Глава 23

БАНК ПАМЯТИ

"Человеческий мозг, а значит, и вся нервная система, может быть интегрирован с компьютером соответствующей конструкции, — жужжал лектор. — Мы давно уже прошли стадию проволок в голове. Необходимую связь вполне может обеспечить электромагнитная индукция. При этом компьютер предоставляет свои огромные возможности для хранения и обработки информации, свою способность проводить математикологические операции за микросекунды и менее. Мозг, уступающий машине в быстродействии, обеспечивает созидательный и гибкий подход; по сути дела, он постоянно переписывает программы. Конечно, существуют и компьютеры, которые могут сделать это, но в большинстве случаев они функционируют не настолько хорошо, как связь компьютера с оператором, и мы никогда не сумеем значительно усовершенствовать их. В конце концов, мозг образован триллионами клеток и имеет массу около килограмма. Такое сочетание обеспечивает людям прямой доступ к тому, что в других случаях они бы знали лишь косвенно.

В настоящий момент практические цели позволяют подразделить преимущества на две группы. Как я уже говорил, программу можно изменять непосредственно в ходе ее исполнения. Прежде было необходимо написать ее, потратить бездну труда на проверку, потом исправить возможные ошибки, не имея гарантии того, что новая версия дает именно то, что нам необходимо. После того как связующее оборудование вошло в повседневное использование, мы освободились от этого гандикапа. Сам опыт, как я уже говорил, свидетельствует, что линкер достигает озарения, которого он или она не может получить никаким другим способом, и потому становится более способным ученым, умеющим и более качественно писать программы, в том числе независимо от аппарата".

«Великий Боже! — подумала Джоэль. — Неужели нам и впрямь придется действительно вытерпеть все это».

Конференция и в самом деле была важным политическим и научным событием. Военные тайны, в привычке к которым Джоэль была воспитана, начали открываться; собравшиеся в Калгари имели возможность обсуждать результаты разработок, хранившиеся в тайне целые десятилетия; с принятой терминологией публику ознакомили во время церемонии открытия.

Вся беда была в том, что никакие слова не могли описать пребывания линкера в n-мерном пространстве переменной по времени кривизны, описываемой тензорами, функциями, операциями, которых еще никто не представлял себе. Человек ставил задачу, узнавал необходимое, а потом видел, что это хорошо. И каждый раз, пронизываемый потоком чисел, он понимал, какую долю всей реальности охватил в порыве откровения. Христиане надеются вечно находиться в присутствии Бога, буддист надеется слиться со всеми в Нирване, линкер надеется сделаться более чем гением — есть ли между всеми ними большое различие? Есть: линкеры достигают этого в своей жизни.

Гениальность длится дни, часы, доли секунд. А потом человек — он или она — не может полностью понять, что именно случилось. Высшее мгновение любви также вне времени. Но, остыв, мы осознаем его лучше, чем линкер понимает, что именно он узнал.

Джоэль отвлеклась: «Что это за молодой человек сидит за дюжину мест от меня? Почему я не видела его прежде? Ну что ж, я не привыкла замечать людей. Осиротевшая во время войны воспитанница пионерской исследовательской организации, разрабатывавшей голотевтику, она поступила в Академию, когда Беды сошли на нет… девственница, которая не знает, что делать с противоположным полом, неуверенная даже в том, что хочет иметь дело с мужчинами».

«…тем временем оказалось, что связь с макроскопическими машинами не стоила затрат, но в случае управления научными инструментами дело обстоит иначе. Мало обеспечить работающий мозг только числами, скажем показаниями вольтметра. Например, спектр лучше всего понимать — и рационально осмыслить, — когда оператор видит его одновременно, знает точную длину каждой волны, интенсивность каждой линии. С помощью соответствующих приборов и программ мы можем теперь это сделать. Нами разработано нечто вроде непосредственного ощущения данных, словно бы нервная система вырастила новые органы чувств, обладающие беспрецедентной чувствительностью и силой».

«Исследователи экспериментировали повсюду. Следующий принципиальный шаг был сделан в проекте „Итака“ (там, где воспитывалась Джоэль). Ученые спросили себя: каков смысл этих данных и ощущений?»

«В повседневной жизни мы воспринимаем мир не как нагромождение сырых впечатлений, но как упорядоченную структуру. Мы видим не сочетание зеленых и бурых пятен; мы видим дерево, такого-то и такого-то вида на таком-то и таком-то расстоянии. Да, это делается подсознательно, инстинктивно, некоторые животные тоже умеют это. Тем не менее мы создаем теории, модели мира, в рамках которых наше прямое восприятие обретает смысл. Мы естественным образом модифицируем эти модели, когда находим это рациональным. Например, мы можем обнаружить, что на деле видим не дерево, но кусок камуфляжной ткани. Мы можем осознать, что не правильно оценили расстояние, поскольку воздух оказался чище или туманнее, чем нам показалось сперва. Однако в основном с помощью своих моделей мы способны понимать объективную вселенную и действовать в ней».

"Наука с давних пор добавляет новые сведения к нашему запасу информации, заставляя нас таким образом изменять в целом принятую модель космоса; сегодня она охватывает миллиарды лет и парсеков… галактики, субатомные частицы, эволюцию жизни и все прочее, о чем наши предки никогда не подозревали. Для большинства из нас эта часть Weltbild

является скорее абстрактной вне зависимости от непосредственной интенсивности влияния технологии".

"Чтобы усовершенствовать лабораторные способности, проект «Итака» начал разрабатывать средства обеспечения оператора-линкера как теорией, так и непосредственными данными. Подобный подход позволяет не просто изучить субъект в кратковременном или долговременном режиме. Любому оператору приходится прибегать к нему, обдумывая предстоящее задание. Для этого институт имени Тьюринга

совершил невероятное, обнаружил пути, позволяющие связать человеческий мозг и компьютер, поставляющий ему необходимые познания. Проект «Итака» весьма усовершенствовал подобные системы, и теперь штатские ученые, унаследовавшие работу от военных, продолжают добиваться нового прогресса. Приобретение с помощью машины экстраординарной способности мы называем голотевтикой".

«Работа получила неожиданный результат. Операторы-линкеры, которых „Итака“ тренировала с детства, сделавшись взрослыми, достигнув совершенства в своем искусстве, приобрели качественно большие способности, которые я бы назвал интуитивными. Бейсболист, акробат, да и просто пешеход, постоянно решают сложные физические задачи, не уделяя им осмысленного внимания. Организм делает то, что считает необходимым. Аналогичным образом мы, например, разработали способ воздействия на индивидуальные аминокислоты внутри протеиновых молекул с помощью ионов, направляемых силовыми полями, которыми управляет голотевт. Лишь Иные, должно быть, способны спланировать его поэтапно. Такое можно сказать и о других предприятиях. Непосредственно восприятие через голотевтику ведет к пониманию на несловесном уровне».

«Это дважды верно, поскольку наши теоретические познания далеки от идеальных. Нередко в эти дни голотевт ощущает, что вещи складываются не так, как хотелось бы… что факты расходятся с моделью, и интуитивно вносит перемены, учитывая реальную ситуацию, как часто делаем и мы в повседневной жизни. Позже систематические исследования, как правило, подтверждают интуитивный вывод».

«Мои коллеги займутся далее обсуждением различных аспектов голотевтики и линкерства, это предварительный набросок…»

Скучища закончилась, и аудитория двинулась к напиткам, Эрик подошел к ней и представился: он тоже глядел по сторонам.

Сидя в каноэ посреди озера Луизы, они опустили весла и замерли. Возле бортов плескалась вода; синяя, зеленая, алмазная. Окружая ее лесом, вздымались молчаливые горы. Легкая лодочка отвечала на каждое движение пары. Джоэль опустила палец за борт и посмотрела, как разбегаются от него крохотные волны.

— Электронная интерференция производит в точности такие же муаровые узоры, — удивилась она. — Как интересно обнаружить здесь то же самое. Я никогда не замечала этого прежде. — Она поглядела на него с благодарностью. — Спасибо тебе за то, что привез меня сюда. — И, чуточку испугавшись себя, отвела глаза. — Электроны образуют их в трех измерениях. Нет, в четырех, но я пока не научилась это воспринимать.

Подобные реплики она отпускала после совместного посещения балета в Калгари. За кофе с бренди она рассказала, сколь тонко, на ее взгляд, проявляется ньютоновская механика в «Лебедином озере» и «Ундине», этим усматривая в обоих балетах прежде всего возвышенную сексуальность. Но и он, линкер, видел математику в мелодии Баха и превыше прочего ценил изысканные перспективы Моне. (В тех же самых трехмерных репродукциях она находила также взаимодействия цветов, которых, по его мнению, просто не замечали критики последней пары столетий.) Сегодня, по какой-то причине, Джоэль заметила в своем спутнике какую-то неловкость.

— Ну, Джоэль, незачем теряться в абстракциях… Подожди, прошу тебя. Дай мне пояснить, что я хочу сказать. Конечно, мы с тобой работаем с данными, ставим парадигмы, рассчитываем результаты. Прекрасно. Прекрасная работа. Но пусть она не вмешивается в то, что люди находят в подобных местах. В особенности в нашу личную жизнь. Это… — он махнул рукой в сторону горизонта, — это — реально. Все остальное мы изобретаем. Ну а здесь мы живем.

Джоэль внимательно поглядела на него, он покраснел. Этой же ночью они стали любовниками.

***

Он был канадцем, она американкой, и это в эру, когда после Бед военные правительства впали в паранойю. Прежде чем страны объединились и присоединились к Всемирному Союзу, он и она провели в разлуке более года. Тем временем голотевтика развивалась по экспоненте, от минимальных усовершенствований к абсолютно новому уровню восприятия бытия.

Джоэль ощущала свой рост, ощущала, что становится выше его, но не могла противиться тому, что с ней творилось, — не более чем плод в женском теле. К тому времени когда, чтобы быть с ней, Эрик наконец сумел поступить исследователем в университет Канзаса, Джоэль знала, что ему необходимо учиться, и предприняла необходимые меры.

Когда Эрик появился у нее в кабинете, они сразу же занялись любовью. Потом перекусили сандвичами и наговорились. Наконец Джоэль перегнулась и поцеловала его долго и нежно, словно бы прощаясь с ребенком.

— Пошли! — сказала она, направляясь в свою лабораторию триумфальным шагом.

Там она предупредила:

— Здесь слова бесполезны. Ты должен пережить все сам. Так мы можем стать более близкими, чем в постели, куда более близкими.

Уже было известно о квазителепатических эффектах, когда подключенный к голотевтическому контуру пассивный линкер не только воспринимал своим мозгом те же теории и цифры, что активный, но и «ощущал» текущие оценки последнего.

— Значит, ты намереваешься подчинить мое устройство своему, — поинтересовался Эрик. — Насколько я знаю из литературы, это не создает особо сильных и четких впечатлений.

— Не все попадает в статьи. Я говорила тебе, что у меня… я… мы… ладно, я головокружительно прогрессирую. Находясь в связи с машиной, я действую почти инстинктивно и осуществляю перепрограммирование почти не думая, — она потянула его за рукав. — Пошли, это надо видеть!

— Что ты задумала?

Она нахмурилась — самую чуточку.

— Это зависит отчасти от тебя, от того, как ты воспринимаешь то, что с нами произойдет. Начнем с тебя и семьсот седьмого. Просто подумай о нем немного, приспособься. А потом через поперечные соединения я подключу тебя к себе и своему компьютеру. Ты будешь только воспринимать, не имея доступа к исполнительным инструментам, чтобы не нарушить ход некоторых деликатных экспериментов. Видишь ли, я хочу при тебе просмотреть их. Ученые обращаются к моей помощи настолько часто, что мы установили постоянную связь между моим компьютером и генетической лабораторией в кампусе, большим ускорителем в Миннесоте и орбитальной лабораторией Саган. Надеюсь, что смогу показать тебе, чем была занята эти дни. Я узнаю, что ты почувствуешь, потому что ты будешь отчасти связан со мной, и по сути дела буду сканировать твой ум. Да, — обратилась она к ошеломленному Эрику. — Я достигла этой стадии. А потом… — она обняла его и поцеловала. — А потом, пусть будет потом.

Эрик отвечал поцелуем, но Джоэль чувствовала, что в ее поведении он чувствует скорее доброту, чем надежду.

Эрик опустился в шезлонг, поставил его под тем углом, который ему нравился, расслабился; потом надел шлем на голову, поудобнее закрепил его, вложил кулаки в контактные петли, постучал пальцами по пульту управления и проверил показания. Присоединяясь подобным образом, она заметила, как знакомый восторг изгоняет из него испуг.

— Включать? — спросил он.

— Действуй, — продолжала Джоэль.

— Я люблю тебя, — отвечал он, нажимая на кнопку.

А потом она думала и ощущала его мысли и чувства малой частью своего сознания.

Началось головокружение, покоряющее мысли и ощущения. Ему представилось высокое пение дикарских труб, погребенные воспоминания вырвались из-под своих курганов, он словно бы провалился сквозь время, вернувшись к озеру, в котором купался в детстве, зеленому и холодному мху на скале, соколу, парящему над головой, и грубому прикосновению шерсти макино

к телу. А потом его нервная система взяла контроль над процессами электромагнитной индукции, усилением самых слабейших импульсов, над основами программы, которую он отрабатывал многие годы под свою уникальную личность, человек и компьютер слились.

«Думай», — сказала она. Заранее зная ответ: разве могу я теперь не думать, если теперь мне принадлежит более могучий гений, чем всем, кто прежде обитал на земле.

«Здесь слова бесполезны», — сказала она.

Они полностью ощущали свое окружение. Если бы они хотели, то могли бы исследовать его до самых мельчайших подробностей, вплоть до царапин на полированном металле, вибраций стрелок на циферблатах приборов… вздохов вентиляции, отдающих слабым запахом масла, приливов и отливов крови в венах. Но Джоэль ощутила, что сейчас даже она немного значит для Эрика. Перед ним возникла чувственная вселенная, которую надо было одолеть.

В следующие несколько миллисекунд, пока он искал задачу, которую стоило бы решить, какая-то доля его сознания рассчитывала значение эллиптического интеграла с точностью до тысячи десятичных знаков. Приятное, полуавтоматическое упражнение. Цифры складывались самым удовлетворительным образом, подобно кирпичам под руками каменщика. «Ах да, — дошло до него, — вот и дело: стабильность вихрей вроде Красного Пятна на планетах, подобных Юпитеру… я слыхал, как о них разговаривали в Калгари». Бегущая стрелка на циферблате часов едва сдвинулась с места.

Эрик составил перечень данных, которые должны были ему потребоваться, и дал команду. Все равно что обратился к своей собственной памяти в поисках фактов, если не считать того, что запрос происходил с ураганной быстротой и непреклонностью стихии, а информация извлекалась из банка памяти, расположенного в сотнях километров отсюда. К нему текли теории, формулы, конкретные значения величин; да, это дифференциальное уравнение окажется крепким орешком… а вот и нет: он увидел лазейку. Но действительно ли годится одно уравнение? Может быть, лучше составить систему, точнее описывающую условия, существующие на недоношенном солнце?

Вспыхнул льдистый чистый огонь разума, он терялся в нем, пьянея.

— Эрик, — позвала она: ни голоса, ни имени — прикосновение.

«Придется оторвать свое внимание от Юпитера, зная, что я вернусь».

— Эрик, ты готов последовать за мной?

Это был не вопрос, скорее намерение, которое он ощутил. Она прихлынула с ослепительной быстротой: нейронные паутины приспосабливались к синапсам обоих, она слилась с ним. Бесформенные водовороты, что кружат позади стиснутых век, не складывались в ее облик. Скорей Эрик видел какие-то клочки себя, прежде чем ее присутствие растворило его. Ее ли он воспринимал как тайный поток в крови; женственность, ожидающую, чтобы принять, насладиться и наконец дать; порыв ли то был, которому она тем не менее противилась? Он не знал этого и не мог понять, потому что союз был только частичен. Он не умел принимать и понимать большую часть сигналов, что входили в нее, много больше было таких, которых его тело никогда не сумеет воспринять. Это ранило его, как и ее.

«Эрик, ты и в этом союзе со мной первый мужчина и, наверно, последний».

Сливались и лобные доли, подобно остальным частям тела. К тому же Джоэль уже практиковала взаимный обмен на подобном уровне и шлифовала методику вместе с подругами-линкерами, до тех пор, пока не обрела мастерство. От секунды к секунде общение между ней и Эриком усиливалось и прояснялось. Оно не было прямым, но осуществлялось через их компьютер, дававший, конечно же, несовершенный перевод. Впечатления нередко бывали частично искажены или несли в себе полную чепуху: взрывы случайных цифр, форм, световых вспышек, шумов; не узнаваемых символов, которые перепугали бы его, если бы он не чувствовал ее постоянной уверенности. Эрик отчасти понял, что улавливаемые им ее мысли на деле представляли собой логические реконструкции того, что она могла бы думать в этот момент, созданные его усиленными возможностями. Реальные слова, которыми они теперь обменивались, проходили обычным среди смертных путем — от губ к уху.

Тем не менее он воспринимал Джоэль во всей полноте, с глубиной, которую даже не мечтал найти здесь, на пороге вселенной.

— Генетика, — громко сказала Джоэль. Это был единственный ключ, в котором он нуждался. Она направит его исследования в этом институте. Знания рванулись вперед. Работа шла на субмолекулярном уровне, вблизи самих основ разумного существа. Джоэль часто вызывали решить очередную волнующую задачу, поставить новую, интерпретировать результаты. Сегодня все шло автоматически, отчасти вхолостую, так как она имела доступ к материалам. Ее мозг приказал нужным контурам замкнуться, и она подсоединилась к комплексу инструментов, сенсоров, исполнительных механизмов, ко всему тому пониманию, которого человек достиг в области химии жизни. Эрик все это тоже воспринимал, получая от нее.

Он не видел величин, показаний датчиков, чьи значения становились очевидными после долгих вычислений. То есть числа были повсюду, но и сейчас он замечал их не более, чем собственный скелет. Эрик не смотрел снаружи, не делал наблюдений — он был здесь.

Это было все равно что видеть, чувствовать, слушать, путешествовать, и одновременно нечто совсем другое; переживаемое выходило за рамки того, что способно ощутить и пережить человеческое создание; ощутить и пережить.

Клетка жила. Пульсации цветовой дрожью пробегали по мембране, делая клетку радужным шаром, пульсирующим в сложном потоке жидкости, которая нежила ее в восхитительных, обильных потоках энергий, лившихся на нее вдоль вечно переменяющихся градиентов. Зеленые расстояния превращались в золотистую бесконечность. Внутри каждого нового наполнения обитал покой. Клетка жила в своем космосе — пляшущей Нирване.

А теперь внутрь, сквозь радугу, во внутренний океан. Здесь был мальстрем… вкусов. Здесь правила колоссальная скрытая целенаправленность; внутри клетки шла вечная работа, определяемая законами столь всеобъемлющими, что назначить их мог только сам Господь и Творец. Дрейфующие органеллы, как будто бы напевая, сплетали молекулы, создавая живое вещество.

Когда масштаб его зрения сделался более тонким, Эрик заметил, как они складывают готические узоры, полные тайн и музыки. Перед ним ядро клетки из острова молекулярных лесов превращалось в галактическое созвездие атомов, чьи силовые поля сияли подобно несущимся ветром облакам.

Эрик вошел в него, описав двойную спираль, пронизав ряд за рядом ошеломляющих своей абсолютной гармонией лабиринтов, он был рядом с Джоэль, когда она воспламенила огонь и перестроила часть храма, который отнюдь не сделался от этого менее прекрасным. Здесь, в сердце жизни, он разделил гордость Джоэль и ее смирение.

Загадочный голос ее доносился откуда-то издалека, словно во сне: «Следуй за мной». Он вынырнул из клетки и через пространство и время со скоростью света понесся над незримыми прериями, — в бури, ярившиеся в огромном ускорителе частиц. Он сделался одной из них, наполненной устремленной вперед чистой скоростью, и помчался к мишени, как на встречу с любовницей.

Мир этот превосходил материю. Эрик опустился в комету, в которую превратился мезон, вместе с тем являвшийся волной, смешивающейся с триллионом других волн, — подобно гребню, который пересекает море, чтобы подняться у берега и разбиться наконец в пронизанную солнцем белую пену и грохот; впрочем, эти волны были безгранично более изящны и трепетно переменны; они текли вместе, чтобы создать единство, в невозмутимой ясности пылавшее и грохотавшее вокруг. «Бах мог бы нам кое-что рассказать об этом», — мелькнула мысль, ведь рассудок его не отключился, посреди всего величия — он один из людей знал правду, и то не всю.

Атом ожидал его. Ядро, в котором гнездились энергии, явило величие, превосходящее всякое слово. Сперва мерцающие таинственными огнями, электронные оболочки скрывали ядро от него.

Эрик нырнул внутрь, несчетные силы ласкали его, ядро светилось спереди, — само в себе истинное творение, — он пронзил внешние барьеры, ощущая трепет, нырнул глубже и глубже.

Ядро взорвалось. Это была катастрофа и открытие сразу. Атом охватил Эрика, раскрылся, всем существом человек реагировал на каждый бурный порыв, познавая материю. Свет брызнул извне. Утренние звезды запели, и все сыны Господни вскричали от счастья.

— Космология, — сказала всемогущая Джоэль. Он на ощупь попытался разыскать ее в сгустившейся тьме. Джоэль обхватила его, и вместе, по лазерному лучу, они полетели через космическую релейную станцию к обсерватории, спрятавшейся позади Луны.

На миг он как бы увидел звезды своими глазами, незамутненные никаким небом. Их было множество: иссиня-стальные, белые как иней, закатно-золотые, угольно-красные, изгонявшие ночь с небес. Млечный Путь тек серебром, светились туманности, рождались новые планеты и солнца, сестра-галактика светилась слабым блеском за Гиннунгагапом

. Но он уже объединился с приборами, устремленными к пределам пространства и времени.

Сперва Эрик ощутил оптический спектр, лучи несли ему весть о мечущихся и клубящихся газах, о приливах в телах солнц — более подобных живой клетке, чем он мог вообразить прежде — и об их раскаленных недрах, где атомы приобретали новый элементарный облик, рождая фотоны, немедленно устремлявшиеся в космос.