Безусловно, они могли попытаться что-нибудь сделать, и даже неудача могла оказаться летальной. Пока «Чинук» мог бросить свет на все дело, отряду Лангендийка не грозило ничего худшего, чем продолжительное заключение. С тактической точки зрения было даже неплохо, что Бродерсен не сумел освободить их. И теперь дело — свободы? — разложило свои куриные яйца по разным корзинкам. Наполовину, случайно, но его операция удалась.

«Нет. Это не так. Есть убитые, есть и раненые. Плохо и то, что среди них есть агенты. Сам я могу пережить это: они ввязались в драку с преступным безрассудством; быть может, проведенные в космосе недели лишили их осторожности — но погиб Сергей, мой собственный человек, мой собственный друг».

Он проснулся возле Кейтлин, осознавая лишь ее присутствие. Потом нахлынули воспоминания. Его неровное дыхание пробудило ее. Обняв его, она зашептала:

— Теперь мы ввязались в войну, Дэниэл, дорогой мой. А мужчины всегда погибали на войне. Твое дело правое, ты тоже восстал против тиранов и угнетателей, как часто случалось на Земле, и хорошо, что так. Я тоже знала Сергея, куда ближе, чем рассказывала тебе. Он радовался Вселенной; и если ему пришлось оставить ее, он может гордиться тем, что все произошло именно так, — голос ее медленно возвращал ему силы, наконец он смог встать и приступить к работе.

Потом, впрочем, он зачем-то вышел из их каюты, а когда вернулся, обнаружил Кейтлин безмолвной, на лице были видны следы слез. Он спросил, в чем дело, и она ответила — едва ли не шепотом, — что складывает песню и хочет побыть в одиночестве.

Итак, она отсутствовала, занятая своим делом, и Бродерсен встретился с Джоэль Кай, Карлосом Руэдой Суаресом и инопланетянином. Следовало бы устроить общее собрание, чтобы все могли услышать повесть «Эмиссара». Бродерсен не мог откладывать, ему следовало поскорее ознакомиться с фактами и сориентироваться, а это лучше делать, когда под рукой меньше людей. Невзирая на всю благодарность к Фриде фон Мольтке, он не стал приглашать ее; они не были знакомы и это могло помешать делу. Карлос был кузеном Антонии, первой жены Бродерсена. Когда она умерла, ему было мало лет, и хотя Руэда не часто встречался со своим бывшим родственником, у них нашлось достаточно общего. С Джоэль Кай Бродерсен впервые встретился девятнадцать земных лет назад; и, перебравшись на Деметру, всегда заглядывал к ней, когда посещал материнскую планету; ну а в последнее десятилетие… Не будучи точно уверен в своих чувствах к Джоэль — настолько не похожа она была на любую другую женщину в его жизни, — он испытал потрясение, когда она вошла в кабинет. Дни их рождения укладывались в один месяц, но Джоэль вдруг оказалось пятьдесят восемь; она провела много времени на чужой планете; странные края заставили поседеть локоны, которые он помнил черными до синевы, избороздили морщинами лоб, запечатлевшийся в его памяти тонким, чистым и ясным… истончавшая плоть обтянула кости, оставшиеся столь же изящными, как и прежде.

Бродерсен вскочил на ноги.

— Джоэль, — проговорил он, и горло его перехватило. — Привет! Как чудесно, что ты здесь.

Она улыбнулась. И улыбка, и голос не изменились, и то и другое казалось приятным и чуточку отдаленным, словно бы произведения Бранкузи и Делиуса.

— Спасибо тебе за все, Дэн. Я просто рвусь узнать смысл событий — безусловно, здесь все не просто. — Они взялись за руки и поцеловались бы, но тут в дверях появился Руэда, немедленно подступивший к капитану с объятиями.

— Дэниэл, Дэниэл, как великолепно! — выпевал он испанские слова. — Наш спаситель, наш воин — я переговорил тут кое с кем из твоего экипажа — или ты не знаешь, что мальчишкой я преклонялся перед тобой. И я был прав. Видит Бог, ты мужчина, истинный мужчина!

Сделав шаг назад, он разом вернул себе полагающееся аристократу достоинство. Бродерсен секунду разглядывал его. В прямом, с коротким носом и газельими глазами лице Руэды можно было заметить отголоски черт Тони. Невысокий, он успел нажить небольшой животик за время своего отсутствия, и Бродерсен понимал, каким неприятным казался Руэде этот призрак ранней старости… Вне сомнения, куда более неприятным, чем лысина. По крайней мере, хоть усы не изменились.

Потом появился инопланетянин, сразу перевесивший все прочие впечатления. Можно было полагать, что он (она? оно?) не имел таких намерений, решил Бродерсен. В любом случае вошедший казался застенчивым… впрочем, как знать? Бродерсен подумал, что ему придется сперва привыкнуть, прежде чем полностью осознать эту фигуру — походку, — запах морского берега, впрочем чуть неземного…

— Могу ли я официально познакомить вас с Фиделио? — улыбнулся Руэда.

Инопланетянин протянул нижнюю правую руку. Бродерсен обменялся с ним рукопожатием. Некогда в Южной Азии, во время службы в миротворческих силах, ему пришлось пожать руку ручному гиббону; тогда он был удивлен: палец обезьяны лежал не так, и в нем не было сустава. Рукопожатие Фиделио заставляло видеть в гиббоне родного брата.

Бродерсен поглядел инопланетянину в глаза, не напоминавшие ни одного животного ни на Земле, ни на Деметре. В душе его стучало: «Передо мной разумное инопланетное создание… так, так, так. Осуществился мой вечный сон».

— Фиделио, — он запнулся, — приветствую. Bienvenido.

— Buenos dias, senor, Y muchas gracias, — прокашляло и просвистело из клыкастого рта. Бродерсен вдруг расхохотался, — ни кому-то или чему-то; просто расхохотался потому, что возвратилось блаженство.

— Пройдемте в кабину, — пригласил он, покончив с формальностями. — Что я могу предложить всем? Фиделио не будет возражать, если я буду курить? Пусть все чувствуют себя уютно.

Через два часа они уже в общем осознавали, что творится на Солнце, Фебе и Центруме.

Руэда не мог более сидеть. Он расхаживал по комнате взад и вперед, рубил рукой как каратист. Кровь отхлынула с его лица, оливковая кожа побелела, он оглядывал тесные стены такими же узкими глазами, какими его предки смотрели на острие меча во время дуэли.

— Этого нельзя терпеть, — объявил он. — Этого просто не может быть. Они нарушат Обетование, закроют Звездные ворота… Ад! Убийства и похищения тоже числятся среди их преступлений, Дэниэл, Джоэль… Фиделио… Да не устрашимся мы зла, борясь с ними. Мы не можем быть не правыми.

Скрестив ноги в кресле, с горячей чашечкой трубки в руке, ощущая дым иссушенным языком, Бродерсен ответил:

— Я принимаю это за аксиому, Карлос, но вопрос у нас один: куда нам отсюда направиться, как и в какую сторону?

Джоэль выбрала жесткое сиденье напротив него и едва пошевелилась за все время, ограничиваясь словами, по большей части бесстрастно повествующими о Бете. Руки ее спокойно лежали на коленях. Фиделио восседал возле него, на треножнике, составленном из ног и хвоста, и также говорил немного, лишь усы его трепетали.

— Дэн, у тебя должна найтись пара идей, — проговорила она.

— Да? — Карлос резко остановился и посмотрел на капитана. — Ты всегда был смел, но никогда безрассуден.

Бродерсен нахмурился:

— Быть может, все изменилось. Или скорее в колоде оказалось слишком много джокеров. Я бы сказал, что, пожалуй, по-детски надеялся, что вы привезли на «Эмиссаре» сильную карту, с которой можно будет пойти.

Губы Джоэль едва заметно дрогнули.

— В таком случае нас не смогли бы задержать в Колесе.

— Нет… — Бродерсен помедлил, извлек трубку, положил ее на пепельницу и встретился с ней взглядом. — Ну хорошо, — сказал он. — Естественно, мы с моими спутниками обсудили заранее несколько схем. Но ни одна из них не кажется мне привлекательной. Посмотрим, что скажете мне вы.

Он стал откладывать на пальцах:

— Мы можем немедленно испортить жизнь этим сукиным детям, носясь по всей Солнечной системе. Конечно, мы не можем вечно бродить, но у нас хватит скорости, прежде чем баки опустошатся. Еды запасено на несколько лет, вода и воздух зациклены, обойдемся, пока есть топливо для мигматических ячеек, а они работают годы и годы… только вот Фиделио сможет выдержать… Сколько?.. Несколько месяцев? Но мы в любом случае не станем так долго болтаться в космосе.

Но корабли слежения могут обнаружить нас. Ускоряющееся судно — нелегкая цель, и мы, без сомнения, сумеем подбить некоторые из их ракет, но в конце концов они истощат ресурсы нашей обороны, удерживая далеко от Земли и любых поселений. Конечно, все предприятие может оказаться излишне долгим и крупномасштабным для заговорщиков — а они не могут позволить себе действовать публично, — но я не рассчитываю на это. Учтите, они обладают достаточной властью, чтобы засадить нас в тюрьму.

— Подожди, — сказал Руэда. — Мы можем связаться по луч?, правда? По-моему, твой радиопередатчик похож на наш и не рассчитан для передачи сообщений на астрономические расстояния. К тому же, возможно, никто сейчас не слушает нас. Но применение радио ограничено именно теми причинами, которые позволяют лазерам передавать далеко.

— У нас две проблемы, — отвечал Бродерсен. — Во-первых, как вам известно, подобные послания на Землю, Луну или спутники принимаются коммуникационным спутником и передаются к месту назначения. Возможно, вы не знаете, поскольку это не важно, что программа производит цензуру. В шифре может идти лишь определенный класс официальных сообщений. Все прочее подвергается компьютерному сканированию, и, если он выделяет ссылку на «помеченный субъект», известие передается человеку, решающему, способно оно причинить вред или нет. Подобная система восходит к годам Бед, и я должен признать, что она не столь уж плоха. Например, именно она помешала Финалистам запустить свои атомные бомбы. Мы можем не сомневаться, что шайка Квика начала думать над тем, что делать, когда вернется «Эмиссар», с того, что спокойно взяла контроль над связью — они разместили в нужных местах свои программы и людей — чтобы перехватывать все, что предполагает какую-то угрозу.

Во-вторых, мы должны суметь пробиться к кому-то еще, корабль это, астероид, или марсианская база, или что угодно. Я бы сказал, должны, поскольку в основном у всех весьма ограниченные способности для приема. Мы должны подойти — весьма близко, — ведь только корабли постоянно слушают на прием. Ну что ж, мы можем это сделать. Но если нас услышат, поверят ли нам? А потом, поверят ли уже тому, кто нас услышит? Не забывайте: мы имеем дело не с подобной мне, отбившейся от стада скотинкой; нам противостоят крупные и уважаемые политические фигуры… А они мастера — иначе и быть не может… мастера пропаганды и общественных отношений.

Тем не менее я полагаю, что открытые действия практически не дают шансов на успех. Скорее всего мы умрем, так ничего и не совершив.

О чем еще мы думали? Когда мы окажемся возле Т-машины, то будем вынуждены вступить в общение со сторожевым кораблем. В нынешних обстоятельствах следует ждать, что там окажется более одного сторожевика. Будем считать, что офицеры и экипаж в основном не злодеи и просто выполняют приказы, которые могут их даже смущать. И если мы расскажем им свою историю — даже покажем Фиделио — понимаете?

Дело в том, что заговорщики предусмотрели и это и уже подстелили себе травки. Иначе они не стали бы приказывать нам отправляться прямо туда, так? Они могут не знать, что Фиделио у нас на борту, но они знают, что мы видели и сфотографировали «Эмиссар». Сам факт уже достаточно опасен для них. Наверняка хотя бы на одном из кораблей пара ключевых офицеров — соучастники заговора. И в тот самый момент когда мы начнем рассказывать свои сказки, они обстреляют нас. А потом принесут извинения обломкам. Нетрудно заметить, что мы вооружены, на Деметре наверняка уже выписан ордер на наш арест. Конечно же, эти офицеры решат, что мы собираемся открыть огонь.

Третий вариант: мы проходим сквозь Ворота к Фебу и проверяем, как обстоят дела на дальнем конце. Быть может, там они не так хорошо подготовлены, хуже оборудованы, и мы сможем прорваться и сделать хотя бы что-то достойное. Я действительно подумываю об этом — поскольку у нас теперь есть вы и ваши знания. Что, если нам пройти путем, ведущим к Центруму от Феба, и попросить помощи на Бете? Но это весьма дикая идея, поскольку охранники не позволят нам уйти.

Но более всего меня смущает то, что Деметра населена не густо и относительно изолирована; новости можно легко контролировать. Там нас изолировать очень просто. Например, как только мы окажемся вдалеке от Т-машины и стерегущего экипажа, провожающий нас корабль выстреливает ракету. А потом мир услышит о трагическом случае, погубившем «Чинук». Не хочется думать такое об Аури Хэнкок, но подобное возможно. В противном случае нас ждет бесконечное заточение. Система Феба изобилует местами, где можно устроить тайный тюремный лагерь. Не сомневаюсь, что остаток вашего экипажа присоединится к нам.

Вот все, что мы могли придумать сегодня. И я предполагаю, что предпочтительней всего возвратиться на Феб и посмотреть, что можно там сделать, но при этом глядеть повнимательней и не зевать. Впрочем, я могу ошибаться и рад любым предположениям.

Вот так! — закончил Бродерсен. — Ничего себе вышла лекция! Неплохо бы еще пивка. Еще кто-нибудь хочет? — Он потянулся к холодильнику.

— Погоди, — проговорила Джоэль.

— Что? — Он замер на месте.

Изредка — когда проблема была необычайно волнующей или когда в постели оказывалось действительно хорошо, — он видел ее озаренной таким внутренним светом.

— Дэн, — сказала Джоэль трепетным голосом. — Мы можем отправиться к Центруму прямо от Солнца.

— Что? — воскликнул он.

— Да. — Она нагнулась вперед. — Бетане исследовали Ворота тысячу лет. И нашли кое-что лучше метода проб и ошибок. У них нет точной теории: пустяки в сравнении с тем, что знают Иные…

— Иные… — пробормотал Руэда.

— Но они кое-чего достигли, — продолжила Джоэль. — Если взять три места, три звезды, скажем А, В, С, обладающие Воротами; тогда, зная траектории вблизи Т-машин от А к В и от В к С, бетане способны вычислить прямой маршрут между А и С. В голове Бродерсена словно вспыхнула новая звезда.

— Конечно, без абсолютных гарантий, — проговорила Джоэль. — Они не настолько хорошо промерили локальную кривизну континуума. Но вероятность успеха достаточно высока. И, конечно, выше, чем у тех вариантов, которые ты предлагаешь.

— И… и… — Бродерсен мысленно перебирал все великолепие вариантов. — Мы направляемся к машине у Солнца, изображаем, что направляемся к Фебу… потом блефуем и углубляемся в транспортное поле настолько, что поразить нас уже невозможно: появляемся возле Центрума и отправляемся к Бете, а потом возвращаемся, прихватив с собой армаду бетан.

— И оружием их будет лишь правда, — заметил Руэда. Похоже, что и он еще не слыхал об этом, а потому притих в раздумьях.

Бродерсен прихватил бокал с пивом, стоявший возле кресла, и поднял его над головой.

— За честь этого дома! — вспомнил он свою молодость. — Мы сделаем это! Мы победим!

— Расчеты трудны, — предостерегла его Джоэль. — Мы с Фиделио должны будем провести исследования, и мне придется прибегнуть к голотевтике. Есть ли у тебя на борту необходимое оборудование?

Пламени, зажегшегося в ней, он еще не видал. Я еще вернусь к своей сути, светилась она. Жара и холод пробегали по ее щекам. И снова сделаюсь одной внутри Всего.

Руэда внимательно поглядел на нее. Бродерсен словно бы прочитал мысль перуанца. Станешь ли ты для нас тем, чем отказываются быть Иные?

Сергея Николаевича Зарубаева ожидали космические похороны, покрытое флагом тело его скользнуло в воздушный люк и, направляемое сигнальной ракетой, исчезло в космосе; товарищи его стояли рядом, и капитан читал отходную.

По обязанности корабельного фельдшера, Кейтлин обмыла убитого и положила в каюте. Наполнила маслом четыре чаши и, пристроив фитильки на плавающих винных пробках, устроила лампады, поставив их у его головы и ног. Потом притушила флюоросвет и собрала всех скорбеть по погибшему.

Поначалу все чуточку возражали — варварский обычай, цивилизованные люди собираются потом, за кофе, — но Бродерсен, Дозса и Гранвиль, и фон Мольтке поняли, пусть это и не значилось среди принятых ими традиций, — и заставили остальных согласиться. (Шкиперу хотелось как следует надраться вместе со своими людьми в этой паузе между битвами, и сам Сергей бы одобрил подобный повод.) Они собрались в кают-компании. Сью и Стефан кое-как украсили ее, изготовив из бумаги цветы. Появились крепкие напитки и закуска помимо обычных блюд; включены видеоэкраны, чтобы впустить внутрь Вселенную, музыку, которую любил Сергей, — его любимый балет. Все стояли и вспоминали его.

Через несколько часов Мартти Лейно отправился к себе. К тому времени все как-то ожили. Положив руки на плечи, Бродерсен, Вейзенберг и Дозса без всякого слуха выводили — Брод на реке Кабул

. Фон Мольтке и Руэда забрались в уголок, Гранвиль и Кай занялись серьезным разговором, а Фиделио наблюдал за привычками экзотической расы.

Лейно направился по кольцевому коридору к каюте Зарубаева. Дверь оказалась открыта. Он услыхал несколько нот, помедлил, нахмурился и вошел внутрь.

Лишенная убранства комната была погружена в тень, в которой растворялись желтые огоньки. Зарубаев лежал на кровати, облаченный в мундир. Волосы и борода чуть блестели, а лицо стало совсем отрешенным. Лампадки распространяли чистый запах и немного тепла. Кейтлин сидела возле покойного. На ней был синий кафтан, лучший из того, что она имела. Локоны свободно спадали на плечи. В левой руке она держала сонадор, правой же извлекала из него звуки, подобные лесному дуновению.

Кейтлин умолкла, когда вошел Лейно.

— Ох, — выдохнула она.

— Что… — он напрягся. — Прости за вторжение.

— Нет, подожди, не уходи. — Кейтлин попыталась подняться, заметила, как он напрягся, и села назад. — Ты пришел попрощаться, не буду мешать.

Он поспешно стиснул кулаки и разжал.

— Вы не мешаете мне, миз Малрайен.

— Ты не добр ко мне.

— Сейчас не время для выяснения отношений.

— Я не об этом, мистер Лейно. Если вы хотите побыть в одиночестве с другом, я могу зайти попозже, — она поднялась.

Вздрогнув, он ответил:

— Не надо, прошу. Я знал, что вы были знакомы с ним, но не… любили.

Кейтлин улыбнулась:

— Да, он был тихим парнем, правда? — Настала тишина, она добавила негромко:

— Во время нашего путешествия, даже показывая мне, как обращаться с оружием в бою, он не воспользовался возможностью проявить фамильярность, хотя прекрасно знал, что мне это понравится. Он видел во мне женщину Дэниэла, своего друга, а не капитана. Это много говорит о нем, правда?

Лейно покраснел:

— Когда вы познакомились с ним?

— До встречи с Дэниэлом, насколько я помню. Раненым он попал в госпиталь. Там мы и познакомились. Люди считали Сергея не умевшим шутить; это не так. О, он так искусно запудрил мне мозги, все скорбел, как плохо живется на свете русскому, не умеющему играть в шахматы… после того как он поправился, мы встречались, когда было время, а потом я начала проводить свободное время в Эополисе с Дэниэлом. Мы с Сергеем никогда не любили друг друга, но он значил для меня очень много.

— И для меня, — негромко проговорил Лейно, глядя на нее, стоявшую перед покойным. — Мы работали вместе в космосе, там, где человек должен доверять своему напарнику. На Деметре мы отдыхали, плавали, встречались на вечеринках… — Голос его умолк.

Она кивнула:

— То, что происходит между мужчиной и мужчиной, женщина понять не в состоянии… Но чувства эти драгоценны.

Полупьяный, он бросил ей:

— Ну а между мужчиной и женщиной?

Она обернулась, чтобы погладить лицо, некогда принадлежавшее Зарубаеву.

— Для этого найти истинные слова труднее, сколько бы ни старались поэты. — Взгляд ее обратился к Лейно. — Да, нас с Сергеем связывало больше чем просто удовольствие. — Молодой человек молчал. — Они никогда не понимали его, — проговорила Кейтлин, задержав дыхание. — Его считали скучным, а он был только застенчивым. О, каким веселым он был, почувствовав себя раскрепощенным! Его считали практичным, как машина. Но я помню ночь, когда мы выставили за дверь телескоп и затерялись в вечности, тогда он начал говорить об Иных. Он полагал, что они не могут игнорировать нас, как это кажется, но относятся с сочувствием и заботой, которые по молодости человечество еще не в состоянии ощутить.

Она умолкла и потом сказала:

— Но я заговорила тебя, когда ты пришел попрощаться с ним. Доброй ночи, Мартти Лейно.

— Нет, — он поднял ладонь, останавливая ее. — Прошу тебя, останься. Я не знаю никого другого, кто был бы так близок к нему. — Он прикоснулся костяшками пальцев к глазам. — Прости меня. Могу я спросить, что ты делала здесь?

— Ничего особенного. Он настаивал:

— Ты пела?

Кейтлин расправила плечи:

— Да, это так, я пела песню, как это делают в ирландском селе. Не следует делать это прилюдно, не таковы обычаи моих друзей на борту. Спокойной ночи.

Он протянул руку, преграждая ей путь.

— Прошу вас, миз Малрайен… Кейтлин… пожалуйста, не уходи. Ее зеленые глаза встретили его голубой взгляд.

— Почему?

— Потому что я сказал тебе, что у нас тяжелая потеря… а в кают-компании поют Киплинга. Что же пела ты?

Она прикрыла глаза ресницами.

— Просто охлан, плач по мертвому.

— Ты закончила его?

Она поглядела на него мгновение и решила:

— Да, раз ты этого хочешь. Пусть он услышит песню.

Они уселись по противоположным сторонам одра. Мерцали огни, тени шевелились внутри, шумели вентиляторы. Негромкие звуки, негромкий стук машин казался на месте. Пальцы Кейтлин выводили мелодию «Лондондерри Эйр»: