он заметил скалы мыса Ванис, которые ему предстояло обогнуть. Широко расставив на качающейся палубе ноги, он крикнул:
      - Похоже, придется сесть на весла.
      Капитан направился к банкам. Один из моряков рассмеялся:
      - Зато владельцам яхт везет больше.
      - Зато не везет их гребцам, - сказал другой.
      - Хватит, - приказал Маэлох, - оставьте свои разглагольствования для Нагона Демари. Королевы, король, суффеты такие же жители Иса, как и мы с вами... Пойдем против ветра, покуда хватит сил, мы должны выбраться.
      Моряки двинулись к шкотам, чтобы опустить парус. Он поднял руку.
      - Нет, подождите.
      Он подошел к борту. От залива кто-то плыл в их сторону.
      - Тюлень, - сказал один из моряков. - Сейчас он попробует моей рогатки.
      Эти животные были священны, но и они порой не избегали рыбацких сетей.
      - Нет, - сказал Маэлох. - Я знаю его. Видите эту золотистую шкуру? Это любимица принцессы Дахут. - Вспомнив, свидетелем чего ему довелось быть, он украдкой, чтобы не заметили другие моряки, начертил для безопасности большим пальцем знак молота.
      Тюлень приблизился к лодке и выпрыгнул из воды. Его взгляд встретился с глазами Маэлоха, и сердце старика забилось - столько в них было тепла.
      Она поплыла мимо кормы, направляясь в бескрайние воды океана.
      - Плавник! - взревел один из моряков.
      Маэлох подбежал к корме и перегнулся через нее. Он знал, что этот черный треугольник редко встречается в южный морях.
      Касатка изменила курс. Маэлох понял, куда он направляется. За тюленем? Самка плыла вперед, как слепая. Она еще могла спастись...
      - За весла! - закричал Маэлох. - Веди нас домой! Донан, дай гарпун.
      Вспенилась вода. По поверхности скользнула черная тень. Гарпун полетел с неожиданной силой. Сверкнуло белое брюхо, белое, как снег, белое, как смерть.
      Он попал. Словно он вспорол собственные внутренности. Сомкнулись могучие челюсти. Охотник и жертва скрылись в пучине.
      - Все, - мрачно сказал Маэлох. - Больше мы их никогда не увидим.
      По воде расплылось большое кровавое пятно, он надеялся, что самка тюленя умерла мгновенно.
      - Меняйте курс, - сказал Маэлох. - Мы возвращаемся домой.
      У него вырвался хриплый стон:
      - Что я теперь скажу маленькой принцессе?
      V
      - Иди к ней, - попросила Бодилис. Грациллоний колебался.
      - Она хочет побыть одна. Я это вижу. Форсквилис покачала головой.
      - Случилось что-то ужасное. Не знаю что, но я слышала, как скорбно кричали призраки.
      - Не обращай внимания, - сказала Форсквилис. - Я знаю, что девочке сейчас нужен отец. Иди же!
      Грациллоний решился, кивнул и поспешно спустился по сходням. Дахут свернула за пакгаузы и исчезла.
      Юный римлянин Карса жалко стоял на пристани и смотрел ей вслед, едва сдерживая рыдания. Он ходил за ней по пятам, предлагая - умоляя - проводить ее. Она осадила его резким жестом и сокрушительными словами. Раньше она его просто не замечала, сначала на берегу, когда они присоединились к остальным, потом - на королевской яхте, когда их лодку взяли на буксир. Но потом она стала всех сторониться, на вопросы отвечала кратко, к еде, которой был уставлен стол, не притрагивалась, либо бродила по берегу. Ее утренняя веселость словно канула в бездонную пропасть. Глядя на нее, Грациллоний тоже погрустнел, но изо всех сил старался веселиться.
      Настроение Дахут всегда было сродни арморикской погоде. В детстве у нее часто были припадки ярости, в девичестве на нее неожиданно находила беспричинная грусть, но он ее понимал. И также быстро она вдруг становилась веселой и очаровательной. Но такой он никогда ее не видел. Ему показалось, что под кажущимся спокойствием ее снедает тоска. Отчего?
      На обратном пути, когда закончился праздник, галликены пришли к нему. Когда корабль вошел в бухту, они дали ему совет.
      Он быстро прошел мимо Карса - надо расспросить мальчика, но позже, позже, - не замечая никого, кто окликал его на пристани. Окликали немногие. Люди знали, что когда у короля Граллона появляется такое каменное выражение лица, его лучше не задерживать. Оказавшись на улице, он огляделся по сторонам. Куда идти? По вечерам жители сидели дома или где-нибудь развлекались и город был почти пустынным. Спросить, не проходила ли тут одинокая девушка, было не у кого.
      Стойте. Он плохо знал свою старшую дочь. Ее никто не знал. Она при желании легко могла смешаться с толпой, но даже в ней никто не нарушал ее одиночества. Однако... вряд ли она направилась к Шкиперскому рынку или на дорогу Лера, а не свернула на запутанные старые улицы. Страдая, она ищет уединения. Грациллоний свернул направо.
      За городской стеной спустилась темнота. В воздухе витал смрадный запах морских отложений. Под подвесным мостом Грациллоний увидел недостроенные суда, тихо стоявшие на верфи. Их не обшитые деревом бока напоминали скелеты китов. Он снова свернул направо и поднялся по ступенькам на крепостной вал.
      Его сердце забилось. Догадка оказалась верна. Она была там.
      Под башней Ворон она казалась совсем крошечной. Наверху, укутанные туманом, возвышались бойницы. Ниже, в закатном свете солнца, мерцали каменные степы. Ветер стих до шепота, но был по-прежнему пронизывающе холодным. Катил свои воды темно-багровый океан. Мутно белели в дымке берега, по земле стелился туман. Иногда сквозь него пробивались лучи заходящего солнца, и воздух становился янтарно-золотым, сернистым, и по воде пробегали длинные беспокойные тени.
      Дахут стояла между зубцами и, наклонившись, смотрела на разъяренные волны, бьющиеся между стеной и выступом мыса Pax.
      Она услышала шаги Грациллония и обернулась. Ее глаза расширились. О, Митра, как она похожа на Дахилис. Он остановился рядом с ней и, с трудом подбирая слова, произнес:
      - Я хочу тебе помочь. Пожалуйста, позволь мне попытаться.
      Ее губы дрогнули. Наконец она сказала:
      - Ты не сможешь. Никто не сможет. - Из-за грохота моря он едва ее расслышал.
      - Ты в этом уверена? - Он улыбнулся и, стараясь говорить как можно убедительнее, сказал: - Не забывай, я твой старый папа. Твой лучший друг, который... - Его голос дрогнул. - ...который тебя любит.
      Она скользнула по нему взглядом и снова отвернулась к неистовствовавшему морю.
      Он почувствовал, как нарастает раздражение. Ему было известно, что он бессилен его подавить, но позволил себе лишь добавить металла в голосе, будто он, центурион, разговаривал с провинившимся солдатом.
      - Дахут. Послушай меня. Ты должна мне ответить. Что случилось? Вы с твоим товарищем опоздали на праздник. Его расспрашивали, но он только угрюмо молчал. Он что-то позволил в отношении тебя, когда вы были одни?
      Она не ответила, и Грациллоний добавил:
      - Если мне придется его связать, чтобы добиться правды, пусть так и будет. Я сделаю все, что сочту нужным. Поскольку я король Иса.
      Она обернулась к нему. В ее глазах он увидел ужас.
      - Нет, о нет, отец! Карса был учтив, внимателен... Он ничего не знает, клянусь, он ничего не знает!
      - Я удивлен. Очень удивлен. Он моряк и не мог допустить такую глупую ошибку, управляя кораблем. И вряд ли он потрясен лишь из-за того, что у тебя испортилось настроение. Да, я лучше поговорю с Карса.
      - Отец... - Она с трудом сдерживала рыдания. - Сдержи свой гнев. Клянусь тебе - именем матери, - ничего противозаконного не случилось. Клянусь.
      Он смягчился.
      - Я тебе верю, дорогая. Но ты чем-то расстроена. Не оставляй меня в неведении. Я - король Иса, и в тебе, говорят, заключена наша судьба; но для меня уже довольно того, что ты дочь Дахилис, Дахилис, которую я любил больше всего на свете, и теперь люблю.
      Он протянул к ней руки. Она бросилась к нему в объятия. Он крепко ее обнял. Она прижалась к его груди. Его рука гладила ее хрупкую фигурку. Он что-то бормотал, стараясь унять ее дрожь.
      - Идем, - сказал он наконец, - давай уйдем туда, где нам никто не помешает.
      Вдоль стены прогуливались люди, у башни стояли моряки. Никто не отважился к ним подойти, Грациллоний с Дахут не обращали ни на кого внимания, но он знал, сквозь туман их пронзают настороженные взгляды. Он взял ее за руку - она прижалась к нему, как усталая птичка, они прошли мимо стражников, мимо зачехленных орудий прямо к морским воротам.
      Там им пришлось остановиться, чтобы их не заметили караульные. Сгустился туман, на расстоянии нескольких шагов ничего не было видно. На западе, где солнце дарило последние яркие лучи, он стал желтым, как пламя; дул резкий холодный ветер. Позади тускло мерцала гавань. О берег, вспениваясь, разбивались волны. Шумно всхлипывая, вода протискивалась сквозь двери и, шипя, возвращалась обратно.
      Дахут посмотрела вдаль.
      - Сен совсем не видно, - с грустью сказала она.
      - Конечно нет. - Он подбирал слова. - Ты хочешь туда?
      Она кивнула.
      - Я... там родилась, и... мама...
      - Я тебе и раньше это говорил и скажу снова: никогда ни в чем не вини себя, дорогая. Она умерла, благословляя тебя. Я в этом уверен. Она тебя благословила, и с тех пор я благословляю тебя.
      - Я знаю. Знаю. Но сегодня... - Он ждал.
      Она посмотрела на него.
      - Куда уходят мертвые после того, как покинут нас?
      - Что? - удивился он. - Есть много разных поверий. Ты весталка и должна лучше меня знать, что думают об этом мудрейшие.
      Она покачала головой.
      - Мне только говорили, что судьбами распоряжаются боги. Но я не это имею в виду. Отец, иногда мертвые возвращаются. Они рождаются снова и могут... нас видеть... Но что с ними происходит, когда они снова умирают?
      Он вспомнил зловещие слухи, которые годами доходили до него. У него похолодела спина и кончики пальцев.
      - К тебе снова приплывал тюлень...
      - Она умерла. Ее убило чудовище.
      - Как ты узнала? - пробормотал он.
      - Она знала. И сказала мне. Мне кажется, боги видели... если она осталась... она меня удержит от... от... Я не знаю, от чего. Может, они захотят призвать меня... О, отец, где она сейчас?
      Дахут бросилась в объятия Грациллония. Она не скрывала слез. Вцепившись в него пальцами, она закричала.
      Он крепко обнял ее.
      Наконец животная боль и страх ушли, и Дахут взмолилась:
      - Помоги мне, отец. Не покидай меня. Будь со мной всегда.
      - Буду... дочь Дахилис.
      Он не посмел ее больше ни о чем расспрашивать. Скорее всего, она больше ничего ему не сказала бы. Он почувствовал, что обрел уверенность.
      - Обещай!
      - Обещаю.
      Грациллоний посмотрел поверх ее взъерошенных волос. Солнце уже скрылось, сгустился туман. Дул ветер, но он заметил, что под хмурыми небесами отчетливо видны бойницы башни Ворон, охваченные огнем последнего сияния Непокоренного. Под ним в склепе лежит святая святых. Словно бросая дерзкий вызов жестоким богам Иса, он решительно повторил:
      - Обещаю. Я никогда не покину тебя, Дахут, никогда не отвергну. Клянусь Митрой.
      Они направились домой.
      Послесловие и комментарии
      Хотя мы надеемся, что рассказанная нами история сама себя объясняет, тем не менее у некоторых читателей могут возникнуть вопросы, а другие, возможно, захотят больше узнать о той эпохе. Эти примечания предназначены для них.
      К главе I
      Кресла: в древние времена люди рассаживались в зависимости от статуса. Простые же жители сидели на стульях, скамейках или на полу.
      Август: помимо римского императора существовали и другие правители. Старшего именовали "августом", его соправителя и преемника - "цезарем". Обычно в империи, которая делилась на Западную и Восточную, была двойная монархия. (Иногда у правящего августа было более двух цезарей, и каждый нес ответственность за его владения.) Отсюда и появилось название "Тетрархия". Назначение Максима августом, несомненно, привело к признанию того, что де-факто, если не де-юре, империя раскололась на три равных королевства. Святой Амвросий, епископ Медиоланский, сыграл решающую роль, убедив его довольствоваться этим, а не пытаться захватить власть на всем Западе. В 387 году он нарушит соглашение и вторгнется в Италию.
      Августа Треверорум: Триер.
      Годом раньше: Максим пришел к соглашению с Валентинианом и Феодосием в конце 384-го или в начале 385 года; точная дата неизвестна, как и даты многих событий той эпохи.
      Африка: Северная Африка, за исключением Египта и Эфиопии.
      Иллирика: территория, зависящая от Рима, (крупное административное подразделение) и включающая современную Югославию и Грецию.
      Лугдун: Лион.
      Бурдигала: Бордо.
      Сен: остров Сен.
      Знак Овена и т. п.: весеннее равноденствие сместилось с Овна на Рыб примерно во времена Христа и до IV века приходилось на последний знак. Для народов, увлекавшихся астрологией, он имел неопределенное, но апокалипсическое значение. Вероятно, в некоторой степени он способствовал началу распространения христианской религии и (вместе с акронимом ИХТИС) повлиял на то, что символом Христа стала рыба.