Он замолчал и обернулся. В зале наступила тишина. Вошла девушка, невероятно красивая.
      В белом одеянии, в венке из цветущих яблоневых веток, из-под которого струились янтарные волосы, она подошла к Грациллонию и быстро заговорила по-исански. Потом, оглядев собравшихся, произнесла на безукоризненной латыни:
      - Отец, почему ты не сказал, что ждешь гостей? Я бы раньше закончила службу в храме.
      Король широко улыбнулся.
      - Я не думал, что ты захочешь провести этот вечер с нами, дорогая. Разве ты не должна быть с Малдунилис?
      - О, она только и делает, что лежит и ест засахаренные фрукты. Я должна иметь свой дом. - Девушка поправила платье, подняла руку и громко сказала: Приветствую вас, достопочтенные господа. Боги смотрят на вас с любовью.
      - Моя дочь Дахут, - объявил Грациллоний. - Капитан Метелл Карса, только что прибыл из Бурдигалы. Его сын... Олус. Кажется, с Томмалтахом из Муму ты тоже раньше не встречалась. Могла, но не представлялось случая.
      Дахут вежливо улыбнулась. Грациллоний рассмеялся.
      - Чего же ты ждешь, шалунья? Согрей своим присутствием сердца молодых людей.
      Дахут опустила глаза, потом подняла их и с притворной застенчивостью осталась со взрослыми. Однако в скором времени она оказалась в углу и весело болтала с Томмалтахом и Карса.
      II
      Наступило лето. На западе у горизонта сгустились тучи, над сияющей гладью моря плыли бело-голубые облака. Ис сверкал, как бриллиант. Среди древних валунов зеленела отвергнутая ими мягкая трава. К востоку тянулись возвышенности, так густо покрытые деревьями, что за ними было не видно домов. Между ними простиралась молчаливая цветущая долина. В теплом воздухе пахло землей, травой, цветами. Над клевером жужжали пчелы.
      Во дворе Священной Земли боролись двое мужчин. В полном боевом снаряжении римлян они, кружа, наносили осторожные удары, защищаясь щитом или отражая их мечом, иногда, в порыве ярости, сцепляясь друг с другом. Из-под подкованных сапог летели игры. Они то сходились, то расходились, то снова осторожно сходились, тяжело дыша. Пот струился по лицам и застилал глаза. Под солнцем металлические доспехи сверкали, как огонь.
      На Церемониальной дороге появился рыбак Маэлох. Размашистыми шагами он направился к дерущимся.
      У портика огромного красного дома на противоположной стороне площади столпились слуги. Справа и слева двор отгораживали подсобные постройки. Между этими черными невыразительными зданиями выделялся кроваво-красный дом. К нему вела мощеная дорога. Над крышами раскинули свои короны короли лесов дубы, под их сенью было тихо и сумрачно.
      Самый могучий дуб рос посреди двора. С нижней ветви его свисал круглый медный щит, слишком большой и тяжелый, чтобы им можно было пользоваться. В ослепительном блеске солнца на нем было почти не видно вмятин, оставленных висевшим рядом молотом.
      Раздавались глухие удары. Маэлох успокоился. Клинки было в ножнах.
      Гибкого, проворного мужчину соперник оттеснил почти к самому дереву. Он повернулся на пятках и отскочил в сторону. С неожиданным проворством мужчина покрупнее бросился на него. Острие его меча ударило по колену соперника и скользнуло вверх по кольчуге, к бедру. Он зашатался и разразился британскими ругательствами.
      - Довольно, Кинан! - крикнул его противник. - Если бы мы дрались по-настоящему, ты был бы уже мертв.
      - Прекрасно, господин, - тяжело дыша, сказал Кинан. - Я рад, что вы не вспороли мне мошонку.
      - Не бойся. Ты мне нужен целым. К тому же твоя жена оторвала бы мне голову.
      Кинан, прихрамывая, подошел к нему.
      - Вы меня совсем загнали, господин. Боюсь, сегодня я уже не смогу с вами упражняться.
      - Для меня достаточно. Идем в дом, снимем это железо, умоемся и выпьем.
      Маэлох, который едва понимал латынь, двинулся к ним покачивающейся походкой моряка.
      - Мой король, - сказал он по-исански. - Как это ни печально, но мне необходимо с вами поговорить.
      Грациллоний снял шлем. Он узнал перевозчика мертвых.
      - Через несколько дней состоится публичный суд, - ответил он.
      Маэлох покачал лохматой головой.
      - Я не могу ждать, мой господин. Вы проявляете осторожность и никогда не рассматриваете те дела, которые вам не угодны. А мои судьи... боги.
      Грациллоний пристально посмотрел на него и улыбнулся.
      - Ты упрям, рыбак. Что ж, тогда идем. Выпей вина, а я пока умоюсь.
      - Спасибо, - сказал Маэлох, словно он отвечал на предложение какого-нибудь моряка.
      Они втроем поднялись по ступенькам к портику. На колоннах были вырезаны изображения Тараниса и его символы: дикий кабан, орел, молния, дуб. Они вошли в торжественно украшенный зал с деревянной крышей. Здесь на колоннах и обшитых деревом стенах тоже были вырезаны такие же рисунки, но в темноте их было почти невозможно различить. С перекрестных балок, как летучие мыши, свисали истлевшие от времени знамена. В глиняном полу темнели пустые ямы для огня. Ноздри с удовольствием вдыхали холодный воздух.
      Грациллоний с Кинаном разоблачились и направились к загородке, чтобы умыться и сменить одежду. Маэлох взял чашу с элем и сел на стоявшую у стены скамейку. Трое мужчин унесли оружие и доспехи. Четвертый взял метелку и принялся смахивать паутину.
      Маэлох обратился к нему.
      - Кто из королев здесь сегодня присутствует? - спросил он.
      Слуга остановился.
      - Никто, господин. - Голос его, не в пример яркому наряду, звучал тускло. Перевозчик Мертвых мог потревожить слишком много убитых в этом доме душ.
      - Почему? Наш король совсем не слаб, совершенно справедливо одному мужчине иметь девять жен.
      - Принцесса Дахут пожелала пожить здесь три дня и три ночи и попросила, чтобы здесь не было других женщин.
      - Дахут, ты сказал? Что побудило ребенка изъявить такое желание?
      - Я не могу этого знать, господин. Но ее отец-король с ней согласился.
      - Да, я слышал, он ни в чем ей не отказывает. Но кто посмеет его в этом попрекать? Где она сейчас?
      - Кажется, в Лесу, господин, и днем, и ночью. Маэлох нахмурился.
      - Там опасно. А если появится священный вепрь? Нет, Граллон ей слишком потакает.
      - Умоляю меня простить, господин, но мне нужно доделать работу.
      Маэлох кивнул, прислонился к закопченному рельефу с изображением сцен из древних легенд - герой Белкар борется с демонической русалкой Кванией - и задумался.
      Вошли Кинан с Грациллонием в светлых одеждах. Король хлопнул в ладоши.
      - Два кубка холодного меда, - крикнул он. - И еще эля для нашего гостя, если он желает. Что, Маэлох, о чем ты хотел меня спросить?
      Моряк не поднялся.
      - Нам лучше поговорить с глазу на глаз, мой господин, - ответил он.
      - Хм, какой ты угрюмый. Придется тебе подождать. Садись, Кинан. Нам надо кое-что обсудить, - многозначительно сказал Грациллоний на латыни. - По глупой случайности ты не пронзил меня раньше, когда я чуть не попался на трюк со щитом. Я слишком расслабился. Хотелось бы мне знать, кто следующий бросит мне вызов?
      Слуга принес мед, охлажденный в кувшине с водой. Кинан выпил. Вскоре, несмотря на протесты центуриона, он ушел.
      Грациллоний отпустил слуг и сел на скамью рядом с Маэлохом.
      - Итак? - спросил он. Рыбак вздохнул.
      - Мой господин, в шотландских землях народ ропщет из-за того, что вы посекли Усуна и Интила. Я принес от их имени жалобу. Усун - мой моряк.
      Грациллоний кивнул.
      - Я помню, - медленно проговорил он. - "Высек" - не совсем точное слово. Три удара плетью не причинят вреда этим черепаховым спинам. Это явилось для них предупреждением.
      - Позором!
      - Нет. Сколько раз ты наказывал за непослушание или безрассудство, потчевал их веревкой, и никто не выражал потом недовольства?
      Маэлох сложил огромные руки на коленях.
      - Что они сделали? В этом году был бедный улов, они взяли лодку, отправились на полуостров и привезли для продажи римскую посуду. Но их выследили ваши шпионы.
      - Шпионы здесь ни при чем. Эти двое презрели закон и даже не пытались скрыть свой проступок.
      - Какой закон? Пока не ввели тот кровавый указ, в Исе процветала свободная торговля. Граллон, я пока вам не враг. И предупреждаю, что вы сбились в пути. Вы высекли двоих людей и забрали их товары. Вы не имели на это права.
      Грациллоний вздохнул.
      - Успокойся, друг. Клянусь Митрой, я не хотел этого делать. Но они меня вынудили. Я объяснил так же ясно, как ясно море около Нимфеума, что отныне наши торговцы, въезжая на римскую территорию, должны проходить через римские таможни. Твои люди этого не сделали. Вместо того чтобы заплатить пошлину, они контрабандой провезли исанские ткани в Венецию и обменяли их на местные товары. Пусть считают, что им повезло, потому что римляне их не поймали. Я наказал их так же, как и любого жителя Иса, который осмелился бы сделать то же самое. Если бы кого-нибудь из них схватили, я не смог бы, слышишь, не смог бы их спасти.
      Горечь прошла, но вместо нее появилась боль.
      - Но почему, Граллон? - прошептал Маэлох. - Зачем после стольких лет кормить этих акул?
      - Я не смогу назвать все имеющиеся причины. Я думал лишь о том, что это вызовет слишком сильную ярость, слишком заденет гордость. Некоторые уезжают и создают неприятности лишь за тем, чтобы потешить свое самолюбие. Для меня это недопустимо. Я объявил, что настало время Ису с честью выполнить давнее соглашение с Римом и соблюдать римские законы на римской земле. Подумай, Маэлох. В Британии стоят корабли с солдатами. Что они сделают, когда очистят ее от варваров, если им, конечно, это удастся? Император, вернее его подручный Стилихон, готов обрушиться на непокорных язычников Иса. Ничто, кроме нашей полезности Риму, не удержит их от этого. Нельзя дальше провоцировать Рим. В день солнцестояния Совет суффетов со мной согласился.
      Грациллоний положил руку на плечо Маэлоха.
      - Подожди немного, друг, - мягко продолжил он, - Я хочу, чтобы ты понял и объяснил своим товарищам, что это делается ради их спасения.
      Он немного помолчал, потом добавил:
      - Позволь сразу сказать тебе конфиденциально: я знаю этих бедняг, и потеря их груза обрекла на лишения их семьи. Я не могу позволить, чтобы они богатели, совершая злодеяния, но... между нами, мы с тобой можем поддержать их, не заставляя терпеть незаслуженные страдания.
      Маэлох, задыхаясь, воскликнул:
      - Что? Граллон, вы добрый человек. - Приоткрылась дверь, через порог упал тонкий луч света. В зал вошла Дахут, осветив собой его похожие на пещеру глубины.
      - Маэлох, - закричала она, - милый старый Маэлох! - Она бросилась к нему и схватила его за руки. - Я знала, что ты приедешь! Ты останешься обедать, правда? Скажи, что останешься!
      Ему ничего не оставалось, как ответить:
      - Да, принцесса, поскольку об этом меня просите вы ...
      Он готов был засыпать ее вопросами. Что она делает в Лесу, почему захотела сюда приехать тайком? В Лес, где когда-нибудь какой-нибудь чужеземец убьет ее отца.
      III
      К великому монастырю в долине Лигера, находившемуся недалеко от Кесародуна Турона, подошел пилигрим. Холодная осень укутала легким туманом деревья, нарядив их в блестящие одежды. Вдали серебрилась река, на ровном берегу теснились лачуги. Окружающие их почти отвесные горы были густо усеяны пещерами, в которых также проживали монахи. Они были в грубых одеждах, немытые, с выстриженными тонзурами. Пилигриму пришлось долго искать того, кто не молился и не медитировал, наконец он нашел одного в саду, который копал лопатой землю.
      - Во имя Христа, приветствую тебя, - сказал он.
      - Господь с тобой, - ответил монах. Перед ним стоял молодой светловолосый мужчина в тунике, штанах, стоптанных туфлях из прочного материала. За спиной у него висели постельные принадлежности и мешок со скудной пищей, на поясе болтался тощий кошель, в руках он держал вещи. Ничем, кроме странного акцента, не похожего на британский, он не отличался от бесчисленных бродяг.
      - Ты ищешь работу? - спросил монах. - Я слышал, в Йовианской латифундии нужны рабочие. - И трудоспособных мужчин там не расспрашивали о прошлом. Императорские законы обязывали простых людей работать на земле и, когда крестьянские хозяйства исчезали одно за другим, с успехом заменяли их другими. Странник улыбнулся.
      - Мне не нужна работа в поле, во всяком случае, на земле. Конечно, я с радостью помогу, если нужен мой труд. Где я могу найти епископа?
      - Святого Мартина? Нет, сын мой, его нельзя отрывать от молитв. Но, не бойся, переночевать ты можешь у нас.
      - Умоляю тебя, мне необходимо его повидать. Не настолько он отрекся от мира, что откажется принять родственника, вернувшегося из рабства дикарей.
      Удивленный монах объяснил, где можно найти епископа. Основатель и глава монастыря обитал в небольшой мазанке, такой же крошечной, как остальные. Покосившаяся дверь была приоткрыта, и пилигрим увидел погруженного в молитвы епископа. Странник опустил на землю свой скарб и стал ждать.
      Примерно через час Мартин поднялся. Он прищурил подслеповатые голубые глаза. Его сморщенное лицо в ореоле тонких белых волос было изборождено морщинами. Но двигался он по-прежнему быстро, и голос звучал все так же энергично.
      - Что ты хочешь, сын мой?
      - Аудиенции, если вы соблаговолите оказать мне эту милость, - ответил молодой человек. - Я Сукат, сын вашей племянницы Конхессы и ее мужа Кальпурния, куриала из британского города Бановента.
      Мартин вздохнул.
      - Сукат? Нет, этого не может быть. Разве Сукат не погиб... семь лет назад, когда скотты дошли до Сабрины?
      - Нет, господин. Я сбежал из плена. Позвольте доказать вам, что я Сукат, напомнив историю нашей семьи. Мой отец был силурийцем, он примкнул к армии и дослужился до звания центуриона. В Паннонии он встретил вашу племянницу и женился на ней. Оставив военную службу, он привез ее на родину, и они остались жить там. Он был благочестивым человеком, несмотря на то что стал куриалом и диаконом...
      Мартин бросился к Сукату и крепко обнял его. Слезы полились из его глаз.
      - Господи, прости меня! Почему я в тебе усомнился? С возвращением, с возвращением домой!
      Он провел гостя в хижину. Из обстановки там были лишь деревянный крест и пара трехногих стульев, но на ящике лежало несколько книг. Мужчины сели.
      - Умоляю, рассказывай, что с тобой произошло, как ты сбежал, рассказывай все, - воскликнул Мартин.
      Сукат вздохнул.
      - Это долгая история, господин. Меня преследовали несчастья... Нет, неужели я могу говорить о своих бедах после того, как видел ту несчастную женщину?.. Я приехал в Эриу, Ибернию. В Кондахте меня захватил один из вождей... Он привез меня в свое поместье на западе острова и заставил пасти овец. Я этим занимался шесть лет.
      - Ты храбро выдержал это испытание. Сукат улыбнулся.
      - Это было не так ужасно. Правда, в горах часто бывало холодно и сыро, но Господь наделил меня крепким здоровьем, и я смог это вынести. По натуре мой хозяин не был жесток, и время от времени он и другие люди проявляли ко мне доброту; часто, в хорошую погоду, на пастбище ко мне прибегали дети, чтобы послушать, как я играю на свирели, я рассказывал им истории, который помнил с детства... Конечно, вскоре я выучил их язык, который во многом отличается от нашего. И тогда я нашел путь к Богу. Я признался ему, что легкомысленно провел молодость, презрев его и встав на путь греха. Теперь я молюсь по сто раз на дню и почти столько же - ночью.
      - Милость его безгранична.
      - Я и сейчас оставался бы в плену, потому что бежать через те дикие земли и моря казалось мне невозможным. Но однажды я увидел сон, и я знал, что его на меня наслал Бог, требуя, чтобы я ему повиновался. Преследователи меня не нашли. Я мог умереть от голода, но всегда, каким-то образом, что-то давало мне пищу, чтобы не дать умереть. В Эриу живет очень гостеприимный народ... Если я не мог спросить, куда мне дальше идти, то догадывался сам, и мои догадки вели меня в верном направлении. В конце концов, я добрался до бухты на Уладском побережье, которое я видел во сне, там грузили для отправки в Британию корабль...
      Военное прошлое Мартина напомнило о себе.
      - Что? Я слышал, армия очищает Британию от варваров.
      - Так и есть, хотя, я боюсь, судя по тому, что я видел, это больше напоминало прополку сорняков. Тем не менее мирным торговцам не запрещено туда приезжать. Они грузили партию огромных волкодавов, которых разводят в Эриу. Сначала капитан меня прогнал, ведь у меня не было ни одной монеты. Но я настаивал, и Господь смягчил его сердце.
      - Мне кажется, ты обладаешь даром убеждения.
      Сукат покраснел.
      - Я пустился в еще одно трудное путешествие по Британии, такой же разоренной, как и западные земли, и в конце концов вернулся на родину. Отец уехал за вознаграждением - вы знали об этом? - но мать и другие родственники были дома и встретили меня осанной. Они хотели, чтобы я навсегда остался с ними.
      - Почему же ты не остался? - спросил Мартин.
      - Меня неотступно преследуют видения, достопочтенный отец. Я не могу забыть народ Эриу... женщин, которые улыбались мне, ласково говорили со мной и незаметно протягивали еду, суровых и дружелюбных мужчин, невинных детей, которые ко мне приходили... даже гордых воинов, величественных жрецов. Мне кажется, что они плачут, молятся в окружающей их ночи, взывают к свету. Сукат сглотнул. - Мне кажется, в этом мое призвание. Вы, мой родственник, основали это священное место, школу епископов и миссионеров... Заклинаю вас именем Христа, возьмите меня к себе, научите и, если я буду достоин, посвятите в духовный сан.
      Мартин долго молчал. Солнце клонилось к закату, по полу ползали тени. Наконец он пробормотал:
      - Я думаю, ты прав. Мне кажется, ты в руках Божьих. Но мы не осмелимся узнать его волю, не помолясь и не предавшись размышлениям. Подожди здесь, сын мой, мы придумаем, что для тебя сделать. Я чувствую, что тебя ждут великие дела, но ты будешь долго к ним готовиться. - Его голос зазвенел: Если я не ошибаюсь, ты достигнешь больших высот; ты станешь христианским патрицием.
      IV
      В середине зимы, после солнцестояния, во время ритуалов и праздников собрался Совет. В первую полночь после его окончания Форсквилис отвела Дахут к мысу Ванис.
      Было холодно и безветренно. Небо было усеяно звездами, пенилась, как белый, безмолвный призрак, река Тиамат. В лунном свете караульные, охранявшие Северные ворота, узнали под монашеским одеянием лицо Афины. Они отсалютовали.
      Женщина с девочкой прошли мимо них и ступили на мост.
      Внизу из воды выступали скалы. Вокруг них ревели, наскакивая на стену волны, выбрасывая вверх белые струи. Серая земля покрылась изморозью. На западе слабо мерцал бескрайний иссиня-черный океан. Из-за гор выполз горбатый месяц.
      Дойдя до Редонской дороги, Форсквилис и Дахут свернули на север и миновали мыс. Идти по узкой дорожке, извивавшейся между травой, зарослями чертополоха и большими валунами, было трудно. Дахут споткнулась.
      - Я не вижу, куда ступаю, - пожаловалась она. Форсквилис, уверенно продолжавшая путь, тихо ответила:
      - Ты останешься одна в темноте.
      - Как?
      - Тихо. Они могут услышать. Каждое слово вылетает, как крошечный белый призрак, и мгновенно исчезает.
      Они продолжили путь. Месяц вскарабкался выше. Блистали звезды. Мороз превратил листья в тени. Кроме шагов и хруста сухих веток не было ни звука, но, приблизившись к северному краю, они услышали нарастающее ворчание моря.
      На вершине обрыва показалась лачуга. Веками атаковали ветры ее глиняные стены. Трава и заросли ежевики опутали крепость до самой крыши; деревянные балки сгнили, бут размыло водой; под ней покоились истлевшие кости, которые давно перемешались с землей.
      Форсквилис остановилась перед руинами. Отбросив плащ, она, воздев руки к небу, запела, но не на исанском, а на священном пуническом языке основателей:
      - Могущественные духи, дремлющие в пучине времени, не гневайтесь. Проснитесь и вспомните. Я, верховная жрица Иштар, привела к вам Дахут, девственницу, которая носит в своем лоне рок. Впустите нас в свои сны.
      Море застонало.
      Королева повернулась к принцессе.
      - Не бойся, - сказала она. - Туда, куда мы сегодня идем, невредимым может войти только бесстрашный.
      Дахут выпрямилась. Капюшон соскользнул, обнажив заплетенные в косы волосы, скрепленные серебряной заколкой в виде змеи. Лунный свет посеребрил правую половину ее лица; левая осталась в голубоватой темноте.
      - Ты же знаешь, я не боюсь, - ответила она. Форсквилис слабо улыбнулась.
      - Да, прекрасно знаю. Добровольно ли ты странствуешь вдоль границ Другого Мира всю свою короткую жизнь или его создания сами нашли тебя - в любом случае, ты ни разу не струсила. Еще до твоего странного рождения боги определили твое предназначение, скрытое от остальных смертных... и, возможно, от них самих. Каждое знамение это доказывает, но ни один знак мы не можем прочитать. Я говорила тебе, на что уповают королевы: что ты, получив древнюю мудрость, которую люди называют колдовством, сможешь найти путь к пониманию своей судьбы и сделать ее не устрашающей, а великолепной. Дахут молча кивнула.
      - Это слишком тяжелое бремя для молодой девушки, - сказала Форсквилис. - Однажды галликены получили этот дар; но из поколения в поколение эта сила слабеет. Иногда мы еще можем приказывать стихии, насылать проклятия, благословлять, вызывать странника, предотвращать болезнь и другие беды, облегчать смерть. Но даром целительного прикосновения обладает одна Иннилис; передавать послания, вызывать демонов, соблазнять богов или слышать голоса мертвых могу только я; и этот дар ускользает между пальцев, с каждым годом он все чаще нас подводит. Галликены уже не смогут научить древнему искусству ни весталку, ни новую королеву. Для большинства эти знания будут пугающими, беспокойными и бесполезными. Дай зайцу крылья, и они только потянут вниз, сделав его легкой добычей для волка.
      - Его поднимут крылья орла! - вскричала Дахут. - Они подарят ему небо и пищу.
      - Хорошо сказано. Я молюсь, чтобы мы в тебе не ошиблись. Но пройдут годы, прежде чем мы сможем сказать это с уверенностью. Эта ночь положит начало раскрытию этой тайны.
      Форсквилис указала на земляные укрепления.
      - Тебе, как и большинству крестьян, известно, что это замок заблудших, - сказала она. - Ты слышала, что его построили первые галлы. И избегают по одной причине: чтобы не накликать беду, призраков, русалок, которые прячутся в этих глубинах, хотя я не сомневаюсь, что ты, Дахут, хорошо изучила их во время уединенных прогулок. Ты когда-нибудь чувствовала здесь чье-то присутствие?
      - Я... не уверена, - прошептала девочка.
      - Слушай, что сокрыто в тайных анналах, и храни это в своей груди. Здесь был Каргалвен, воздвигнутый для Таргорикса - первого в наших землях короля. Порабощенные им древние крестьяне восстали против него из-за женщины. Здесь, на мысе Ванис, он их встретил, его неутомимый меч разил их направо и налево, с обрыва в море стекали реки крови. Их трупы лежали здесь ровно год и один день, отравляя воздух и обогащая почву. Когда плоть истлела, Таргорикс разложил скелеты на этом кусочке земли и сказал, что они послужат основанием для его крепости. Не человеческими руками она была построена. Жрец Виндомарикс вызвал из подземного мира гномов и заставил их возвести ее.
      Много лет стоял могущественный Каргалвен и столько же царствовал его правитель. Но преследовало его проклятие древних крестьян. Один за другим умерли его сыновья. Последний, самый многообещающий, умер, услышав под обрывом песню. Он посмотрел туда, узрел красивую женщину на скале среди волн, стал спускаться, чтобы с ней познакомиться, оступился и, упав с обрыва, разбился на смерть. Над крепостью раздался ее смех, и она исчезла в пучине вод. Рискуя свернуть шею, его тело подняли. Обезумевший от горя Таргорикс поклялся сам похоронить отрока в сердце Каргалвена. Копая могилу, он натолкнулся на скелет. Между его ребер притаилась гадюка. Спустя несколько часов, ночью, когда поднялась буря, он скончался в страшных мучениях, и людям показалось, что они услышали, как кричит, отлетая, его душа.
      Озисмии выбрали новых правителей, которые обосновались внутри страны. Когда пришли карфагенцы, крепость покинули. Но земля, камни, вода все помнят.
      Идем.
      Форсквилис взяла Дахут за руку и повела ее через ров, сквозь бреши, по развалинам к дальнему кругу.
      - Это будет долгая ночь, - сказала она. - Не торопи свою душу. Мы будем бродить вне времени.
      Они сели на чахлую траву и скрестили ноги. Форсквилис подняла лицо к небу.
      - Смотри ввысь, - сказала она. - Видишь, вон шаги Ориона. А вот и Дракон рядом с полярной звездой. Колесо небес крутится, крутится, крутится. Взбирайся на Большую Медведицу, Дахут, входи, преодолевай века.
      Глаза и душа устремились в бесконечные глубины небес.
      Луна взобралась выше. Колдунья тихо запела. Где-то вдали гремели и клокотали волны.
      - Единство. Все в одном и одно во всем. Видишь во сне тех, кто спит мертвым сном.
      Земля тихо вздрагивает от мороза. Медленно катятся камни; наступает ночь, над ними будут сиять звезды. В ожидании весны дремлют семена. На севере мерцает полярная звезда - воспоминание о давних пожарах. Как колеса колесницы грохочут волны. Ветер вздыхает, ищет губы для поцелуя.
      - Что тебе сказала ночь? Нет, мне не говори, скажи себе. Эйа, эйа, баалех ивони.
      Начался отлив. Высоко в небе светила маленькая луна.
      Форсквилис поднялась.
      - Пусть сила войдет в нас, - сказала она. Дахут тоже встала, непоколебимая и изумленная.
      - Подпевай в припеве, - приказала Форсквилис. - Я тебя учила.
      - Я помню, - сказала Дахут. - О, я помню больше, чем знала прежде.
      - Будь осторожна. Не останавливайся лишь на том, что приходит Оттуда. Но этой ночью ты должна была почувствовать власть. Теперь мы вместе вызовем ветер.
      Над безмолвным миром полилась песня. Только внизу раздавался шум отступающего моря.
      Преобразились звезды, поднялась луна. Бриз, который только что шелестел, начал усиливаться, пока тихо посвистывая, словно кто-то играл на тростниковой дудочке. На западе у горизонта расплылся туман.
      Форсквилис танцевала под луной. Сначала движения рук и тела напоминали низкие волны. Мелодия зазвучала громче и выше, стала похожа на крики чайки. Ее плащ развевался на ветру. Дахут стояла в стороне у куста шиповника, на фоне древних стен и неба выделялось ее белое платье. В конце каждой строфы она подхватывала:
      "Боги вездесущие, богини, жизнь дающие, ваши кровные дети разбудят вас".
      На западе поднялись тучи. Луна посеребрила их плечи. Мелодия зазвучала так, словно кто-то играл на дудке, сделанной из кости мертвеца.
      Форсквилис танцевала неистово. Надвигались тучи, проглатывая созвездие за созвездием. В лунном свете белели вспенившиеся волны. Они с рычанием, шипением и свистом обрушивались на скалы. На ветру колыхались звезды.
      Форсквилис остановилась.
      - Довольно, - сказал она усталым голосом. - Боги мстят тем, кто обманывает сам себя. Мы узнали, что ты рождена для власти. Идем домой.
      - Нет, - раздраженно сказала Дахут, - позволь мне остаться здесь и посмотреть!
      Форсквилис посмотрела на нее долгим взглядом. На ветру развевались и хлопали плащи.
      - Как хочешь, - сказала Форсквилис. - Вернее, поступай так, как должна.
      Она направилась в Ис. Дахут прижалась к земле. Буря усиливалась.
      Небо переполнилось, захлестал дождь, море с ревом обрушилось на скалы, а Дахут стояла обнаженная, широко раскинув руки, подставив ветру лицо, и громко смеялась.
      Рассвет, пойдя на поводу у бури, запоздал, последний рассвет черных месяцев, в день рождения Митры. На востоке горы укутал ледяной туман. Кое-где еще не угасли облака, преследуемые горбатым месяцем. Море походило на вылитый из котла расплавленный металл, уже застывший. Дахут стояла на самой высокой скале мыса Ванис и пела:
      Зеленые волны и серый туман.
      Прилив все сильнее и ветер пьян.
      Зеленый прилив и серый отлив и рваные облака.
      А море само по себе всегда.
      Померкшие воды, серебряный воздух кругом.
      Пучина сквозь тучи мерцает ночным серебром.
      Буря сметает серых камней облака.
      А море само по себе всегда.
      Море все рушит, стремительный воздух везде.
      Стихия бушует на небе и на воде,
      И ветер срывает брызги, швыряет их в облака.
      А море само по себе всегда.
      И ветер во мне, и небо во мне,
      Темнеющие от звезд, светлеющие при луне.
      Я разрываю волны, я ворошу облака.
      А море во мне навсегда.
      Глава семнадцатая
      I
      Весной Томмалтах Мак-Доннгали возвратился в Ис. Он снова приехал по торговым делам и снова не в поисках наживы, а чтобы опять побывать в этом городе. Когда он снова получил приглашение во дворец, сбылась его самая необузданная мечта: там, в первый же свободный день, принцесса Дахут предложила ему показать город. Сердце его колотилось. Эту ночь он провел без сна.
      Она провела его по таким местам, куда он никогда не чаял попасть. Весталке в первом поколении везде был доступ. Полдень застал их на Водяной башне, где бывали только астрономы и философы.
      Он с почтением изучил установленные там инструменты и принялся осматриваться. Ниже парапета, за цветущей долиной, изгибалась городская стена. К ней примыкал украшенный колоннами так называемый Дом Звезд с красной черепичной крышей. Неподалеку возвышались зеленые сады Илвена потир для еще более прекрасного храма Белисамы. Эту часть города украшали храмы и особняки. К Форуму вела оживленная и величавая дорога Лера. В безоблачное небо устремились башни. За морскими воротами поднималась бело-голубая вода, на горизонте виднелся святой Сен. Над ним кружили бесчисленные птицы.
      Его взгляд снова вернулся к Дахут. Она стояла рядом с ним и тоже смотрела вдаль. Пахло солью и цветами, на прохладном ветру ее тонкое платье облепило стройную фигуру. Он заметил, что за год ее бедра и грудь еще больше округлились. Ветер трепал ее янтарные волосы, и казалось, что они вобрали в себя солнечный свет.