— А… Керна, кажется?

— О, ей всего пятнадцать, и она вся в учении. Собирается в младшие жрицы, когда придет время. Правда, это не исключает брака, но мужчины не слишком охотно берут в жены жрицу, которая больше времени проводит в храме, чем дома. Бывшие весталки чаще приносят обет младшей жрицы после того, как овдовеют.

Они вышли в коридор за атриумом. Расположение комнат в этом доме напоминало дома Дахилис и Форсквилис и казалось непривычным для римлянина. Бодилис открыла дверь и пропустила Грациллония вперед. Он оказался в просторном помещении, освещенном вдобавок к свету серого дня изящными лампами. Над одной из них грелся котелок на треножнике. Оливковое масло горело почти без копоти. Рядом стояли фляги с вином и водой, стеклянные и глиняные кубки и тарелки с лакомствами. По стенам тянулись полки с рукописями. Рядом стояли миниатюрные статуэтки бегущих животных и скульптурный портрет прекрасной и суровой женщины. Большой стол в дальнем углу тоже был завален книгами, письменными принадлежностями, кистями и красками, образцами минералов и трав, раковинами. Посреди всего этого развала, положив лапу на деревянную флейту, спала кошка.

— Присядь, сделай милость, — пригласила Бодилис. — Ты любишь разбавленное вино?

— А что в этом котелке?

— Настой трав. Я пью вино только за ужином, да и то немного, — Бодилис улыбнулась. — Боюсь, не смогу составить тебе компанию.

— Наоборот. Я сам пью немного и с удовольствием попробую твоего снадобья.

Ароматный сладкий напиток с легкой горчинкой как нельзя лучше подходил для такой промозглой погоды.

— Значит, правду говорят, что ты ученая женщина, — заметил он.

— Да, мне нравится узнавать новое. К тому же я люблю долгие прогулки — пешком, через поля и леса, или на лодке. Только вот моя близорукость мешает.

— Ты, кажется, работаешь над каким-то сочинением?

— Перевожу на исанский «Агамемнона». У нас, к сожалению, мало кто читает по-гречески, а мой скромный труд даст хоть какое-то представление о гении Эсхила.

— Где ты учила греческий?

— Сама, по учебникам и словарям, которые мне прислали друзья. Эвкерий, христианский священник, помогает мне и поправляет произношение. Он родом из той части Италии, где говорят по-гречески. — Она с жаром продолжала: — О, Грациллоний, я так многое надеюсь узнать от тебя. Расскажи мне о народах Британии, вспомни песни и предания… о, для меня твое появление — чудо вдвойне!

Грациллоний уставился в чашу, словно надеялся увидеть в осадке на дне свою судьбу.

— Я рассчитывал, что сам смогу учиться у тебя, — смущенно пробормотал он. — Исанскому языку…

— Ты уже неплохо овладел им. Хотя я могла бы расширить твой словарь. Например, мы широко используем синонимы…

— И еще история, традиции, я хотел бы проникнуть глубже в вашу жизнь. Именно этого я жду от тебя в первую очередь.

— Задавай любые вопросы, — вздохнула она. — Но помни, я не обладаю ни мудростью Квинипилис, ни силой воли Виндилис, ни колдовской силой Форсквилис, ни очарованием… но я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Грациллонию послышалась боль в голосе королевы. Он поднял глаза и увидел горькие складки у губ. «Я тупой осел! — догадался он. — Да ведь она думает, что я ничего, кроме ума, в ней не вижу. Я совсем не это имел в виду, порази меня Юпитер, ничего подобного! Но если сейчас же сказать ей, как она хороша собой, она может подумать, что мне только и нужно, что побольше женского тела».

Он осторожно предложил:

— Не поговорить ли нам как простым смертным? Я хотел бы получше узнать тебя, Бодилис. Расскажи о своей жизни.

Она передернула плечами.

— Нечего рассказывать. Со мной, можно сказать, никогда ничего не случалось.

Грациллоний подумал, что из всех Девятерых ей легче всего было найти спасение от Колконора в своем внутреннем мире. Эта мысль оказалась для него мучительной. Он подергал себя за бородку. Щеки еще зудели, но он запретил себе чесаться. Надо продолжать беседу. Он медленно произнес:

— Ты говорила, что твоя средняя дочь хочет остаться в храме после того, как выйдет из возраста весталки? А сама ты, когда была девочкой, мечтала о том же?

В ее взгляде мелькнуло изумление, но Бодилис заставила себя откинуться на спинку кресла и улыбнуться.

— Да. Знак сошел на меня, когда я была в том же возрасте, что сейчас Керна, только я всегда была угрюмым и одиноким ребенком.

— Это… из-за обстоятельств твоего рождения? Она снова наградила его удивленным взглядом и заговорила не сразу.

— Грациллоний, ты и в самом деле замечательный человек.

— Нет! — он принужденно рассмеялся. — Просто офицер должен уметь разбираться в людях, — и сдержанно добавил: — Может быть, тебе неприятно говорить об этом? Я не хотел быть навязчивым.

Бодилис наклонилась вперед и погладила его по руке.

— Мне нечего скрывать. Дахилис, конечно, рассказала тебе, и… если боги допустят, мы много лет будем вместе, — ее взгляд заметался по комнате и остановился на женском бюсте. — Ты знаешь, что Вулфгар зачал меня от своей дочери, Тамбилис. Такова была воля Белисамы, и на Сестрах нет греха, но мне говорили, что он не мог забыть об этом, и не прошло и года, как он пал от руки Гаэтулия. Тень тех дней легла на мою мать, и только с Хоэлем она снова обрела радость жизни. Ему она родила девочку, которая стала Дахилис. Что до меня, то я росла в мрачном доме и искала убежища в книгах и дальних прогулках и… во всем, что ты видишь в этой комнате. Я мечтала отдать всю жизнь служению младшей жрицы.

— Но стала королевой, — тихо закончил Грациллоний.

У нее порозовели щеки.

— Хоэль и меня сделал счастливой. Не то чтобы он обладал особой мудростью. Порой он признавался, что не может понять меня. Но он был добр и заботлив и умел доставить женщине удовольствие. И у него всегда гостили друзья, и не было конца чудесным рассказам о дальних странах и великих деяниях. Эти люди приносили во дворец морской ветер. А потом меня приняли в Доме Звезд…

Она осеклась, глотнула воздуха и невыразительно договорила:

— При Колконоре только Симпозиум помог мне сохранить живую душу.

— О, дорогая, — вырвалось у него с жалостью.

Бодилис встряхнулась и резко возразила:

— Я не прошу милостыни, Гай Валерий Грациллоний! Несмотря ни на что, я прожила жизнь лучше, чем многие в этом мире.

И добавила, смягчившись:

— А теперь король — ты.

Воцарилось молчание. Грациллоний осушил чашу и наполнил кубок неразбавленным вином. Королева не смотрела на него. Он видел, как краска приливает к ее щекам и снова отливает с каждым ударом пульса. Он знал, о чем она думает, и она знала, что он знает.

Грациллоний откашлялся.

— Ну, видишь ли… э-э-э… Чей это бюст?

— Это? Бреннилис, — с облегчением отозвалась она. — Бреннилис Видящая, Бреннилис Скрывающая. Портрет древний, и хотя неизвестно, изваян ли он с натуры, мне хочется представлять ее именно такой.

— Кто это — Бреннилис?

— Ты не знаешь?

— Не забывай, я жалкий невежда!

— Ну что же, — весело сказала Бодилис. — Урок истории Иса поможет скоротать время до ужина.

Первоначальных отчетов сохранилось немного, но легенды утверждали, что мыс был открыт карфагенянином Химилко восемь с половиной столетий назад. Возвратившись на родину, он рассказал о месте, удобном для основания колонии. Карфагену для торговли с северными странами требовались дорожный пост и база флота. Британское олово, галльские меха, германский янтарь, мед, шкуры, воск, древесину, китовый зуб — все это нужно было перевозить и охранять.

Но на таком расстоянии от метрополии отдельный пост не мог продержаться долго. Нужно было строить город, способный кормить и защищать своих жителей. В преуспевающем в ту пору Карфагене нашлось немного желающих покинуть родину, поэтому колонистов собирали по всему Средиземноморью. Среди первых поселенцев выделялись вавилоняне, бежавшие от персов, которые завоевали и уничтожили город, и египтяне, не желавшие склониться перед персидским владычеством.

Предание говорит, что когда Химилко впервые посетил эти места, каждую ночь в его лагере гибли люди. Наконец он выследил чудовище, совершавшее убийства, и положил им конец. Логово зверя находилось в древнем кургане. И Древний Народ, кости которого покоились там, в благодарность поклялся, что поселение, основанное пришельцами, будет процветать, доколе его жители не прогневят богов, и если такое случится, море возьмет свое.

Возможно, поэтому город был посвящен Иштар — Звезде Морей, повелевающей стихиями. Разноплеменное население города вскоре стало поклоняться ей под именем Исиды. Возник и жреческий орден, служивший богине.

Власть далекого Карфагена мало ощущалась колонистами и сводилась в сущности к тому, что метрополия присылала своего наместника. Но по мере того, как город богател и набирал силу, богатые граждане начали роптать даже против столь легкого ярма. Примерно в то же время, когда был заложен город, пришлые кельты, побеждая коренное население и смешиваясь с побежденными, дали начало галльским племенам. Новая аристократия составлялась главным образом из захватчиков. Город, естественно, заключил союз с соседями против вторжения новых племен. Племена, населявшие окрестности города, немало страдали от войн и набегов и не отказались от военной помощи карфагенян.

К тому времени название «Бен-Иштар» (или «Бен-Ис») превратилось в короткое «Ис».

Город не раз осаждали враги, но богатства моря хранили его от голода и давали возможность пережить любую осаду, тем более что кельты никогда не умели долго сидеть на месте. Труднее было с водой, и потому в сознании людей источники обрели святость — да и галлы всегда почитали ручьи и реки. В маленьком сообществе все время чувствовалась нужда в рабочих руках, и жертвоприношения младенцев Баалу Мелькарту постепенно вышли из моды, а со временем и полностью прекратились. Однако пророчества и традиции сходились в том, что боги время от времени должны получать кровавую жертву.

Постепенно устанавливалась мирная жизнь. Правда, соперничество с морской Венетой иногда приводило к стычкам на море, но с озисмиями, как называли себя потомки кельтов и Древнего Народа, установились прочные связи. Ритуалы и обычаи постепенно уподоблялись друг другу, и в речь исанцев проникало все больше галльских слов.

В Исе со временем установилось поклонение триаде верховных богов. Иштар-Исиду чаще звали Белисамой, что означало «сияющая». Мелькарт получил имя и атрибуты кельтского бога небес Тараниса. А Лер, почитавшийся в этих местах с незапамятных времен, воплотил в себе могущество и ужас океана.

Это не было возвращением к варварству. Вера менялась вместе с политикой. Карфаген, все более занятый борьбой с Римом, редко вспоминал о своей колонии. В конце концов влиятельные в городе роды изгнали наместника и учредили Совет суффетов, по финикийскому образцу. Идею Короля Леса заимствовали у галлов. Такой король являлся скорее символом, чем правителем, а его гибель в сражении заменила ушедшие в прошлое жертвоприношения младенцев.

Девять Сестер были знакомы и финикийцам, и галлам. Все они были дочерями и внучками королев, хотя отцами могли быть и простые люди. Девочки принимали святые обеты в возрасте семи лет и должны были оставаться весталками до восемнадцати. Жили они обычно дома, но посещали школу при храме, а достигнув определенного возраста, должны были отдавать дни и ночи религиозным службам в городе и Нимфеуме. После восемнадцати девушки могли свободно распоряжаться своей жизнью — если только не были прежде того отмечены знаком. Тогда они становились супругами короля и галликенами. Третье поколение девочек освобождалось от всех обязательств, потому что кровь Воплощенного Тараниса в них истощалась.

Принцесса, закончившая срок служения весталки, могла принести новый обет и стать младшей жрицей. Храм набирал желающих стать жрицами и среди способных молодых горожанок и давал им обучение в соответствии с проявленными дарованиями, но никогда никто из них не был отмечен знаком.

Исанцы считали службу весталки божественной привилегией. Она приносила и земные блага. Девушки получали превосходное образование и щедрую стипендию. По истечении срока каждой выдавалось пособие золотом и добром в приданое или для начала самостоятельной жизни, если девушка не собиралась замуж. Храм от этого не беднел, так как его богатства постоянно пополнялись за счет земельных владений, вкладов и приношений.

Ис жил торговлей. Городские земли были скудны, и хотя море щедро кормило всех, горожане стали искусными ремесленниками, изделия которых высоко ценились иноземцами. Заезжие купцы привозили в город свои товары. Когда Рим засеял солью развалины Карфагена, Ис этого почти не заметил… хотя кое-кто пролил слезу.

Сотню-другую лет после этого город процветал. Он не страдал имперскими амбициями, не стремился расширять свое влияние за пределы окрестных земель и близлежащего острова Сен. Его флот был невелик, но отлично справлялся с обязанностями по конвоированию купеческих судов и обороне-а при нужде галликены могли вызвать бурю. Исанские суда вели торговлю по всему Северу, и повсюду возводились мануфактуры, мастерские и пакгаузы, славились исанские поэты, художники, сновидцы и маги.

А море, в лоне которого лежал город, все наступало…

Венеты постоянно причиняли беспокойство, и город охотно оказал помощь Юлию Цезарю, который вел с ними войну. Сокрушив врага, великий римлянин лично посетил Ис.

События того времени скрыты от глаз потомков. Галликену Бреннилис посетило пророческое видение, и она каким-то образом сумела завладеть умом скептичного и упрямого римлянина. Он выставил одного из своих легионеров против Короля Леса, и его молодой любимец сразил противника и таким образом принес жертву от лица Цезаря. Остальное покрыто вечным молчанием, ибо Белисама открыла пророчице, что для Иса наступает новая эра. Исанские архивисты предполагают, что именно по этой причине Цезарь ни разу не упоминает в своих воспоминаниях о посещении города.

Как бы то ни было, Ис сделался союзником Рима, платил умеренную дань, принимал префекта, пользовался преимуществами римского мира, а в остальном продолжал жить своим обычаем.

Романизация Арморики несомненно оказала влияние и на город. В целом это влияние было благотворным. Более того, Рим спас город от разрушения. Видение Бреннилис предупреждало, что уровень моря будет продолжать подниматься, и если не принять меры, город в конце концов окажется под водой. Покидать мыс, отлично защищенный двумя возвышенностями по сторонам, означало отдаться на волю соседних племен. А между тем жители уже вынуждены были покидать прибрежные районы.

Бреннилис, разумно правившая Исом весь срок своего призвания, в старости сумела заручиться помощью Августа Цезаря. Он прислал в город лучших инженеров, и они возвели дамбу, стеной вставшую на пути моря. Римляне возвели и другие постройки, но именно за строительство стены город удостоил их триумфа.

Их труд был нелегок. Приходилось бороться не только с морем, но и с людьми. Римляне встретили смехом указания Бреннилис о необходимой высоте стены — при них приливы ни разу не достигали такого уровня. К тому же они не понимали, почему им не использовать для строительства прочный бетон. Только убедившись, что волны раз за разом губят их работу, и потеряв нескольких человек, они смирились и выложили стену сухой кладки из безупречно обтесанных плит песчаника. Они так подогнали их друг к другу, что в щели нельзя было просунуть и лезвия ножа, но так и не узнали, в чем причина неудач с бетоном.

Но Бреннилис и Сестры знали. Лир открыл им в видениях: он желает, чтобы Ис оставался заложником моря, на случай, если его жители обратятся к новым богам. Он позволил возвести стену, но только из такого материала, который был подвластен его могуществу и не помешал бы покарать отступников.

Ворота не были упомянуты в пророчестве, но портовому городу без них было не обойтись. Обитый бронзой дуб десятилетиями противостоял соленой воде. Иногда створки приходилось заменять. Это делалось в дни низкого прилива при мертвом штиле, и несколько часов напряженнейшей работы завершались трехдневным празднеством.

Со временем Покрывало Бреннилис все прочнее скрывало Ис от мира. Видение открыло королеве, что боги Иса ревнивы и высокомерны и не позволят своему народу склонить слух к новым богам. И вот богатый и прекрасный город затерялся. Хроники, в которых упоминалось о его существовании, подвергались тысяче опасностей. Они терялись, сгорали в пламени пожаров, попадали в руки воров и исчезали бесследно. Та же судьба грозила и копиям. На удивление немногие из римских писателей вообще вспоминали об Исе.

Отчасти это могло объясняться тем, что город вернул себе автономию. За данью посылали все реже, а Септимий Север и вообще снял ее в награду за помощь, оказанную Исом против его соперника Альбия.

Но город не был закрыт от мира. Бури, потрясавшие Империю, неизбежно тревожили Ис. Нарушались торговые пути, скотты и саксы грабили корабли и прибрежные поселения, варвары продвигались все дальше на запад, провозвестники Христа уводили людей из храмов отеческих богов. Галликены чувствовали, что кончается и этот век. Что принесет им новое время? Этого никто не знал. Ис, подобно обитателям моря, затаился в своей раковине и ждал.

В спальне, при свете свечей, возраст Бодилис выдавало только зрелое тело. Женщина с улыбкой повернулась к Грациллонию и прошептала:

— Чем же мне порадовать тебя?

…Она отвечала ему движениями бедер, рук, тихими вскриками, и в каждом ее движении была мысль о нем, не о себе. Засыпая на рассвете, она тихо выдохнула:

— Молю богиню, чтобы возраст не помешал мне родить от тебя дитя.