I

Что-то странное творилось около Муму, не говоря уж об остальной части Эриу. Говорили, что в эту самую южную часть Пятого королевства ушли дети Дану после того, как их разгромили потомки жителей Эриу и Ибера; теперь их король обосновался на горе Светловолосых Женщин, за равниной Фемен. Местные жители больше поклонялись богиням, чем богам, и верили, что пресмыкающиеся перед ними смертные станут наследниками их королевских дворцов. Женщины-друиды, женщины-поэты и колдуньи упражнялись в своем искусстве наравне с мужчинами, а порой и превосходили их. Здесь, помимо всего прочего, считалось кощунством после наступления темноты выходить на улицу в канун праздника костров и дня шамана, когда двери между мирами открыты, и через них вылезают мертвецы и разная другая нечисть.

Горы огораживали Муму глухой стеной. Здесь тоже шла торговля, но меньше, чем где-либо, и война с жителями Кондахта, Койкет Лагини или Мидой редко заходила дальше перепалки. Улады были далеко на севере; вряд ли о них тут слышали. Мужчины в Муму носили с собой немыслимое количество оружия, похваляясь друг перед другом. В то же время в тихие бухты из-за моря приходили торговые суда — в таком количестве, какое соседним королевствам даже не снилось. Римские товары поступали даже из Аквитании: вино, постное масло, стеклянные, глиняные изделия; их обменивали на золото, мед, пчелиный воск, меха, шкуры. А также на роскошные ткани, изготовленные в Исе. Шотландская земля, располагавшаяся ниже Муму, получила свое название не от пиратов Эриу, а от мирных гостей — рыбаков из Миды. Христианская вера впервые укрепилась на этом острове среди их потомков, которые заявили, что здесь побывали некоторые из апостолов Господа.

Когда Лугтах Мак-Айллело был королем объединенных племен, миссионеры еще не достигли суровых земель, лежащих за горой Светловолосых Женщин. Потом поэты поведали, как их нашла Феделмм, дочь Моэтайре из Корко-Охе. Ей повиновались не только воины, она была сильной колдуньей. Легенда гласит, что была у нее подруга — воительница Больсе Бен с Альбы. Возможно, чтобы заключить мир, Больсе нашла Лугтаха и потребовала, чтобы он лег с ней. Он не смог ей отказать, и так появился Конуалл Мак-Лугтахи. Когда он родился, его отец находился далеко, но рядом оказалась Феделмм, которой мать и отдала его на воспитание.

Феделмм забрала ребенка домой. На следующую ночь в ее доме должен был состояться шабаш. Чтобы Конуалл им не помешал, она спрятала его в углублении под камином. Одна из ведьм принюхалась и сказала: «Я не трону никого, кто ниже очага». При этих словах вспыхнул огонь и обжег ухо мальчика.

Говорят, отсюда и появилось его прозвище — Коркк, то есть Красный; но другие говорят, что его так назвали из-за цвета волос. Он также прославился как Конуалл Мак-Ларек, потому что его приемную мать прозвали Лаир Дерг — Красная Кобыла.

Как-то пришел к ней пророк, который посмотрел на ладонь мальчика и сказал: «Если сможешь, всегда освобождай всех пленников, которых ты встретишь, и твой народ приумножится, и твоя слава возрастет». Конуалл едва понял его слова, но всю свою жизнь он следовал этой заповеди.

Так возникли легенды. Они не рассказывали, почему Феделмм вскоре передала воспитанника Торне Эсесу. Вероятно, она хотела оградить ребенка от окружавших ее темных сил.

Торна был самым выдающимся поэтом того времени, он вникал во все и, уж если обнаруживал в ком-то задатки, то не давал им зачахнуть. У него уже был ученик — Ниалл Мак-Эохайд, сын короля Миды. Он спас ребенка от неистовой злобной новой жены короля — Монгфинд, ведьмы-королевы из Муму.

Конуаллу было года три-четыре, когда Торна посчитал, что Ниаллу пора вернуться в Темир, уверяя, что мальчик не погибнет, как всем казалось, а наоборот, заявит о своих правах. Монгфинд больше не могла причинить ему вред. Однако после смерти его отца ей удалось добиться, чтобы ее брат, Краумтан Мак-Фидаси, стал королем.

Будучи человеком более добрым, чем его сестра, в целом он правил неплохо. Его беда заключалась в том, что он был бездетен. Услышав о Конуалле, который приходился ему двоюродным братом, он послал за мальчиком, намереваясь его усыновить. Торна отпустил Конуалла, увещевая его не забывать о возложенном на него долге нести добро.

Новоприбывший вскоре крепко сдружился со старшим Ниаллом, а повзрослев, отправился вместе с ним на войну. Сражаясь в Койкет Лагини, они взяли пленника, который оказался образованным человеком. По этой причине Конуалл убедил Ниалла отпустить того, не требуя выкупа.

Дружба, возникшая между принцами, не давала покоя злобной Монгфинд. Ниалл к тому времени стал слишком силен, в его войске находилось слишком много людей, и она не могла его свергнуть. Ей не составило бы труда нарушить и без того хрупкое перемирие и позволить ему отомстить за то зло, которое она причинила ему и его матери, Каренн. Но ей удалось хитростью настроить Краумтана против Конуалла. В конце концов раздосадованный король решил избавиться от юноши.

Он не мог убить своего воспитанника дома. Монгфинд нашептала ему, чтобы он отправил Конуалла в Альбу, передать послание вождю племени пиктов, который должен был заплатить ему дань. В качестве прощального подарка Краумтан дал Конуаллу щит, на котором огамическими письменами были вырезаны слова. Конуалл с благодарностью его принял.

Переправившись через Северный канал, он разбил лагерь на берегу и решил отдохнуть. Кого же еще могла послать ему судьба, как не ученого, которого он некогда освободил? Конуалл поприветствовал его и вскоре уснул. Гость прочел вырезанные на щите слова, предназначавшиеся для вождя племени пиктов: «Тот, в чьих руках этот щит, должен быть убит». Ученый переправил письмена. Когда Конуалл добрался до места назначения, его радушно приняли и даже женили на дочери вождя.

Такова история. И было бы опрометчиво противоречить поэту. Голую правду можно облачить в какие угодно слова. Эта легенда — мудрый способ рассказать о том, как Конуалл Коркк попал в беду у Темира и ему волей-неволей пришлось расстаться с тем немногим, что у него было. Но в изгнании он стал высокопоставленным лицом.

О Ниалле поэты сообщают, что после того как Краумтан и Монгфинд отравили друг друга вином, он стал королем Миды. Вскоре он отправился на войну, сражался в Эриу и прославился.

Конуалл Коркк с женой четыре года прожили среди своего народа. Он взял с мужчин клятву на верность и отправил их биться вместе с Ниаллом, яростные атаки которого отражал Максим. Потом он привел их в страну ордовиков и селуров. Великое множество шотландцев поселилось здесь, когда ослабло могущество римлян.

Постепенно события приняли иной поворот. Перед тем как покинуть Вал, Максим послал своего друга Кунедага, принца вотадинов, собрать налоги в той части Британии. Оказавшись между ним и Вторым легионом, стоявшим у Иска Силурум, шотландцы поняли, что уже не смогут захватить эту землю, поскольку их потери возросли, но они должны сражаться хотя бы за то, что у них осталось. Конуалл Коркк стал их военачальником. Они часто совершали набеги в глубокий тыл римлян, который те считали недосягаемым для врага. Конуалл обогатился.

Он был в своем роде внимательным человеком. Возможно, этому научил его Торна. Где бы он ни проходил, всегда тщательно разглядывал окружающие вещи и снова и снова старался их припомнить. Он рассматривал поля, поместья, города, крепости — инструменты, механизмы, книги, законы, в которых смысл господства и истории ощущался значительнее, чем это можно было представить в Эриу. Пленные, которых он отпускал, вернувшись домой, хорошо отзывались о нем. Со временем перемирие и торговля с Конуаллом стали так же возможны, как когда-то война. Когда он приезжал в центр Римской империи, его забрасывали вопросами, а римлян, отважившихся побывать в его владениях по сугубо мирным делам, он встречал радушно и обеспечивал им защиту.

Вряд ли он стремился войти в состав их империи. Он прекрасно понимал, что делает это ради себя. К тому же он все больше и больше тосковал по родной земле. Но богатство и знания, которые он здесь обретал, не давали ему вернуться.

II

В полдень легионеры увидели Ис. Солнце и небо были по-зимнему тусклыми, но сквозь редкие облака слабо пробивался свет. Трава на не запаханных краях поля была еще более сухой, чем на склонах гор. Низвергаясь с высот, вода переливалась аметистами, бериллами, кремнем, серебром. Ее шум перекрывал завывания ветра, в морозном воздухе пахло солью и водорослями. Там, между обрывами, возвышались светившиеся, с красноватыми стенами, башни. Из-за высокого прилива морские ворота закрыли, о зубчатые стены бился прибой. Они вернулись домой.

Солдаты повеселели. Грациллоний поскакал вперед, дав сигнал ускорить шаг. По мостовой загрохотали сапоги. Выйдя на Аквилонскую дорогу, люди увидели впереди мыс Pax, где позади густо поставленных надгробий мерцали тусклые маяки. Но вскоре дорога свернула на север и пошла под уклон, в долину. Их заметили; из домов, с полей, фруктовых садов, посаженных на холмах, раздались крики радости. Часовые увидели их издалека и затрубили в трубы. У амфитеатра, стены которого загораживали девственный лес, Аквилонская дорога снова повернула на запад. Оттуда она вела мимо кузниц, кожевенных заводов, плотницких мастерских и привела к Верхним воротам.

«Король! Король!» — ликовала толпа. Грациллоний почувствовал резь в глазах. Он с трудом сдержался. Неужели они действительно его любят? Среди водоворота лиц он узнал Херуна — моряка, Маэлоха — рыбака; нескольких мужчин, которые сопровождали его в походе против шотландцев; виноторговца, который однажды возместил ему убытки, нанесенные обманщиком торгашом в Кондат Редонум; женщину, которая как-то пожаловалась на оскорбления мужа; младших суффетов — старшие должны были оставаться во дворце, чтобы официально принять его там.

— Поход закончен! — крикнул он.

Солдаты вышли из строя и бросились в толпу в поисках товарищей и возлюбленных.

Грациллоний двинулся дальше. Импровизированная охрана из дородных простолюдинов быстро, но не всегда вежливо расчищала ему путь. Давка прекратилась лишь тогда, когда он свернул с дороги Лера на причудливо извивающиеся улочки, где стояли дома зажиточных граждан. Ходить туда никому не возбранялось, но у жителей Иса было сильно развито чувство приличия, и он никого там не встретил.

У главного входа во дворец он спешился, передал коня разволновавшимся слугам и зашагал через сад к зданию скромных размеров. Вокруг, качаясь на ветру, перешептывались обнаженные деревья и кусты. Он поднялся по лестнице, вдоль которой стояли скульптуры кабанов и медведей; под сводом парил позолоченный орел, творения Тараниса. Широко распахнулись медные двери с замысловатым узором, и он вошел в переднюю.

Все уже стояли там: его королевы и их дочери — и Дахут рядом с Квинипилис. О, Митра, как же выросло дитя, как серьезно ее личико в ореоле пышных золотистых волос! Были там и люди из Совета, поодаль толпились слуги. Он остановился, бренча доспехами, поднял руку и нараспев произнес:

— Приветствую вас, леди и достопочтенные члены Совета.

Сердце его гулко стучало, он едва сдерживал слезы, навернувшиеся при виде девочки, так похожей на Дахилис.

На вельмож он не обращал внимания. Пока не обращал. А что же галликены? Бодилис одарила его неизменно безмятежной улыбкой. По тонкому лицу Иннилис текли слезы, она прижималась к сдержанно кивнувшей Виндилис. В церемонном приветственном жесте Ланарвилис теплоты было больше. Малдунилис взвизгнула от восторга — она была очень впечатлительна. Во взгляде Форсквилис сквозило замешательство, два месяца назад она родила ребенка. Как же постарела Квинипилис; она опиралась на палку, и сжимавшие набалдашник руки дрожали, узловатые больные пальцы исхудали, а подбородок стал еще острее. Фенналис уже не казалась такой полной, как прежде, и стала похожа на поблекшее яблоко. Гвилвилис застенчиво стояла позади, прижав к груди новорожденного ребенка; старшая дочь цеплялась за ее юбку.

К нему подошли трое: Сорен Картаги — Оратор бога Тараниса; Ханнон Балтизи, Капитан бога Лера, и Форсквилис, которую девять служительниц Белисамы, вероятно, выбрали своей представительницей.

— Трижды приветствуем тебя, король, добро пожаловать в Ис, наш город, — проговорили они хором. — Надеемся, ты и впредь будешь среди нас.

— Благодарю вас, — сказал Грациллоний. У него неожиданно пересохло в горле. Чтобы смягчить атмосферу, он произнес: — Именно это я и собираюсь сделать. Похоже, вы тщательно готовились к моему приезду.

Форсквилис кивнула. Он встретился с ней глазами и тоже кивнул. Последние три ночи, когда его отряд разместился лагерем на ночлег, их преследовала тень огромной совы.

— Как вы поживаете, вы и город? — спросил он.

Сорен пожал плечами.

— Рассказать особо нечего. Теперь это не имеет большого значения.

— Что ты имеешь в виду? — настаивал Грациллоний.

— Не будем портить встречу, — на редкость сердечно произнес Ханнон. — Это подождет. Настоящие новости принесли вы, какими бы они ни были.

— Новостей много, — Грациллоний перевел дыхание. — Сразу и не расскажешь. Надеюсь, вскоре вы согласитесь со мной, что поход оказался плодотворным, кое-что вам может показаться печальным. Бодилис, я навестил Авсония. — Она просияла. — Остальное, что я имею вам сообщить, займет много времени и требует тщательного осмысления. Лучше отложим это до завтра или на другой день.

Сорен открыл рот, словно пытаясь возразить, но Форсквилис его прервала:

— Мы понимаем, — сказала она. — Если нам сию минуту не угрожает опасность, глупо все усложнять. Идемте, начнем пир, который мы устроили в честь короля.

III

После празднества все ушли, а она осталась.

В тайне Грациллоний на это надеялся. После месяцев воздержания в нем бушевала кровь. Ушли прочь призраки, воспоминания о поражении в Тревероруме, страх перед наказанием за грехи. Из девяти королев Форсквилис была самой страстной и самой искушенной.

В спальне, освещенной свечами, он склонился над колыбелькой малышки Ниметы и на мгновение его захлестнул невероятный восторг. (Ведь он не смог обнять Дахут.) Мать, мурлыкая, крепко прижалась к нему.

Они сорвали друг с друга одежды. Его ослепила красота королевы. Он никогда не знал: то ли она его изнурит, то ли он ее. Он с рычанием вошел в нее, и ее бедра сомкнулись под ним, как море.

После второго раза, насытившись друг другом, они лежали и разговаривали, собираясь с силами. Он полусидел, опираясь на подушку у изголовья кровати. Она лежала на его руке, янтарные волосы Форсквилис рассыпались по его груди. От нее исходило тепло и необузданность.

— Как я по тебе скучала, Граллон, — тихо проворковала она.

— Я тоже скучал по тебе.

Его рука покоилась на груди женщины. Полная молока, она горделиво возвышалась над стройным телом. От света ее белая кожа казалась золотой.

— Не сомневаюсь, — ответила Форсквилис. — Особенно после…

Она не договорила и рассмеялась. Но сразу испуганно поднесла палец к губам:

— Нет, не будем об этом говорить. Жеребцы остаются жеребцами, за что я очень благодарна госпоже Любви.

— Существует ли что-нибудь, о чем ты не знала бы? — он умиротворенно потянулся.

Она спокойно ответила:

— Многое. Политики и боги… — ее взгляд устремился к закрытому окну: неужели поднялся ветер? — Ты вернулся еще печальнее, чем до отъезда. Почему?

Странно, но не было ничего необычного в том, что он признался этой женщине-кошке, словно она была мужчиной или мудрой Бодилис: «Максим, император Максим. Я в нем ошибся. Он живет не ради Рима, а ради господства. Он хочет обрести власть не только над телом, но и над душой».

Запинаясь, он рассказал ей все, что видел и испытал. Форсквилис прижималась к нему.

— Как видишь, Ису грозит опасность, — закончил он. — И тебе, и всем твоим сестрам. Максим намерен уничтожить то, что он называет колдовством, искоренить его и предать огню.

— И ты должен вырывать за него сорняки? — тихо спросила она, не глядя.

— Я король Иса, и не сделаю этого. Наконец-то я узнал правду… Но я не могу пойти на Рим! — закричал он.

От его крика Нимета проснулась и расплакалась. Форсквилис выскользнула из постели, взяла ребенка, успокоила и покормила ее — образцовая молодая мать. Потом невозмутимо спросила:

— Что ты собираешься делать?

— Я знаю, чего не собираюсь делать, — Грациллоний стукнул кулаком. — Я много думал. У нас есть два-три года передышки. Максим должен обеспечить безопасность границы, проходящей по Ренусу, и договориться с Валентинианом. Да, и еще с Феодосием в Константинополе.

— А за это время, — сказала она, с улыбкой глядя на ребенка, — многое может случиться.

Он кивнул.

— Надеюсь на это. Ис стал центром обороны Арморики. Если нам удастся сплести сеть из союзных государств, мы выстоим. У нас множество могущественных друзей в империи. Он оставит нас в покое.

— Я думала о том, что могло случиться с Максимом, — проговорила она.

Он вздрогнул.

Форсквилис выпрямилась, пристально посмотрела на него и отрывисто сказала:

— Эти дела могут подождать и до завтра. Нас ждет третий праздник. Сегодня ночью ты будешь крепко спать.

Он почувствовал, как в нем поднимается желание.

— Мы можем лечь попозже. — Она покачала головой:

— Нет, это неразумно. Тебе нужно отдохнуть, мой король. За время твоего отсутствия накопилось много дел.

— Каких?

— Ничего серьезного. Но если их отложить, это может оскорбить Тараниса. — Королева нахмурилась. — Да, мы же тебе не сказали. После твоего отъезда явился претендент на трон. Мы вынуждены были впустить его в дом, накормили, предоставили ему женщин и другие развлечения, достойные короля. Так прошло несколько месяцев. Пора кончать этот фарс.

Грациллоний сел. Его мускулы напряглись.

— Я буду биться с ним насмерть. — Форсквилис снова засмеялась:

— Нет, в этом нет необходимости, хотя таков ритуал. Это — жалкий озисмиец. Он прослышал, что король будет долго отсутствовать, и решил, что нужен новый претендент, воспользовался этим, намереваясь тайком ускользнуть перед твоим возращением. Но я это предвидела и предупредила Сорена, который приказал незаметно присматривать за ним. Когда сегодня пришла благодатная весть о твоем возвращении, он попытался сбежать, но его схватили. Завтра утром ты его убьешь, и на этом все кончится. Ритуал будет соблюден.

Она осторожно положила мирно посапывавшего ребенка в колыбель, подошла к кровати и поправила ее.

— Надеюсь, теперь ты готов? — прошептала она. — Мы будем любить друг друга долго-долго.

IV

Дождь лил всю ночь. К утру небо, море, холмы поглотила холодная морось. В Священном лесу с оголившихся ветвей дубов ручьями стекала вода, увлекая за собой прошлогодние листья. Красный дом на краю рощи напоминал сгусток свернувшейся крови.

Сорен в облачении священника, шестеро моряков, лошади и гончие были наготове. Они охраняли Орнака, осмелившегося опустить молоток на бронзовый щит, висевший во дворе.

Боевая упряжка центуриона легко подкатила к дому. Грациллоний спешился и направился к портику. На колоннах щерились гротескные идолы. В тени под крышей он увидел своего противника. Орнак был не слаб, как казалось Форсквилис, но костляв, кольчуга свисала прямо до дрожащих колен, шлем угрожал соскользнуть на нос. Он дрожал не столько от холода, сколько от страха.

— Приветствуем, — крикнули мужчины и слуги королю.

Орнак бросился к нему.

— Прошу вас, — взмолился он, — простите, я совершил ошибку, я сдаюсь, я унижен, делайте со мной, что хотите…

— Позвольте нам сопровождать вас, господин, — попросил моряк. — И вам не придется за ним охотиться, — хихикнул он.

— Нет, это недостойно. Так не делается, — заявил Сорен. — Мы обвяжем ему веревку вокруг талии, а ее конец отдадим вам, мой господин, — и проворчал: — Пока ты, негодяй, не найдешь в себе мужества сдохнуть, как этого хочет Таранис.

— У меня престарелая мать, господин, я посылал ей деньги, без меня она умрет с голоду, — рыдал озисмиец. Его штанина потемнела и прилипла к ноге: он обмочился.

Грациллоний ожидал прямой схватки, как с багаудом, но понял, что обманулся. Он сглотнул.

— Это будет не бой, а убийство, — вымолвил он. — Господь это не одобряет. Я принимаю его капитуляцию.

Орнак, плача, пал на колени, обнимая ноги короля. Его оттащили стражники.

— Но, господин, — сказал потрясенный Сорен, — это существо претендовало на трон. Хуже того, он сделал это из вероломства. Убейте его, во имя господа Бога.

Грациллоний вспомнил Присциллиана.

Но он был королем Иса, а перед ним стоял мошенник, попавшийся на нечестной игре.

— Хорошо, — сказал он, — давайте, по крайней мере, быстрее с этим покончим.

Помолившись Таранису, они обвязали вокруг талии Орнака веревку. Грациллоний отвел шатающегося самозванца в сторону, и они остались одни. В кронах деревьев шумел дождь, смывая капавшие на доспехи слезы. Под ногами шелестели отмершие листья. Грациллоний развязал веревку, сделал шаг назад, вытащил меч и взял щит.

— Готовься, — сказал он.

Орнак вздрогнул и выставил вперед длинный, немецкой стали, клинок. Он отказался от щита, впрочем, который никому и в голову не пришло предложить ему, а он от ужаса побоялся попросить.

— Наступай, — сказал Грациллоний. «Давай же!» — мысленно кричал он. — Ты можешь победить. Ты можешь стать новым королем Иса, — он подивился собственной лжи.

— Отпустите меня, — взмолился Орнак. — Я не хотел ничего дурного. Я никому никогда не причинил вреда. Отпустите меня, и боги вас возблагодарят.

«Только не боги Иса, — подумал Грациллоний. На мгновение он смешался: — Ведь в глубине души я их не почитаю. Почему я должен это делать?»

Железный ответ: «Потому что, если я открыто пойду против их воли, то уничтожу сам себя, свое царствование, все, о чем мне поручено заботиться».

Орнак взвыл и бросился бежать. «Он меня перехитрил!» — подумал Грациллоний и ринулся за ним. Его противник развернулся, поднял меч и принялся яростно им размахивать. Его слабый удар Грациллоний отразил щитом. Прямо перед ним оказалась тонкая шея его противника. Он ударил.

Орнак умер не сразу. Истекая кровью, он с криком упал на землю. Когда Грациллоний наклонился, чтобы из жалости добить его, он отмахнулся.

Грациллония стало рвать.

Когда приступ тошноты закончился, Орнак затих.

Грациллоний стоял под дождем, снова и снова вонзая в землю клинок, чтобы смыть с него кровь. Перед ним возник образ Авсония, который сказал ему: «То, что ты рассказал, заставило меня задуматься: почему Ис не может стать центром мировой цивилизации?».

«Я не убийца! — крикнул он в пустоту и холод. — Я солдат. Боги, отнявшие у мира Дахилис, пошлите мне честных врагов. Если вы надо мной смеетесь, то почему я должен проливать за вас кровь? Таранис, Лер, Белисама, берегитесь. Я взываю к Митре, чтобы настал ваш последний день, к Митре, властелину света».

I

С юга надвигалась весна; она вдохнула жизнь в голые сучья, и у них распустились листья, по всей Арморике выросла свежая трава, распустились нежные цветы. Солнечные лучи и облака словно преследовали друг друга — ливни сменялись радугой, стоило стихнуть ветру, как в голубом небе появлялись огромные паутины облаков. На лугах, удивляясь этому великолепию, паслись ягнята, телята, жеребята. Женщины снова открыли окна и скребли накопившуюся за зиму грязь; фермеры пахали на быках землю, моряки расправляли паруса.

День пришел и в дом королевы Виндилис. Приехала Фенналис, она с ней поздоровалась и проводила ее в комнату. На столе уже стояли напитки — только вино, лежали хлеб, сыр и, разумеется, устрицы в открытых раковинах.

Закрыв дверь, женщины поклонились статуэтке Белисамы в образе дикой охотницы, стоявшей в нише.

— Садись, — сказала Виндилис. — Располагайся. Как живешь?

— Из-за вечно меняющей погоды меня совсем замучил ревматизм, но в это время года люди так часто болеют, что о себе подумать уже не остается времени.

Фенналис была известной целительницей, второй после Иннилис. Ей не хватало такта, каким обладала последняя, но она была добра и имела богатый опыт. Она опустилась на кушетку, откусила хлеб, хлебнула вина и хихикнула:

— Я знаю, ты станешь требовать от меня вежливых вопросов.

Но стоило ей взглянуть на собеседницу, ее веселье тотчас улетучилось. Виндилис, как всегда, была одета просто, как и полагалось людям ее ранга: сегодня на ней было шерстяное платье жемчужного цвета с голубой отделкой и массивная гранатовая брошь на груди. Волосы гладко зачесаны назад, черные, как вороново крыло, косы оживляли вплетенные в них белые ленты. В зеленоватом свете окна ее глаза казались огромными.

— Спасибо, что пришла, — сказала она, ничуть не смягчив голос. — Надеюсь, ты понимаешь, что дело очень важное.

На курносом лице Фенналис появилось озадаченное выражение. Она пригладила выбившиеся из-под гребня седые волосы.

— Почему ты обратилась ко мне? Ты же знаешь, я не особо умна и не слишком сильна. Если я смогу тебе помочь, то, конечно, постараюсь.

— Я беременна, — сказала Виндилис. Фенналис привстала и залпом осушила вино.

— Что? Это же чудесно.

— Скоро посмотрим. Вчера Иннилис осмотрела меня и убедилась, что симптомы верны. Ребенок родится накануне зимнего солнцестояния.

Фенналис немного подумала и тихо спросила:

— И что тебя тревожит? Если захочешь, ты можешь избавиться от него с помощью Цветка. Ты немолода, но вынослива, как рысь. Бояться нечего.