Глава десятая

Зал в базилике, в котором собрался Совет суффетов, мог вместить целую толпу народа. Его строгие стены были облицованы блестевшим вкраплениями слюды гранитом, прекрасным мрамором, пестрым серпентином и узорчатым ониксом. Большие окна пропускали окрашенный зеленоватым сиянием стекол дневной свет. Под сводчатым потолком громко отдавался и самый тихий голос. По сторонам прохода были установлены ряды скамей, обращенные к тронному возвышению в конце зала. За спинкой трона виднелась высокая ниша, в которой стояли величественные изваяния Трех. Справа высилась статуя Тараниса, в середине — Белисамы. Образ Лера был представлен мозаичной плитой с изображением кракена.

Грациллоний вступил в зал, когда собравшиеся расселись по местам. В руке он нес Молот, на груди, открытый взглядам, висел Ключ, но на голове вместо короны блестел простой обруч. За ним следовали легионеры в полном вооружении. Под каменными сводами раскатился грохот подбитых гвоздями подошв. Солдаты заняли места по сторонам возвышения и за троном, перед высокими статуями богов. Грациллоний встал перед троном. Собрание встретило его громовым молчанием. Подняв Молот, римлянин заученно продекламировал:

— Во имя Тараниса, мир. Да защитит он нас!

Девять королев в голубых одеждах с белыми покрывалами на головах сидели рядом на левой передней скамье. Виндилис поднялась, простерла перед собой руки ладонями вниз и отозвалась:

— Во имя Белисамы, мир, да благословит она нас.

Значит, понял Грациллоний, она и будет говорить за всех королев, если только в ходе дискуссии кто-то из них не сочтет необходимым вставить слово. Интересно, почему избрали оратором ее, а не старую мудрую Квинипилис, например? В острых чертах Виндилис сквозила жесткость, которая едва ли поможет достичь мира. Впрочем, решения королев не подлежат обсуждению.

Виндилис опустилась на скамью. На правой стороне ряда поднялся Ханнон Балтизи. Седая борода ниспадала на одеяния цветов штормового моря — белые гребни на зеленых волнах. Ханнон не был жрецом — у бога, чьи земные дела он представлял, не имелось служителей, если не считать таковыми всех шкиперов Иса. Но ему, как капитану, выпало произнести:

— Во имя Лера, мир. Да не падет на нас его гнев.

Грациллоний передал Молот Эпиллу, которого назначил своим наместником, и выпрямился, озирая собравшихся. Тридцать три человека — не считая высших жриц, все мужчины, представители тринадцати суффетских кланов. (Как он понял, суффеты были кем-то вроде римских сенаторов и отличались только тем, что чести принадлежать к этому сословию нельзя было добиться подкупом, интригами и даже честными заслугами. Суффетами становились по рождению, женщины — по замужеству и еще по праву усыновления.) Среди суффетов выделялся Сорен Картаги, в красном одеянии и митре Оратора Тараниса. Он, как и Ханнон, представлял свой храм, хотя и не принимал участие в ритуале. Кроме того, он имел право выступать от лица Великого Дома плотников, к которому принадлежал. Еще три человека входили в Совет по обязанности: Адрувал Тури, Властитель Моря, глава моряков и военного флота, Которин Росмертай, Начальник Работ, надзиравший за каждодневными делами города, и Ирам Элуни, казначейская должность которого была чистой синекурой. Властитель Моря был одет в добротную исанскую одежду, его коллеги предпочли закутаться в тоги.

Еще несколько человек были одеты в тоги, кое-кто был в мантиях, а большинство — в рубахах и штанах. Не все одеяния поражали богатством — к суффетам могли принадлежать и небогатые семьи. Делегаты гильдий сами были рыбаками, матросами, возчиками, художниками… Даже некоторые из глав Великих Домов в юности знавали бедность, хотя и немногие.

Тридцать три пары глаз смотрели на Грациллония. Все разные, и в то же время… Аристократы Иса стремились не допускать близкородственных браков. Никому не дозволялось жениться на девушке своего клана. С радостью встречали невест неисанского происхождения. Женатые пары часто усыновляли подающих надежды мальчиков из Озисмии, чтобы влить в жилы рода свежую кровь. Но несмотря на все старания, большинство лиц было типично «суффетскими». Тонкие, с высокими скулами и орлиными носами — живое воспоминание об утерянной Финикии.

Пора начинать. Грациллоний остался стоять, но сменил позу на более вольную.

— Привет вам, — заговорил он на языке Иса. — Прежде всего я хочу поблагодарить всех за проявленное терпение. Я знаю, что этот достойный Совет собирается только четыре раза в год, во время равноденствий и солнцестояний. Следовательно, последняя сессия состоялась совсем недавно, а у каждого из вас есть свои дела, требующие внимания. Хотя король имеет право созывать экстренные заседания Совета, я хотел бы заверить вас, что сделал это в заботе о благе и безопасности Иса, а не из каприза, и что в будущем постараюсь избегать подобных мер. Я рассчитываю, что возникающие вопросы можно будет разрешать на коротких совещаниях с заинтересованными лицами, и я всегда готов выслушать каждого из вас.

Он улыбнулся.

— Надеюсь, я не задержу вас надолго. Все вы знаете, зачем мы собрались. Ради экономии времени прошу вас говорить на латыни или, по крайней мере, позволить это мне. В противном случае мне придется медленно увечить ваш язык, который, конечно, не заслуживает подобного обращения. Я надеюсь, что вскоре овладею им в должной мере. А пока — есть ли среди вас такие, кого не устраивает латынь?

Ханнон поднял руку, и Грациллоний кивнул ему.

— Сам я не возражаю, — сказал моряк на тяжеловесной арморикской латыни. — Кое-кто не практиковался со школьной скамьи, но такие могут говорить по-исански. Пусть мой король, если затруднится в понимании, попросит перевести. То же относится к тем, кто с трудом понимает латынь.

— Нужно назначить одного переводчика, — заметил Сорен, — иначе мы будем перебивать друг друга, как дрозды.

— Я предлагаю обратиться к королеве Бодилис, — вставила Виндилис. — Она обладает ученостью и проницательным умом. Ты согласна, Сестра?

— Пусть будет так, — на классической латыни согласилась Бодилис.

Грациллоний взглянул на нее. Привлекательная женщина, подумал он, немного за тридцать — как говаривал отец — лучшие годы женщины. Мысль о том, что ему предстоит делить с ней постель, возбуждала. Удивительно: ведь рядом сидела Дахилис. Бодилис перехватила его взгляд и ответила спокойной, понимающей улыбкой.

Грациллоний прокашлялся.

— Благодарю. Позвольте прежде всего объяснить мои намерения. Некоторые из вас уже слышали о них от меня, что же до остальных, то мои слова могли дойти до их ушей искаженными передачей из уст в уста. Потом мы обсудим мои предложения, и я надеюсь получить от вас официальное одобрение и помощь.

Он говорил все увереннее. В конце концов, почти так же он обращался к солдатам своей центурии. К тому же его вдохновляло присутствие Дахилис. А ведь входя в зал, он едва сумел скрыть смущение и растерянность.

— Насколько я понимаю, Ис повидал самых разных людей на троне, — продолжал Грациллоний. — Что до меня, я, как вы знаете, легионер, Гай Валерий Грациллоний, центурион. Служил в Британии. В прошлом году я помогал отбивать атаки пиктов и скоттов. Я слышал, что у вас тоже были столкновения со скоттами. Сам я британец, белг, из рода куриев, и в былые времена бывал в Арморике. Вам следует иметь в виду, что я явился сюда не с целью стать королем. Это произошло случайно. Честно говоря, я до сих пор не могу поверить в такую случайность, но что есть, то есть. Возможно, такова была воля благосклонных богов. По-видимому, не слишком многим нравился Колконор. — Среди собравшихся послышались смешки. — Не знаю, получится ли из меня новый Хоэль, но я сделаю что смогу.

Искренность сейчас была его единственным оружием.

— Я был и остаюсь префектом Рима в Исе. С незапамятных времен эта должность пустовала, тем не менее, договор и клятва остаются в силе. Вы союзники Рима. Это накладывает на вас определенные обязанности, но и Рим имеет обязательства перед вашим городом, и я намерен проследить, чтобы обе стороны выполнили свой долг. В конечном счете, возможно, то, что я оказался королем, может обернуться к вашей выгоде. Я не намерен пренебрегать долгом Короля или злоупотреблять властью префекта. Мои Цели просты. В империи назревают беспорядки. Галлия может оказаться посреди осиного гнезда. Несомненно, вам ни к чему, чтобы Ис оказался втянутым в войну. Ваш город всегда, насколько то было возможно, держался в стороне от смут и войн. Я стремлюсь сохранить мир. Ни более, ни менее. Но нам не удастся достичь мира бездействием. Если в Римской Арморике, по крайней мере, в западной ее части, начнется брожение, Ису не удастся остаться в стороне. А Рим, которому я служу, снова получит удар в спину, и эту рану нелегко будет залечить. Ис должен приложить усилия для поддержания мира и порядка. Легаты и правители соседних областей, возможно, захотят вмешаться в борьбу. Мы должны удержать их от этого. Где замолвить слово, где подкупить, где продемонстрировать мощь флота — думаю, большего и не понадобится. Конкретный план действий мы выработаем совместно с вами и совместно приведем в исполнение. Это все. Позднее мы обсудим, что еще следует предпринять для мирной жизни, которая, как я надеюсь, ждет нас в будущем. Но сперва придется выстоять перед назревающей бурей. Я прошу вашего согласия и всемерной поддержки для достижения целей, поставленных мною — вашим королем и префектом Рима. Для блага Рима и Иса! Благодарю вас. Он сложил руки на груди и застыл, ожидая ответа. По рядам прошел шепоток, и Сорен попросил:

— Не может ли королева Бодилис перевести речь короля на исанский?

— Я изложу ее, как сумею, — ответила Бодилис, — тем временем пусть каждый обдумает ее значение для нас.

Слушая перевод, Грациллоний восхищался ее умением кратко и ясно излагать мысли.

Когда королева закончила, собрание загудело, и, наконец, Властитель Моря, Адрувал, заявил прямо:

— Нельзя плыть в тумане. А ты напустил тумана, о король! О какой это угрозе ты говоришь? К чему мы должны готовиться?

— Я не могу выразиться яснее, потому что это касается государственных тайн, к тому же я не пророк и не умею предвидеть будущее, — возразил Грациллоний. — Мой командующий дал мне понять, что назревают большие перемены, и едва ли они пройдут мирно. Я молю, чтобы нас не ожидало кровопролитие, подобное войне Магненция. Но пока мы должны ждать вестей и быть наготове.

Заговорила Виндилис, и все другие голоса в зале смолкли как по команде.

— Я могу сказать больше, — твердо заявила галликена. — Командир Грациллония, приславший его к нам, — Магн Клемент Максим, правитель Британии. Легионы этого диоцеза провозгласили его Августом. Он отплыл с войском в Галлию и готов бороться за пурпур власти. Грациллоний… — королева обожгла его взглядом. — Ты не глупец. Даже если он не сказал тебе об этом прямо, ты должен был догадываться. И ведь ты — человек Максима!

Суффеты растерянно переглядывались. Король Иса ошеломленно выкрикнул:

— Как ты могла узнать?

— Так же, как узнала о твоем появлении, — Виндилис указала на сидящую рядом королеву. — Форсквилис посылала свой дух.

— Что это значит? Женщина, ты говоришь пустые слова!

Сорен насупился.

— Ты обвиняешь галликену во лжи? — В зале послышался ропот, подобный рокоту прибоя.

Квинипилис поднялась с места и, опираясь одной рукой на посох, вскинула другую, требуя внимания.

— Будьте терпеливы, — проговорила она на языке Иса. — Грациллоний не знает наших обычаев, но намерения у него добрые. Не забывайте, он префект и король. Дайте ему время.

Грациллоний прикусил губу.

— Я готов слушать, — признал он. — Прошу вас, объяснитесь.

— Этот разговор вам с Форсквилис лучше вести наедине, — заметила Виндилис.

— Что ж, пусть будет так, если королева не возражает, — Грациллоний обратился к провидице. Холодное лицо Афины Паллады не изменилось, но женщина слегка кивнула ему. Краем глаза он заметил проказливую ухмылку Дахилис, которая украдкой показывала ему большой палец.

— В самом деле, здесь не место обсуждать таинства, — согласилась Бодилис, обращаясь к исанцам. — Не все можно высказать словами. Вернемся к делам нашего собрания. Вечером Форсквилис может показать королю то, что сочтет возможным.

Пристыженный, Сорен согласился:

— Хорошо. Значит, мы должны признать, что в империи снова началась гражданская война? И поскольку Максим не может ожидать, что вся Арморика пойдет за ним, как его легионеры, он готов довольствоваться тем, что страна останется нейтральной, пока он будет вести военные действия на юго-востоке. Грациллонию поручено обеспечить нейтралитет Арморики. Возможно, он прав, утверждая, что такое положение выгодно и для Иса, если не считать возможного недоброжелательства имперской власти в случае, если Максим потерпит поражение. Обсудим же это и наметим цели и средства их достижения.

Грациллоний стоял перед ними, как воин, оставшийся без меча в разгар боя. Обсуждение началось.

Дом Форсквилис удивил Грациллония. После того, как собрание разошлось, они вдвоем отправились к ней. По дороге не разговаривали. Над миром сгустились синие сумерки, в небе мерцали первые звезды. С возвышенной части города виден был сверкающий живым серебром залив и безграничный простор океана. На мысе Рах горел маячный огонь. Пламя мигало подобно бессонному глазу. В прохладном воздухе чувствовался слабый аромат цветов: у дверей дома королевы в пруду плавали белые лилии.

Слуга с фонарем встретил их на крыльце и с поклоном проводил в дом.

— Обед готов, — почтительно заверил он. Аппетитный запах съестного подтвердил его слова.

Форсквилис взглянула на спутника. Глаза ее были серого цвета, как и глаза Минервы-Афины, на которую она так походила. У богини, растерянно подумал Грациллоний, копье, шлем и щит с эгидой. А этой женщине и без головы Горгоны ничего не стоит превратить мужчину в камень.

Королева заговорила на свободной латыни.

— Я еще днем послала известить, чтобы ужин приготовили для двоих. Приятно ли это королю?

Он неловко пошутил:

— Разве ты не читаешь мои мысли?

Она не приняла шутки.

— Для этого потребны сильные чары, которые могут обратиться во зло, и без крайней нужды не подобает к ним прибегать.

Грациллоний смутился. Следуя примеру хозяйки, он отдал плащ слуге и прошел за ней в триклиний. Стены были расписаны буколическими сценками. Как видно, ни Форсквилис, ни прежние обитательницы не позаботились обновить фрески, которые дышали стариной. Только мозаики на полу в столовой были стыдливо прикрыты тростниковыми циновками. У исанцев не было в обычае возлежать за трапезой, и вместо привычных лож Грациллоний увидел высокий стол и кресла. Богатая скатерть и дорогая посуда, как он подозревал, были знаком почтения к гостю. Стройность фигуры королевы наводила на мысль, что обычно она довольствуется самыми скромными кушаньями.

Усадив гостя за стол напротив своего места, Форсквилис перешла на родной язык.

— Сегодня для тебя был трудный день. Теперь следует отложить заботы и подкрепиться.

— Ты… снисходительна ко мне, — отвечал Грациллоний, приняв решение держаться латинской речи. К чему осложнять и без того щекотливую ситуацию? — Я постараюсь, но это будет нелегко. Прости, если я не смогу сразу забыть о делах.

Дело было не в том, что Совет отказал ему в поддержке. Его задело, что обсуждение шло так, будто он был простым курьером — в лучшем случае, послом, а Ис вовсе не подчинен Риму, но самостоятельно принимает решения, наиболее выгодные для города.

В первый раз Грациллоний увидел, как губы Форсквилис изогнулись в усмешке.

— Ты думаешь, что это моя вина? Что ж, отчасти да. Но разве сам ты не сделал бы все, что мог, отстаивая интересы Рима?

Слуги в черно-золотых ливреях внесли чаши для омовения рук и полотенца. Следом вошли другие, разлили по кубкам неразбавленное вино, расставили закуски: вареные креветки, соленые баклажаны, сырую рыбу под луковым соусом. Исанская кухня была весьма хороша, хотя не всякий мог себе позволить дорогие блюда; но обжорство в Исе было не в обычае.

Грациллоний поднял кубок. На душе у него полегчало.

— Верно. И нам не из-за чего ссориться. Я признаюсь, что был несколько… гм-м… удивлен. Нелегко поверить, что ты знаешь о делах Максима больше, чем даже я. Я не собирался говорить о его намерениях, потому что надеялся оставить за собой преимущество на случай, если случится что-либо непредвиденное. Но ты узнала все раньше меня. Он будет хорошим императором, и значит, его правление пойдет на пользу Ису.

— Я и Сестры надеемся на это. Мы взывали к Трем, прося послать нам хорошего короля, и они прислали тебя.

Грациллонию стало не по себе. Он был римлянином, солдатом и получил хорошее образование. У Максима были серьезные, разумные причины прислать его сюда. С чего бы ему верить, что в дело вмешались чужие боги или колдовство? И Форсквилис не делала никаких пассов, не читала заклинаний, а просто сидела напротив. И с каждой минутой казалась все прекраснее. Но что-то мелькало в ее глазах, в голосе, отчего нетрудно было поверить, что эта женщина живет на границе иного мира.

Грациллоний предпочел перевести разговор на обыденные темы.

— Ты, кажется, предлагала забыть о заботах? Не расскажешь ли ты о себе? Мою историю ты уже слышала.

Она послала ему долгий пристальный взгляд и пробормотала про себя:

— Дахилис не ошиблась. Ты в самом деле добр. Может, ты и станешь вторым Хоэлем.

В сдержанном тоне ее проскользнула, однако, нотка сомнения.

— Предзнаменования смутны, — прошептала она, — но ведь наш век — время перемен.

Он не желал вглядываться в эти смутные и неподвластные разуму глубины… пока не желал. Грациллоний глотнул ароматного вина и отправил в рот острую закуску. Лучше держаться земных дел.

— Ты была женой Хоэля? — спросил он.

Она кивнула.

— Я была отмечена знаком после смерти Квистилис, за год до его гибели. Мне было тогда четырнадцать. Он был нежен. Я понесла от него дитя, но потеряла его из-за того, что делал со мной Колконор.

Грациллоний представил себе кровавый комок на полу или на постели. Быть может, он еще шевелился с минуту. Озноб прошел по телу. Она говорила так спокойно, словно это случилось давным-давно и не с ней. Душа покинула ее. Вернется ли?

— Смею ли я спросить, сколько тебе лет? — осторожно поинтересовался он.

— Двадцать зим. Дахилис немногим моложе…

— Ты мудра не по годам, Форсквилис.

— Знание было моим единственным убежищем, — спокойно объяснила она.

За ужином они вели легкий разговор (хотя ему ни на минуту не стало скучно), но потом она кое-что показала ему. Полутемная келья с единственным светильником, сделанным из кошачьего черепа; полка, заваленная свитками и пергаментами; терракотовая фигурка женщины, происходившая, по ее словам, из древнего Тира; кости, исписанные тайными знаками, пучки сушеных трав, кремни, то ли обработанные Древним Народом, то ли упавшие с неба громовыми стрелами…

— Все это само по себе не нужно, Грациллоний, — глаза Форсквилис в полутьме казались огромными. — Эти вещи — только учителя и помощники. Когда я впадаю в транс, мой дух уходит далеко. Когда-то все королевы обладали подобной силой. Но в наш век, когда сами боги слабеют и ошибаются, она досталась только мне. Ты помнишь большую сову, которая пролетела над тобой в полночь на поляне в лесу Арморики?…

…В спальне она серьезно сказала:

— Освятим себя. Да пребудет с нами Белисама.

Форсквилис распустила волосы, и он подивился их золотистому оттенку. А когда она сбросила с себя одежды, он увидел, что тело ее прекрасно.

Бык пробудился в нем. Он подумал о Дахилис… но ведь она сама просила…

Форсквилис рассмеялась, глядя на него:

— О, богиня щедра ко мне.

Грациллония задели эти слова. Что она понимает? Разве она знала не только Хоэля и Колконора? Или в правление короля-мерзавца ее странствующий дух проникал в более счастливые семьи?

Нет. Он отбросил эту мысль. С Дахилис он поначалу был очень осторожен, стремясь успокоить ее страхи и узнать, как доставить ей удовольствие. Он ожидал, что с этой Афиной все будет так же или что она примет его равнодушно. Но она трепетала от страсти, прикосновения ее рук были нежными и возбуждающими. Когда он возлег с ней на ложе и вошел в нее, у женщины вырвался крик. Утром, глядя на Форсквилис, Грациллоний думал об изменчивости и непознаваемых глубинах моря. Спина у него была исцарапана до крови.

Глава одиннадцатая

Мелкий дождик наполнил воздух прохладой и скрыл от глаз линию горизонта. Грациллоний пришел к Бодилис. Она сама встретила его на пороге.

— Я рада тебе, мой король, — голос и улыбка заставили его поверить, что слова эти идут от души.

Он вошел, отстегнул пряжку и сбросил плащ. Сегодня он выбрал простую исанскую одежду, которую недавно сшили специально для него. В отросшей бородке блестели дождевые капли. Кожа на подбородке еще зудела с непривычки, но Грациллоний не жалел усилий, чтобы показать свое единение с народом.

— Прости, — начал он.

— О, мама! Это король? — к ним подбежала восьмилетняя девчушка с тонким личиком и мягкими каштановыми локонами.

— Семурамат, поклонись, как полагается, — Бодилис сделала строгое лицо, однако голос звучал ласково. Девочка послушно поклонилась и застыла, уставившись на гостя круглыми глазами.

— Привет тебе, — по-исански ответил римлянин. — Я… Вообще-то, я твой новый отчим. Это ведь твоя мама, верно? Как тебя зовут?

— С-семурамат, — прошептала девочка и добавила: — Повелитель.

Грациллоний заметил, что ребенок дрожит. Королевы старались держать дочерей подальше от Колконора, но даже дети не могли не чувствовать страха и ненависти, которые питали их матери к этому человеку.

— Не бойся, Семурамат, — успокаивающе сказал Грациллоний. — Я думаю, мы подружимся. Хм… Ты любишь лошадей? — девочка с жаром закивала.

— Что, если я прокачу тебя на луке седла, когда у меня выпадет свободный час? Заодно и познакомимся получше. А потом, может быть, найдется для тебя и пони.

Бодилис рассмеялась.

— Не все сразу, ты напугаешь бедняжку.

— Я хотел бы стать другом твоей семьи, — серьезно ответил Грациллоний. — Я хотел извиниться за то, что прошло целых семь дней со дня Совета, а я только теперь попросил разрешения посетить тебя. Ты вероятно, слышала, что я был занят осмотром городских укреплений. Три дня меня просто не было в городе, я объезжал окрестности. Уставал так, что ночью проваливался, как в колодец. — Нельзя сказать, что Грациллоний не радовался возможности побыть в чисто мужской компании, хоть и скучал по Дахилис.

— Возмись-ка снова за работу, милая, — Бодилис отослала дочь и пояснила: — Я отправила слуг за припасами к ужину. И велела даже дочери помогать по хозяйству. Принцесса тоже должна кое-что уметь.

— И любовь не исключает дисциплину, — одобрил центурион.

Она пробормотала с некоторым удивлением:

— Так ты это тоже понимаешь? Немногие мужчины умеют понять чувства женщины. О, я не обижена: мне ли не понять, почему ты не приходил. И то, что я вижу в тебе, радует меня.

Польщенный Грациллоний покраснел. Смотреть на нее было приятно. Бодилис надела простое серо-голубое платье с вышитыми по вырезу и рукавам серебряными звездами. Широкий алый пояс подчеркивал полную грудь и бедра. Грациллонию нравились сильные черты ее лица и глаза, того же цвета, что у Дахилис. В них не было ни подозрения, ни страха. Он взял ее за руку так свободно, словно они много лет прожили вместе.

— Идем, — сказал он, — поговорим.

Дверь в атриум была привычна для глаз римлянина, зато роспись на стенах поразила его яркостью и свежестью красок. В волнах ныряли дельфины, в небе над морем парили большие чайки. Художник стремился не столько точно передать действительность, сколько произвести впечатление прозрачности мира, за которым скрывалось нечто большее. Бодилис, заметив его интерес, произнесла немного натянуто:

— Возможно, мне следовало сохранить старые фрески. Но я тщательно скопировала их на пергамент, чтобы сохранить для будущих поколений. А если тому, кто будет жить здесь после меня, не понравятся мои росписи, он может соскрести их.

— Как? — вырвалось у него. — Это ты рисовала?

— Чистое дилетантство, конечно. Но пройдем дальше. Приличия требовали бы принять тебя в этом зале, но в моем скрипториуме мне будет… проще. Кроме того, — улыбнулась она, — Семурамат туда вход закрыт, пока не подрастет и не научится беречь вещи. Она чудо, но иногда надоедает до полусмерти.

— У тебя кажется, есть еще дочери?

Бодилис кивнула.

— Две. Обе, конечно, сами не свои от желания познакомиться с тобой. Но Талавайр прислуживает в Нимфеуме, а Керна занята уроками в храме. Она вернется к ужину.

— Девочки… от Хоэля?

— Да, все три. Знак сошел на меня в царствование Лугайда, но он погиб почти сразу после этого. Талавайр в этом году выйдет из возраста весталки. Она уже выбрала себе жениха. Через год я могу оказаться бабушкой.