Бишоп вспомнил свое последнее посещение Морли. Теперь он уже понимал, что, хотя Морли и его друг, в этом последнем визите был какой-то оттенок тех дипломатических обязанностей, которые Морли приходилось выполнять по долгу службы.
      На дипломатическом поприще Морли пошел далеко и пойдет еще дальше. Руководители департамента говорили, что в Девятнадцатом секторе политики и экономики по манере говорить и вести себя, по умению ориентироваться он выделяется среди всех молодых людей. У него были подстриженные усы, и бросалось в глаза, что он тщательно ухаживает за ними. Волосы его всегда были в порядке, а ходил он пружинисто, как пантера.
      Они сидели на квартире у Морли, на душе было приятно и легко. Вдруг Морли встал и начал ходить из угла в угол, как пантера.
      — Мы дружим с незапамятных времен, — сказал Морли. — Мы побывали вместе не в одной переделке.
      И оба улыбнулись, вспомнив переделки, в которых они побывали.
      — Когда я услышал, что вы едете на Кимон, — продолжал Морли, — я, естественно, обрадовался. Я рад любому вашему успеху. Но я обрадовался еще и по другой причине. Я сказал себе: «Вот, наконец, человек, который может сделать то, что нам надо».
      — А что вам надо? — произнес Бишоп таким тоном, будто спрашивал Морли, хочет ли тот выпить шотландского виски или чего-либо другого. Правда, такого вопроса он никогда бы не задал, так как было известно, что все молодые люди из ведомства иностранных дел — ревностные поклонники шотландского виски. Во всяком случае, задал он этот вопрос непринужденно, хотя чувствовал, что вся непринужденность разговора рассеивается как дым.
      В воздухе стала витать тень плаща в кинжала. Бишоп вдруг ощутил бремя официальной ответственности, и на мгновение сердца его коснулся холодок страха.
      — У этой планеты должен быть какой-нибудь секрет, — сказал Морли, — для кимонцев никто из нас, ни одна из других планет не существует. Нет такой планеты, которая бы получила дипломатическое признание. На Кимоне нет ни одного представителя какого бы то ни было другого народа. По-видимому, они и не торгуют ни с кем, и все же они должны торговать, потому что ни одна планета, ни одна культура не может существовать совершенно самостоятельно. Наверно, с кем-то у них все-таки дипломатически: — отношения есть. Должны быть какие-нибудь причины… кроме того, что мы по сравнению с ними отсталый народ… почему они не хотят признавать Землю. Ведь даже во времена варварства многие правительства и народы признавали те страны, которые были гораздо ниже в культурном отношении.
      — Вы хотите, чтобы я узнал все это?
      — Нет, — сказал Морли. — Мы хотим подобрать ключ. И это все. Мы ищем ключ, какой-нибудь намек, который помог бы нам разобраться в обстановке. Хотя бы воткнуть клинышек, вставить ногу, чтобы дверь не могла закрыться. А уж все остальное мы сделаем сами.
      — А другие? — спросил его Бишоп. — Тысячи других поехали туда. Не один же я получил право поехать на Кимон?
      — Вот уже белее пятидесяти лет, — ответил Морли, — наш сектор дает такие же напутствия и всем другим.
      — И вам ничего не сообщили?
      — Ничего, — сказал Морли, — или почти ничего. Или ничего такого, что могло бы послужить наши. целям.
      — Они не могли…
      — Они не могли ничего поделать, потому что, прибыв на Кимон, они совершенно забывали о Земле, нет, не забывали, это не совсем так. Но они уже были неверны Земле. Кимон действовал на них ослепляюще.
      — Вы так думаете?
      — Не знаю, — сказал Морли. — Но у нас нет другого объяснения. Вся беда в том, что говорили мы с ними только раз. Ни один из них не вернулся. Конечно, мы можем писать им письма. Мы можем напоминать им… намеками. Но прямо спрашивать не можем.
      — Цензура?
      — Нет. Телепатия. Кимонцы узнали бы все, если бы мы попытались что-нибудь внушить своим. А мы не можем рисковать всей проделанной нами работой.
      — Но я уеду с такими мыслями…
      — Вы забудете их, — сказал Морли. — У вас впереди несколько недель, за которые вы можете забыть их… запрятать в глубины своего сознания. Но не совсем… не совсем.
      — Понятно, — сказал Бишоп.
      — Поймите меня правильно. В этом нет ничего зловещего. Вам не следует упорно доискиваться всего. Может быть, все обстоит очень просто. Может быть, просто мы не так причесываемся. Есть какая-то причина… наверно, очень маленькая.
      Морли быстро переменил тему разговора, налил по бокалу виски, сел и стал вспоминать школьные годы, знакомых девочек и загородные поездки.
      В общем это был приятный вечер.
      Но прошло несколько недель, и Бишоп почти забыл обо всем. А теперь он сидел на своих чемоданах посередине парка и ждал, когда появится встречающий кимонец. Он знал, как будет выглядеть кимонец, и не собирался удивляться.
      И все же он удивился.
      Туземец был двухметрового роста. Сложенный, как античный бог, он был совсем-совсем человеком.
      Только что Бишоп сидел один на поляне в парке, и вдруг рядом оказался туземец.
      Бишоп вскочил.
      — Мы рады вам, — сказал кимонец. — Добро пожаловать на Кимон, сэр.
      Голос и произношение туземца были такими же совершенными и красивыми, как и его скульптурное тело.
      — Спасибо, — сказал Бишоп и тут же почувствовал, как неловко он это произнес, каким запинающимся и глуховатым был его голос по сравнению с голосом туземца. Взглянув на кимонца, он невольно сравнил себя с ним. Какой у него, наверно, взъерошенный, мятый, нездоровый вид.
      Бишоп полез в карман за бумагами. Негнущимися, неловкими пальцами он с трудом откопал их («откопал», иначе не скажешь).
      Кимонец взял документы, скользнул по ним глазами (именно «скользнул») и сказал:
      — Мистер Селдон Бишоп. Рад познакомиться с вами. У вас очень хорошая квалификация. Экзаменационные оценки, как я вижу, великолепные. Хорошие рекомендации. И, как я вижу, вы спешили к нам. Очень рад, что вы приехали.
      — Но… — возразил было Бишоп. И тут же замолчал, крепко стиснув зубы. Не говорить же кимон-цу, что тот только скользнул глазами по документам, а не прочел их. Содержание документов было, по-видимому, известно этому человеку.
      — Как доехали, мистер Бишоп?
      — Благодарю вас, путешествие было прекрасным, — сказал Бишоп и вдруг преисполнился гордости за то, что отвечает так легко и непринужденно.
      — Ваш багаж, — сказал туземец, — говорит о вашем великолепном вкусе…
      — Спасибо, и…
      И тут Бишоп разозлился. Какое право имеет этот кимонец снисходительно отзываться о его чемоданах! Но туземец сделал вид, что ничего не заметил. — Не желаете ли вы отправиться в гостиницу?
      — Как вам будет угодно, — очень сухо сказал насторожившийся Бишоп.
      — Позвольте мне…
      На мгновение сознание Бишопа затуманилось, все поплыло перед глазами, и вот он уже стоит не на полянке в парке, а в небольшой нише, выходящей в вестибюль гостиницы, а рядом аккуратно сложены чемоданы.

* * *

      Он не успел насладиться своим триумфом там, на полянке, ожидая туземца, глядя вслед удалявшейся шлюпке. И здесь все существо его охватила буйная, пьянящая радость. Комок подкатил к горлу. Бишопу стало трудно дышать.
      Это Кимон! Наконец-то он на Кимоне! После стольких лет учения он здесь, в этом сказочном месте… Вот чему он отдал многие годы жизни!
      «Высокая квалификация», — так говорили люди друг другу вполголоса… высокая квалификация, жестокие экзамены, которые сдает один из тысячи.
      Он стоял в нише, и ему не хотелось выходить, пока не пройдет волнение. Он должен пережить свою радость, свой триумф наедине с собой. Надо ли давать волю этому чувству? Во всяком случае, показывать его не стоит. Все личное надо запрятывать поглубже.
      На Земле он был единственным из тысячи, а здесь он ничем не отличается от тех, кто прибыл раньше его. Наверно, он не может быть с ними даже на равной ноге, потому что они уже в курсе дела, а ему еще предстоит учиться.
      Вот они, в вестибюле… счастливчики, прибывшие в сказочную страну раньше его… «блестящее общество», о котором он мечтал все эти утомительные годы… общество, к которому он теперь будет принадлежать… люди Земли, признанные годными для поездки на Кимон.
      Приехать сюда могли только лучшие… только лучшие, самые умные, самые сообразительные. Земле не хотелось ударить в грязь лицом, иначе как бы Земля могла убедить Кимон в том, что она родственная планета?
      Сначала люди в вестибюле казались всего лишь толпой, неким блестящим, но безликим сборищем. Однако когда Бишоп стал присматриваться, толпа распалась на индивидуальности, на мужчин и женщин, которых ему вскоре предстояло узнать.
      Бишоп заметил портье только тогда, когда тот оказался рядом. Портье (наверно, портье) был более высоким и красивым, чем туземец, встретивший его на поляне.
      — Добрый вечер, сэр, — сказал портье. — Добро пожаловать в «Риц».
      Бишоп вздрогнул.
      — «Риц»? Ах да, я забыл… Это и есть отель «Риц».
      — Мы рады, что вы остановились у нас, — сказал портье. — Мы надеемся, что вы у нас пробудете долго.
      — Конечно, — сказал Бишоп. — Я тоже надеюсь.
      — Нас известили. — сказал портье, — что вы прибываете, мистер Бишоп. Мы взяли на себя смелость подготовить для вас номер. Хочется думать, что он вас устроит.
      — Я уверен, что устроит, — сказал Бишоп. Будто на Кимоне что-нибудь может не устроить!
      — Может быть, вам захочется переодеться, — сказал портье. — До обеда еще есть время.
      — О конечно, — сказал Бишоп. — Мне очень хочется…
      И тут же пожалел, что сказал это.
      — Вещи вам доставят в номер. Регистрироваться не надо. Это уже сделано. Позвольте проводить вас, сэр.
      Номер ему понравился. Целых три комнаты. Сидя в кресле, Бишоп думал о том, что теперь ему и вовек не расплатиться.
      Вспомнив о своих несчастных двадцати кредитках, Бишоп запаниковал. Придется подыскать работу раньше, чем он предполагал, потому что с двадцатью кредитками далеко не уедешь… хотя, наверно, в долг ему поверят.
      Но он тотчас оставил мысль просить денег взаймы, так как это значило бы признаться, что у него нет с собой наличных. До сих пор все шло хорошо. Он прибыл сюда на лайнере, а не на борту потрепанного грузового судна; его багаж (что сказал этот туземец?) подобран со вкусом; его гардероб такой, что комар носа не подточит; не кинется же он занимать деньги только потому, что его смутила роскошь номера.
      Он прохаживался по комнате. Ковра на полу не было, но сам пол был мягким и пружинистым. На нем оставались следы, которые почти немедленно сглаживались.
      Бишоп выглянул в окно. Наступил вечер, и все вокруг подернулось голубовато-серой дымкой. Вдаль уходила холмистая местность, и не было на ней ничего, абсолютно ничего. Ни дорог, ни огоньков, которые бы говорили о другом жилье.
      Он подумал, что ничего не видно только с этой стороны дома. А на другой стороне, наверно, есть улицы, дороги, дома, магазины.
      Бишоп обернулся и снова стал осматривать комнату. Мебель похожа на земную… Подчеркнуто спокойные и элегантные линии… Красивый мраморный камин, полки с книгами… Блеск старого полированного дерева… Бесподобные картины на стенах… Большой шкаф, почти целиком закрывающий одну из стен комнаты.
      Бишоп старался определить, для чего же нужен этот шкаф. Красивая вещь, вид у нее древний, и полировка… Нет, это не лак, шкаф отполирован прикосновениями человеческих рук и временем.
      Он направился к шкафу.
      — Хотите выпить, сэр? — спросил шкаф.
      — Не прочь, — ответил Бишоп и тотчас стал как вкопанный, сообразив, что шкаф заговорил с ним, а он ответил.
      В шкафу откинулась дверца, а за ней стоял стакан.
      — Музыку? — спросил шкаф.
      — Если вас не затруднит, — сказал Бишоп.
      — Какого типа?
      — Типа? А, понимаю. Что-нибудь веселое, но и чуть-чуть грустное. Как синие сумерки, разливающиеся над Парижем, Кто это сказал? Один из древних писателей. Фицджералд. Вероятнее всего, Фицджералд.
      Музыка говорила о том, как синие сумерки крались над городом на далекой Земле, в лил теплый апрельский дождь, и доносился издалека девичий смех, и блестела мостовая под косым дождем.
      — Может быть, вам нужно что-нибудь еще, сэр? — спросил шкаф.
      — Пока ничего.
      — Хорошо, сэр. До обеда у вас остался час, вы успеете переодеться.
      Бишоп вышел из комнаты, на ходу пробуя напиток. У него был какой-то незнакомый привкус.
      В спальне Бишоп пощупал постель, она была достаточно мягкой. Посмотрел на туалетный столик и большое зеркало, а потом заглянул в ванную, оборудованную автоматическими приборами для бритья и массажа, не говоря уже о ванне, душе, машине для физкультурных упражнений и ряде других устройств, назначения которых он не смог определить.
      В третьей комнате было почти пусто. В центре ее стояло кресло с широкими плоскими подлокотниками, и на каждом из них виднелись ряды кнопок.
      Бишоп осторожно приблизился к креслу. Что же это? Что за ловушка? Хотя это глупо. Никаких ловушек на Кимоне не может быть. Кимон — страна великих возможностей, здесь человек может разбогатеть и жить в роскоши, набраться ума и культуры, выше которой до сих пор в Галактике не найдено.
      Он наклонился к широким подлокотникам кресла и увидел, что на каждой кнопке была надпись. Бишоп читал: «История», «Поэзия», «Драма», «Скульптура», «Астрономия», «Философия», «Физика», «Религии» и многое другое. Значения некоторых надписей он не понимал.
      Бишоп оглядел пустую комнату и впервые заметил, что в ней нет окон. Видимо, это был своеобразный театр или учебная аудитория. Садишься в кресло, нажимаешь какую-нибудь кнопку и…
      Но времени на это не было. Шкаф сказал, что до обеда оставался час. Сколько-то уже прошло, а он еще не переоделся.
      Чемоданы были в спальне. Бишоп достал костюм. Пиджак оказался измятым.
      Он держал пиджак и смотрел на него. Может, повесить, и пиджак отвисится. Может… Но Бишоп знал, что за это время пиджак не отвисится. Музыка прекратилась, и шкаф спросил:
      — Что вам угодно, сэр?
      — Можете ли вы погладить пиджак?
      — Конечно, сэр, могу.
      — За сколько?
      — За пять минут, — сказал шкаф. — Дайте мне и брюки.
      Зазвонил звонок, и Бишоп открыл дверь. За дверью стоял человек.
      — Добрый вечер, — сказал человек и представился: — Монтэгю. Но все зовут меня Монти.
      — Входите, пожалуйста, Монти.
      Монти вошел и оглядел комнату.
      — Хорошо у вас, — сказал он.
      Бишоп кивнул.
      — Я ни о чем и не заикался. Они сами мне все дали.
      — Умницы эти кимонцы, — сказал Монти. — Большие умницы.
      — Меня зовут Селдон Бишоп.
      — Только что приехали? — спросил Монти.
      — Примерно час назад.
      — И полны благоговения перед этим замечательным Кимоном?
      — Я ничего не знаю о нем, — сказал Бишоп. — Кроме того, конечно, что говорилось в учебном курсе.
      — Я знаю, — косо взглянув на него, проговорил Монти. — Скажите по-дружески… вас тревожат какие-нибудь опасения?
      Бишоп улыбнулся, он не знал, как ему быть. — Чем вы собираетесь здесь заняться? — спросил Монти.
      — Деловой администрацией.
      — Ну, тогда на вас, наверно, нечего рассчитывать. Вы этим не заинтересуетесь.
      — Чем?
      — Футболом. Или бейсболом. Или крикетом. Или атлетикой.
      — У меня никогда не было на это времени.
      — Очень жаль, — сказал Монти. — Вы сложены, как спортсмен.
      — Не хотят ли джентльмены выпить? — спросил шкаф.
      — Будьте любезны, — сказал Бишоп.
      — Идите переодевайтесь. — сказал Монти. — А я посижу и подожду.
      — Пожалуйста, возьмите ваши пиджак и брюки, — сказал шкаф.
      Дверца открылась, и за ней лежали вычищенные и выутюженные пиджак и брюки.
      — Я не знал, — сказал Бишоп, — что вы здесь занимаетесь спортом.
      — Нет, мы не занимаемся, — сказал Монти. — Это деловое предприятие.
      — Деловое предприятие?
      — Конечно. Мы хотим дать кимонцам возможность заключать пари. Может быть, они увлекутся этим. Хотя бы на время. Вообще-то они держать пари не могут…
      — Я не понимаю, почему не могут…
      — Сейчас объясню. У них совсем нет спортивных игр. Они не могли бы играть. Телепатия. Они знали бы на три хода вперед, что собираются делать их соперники. Телекинез. Они могли бы передвигать мяч или что бы там ни было, не притрагиваясь к не чу пальцем. Они…
      — Кажется, я понимаю, — сказал Бишоп.
      — Но мы все-таки собираемся создать несколько команд и устроить показательные состязания. По возможности подогреть интерес к ним. Кимонцы повалят толпами. Будут платить за вход. Делать ставки. Мы, конечно, будем держать тотализатор и загребем комиссионные. Пока это будет продолжаться, мы неплохо заработаем.
      — Конечно, но ведь это ненадолго.
      Монти пристально посмотрел на Бишопа.
      — Быстро вы все поняли, — сказал он. — Далеко пойдете.
      — Джентльмены, напитки готовы, — сказал шкаф.
      Бишоп взял стаканы и протянул один из них гостю.
      — Пожалуй, я вас подключу, — сказал Монти. — Может быть, вы тоже подработаете. Тут больших знаний не требуется.
      — Валяйте подключайте, — согласился Бишоп.
      — Денег у вас немного, — сказал Монти.
      — Как вы узнали об этом?
      — Вы боитесь, что не сможете расплатиться за номер.
      — Телепатия? — спросил Бишоп.
      — Вы попали в самую точку, — сказал Монти. — Только я владею телепатией самую малость. С кимонцами нам нечего тягаться. Никогда мы не будем такими. Но время от времени что-то до тебя доходит… какое-то ощущение проникает в мозг. Если ты пробыл здесь достаточно долго…
      — А я думал, что никто не заметит.
      — Многие заметят, Бишоп. Но пусть это вас не беспокоит. Мы все друзья. Сплотились против общего врага, можно сказать. Если вам надо призанять денег…
      — Пока нет, — сказал Бишоп. — Если понадобится, я вам скажу.
      — Мне или кому-нибудь другому. Мы все друзья. Нам надо быть друзьями.
      — Спасибо.
      — Не стоит. А теперь одевайтесь. Я подожду. Мы пойдем вместе. Все хотят познакомиться с вами. Приезжает не так уж много людей. Все хотят знать, как там Земля.
      — Как?…
      — Земля, конечно, на месте. Как она поживает? Что там нового?

* * *

      Бишоп только теперь рассмотрел гостиницу как дует. До этого он лишь мельком бросил взгляд на вестибюль, пока стоял со своими чемоданами в нише. Портье слишком быстро провел его в номер.
      Но теперь он увидел эту овеществленную чудесным образом сказочную страну с ее фонтанами и неведомо откуда доносящейся музыкой, с тончайшей паутинкой радуг, выгнувшихся арками и крестовыми сводами, с мерцающими стеклянными колоннами, в которых отражался и множился весь вестибюль таким образом, что создавалось впечатление, будто помещению этому нет ни конца, ни края… и в то же время всегда можно было отыскать укромный уголок, чтобы посидеть с друзьями.
      Иллюзия и вещественность, красота и ощущение домашнего покоя… Бишоп подумал, что здесь всякому придется по душе, что здесь всякий найдет все, что пожелает. Будто волшебством человек отгораживался от мира с его несовершенствами и проникался чувством довольства и собственного достоинства только от одного сознания, что он находится в таком месте.
      На Земле такого места не было и быть не могло, и Бишоп подозревал, что в этом здании воплощена не только человеческая архитектурная сноровка…
      — Впечатляет? — спросил Монти. — Я всегда наблюдаю за выражением лиц новичков, когда они входят сюда.
      — А потом первое впечатление стирается?
      Монти покачал головой.
      — Друг мой, впечатление не тускнеет, хотя уже и не так ошеломляет, как в первый раз.
      Бишоп пообедал в столовой, в которой все было старомодным и торжественным. Официанты-кимонцы были готовы услужить в любую минуту, рекомендовать блюдо или вино.
      К столу подходили, здоровались, расспрашивали о Земле, и каждый старался делать это непринужденно, но по выражению глаз можно было судить, что скрывалось за этой непринужденностью.
      — Они стараются, чтобы вы чувствовали себя как дома, — сказал Монти. — Они рады новичкам.
      Бишоп чувствовал себя как дома… в жизни у него не было более. приятного чувства. Он не ожидал, что освоится так быстро, и был немного удивлен этим.
      Порадовался он и тому, что с него не потребовали денег за обед, а просто попросили подписать счет. Все казалось прекрасным, потому что такой обед унес бы большую часть двадцати кредиток, которые гнездились в его кармане.
      После обеда Монти куда-то исчез, а Бишоп пошел в бар, взгромоздился на высокий стул и потягивал напиток, который рекомендовал ему буфетчик-кимонец.
      Невесть откуда появилась девушка. Она взлетела на высокий табурет рядом с Бишопом и спросила:
      — Что вы пьете, дружок?
      — Не знаю, — ответил Бишоп и показал на буфетчика. — Попросите его приготовить вам такой же.
      Буфетчик взялся за бутылки и шейкер.
      — Вы, наверно, новенький, — сказала девушка.
      — Вот именно, новенький.
      — Здесь не так уж плохо… то есть неплохо, если не думаешь.
      — Я не буду думать, — пообещал Бишоп. — Я не буду думать ни о чем.
      — Вы привыкнете, — сказала девушка. — Немного погодя вы будете не прочь поразвлечь их. Вы подумаете: «Какого черта! Пусть смеются, если им хочется, а мне пока неплохо». Но придет день…
      — О чем вы говорите? — спросил Бишоп. — Вот ваш стакан. Окунайте мордашку и…
      — Придет день, когда мы устареем, когда мы больше не будем развлекать их. Мы больше не сможем выдумывать новые трюки. Возьмите, например, мои картины…
      — Послушайте, — сказал Бишоп, — я ничего не могу понять.
      — Навестите меня через неделю, — сказала девушка. — Меня зовут Максайн. Просто спросите, где Максайн. Через неделю мы поговорим. Пока!
      Она соскочила со стула и вдруг исчезла.
      К своему стакану она не притронулась.

* * *

      Он пошел наверх, в свой номер, и долго стоял у окна, глядя на невыразительный пейзаж, пока не услышал голос шкафа:
      — Почему бы, сэр, вам не попробовать окунуться в Другую жизнь?
      Бишоп тотчас обернулся.
      — Вы хотите сказать…
      — Прейдите в третью комнату, — сказал шкаф. — Это вас развлечет.
      — Окунуться в другую жизнь?
      — Совершенно верно. Выбирайте и переноситесь, куда хотите.
      Это было похоже на приключения Алисы в стране чудес.
      — Не беспокойтесь, — добавил шкаф. — Это безопасно. Вы можете вернуться в любое время.
      — Спасибо, — сказал Бишоп.
      Он пошел в третью комнату, сел в кресло и стал изучать кнопки. История? Можно и историю. Бишоп немного знал её. Он интересовался историей, прослушал несколько курсов и прочел много литературы.
      Он нажал кнопку с надписью «История». Стена перед креслом осветилась, и на ней появилось лицо — красивое бронзовое лицо кимонца.
      А бывают ли среди них некрасивые? Бишоп ни разу не видел ни уродов, ни калек.
      — Вам какую историю, сэр? — спросил кимонец с экрана.
      — Какую?
      — Галактическую, кимонскую, земную? Почти любое место.
      — Земную, пожалуйста, — сказал Бишоп.
      — Подробности?
      — Англия, 14 октября 1066 года. Сенлак .
      Он уже не сидел в кресле в четырех голых стенах комнаты, а стоял на склоне холма в солнечный осенний день, И кругом в голубоватой дымке высились деревья с золотой и красной листвой, и кричали люди.
      Бишоп стоял как вкопанный на траве, покрывавшей склон. Трава уже перезрела и увяла на солнце… а дальше, внизу, на равнине, он увидел неровную линию всадников. Солнце играло на их шлемах и щитах, трепетали на ветру знамена с изображениями леопардов.
      Это было 14 октября, в субботу. На холме стояло, укрывшись за стеной сомкнутых щитов, Гарольдово воинство, и, прежде чем солнце село, в бой были введены новые силы, решившие, каким курсом пойдет история страны.
      Тэйллефер, подумал Бишоп. Тэйллефер помчится впереди войска Вильгельма, распевая «Песнь о Роланде» и крутя мечом так, что будет виден только огненный круг.
      Нормандцы пошли в атаку, но впереди не было никакого Тэйллефера. Никто не крутил мечом, никто не распевал. Слышались только хриплые вопли людей, мчавшихся навстречу смерти.
      Всадники мчались прямо на Бишопа. Он повернулся и бросился бежать. Но не успел, и они наскакали на него. Он увидел, как блестят отшлифованные копыта лошадей и жестокая сталь подков, он увидел мерцающие острия копий, болтающиеся ножны, красные, зеленые и желтые пятна плащей, тусклые доспехи, разинутые рты людей и… вот они уже над ним. И промчались они сквозь него и над ним, словно его здесь и не было.
      А выше на склоне холма раздавались хриплые крики: «Ут! Ут!» — и слышался пронзительный лязг стали. Вокруг поднялись тучи пыли, а где-то слева кричала издыхающая лошадь. Из пыли показался человек и побежал вниз по склону. Он спотыкался, падал, поднимался, снова бежал, и Бишоп видел, как лила кровь сквозь искореженные доспехи, струилась по металлу и окропляла мертвую сухую траву.
      Снова появились лошади. На некоторых уже не было всадников. Они мчались, вытянув шеи, с пеной на губах. Поводья развевались на ветру. Один из всадников обмяк и свалился с седла, но нога его запуталась в стремени, и лошадь поволокла его по земле.
      «Выпустите меня отсюда! — беззвучно кричал Бишоп. — Как мне отсюда выбраться! Выпустите…»
      Его выпустили. Он был снова в комнате с четырьмя голыми стенами и единственным креслом.
      Он сидел, не шевелясь, и думал: «Не было никакого Тэйллефера. Никто не ехал, не пел, не крутил мечом. Сказание о Тэйллефере — всего лишь выдумка какого-нибудь переписчика, который додумал историю по прошествии времени».
      Но люди умирали. Израненные, они бежали, ша1а-ясь, вниз но склону и умирали. Они падали с лошадей. Их затаптывали насмерть.
      Бишоп встал, руки его дрожали. Он нетвердо зашагал в другую комнату.
      — Вы будете спать, сэр? — спросил шкаф.
      — Наверно, — сказал Бишоп.
      — Прекрасно, сэр. Я запру дверь и погашу свет.
      — Вы очень любезны.
      — Обычное дело, сэр, — сказал шкаф. — Не угодно ли вам чего?
      — Совершенно ничего, — сказал Бишоп. — Спокойной ночи.
      — Спокойной ночи, — сказал шкаф.
      Утром Бишоп пошел в агентство по найму, которое оказалось в одном из углов вестибюля.
      Там была только высокая, белокурая, сложенная, как статуэтка, девушка-кимонка, грациозности движений которой позавидовала бы любая земная красавица. Женщина, подумал Бишоп, явившаяся из какого-то классического греческого мифа, белокурая богиня во плоти. На ней не было ниспадающих свободными складками греческих одежд, но они пошли бы ей. По правде сказать, одежды на ней почти не было, и красота ее от этого только выигрывала.
      — Вы новичок, — сказала она.
      Бишоп кивнул.
      — Я знаю о вас, — сказала она, бросив на него всего один взгляд. — Селдон Бишоп, двадцать девять земных лет.
      — Да, мадам.
      Она внушала раболепные чувства.
      — Ваша специальность — деловая администрация.
      Он уныло кивнул.
      — Садитесь, пожалуйста, мистер Бишоп, и мы обо всем поговорим с вами.
      Он сидел и думал: «Хорошо ли для красивой девушки быть такой рослой и крепкой? Или такой компетентной?»
      — Вы хотели бы взяться за какую-нибудь работу, — сказала девушка.
      — Была у меня такая мысль.
      — Вы специализировались на бизнесе. Боюсь, что в этой области у нас не слишком много вакантных мест.
      — Для начала я не рассчитываю на многое, — сказал ей Бишоп с приличествующей, как ему казалось, скромностью и реальной оценкой обстановки. — Я готов заняться любым делом, пока не докажу, на что способен.
      — Вам придется начать с самых низов. И целые годы набираться опыта. Дело не только в навыках, но в мировоззрении, в философии.
      — Мне все…
      Он заколебался. Он хотел сказать, что ему все равно. Но ему не все равно. Ему совсем не все равно.
      — Я потратил на учебу многие годы, — сказал он. — Я знаю…
      — Кимонский бизнес?
      — Разве здесь все по-иному?
      — Наверно, вы в совершенстве изучили систему заключения контрактов.
      — Конечно.
      — На всем Кимоне не заключается ни одного контракта.
      — Но…
      — В контрактах нет необходимости.
      — Здесь все держится на честности?
      — На честности и кое на чем еще.
      — На чем же?
      — Вы не поймете.
      — Попробуйте объяснить мне.
      — Бесполезно, мистер Бишоп. Для вас это были бы понятия совершенно новые. Они связаны с поведением. С мотивами действий. На Земле побудительная причина деятельности — выгода…
      — А разве здесь это роли не играет?
      — Очень маленькую роль.
      — Каковы же другие побудительные причины?
      — Например, культурное самоусовершенствование. Можете вы представить себе, что стремление к самоусовершенствованию является таким же мощным стимулом, как и выгода?
      Бишоп ответил откровенно.
      — Нет, не могу, — скачал он.
      — А это стимул более мощный, чем выгода. Но это еще не все. Вот деньги… Денег у нас нет. Они по рукам не ходят.
      — Но деньги есть. Кредитки.
      — Это сделано только для того, чтобы было удобно, людям с Земли, — сказала она. — Деньги, как свидетельство богатства, понадобились нам, чтобы привлекать на работу ваших людей и оплачивать их труд… и я бы сказала, что мы оплачиваем его очень хорошо. Для этого мы сделали все, что полагается у вас. Деньги, которые мы создали, имеют силу во всей Галактике. Они обеспечены вкладами в земные банки и являются для вас законным платежным средством. Но на самом Кимоне денег в обращении нет.
      — Ничего не могу понять, — выдавил из себя Бишоп.
      — Конечно, не можете, — сказала девушка. — Для вас это нечто совершенно новое. Ваша культура зиждется на том, что полезность и богатство каждой личности должны иметь как бы свое физическое воплощение. Здесь мы в этом не нуждаемся. Здесь у каждой личности своя простая бухгалтерия — это он способен сделать, а это он должен делать. Он сам обо всем знает. И это всегда известно его друзьям — или партнерам по бизнесу, если хотите.