Как-то раз, разбив лагерь возле небольшого селения, Грациллоний разговорился с пастухом. Саксы их не разоряли-больно уж ничтожная была бы добыча, но все побережье, уверял тот, лежало в руинах. Кроме — тут пастух дотронулся до шеи, до оберега от нечистой силы, — кроме Иса. Видно, великие силы хранят город. Боязливо оглянувшись по сторонам, словно местные боги могли подслушать и разгневаться на него, пастух добавил, что народ охотно перешел бы к Ису, да только власть Иса распространяется всего на несколько миль в глубь Арморики.

Что же это за силы, какие боги помогают одному городу выстоять там, где отступает империя?

Следующий ночлег устроили в Гаромагусе. Грациллоний бывал здесь с отцом, и не раз. Им нравился веселый и шумный портовый городок, славный умелыми кузнецами и гончарами, но главное, рыбой и особым соусом к ней, рецепт которого держали в секрете. За соусом в Гаромагус приезжали купцы из самых глухих окраинных провинций.

Сейчас, в сумерках, Грациллоний стоял на том месте, где был форум. Город сожгли дотла. Где прошли саксы — Грациллоний видел такое много раз, — на пожарище всегда оставались кости. Обуглившиеся, жуткие… В Гаромагусе костей не было. Видно, те, кто смог убежать и спастись, вернулись, похоронили родных и ушли навсегда. Земля вокруг высохшего фонтана была утоптана, в середине чернели следы кострища — здесь варвары совершали подношения своим мерзким богам. А может, вдоволь натешив души невинной кровью, они просто поужинали перед дальней обратной дорогой.

На этом месте у христиан когда-то стоял храм. Дождь прибил гарь, и в бурых комьях грязи вперемешку с золой еще можно было разглядеть черепки кувшинов, оплавленные свинцовые грузила, дверную щеколду. Что это?… Грациллоний пошевелил кучу ногой, наклонился и поднял стопку сшитых пергаментных листов. Книга. Как только она уцелела? Листы обгорели по краям, разбухли от сырости, но можно было разобрать греческий алфавит и даже рисунки. Евангелие. Книги не виноваты в том, что делают люди, даже и христианские книги. Книги нельзя убивать. Стряхнув со страниц грязь, Грациллоний вошел в развалины и положил Евангелие туда, где прежде был алтарь.

Ночью ему опять не спалось. Он вышел из лагеря и направился к гавани. В лунном свете тихо шелестели волны, утешая несчастный берег. Грациллоний нашел на небе старых друзей, мерцающих свидетелей его ночных бдений: Медведиц, Дракона, Льва. Сейчас созвездия казались особенно далекими и чужими. Неужели им и вправду подвластны людские судьбы? Многие верят в это. Но если так, значит, звезда Иса — Венера? — должна сиять, а римский Марс — клониться к закату.

Грациллоний не сомневался, что звезда, под знаком которой рожден человек, влияет на его жизнь. Ничего не поделаешь с тем, что человек не волен выбирать для себя родителей, время и место рождения. И все же в человеческих силах одолеть слепую судьбу и выбрать свой путь.

Но если не обитатели горних сфер оберегают Ис, то кто же? Он узнал о городе много, гораздо больше, чем ему рассказал Максим и его советники. Однако задайся он такой целью, те же сведения можно было бы почерпнуть и из старинных хроник. Грациллоний узнал много — и ничего. Ис по-прежнему был окутан тайной. Какой?

Ему вспомнился тот недавний вечер, странно притихший вдруг лес, поляна, застланная туманом, и сова над головой. Ее лунные, без зрачков, глаза. Взгляд, обжегший до самой глубины души. Что это было? Отчего стало тогда так страшно?

Грациллоний повернулся и зашагал к лагерю.

От Гаромагуса пошли на запад, к морю. До Гобейского полуострова оставалось меньше двадцати миль. Тракт был не мощеный, но широкий, утоптанный. Вышли раньше и шагали быстрее обычного. К вечеру они придут в Ис.

Солнце миновало зенит, когда за очередным поворотом Грациллоний увидел два высоких, футов по десяти каждый, гранитных столба, стоявших по обеим сторонам дороги. Покрытые глубоко высеченными надписями, по виду они были моложе менгиров Древнего Народа. Грациллоний спешился. Причудливая вязь на правом столбе оказалась буквами неизвестного ему алфавита. Грациллоний перешел на другую сторону дороги. На этом столбе буквы были латинские. Водя пальцем по холодному камню, он медленно разобрал:

— «Именем Венеры, Юпитера, Нептуна. Здесь граница земли, которой Ис владеет с незапамятных времен, вдоль Редонского тракта. В том принесли мы святую Клятву, на веки вечные. Год DCLXXXVIII AVC. По воле SPQR. Год XIII от Знака, данного Бреннилис. С Гаем Юлием Цезарем, принесшим святую Клятву».

— Четыреста с лишним лет назад, — прошептал Грациллоний. Сзади подошел Эпилл. — Как все тут сказано… — Он и сам не смог бы объяснить, что ему не нравилось. — Слог какой-то странный.

— Похоже на границу. — Эпилл огляделся. — А где же часовые?

Северный ветер пригибал к земле редкие чахлые деревья. В скудной кормом седловине меж холмов застыла отара овец, и больше ничего живого вокруг не было. На западе, перетекая на горизонте в свинцовое небо, лежало море. Едва различимые, белели пятнышки парусов. Скорее всего, подумал Грациллоний, рыбачьи шхуны. Почва на побережье каменистая. Едва ли она может прокормить город. Исанцы живут морем.

— Не думаю, что им нужны часовые, — медленно проговорил центурион. — У них мир и с озисмиями, и с Римом.

— А пираты? — настаивал Эпилл. — Пираты высадятся и войдут в город.

— Видно, не могут. Что-то их удерживает. Только что?

— Может, древние боги Рима? — подал голос Кинан. Он сегодня был знаменосцем. — Может, они все ушли сюда и властвуют над городом?

— Боги, упомянутые в надписи, — не римские, — сказал Грациллоний. — Хоть и с латинскими именами. Римляне считали, что у всех народов те же боги, что и у них. А это не так. Ты и сам, наверное, знаешь, что ваша Сулис — все-таки не Минерва. Или вот — Венера названа здесь первой. Почему? Мать-богиня? Может быть. Если бы мы могли прочитать надпись на втором камне, мы бы узнали много интересного о богах города Ис.

— Демоны! — воскликнул Будик. — Иисус Христос, — взмолился он, воздев руки, — не оставь нас! Рассей силы тьмы!

— Смирно! — скомандовал Грациллоний. — Вперед — марш!

— Митра, Бог Света, укрепи солдат Твоих, — прошептал он, садясь на лошадь. Грациллоний почему-то уже давно не мог заставить себя сотворить молитву. Неужели он зашел так далеко от дома, что бог предков больше его не слышит?

Или вера его ослабла? Чего он испугался? Тихий, мирный край. Солнце, море, горы… А рядом — чудесный Ис, Ис таинственный. Ис выслушает его и согласится с ним. Требования Грациллония не будут чрезмерны. Строгий нейтралитет — и не более того. Может быть, военная помощь, если на Максима поднимется западная Арморика. Грациллоний объяснит, как выгоден городу умный и сильный император.

А потом… Потом Максим в благодарность присвоит Грациллонию звание сенатора. И, может быть, его отцу тоже. А офицера-сенатора, сослужившего службу Империи, ждут великие дела, власть, почет, бессмертная слава.

Грациллоний вдруг подумал, что не знает, до каких пределов простираются его желания. Он привык жить одним днем, не заглядывая в будущее. В туманной дали маячило продвижение в старшие центурионы; потом — отставка, возвращение в родные края. Он купит дом и будет жить среди своего народа, белгов. Устроит столярную мастерскую — ему всегда нравилось возиться с деревом, — заведет лошадей, собак, на подоконнике будет лениво мурлыкать кот. Конечно же, он женится, и жена родит ему сыновей… Примерно такие картины — смутные, неясные — рисовались Грациллонию в минуты раздумий о будущем. А чего на самом деле он хочет? Чего он достоин?

Внимание его привлекли странные очертания справа от дороги.

— Продолжайте движение! — скомандовал он, тронул коня и поскакал к морю. Это оказались развалины древней крепости на краю ущелья. Римляне таких крепостей не строили. С трех сторон — стены; огорожена валом и окопана глубоким рвом. Зачем она здесь теперь — заброшенная, нелепая? Сквозь стены проросла трава и бурьян. Снизу доносился мерный гул моря. Вокруг кричали чайки.

Грациллоний отогнал мрачные мысли, пришедшие при виде грозного сооружения, почти уже сдавшегося природе, и, осенив себя знамением Митры, развернул коня и вскоре занял место в авангарде отряда.

Они приближались к цели. Последним напоминанием о былом имперском владычестве — печальным напоминанием — был римский береговой форпост, вернее, то, что от него осталось. Саксы пробили тараном бреши в каменных стенах, захватили форпост и подожгли его. Наверное, вскоре после этого начался прилив, потому что часть деревянного причала уцелела. Обгорелые бревна лежали, полузатопленные, на мелководье.

— Лет десять, а то и двадцать назад… — пробормотал Грациллоний. — Надеюсь, Иса набег не коснулся.

Подошел Эпилл и встал рядом.

— А вдруг их боги тоже умирают, — сказал он. Его хрипловатый голос и основательность, которой веяло от коренастой фигуры помощника, всегда действовали на Грациллония успокаивающе. Было в нем что-то прочное, земное, реальное. На таких вот людях и держатся империи и государства. А духи, населявшие здешний край… Что ж, возможно, сил у них не больше, чем у сизой тени облаков, приплывших из-за моря.

— Посмотрим, — ответил Грациллоний. — Вперед!

Дорога взбежала на холм. Краем глаза он следил за берегом. Его заинтересовала живописная груда обломков кораблекрушения, выброшенных прибоем. Он направился было к воде, но вдруг позади послышались удивленные крики. Грациллоний повернул голову и… дернув от неожиданности поводья, резко осадил коня. Вершину холма, словно внезапно подкравшись, окружили маковки башен. За холмом лежал Ис.

Дорога привела отряд в просторную долину. На севере, в окружении расцветших садов, стояли опрятные, белостенные, крытые красной черепицей дома. Южная сторона не была заселена: на юге поднимался крутой горный кряж. Западнее, вокруг бухты, раскинулся город Ис.

С вершины холма Грациллоний, верный солдатской привычке, внимательно обследовал окрестности. Одна дорога шла к мосту, соединявшему мыс с мощной крепостной стеной города. Другая вела внутрь от восточных ворот. От нее отходил рукав на север, через пригорок, и потом снова на восток, к дубовой роще.

В роще вокруг мощеного пустого двора стояло три деревянных здания. Дальше за деревьями, в низине, виднелся амфитеатр. От амфитеатра шла дорога на юг; то появляясь, то исчезая из виду, она петляла по равнине и терялась меж холмами. В оконечности мыса возвышался маяк. Начинаясь в холмах, через долину и рощу к садам тянулся узкий канал.

Грациллоний пришел в королевство Ис. И странно показалось ему, что они с отцом, изъездившие все вокруг вдоль и поперек, много раз побывавшие в Гаромагусе, ни разу не попадали в Ис, город ста башен, растущий из моря.

Прямой отрезок крепостной стены тянулся примерно на милю или чуть больше. Подходя к морю, стена закруглялась. Все ворота — на севере, на юге и на востоке — были увенчаны сдвоенными башнями с бойницами. Четвертая пара сторожевых башен располагалась на западном полукружье стены, прикрывая вход в гавань.

Гавань он не смог разглядеть — ее заслоняли дома и башни. Башни были повсюду — узкие, дерзкие, стремящиеся пронзить небо, покрытые причудливыми мозаичными узорами. Солнечные лучи, преломляясь в стеклах, падали на листы золота и бронзы, кувыркались, вспыхивали, слепили глаза. Яркие цветные всполохи на фоне белесой дымки раскинувшегося за городом океана — это было похоже на сон. Неужели здесь живут люди? Скорее, эльфы. Или боги.

И все-таки первый из Цезарей ходил когда-то по этим улицам, и первый из Августов распорядился воздвигнуть эти укрепления.

Грациллоний пришел как их законный наследник.

— Прекратить разговоры! — прикрикнул он на солдат. — Привести обмундирование в порядок! Мы — римляне и представляем здесь империю.

Исанцы вымостили этот участок, и копыта звонко цокали по камням. Грациллоний сильно сжал коленями теплую мохнатую спину коня. Военная выкладка стала тяготить его; ему захотелось пройти по петляющим улочкам волшебного города, под сверлящими небесную синеву башнями, дойти до моря, сбросить доспехи и погрузиться в изумрудную прохладу.

Ветер принес сигнал трубы, потом еще один, и еще. Часовые заметили отряд. Грациллоний ясно представил себе дальнейшее: так всегда бывало, когда к селению или к городу подходила армия. Сейчас под защиту крепостных стен отовсюду — из придорожных кузниц, с лесных делянок, из садов и пашен — хлынет перепуганный мирный люд, а чуть позже из главных городских ворот покажется делегация правителей города, городских старейшин.

Однако ничего не произошло. Дозорные больше не трубили, вокруг по-прежнему царила тишина и покой, только на пустом дворе среди трех домов в дубовой роще появились люди. Они постояли, разглядывая легионеров, потом рослый мужчина решительно направился в их сторону. Чуть помедлив, за ним последовали остальные.

Грациллоний вспомнил, что среди всего услышанного об обычаях города Ис — большей частью явных небылиц — была история о том, что каждое полнолуние король Иса три дня и три ночи проводит в Священном лесу, ожидая вызова на поединок за королевскую корону. Если это правда, то… Прошлой ночью луна пошла на убыль. Может, что-то задержало короля? Или это верховные жрецы и… жрицы — среди идущих были женщины. Узкая тропинка сворачивала с дороги и вела прямиком к дубовой роще.

Грациллоний остановил солдат и повернул коня навстречу процессии.

На полпути между городом и рощей встретились они, и воцарилось молчание; слышался только шум ветра.

Мужчина, стоявший впереди, был похож на галла: тучный, плечистый, с мощной грудью и выпирающим из узких штанов животом. Все его обличье дышало грубой первобытной силой. Мясистый, в синих прожилках нос на широком лице оканчивался неожиданно маленькими, вывернутыми ноздрями. Левую бровь уродовал багровый шрам. Тусклые, будто выцветшие, глаза смотрели настороженно и злобно. Волосы были заплетены в косицу, всклокоченная каштановая борода спадала на буйно поросшую жестким темным волосом грудь. Засаленную рубаху перехватывал широкий узорный пояс; на поясе висел нож, а на перевязи за спиной — длинный, не меньше ярда, меч. Массивная золотая цепь терялась в складках жирной шеи и спускалась под рубаху.

— Римляне! — закричал он на языке озисмиев. — Какая чума занесла вас в наши края?

Тщательно подбирая слова, Грациллоний ответил:

— Я приветствую вас. Я послан в город Ис в качестве нового префекта Рима. И хотел бы увидеть ваших правителей.

Медленно выговаривая приветствие, он присматривался к спутникам галла. За его спиной стояли шестеро мужчин и три женщины. Мужчины, в чистых опрятных одеждах, обликом напоминали озисмиев, только стройнее и смуглее, причем четверо из них были поразительно схожи друг с другом: поджарые, горбоносые, скуластые. Братья? Нет, разница в возрасте слишком велика. Старший был уже сед, а младший едва ли брил бороду.

Один из тех, кого Грациллоний причислил к братьям, шагнул вперед и встал плечом к плечу с галлом. Моложавое лицо его обрамляла черная как смоль борода, но волосы на голове поредели, а на висках высыпала седина. На алой, расшитой жемчужными нитями мантии сияло золотое колесо с крупными рубинами по ободу. Пальцы рук были унизаны перстнями. Он опирался на длинный посох с серебряной головой вепря на набалдашнике.

Женщины были одеты в просторные платья тонкого шитья, с широкими рукавами и сложным орнаментом на поясах, и в плащи. Капюшоны они, должно быть, накинули, чтобы скрыть растрепанные волосы. Грациллоний сообразил, что собирались они в спешке, и, усмехнувшись про себя, посочувствовал женщинам.

Тем временем галл вдохнул полную грудь воздуха и заорал еще громче:

— Что? Префект? Вы слышали? Явился неизвестно откуда, раздулся от важности, как лягушка, и заявляет мне — мне! — что он мой префект! Прочь с глаз моих, лягушка! Ха-ха-ха! Лягушка! А то раздавлю ненароком!

— Мне кажется, вы хлебнули лишнего, — с искренним удивлением сказал Грациллоний. Он был и вправду слегка растерян. Все это походило на глупый фарс.

— Лишнего? — надсаживался галл. — Столько, сколько нужно, чтобы я помочился, а ты утонул, римлянин! Ха-ха-ха!

Грациллоний сдержался.

— Есть здесь кто-нибудь, кто говорит на цивилизованном языке? — обращаясь ко всем, громко спросил он на латыни.

Вперед выступил человек в алой мантии.

— Офицер, я прошу вас с пониманием отнестись к настроению короля, — Грациллоний никогда не слышал, чтобы латинская речь звучала столь певуче. — Бдение короля завершилось сегодня на рассвете, но королевы попросили нас подождать. Я обязан присутствовать лишь при выходе короля из Священного леса. Меня призывают в последний час.

— Он что, проспал? — бесхитростно поинтересовался Грациллоний.

Человек в мантии улыбнулся.

— Провести целых три дня с тремя женами… — затем он посерьезнел. — Однако вам следует познакомиться с галликенами и верховными суффетами. Я — Сорен Картаги, Оратор Тараниса.

Галл рывком повернул Сорена Картаги к себе и, смяв мантию, схватил его за горло.

— Вздумал перебивать короля? — проревел он, брызжа слюной в лицо Оратора. — Козни строишь? Заблеял на их языке, чтобы я не понял! — Галл занес над головой Сорена Картаги огромный волосатый кулак. — Я вам все попомню! Я знаю, вы думаете, что у Колконора ума не хватит вывести вас на чистую воду! Рано обрадовался, ты, умник!

На лицах его спутников отразился ужас. Одна из женщин бросилась к Колконору и встала между ним и Сореном Картаги.

— Ты, должно быть, обезумел! — вскричала она. — Поднял руку на Оратора Бога! Отпусти, не то Таранис испепелит тебя.

Женщина говорила на мелодичном, отдаленно напоминающем кельтский, языке. Всех слов Грациллоний не понимал, но смысл происходящего был ему ясен.

Галл отпустил Оратора и шагнул к ней. Не шелохнувшись, женщина с вызовом посмотрела на Колконора. Огромные глаза на изможденном прекрасном лице с выступающими скулами и резко очерченным носом были похожи на осколки тьмы. Капюшон спал с ее головы, открыв копну иссиня-черных волос с белой прядью посередине, перехваченных лентой. Женщина снова заговорила, и в ее голосе сквозило презрение:

— Пять лет мы терпели тебя, Колконор, и это были невеселые годы. И коли ты шагнул на дорогу, ведущую в ад, — что ж, удерживать тебя мы не станем!

В галле вновь взыграла ярость:

— Вот как ты запела, Виндилис, кошечка моя…

Он говорил, мешая исанский с языком озисмиев, и понять его было несложно.

— То-то три дня и три ночи она была такая ласковая… Нет, меня не проведешь, Виндилис. Ты всегда была больше мужчиной, чем женщиной, и большей ведьмой, чем все остальные!

— Но, мой повелитель, на вас нашло временное затмение, — пробормотал Сорен. — Сохраняйте достоинство, молю вас, ради вашего же блага.

— Достоинство? Ты думаешь, я не слышал, что она сказала, когда вышла из святилища и увидела солдат?

Он повернулся и ткнул пальцем в сторону другой женщины, стройной, сероглазой, холодной правильностью черт напоминавшей изваяние Минервы.

— Я все слышал, Форсквилис, гадюка болотная, ведьма, дьяволова невеста!

Форсквилис ответила галлу взглядом, от которого у Грациллония по спине пробежал холодок.

— Колконор, дорогой, прошу тебя… — вступила третья женщина, пышных округлых форм, с весело вздернутым носиком. Голос ее звучал мягко, почти нежно, карие глаза светились добротой. — Не надо злиться.

— Нужно быть осторожным, когда имеешь дело с тобой, Малдунилис! — прошипел он угрожающе. — Это из-за твоих мерзких проделок я проспал и задержался в святилище. Это ты была приманкой в ловушке! Вон отсюда, римлянин! — сжав кулаки, галл шагнул к Грациллонию. — Я король! И я не подчинюсь римским приказам, клянусь жезлом Тараниса! Вон отсюда, если не хочешь кормить червей в навозной куче!

Грациллоний прямо-таки кожей ощущал волны ненависти, исходившие от этого человека.

— У меня верховный приказ, — стараясь оставаться спокойным, ответил он. — Кто здесь в силах обуздать безумца и выслушать меня? — Вторую фразу он произнес на латыни, обращаясь к Сорену.

Некоторые латинские слова Колконору были все-таки знакомы.

— Безумец?! — заревел он. — Это я безумец? Безумцы были те, кто пустил в коровник к твоей мамаше твоего папашу-осла, прежде чем охолостить его!

Тут рев прервался. Перегнувшись через шею коня, Грациллоний жезлом хлестнул его по сквернословящим губам. На засаленную рубаху брызнула кровь.

Мотнув головой, Колконор отпрянул и выхватил меч. Мужчины разом вдруг заговорили и бросились к нему. Грациллоний разобрал слова Сорена:

— Нет, только не здесь! Только в лесу, в Священном лесу!

Голос Сорена, казалось, дрожит от радости. Женщины остались в стороне. Малдунилис выглядела взволнованной, но не слишком. Форсквилис, прикрыв глаза, беззвучно шевелила губами, как будто читала заклинания. Виндилис, подбоченясь, разразилась громким смехом.

Сбоку к коню неслышно подошел Эпилл и тронул Грациллония за ногу.

— Похоже, они затевают драку, центурион, — сказал он встревоженно. — Это можно уладить. Ваше слово, и мы в куски изрубим и его самого, и всю его братию!

Странное предчувствие овладело Грациллонием. Он не представлял, что будет дальше, но знал почему-то, что от того, как он поведет себя, зависит вся его дальнейшая судьба.

— Нет, — ответил он спокойно, — я все решу сам. Не вздумайте вмешиваться.

Кольцо вокруг короля разомкнулось, и Колконор, вложив меч в ножны, подошел к Грациллонию.

— Что ж, ты собрался бросить вызов? — проговорил он, глядя на всадника снизу вверх. — Попробуй, и я орошу землю гнилой римской кровью!

— Тогда ты будешь драться со мной! — закричал Админий.

— И с тобой, — ощерился Колконор. — Со всеми по очереди. Но первым у меня — командир. А после я передохну, — он метнул злобный взгляд в сторону женщин. — Я разделю отдых с вами, проклятые ведьмы. Не думаю, что вам это понравится.

Он повернулся и зашагал к роще.

— Мы скорбим о случившемся, — произнес Сорен на латыни. — Не так должно бы встречать посланца Рима, — по губам его скользнула улыбка. — Но у нас будет время все исправить. Надеюсь, Таранис и сам устал от такого своего воплощения. Пусть ты и римский префект — король Священного леса готов испытать тебя.

Теперь Грациллоний все понял.

— Мне… нужно будет… драться с Колконором? — спросил он, медленно выбирая слова.

Сорен кивнул.

— В лесу. До смерти. В пешем бою. Любым оружием.

— Я готов, — в душе Грациллония не было страха. Бой — это простой выбор, победить или умереть. Умирать он не собирался.

Он оглянулся. Легионеры смотрели на своего центуриона, готовые, опередив команду, выхватить мечи и ринуться в битву. Он повернул коня и подъехал к солдатам.

— Соблюдайте дисциплину, парни. Старший в мое отсутствие — Эпилл. Любые действия — только по его команде. Наш следующий привал — в Исе. За мной — марш!

А из города тем временем высыпал народ. Трое спутников Сорена перегородили дорогу, не давая любопытным подойти ближе — не следует ритуальную схватку превращать в потеху для толпы. Еще трое поспешили вслед за Колконором.

Грациллоний тронул коня и медленно направился к роще. Слева от него шел Сорен, справа — женщины. Все молчали.

Спустя несколько минут они дошли до вымощенного неровными плитами двора, окруженного тремя домами. Теперь Грациллоний разглядел, какие эти дома старые: стены из грубо отесанных бревен, с дощатой крышей. Строения по бокам — длинные, приземистые, мрачные — были, скорее всего, конюшней и амбаром. Деревянные колонны, поддерживавшие крыльцо у входа в третий дом, покрывала резьба.

Посреди двора рос одинокий дуб, и ярко-зеленые, молодые, клейкие листья его сочно блестели на солнце. К нижней ветке были подвешены круглый медный щит и кузнечный молот. Щит этот, слишком большой и громоздкий, явно не годился для боя, хотя поле вокруг шишака в форме мужской головы — косматой и бородатой — испещряли вмятины.

— Сойди с коня, чужестранец, — нараспев проговорил Сорен, — подойди к Святому Древу и вызови короля на бой. И когда ты бросишь вызов, для каждого из вас время начнет свой счет. И только один вернется обратно.

Грациллоний понял, что от него требуется. Спешившись, он подошел к Святому Древу, взял молот и с размаху ударил им по щиту. Щит откачнулся, над свирепым бородатым лицом появилась свежая вмятина, и над рощей поплыл тревожный басовитый звон. Сосредоточенный Эпилл, приблизившись, вручил Грациллонию боевой щит, забрал плащ и так же безмолвно отошел. Легионеры выстроились вдоль дороги, ведущей в Ис.

Грациллоний почувствовал чье-то прикосновение. Обернувшись, он увидел стоявшую рядом Виндилис. Огромные глаза ее на мертвенно-бледном лице горели лихорадочным огнем.

— Отомсти за нас, пришелец, — сдавленно прошептала она, и Грациллония бросило в дрожь от этого шепота. — Освободи нас. Велика будет твоя награда.

Эти глаза притягивали, завораживали, в них можно было утонуть, как в омуте. И Грациллоний прочел в них — а вернее, знание пришло к нему словно холодный озноб с порывом ветра, — что его, именно его, здесь и ждали. Но откуда, как они могли знать?

С протяжным скрипом отворилась массивная амбарная дверь, и на пороге появился Колконор. Он приготовился к поединку и облачением своим теперь уже ничем не отличался от варваров, с которыми Грациллоний столько раз встречался в бою: на нем были конический шлем с железной пластиной, защищающей переносицу, кольчуга мелкой чешуи до колен и высокие кожаные башмаки, подбитые гвоздями. В левой руке Колконор держал круглый деревянный щит, обитый по краю железной полосой; в правой руке его тускло блестел громадный меч.

— Что, римлянин, решился? — он мрачно усмехнулся. — Не будем тянуть. Сперва я разделаюсь с тобой, а потом займусь этими проклятыми ведьмами, моими женами.

— Повелитель, вы ведете себя неподобающе Святому часу, — протестующе воскликнул Сорен. — Вы гневите бога.

— Я посвятил Таранису много смертей, — Колконор плотоядно причмокнул. — Может, Ему понравится, что следующим к нему попадет римский холуй?

— Преклоните колени, — Сорен указал на круглую площадку перед Святым Древом. Грациллоний и Колконор, едва не касаясь друг друга плечами, встали на колени. Из святилища вышло двое прислужников с чашей воды и веткой омелы. Ветвь омелы Сорен обмакнул в чашу и, окропив обоих соперников водой, стал читать молитву на незнакомом языке.

— Встаньте и идите, — сказал он наконец. — И пусть ничто не помешает свершиться воле богов.

Колконор поднялся и направился мимо домов в рощу. Грациллоний, не оглядываясь, последовал за ним.

Солнечные лучи, просачиваясь меж мощных дубовых ветвей, веселыми узорами покрывали ковер прелой листвы, бледные заводи мха, пни в ядовитом лишайнике. В овражках скрывались опасливые тени. Пахло сыростью. Молнией метнулась меж стволами рыжая белка, словно комета — предвестница беды.

Они вышли на поляну, поросшую невысокой травой. Колконор остановился. Лицо его стало серьезным.

— Вот здесь я тебя и убью, — сказал он просто.

Грациллоний проверил, как закреплен на руке прямоугольный римский щит. От копья сейчас было бы мало проку, и из оружия он выбрал меч и кинжал, пожалев мимоходом, что поторопился переодеться в парадную форму — в мечтах он рисовал себе, как новый римский префект въезжает в покорный ему город, сверкая доспехами. Человек предполагает… Он усмехнулся про себя. Боевая форма пригодилась бы сейчас куда больше. Легионеры вечно ворчали, когда он требовал соблюдения устава, не позволяя им оставлять натирающие ноги поножи или тяжелые шлемы в лагере. Не всегда хотелось усталым солдатам облачаться в полную боевую форму, но именно в ней Рим завоевал полмира. Правда, основой армии был легион — отлаженный и грозный тысячерукий, тысяченогий механизм. Для схватки один на один одеяние варваров подходило, пожалуй, лучше.

«Митра, — подумал Грациллоний, — здесь стою я, как солдат, покорный долгу. В Твои руки предаю я дух мой».

Оба подняли щиты.

Мелкими шагами двинулись по кругу, ища друг у друга уязвимые места, надеясь каждый на ошибку противника. Не решаясь начать. Начать — всегда самое трудное и самое главное. И еще нужно уметь отринуть чувства.

Кто никогда не смотрел в глаза человеку, который пришел убить тебя и которого ты поэтому должен убить, тому не знакомо странное, необъяснимое чувство товарищества, близости, вдруг испытываемое к врагу.

«Что это со мной? — мелькнула мысль. — Нужно понять его. Разгадать. Предвосхитить. Следить за ногами. Левая впереди. Чуть дальше, чем в предыдущем шаге. Он разворачивается. У него длинный меч. Слишком длинный. И сам он выше на голову. Меч. Слишком длинный меч…»

Колконор стремительно атаковал, и меч со свистом рассек воздух над головой Грациллония. Центурион был готов — он чуть шевельнул щитом, встречая удар, чтобы отскочить и напасть. Смертоносное лезвие лязгнуло по краю щита и, брызнув искрами, ушло вниз. Удар был так силен, что на долю секунды парализовал левую руку Грациллония. Он припал на колено и сделал выпад. Колконор отпрянул, подставив щит. Меч вонзился в мягкое дерево и застрял. Колконор резко дернул щитом в сторону и, вспарывая воздух перед лицом Грациллония, широко отмахнул мечом слева направо. Грациллоний выдернул острие; левая рука его была как чужая. Он успел отклониться, но меч Колконора, на самом излете ударив в щит, чиркнул по правому запястью. Руку обожгло болью. Горячая кровь пролилась на дрожавшую от натуги опорную ногу. Не дать ему замахнуться. Не дать замахнуться! От следующего удара не уйти! Что с рукой?… В отчаянном броске, с колена, Грациллоний атаковал, почти наугад. Есть! Кожаный башмак Колконора потемнел от крови. Он не успел ударить, пошатнулся и с животным рыком, неуклюже ступив на раненую ногу, отпрыгнул в сторону. Глаза ему застила ярость. Отбросив щит, он схватил меч обеими руками и принялся со страшной скоростью рубить крест-накрест.