5

Наедине со звездами Юкико никогда не чувствовала себя одиноко.

Зато отсутствие других людей ей было вполне по нраву. Власти — а главное, просто люди — очень милостивы к Реликтам. Она частенько думала, что милосердие стало самой распространенной, самой главной добродетелью человечества, а оно ведет к бескорыстной доброте. Свободное пространство — единственное, в чем ощущается острая нехватка; и все-таки, когда она изложила свое желание, этот атолл отдали ей. Как он ни миниатюрен, это поистине королевский дар.

Но все же звезды оставались недоступны настоящему наблюдению. Несколько светил бледно проступали после сумерек — Сириус, Канопус, альфа Центавра, порой и другие, в компании с Венерой, Марсом, Юпитером«и Сатурном. Но очертания созвездий терялись в перламутровом сиянии, так что Юкико редко бывала уверена в том, что именно наблюдает. По небосводу мерцающими искрами проносились спутники. Смутно сияла Луна, на темной ее стороне можно было разглядеть огоньки технокомплексов и Тройного города. Мелькнул аэрокар, будто окруженный роем светлячков. — Изредка пролетал космический корабль, рассекая небосвод величественным метеором, и гром прокатывался от горизонта до горизонта; но такое случалось редко, ведь большинство внеземных работ проводились под надзором роботов.

Юкико уже смирилась с поражением. И погодный контроль, и регуляция атмосферы, и мощные потоки энергии — вещи необходимые; но они вызывают свечение воздуха, тут уж ничего не попишешь. Она могла вызвать на стены и потолок своего жилища звездные пейзажи, не менее величественные, чем над Аризонской пустыней в доколумбовой Америке, а могла бы пойти в сенсориум и познать открытый космос. И все-таки, хоть это и неблагодарность, но, выходя из своего убежища под открытое небо, она жалела, что вынуждена призывать вид звезд из памяти.

Океан лепетал у ног, ярко сверкая в тех местах, где воду не покрывала аквакультура. Блистающая гладь простиралась до горизонта, вдали проплывали катера и корабли, неторопливо дрейфовал плавучий город. Прибой вздымался белой пеной вокруг островка, а воды лагуны хранили покой, вобрав в себя сияние небес. Звуки казались приглушенными, куда менее выразительными, чем хруст кораллового песка под ногами. Юкико глубоко вдохнула прохладный, чистый воздух. Каждый день она в мыслях неустанно благодарила неисчислимые гигамиллиарды микроорганизмов, сохраняющих чистоту планеты. И совершенно неважно, созданы ли они людьми или компьютерами, ибо карма их замечательна.

Она миновала свой садик — карликовые деревца, бамбук, камни, замысловато петляющие тропки. В саду беззвучно трудилась машина. Вернувшись из Австралии, где довелось пережить один из нынешних мимолетных романов, Юкико никак не могла собраться взять уход за садом в свои руки.

В общем-то у нее и нет особого дара к такой работе. Вот если бы Ду Шань… Но ему не по вкусу это место.

Ее домик прорисовывался на фоне неба изящным силуэтом. Мой мирок, мысленно называла его Юкико. Он обеспечивал ее всем необходимым, и даже сверх того — сам себя ремонтировал, проводил все работы и мог бы стоять вечно, только бы поступала энергия. Время от времени Юкико жалела, что нет нужды даже взять в руки тряпку, чтобы протереть пыль.

А ведь некогда я была придворной дамой, подумала она и невольно скривилась.

Надо отбросить эти чувства. Она выходила к морю посидеть и очистить мысли, открыть душу, подготовить свой разум к познанию. Но завоеванная гармония оказалась столь хрупкой!

Стена перед нею раскрылась, и внутри дома мягко загорелся свет. Обставлена комната была в аскетичном старинном стиле. Преклонив колени на соломенной циновке перед терминалом компьютера, Юкико вызвала к жизни электронный дух. Обращенная к ней часть его безмерного разума опознала ее и заговорила рассчитанным именно на Юкико певучим голосом, подбирая подходящие для нее фразы:

— Что пожелает моя госпожа?

Нет, не совсем подходящие. Желание — это западня. Она даже отвергла свое давнее-предавнее имя Утренняя Звезда и стала — снова, спустя тысячу лет — Снежинкой, будто в знак самоотречения. Но и эта попытка не удалась.

— Я поразмыслила над тем, что ты рассказал мне о жизни и разуме среди звезд, и решила изучить этот предмет, насколько способна. Научи меня.

— Предмет этот сложен и хаотичен, моя госпожа. Насколько известно из сообщений роботов-исследователей, жизнь — явление редкое, и нам известны лишь три несомненно мыслящие расы; все они пребывают на уровне людей каменного века. Еще три вида существ под вопросом. Их поведение может являться следствием сложных инстинктов, а может быть, порождением разума, столь чуждого земному, что ни о каком понимании и речи быть не может. Как бы то ни было, и эти существа владеют лишь простейшими орудиями. С другой стороны, Паутина обнаружила аномальные источники излучений на значительном удалении, и они могут означать наличие высокоразвитых цивилизаций по типу нашей. В зависимости от способа интерпретации данных число таких источников колеблется, но не превышает семисот пятидесяти двух. Удаление ближайшего источника — четыреста семьдесят пять парсеков. Кроме того, Паутина принимает сигналы, которые почти наверняка являются информационными, от двадцати трех иных источников, отождествляемых с астрофизически аномальными телами или регионами. Мы сомневаемся, что эти сигналы направлены именно нам. Неизвестно, находятся ли передатчики в прямом контакте между собой. По ряду признаков ясно, что они используют определенные коды. Данных пока недостаточно, чтобы выявить что-либо, кроме весьма фрагментарных и предположительных догадок относительно возможного значения этих сигналов.

— Да знаю я! Это всем известно. Ты уже говорил мне об этом — значит, повторять не требовалось.

Юкико совладала с охватившим ее раздражением. Машина в своем могуществе подобна божеству, она за день может перемыслить столько, сколько человеку не удастся и за миллион лет, но это не дает ей права держаться покровительственно… Постой, постой, таких намерений у машины не было и быть не могло! Просто она, по своему обычаю, все повторяет для человека, ибо многие люди нуждаются в повторении. Юкико расслабилась, позволив эмоциям накатить и схлынуть, как прибойной волне.

— Как я понимаю, — уже спокойно сказала она, — сигналы не касаются ни математики, ни физики.

— Судя по их типу, нет. Представляется, что цивилизации не стали бы тратить время и энергию, передавая знания, которыми все располагают и без того. Возможно, передачи касаются иных наук, скажем, биологии. Однако отсюда следует, что наши физические знания неполны и что мы до сих пор не выяснили всех биохимических процессов, возможных во Вселенной. У нас нет для этого материала.

— Знаю, — повторила Юкико, на сей раз спокойно. — Кроме того, я слышала утверждения, что, если передача продолжается не один век, это не политика или что-либо ей подобное. Не занимаются ли они сопоставлением историй, искусств, философий?..

— Разумное предположение.

— Я верю, что это именно так. Это имело бы смысл.

— Да, имело бы — если только органическая жизнь не обречена на угасание. Но разве машины интересуются запредельными таинствами?

— Я хочу принять участие в твоем… анализе. Я понимаю, что не смогу внести никакого вклада, не создам ни одной оригинальной гипотезы. Однако позволь мне следовать за тобой. Дай мне средства поразмыслить над узнанным и узнаваемым.

— Это можно осуществить, в определенных пределах, — сказал ласковый голос. — От вас потребуется немало времени и усилий. Не хотите ли объяснить, к чему это вам?

— Они, эти существа, — голос Юкико дрожал, она ничего не могла с собой поделать, — должно быть, продвинулись куда дальше нас…

— Маловероятно, моя госпожа. Насколько можно заключить из современных познаний, а они пока что представляются безупречными, природа положила предел техническим возможностям развития, и мы исчислили этот предел.

— Я имею в виду не технику, а другое… Понимание, просветление. — Внутренний покой покинул Юкико. Сердце отчаянно билось. — Ты не понимаешь, о чем я говорю.

Понимает ли это кто-нибудь в наши дни, хоть один человек? Не считая Ду Шаня и, пожалуй, остальных членов содружества — если только они как следует постараются. Мы же вышли из тех времен, когда люди сознавали, что эти вопросы насущны…

— Ваши цели ясны, — мягко отозвалась электроника. — Ваша концепция отнюдь не абсурдна. На подобных уровнях сложности квантовая механика бессильна. Говоря математическим языком, воцаряется хаос, и возникает потребность в эмпирических наблюдениях.

— Вот именно! Мы должны изучить язык и послушать их!

— Моя госпожа, имеющаяся у нас информация совершенно неадекватна. — Неужели в бесстрастном тоне проскользнули нотки сожаления? Система могла оптимизировать свою реакцию ради Юкико. — Математика не оставляет сомнений. Если только характер принимаемых нами сигналов не изменится фундаментальным образом, мы никогда не сумеем интерпретировать подобных тонкостей. Предупреждаю, если вас интересует именно это, то изучение материалов будет бесполезной тратой времени.

Юкико и так не позволяла надежде окрылить себя, но это низринуло ее в бездну отчаяния.

— Вместо того лучше подождите, — посоветовала система. — Не забывайте, наши роботы-исследователи путешествуют практически со скоростью света. К ближайшим источникам излучения они доберутся, чтобы наблюдать и взаимодействовать, примерно через тысячелетие. Вероятно, полторы тысячи лет спустя мы начнем принимать их сообщения, и тогда начнется настоящее познание. Вы бессмертны, моя госпожа. Ждите.

Юкико смахнула слезы со щек.

Я не святая, призналась она себе. Я не смогу пережить такое долгое бесцельное существование.

6

Внезапно, без всякого предупреждения, скала под ногами Терстена подалась. Мгновение казалось, что он окаменел, широко раскинув руки на фоне бесчисленных немигающих звезд. А затем исчез из виду.

Свобода, шедшая второй в связке, успела вогнать альпеншток в скалу и нажать на кнопку. Из сопел вырвались белые облачка газа, стальной крюк впился в камень. Дуло располагалось в верхней части рукоятки. Свобода изо всех сил вцепилась в нее, страховка натянулась. Даже при лунном притяжении сила рывка была сокрушительна. Ступни заскользили по предательскому ковру пыли. Впившись в альпеншток, Свобода кое-как удержалась на ногах.

И тут все кончилось — внезапно, как и началось. В тишине в наушниках отдалось едва уловимое шипение космоса. Ее проволокло вперед метра на два. Страховка уходила еще дальше вверх, скрываясь за только что появившимся обрывом. Вес Терстена должен был натянуть ее, но Свобода с ужасом убедилась, что она провисла. Неужели оборвалась?! Нет, не может этого быть.

— Терстен! — крикнула Свобода. — Ты цел?

Дифракция должна позволить радиоволнам обогнуть обрыв. Если Терстен повис там, то не далее метра от края.

Ответа не было. Шуршащее молчание пространства будто насмехалось над людьми.

Она обернулась, стараясь не делать резких движений, к шедшему позади Мсвати. Луч поясного фонаря в безвоздушном пространстве совершенно не был виден, но у ног Мсвати вспыхнул ослепительный круг. Стекло шлема было слишком прозрачным, и свет мешал глазам. Она видела спутника неясным силуэтом на фоне озаренной звездами серой скалы.

— Иди сюда, — распорядилась Свобода. — Осторожно-осторожно. Хватайся за мой альпеншток.

— Понял.

Хоть Свобода и не руководила восхождением, капитаном команды была именно она. Идея организовать экспедицию принадлежала ей. Более того, она принадлежала к легендарным Реликтам. Остальным было лет по двадцать — тридцать, и, несмотря на неформальные, дружеские отношения, они все-таки немного благоговели перед ней.

— Стой тут, — велела она, когда Мсвати подошел. — А я схожу вперед, гляну. Если снова начнется обвал, попытаюсь отскочить. Могу свалиться с гребня. Будь готов затормозить меня и вытащить.

— Лучше пойду я! — попытался возразить он, но Свобода пресекла спор резким взмахом ладони и опустилась на четвереньки.

Ползти было недалеко, однако дорогу приходилось выбирать ощупью, и время тянулось нескончаемо. Справа скала почти отвесно обрывалась в пропасть. Даже гибкий, как кожа, но твердостью не уступающий броне скафандр не спасет от последствий падения. Она пристально осматривала каждую пядь пути; датчики перчаток делали осязание более острым, чем у голых ладоней. Краешком сознания Свобода огорчалась, что вынуждена ощущать сухость во рту и запах собственного пота. Хоть скафандр очищает воздух и поглощает влагу, сейчас ни термостат, ни система очистки не справлялись с нагрузкой.

Скала держала, новых подвижек вроде бы не намечалось. За трехметровым провалом гребень продолжался. Свобода разглядела у его края выбоины и подумала, что оплакивать Терстена пока рано. Некогда по этому месту пулеметной очередью пробарабанил микрометеоритный дождь. Наверное, впоследствии радиация еще более ослабила структуру камня, превратив отрезок гребня в невидимую волчью яму.

Вообще-то все в один голос твердили, что это предприятие — чистейшей воды безумие. Первая лунная кругосветка? Пешком обойти всю Луну? Да зачем?! Вам придется трудиться изо всех сил, переносить трудности и опасности, а ради чего? Вы не проведете никаких наблюдений, с которыми робот не справился бы лучше вас. Не заслужите ничего, помимо мимолетной известности — да и то, за вопиющую глупость. Никто не станет повторять ваш фокус. В сенсориуме, высочайшем достижении компьютерной техники, можно пережить более яркие и острые впечатления.

— Потому что у нас будут настоящие впечатления, — единственный ответ, который неустанно приходилось повторять Свободе.

Оказавшись у обрыва, она заглянула за край. На горизонте над кратером показалась ослепительная солнечная кайма, обратив пустынный пейзаж в хитросплетение света и бездонных теней. Шлем отреагировал, мгновенно приглушив сияние до тускло-золотой желтизны. В остальных местах стекло сохранило прозрачность. Сердце Свободы грохотало, кровь пела в ушах. Терстен безвольно болтался прямо под ней. Увеличив громкость радиоприемника, Свобода расслышала хриплое дыхание.

— Он без сознания, — сообщила она Мсвати. Вглядевшись, добавила: — Вижу, в чем проблема. Его страховка застряла в расщелине, застряла плотно. — Поднявшись на колени, она подергала веревку. — Не поддается. Иди сюда.

Юноша приблизился, и Свобода встала.

— Мы не знаем, насколько он пострадал. Надо обращаться с ним поаккуратнее. Закрепи мой конец страховки и спусти меня вниз. Я подхвачу его, и ты вытащишь нас обоих. Я буду снизу, чтобы смягчить рывки и удары.

Дело пошло хорошо. Оба они были сильны, а человек, даже вместе со скафандром и ранцем, вмещавшим целый химический завод в миниатюре, весил на Луне каких-нибудь двадцать килограммов. Оказавшись у нее в руках, Терстен открыл глаза и застонал.

Благополучно подняв, его положили на гребне. Дожидаясь, пока Терстен будет в состоянии говорить, Свобода устремила взор на запад. От освещенных вершин склон круто уходил вниз, к бездонной тьме Моря Кризисов. Неизъяснимо прекрасная Земля висела низко над горизонтом, ее дневная сторона была похожа на голубой мрамор с белыми прожилками. Память о том, какой она была раньше, ранила душу, как нож. Проклятье, ну почему для людей подходит лишь одна-единственная планета?!

Ну да, в лунных городах и на орбитальных станциях жить приятно, там доступны уникальные развлечения. И там Свобода чувствовала себя почти как дома, в то время как на Земле это чувство уже покинуло ее; точнее, в искусственных городах не так сильно ощущаешь себя изгоем. Современные люди, вроде нынешних ее товарищей, иногда думают и воспринимают мир так же, как люди прошлого. Хотя и этому приходит конец. Потому-то и умолкли разговоры о перекраивании Венеры и Марса на земной лад. Теперь, когда это осуществимо, почти никому уже нет до того дела.

Ничего, ни Свободе, ни семерым ей подобным к переменам не привыкать. Торговые князьки и разгульные вояки были столь же далеки от мелкой буржуазии и крепостных крестьян в царские времена, как те стали далеки от инженеров и космонавтов двадцатого века… И все-таки у них было много общего, роднившего их между собой и делавшего близкими Свободе. Многие ли из этих общих качеств уцелели?

Терстен вырвал ее из воспоминаний, охнув:

— Я пришел в себя.

И попытался сесть. Она опустилась на колени, призвав Терстена к осторожности, и помогла ему, заботливо поддерживая за плечи.

— Воды, — сказал он; скафандр услужливо повернул к его губам трубку. Терстен жадно принялся глотать воду. — О-о-ох, хорошо!

Шоколадный лоб Мсвати был озабоченно нахмурен.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Что случилось?

— Да откуда мне знать? — голос Терстена мало-помалу становился более внятным и оживленным. — Саднит в животе, острая боль слева в нижней части груди, особенно когда наклоняюсь или делаю глубокий вдох. Да, и ухо болит.

— Похоже, трещина или перелом ребра, может, двух, — резюмировала Свобода, чувствуя ошеломляющее облегчение. Он мог погибнуть, мог получить такую травму мозга, что реанимация потеряла бы всякий смысл. — По-моему, падающий валун ударил тебя с такой силой, что скафандр не выдержал. Вот видите! — Она провела пальцем вдоль подобия шрама — самовосстанавливающаяся ткань скафандра порвалась, но тут же сомкнулась снова. Через час от разрыва не останется и следа. — Похоже, будто все силы природы в сговоре против нас, а? Мы не станем покорять эту вершину. Ничего страшного. Это и так была всего-навсего прихоть. Надо спускаться в лагерь.

Терстен настаивал, что в состоянии идти сам, и даже ухитрился изобразить нечто среднее между бодрой поступью и шарканьем ног.

— Мы вызовем за тобой катер, — сказал Мсвати. Будто в подтверждение его слов, среди созвездий проскользнула звездочка спутника связи. — А сами сможем завершить путь. Тут идти гораздо легче, чем было на обратной стороне.

— Нет, не сможете! — вспылил Терстен. — Не имеете права так легко отделаться от меня!

— Не волнуйся, — улыбнувшись, успокоила его Свобода. — Я уверена, что тебе потребуется всего один-два укола сращивателя тканей, и тебя вернут к нам часов через пятьдесят. Мы подождем на месте. Честно говоря, я вовсе не против такой задержки.

Мое племя еще не перевелось на свете! — мысленно просияла она. И тут же радость как рукой сняло: сколько еще лет ты останешься таким, Терстен? У тебя совершенно нет для этого повода. Остаюсь ли я в душе юной — или просто незрелой? Неужели судьба обрекла нас, Реликтов, болтаться в хвосте, пока наши потомки растут до недостижимых для нас высот?..

Вот и равнина. Показался расположенный на ней лагерь. Гения выбежала навстречу отряду — кто-то ведь должен был остаться позади на случай беды. Она уже успела развернуть укрытие — не просто палатку, а целый заботливый организм, пристроившийся под защитными силовыми полями, которые загибались от верхушки грузовоза, как крылья.

— Терстен, Терстен! — причитала она. — Я была так напугана, услышав ваши разговоры. Если бы я тебя потеряла…

Она потянулась к нему, и все четверо обнялись. И наконец-то Свобода хоть на мгновение оказалась в кругу близких друзей, под щедро усыпанным звездами небосводом.

7

— Видите ли, — старательно пытался объяснить Патульсий, — о том, что я сделал, в древней Америке сказали бы: «сам себя подсидел».

Куратор Оксфорда, по каким-то причинам не пожелавшая разъяснить свое нынешнее имя «Тета-Эннеа», вопросительно приподняла брови. Она была по-своему миловидна на этакий долговязый манер, но не позволяла усомниться, что под пушком, покрывающим ее череп, скрывается внушительный мозг.

— Судя по вашему личному делу, служили вы хорошо, — то ли сказала, то ли пропела она. — Однако с чего вы взяли, что тут для вас найдется дело?

Патульсий устремил взгляд в сторону, за окно ее почти старомодного кабинета. На улице ветер гнал по небу тучи, и тени их наперегонки бежали по залитой солнечным светом Хай-стрит. Напротив тихо дремали прекрасные здания колледжа святой Магдалины. Там бродили три человека, разглядывая и изредка трогая древние строения. Видимо, они молоды, но разве теперь угадаешь наверняка?

— Здесь у вас не просто музей, — помолчав, ответил он. — В городе живут люди. Сохранение порядка вещей вовлекает их в особые отношения между собой и с вами. Я полагаю, вместе они образуют нечто вроде общины. Мой опыт… У них должны возникать проблемы — пусть не слишком серьезные, но проблемы, какие-то вопросы по поводу вступающих в конфликт прав, обязанностей и стремлений. Вы должны располагать процедурой улаживания таких проблем. В процедурных вопросах я как раз силен.

— Не можете ли вы изложить подробнее?

Патульсий обернулся к ней.

— Вначале мне надо изучить ситуацию, природу общины, обычаи и надежды, а также правила и установления, — признался он и улыбнулся. — Но узнаю я все быстро и тщательно. У меня за плечами более чем двухтысячелетний опыт.

— Ах да! — Тета-Эннеа ответила улыбкой на улыбку. — Естественно, когда вы попросили о встрече, я запросила о вас банк данных. Замечательно! От Рима кесарей, через Византийскую и Оттоманскую империи, Турецкую республику, новые династии… Ваша жизнь столь же увлекательна, как и длинна. Потому-то я и попросила вас прибыть лично. Я ведь тоже обладаю архаической склонностью к конкретности и обязательности, — жалобно сообщила она и вздохнула. — В силу этого и нахожусь на этом посту. Честно скажу, моя должность — отнюдь не синекура. У меня даже не хватило времени усвоить всю возможную информацию о вас.