— Ничего, — ответил он и после небольшой паузы добавил: мисс.
      Одарив его дежурной улыбкой, девушка предложила сесть.
      — Доктор просил извинить, мистер Элдерман, но вчера он никак не мог вас принять.
      — Ничего страшного.
      — Он освободится через десять минут.
      Четверть часа спустя Фред сидел перед доктором Буном и беспомощно смотрел на внушительных размеров грузную фигуру откинувшегося в кресле представителя медицинской науки.
      — Что, Фред, нездоровится?
      Он объяснил ситуацию.
      Радушная улыбка доктора по мере рассказа прошла через несколько стадий: от откровенно удивленной вначале она становилась постепенно застывшей и вежливой, затем неестественно напряженной и наконец исчезла совсем.
      — И это действительно правда?
      Фред мрачно опустил голову.
      — Je me laisse conseiller.
      Густые брови мистера Буна взлетели вверх.
      — И в самом деле французский. Что вы мне сказали?
      Фред проглотил подступивший к горлу комок.
      — Я сказал, мне нужен совет.
      — Фу-ты, ну-ты, палки гнуты, — нараспев проговорил доктор и закусил нижнюю губу, — фу-ты, ну-ты, чудеса… — Он встал и принялся ощупывать пальцами голову Фреда. — Никаких ударов, травм в последнее время не было?
      — Нет.
      — Хм-м, интересно. — Руки доктора Буна оставили голову пациента в покое. — Ни шишек, ни трещин, на первый взгляд, не наблюдается. — Он нажал кнопку, вошла мисс Маккарти. Направьте на рентген.
      Рентген, однако, ничего не дал.
      Вскоре они снова сидели за тем же столом, друг напротив друга.
      — Невероятно, но факт, — подвел итог доктор, на что Фред только сокрушенно вздохнул. — Советую не принимать это слишком близко к сердцу. Право же, не вижу особого повода для беспокойства, Фред. Ты у нас теперь — чудо-ребенок, но что из этого?
      Дрожащие пальцы Фреда теребили усы.
      — Но почему? Зачем? Какой в этом смысл? Признаюсь, меня это пугает.
      — Ерунда, Фред. Нонсенс. Ты в отличном состоянии, и я гарантирую…
      — Но что будет… — Фред запнулся, — что станет с моим мозгом?
      По-прежнему закусив губу, доктор Бун попытался утешить сидящего перед ним человека. Он усмехнулся, пригладил волосы, стукнул ладонью по столу и сказал:
      — Об этом бы я тоже не беспокоился. Знаешь что, Фред, дай я подумаю, хорошо? Посоветуюсь с коллегами, мы проанализируем… А потом я дам тебе знать, договорились?
      Провожая пациента до дверей, он добавил:
      — А пока мы этим занимаемся, постарайся отвлечься. Повторяю: повода для беспокойства нет.
      Тем не менее, когда доктор Бун, вернувшись к столу, снял трубку и начал набирать номер, лицо его было довольно встревоженным.
      — Фетлок, это ты? У меня для тебя задачка.
      Ноги принесли Фреда в бар «Уиндмилл», скорее, по привычке, чем из необходимости забыться и что-нибудь выпить. Ева упорно настаивала на том, чтобы он остался дома, полагая, что причиной всему переутомление на работе, Фред же, в сотый раз повторяя, что со здоровьем у него все в порядке, воспротивился и, бросив с порога: «Au revoir», поспешно свалил от семейного очага.
      В привычной компании Гарри Балларда и Лу Пикока он проглотил первую пинту, не проронив ни слова, рассеянно внимая пространным рассуждениям Гарри о том, почему им не следует голосовать за кандидата в законодатели Милфорда Карпентера.
      — Он, напрямую связан с Москвой, говорю я вам, — твердил Гарри, — еще парочка таких типов в высшем эшелоне власти, и нам крышка. Вспомянете мое слово. Что скажешь, старина? хлопнул он по плечу рассматривавшего пивные узоры Фреда.
      На этот раз Фред рассказал все как есть. Признался, как если бы подцепил какую-нибудь заразу.
      Лу Пикок недоверчиво вылупился.
      — Так, значит, вон оно в чем дело. А уж я тогда грешным делом подумал…
      Фред несколько раз утвердительно кивнул головой.
      — И ты нас не разыгрываешь? — спросил Гарри. — Ты теперь все-все знаешь?
      — Почти.
      Глаза у Гарри хитро заблестели.
      — А что, если я задам вопрос и ты не ответишь?
      — Буду только рад, — голос у Фреда был усталый и невыразительный.
      Гарри воссиял.
      — О’кей, дружище! Я не буду из тебя вытягивать, что ты знаешь об атомах, и тем более о всяких сложных веществах, а просто попрошу рассказать о местности, где я родился. Ну-ка, давай, что там между городками О’Сабле и Тарвой? — Весьма довольный собой, он стукнул кулаком по стойке.
      Засветившаяся было на лице Фреда Элдермана надежда сменилась унылым разочарованием. Он начал, как добросовестно вызубривший домашнее задание школьник:
      — Если ехать от О’Сабле в направлении Тарвы, то путь ваш пройдет до типичным равнинным землям, пересеченным оврагами, которые некогда покрывали девственные сосновые леса. В те времена на дорогах часто можно было встретить знаки, предупреждающие о появлении дикого оленя, теперь же сохранился лишь негустой подлесок, состоящий из дубков, сосен и тополей. С тех пор как заготовки леса резко снизились, одним из основных занятий местного населения стал сбор черники.
      У Гарри отвисла челюсть.
      — А зная о том, что ягоды в изобилии появляются после лесных пожаров, — продолжал Фред, — местные жители устраивали пожары специально, и в результате местности был внесен немалый ущерб.
      — Враки! — Гарри не выдержал и угрожающе приподнялся со стула. — Грязное, вонючее вранье!
      Фред замолчал.
      — И ты еще смеешь шляться по барам и всем такое рассказывать? И ты называешь это знанием местности, где я родился? Да это же гнусные выдумки.
      — Уймись, Гарри. Не кипятись, — осадил приятеля Лу.
      — Хорошо, я сяду. Но пусть он скажет, где он такого нахватался?
      — Я никому ничего не говорил, — попробовал оправдываться Фред, — ничего нигде не рассказывал. Это как будто… как будто я это где-то прочитал и запомнил.
      — А-а, то-то же… — Гарри нервно вертел в руке стакан.
      — Неужели ты и вправду все-всезнаешь? — отчасти от страха, а отчасти для того, чтобы разрядить обстановку, спросил Лу.
      Фред посмотрел в пол.
      — Боюсь, что так.
      — И это никакая не… никакой не фокус?
      — Хорош фокус, — печально усмехнулся Фред, — разве я способен на фокусы?
      Коротышка Пикок что-то быстро соображал.
      — А не ответишь ли ты мне, — вкрадчиво осведомился он, чем отличаются от остальных оранжевые розы?
      И снова с выражением унылого разочарования Фред Элдерман забубнил:
      — Оранжевый у роз не является коренным цветом, а представляет из себя смесь красного и розового различной яркости с желтым. До появления штамма «Пернация» оранжевых роз было очень и очень мало; все оранжевые, абрикосовые, коралловые розы, а также цвет «серна» переходят со временем в более или менее выраженный розовый, а некоторые приобретают совершенно чудный оттенок, известный под названием «бедро испуганной нимфы».
      Лу Пикок сидел словно пораженный молнией.
      — Нет, вы только послушайте!
      — А что тебе известно про Карпентера? — задиристо надул щеки Гарри Баллард.
      — Милфорд Карпентер, родился в Чикаго, в 1898 году, штат Илли…
      — Ну хватит, хватит. Ты думаешь, я сильно им интересуюсь? Да он же красный, комми — и этим все сказано.
      Но Фреда словно прорвало.
 
      — В политической кампании успех зависит от целого ряда аспектов, как то: личность кандидата, выдвигаемая программа, отношение к нему прессы, экономические группировки, традиции конкретного региона, опросы общественного мнения…
      — А я говорю он — красный! Карпентер — комми, — драчливо наступал Гарри.
      Его опять остановил Лу.
      — Но ты же сам за него голосовал на прошлых выборах, если мне память не…
      — Я неголосовал! Ты понял?! — Гарри покраснел, лицо у него покрылось потом.
      Фред Элдерман словно того и ждал.
      — Запоминание определенных вещей в искаженном виде, извращение фактов есть свойство человеческой памяти, известное под определениями «патологическая склонность ко лжи» или «мифомания».
      — Ты хочешь сказать, что я — лжец? Отвечай, Фред!
      — Это явление отличается от обычной лжи тем, что говорящий и сам начинает верить в то, что он себе вообразил и…
      Уже поздно ночью, когда они с Евой сидели вдвоем на кухне, она спросила:
      — Откуда у тебя этот синяк под глазом? Ты дрался? И это в твои-то годы?
      Но Фред посмотрел на жену так, что она сразу кинулась к холодильнику, достала лед и, усадив мужа к свету, приложила кусок к больному месту, а он, пока Ева это делала, рассказал, что произошло.
      — Чего ты с ним связался? — ругалась она. — Ему бы только кулаки почесать, забияка чертов!
      — Перестань, Ева. Он не виноват вовсе. Это я его оскорбил, потому что я уже не знаю, что говорю. У меня все… я окончательно запутался, Ева.
      Посмотрев на сгорбившуюся фигуру мужа, она тяжело вздохнула.
      — Когда же наконец этот доктор Бун хоть что-нибудь сделает?!
      — Не знаю.
      Час спустя, вопреки протестам супруги, Фред Элдерман отправился убираться в библиотеке; но как только он переступил порог огромного абонементного зала, дыхание у него перехватило и, сжимая виски руками, Фред опустился на одно колено и тяжело простонал:
      — О Боже! Моя голова! Моя го-ло-ва!
      Боль отпустила не скоро, да и то лишь после того, как он посидел довольно долго внизу под лестницей, тупо разглядывая кафельные плитки пола; голова кружилась, раскалывалась, и ощущение у Фреда Элдермана было такое, будто он этим вечером противостоял на ринге чемпиону мира по боксу в тяжелом весе среди профессионалов и выдержал по крайней мере раундов тридцать.
 
      Утром пришел Фетлок. Артур Б. Фетлок, сорока двух лет, невысокий и крепко сбитый, возглавлял факультет психологии и, появившись в тот день у Элдерманов, был одет в просторный клетчатый плащ, а на голове у него красовалась шляпа с круглой плоской тульей и загнутыми кверху краями. Движения его дышали необыкновенной энергией, Фетлок не шел, а летел. Он вспрыгнул на крыльцо, перескочил через прогнившую доску и ударил пальцем по звонку.
      Дверь открыла Ева.
      — С кем имею честь?
      Объяснив вкратце цель визита и не заметив даже, как испугалась хозяйка дома, услышав в чем он специализируется, Фетлок поспешил заверить, что пришел исключительно по настоянию доктора Буна, после чего Ева провела его к мужу, объясняя на ходу состояние Фреда:
      — Приступ случился вчера ночью. Сегодня он еще не вставал.
      — О-о? — удивился Артур Фетлок.
      Когда Ева его представила и оставила с больным наедине, профессор Фетлок задал Фреду Элдерману целую серию быстрых вопросов. Фред отвечал, откинувшись на подушки; отвечал, как мог, конечно.
      — Этот приступ, или удар, как именно он произошел?
      — Не знаю, профессор. Я вошел в библиотеку и… как будто по голове меня стукнула бетонная глыба. Впрочем, постойте, точнее будет сказать не поголове, а вголову, в мозг.
      — Поразительно. А эти знания, которые вы, по вашим словам, приобрели за последнее время… они увеличились, возросли? Я имею в виду с момента этого злосчастного визита в библиотеку?
      — О, конечно, профессор. Я знаю больше, чем когда-либо.
      Артур Фетлок мягко постукивал растопыренными пальцами рук друг о друга.
      — Хорошо, проверим. Труд по лингвистике, автор Пей, стеллаж 9-Б, регистрационный номер 429-2. Процитируйте что-нибудь, пожалуйста.
      В первое мгновение Фред отрешенно уставился перед собой, но уже в следующую секунду слова полились из него сами:
      — Вначале Лейбниц выдвинул теорию, и он был в этом первым, согласно которой все языки произошли не от какого-то исторически известного источника, а появились как следствие прото-речи. В некотором смысле Лейбниц стал предшественником…
      — Достаточно. Очень хорошо, — прервал его Фетлок, — очевидно здесь мы имеем случай проявления спонтанной телепатии и ассоциированного ясновидения.
      — Что это значит?
      — Телепатия, мой дорогой Элдерман. Телепатия! Похоже на то, что вы начисто считываете содержание любой книги, которая попадается вам на пути. И не только книги, но и… Вы работали в отделении французского языка и заговорили по-французски; прибравшись у математиков — начали цитировать логарифмические таблицы, и так было с каждым факультетом, с каждой кафедрой, с каждым предметом и… с каждой ученой личностью. — Профессор задумчиво поджал губы. — Но к чему все это?
      — Causa qua re, — только и смог пробормотать Фред.
      — Да-да, хотел бы я это знать. Однако… — Артур Фетлок склонился вперед и прищелкнул языком. — О чем это я говорил?
      — Как вышло, что я столько всего выучил? Вернее…
      — Ну, видите ли, мой дорогой, это не так трудно, как кажется. Ни один человек еще не смог полностью использовать запоминающую способность собственного мозга. Мозг обладает ог-громным потенциалом. Так что возможно — именно это с вами и происходит. Ваш потенциал проявился и…
      — Но каким образом?
      — Спонтанно приобретенная телепатия и ясновидение плюс бесконечная удерживающая способность и неограниченный потенциал. — Профессор присвистнул. — Поразительно. Просто пор-разительно. А сейчас извините, я вынужден откланяться.
      — И что мне теперь делать?
      — Что? Да ничего, пользуйтесь этим. Это же абсолютно фантастический талант. Кстати, вот еще… хочу вас попросить. Если мы соберемся на факультете, в узком кругу, конечно, не согласитесь ли к нам прийти и поговорить? Неофициально, разумеется. Ну как, придете?
      — Но я…
      — Все будут шокированы. Ошеломлены. И я обязательно подготовлю статью для «Журнала».
      — Что это значит, профессор? — Фред Элдерман готов был разрыдаться.
      — Только не надо бояться. Мы вас не укусим. Подумать только, настоящее открытие! Феномен, равных которому нет в истории. — Артур Фетлок восхищенно хохотнул. Не-ве-ро-ят-но!
      Невысокий профессор ушел, а Фред Элдерман остался сидеть на кровати, как побитый. Неужели ничего больше не остается? Неужели его удел отныне — разглагольствовать и извергать бесконечные потоки непонятных слов, а ночами замирать от ужаса в ожидании чего-то необъяснимого? Может быть, для профессора это и интересно, может быть, это будет их лакомой интеллектуальной пищей и для его коллег, но для него — Фреда Элдермана — это мрачная и пугающая действительность, и чем дальше, тем страшнее.
      Зачем? Почему? Ни ответить на этот вопрос, ни уйти от него Фред не мог.
      Погруженный в невеселые размышления он и не заметил, как вошла Ева. Ева пересекла комнату, присела на одеяло, и только тогда Фред поднял на нее взгляд.
      — Что сказал профессор?
      Фред рассказал, реакция жены напоминала его собственную.
      — И все?! Пользоваться этим? — Она не в силах была скрыть свое возмущение. — Да что он за специалист такой?! Зачем только доктор Бун послал его? Не понимаю.
      Фред грустно склонил голову на грудь.
      Лицо его выражало такую растерянность, такой испуг, что Ева протянула руку и ласково погладила мужа по щеке.
      — Очень болит?
      — Болит внутри. В моем… — слово повисло на кончике языка. — Если рассматривать мозг как ткань, то можно сказать, что он обладает умеренной сжимаемостью и находится в постоянном окружении двух действующих начал, а именно: крови, которая в нем содержится, и окружающей его и наполняющей находящиеся внутри мозга желудочки спинномозговой жидкости…
      Усилием воли Фред заставил себя замолчать.
      — Да поможет нам Господь! — взмолилась Ева.
      — В своем труде «Аргументы против веры во Всевышнего» Секст Эмпирик утверждает следующее: «Люди, положительно полагающие, что Бог существует, заявляющие это, не могут не прийти к такому состоянию, в котором их самих можно будет обвинить в отсутствии набожности и благочестия, ибо…»
      — Прекрати, Фред!
      Фред видел жену как в тумане.
      — Да ты же не понимаешь, что говоришь. Верно ведь?
      — Верно, Ева. Ни черта не понимаю. Но Ева… что происходит?!
      Обхватив голову мужа руками, она нежно гладила его по волосам.
      — Ничего, родной. Успокойся. Все пройдет.
      Фред, однако, встревожился еще больше. За всесторонними, всеобъемлющими энциклопедическими познаниями он оставался все тем же простым, бесхитростным Фредом, каким был раньше. И ему было страшно.
      Почему это происходит?
      Получалось, что в результате чьей-то отвратительной шутки он превратился в губку и, как губка воду, поглощал, впитывал и всасывал бесконечные знания. Но придет момент, губка растянется и лопнет. Что тогда?
 
      Профессор Фетлок сам подошел к нему в понедельник утром в одном из университетских коридоров.
      — Здравствуйте, Элдерман. Я разговаривал с коллегами, они ждут не дождутся. Может быть, сегодня после обеда, если не возражаете? Я могу похлопотать, и вас освободят на это время от любой вашей работы. Ну так как?
      Радостный энтузиазм профессора не произвел на Фреда ровно никакого впечатления.
      — Спасибо, но хлопотать не стоит. Я приду.
      — Превосходно! В половине пятого вас устроит? В моем кабинете?
      — Хорошо, мистер Фетлок.
      — Могу я предложить одну идейку? Не возражаете? Я бы попросил вас до этого часа обойти университет, сколько сможете.
      Расставшись с возбужденным профессором, Фред Элдерман спустился к себе в каморку и убрал инструменты.
      В двадцать пять минут пятого он подошел к массивной двери с табличкой «Факультет Психологии», положил руку на большую круглую ручку и, толкнув дверь от себя, подождал. Собравшиеся в помещении преподаватели и сотрудники что-то обсуждали, наконец кто-то заметил, что Фред пришел, шепнул профессору, и Фетлок, отделившись от остальных, направился ему навстречу.
      — О, Элдерман! Входите же, что вы там стоите?
      — Простите, профессор, я хотел спросить… Доктор Бун вам что-нибудь еще говорил? Я имею в виду, о том…
      — Нет-нет, ничего не говорил. Но мы дойдем до этого, проходите же, не стесняйтесь. Дамы и господа, минуту внимания! Разрешите представить вам…
      Услышав громко произнесенные свои имя и фамилию и став центром внимания, Фред изо всех сил старался держаться как можно непринужденнее, но сердце его стучало словно колокол, а руки предательски дрожали.
      — А позвольте поинтересоваться, мистер Элдерман, — так же громко продолжал профессор, — сделали ли вы то, что я просил? Обошли ли вы все кафедры и отделения университета?
      — Да… с-сэр.
      — Отлично! Просто замечательно! — воскликнул довольный Фетлок. — Теперь мы имеем все, что нам нужно! Вы только представьте, дамы и господа, — суммарный итог всей университетской науки в голове одного этого стоящего перед вами человека!
      Кое-кто из собравшихся позволил себе высказать сомнения.
      — Нет! Нет и еще раз нет! Я серьезен как никогда, — профессор протестующе поднял руки, — впрочем, соловья баснями не кормят, попрошу вопросы. Кто первый?
      В воцарившейся тишине Фред Элдерман стоял и думал о том, что только что сказал доктор Артур Фетлок. Все университетские знания в одной его голове? Но не значит ли это, что больше туда уже помещаться нечему?
      Что будет с ним теперь?
      Затем посыпались вопросы. Вопрос — ответ, вопрос — ответ, монотонный и бесстрастный речитатив.
      — Что произойдет с Солнцем через пятнадцать миллионов лет? Ответ: «Если Солнце будет продолжать излучать энергию с той же силой, что и в настоящее время, то через пятнадцать миллионов лет вся его масса перейдет в свет и тепло».
      — Что называется основным тоном в музыке?
      Ответ: «В каждом гармоническом сочетании составляющие его тона имеют различные гармонические значения, причем некоторые подавляют остальные и доминируют в том или ином звуковом единстве. Эти стержневые тона…»
      Все знания целого университета в одной голове. В его голове.
      — Пять ордеров в римской архитектуре.
      Ответ: «Тосканский, дорический, коринфский, ионический, смешанный. Тосканский, по сути дела, — это упрощенный дорический; в дорическом сохранились триглифы; коринфский характерен…»
      И не осталось больше таких знаний, которыми бы он не обладал. Его мозг напичкан ими до отказа. Но почему? Зачем?
      — Буферная емкость?
      Ответ: «Буферная емкость раствора определяется как dx/dpH, где dx — это небольшое количество сильной кислоты или…» Для чего ему это?
      — Как сказать по-французски «мгновение тому назад»?
      Ответ: «Il n’y a qu’un instant».
      Вопросам, казалось, не будет конца, а задающие их распалялись все больше и больше и почти уже кричали.
      — Как определить, чем занимается литература?
      — Литература как таковая имеет дело с идеями, потому что она рассматривает Человека в обществе, а иными словами — она имеет дело с определениями, моральными оценками и…
      Зачем это?
      — Правило для выставления мачтовых огней на пароходных судах? — Смех.
      — Пароходное судно, выходя в навигацию, должно иметь следующие огни: на фок-мачте или непосредственно перед ней, а если судно не имеет фок-мачты, то на носу выставляется яркий белый огонь, устроенный таким образом, что…
      Смех стих. Снова вопросы.
      — Как взлетает трехступенчатая ракета?
      — Траектория взлета трехступенчатой ракеты рассчитывается вертикально, и ей придается небольшое наклонение в восточном направлении, бренн-шлюс происходит примерно…
      — Кто такой граф Берналот?
      — Каковы побочные продукты переработки нефти?
      — В каком городе…
      — Как происходит…
      — Что является…
      — Когда состоялась…
      Когда все закончилось и он ответил на каждый без исключения заданный вопрос, наступила тяжелая, гнетущая тишина. Не в силах более открыть рот, дрожа всем телом, Фред Элдерман вдруг начал осознавать…
      — Вас, мистер Элдерман. — Это зазвонил сразу всех испугавший телефон, профессор Фетлок протягивал ему трубку.
      Фред подошел к телефону и услышал знакомый голос жены.
      — Фред, это ты?
      — Qui.
      — Что-что?
      Его передернуло.
      — То есть да, Ева. Я хотел сказать да. Извини.
      Он слышал, как на другом конце провода Ева зашмыгала носом.
      — Фред… я просто хотела спросить… почему ты не пришел на обед? Я уже звонила Чарли, и он мне сказал…
      Фред в двух словах обрисовал положение.
      — Прости меня, — извинилась она, — скажи только, на ужин придешь или?..
      Конечное, последнее знание просачивалось в мозг и медленно накапливалось, накапливалось…
      — Постараюсь, Ева. Думаю, что приду.
      — Фред, я волновалась.
      Он грустно усмехнулся.
      — И напрасно. Волноваться не о чем.
      Послание оформилось и резкой бритвой полоснуло по мозгу.
      — Пока, Ева. Увидимся вечером. — Фред бросил трубку и извинился перед Фетлоком и остальными. — Прошу прощения, но мне срочно нужно идти.
      Он даже не слышал толком, что они сказали на прощанье, потому что все вокруг него вдруг поплыло — и комната, и коридор, и над всем нависла внезапная, остро сконцентрированная в его уме необходимость выйти на свежий воздух, на просторный университетский двор.
      Оставив позади любопытные вопрошающие лица, он сбежал по лестнице, ноги сами несли его вперед, и действия Фреда стали такими же немотивированными и неподдающимися объяснению, как и речь за несколько минут перед этим. Неведомая сила увлекала его. Если раньше он говорил, не зная что и зачем, то теперь, также не зная зачем и куда, бежал.
      Позади остался вестибюль, Фред Элдерман задыхался. Послание стало еще конкретнее: «Иди быстрее. Пора».
      Кому могут быть нужны все эти вещи? Кому они могут понадобиться, эти бесконечные сведения о земной жизни?
      О земнойжизни…
      Спотыкаясь и почти падая, он сбежал по центральной лестнице в сгущающиеся сумерки и высоко в небе увидел ярко сияющий голубовато-белый свет. Поверх крыш зданий, поверх деревьев свет направлялся прямо на него.
      Фред словно окаменел, он смотрел и не мог оторваться, теперь он точно знал, зачем и почему.
      Голубовато-белый свет, мягко жужжа, сверлил его, пронизывал и буравил. Где-то неподалеку закричала женщина.
      « Жизнь на других планетах, — озарила разум последняя фраза, — не только возможна, но и весьма вероятна».
      Свет ударил его и подобно отраженной от громоотвода молнии отскочил обратно к источнику, оставив Фреда Элдермана в ужасной черной темноте.
      Старик бесцельно бродил по зеленым лужайкам кампуса, как немой лунатик. Когда его нашли и попробовали с ним говорить, он был не в состоянии сказать даже слова, поэтому пришлось заглянуть в бумажник, чтобы узнать и имя, и фамилию, и где живет, после чего старика отвели домой.
      А спустя год, когда к нему начала понемногу возвращаться речь, старик, запинаясь, произнес первые звуки. Это произошло однажды вечером в ванной, в руке он сжимал губку.
      — Фред, что ты делаешь?
      — М-ме… н-ня… в-вы-жа-ли… — сказал он.
       Перевод с англ. И. Санникова

ЛЕММИНГИ

ДЕТИ НОЯ