Глава 48

Глаз не уловил перемен. Пылающее Солнце застыло на фоне тьмы посреди несчетных, немерцающих звезд, тек серебром Млечный Путь, туманности и сестры-галактики светились вдали, а гигантский цилиндр Т-машины вращался внутри своих маяков, гоняясь за Землей по ее извечной дороге. Ощущение того, что случилось нечто непоправимое, можно было посчитать глупостью, порожденной неуверенностью и эмоциональным переутомлением. Несколько часов назад пилотируемый беглыми преступниками корабль исчез, наугад ткнулся в ворота и пропал, потерявшись до конца времен. Вот и все. Не произошло ничего существенного. Ничего.

«Только пришлось рисковать жизнью людей, только экипаж недоволен: от нас что-то скрывают, но что и почему? Только совесть мешает мне спать».

Плавая в рубке управления, Арам Янигьян, командир наблюдательного корабля «Коперник», молча разглядывал экраны. «Спит ли Лоуэс на борту „Альхазена“ ? Сомневается ли он в нашей правоте, удивляется ли нашему легковерию, и не ругает ли себя за то, что не хватило духа рискнуть карьерой, обратиться к общественному мнению, попытаться затеять расследование? Или же он знает правду и спит крепко, ожидая утром приказ возвращаться домой?»

Приходило ли ему в голову, сколь важные вещи происходили, происходят и будут происходить до тех пор, пока существует будущее. Просто события эти имеют космический масштаб. Эволюция звезд не знает перерыва; через миллионы лет многие из нынешних ярких звезд вспыхнут и умрут, но за это время туманность Ориона и ее родня породят новые Солнца, новые планеты. Примерно через пять миллиардов лет или около того начнутся предсмертные конвульсии Солнца. Но к тому времени оно далеко улетит от этих созвездий, обернувшись — сколько же, кажется, двадцать пять раз? — вокруг не знающего покоя центра галактики. А потом…

Перед Янигьяном возник корабль.

Взвыли автоматические сирены. По интеркому завопили дежурные. Роболоцман не передал предупреждения. И не мог передать. Этот окруженный голубым свечением огромный тупой цилиндр с загадочными ступами не был построен людьми. Но фотографии подобного корабля хранились в многочисленных библиотеках и базах данных на Земле и Деметре. Судно, подобное этому, проследовало сквозь систему Феба.

— Все по местам! — закричал Янигьян. — Внимание! Ничего не делайте без приказа, просто будьте готовы. Аутерком, соедините меня с «Альхазеном».

Чужак плавно набирал скорость. Появился второй, повернул прочь, освобождая дорогу третьему.

— Лоуэс, это вы? Лоуэс, не стреляйте, слышите?

— Вы считаете меня безумным? Конечно же, нет. Сперва запрошу начальство. Попытайтесь и вы, и если сумеете разбудить этих типов, немедленно известите меня и подсоедините к вашему разговору, если свяжетесь.

— Четвертый, пятый, шестой… пауза, инопланетные корабли образовали построение, которое могло бы оказаться оборонительным, но…

Седьмой корабль оказался непохожим на предшествующие, небольшая, неуклюжая сфера взяла с места на стандартном ускорении… — транспорт класса «Королева».

— Лоуэс, «Эмиссар» вернулся. Святейшая матерь Мария, это корабль привел инопланетный флот!

— Против всяких приказов…

— Нет, подождите, подождите, это не «Эмиссар». Увеличьте изображение и приглядитесь-ка повнимательней. Перед нами «Чинук». Они восстали из мертвых.

«Неужели это сон ? Нет, он слишком материален; ремни давят на мое тело, циферблаты приборов не растекаются по пульту, тело мое ощущает знакомую инерцию, хотя снаружи взорвалась вселенная. Инопланетяне охватили земной корабль подобно щиту».

— Стандартный вызов, — приказал Янигьян. — Переключите разговор на меня.

Менее чем через минуту на коммуникационном экране появилось лицо Дэниэла Бродерсена. За дни, прошедшие после того, как «Чинук» направился к Солнцу, морщины на лице его углубились, в волосах прибавилось седины, в нем появилось и нечто непонятное, какая-то отстраненность… как это могло случиться?

Бродерсен улыбнулся и — как и в предыдущий раз — обратился по-испански:

— Добрый день, капитан, или доброй ночи. Не знаю, что показывают ваши часы. Пожалуйста, выслушайте. Перед вами не беспомощные разини, которых можно отправить на тот свет, прежде чем они это заметят. Но мы пришли с миром. Если вы начнете стрелять, мы не ответим: нет необходимости. Поэтому я надеюсь, что вы не станете расходовать на нас оплаченную налогоплательщиками амуницию. Мы направляемся к Земле. Однако, поскольку нашу повесть должно узнать все человечество, нам хотелось бы начать с «Коперника» и «Альхазена». Надеюсь, что вы выслушаете нас и пошлете доклад в штаб-квартиру… вместе со свидетельством, так?

— Да, — сладостно пропело в душе Янигьяна. Лоуэс возник на дублирующей линии.

— Нет, — простонал он. — Это же бунтовщики! Говорю вам, они привели сюда целый флот чудовищ.

— И кто же так сказал? — фыркнул Бродерсен.

— Лоуэс, — сказал Янигьян, — заткнитесь. Пусть ваши люди слушают.

Бродерсен начал рассказ с записей прямой передачи о происходящем на бетанских кораблях. Он продолжал, и потрясение Янигьяна переросло в гнев, стремящийся к ярости берсерка. Лоуэс поначалу не верил, но потом проняло и его; наконец, чуть остыв, он отправился успокаивать взбунтовавшийся экипаж.

Звонок возле постели прервал кошмар. Айре Квику снился разрушенный дом, обвиняющая небо мертвая кроха и невероятно алая кровь на плюшевом мишке. Он проснулся в холодном поту. Приподнявшись на локте и включив свет, Квик услышал, как за ночным окном завывает снежный ветер. Рядом, под теплым одеялом, шевельнулась жена, просыпаясь.

Квик ответил. На экране появилось лицо, затарабанящее новости. Через секунду Квик сказал:

— Хватит, остановитесь, я продолжу этот разговор по другой линии. Записывайте все, что поступит до моего звонка, и проследите, чтобы линия была надежной.

Он опустил ноги на пол. Алиса села.

— Что случилось? — спросила она.

— Секретная информация, — отвечал он, вставая, — лежи. «Странно, — думал он отстранение, — насколько человек не умеет воспринимать собственную катастрофу. Это как нога, которую я сломал, катаясь на лыжах, или попытка шантажа, или история с Бергдалом, требовавшим повторного подсчета голосов и расследования. Те катастрофы я перенес хорошо. В таких случаях человек на время превращается в эффективный автомат. Волнение приходит позже». Он поглядел на Алису, решил, что она прекрасна, пожалел о том, что наверняка потеряет ее, и — слегка — о том, что не уделял ей достаточно внимания.

— Дорогой, вести, наверно, ужасные, — прошептала она, — позволь мне быть с тобой, прошу.

— Говорю тебе, — нет, подожди здесь.

В кабинете он выслушал все до конца. Отчет оказался путаным и неполным, однако же исключал двусмысленность. Приняв кое-какие меры, он оставил аппарат на связи и направился наверх, чтобы постучать в дверь своего гостя, пребывавшего в доме инкогнито.

Крепкий и коренастый Семен Ильич Макаров, одетый в очень яркую пижаму, впустил его.

— Ну, что у вас? — резко спросил премьер Великой России. Квик вошел и закрыл за собой дверь.

— Плохие новости, — начал он. — Точнее — хуже не придумаешь.

Макаров закусил ус и остановился.

— Похоже, что Бродерсен вернулся во главе бетанского флота, — выпалил Квик, — «Альхазен» попытался связаться со мной, но они действовали слишком быстро. «Коперник» обратился в Астронавтическое контрольное бюро, Паламас известила меня. Она встревожена, не знает, что делать, но решила предоставить мне шанс. Я не мог сказать ей: это ложь, обман, соблюдайте секретность, пока мы не узнаем подробности.

— Но это не ложь, — медленно проговорил Макаров.

— Едва ли, каким-то образом этот черт… — Квик глотнул, сдержал дрожь и обратился к подробностям.

— Хорошо, — сказал Макаров. — Хорошо. Дрожь нарастала.

— И что же нам делать?

— Я лично немедленно отправляюсь домой. — Макаров торопливо подошел к шкафу, открыл его и взял чемодан. — Вы дадите мне машину доехать до аэродрома.

— Но… сэр… — Квик попытался справиться с собой. — Надо составить план, скорректировать действия, задействовать организацию.

— Да. А пока отрицайте. Держитесь… так, кажется, говорите вы, североамериканцы. Осталось несколько дней до того, как враг появится у Земли.

— Но когда он появится…

— Мы должны быть готовы, — ответил Макаров, разом изменившись в лице. — Теперь я политический труп, как и вы. И все мои надежды рухнули. — Он положил чемодан на кровать и занялся вещами. — Я попытаюсь занять позицию, в которой можно будет бороться за собственную жизнь. Советую вам сделать то же самое, иначе мне придется устроить свое исчезновение.

«Нет, я не готов к этому, и я не таков, как ты, и страна здесь другая; у меня нет нужных связей за границей, мое время кончилось. — Квик поглядел в буран. — Общество будет против меня. Теперь меня ждет или тюрьма, или пуля».

— Черт побери их всех! — отчаянно взвизгнул он. — Неблагодарные! Господи, обреки их на муки!

Глава 49

В Эглиз де Сент-Мишель вообще было мало уличных фонарей, они находились далеко от дома Бродерсена. Открыв дверь, Элизабет Лейно увидела свою лужайку, клумбы, покрытые лунным инеем верхушки деревьев. На небе царили Персефона и Эрион, двойные тени падали на раннюю росу. Было прохладно и тихо.

Сдержав удивление, она ждала, когда заговорит персона, попросившая, чтобы ее приняли. Из дома на Аурелию Хэнкок повеяло холодом. Генерал-губернатор Деметры постояла немного, опустив глаза, сплетя пальцы. Наконец она посмотрела с мольбой и спросила:

— Можно войти?

— Да, — ответила Лиз, отступая в сторону. Хэнкок прошла внутрь.

— Пожалуйста, закройте дверь. Я приехала к вам инкогнито.

Лиз повиновалась и вернулась к гостье. Гостиная, ковер, паркет, стены, обшитые деревом, картины, камин, который построил сам Дэн, более не казались спокойными. Все возмутилось, даже дремавший на диване кот проснулся и посверкивал желтым глазом.

— Садитесь, — автоматически предложила Лиз.

— Не знаю, имею ли я право, — несчастным голосом отвечала гостья, потянувшись в сумочку за сигаретой.

— Может быть, вы чего-нибудь выпьете? Хэнкок удивленно поглядела на Лиз:

— И вы разделите компанию?

— Я предложила выпить вам.

— Понимаю… нет, спасибо.

Лиз подошла к очагу и оперлась локтем на каминную доску. На ней стояли сувениры: унаследованный от родителей подсвечник, подставка с трубками Дэна, приз, завоеванный ими совместно на соревнованиях по фигурному катанию. Домашние вещи. Чувствуя себя возле них в безопасности, Лиз потребовала ответа:

— Зачем вы пришли? Хэнкок, похоже, дрожала.

— Попросить вашей помощи, вашего прощения и… Лиз приподняла брови.

— Что, по-вашему, я могу сделать? Новости знают все, новый губернатор прибудет через Ворота через день-другой, а за ним и комитет по расследованию. Я — лицо неофициальное.

— Но вы жена Дэна Бродерсена!

— Которого вы изо всех сил старались убить. — Лиз хлопнула кулаком по каминной доске. — Ладно, мне не следовало этого говорить. Помню, вы сказали мне по телефону, что у вас не было подобного намерения, что события просто вышли из-под контроля. Тем не менее, Аури, вы брали на себя ответственность, зная о возможных последствиях.

Склонив голову, Хэнкок вновь потянулась за сигаретой, но, вместо того чтобы раскурить, переломила ее дрожащими пальцами.

— Вы не понимаете, — пробормотала она. — Я прошу не о себе. Я прошу вас пожалеть Айру Квика.

Лиз застыла от удивления.

— Что?

Снова Хэнкок заставила себя поднять взгляд.

— Вы видите в нем чудовище; человека, действительно пытавшегося разделаться с вашим мужем, задушить все, на что надеялись вы с Дэном. — Голос Хэнкок набирал силу. — Но он не таков. Вне сомнения, Айра ужасно ошибся… однако мы никогда не узнаем, что получилось бы в противном случае, так ведь? Он мог бы войти в историю как государственный деятель, герой… но ничего этого не будет. Он безвозвратно погиб. Но способны ли вы понять, что все это он совершил не потому, что он злой человек? Да, он честолюбив и тщеславен. Но он честно полагал, что делает именно то, что необходимо людям.

— Ну, я не очень в этом уверена, — усомнилась Лиз.

— Не обращайте внимания, — проговорила Хэнкок, она уже плакала. — Только спросите себя: что может наделать месть? Не лучше ли будет для всех, если ваша новая эра начнется с прощения.

Лиз помолчала несколько секунд и ответила:

— Я спрашивала вас, что вы от меня хотите, предполагая, что смогу чем-то помочь…

— Вы можете все, — вскричала гостья и уже более тихо добавила:

— Поверьте мне, я знаю политику. Возьмите самого Дэна, сейчас он человек часа… человек столетия, но ему нужно будет снять с себя обвинение в незаконных действиях, повлекших за собой человекоубийство… и если он публично потребует для них амнистии, кто откажет? — Аури вытерла глаза. — Вы можете попросить его сделать это. Он не мстителен, и… подобный жест его будет красивым. Что до меня: я приму свою участь. В конце концов, я была пешкой, как и все остальные заговорщики. Но Айра… — Ноги подкосились, и она осела на пол. — Айру, пожалуйста, пожалейте!

Длинноногая сильная Лиз не пыталась помочь. Лицо ее то светлело, то темнело. Наконец она пробормотала, как бы разговаривая сама с собой:

— Общественная жизнь этих людей закончена. Но осмелятся ли они ходить по Земле? Конечно, Деметра может предложить целый континент людям, желающим начать все сначала.

Она не хотела прикасаться к сгорбившейся у ее ног фигуре и сказала:

— Аури, я замолвлю слово, в том числе и за вас лично.

Оставшись в одиночестве, если не считать спящих детей, Лиз возвратилась в свой кабинет; в просторной, эффектно обставленной комнате находилось самое современное оборудование, над столом висела голограмма горы Доры под шапкой вечных снегов. Помедлив, нахмурилась возле коммуникатора и нажала кнопки воспроизведения. Еще раз выслушала последнее сообщение от Бродерсена из Лимы. Голос и лицо были усталыми:

— …чертова прорва всякой ерунды, с которой еще нужно разобраться. И конца ей не видно. Ты справишься лучше, чем я, дорогая. И было бы отлично, если бы ты приехала сюда. Но я все доказываю себе, что это не слишком практично, а потом отыскиваю в своих аргументах ошибку.

Вскоре он, однако, упомянул имя Кейтлин. Сперва Лиз пропустила эту часть, но потом прикусила губу и повторила ее. После села и задумалась. Наконец просмотрела свой ответ, над которым сидела, когда позвонила Аурелия Хэнкок: появились и важные подробности. Но прежде чем внести их, следовало сделать нечто более важное.

Поглядев с экрана, ее электронный Doppelganger

объявил:

— Твои новости пугают меня. Позволь мне поговорить с ней. Последующие несколько минут предназначены для нее. Следующие пять минут предназначены для меня.

Неловко прокашлявшись и переменив позу, она проговорила:

— Кейтлин, дорогая, привет. Salud. To, что Дэн рассказал мне о тебе, звучит неважно. Правда, он не был многословен, отчасти потому, что ему особо нечего сказать. Твоя жизнь, похоже, более или менее приходит в норму. Но он не вспоминал никаких ваших шуток, а он обычно делится ими со мной. Или… — прозвучал далекий замок, и запись остановилась.

Помедлив, Лиз вновь включила запись и проговорила через разделявшие их световые годы:

— Дэн, это для Кейтлин. Только для нее. Отключись, и пусть она выслушает остальное. Мне есть что сказать тебе, но я запишу это на следующей полосе. — Она знала, что муж с уважением отнесется к ее просьбе.

— Кейтлин, лучше не показывай это Дэну. Скажи ему, что дело ограничилось женскими разговорами. Господь знает, сколько у него хлопот. И тяжелее для него твое горе. Прошу тебя, — сказала Лиз внезапно охрипшим голосом. — Пойми, передо мной ты ни в чем не виновата. Я просто не способна представить себе все, что вы пережили. Или чего хотите теперь, и это беспокоит меня более всего. Ты затерялась во сне о прошлом, и он чувствует это и… — Она справилась с волнением. — Тебе надо вернуться. Ради себя, ради него и — да — ради меня. Я могла бы купить билет до Земли, Кейтлин, поскольку Дэн намеревается провести там еще не один месяц. И так бы поступила, если бы ты не нуждалась в нем целиком. Он не должен уступить тебя той псевдожизни, в которую ты погрузилась. Я должна помочь ему. Я поняла, сколь много ты для меня значишь. — Она вздохнула. — О да, я завидовала тебе и, вне сомнения, буду завидовать в будущем. Но не ревновать. Никогда. Мы обе любим его, и он любит нас обеих. Так почему же нам не позаботиться друг о друге? — Она усмехнулась. — Быть может, настанет день, когда и он позавидует мне немного… или ощутит легкую ревность, которая не будет ранить его. Кейтлин, возвращайся домой. Я не видала звездных краев, где ты побывала, но я старше тебя и видела такие стороны жизни, с которыми ты, может быть, не знакома. Позволь мне позвать тебя…

Закончив, Лиз поднялась и потянулась. Завтра она еще раз просмотрит свою речь и отредактирует ее для большей ясности. Она знала, что дала правильный совет, и надеялась, что он поможет. А теперь ромашку для сна, немного Сибелиуса

и в постель. Завтра утром потребуется много сил. Хватит изображать из себя Гризельду и Пенелопу. Завтра будет много работы.

Глава 50

В тот год весна пришла в Ирландию, и однажды утром Бродерсен с Кейтлин отправились в долгий поход.

Они выбрали графство Клэр. Построенный пять столетий назад, потом заброшенный, позже реставрированный, нанятый ими коттедж тем не менее хранил воспоминания поколений, которые рождались под этим кровом, вырастали, влюблялись, зачинали и воспитывали детей, трудились, страдали, скорбели, смеялись, пели, мечтали, старели, умирали и были оплаканы. Невысокий, выбеленный под покрытой мхом соломенной крышей, он стоял в одиночестве высоко над морем; прежние обитатели этого дома держали овец. Приют рыбакам предоставляла расположенная в бухточке деревенька — в нескольких километрах отсюда. Обитатели ее придерживались старинных манер; они не мчались информировать всех о временных соседях и почитали право на уединение тех, о ком рассказал им священник. Встречая знаменитую пару на улицах или на берегу, вывозя их в море на лодке, попивая с ними в пабе, сельские люди ограничивались дружелюбным общением.

— Прекрасный день, — проговорил Бродерсен. Взяв рюкзак с ленчем на плечи, он огляделся.

На западе орляк и утесник внезапно обрывались у края утеса. Колеблемые невысокими волнами, бурые воды вдали отливали изумрудом и ртутью. Ближе они взрывались прибоем, выбрасывая белые фонтаны у скал. Рокот волн доносился и до этих высот. К югу земля была неровной, к северу еще больше; на восток она уходила зеленой равниной к синей громадине горы, вершина которой была целью их с Кейтлин прогулки. Боярышниковые изгороди вдоль вьющихся дорог пенились белым цветом. Из редких сельских домов поднимался дым к небу, по которому плыли редкие облака. Ближе виднелись травянистые откосы рата, округлый вал, охранявший чье-то владение во времена, когда Эрин еще не знал Св. Патрика; опустев, он стал известен как обиталище сидов, первые повести о которых начали рассказывать задолго до того, как Галилея узнала Христа.

Прохладный ветер нес запахи моря, почвы и растительности. Высоко над головой пел жаворонок.

— Вот. Ага, — проговорила Кейтлин, — словно бы страна прощается с нами и благословляет в дорогу Он оглянулся; тяжелая плотная куртка и брюки не могли скрыть изящество ее стройной фигуры. Бронзовые волосы перехватывала лента, над нею трепетал выбившийся локон. Прикосновение солнца уже покрыло лицо легким загаром, глаза Кейтлин казались более зелеными, чем набирающие силу поля, а в улыбке проступала такая радость, которой Дэн не видел с тех пор, как она отправилась на корабле к Иным, до сих пор, когда они решили немного пожить в этом месте.

— Она послала со мной свое лучшее благословение, — сказал он. — Тебя.

Кейтлин усмехнулась:

— Ну, Дэн, из тебя получится настоящий поэт.

— Нет, это не моя специальность, но — ах ты, пес, — дело в том, что я все пытаюсь рассказать, какие чувства испытываю к тебе, и не могу этого сделать.

— Свои чувства ты лучше демонстрируешь другим способом, можешь это сделать, когда мы окажемся на той вершине. Но сперва нам нужно добраться туда. Пошли. — Она взяла его за руку и повела вниз по тропе к узкой грунтовой дороге, вьющейся между цветущими изгородями то вправо, то влево, но все-таки в нужном им направлении. Когда они выбрали правильный темп — сокращаются мышцы, мягко ступают ботинки, наполняются легкие, пульсирует кровь, — он спросил:

— И еще одного я никак не могу передать, Пиджин, насколько я рад тому, что ты вновь вернулась в себя. Рад?! Но я бы умер ради этого.

Она посерьезнела:

— Неужели я была столь далека?

— О нет. Тот, кто не знал тебя прежде, никогда бы не заметил, что с тобой произошло нечто странное.

— Надеюсь, — в голосе ее слышалась печаль. Экипаж «Чинука» сохранил в тайне только одно: существование аватар. «Я обязываю вас молчать об этом, — сказала она своим спутникам. — Ради меня, ради Иных, ради всех людей».

Бродерсен добавил ее словам силу, напомнив, к каким безумствам, обманам, пустым мечтаниям — и без всякой пользы — могут привести подобные сведения. Безусловно, Иные верили, что его экипаж даст и выдержит это обещание, и потому отчасти отпустили их домой. Всем прочим было достаточно знать, что решение приняли Иные.

Шагая возле Кейтлин, Бродерсен продолжил:

— Дело не в том, что ты не сердишься или важничаешь… Таких глупостей ты не допускаешь, но в тебе словно умер ребенок. Ты пела, только если тебя просили, и то лишь грустные песни, и не складывала новые. Ты не дразнила меня, не скакала по коридору…не совершала миллиона привычных поступков. В постели со мной… конечно, ты наслаждалась по-своему, но не испытывала радости. Иногда я заставал тебя в слезах, в особенности по ночам, когда ты полагала, что я сплю, или же я потом замечал, что ты плакала. Ты не стала объяснять причин, поэтому я делал вид, что ничего не замечаю.

Она твердо взяла его за руку:

— Дэн, дорогой мой, почему ты не сказал мне, насколько это задевает тебя?

— Замечание могло только все усугубить.

— Ох они! Я погрузилась в сон об Иных, мне оставалось только пытаться жить день за днем, чтобы выйти из него. И все же, если бы у меня хватило ума найти дорогу от того, что было, к тому, что окружает меня и кто…

— Ерунда, все окончилось превосходно. Разве не так? К тому же нам обоим повезло: сколько было дел и на Бете, и на Земле.

«Ну насчет Земли я неуверен. — Бродерсен нахмурился и сплюнул. — Мы получили формальное разрешение на наши действия, но после долгих проволочек и затруднений. А потом толпы, речи, церемонии, конференции, банкеты, приемы, Достойные Примеры, тонны почты, звонки от тысячи тысяч и вездесущие гады-газетчики… ни одной спокойной минуты, до тех пор, пока мы с Пиджин не ухитрилась улизнуть сюда. Этот кавардак, должно быть, замедлил ее выздоровление… если только оно состоялось, не смею и спрашивать».

— Переменим тему. А потом прямо на Деметру, — сказал он.

Дело их было закончено. Посреди всей печальной ерунды, которая в последние месяцы составляла их работу, попадались и обязанности, от которых нельзя было отказаться; следовало помочь делом и советом бетанам, принять участие в планировании регулярных отношений между обеими расами, передать ученым информацию, накопленную на «Чинуке» экипажем. Герой миллиардов, он мог выхлопотать деньги на сохранение океана, направить политику к свободе и здравому смыслу, выделить час для больных детей.

И теперь «Чинуку» предстояло отвезти скитальцев — кроме Джоэль — домой. (Карлос и Сюзанна хотели встретиться с ее родителями; Фрида решила эмигрировать вместе с мужем, которого она немедленно подобрала себе на Земле.) Бетане еще не имели достаточной информации, чтобы рассчитать свои хронокинетические трюки в этих Воротах. Быть может, и не стоит, пусть люди сделают это сами, когда поумнеют. Так что у Феба Бродерсена не будет приблизительно столько, сколько он провел возле Солнца.

Сильно ли изменились Барбара и Майк? Письма и ленты Лиз — согласившейся побыть дома, приглядывавшей за детьми и домом, не встревавшей в ту суету, которая поглотила его, — подтвердили, что они кое-чему научились и рады показать свои достижения папочке. Однако в их возрасте между концом зимы и началом лета протекает столько же времени, сколько его прошло от начала вселенной.

Бродерсен отметил молчание Кейтлин. Встревоженный, он поглядел на нее; серьезное лицо было обращено к горизонту и синим глубинам. Нет! Прости!

— Извини, — он осекся. — Я сказал что-то не то? Я бы не стал огорчать тебя, если бы мне посулили целую планету. Но, кажется, ошибся.

— Нет, дорогой, — она похлопала его по спине. — Ты просто напомнил мне кое о чем.

— Ну что я за идиот! Я просто пытался объяснить, какой ты была прежде, чтобы ты стала сама собой. Я не должен был пробуждать призраки. Ты сможешь простить меня?

— Прощать нечего. Я преодолела желание и безнадежные попытки вернуться. В самом деле. — Пальцы ее притронулись к его руке. Они остановились посреди дороги и повернулись друг к другу. Облачко тени пробежало над ними, а солнечный свет прогнал его.

— Откровенно говоря, Дэн, любовь моя, оставшиеся воспоминания лежат глубоко и спокойно, за пределами горя и радости. Это я должна просить у тебя прощения за слепоту к твоим стараниям.

— Мне не всегда удаются намеки, Пиджин, макушла. Поцеловавшись, они пошли дальше, и она сказала:

— Ты произнес слова, которые испугали меня: что умер бы ради того, чтобы я стала прежней.

— Я бы так и поступил.

— Неужели? Не стоит. А как насчет Лиз и детей? Он вздрогнул.

— Да, конечно. Верно, я забыл о них. Но если любишь, как я люблю тебя… — он не мог продолжать.

— Дэн, — сказала она, — я уже сказала тебе, что знаю только одну причину для нашей разлуки. Я не стану между тобою и Лиз. Тогда все добро и счастье превратится в зло и скорбь. Как тогда смогу я примириться с собой?

— Не бойся, — обещал он. — Тебе потребуется лишь предупреждать меня иногда; я чту свои обязательства; к тому же я люблю и ее.

Она широко улыбнулась:

— Ну вот, я снова слышу моего шкипера. — И продолжила:

— Но и ты, моя жизнь, чем-то встревожен. Почему?

А потом как прежде он поглядел вдаль.

— Я чувствую — и не впервые, — сколь нечестным образом все окончилось для тебя.

— Как это?

— У меня есть дом и семья, и они для меня целый мир, ты заслуживаешь того же, но я мешаю тебе. Я боюсь этого.

Она вдруг громко рассмеялась. Вздрогнув, Бродерсен зацепился носком за рытвину и едва не упал. Когда он выпрямился, она сказала: