— Почему он это сделал?
      — Он просто грубый.
      — Ну, должна же быть хоть какая-то причина!
      — Понимаете, — сказала она задумчиво, — когда напивается, он бьет меня, потому что пьян, а когда трезвый, то бьет меня, потому что не смог выпить. Обычно он не ищет других причин.
      — Но что он при этом говорит?
      Она застенчиво посмотрела на него.
      — О, этого я не могу повторить!
      — Я хочу сказать, чем он недоволен?
      — Ах, это… — Она задумалась. — Он считает, что я должна выйти замуж. Он хочет, чтобы я подцепила какого-нибудь здорового молодого парня, который бы переехал к нам и делал бы всю работу. Девчонки не приносят в дом денег, — говорит он, — во всяком случае, порядочные. Они только едят и просят тряпки.
      — Выйти замуж, — сказал Мэт, — но, по-моему, ты слишком молода для этого.
      Она взглянула на него уголком глаза.
      — Мне шестнадцать, у нас такие девушки по нескольку поклонников имеют. Одного-то уж во всяком случае.
      Мэт внимательно посмотрел на, нее. Шестнадцать лет? Это казалось невероятным. Правда, ее платье было достаточно бесформенным, чтобы скрыть все что угодно.
      — Выйти замуж, выйти замуж… Вы думаете, я не хочу выйти замуж? Разве я виновата, что никто из парней меня не хочет.
      — Этого я не могу понять, — саркастически сказал Мэт.
      Она улыбнулась ему:
      — Какой вы милый!
      Когда она улыбалась, она выглядела почти хорошенькой. Во всяком случае, для деревенской девчонки.
      — Но почему? — спросил Мэт.
      — Может, из-за па, — ответила она, — никто не хочет жить вместе с ним. Но, главное, по-моему, просто не везет. — Она вздохнула. — С одним парнем я встречалась почти год. Он сломал ногу. Другой упал в озеро и чуть не утонул. Разве хорошо было с их стороны сваливать вину на меня, даже если мы и поссорились перед этим?
      — Сваливать вину на тебя?
      Она энергично закивала головой.
      — Те, кто не очень ненавидит меня, говорят, что я не девушка, а ходячее стихийное бедствие. Другие выражаются еще хуже. Парии перестали ухаживать за мной. Один даже сказал, что он скорее женится на гремучей змее. А вы женаты, мистер… мистер?…
      — Мэтью Райт. Нет, я не женат.
      Она задумчиво кивнула головой.
      — Райт. Эбигайль Райт. Как хорошо звучит!
      — Эбигайль Райт?
      — Разве я это сказала? Ну, не смешно ли? Моя фамилия Дженкинс.
      Мэт проглотил слюну.
      — Ты пойдешь домой, — сказал он с непоколебимым убеждением. — Или ты мне скажешь, как проехать туда, или можешь вылезать из машины.
      — Но па…
      — Как, по-твоему, куда я тебя везу?
      — Туда, куда вы едете, — сказала она, широко раскрыв глаза.
      — Послушай, ради бога, ты не можешь ехать туда со мной. Это неприлично.
      — Почему? — наивно спросила она.
      Мэт молча начал тормозить.
      — Ладно, — вздохнула девушка. — Поверните направо на следующем перекрестке.
      Зеленый «форд» остановился перед двухкомнатным бунгало. Если его стены и покосившееся крыльцо и были когда-либо знакомы с краской, то знакомство было чисто шапочным, да и то давним.
      Большой загорелый человек с длинной черной бородой и высокой шапкой волос задумчиво раскачивался на крыльце в шатком кресле.
      — Это па, — испуганно шепнула Эбигайль.
      Мэт подождал в неловком молчании, но ее отец продолжал невозмутимо раскачиваться в кресле, как будто незнакомцы каждый день привозили домой его дочь. Может быть, так оно и есть, с раздражением подумал Мэт.
      — Ну, вот, — сказал он, — ты и приехала.
      — Я не могу вылезти, пока не узнаю, собирается ли он меня выдрать, ответила Эбигайль, — поговорите с ним. Узнайте, сердится ли он.
      — Нет уж, с меня хватит, — убежденно заявил Мэт, снова взглянув на большую черную фигуру, продолжавшую молча раскачиваться на крыльце, — я выполнил свой долг, доставив тебя домой. Прощай. Не могу сказать, чтобы наше знакомство доставило мне большое удовольствие.
      — О, вы такой милый и очень симпатичный! Мне бы не хотелось рассказать па, как вы воспользовались тем, что я была совсем одна…
      В ужасе Мэт поглядел на Эбигайль, затем вылез на машины. Медленно подошел к крыльцу и поставил одну ногу на покосившуюся ступеньку.
      — Хм, — сказал он, — я встретил вашу дочь на дороге.
      Дженкинс раскачивался.
      — Она убежала, — продолжал Мот. — Я привез ее обратно, — закончил он в полном отчаянии.
      Дженкинс продолжал раскачиваться и молчать. Мэт вернулся к машине и вытащил из отделения для перчаток пинту виски. Затем вернулся к крыльцу.
      — Не хотите ли немного выпить?
      Большая рука протянулась вперед и заграбастала бутылку. Другая рука свернула пробку. Как только горлышко бутылки исчезло в спутанной бороде, ее дно немедленно задралось к небу. Бутылка забулькала. Когда она опустилась, в ней оставалось меньше половины.
      — Слабовато, — произнесла борода.
      — Я привез вашу дочь обратно, — сказал Мэт, начиная с самого начала.
      — Зачем?
      — Ей некуда было идти. Я думаю… в конце концов, это ее дом.
      — Она убежала, — сказала борода.
      — Послушайте, мистер Дженкинс, я понимаю, дочери-подростки могут доставить кучу неприятностей… но в конце концов она ваша дочь.
      — Не уверен.
      Мэт сглотнул слюну и попробовал еще раз.
      — Счастливая семейная жизнь должна быть основана на разумных компромиссах с обеих сторон. Бить ребенка не значит воспитывать его. И если вы…
      — Бить ее?
      Дженкинс медленно поднялся с кресла. Это было внушительное зрелище, словно сам Нептун вставал из моря во всем своем величии, гигантский, бородатый и могучий. Даже если отбросить высоту крыльца, Дженкинс возвышался несколькими дюймами над почти шестью футами Мэта.
      — Да я пальцем ее ни разу не тронул!
      О боже, подумал Мэт, его трясет со страху.
      — Зайдите, — сказал Дженкинс, махнув бутылкой по направлению к двери. В комнате царил хаос. Пол был усеян осколками битой посуды. В центре комнаты лежал перевернутый стол, словно размахивая в воздухе тремя нестругаными ножками; четвертая, вывернутая из гнезда, сиротливо торчала в сторону. А рядом валялись разбитые в щепу стулья.
      — Это она наделала? — слабым голосом спросил Мэт.
      — Это еще ничего, — жалобный голос Дженкинса никак не вязался с его массивной фигурой. — Вы бы видели другую комнату!
      — Но каким образом?
      — Я не говорю, что Эб сделала это, — сказал Дженкинс, качая головой. Его борода тряслась у самого носа Мэта. — Но когда она чувствует себя несчастной, случается всякое. А она была здорово несчастна, когда Дункан сказал ей, что больше не придет. Стулья подпрыгивали и падали на пол. Стол танцевал по всей комнате, пока не разлетелся на куски. Тарелки летали по воздуху. Смотрите! — Он нагнул голову и развел руками волосы. На затылке виднелась огромная шишка. — Мне даже не хочется думать, что случилось с Дунканом. — Он печально покачал головой. — Так вот, мистер, мне кажется у меня есть все основания наказать девчонку? Не так ли? — спросил он. — Но чтобы я ее ударил? Да я скорее суну руку в змеиное гнездо.
      — Вы хотите сказать, что эти вещи случаются сами собой?
      — Именно. Я думаю, что у вас в мозгах все запуталось. Никогда не поверил бы во все это, если бы сам не видел и не чувствовал, — тут он потер шишку на затылке, — и если бы этого не случалось раньше. Странные вещи начали твориться вокруг Эб с тех пор, как она стала входить в возраст, лет пять-шесть тому назад.
      — Но ведь ей только шестнадцать лет!
      — Шестнадцать? — Дженкинс осторожно глянул через открытую дверь в сторону машины Мэта и понизил голос до шепота: — Не выдавайте меня, но Эб всегда любила приврать. Девчонке больше восемнадцати.
      Единственная целая тарелка упала с полки и разбилась у ног Дженкинса. Он подпрыгнул и задрожал всем телом.
      — Видели? — жалостливо прошептал он.
      — Упала тарелка, — сказал Мэт.
      — Она ведьма, — Дженкинс лихорадочно отхлебнул из бутылки, — может быть, я не был ей хорошим отцом. С тех пор как умерла ма, она стала совсем дикой и с ней начали твориться странные вещи. Не только плохие. Мне, например, много лет не приходилось ходить за водой. Бочка возле крыльца всегда была полной. Но с тех пор как она выросла и у нее появились всякие сердечные разочарования, жить с ней стало чертовски трудно. Никто сюда и близко не подходит. И все вещи вокруг прыгают и двигаются, пока, наконец, собственному стулу не перестанешь доверять. Нервы не выдерживают, сынок. Человек не в состоянии этого вынести!
      К смущению Мэта, глаза Дженкинса стали наполняться крупными слезами.
      — У меня больше нет друзей, чтобы предложить мне выпить или, скажем, помочь по хозяйству, когда у меня ломит поясницу. Я больной человек, сынок. Послушай, сынок, ты городской человек. Выглядишь красиво, и манеры, и всякое там образование. Я так полагаю, что Эб ты нравишься. Почешу бы тебе не взять ее с собой?
      Мэт начал пятиться по направлению к двери.
      — Она девчонка что надо, как приведет себя в порядок, а готовит она просто здорово. Можно подумать, что поварешка приросла у нее к руке, так ловко она с ней обращается, и тебе вовсе не надо будет жениться на ней. Мэт побледнел.
      — Вы с ума сошли!
      Он повернулся, чтобы сделать рывок к двери. Тяжелая рука упала ему на плечо.
      — Сынок, — сказал Дженкинс голосом, в котором звучала угроза, — если девчонка пробыла с мужчиной наедине больше двадцати минут, считается, что они должны пожениться как можно скорее. Поскольку ты чужой в наших краях, я не хочу тебя принуждать. Но с той минуты, как Эб ушла из этого дома, она перестала быть моей дочерью. Никто не просил тебя привозить ее обратно. Эта девчонка, — добавил он удрученно, — съедает больше меня.
      Мэт полез в карман брюк. Он вытащил бумажник и извлек из него пятидолларовую ассигнацию.
      — Может быть, это немного скрасит вашу жизнь.
      Дженкинс тоскливо посмотрел на деньги, протянул было руку, но быстро ее отдернул.
      — Не могу, — простонал он, — не стоят того эти деньги. Вы привезли ее вы ее и увезите.
      Мэт глянул сквозь открытую дверь на машину, содрогнулся и прибавил вторую пятерку. Дженкинс покрылся потом. Он с отчаянием смял бумажки в своей широкой ладони.
      — Ладно, — сказал он хриплым голосом, — это десять чертовски убедительных доводов. Мэт бросился к машине и сел за руль.
      — Вылезай, — сказал он резко, — ты дома.
      — Но па…
      — Отныне он будет тебе любящим отцом. Прощай!
      Волоча ноги и сутулясь, девушка обошла машину. Но, подойдя к крыльцу, она выпрямилась. Дженкинс, стоявший в дверях, отпрянул назад перед своей низкорослой дочкой.
      — Скверный грязный старикашка, — прошипела Эбигайль.
      Дженкинс торопливо поднял бутылку к бороде. Тут она, должно быть, выскользнула у него из рук. Но, вместо того чтобы упасть, осталась висеть в воздухе горлышком вниз. Виски полилось Дженкинсу на голову. Дженкинс, который теперь стал еще более похож на Нептуна, повернулся к машине и печально покачал головой.
      Мэт лихорадочно развернул машину и стремительно вылетел со двора. Несомненно, это был обман зрения. Бутылки виски не висят в воздухе без поддержки.
      Найти хижину Гэя оказалось нелегко. Мэт два с лишним часа кружил по грязным дорогам.
      Он решил задержаться, когда в четвертый раз проезжал мимо хижины, которая во всем отвечала описанию Гэя, кроме того, что была обитаемой. Свет из окон потоками лился в темноту. По крайней мере, он сможет расспросить о дороге. Запах жареной ветчины, доносившийся из дому, довел его до исступления. Мэт постучал в дверь. Может быть, его даже пригласят к ужину!
      Дверь отворилась.
      — Входите. Что вас держит?
      Мэт замигал.
      — Нет, нет! — вскричал он. На мгновение он почувствовал себя героем старого анекдота о пьяном в гостинице, который, шатаясь, вновь и вновь возвращается все к той же двери. Каждый раз его выставляют с возрастающим возмущением, пока он, наконец, не произносит жалобным тоном: «О боже, неужели вы один живете во всех комнатах сразу?»
      — Что ты здесь делаешь? — Спросил Мэт слабым голосом. — Как ты… каким образом ты сюда попала?
      Эбигайль втянула его в хижину. Внутри было чисто, светло и уютно. Пол подметен, две нижние откидные койки на противоположных стенах аккуратно застелены. На столе стояли два прибора. В плите горел огонь и готовился ужин.
      — Па передумал, — сказала она.
      — Но он не мог. Я ему дал…
      — Ах, это, — она полезла в карман платья. — Вот! — Она протянула ему две смятые пятидолларовые бумажки и пригоршню серебряных и медных монет.
      Мэт машинально пересчитал мелочь. Ее набралось на доллар тридцать семь центов.
      — Па сказал, что послал бы вам больше, но это все, что он смог наскрести.
      Мэт тяжело опустился на стул.
      — Но каким образом ты… я ведь сам точно не знал, где находится это место. Я ж тебе не сказал, куда я еду.
      — О, я всегда хорошо умела находить дорогу и потерянные вещи. Как кошка.
      — Но… но… — запинаясь, заговорил Мэт, — но как ты сюда попала?
      — Приехала, — ответила она.
      Невольно Мэт посмотрел на стоявшую в углу метлу.
      — Па одолжил мне мула. Я уже отпустила его. Он сам найдет дорогу домой.
      — Но ты не можешь оставаться здесь. Это невозможно!
      — Ну, пожалуйста, мистер Райт, — в голосе Эбигайль появились успокаивающее нотки, — моя мама всегда говорила, что мужчина не должен принимать решений на пустой желудок. Посидите и отдохните. Ужин готов. Вы, наверное, умираете с голоду?
      — Нечего здесь решать… — начал было Мэт, но замолчал, глядя, как она ставит на стол ужин — толстые ломти жареной ветчины с густой подливкой, маисовые лепешки, воздушные бисквиты, масло, домашнее варенье, крепкий черный кофе, дымящийся и ароматный. Щеки Эбигайль раскраснелись у плиты, она выглядела почти хорошенькой.
      — Я не в состоянии есть, — сказал Мэт.
      — Чепуха, — ответила Эбигайль, наполняя его тарелку.
      Мрачно Мэт отрезал ломоть ветчины и положил его в рот. Мясо было таким нежным, что почти таяло во рту. Чуть спустя Мэт уже поглощал пищу с той скоростью, с какой успевал подносить ее ко рту. Все было приготовлено так, как ему всегда нравилось. Никогда он не мог никому объяснить, до какой степени надо поджаривать ветчину. Но эта была приготовлена как раз по его вкусу.
      Мэт откинулся от стола, зажег сигарету и стал наблюдать, как Эбигайль наливает ему третью чашку кофе. Он почувствовал, что жизнь прекрасна.
      — Если бы у меня было время, я бы испекла пирог с персиками, — говорила Эбигайль, — я умею готовить очень вкусный пирог с персиками.
      Мэт лениво кивнул головой. Конечно, было бы совсем неплохо иметь кого-нибудь рядом, чтобы…
      — Нет, — произнес он вдруг, — ничего не, выйдет. Ты не можешь здесь оставаться. Что скажут люди?
      — Но кому какое дело? А потом, я всегда могу сказать, что мы женаты.
      — Нет, — хрипло сказал Мэт, — пожалуйста, не говори этого!
      — Мистер Райт, — умоляюще проговорила Эбигайль, — пожалуйста, разрешите мне остаться. Я буду вам готовить и убирать хижину. Я вам совсем не буду мешать, честное-пречестное слово, не буду.
      — Послушай, Эби, — Мэт взял ее за руку. Эбигайль стояла рядом с ним, покорно опустив глаза. — Ты очень милая девочка, и ты мне нравишься. Ты готовишь лучше, чем все, кого я знал, и в один прекрасный день ты составишь счастье какого-нибудь мужчины, став его женой. Но я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы позволить тебе погубить свое доброе имя. Ты должна вернуться домой к отцу.
      — Ладно, — произнесла Эбигайль так тихо, что ее едва было слышно.
      Обескураженный неожиданным успехом, Мэт встал и пошел к двери. Эбигайль покорно последовала за ним. Мэт открыл дверцу машины и помог девушке сесть, затем, обойдя машину, сел сам на место водителя. Эбигайль сидела маленькая и тихая, прижавшись к дверце. Внезапно Мэту стало жалко ее и стыдно, словно он ударил ребенка. Но он взял себя в руки и включил зажигание. Мотор зафыркал, но машина стояла неподвижно. Мэт сбросил газ и снова нажал на стартер. Мотор пыхтел, тщетно пытаясь сдвинуть машину с места. Мэт проверил зажигание. Все было в порядке. Снова и снова нажимал он на газ, но машина стояла как вкопанная.
      Мэт подозрительно посмотрел на Эбигайль.
      Но это же абсурд! — подумал он. С тех пор как он встретил эту девчонку, ему стала мерещиться всякая чертовщина. Однако машина не двигалась с места. В конце концов Мэт сдался.
      — Ладно, — вздохнул он, — не могу же я тебя выставить за дверь на таком расстоянии от твоего дома. Можешь переночевать сегодня здесь.
      Молча она последовала за ним в хижину. Она помогла ему устроить из одеял импровизированные ширмы, прикрепив их к верхним койкам на двух противоположных стенах хижины.
      Когда Мэт открыл глаза, сквозь одеяло просвечивали рассеянные лучи солнца. Комната была наполнена запахом жареной ветчины и кипящего кофе. Мэт жадно принюхался и, отодвинув одеяло, выглянул наружу. Все его припасы были выгружены из машины и аккуратно сложены в углу. На маленьком столике около окна стояла пишущая машинка, рядом с ней лежали драгоценные папки и стопка чистой бумаги.
      Эби, весело напевая, ставила на стол завтрак. Вместо вчерашнего ужасного платья на ней было надето новое — коричневое, — которое совершенно не шло ей, зато не так скрывало вполне правильную, хотя и хрупкую фигуру. Мэт мельком подумал о том, как бы она выглядела, если бы ее как следует причесать и одеть в порядочное платье. Но эта мысль быстро отступила под новым натиском на его чувства — он ведь уже сел за стол. Яйца были приготовлены как раз так, как надо, — белок плотный, но не твердый. Было странно, как Эби смогла угадать все его вкусы. Сначала он было подумал, что переоценил свой аппетит, но довольно быстро уплел три яйца. Со вздохом Мэт отодвинул от себя тарелку.
      — Ну что ж, — начал он.
      Эби сидела очень тихая и смотрела в пол. Сердце Мэта дрогнуло. В конце концов несколько часов не составят никакой разницы.
      — Ну что ж, — повторил он, — пора приниматься за работу.
      Эби вскочила и начала убирать со стола. Мэт подошел к столику, на котором его ждала пишущая машинка. Он сел в кресло и вложил в машинку чистый лист бумаги. Стол был очень удобно расположен по отношению к свету, высота его как раз соответствовала росту Мэта. Идеальные условия для работы.
      Все было в полном порядке, кроме одного — ему совершенно не хотелось работать. В конце концов он напечатал в центре листа:
       ПСИХОДИНАМИКА КОЛДОВСТВА
       По материалам процессов салемских ведьм 1692 года.
      Он подчеркнул заголовок и остановился. Не то чтобы Эби была очень шумной; ее почти не было слышно. Мэт одним ухом прислушивался к тому, как она мыла посуду и ставила тарелки на полку. Затем последовало молчание. Мэт терпел сколько было сил и затем обернулся. Эби сидела за столом и зашивала дыру в его старых брюках. Словно почувствовав его взгляд, Эби подняла голову и улыбнулась. Мэт снова повернулся к пишущей машинке.
      «Колдовство, — начал он нерешительно, — это попытка первобытного человека создать порядок из хаоса. Естественно, что вера в сверхъестественное пропадает по мере познания физических законов, управляющих миром».
      Мэт повернулся.
      — Кто устроил такой кавардак в вашем доме?
      — Либби, — ответила она.
      — Либби? — удивленно спросил Мэт — Это еще кто?
      — Вторая я, — спокойно ответила Эби. — Обычно я держу ее глубоко внутри, но когда бываю несчастна, то уже не могу с ней справиться. Тогда она вырывается на свободу и делает все, что ей заблагорассудится. Она больше не слушается меня.
      Великий боже, — подумал Мэт, она сумасшедшая. Типичный случай шизофрении.
      — Откуда ты все это взяла? — осторожно спросил он.
      — Когда я родилась, — ответила Эби, — у меня была сестра-двойняшка, только она очень скоро умерла. Когда я маленькой плохо себя вела, ма качала головой и говорила, что Либби никогда бы этого не сделала. И уж когда я что-нибудь вытворяла, то всегда говорила, что это сделала Либби. От порки не спасало, зато на душе становилось спокойнее. Скоро я сама поверила, что Либби делала все, за что меня наказывали, что Либби — часть меня самой, и я старалась запрятать ее поглубже, чтобы она не выбралась наружу и не впутала меня в какую-нибудь историю. А потом я стала старше, — Эби слегка покраснела, — и стали происходить всякие странные вещи, вот тут-то Либби по-настоящему мне пригодилась.
      — Ты ее когда-нибудь видела? — спросил Мэт.
      — Конечно, нет, — укоризненно. ответила Эби, — ведь на самом-то деле она не существует.
      — Не существует?
      — Конечно, не существует, — сказала Эби, — все эти вещи происходят, когда я сильно расстроена. Тут уж я ничего не могу поделать. Но ведь надо же все это как-то объяснить… вот я и придумала Либби.
      Мэт вздохнул. Эби не была сумасшедшей или дурочкой.
      — Разве ты не можешь делать такие вещи, когда сама хочешь?
      — Ну, может быть, самую капельку. Вот когда я разозлилась из-за виски, которое вы дали па, я подумала, что па стоило бы ради разнообразия промочить себя разок снаружи.
      — А как насчет колеса и гаек?
      Она расхохоталась.
      — Ой, вы были такой смешной тогда!
      Мэт сначала нахмурился, но потом не удержался и рассмеялся сам, потом снова повернулся к пишущей машинке, и тут ему пришло в голову, что он принимает события последних восемнадцати часов и то объяснение, которое им дает Эби, как нечто физически возможное. Неужели он вправду может поверить, будто Эби способна передвигать предметы — как бы это выразиться? — при помощи какой-то таинственной силы? Совершать все это как бы усилием воли? Конечно же, он в это не верит. Ну, а вдруг?… Мэт вспомнил бутылку виски, выливающую свое содержимое на голову Дженкинсу. Вспомнил тарелку, упавшую с полки на пол. Вспомнил гайки, отвинтившиеся сами собой, когда он стоял в двух футах от машины. И колесо, которое вдруг покатилось по совершенно ровной дороге. Но в конце концов должно ведь существовать объяснение странных фактов, даже если они и не укладываются в современные научные представления. Даже Эби понимает необходимость этого. Мэт вспомнил все объяснения, которые дает подобным явлениям современная наука: иллюзия, галлюцинация, гипноз — все что угодно, лишь бы это не требовало коренной перестройки установившейся системы взглядов. Он вспомнил Райна — парапсихолога который называл это явление каким-то ученым термином. Да, телекинез перемещение неодушевленных предметов усилием воли. Однако название ровно ничего не объясняло. Затем он подумал об электричестве. Не нужно ничего знать об электричестве, для того чтобы им пользоваться. Необходимость понять суть события является иногда чисто психологической, а не физической.
      Мэт посмотрел на первые строчки своей диссертации. Семнадцатый век. Почему он должен растрачивать свое время на такую чепуху? Здесь у него под рукой было нечто более современное. Случайно он натолкнулся на такую штуку, которая может перевернуть мир вверх дном или поставить его с головы на ноги.
      Мэт снова обернулся. Эби, кончив штопать его брюки, сидела у стола и смотрела прямо перед собой в открытую дверь хижины. Мэт встал и подошел к ней. Она повернула к нему голову и тихо улыбнулась.
      — Я вам могу чем-нибудь помочь? — озабоченно спросила она.
      Мэт вытащил иглу из мотка штопальных ниток и слегка воткнул ее в неструганую поверхность стола, так что игла стояла вертикально.
      — Заставь ее двигаться, — с вызовом произнес Мэт.
      Эби уставилась на него.
      — Зачем?
      — Я хочу посмотреть, как ты это делаешь, — сказал Мэт, — разве этого недостаточно?
      — Но я не хочу этого делать, — возразила Эби, — я никогда не хочу делать такие вещи. Они случаются сами собой.
      — Попробуй.
      — Нет, мистер Райт, — твердо ответила Эби, — мне никогда это не приносило ничего, кроме неприятностей. Это распугало всех моих друзей и всех знакомых па.
      — Если ты хочешь остаться здесь, ты будешь делать то, что я тебе велю.
      — Ну, пожалуйста, мистер Райт, — умоляющим голосом сказала Эби, — не заставляйте меня. Добром это не кончится.
      В ответ Мэт только рявкнул. Эби опустила глаза и прикусила губу. Затем она посмотрела на иглу. На ее гладком лбу появились морщины от напряжения. Ничего не произошло. Игла продолжала стоять. Эби глубоко вздохнула.
      — Не могу, мистер Райт, — простонала она, — я просто не могу этого сделать.
      — Но почему? — свирепо спросил Мэт.
      — Не знаю, — ответила Эби. Машинально она начала разглаживать рукой складки юбки у себя на коленях. — Мне кажется, это потому, что я счастлива.
      Мэт потратил целое утро на эксперименты. Он предлагал Эби катушку ниток, авторучку, монетку, листок бумаги, бутылку… последнее показалось самому Мэту гениальной идеей. Но бутылка, как и все прочее, пребывала в полной неподвижности. Он даже вытащил запасное колесо из багажника и прислонил его к машине. Пятнадцать минут спустя колесо было все в том же положении.
      Наконец Мэт снял с полки чашку и поставил ее на стол.
      — Ты так хорошо умеешь бить посуду, — сказал он, — разбей ее.
      Эби безнадежно уставилась на чашку. Лицо ее выглядело старым и осунувшимся. На секунду все ее тело напряглось, затем она бессильно опустилась на стул.
      — Не получается, — простонала она, — ни в какую не получается.
      — Никак! — заорал на нее Мэт. — Неужели ты такая дура, что даже не умеешь говорить правильно? Нельзя говорить «ни в какую», надо говорить «никак».
      С немой мольбой Эби подняла на Мэта свои голубые глаза.
      — Никак, — сказала она голосом, в котором слышались рыдания, и опустила голову на руки. Плечи ее стали судорожно вздрагивать.
      Мэт в мрачном раздумье уставился на ее спину. Неужели ей и в самом деле нужно быть несчастной, чтобы происходили чудеса? Мэт поджал губы. Если это так, то ей придется плохо.
      — Собирай свои вещи, — резко сказал он, — ты поедешь домой к отцу.
      Эби сжалась и подняла голову.
      — Я не буду ехать, — сказала она.
      — «Я не поеду», — резко поправил ее Мэт.
      — Не поеду, — свирепо повторила Эби, — не поеду, не поеду.
      Внезапно чашка полетела по направлению к голове Мэта. Инстинктивно он выставил вперед руку. Чашка, ударившись в нее, упала на пол. Мэт растерянно посмотрел на осколки, потом на Эби. Ее руки по-прежнему были сложены на коленях.
      — Ты сделала это?! — заорал Мэт. — Значит, это все-таки правда.
      — Так ехать мне к па?
      — Нет, если ты будешь мне помогать.
      Эби поджала губы.
      — Разве одного раза мало, мистер Райт? Вы же теперь знаете, что я могу это сделать. Увидите, добра не будет… — Она посмотрела на его каменное лицо. — Но я буду делать это, раз вы хотите…
      — Это очень важно, — мягко сказал Мэт. — Но послушай, что ты почувствовала перед тем, как чашка полетела в меня?
      — Бешенство.
      — Нет, меня не интересуют твои эмоции. Что ты ощущала?
      Эби нахмурила брови.
      — Ей-богу, мистер Райт, я ни в какую… — она быстро взглянула на него, я никак не могу подобрать слова. Вроде как если бы я захотела схватить что поближе и швырнуть в вас, а затем получилось, как будто я и швырнула. Вроде как я толкнула чашку всем телом, а не только рукой.
      Мэт, задумавшись, снял с полки вторую чашку и поставил ее на стол.
      — Попробуй повторить.
      Лицо Эбигайль напряглось. Затем она бессильно откинулась на спинку стула.
      — Я ни в… я никак не могу. У меня просто нет подходящего настроения.
      — Ты едешь домой к отцу, — выпалил Мэт.
      Чашка шевельнулась.
      — Вот, вот, — быстро произнес Мэт, — попробуй еще раз, пока ты не забыла!
      Чашка снова покачнулась.
      — Еще раз…
      Чашка поднялась на дюйм над столом и опустилась. Эби вздохнула.
      — Вы ведь так нарочно сказали, мистер Райт. Вы ведь не хотите чтобы я поехала домой?
      — Не хочу. Но, может быть, ты сама захочешь, прежде чем мы кончим опыты. Теперь ты будешь практиковаться, пока не сможешь проделывать это сознательно, что бы это там ни было.
      — Ладно, — покорно сказала Эби, — только это ужасть как утомительно, когда нет подходящего настроения.
      — «Очень утомительно», — поправил Мэт
      — Очень утомительно, — повторила Эби.
      — А теперь, — сказал Мэт, — попробуй еще раз.
      Эби практиковалась до полудня. Самое большее, на что она оказалась способна, — поднять чашку на фут от стола, но это она делала к концу очень хорошо.
      У Мэта не было никакой возможности определить без точных приборов, как далеко простирались способности Эби. Впрочем, необходимое оборудование можно достать в Спрингфильде. Пока же он выяснил, что феномен Эби достигал наибольшей силы, когда девушка чувствовала себя несчастной. Мэт задумчиво смотрел в окно хижины. Постепенно в его голове сформировался план, как сделать Эби несчастнее, чем она была когда-либо за всю свою короткую жизнь.
      Весь день Мэт был очень ласков с Эби. Несмотря на отчаянные протесты, он помог ей вытереть посуду. Он рассказывал ей о своей жизни и учебе в Канзасском университете. Он рассказал ей о своей диссертации по психологии и о том, что будет делать, когда защитит ее.
      — Расскажите мне еще о студентках, — вздохнула Эби.
      Он начал рассказывать, что надевают студентки, когда они ходят на лекции, и что они надевают, когда идут на свидания или отправляются на танцы. Глаза Эби стали большими и круглыми.
      — Наверно, это здорово, — со вздохом сказала Эби. — А зачем они поступают в университет?
      — Чтобы выйти замуж, — ответил Мэт, — во всяком случае, большинство из них.
      Эби покачала головой.
      — Красивые платья. И все такое. Эти девушки, должно быть, ужасть… ужасно нерасторопные, если сразу не выскакивают замуж. А почему они не могут выйти замуж дома?
      Мэт задумчиво нахмурился. Эби умела задавать вопросы, касающиеся самой глубины человеческих отношений.