30

Нортон съежился, застонал, сунул голову под подушку, пытаясь отдалить пробуждение насколько возможно, но в конце концов настойчивый телефонный звонок поднял его, он подошел к аппарату и буркнул:

– Алло?

– Бен? – произнес женский голос. – Надеюсь, я не разбудила вас? Это Джейн Макнейр.

Он сонным голосом пожелал ей доброго утра.

– Я звоню вот почему… Мы с Клэем долго обсуждали эту историю и наконец решили, что он должен рассказать вам все, что знает о Байроне Риддле и… всем остальном.

Нортон выпрямился и взглянул на часы.

– Когда? – спросил он. – Я могу приехать через час.

– Передаю трубку Клэю, – сказала она.

– Нортон?

– Когда бы ты хотел поговорить?

– Сейчас мы идем в церковь, – сказал Макнейр. – Потом едем в Виргинию. Я выступаю в теннисном турнире. Моя партия окончится часам к пяти. Может, встретимся там? Отвезешь меня домой, и по дороге поговорим?

– Клэй, это целых семь часов. Ты не можешь отменить матч?

– Я выступаю в финале, – сказал Макнейр. – Люди на меня ставят.

– Ладно, ладно, – раздраженно сказал Нортон.

– Только учти одно, – продолжал Макнейр. – Все, что я расскажу, должно храниться в секрете. Делай все, что угодно, но меня не впутывай. Договорились?

– Конечно, – снова солгал Нортон. – Объясни, как ехать к теннисному клубу.

Нортон выпил кофе и несколько минут листал воскресный выпуск «Пост». Никаких особых новостей, кроме того, что на шоссе люди гибнут в рекордных количествах, не было. Потом он наткнулся на маленькую заметку, озаглавленную: «Ограблен и сожжен дом адвоката». Там говорилось, что неизвестные лица проникли в усадьбу адвоката Уитни Стоуна на Потомаке, разграбили дом, взорвали встроенный сейф и, уходя, устроили пожар. Полиция полагает, что это работа профессионалов. Нортон подумал, что профессионалы, видимо, были наняты его другом Гейбом Пинкусом. Нашел ли Гейб наконец досье Гувера? Или оно никогда не дастся ему в руки? Нортон стал было звонить Гейбу, но передумал. Он включил телевизор и несколько минут смотрел передачу «Лицо нации». Передавали интервью с главным советником президента по экономическим вопросам, но казалось, что Он говорит на каком-то непонятном языке. Вскоре Нортону пришла в голову еще одна мысль.

Открывая дверь, Гвен улыбалась, но, едва она увидела Нортона, ее улыбка исчезла.

– Привет, Бен, – сказала она. – Никак не ждала.

– Я звонил тебе в твой новый кабинет, хотел поздравить, – сказал Нортон. – Как называется твоя новая должность? Специальный помощник по делам искусств? Очень впечатляюще, Гвен. Но на звонки надо отвечать.

– Я была занята, – сказала она. – Тебе что-нибудь нужно?

– Ты не хочешь пригласить меня в дом?

– Я жду кое-кого. Что тебе нужно?

– Может, просто хочу тебя поздравить. Я видел твою фотографию в «Тайм». Ты растешь. В следующий раз твой портрет будет на обложке. Самая популярная женщина года.

– Что тебе нужно?

– Хочу освежить свою память. После смерти Донны мы говорили о ее романе с Уитмором. Потом, недели две спустя, здесь, на вечеринке, ты сказала, что, возможно, никакого романа и не было. Гвен, на этой неделе мне предстоит давать показания перед большим жюри, и, возможно, я буду нуждаться в поддержке. Что же ты будешь говорить?

– Не впутывай меня, Бен.

– Не впутывать? Просто скажи правду.

– Правду? – Это слово она произнесла с отвращением. – Ты все очень упрощаешь.

– Все очень просто, – сказал он. – Что же ты скажешь?

Зеленые глаза Гвен сверкнули холодной яростью.

– Донна много говорила о нем. Была влюблена в него. Не знаю, правда это или нет. Она могла все выдумать. Нортон не верил своим ушам.

– Гвен, она была твоей лучшей подругой…

– Перестань разыгрывать благородство!

– А ты продала ее за должность, которая тебе не нужна. За снимок в «Тайм».

– Пошел к черту, мальчишка, праведник, сукин сын!

Она сильно ударила его по лицу и захлопнула дверь. Нортон потер щеку и пошел к машине. Пора было ехать на теннисный матч.

Теннисный клуб находился возле Миддлберга, примерно в часе езды к западу от Вашингтона. Нортон ехал медленно, любуясь богатой виргинской природой. Он вел машину по извилистой грунтовой дороге мимо конеферм, по старым деревянным мостам, под высокими дубами и наконец увидел надпись: «Теннисный клуб Северной Виргинии. Въезд воспрещен». Он с четверть часа трясся по частной дороге к старому, ветхому зданию клуба. Машину он поставил на поле, заполненном заграничными «седанами» и американскими фургонами, у многих машин задние дверцы были открыты, внутри виднелись пакеты с провизией. Справа в пруду шумели и плескались дети. Нортон пошел туда, где человек пятьдесят – шестьдесят сидели возле корта на складных стульях и одеялах.

На корте Макнейр сражался с крепко сложенным бородатым противником, однако Нортон первым делом оглядел зрителей. Там были люди всех возрастов: подростки, молодые супружеские пары, несколько дюжин загорелых, хорошо сохранившихся пар среднего возраста и даже одна величественная гранд-дама; казалось, она смотрит этот матч уже много десятилетий. Молодежь потягивала пиво из банок, а старшие наливали из термосов мартини. За исключением женщины в цветастом платье, с большой соломенной сумкой в руке, одиноко стоявшей у дальнего конца корта, все зрители, казалось, были с родными или с друзьями. Джейн Макнейр сидела с дочерьми на одеяле и подбадривала мужа. Нортон, сам неплохой теннисист, стал тоже следить за игрой и вскоре увлекся.

Макнейр и его бородатый противник были первоклассными игроками, но манера игры у них была совершенно разной. Макнейр играл в классической манере. Стройный, элегантный в своей белой форме, он подавал, бил с лета и делал свечу без единого лишнего движения, держался на корте безукоризненно. Его противник, одетый в красные шорты и полосатую тенниску, играл несобранно, со стонами и вздохами носился по корту, падал, вставал и бил по мячу изо всех сил, он явно уступал Макнейру, но не бросал игры из-за напористости и решительности. Зрители аплодировали обоим игрокам, но Макнейр определенно был фаворитом. Его противник бранился во время игры, а зрители этого не любят. Когда Нортон подъехал, шел третий, последний сет. Счет был шесть-шесть, потом Макнейр несколько раз послал мяч к задней черте, и счет стал семь-шесть. Когда на корт упала тень, Макнейр сделал три прямые подачи, чтобы набрать решающие очки. Его противник заметил судье, что освещение скверное. Макнейр подал последний мяч легким ударом, а когда противник отбил его и бросился к сетке, послал свечу на несколько дюймов выше, чем тот мог достать. Мяч приземлился в футе от черты, толпа заревела, а бородатый с силой швырнул ракетку оземь и, расстроенный, пошел к сетке для рукопожатия.

Джейн с дочерьми побежала на корт, чтобы обнять Макнейра, остальные болельщики окружили их, и пожилой джентльмен в синем блейзере вышел с призом в руках. Он произнес краткую речь. Макнейр сиял, кто-то щелкал фотоаппаратом, раздался последний взрыв аплодисментов, зрители стали складывать стулья, одеяла и потянулись к зданию клуба. Нортон смотрел, как Макнейр покидает корт, одной рукой держа приз, а другой обнимая за плечи жену. Странно, подумал он, что такой слюнтяй может быть первоклассным теннисистом. Хотя, возможно, в личной жизни он не такой уж слюнтяй. Кто знает?

Внезапно Макнейр, подогнув колени, упал ничком на траву. Его жена вскрикнула и бросилась на землю рядом с ним. Пожилой джентльмен в синем блейзере стал звать врача, а зрители ринулись в разные стороны, кто к Макнейру, кто прочь от него. Нортон приблизился, увидел на тенниске Макнейра расплывающееся красное пятно и стал оглядывать толпу. Женщина в цветастом платье забегала за угол клуба. В ее беге что-то насторожило Нортона. Она скрылась, и он побежал за ней. Когда Нортон подбегал к зданию, мимо него пронесся синий «мерседес». Байрон Риддл уже сорвал парик и надел пиджак поверх платья. Нортон бросился к своей машине, но путь ему преградил бородатый теннисист.

– Куда это вы? – спросил он.

– Стрелявший сейчас скроется. Уйди с дороги.

– Останьтесь здесь, мистер, – сказал бородатый и схватил Нортона за руку. Нортон сбил его с ног, вскочил в свой «мустанг» и понесся за «мерседесом». «Мерседеса» не было видно, но вернуть на шоссе № 50 Риддл мог только через три-четыре мили.

Нортон выжимал акселератор до отказа и, проехав милю, промочив старый деревянный мост, увидел впереди «мерседес», дорогу ему преграждал грузовик для перевозки лошадей, обогнать его на узкой дороге было невозможно. Нортон догнал «мерседес» и ехал почти бампер в бампер, ища возможности прижать Риддла к обочине. Внезапно Риддл высунулся и обернулся. В ветровое стекло машины Нортона что-то ударило. Нортон нажал на тормоза, отстал ярдов на пятьдесят и стал вилять из стороны в сторону, стараясь видеть Риддла через стекло в трещинах. Грузовик свернул к обочине, и «мерседес» проскочил мимо него. Потом на повороте впереди показалось что-то зеленое, раздался грохот, «мерседес» сошел с дороги, понесся вниз по отлогому склону и замер у крохотного ручейка.

Нортон остановил машину и выскочил. Водитель зеленого грузовика-пикапа, краснолицый старик в комбинезоне, шатаясь, вышел на дорогу, из носа у него текла кровь. Цыплята, видимо, выпавшие из пикапа, с писком бегали по дороге. Нортон, не обращая внимания на старика, бросился вниз, к разбитому «мерседесу».

Байрон Риддл был прижат к рулю. Цветастое платье пропиталось кровью, мужчина, одетый в него, был мертвенно неподвижен. Нортон просунулся внутрь, обыскал карманы Риддла, потом схватил пакет, валявшийся у него под ногами. Разорвав его, он сунул катушку с пленкой в карман; тут с холма спустился водитель пикапа и заглянул в разбитую машину.

– Черт возьми, – возмутился старик. – Этот гад – педик.

– Я еду за врачом, – сказал Нортон.

– Катят сюда всякие психи из Вашингтона, – ворчал старик. – Педики, хиппи, либералы. Как думаешь, есть у этого типа страховка?

– Поищите у него в карманах, – сказал Нортон, вышел на дорогу, сел в «мустанг» и очень» очень осторожно поехал в Вашингтон. Домой он приехал около восьми, заперся и прослушал пленку. Потом прослушал еще раз, потом позвонил в Белый дом, и президент взял трубку быстрее, чем он рассчитывал.

31

Нортон в течение нескольких лет бывал на приемах в Восточном зале Белого дома, на собраниях в Западном крыле, в кабинетах различных советников президента, но в Овальном кабинете – ни разу. Кабинет этот в его представлении оставался таинственным, недоступным, неким Олимпом, куда взобраться могут лишь немногие, и поэтому на другое утро он был слегка потрясен, обнаружив, как легко попасть в кабинет президента, если ты там нужен.

Когда Нортон представился охраннику у входа в Западное крыло, тот проверил его документы, махнул ему рукой и схватился за телефон. Минуту спустя из Западного крыла навстречу ему вышел Джо Сарадино. Когда Нортон работал в сенате, Сарадино был лоббистом Пентагона и одним из партнеров Уитмора по гольфу, а теперь стал одним из его военных советников. Джо, долговязый флоридец с лошадиным лицом, был обаятельным, раскованным и хитрым. Недавно он получил звание бригадного генерала, но одет был в штатское – яркую спортивную куртку и двухцветные туфли. Он потряс руку Нортону и повел его в Западное крыло.

– Бен, что происходит, черт возьми? – спросил Сарадино, когда они шли мимо одетых в черные костюмы агентов секретной службы, казалось, почти не обращавших на них внимания.

– Ты о чем?

– Я никогда не видел шефа таким встревоженным. В чем дело?

– Не имею права говорить, Джо.

Сарадино бросил на него быстрый, недоверчивый взгляд. Остановились в застланном зеленым ковром коридоре напротив Овального кабинета, и Сарадино взглянул на часы. Было без двух минут десять.

– Вот что я скажу тебе, Бен. Если можешь как-то облегчить душу этому человеку, постарайся. У него сейчас столько забот, что он не в состоянии упомянуть их все в своих молитвах. Весь Ближний Восток может взорваться в любое время, в любой час. Этот человек находится поистине меж двух огней. Поверь, жутко смотреть, как его терзают все эти заботы. Кабинет его больше всего похож на камеру пыток. Ты уж не создавай ему новых проблем, дружище.

Сарадино снова взглянул на часы и, когда минутная стрелка встала вертикально, ровно в десять постучал в дверь, распахнул ее, и Нортон вошел в кабинет президента.

Он позволил себе быстро окинуть взглядом прекрасно обставленную комнату. В глаза ему бросились пиловский портрет Вашингтона над камином, бюсты Линкольна и Кеннеди, большой стол президента, стоящий возле него покрытый плексигласом глобус, высокие окна, выходящие на Розовый сад, а потом он сосредоточил внимание на двух людях, вставших, чтобы приветствовать его. Эд Мерфи был взъерошенным, недоверчивым, угрюмым. Фрэнк Кифнер – прилизанным, радушным, бодрым.

– Президент спустится через минуту, – сказал Мерфи.

– Отлично.

– Давай сядем, – продолжал Мерфи. – Поговорим, пока его нет. Он сказал, у тебя есть что-то новое по делу Хендрикс.

– Есть, – сказал Нортон и сел на один из диванов лицом к собеседникам.

– Может, есть смысл поговорить сперва со мной или с Фрэнком?

– Я должен говорить лично с ним, – сказал Нортон. – Он с этим согласился.

Мерфи нахмурился.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Нортон тоже на это надеялся, но промолчал. Дверь отворилась, и все трое напряглись, готовясь встать при появлении президента, но в кабинет вошел морской пехотинец в красной куртке, он нес на подносе кофе. Нортон и Кифнер отказались. Мерфи взял чашку, когда он пил, руки его тревожно дрожали.

– А я собирался на пляж, Бен, – сказал Кифнер. – Ты испортил мне выходной. Это, знаешь ли, уголовное преступление.

Нортон выдавил улыбку. Шутка показалась ему не особенно остроумной, но лучше было поболтать, чем слушать стук зубов Мерфи о чашку.

– Выходной, по-моему, испорчен у многих, – сказал он. – Слышал кто-нибудь, как состояние Макнейра?

– Утром я говорил с врачами, – сказал Мерфи. – Он поправится. Врачи говорят: войди пуля на дюйм ниже, ему бы конец.

– Кстати, Бен, – сказал Кифнер, – в Виргинии выписан ордер на твой арест. Из-за того, что ты скрылся с места преступления.

Нортон не понял, шутка это или нет, но не успел спросить, как дверь распахнулась снова и на сей раз вошел президент. За ним следовал Ник Гальяно. Все трое встали, и президент, кивнув Мерфи и Кифнеру, подошел к Нортону и протянул руку.

– Давно мы не виделись, Бен, – сказал Чарлз Уитмор. Голос его был мягок и звучен, загорелое лицо уверенно, и в тот миг, когда они стояли почти вплотную, лицом к лицу, Нортон почувствовал, что его подавляет ореол уверенности и власти, окружающий как личность Уитмора, так и его должность. Появилось желание верить и содействовать этому человеку. Он ощутил, что слабеет, словно в кабинет поступал какой-то газ, от которого люди теряют решимость.

Выпустив руку президента, Нортон отступил назад.

– Спасибо, что приняли меня, – сказал он, нарочно опустив почти обязательное «сэр». Нортон постоянно твердил себе: «Он такой же человек, как и все».

– После того, что ты сказал по телефону, у меня не оставалось выбора, – ответил Уитмор. – Давайте присядем, джентльмены, и послушаем, что Бен скажет нам.

Президент сел за свой стол и вынул из верхнего ящика коробку сигар. Ник Гальяно подошел к камину и сел в кресло. Трое остальных сели в кресла, обращенные к президенту.

– Хочет кто-нибудь присоединиться ко мне? – спросил Уитмор и поднял сигару «монте-кристо». Все покачали головами, и президент рассмеялся.

– Кубу я признал, поэтому имею право курить их, – сказал он и зажег сигару. С удовольствием пыхнул, подался вперед и уставился на Нортона.

– Возможно, ты не знаешь, Бен, но я был в таком же неведении относительно гибели Донны, как и все остальные. Эду я велел поднажать на полицию, но в ответ только и слышал, что у них есть несколько подозреваемых, но ничего определенного. Вдруг звонишь ты и говоришь, что знаешь, кто ее убил. – Он покачал головой и затянулся снова. – После вчерашней истории я догадываюсь, что этот Риддл имел серьезное отношение к делу. Черт, я встречался с ним только один раз, теперь начинает казаться, что он был сюда кем-то подослан.

– Вину за Риддла принимаю на себя, – сказал Эд Мерфи. – Вчера я свел некоторых людей и узнал много такого, о чем никто не потрудился сказать мне сразу. Он служил в ЦРУ и был связан с Уитом Стоуном. Видимо, нам никогда не узнать, какие планы вынашивал этот тип. Но мы знаем, что вчера он стрелял в Макнейра, и, по-моему, Донну убил он же. Мне кажется, Бен выяснил именно это. И должен сказать, что извиняюсь перед Беном. Он предупреждал меня насчет Риддла и оказался прав. Риддл был мерзавцем, я рад, что мы наконец от него избавились. Об этом ты и хотел сказать, не так ли, Бен?

Нортон поглядел на Мерфи с невольным уважением. До чего же хитер и расчетлив! Свалить всю вину на Риддла, раздать сигары, принести поздравления, пожать всем руки и с улыбкой уйти. Но этому не бывать.

– Риддл не убивал Донну, – сказал Нортон.

– Откуда ты знаешь? – спросил Кифнер. – Какие у тебя есть доказательства?

– Думаю, следует начать сначала, – сказал Нортон. – Вы не против, мистер президент?

– Начинай, – сказал Уитмор и подался вперед, не расставаясь с кубинской сигарой.

– Хорошо. Прежде всего я узнал, что Джефф Филдс установил в своем доме на Вольта-плейс звукозаписывающую систему, включающуюся от звука голоса.

– Откуда узнал? – требовательно спросил Эд Мерфи.

– От Гейба Пинкуса, а он, видимо, от полицейских.

– Это правда, – сказал Фрэнк Кифнер. – Наши люди обнаружили эту систему, но пленки не нашли. Филдс утверждал, что никогда не заправлял туда пленку.

– Да, – сказал Нортон, – однако накануне гибели он проговорился мне, что пленка где-то есть. Где именно, он не сказал, но к тому времени я был убежден, что Риддл находится в центре событий, и поэтому не отставал от Макнейра в надежде, что он расскажет мне кое-что о Риддле. Вчера утром Макнейр согласился поговорить со мной после теннисного матча, но Риддл его ранил.

– Как мог Риддл узнать о согласии Макнейра? – спросил президент.

– Точно не знаю, – ответил Нортон, – но Риддл был специалистом по подслушиванию, так что вывод делайте сами. Похоже, он немало знал о том, кто что говорил и делал. Держу пари, если вы найдете жилище Риддла, то обнаружите там множество пленок, копий документов и бог знает чего еще.

– Займешься этим немедленно, Эд, – приказал президент. – Бен, как по-твоему, что за игру вел этот Риддл? Чего он хотел?

– Трудно сказать, – ответил Нортон. – Может, приключений. Может, высокой должности. Думаю, он был не совсем нормален. У меня есть сведения о его связи с Уитом Стоуном – Стоун подсунул вам Риддла с целью раздобыть материал для шантажа. Хотелось бы знать, что за планы были у Стоуна.

– Этот тип ведет много игр, – сказал президент. – Он думал, что я сделаю его министром юстиции, как-то я сказал ему это в шутку, а он, видимо, принял всерьез. Кроме того, он адвокат многих крупных нефтепромышленников, а эта публика ведет игру грубо. Раздобудь Стоун что-то против меня, так они полезли бы ко мне со своими грязными делами. Ну а что пленка, Бен? Давай вернемся к ней.

– Небольшое сообщение, – сказал Кифнер. – Сегодня утром я был у Макнейра в больнице, он сказал, что видел в столе у Риддла коробку с пленкой, на ней стояли буквы «Д. X.», и Риддл грозился убить его, если он кому-нибудь проболтается. Об этом Макнейр и хотел рассказать вчера Бену.

– Охотно верю, – сказал Нортон. – Потому что, когда Риддл разбился, я нашел эту пленку. Вот почему я так поспешно уехал. Не хотел отдавать ее виргинской полиции, да и никому другому. Пленку я привез домой, прослушал, а потом позвонил президенту и попросил об этой встрече.

Он мог бы добавить, что после звонка взял пленку, поехал в отель и провел там ночь под вымышленной фамилией. Даже теперь где-то в глубине сознания у него таился страх, что в любой миг кто-то может нажать кнопку, он провалится и бесследно исчезнет.

– И эта пленка у тебя при себе? – сказал президент.

– Да, сэр, – ответил Нортон, машинально похлопав себя по карману пиджака. – Я прокручу ее, как только все будет готово.

– Все готово, – сказал президент. – Магнитофон в этом шкафу.

Нортон встал и подошел к шкафу.

– Пленка ничего не доказывает, – впервые подал голос Ник Гальяно. – Ее можно подделать, смонтировать, сделать все, что угодно.

– Это может определить эксперт, – сказал Кифнер.

– Никакого житья от этих проклятых экспертов, – сказал Ник.

Нортон открыл шкаф и уставился на лучший магнитофон из всех, какие ему доводилось видеть.

– Я не записываю то, что здесь говорится, если ты думаешь об этом, – сказал президент. – Знаешь, как обращаться с ним? Или кого-нибудь вызвать?

– Думаю, справлюсь сам, – ответил Нортон, достал из кармана пленку и стал ее устанавливать.

– Не знаю, правомочны ли мы так поступать, – сказал Эд Мерфи. – Раз это новая улика, ее нужно сразу передать в прокуратуру. Мы не вправе ничего нарушать ради удовлетворения любопытства.

Президент вопросительно глянул на молодого прокурора.

– Фрэнк?

– У меня нет никаких возражений, – ответил Кифнер. – Я представляю здесь министерство юстиции. А вы в конце концов президент.

– Так меня уверяют, – пробормотал Уитмор. – Ладно, Бен, действуй.

Нортон воззрился на президента, удивляясь его спокойствию. Неужели он не знает, что сейчас услышит? Неужели ему это безразлично? Или он изображает неведение? Как бы там ни было, этот сукин сын умеет владеть собой.

Нортон нажал кнопку. Послышался какой-то шум, потом раздался телефонный звонок, и женский голос произнес: «Алло?» Нортон включил перемотку, и пленка с громким свистом завертелась.

– Это Донна отвечает по телефону, – сказал Нортон. – Полагаю, что данный разговор особого значения не имеет.

Ему стало любопытно, понял ли президент, что это за разговор. Выждав несколько секунд, он снова включил запись, свист перешел в негромкий шум. Фрэнк Кифнер закашлялся, кресло президента скрипнуло. Внезапно на весь Овальный кабинет раздался стук в дверь. Этот звук, последующие шумы и голоса слышались совершенно ясно; Нортону вспомнились старые радиопьесы, которые он слушал в детстве, лежа на полу в гостиной.

«Кто там?» – спросила Донна.

«Я. Открой». – Это был мужской голос, грубый и нетерпеливый. Нортону стало интересно, узнают ли его остальные. Он сидел, глядя на вертящуюся катушку, почему-то не желая смотреть на лица присутствующих.

«Кто? А, сейчас».

Послышался лязг цепочки, щелканье засова, скрип двери.

«Это ты? Что тебе нужно?»

«Поговорить».

«Нам не о чем говорить».

«По-моему, есть. Ну что, пригласишь меня войти или нет?»

«Ладно, входи».

Дверь закрылась, по коридору дома на Вольта-плейс прозвучали шаги.

«Можешь сесть сюда, – сказала Донна. – Что ты хотел мне сказать?»

Нортон украдкой оглянулся. Все сидели неподвижно, с застывшими лицами. Однако он чувствовал, что напряжение нарастает. Несомненно, они уже все поняли.

«Эта твоя книга, – сказал мужчина. – Письма. Ты что, не понимаешь…»

«Господи, так вот зачем ты приехал», – раздраженно сказала она.

«Послушай, ты создаешь никому не нужные проблемы».

«Пошел к черту! – крикнула Донна. – Убирайся!»

Послышалась гневная брань мужчины, скрип кресла, шаги – и потом, словно эхо, скрип кресла и шаги здесь, в Овальном кабинете.

– Выключи! – крикнул Ник Гальяно и бросился к магнитофону, оттолкнув Нортона.

Ник выключил магнитофон, Нортон схватил его, и внезапно Ник вцепился в горло Нортону, но тут на весь кабинет раздался крик:

– Ник! Перестань! Сейчас же!

Это крикнул президент; услышав его, Гальяно мгновенно опустил руки и, бледный, с дрожащими пальцами, застыл возле шкафа.

– Незачем крутить дальше эту проклятую пленку, – злобно сказал Ник. – Я сам расскажу, что случилось. Я требовал у Донны рукопись. Мы поссорились. Она влепила мне пощечину, я дал сдачи. Она упала и стукнулась головой о столик. Вот и все. Это был несчастный случай. Злого умысла против нее у меня не было. Я только хотел помочь тебе, босс.

Он снова сел в свое кресло и закрыл лицо руками. Президент нахмурился. Эд Мерфи дрожащими руками зажег сигарету. Наконец Фрэнк Кифнер нарушил молчание:

– Что было дальше, Ник? Кому ты об этом рассказал? Кто взял пленку?