Глава шестнадцатая

Ис праздновал победу. Вечером на форуме зажгли Фонтан Огня. Струи и водопады пламени должны были гореть еще шесть ночей, и Девятеро обещали хорошую погоду на все время благодарственного празднества.

Не во всех домах царило веселье. Кое-кто потерял в битве кормильца. У других были иные горести.

На рассвете Грациллоний покинул дворец. До торжественного Открытия Ворот было еще далеко — слишком высоко захлестывали волны. В плаще с капюшоном, неузнанный никем из немногочисленных ранних прохожих, он вышел на форум как раз в тот момент, когда перекрыли струи масла, бившего в фонтане. Легкий туман напитался горечью последнего дымка.

Поднимаясь по западной лестнице бывшего храма Марса, Грациллоний заслышал из распахнутых дверей дрожащий голос Эвкерия. Как видно, еще не закончилась ежедневная месса. За свою жизнь центурион навидался христианских богослужений и узнал благословение, следующее за причастием. Ритуал то и дело прерывался кашлем. Ну, значит, скоро закончат. Входить сейчас — невежливо. Грациллоний встал в стороне.

Из храма вышли полдюжины верующих. Не принявшие крещения уже прослушали дозволенную им часть службы. Окрещенные, четыре женщины и двое мужчин скромного достатка, появились позднее. Они не заметили короля. Пропустив их, он вошел в преддверие церкви, заглянул внутрь, где Эвкерий и старый дьякон Пруденций прибирались после службы, негромко поздоровался.

— О! Король! — изумился маленький седой священник. Их знакомили, но у Грациллония едва нашлось тогда время на вежливое приветствие. Пресвитер оставил Пруденция складывать переносной алтарь, а сам поспешил выйти к королю, сжал его локоть.

— Смею ли надеяться? — его застенчивая улыбка погасла. — Нет, боюсь, что еще нет. Ты ждал снаружи? Здесь было бы теплее. Это помещение открыто для всех.

— Я не принадлежу к церкви, — ответил Грациллоний, — но хотел показать, что уважаю вашу веру.

Священник вздохнул.

— Ты ждешь того же и от меня. Что ж, как я слышал, твоя вера учит добру. Прости, но не могу сказать большего.

— Я пришел по делу, которое касается и тебя.

— Догадываюсь. Ты человек воистину добродетельный. Войди же, и поговорим.

Эвкерий провел короля в свое жилище, предложил угощение. Хлеб, сыр и вода — все, что у него было. Грациллоний не отказался разделить трапезу, однако ел мало.

— Вчера погибли восемь моих солдат, — начал он. — Семеро были христианами. Их легион и похоронное общество остались в Британии. Мне как командиру подобает позаботиться, чтобы они были похоронены по обычаю своей веры. Мне сказали, что христиан никогда не опускали в землю Иса.

Эвкерий с сочувствием кивнул.

— Верно. Хоронить вблизи города издавна запрещено. Они решили, что не стоит занимать ценную землю под некрополь. Да и все равно это место не для христиан. А уж языческие морские похороны!… — он поморщился, как от боли. — Ах, бедные души! Прости их, Отец, они не ведают, что творят. И у них добрые намерения — но даже королева Бодилис, которая так добра ко мне… Сын мой, ты ведь повидал мир — как можешь ты принимать участие в этих уродливых ритуалах?

— Мне, митраисту, это дозволено. Владыка Ахура-Мазда сотворил много созданий, меньших, чем он, но могущественнее человека. И я не вижу зла в исанских ритуалах. Они не приносят в жертву людей, как германцы, — Грациллоний предпочел не упоминать о битве в Лесу, — и не творят блуда, как поклонники Кибелы. — Он вдруг рассердился. — Довольно об этом. На материке хоронить не возбраняется. Те фермеры и пастухи, которые не желают расставаться со своими умершими, хоронят их на своей земле. Почему твоей церкви не купить земли под кладбище?

— Нельзя. Нам выделили только это здание. Сомневаюсь, что найдется человек, который продаст нам хоть локоть земли, даже если бы удалось собрать деньги. Они суеверно защищают своих богов.

— Понимаю. Как же вы поступаете?

— Я договорился с возчиками и со священником церкви в Аудиарне. Это римский город на юго-восточной границе. Не так уж далеко, всего день пути, — речь старика снова прервал кашель. Грациллоний с тревогой отметил, что тот сплюнул кровью. Эвкерий грустно улыбнулся и пробормотал: — Прости. Я задержал тебя. Пришли одного из твоих солдат — нашего брата во Христе, и мы обо всем позаботимся.

— Благодарю, — и поднявшись, Грациллоний добавил: — Если тебе что-нибудь понадобится в будущем — проси. Я готов помочь тебе.

— Только не в распространении веры? — мягко упрекнул Эвкерий. — И все же твоя душа благородна. Позволишь ли ты мне молить Господа, чтобы он хранил тебя и когда-нибудь открыл Свет истины? Что же до… дел милосердия и тому подобного — Бодилис может что-нибудь предложить, — его глаза в полумраке блестели лихорадочным огнем. — Передай ей мою любовь.

Сорен Картаги прислал во дворец гонца. Королю необходимо срочно встретиться со всеми Девятерыми, а также с Капитаном Лера и Оратором Тараниса.

— Следовало ожидать, — фыркнул Грациллоний и разослал гонцов пригласить всех поименованных к полудню. Сам он проводил к базилике Дахилис. За ними следовали двадцать два легионера — кто хромал, у кого перевязана голова. Девять человек пало в бою, и еще двое провожали в последний путь товарищей-христиан.

Король нарядился в роскошное одеяние. Ключ висел на груди, открытый взорам. Он очень старался произвести впечатление.

Взойдя на помост перед изваянием Троих, официально открывая собрание, вручая Молот новому Наместнику, Грациллоний все время чувствовал — Эпилла больше нет рядом. Он с трудом сосредоточился, кивнул собравшимся.

— Добрая встреча, хочется верить, — начал он. — Думаю, вы собрали нас по важной причине, однако давайте постараемся не затягивать. У каждого из нас много неотложных дел: галликены должны восстановить Бдения на Сене, а тех, кто остается в городе, кроме службы богам, ждут раненые и осиротевшие семьи. Великие Дома и их начальники тоже заняты, особенно ввиду последних событий. И сам я забросил государственные дела, кроме того, нужно восстановить связь с нашими морскими силами и с представителями Рима в Арморике.

Ханнон Балтизи вскочил с места.

— Последнее — в первую очередь, о король, — проворчал он. — Мы дорого заплатили за покой Рима. Позаботишься ли ты, чтобы нам вернули долг?

С этой стороны Грациллоний ожидал атаки. Капитан Лера — фанатик. Говорят, в бытность капитаном корабля, он не раз испытал ярость Лера. Видел он своими глазами и распространяющееся по Империи христианство — и не находил в новой вере ничего доброго.

— Кажется, мы уже обсуждали этот вопрос, — спокойно ответил Грациллоний. — Ис не может позволить варварам губить цивилизацию, которая питает и наш город. Мы сумели предотвратить большое бедствие — удивительно малой ценой.

— И все же цена уплачена! И мне не верится, что в том была необходимость. К чему нам враги в племени, с которым мы вели выгодную торговлю?

— И будем торговать впредь! Эти племена уважают только силу, и отныне у них прибавится почтения к Ису, — Грациллоний вздохнул. — Если речь о политике, следовало бы собрать всех суффетов.

— Нет, — пророкотал Сорен. — Политика подождет. Честно говоря, повелитель, я думаю, здесь ты прав. Речь о другом. Ты не забыл, в чем первейший долг короля Иса?

Грациллоний кивнул.

— Король — высший жрец и в каком-то смысле воплощение Тараниса. Верно. Но вам известно, что этот король — еще и префект Рима.

— Он вам не Колконор! — выкрикнула Дахилис. Все взгляды обратились на нее. Женщина покраснела, но расправила плечи и смотрела вызывающе.

Грациллоний улыбнулся.

— Спасибо, милая, — и продолжал: — Позвольте напомнить почтенному собранию: я с самого начала не скрывал, что намерен переменить многое в соответствии с велением времени. И вы дали на то согласие. Жизнь показала, что вы не ошиблись, доверившись мне.

— Это дело прошлое, — заявил Сорен. — А сейчас пришло время тебе исполнить священный долг.

— Я с радостью исполню все, что позволит Митра. В густой бороде Сорена блеснул оскал.

— Почему же ты отказываешься возглавить ритуал благодарственной жертвы?

— Я уже объяснил жрецу, который был у меня вчера вечером, — накануне к Грациллонию явился один из суффетов, который, не оставляя своих светских обязанностей, в то же время был посвящен в некоторые таинства и допущен к ритуалам Тараниса. Оратор, по традиции, устранялся от жреческой службы. — Следовало известить меня заранее, — упрекнул Грациллоний. — Тогда я не назначил бы на этот час другого дела. Но теперь мой святой долг исполнить его, а вашу церемонию тоже нельзя отложить. Но ведь мое участие в жертвоприношении не обязательно. Жрец займет мое место. Что до меня, уверен, бог не захочет, чтобы ему служил человек, который забыл свой долг мужчины.

— Что же это за долг такой?

Вот теперь — держись, подумал Грациллоний, собравшись, как солдат перед битвой. Спокойно ответил:

— Вы, может быть, заметили, что среди нас нет Квинта Юния Эпилла, моего наместника. Он пал, защищая Ис. Как и я, он почитал Митру. Сегодня он получит погребение, достойное его заслуг.

Сорен прищурился.

— Некрополь давно закрыт.

— Я и не собирался оставить его в некрополе или выбросить на корм угрям. Не таков обычай Митры. Он будет покоиться на мысу Ванис, откуда видна его родная Британия, и вечно хранить эту землю.

Галликены ахнули в один голос. Только Дахилис знала заранее, да Бодилис промолчала, но и она явно встревожилась.

— Нет! — пронзительно выкрикнула Виндилис. — Запрещено!

— Ничего подобного, — огрызнулся Грациллоний. — Там общинное пастбище. Одно надгробие никому не помешает. Достойный памятник защитнику Иса.

Ханнон медленно процедил:

— По-видимому, короля, моего повелителя, ввели в заблуждение. Некрополь закрыт не только потому, что занимал земли, потребные для живых. Воды оттуда стекают в море. Почему, ты думаешь, мы вывозим содержимое выгребных ям, вместо того чтобы вывести клоаки в залив? Чтобы не прогневить Лера осквернением Его вод. Моряки вдали от берега молят его о прощении прежде, чем облегчиться. Океан принимает чистый пепел павшего короля, но Его рыбы не станут есть гнилую плоть!

— Одна могила высоко над морем не…

— Прецедент! — перебила Ланарвилис.

Квинипилис подняла свой посох и предложила:

— Нельзя ли похоронить твоего друга подальше от моря? Уверена, любой землевладелец разрешит положить его в своей земле и будет почитать себя счастливым. И его потомки станут чтить могилу героя.

Вот он, камень преткновения! Предложение королевы вполне разумно. Грациллоний избрал место для могилы, поддавшись порыву — ему хотелось как-то вознаградить доброго старого вояку за ферму, которой ему никогда не видать. Только когда он объяснил Дахилис, почему жрец удалился в таком возмущении, жена напомнила ему о запрете, о котором Грациллоний просто забыл. Но теперь поздно отступать. Брошен вызов его власти и достоинству римского префекта.

— Я дал обет перед лицом моего бога, — заявил Грациллоний, — и не нарушу его. Эпилл будет покоиться в земле, освященной его кровью. И это не создаст прецедента. Я объявлю, что одним его памятником будет почтен каждый, кто отдал жизнь за Ис.

Он скрестил руки на груди — под Ключом.

— Такова моя воля. Обдумайте это, почтенные, — голос короля звучал очень спокойно, он не сделал ни малейшего движения в сторону железной шеренги легионеров.

Говорить больше было не о чем. Ханнону, так же как Грациллонию, хотелось избежать открытой конфронтации. Собравшиеся один за другим неохотно кивали в знак согласия.

Успех опьянил Грациллония. Ему хотелось порадовать и других, вернуть их дружбу. Он поднял руку.

— Позвольте поделиться с вами радостной вестью: королева Дахилис понесла дитя.

Женщины зашептались, но казались не слишком удивленными. Бодилис и Квинипилис, сидевшие рядом, обняли подругу.

Грациллония обуревали добрые чувства. Что прошло, то прошло. Колконора заманили в ловушку? Боров не заслужил ничего лучшего! Нечего думать об этом и тем более портить жизнь себе и другим.

— Слушайте далее, о ее Сестры! — продолжал Грациллоний. — Воистину, мне случалось пренебрегать своими обязанностями, но когда приблизится ее срок и она станет запретной для меня — о, тогда мы сойдемся с вами поближе.

Виндилис вздрогнула, как от удара. Фенналис фыркнула, Квинипилис нахмурилась и чуть заметно покачала головой. Бодилис прикусила губу. Ланарвилис и Форсквилис побледнели, как мраморные статуи. Малдунилис и Иннилис, кажется, приняли его заявление как должное, и только Дахилис сияла — бедняжку до сих пор мучила совесть, что король из-за нее обделяет других Сестер. Грациллонию пришло в голову, что он сказал что-то не то — и сказанного не вернешь.

Закат раскрасил небо над океаном в багрец и золото. Вода под утесом светилась, мерцала. Приглушенно гудел прибой. Ветерок ерошил траву на мысу Ванис. Он прилетел с севера, принес с собой прохладу, морскую соль и, может быть, запах полей Британии…

Шестеро легионеров подняли гроб и опустили его в могилу. Отдали салют, развернулись и строем ушли к городу.

Это были христиане — они уже отдали последний долг командиру. Четверо остались у могилы: митраисты Грациллоний, Маклавий и Верика, а с ними Кинан, предложивший свою помощь.

В похоронном обряде могли участвовать и непосвященные — ведь матерям, женам, дочерям и мальчикам-сыновьям, как и друзьям-иноверцам, тоже хотелось попрощаться с умершим.

Не полагалось и обряда перед похоронами. На войне нет времени для долгих церемоний — каждый творит молитву в душе. Четверо просто пришли проводить уходящего в вечность.

Первые комья земли ударились о крышку гроба с грохотом подкованных подошв. Потом звук стал глуше, и вскоре над могилой поднялся невысокий курган. Вскоре на холмике взойдут полевые цветы. Надгробие появится позже. Грациллоний еще не придумал эпитафии. Конечно, имя, чин и место службы… и, может быть, обычное «STTL» — «Sit tibi tеrrа levis» — «Да будет тебе земля легка».

Пока же он произносил священные слова. Степень Персиянина давала ему на это право, хотя лучше бы слово прощания сказал Отец.

— …И наш товарищ ушел от нас…

Душа его, конечно, попадет в рай. Долог ли путь туда, не дано знать смертному. Эпилл мечтал пировать с Митрой. Какой стол накроет для него бог! Но на пути к звездам — семь врат очищения, и каждые сторожит ангел. Дух должен оставить Луне свою жизненность, Меркурию — алчность, Венере — плотские желания, Марсу — воинственность, Юпитеру — гордыню, Сатурну — свое Я. Только тогда достигнет он восьмого неба и воссоединится с Ахура-Маздой. При мысли о долгом странствии, ожидающем Эпилла, Грациллонию стало одиноко.

Прощай, в добрый путь!

Небо погасло. В царственной синеве на востоке задрожали первые звезды.

— Пора возвращаться, — сказал Грациллоний.

Кинан потянул его за рукав.

— Несколько слов наедине, командир.

Грациллоний с удивлением взглянул в серьезное лицо молодого солдата, кивнул. Они отошли за скалу к тропе, по которой накануне прорывался враг. Все вокруг дышало покоем.

— Чего ты хотел, Кинан? — спросил Грациллоний.

Парень отвел взгляд, крепко сцепил руки.

— Нельзя ли… — выдавил он, — мне… участвовать в ваших ритуалах?

— Но ведь ты христианин?

— Это не для меня, — поспешно заверил Кинан. — Центурион видит сам. Ведь я здесь, с вами. Я приносил жертвы богам моего племени — они кажутся мне более… живыми, но… я всегда думал… а вчера… — он сбился и замолчал.

— Что же? — повторил Грациллоний.

— Ты сам видел! — воскликнул Кинан. — Та призрачная великанша!

По спине у Грациллония пробежали мурашки.

— Как? У тебя было то же видение?

— Не только у меня. Я спрашивал и других.

— Что ж, — осторожно начал Грациллоний. — Вероятно, магия скоттов вызвала это создание — правда, и оно не спасло их от гибели.

Кинан стиснул кулаки и вскинул голову, глядя прямо в глаза командиру.

— Дело не в том! Я не боюсь созданий срединного мира. Но… Это был древний, звериный ужас, и он еще живет во мне — в каждом из нас. Чтобы противостоять ему, нужен бог, не подвластный безумию. Ты расскажешь мне о своем?

Грациллоний забыл дисциплину и обнял солдата. Но тут же взял себя в руки.

— Если ты готов учиться, мы с радостью примем тебя. Конечно, ты получишь пока низшую ступень посвящения — Ворона. Со временем я могу посвятить тебя в Тайники. Но не дальше. Для приобщения к истинным таинствам нужен Отец.

— Я обязательно найду его когда-нибудь! — горячо ответил Кинан.

Душу Грациллония словно осветил солнечный луч, прорвавшийся сквозь тучи. В самом деле, почему бы и нет?

Одинокие и преследуемые, почитатели Митры рассеяны по всей Империи. В городах и казармах Арморики, не говоря уж о Британии и Галлии, наверняка есть тайные Братства. В Исе их не стали бы преследовать. Селиться здесь им едва ли позволят — но приезжать, чтобы участвовать в молениях, встречаться с Братьями… И ведь это в основном военные — их единство в вере поможет укрепить и связать оборонительные силы соседних земель.

Пока нет Отца — нет и Митреума. Но кто запретит Грациллонию мечтать и надеяться?

Черед Бдений нарушился, и Бодилис вызвалась первой начать новый круг. Кто именно несет вахту — неважно, главное, чтобы всегда, кроме особых случаев, на Сене присутствовала одна из галликен, готовая служить Владычице Моря и душам, призванным ею к себе.

Бодилис вызвалась первой, решив, что, будучи сильной телом и склонной к естественной философии, она легче вынесет вахту после бури. Королева ожидала трудностей и оказалась права.

Море к утру совсем успокоилось, и все же баржа не смогла причалить к острову. Причал превратился в груду каменных обломков, приближаться к которым было небезопасно для большого судна. Жрицу доставили к берегу на челноке. Гребцы остались дожидаться, пока она обойдет остров.

Пару часов они провели в почтительном молчании. Время от времени у берега или на скалах мелькал голубой плащ служительницы Белисамы. Моряки провожали ее глазами и снова переводили взгляд на гранитное здание над берегом. Ярость моря добралась и до него. Из фундамента волнами выбило несколько валунов, стекла окон были расколоты, створки дубовой двери косо болтались на петлях.

Гребцы хорошо представляли себе, что еще недавно творилось здесь, и мороз пробегал у них по коже даже в спокойствии теплого летнего дня. Усталые волны, смеясь, ласкали берег. За полосой прибоя держалось несколько тюленей. Их темные глаза тоже, казалось, следили за галликеной. В безоблачном небе кружились морские птицы. Солнце уже успело прогреть спокойный воздух.

Наконец Бодилис возвратилась, и ее доставили обратно на баржу. Ловко взобравшись по веревочному трапу, королева обратилась к капитану:

— Возвращаемся. Остров непригоден для Служения. Придется восстанавливать.

Смущенный шкипер переспросил:

— Что хочет сказать моя королева?

Бодилис улыбнулась.

— Не пугайся. Так случалось и прежде. Хуже всего пришлось острову в эпоху Бреннилис. Тогда океан смел все подчистую. Так боги дали знать, что стена вокруг Иса должна быть возведена в соответствии с их волей. На сей раз мы сможем восстановить все за пару дней. Надо заменить мебель в доме и священные предметы — а также сменить запас провизии и воды. Придется отмыть цистерну от соли и засыпать свежий песок и уголь. Камни выстояли бурю, а вот очаг под ними придется приводить в порядок.

Капитан дернул себя за бороду.

— А дом, королева? Починка фундамента — работа не для женских рук, смею сказать, — он задумался. — Не может ли король прислать своих солдат? Римляне — лучшие в мире строители.

— Нет. Даже во времена Бреннилис римлянам было дозволено лишь начертить план и помогать советами. Из всех мужчин только мужья и сыновья бывших весталок смеют ступить выше линии прилива, да и то лишь в крайней нужде и после очищения по древнему обряду. После этого всем Девятерым должно собраться на острове и вновь освятить его. Грациллоний — достойный человек, но ему не понять… — Бодилис осеклась. — Довольно, пора отплывать.

Глава семнадцатая

Отпраздновав победу, Ис вернулся к мирной жизни. Дел хватало. Помимо обыденных работ и восстановления разрушенного ураганом пора было готовиться к ежегодному празднеству летнего солнцестояния. Зато люди смело смотрели в будущее. Скотты повержены, саксы, без сомнения, учтут этот урок, римляне Арморики остались в стороне от гражданской войны, и — из дворца дошли слухи — Максим успешно действует на юге. Неудивительно, что все несколько расслабились.

В том числе и Грациллоний. У него тоже набралось множество дел: встречи с суффетами, организация обороны, налаживание внешних связей, восстановление опустошенной Колконором казны. Кроме того, он старался, не роняя достоинства короля и префекта, тем не менее налаживать отношения с простым народом, узнавать его нужды, изучать сильные и слабые стороны.

Выпадали и часы досуга. Он устроил себе столярную мастерскую, выезжал верхом, охотился или выходил в море. И мог уделять больше времени Дахилис. Что до остальных жен, то Грациллоний, не зная, как загладить нанесенную им обиду, пока встречался с ними только на людях. Дахилис тоже не затрагивала эту тему. Он понимал и знал, что она помнит — время, которое они проводили вдвоем, принадлежало ее Сестрам, но оба молчаливо согласились оставить все как есть до той поры, пока не настанет время ей оставаться одной на ложе. И Грациллоний, и его солдаты, митраисты и христиане, имели возможность соблюдать чтимое ими воскресенье.

И у него еще находилось время наставлять Кинана в вере. Он принимал деметца в одной из небольших и скромно обставленных комнат дворца. Первый визит Кинана случился в дождливый день, и слабый свет из узких оконных проемов придавал помещению вид тайного святилища. Слуга проводил гостя в комнату и прикрыл за ним дверь. Солдат отсалютовал. Парень был в римской тунике и сандалиях, чисто выбрит, причесан и отмыт до блеска.

— Приветствую, — Грациллоний не стал вставать с кресла. — Вольно. Что это с тобой?

— Центурион… так добр… — смущенно пробормотал Кинан.

Грациллоний некоторое время изучал красивое сумрачное лицо, сильное тело — под позолотой цивилизации скрывался мрачный горец.

— Я же сказал, вольно. За стенами этой комнаты ты — солдат, я — офицер. Но здесь… первое, что тебе предстоит усвоить, — для Митры не существует земных рангов. Перед его лицом нет ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни простолюдинов, ни свободных, ни рабов, — Грациллоний улыбнулся. — Так что тебя тревожит?

Кинан напрягся и выпалил:

— Ты не такой, как прежде, командир. Я только сейчас заметил…

Грациллоний задумался. Исанская одежда — он привык к ней, хотя, выходя к легионерам, обычно одевался по римскому обычаю. Бородка и усы — коротко подстрижены, но густы и хорошо заметны. Волосы еще коротковаты, чтобы собирать в пучок на затылке, однако уже закрывают уши, и приходится надевать обруч, чтобы они не падали на лоб. В последнее время он ловил себя на том, что и думает по-исански. Неудивительно, если парень заподозрил, что центуриона околдовали!

— Не забывай, мне чаще приходится бывать королем, чем префектом, — Грациллоний нарочно заговорил на простонародной латыни. — И помни, Митра судит не по наружности. В счет идет то, что у тебя внутри, в душе. Садись же!

Гость повиновался, и он налил им обоим вина.

— Поговорим.

Момент для шуток неподходящий, да и Кинан не примет легкомысленного тона, но надо же как-то пробиться сквозь его скованность и яростную гордость, которые разделяют их.

— Прежде всего, — продолжал Грациллоний, — мне хотелось бы получше узнать тебя. Я взял тебя в свой отряд потому, что видел, как ты сражался под Валом. Ты дерешься словно демон. Но почему ты вызвался идти со мной?

Кинан подобрался.

— Приключение, центурион!

— Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? Послушай, сынок, Митра не примет того, кто боится сказать правду. И Он отвергнет меня, если я накажу тебя за честный ответ.

Кровь бросилась в лицо молодому деметцу. Он выкрикнул, сжав кулаки:

— Ладно! Мне в самом деле надоели учения и маршировка. Хотелось путешествий и сражений. Но я не хотел идти с Максимом драться против римлян. Моя родная деревня лежит на побережье. Я был на охоте, когда там побывали скотты. Они перебили мужчин — и моего отца, и старшего брата. Мать изнасиловали всей шайкой. Младшего брата и сестер захватили, чтобы продать в рабство. Я поклялся отомстить. Чтобы вступить в армию, пришлось прибавить себе лет и солгать о вере. Но как я торжествовал, когда мы рубили этих тварей на севере, а потом — здесь! Это было отмщение! Потом это чудовище… и еще почести, которые воздали Эпиллу, — вот что привело меня к вашему богу.

Юноша расплакался, кашляя и захлебываясь. Сейчас в нем не осталось ничего римского — страстный кельт!

Грациллоний дал ему выплакаться, успокоил, утешил и наконец начал беседу:

— Я далеко не лучший из наставников, многого и сам не понимаю. Я всего лишь Персиянин — это четвертая степень посвящения. Но, может, и к лучшему для тебя услышать первый рассказ на языке простого солдата. Персиянин… наша вера происходит из Персии — старого, но достойного врага Рима. Нередко от врагов узнают больше, чем от друзей. Да и война порой сменялась миром, и не одни только персы разделяли эту веру. Греки, а позже — римляне внесли в нее немало своего. Так слушай же. Прежде всего и превыше всего — Единственный, от которого исходит все сущее…