Глава 8

Когда посуда была вымыта, он отправил парней наверх, а Речел повел в спальню на первом этаже, примыкающую к гостиной. Поскольку лампа не горела и в комнату проникал только мягкий лунный свет, Клинт решил, что можно спокойно раздеться, не пугая молодую жену.

Он снял рубашку и портупею, но когда взялся за ремень, услышал недоуменный возглас:

— Что ты делаешь?

— Раздеваюсь.

— Зачем?

Клинт неторопливо обернулся, не вполне понимая, что ему следует ответить.

— Ну, знаешь… — Он выразительно посмотрел на кровать. — Я всегда так делаю, когда ложусь спать. — А ты нет?

— Где твоя ночная рубашка?

— Моя что?

— Ночная рубашка. Ведь ты же не… — Она запнулась. — Ты же не спишь… без всего.

Клинт потер рукой подбородок. И дураку ясно, что Речел страшно нервничает. Стараясь не делать резких движений, он медленно подошел к жене и даже в полутьме заметил, как она побледнела. Судя по всему, напугана до полусмерти.

— У меня нет ночной рубашки, — сообщил он.

Она казалась потрясенной.

— Нет? Тогда… пока ты ее не купишь, думаю, тебе придется спать в том… что у тебя внизу.

— В чем же?

— В… — она понизила голос, — нижнем белье.

Летом Клинт обычно носил короткие хлопчатобумажные подштанники, но Речел, наверное, имеет в виду что-то другое.

— Милая, я не хочу причинить тебе боль. — Он ласково отодвинул темную прядь, упавшую ей на лицо. — Наоборот, я постараюсь, чтобы тебе было приятно.

— Это хорошо. То есть я хочу сказать… ну, я знаю. что… впрочем, ты тоже знаешь. — Она махнула рукой и с легким смешком прошептала:

— Я просто не хочу, чтобы мы при этом были голыми.

Сердце у Клинта защемило от нежности, и он ласково погладил ямочку на ее подбородке.

— Но почему?

— Чтобы не слишком возбуждаться.

Клинт едва не захохотал, однако, посмотрев ей в глаза, понял, что Речел не до смеха. Чтобы не возбуждаться? У него возникло ощущение, что для нее же будет лучше, если он станет делать все медленно и при этом возбуждаться. Ей, конечно, такое не приходило в голову, и она нервно крутила пуговицу на блузке.

— Совершенно необходимо, чтобы ты купил себе ночную рубашку, — повторила она.

Клинт представил реакцию братьев, когда те увидят его в ночной рубашке.

— Посмотрим. Ну а пока… — Он собрался поцеловать ее, уверенный, что сумеет довести жену до нужного Состояния, если только она немного расслабится. — Речел, не бойся.

— Я и не боюсь.

Но она явно кривила душой. Обнимая ее, Клинт чувствовал под руками безжизненное тело, слышал прерывистое дыхание и громкий стук сердца. Оставалось надеяться, что поцелуи заставят Речел позабыть свои девичьи страхи.

Внезапно за дверью спальни послышался какой-то глухой удар, следом за ним по дому эхом разнеслись жуткие завывания, потом кто-то закричал:

— Клинт! Скорее! Что-то случилось с Бесполезным!

Когда они с Речел вбежали в кухню, вой уже перешел в леденящие душу стенания. Увидев, как невероятно раздулся живот пса, не на шутку встревоженный Клинт упал на колени рядом с ним.

— О черт! Проклятое тесто! Бедняга объелся, а ведь оно еще не совсем поднялось.

— Он не умрет? — дрожащим голосом спросил Коди.

— Нет, — заверил его Клинт. — Хотя готов поспорить, что у него страшно болит живот.

Он оглянулся на Речел, всем сердцем желая вернуться в спальню и продолжить начатое. Она выглядит такой потерянной. Может, и хорошо, что сейчас это невозможно. Слишком рано. Ей нужно получше его узнать, а обязанности мужа состоят в том, чтобы дать жене привыкнуть к нему. Возможно, ему придется ждать целый месяц, как это ни трудно.

— Кажется, я должен остаться здесь и нянчиться с Бесполезным. Не хочешь составить мне компанию?

Она улыбнулась, видимо, довольная отсрочкой.

— Конечно.

Итак, они проведут брачную ночь полностью одетыми, ухаживая за больной собакой.

После полуночи домой вернулся Мэт, и когда старший брат сообщил ему о своей женитьбе, он тоже устроился на полу рядом с Бесполезным. Сначала Речел проявляла неприкрытую враждебность, поэтому Клинт решил, что следует все обсудить, и попросил жену объяснить, почему она так относится к Мэту. Та начала с главного обвинения:

— Вы намеренно воспользовались доверчивостью моей сестры, а потом жестоко и бессердечно ее обманули!

— Не правда! — воскликнул Мэт.

И тут началось сражение, причем Клинт играл роль судьи. Когда противники выплеснули свое раздражение и ему удалось направить разговор в мирное русло, выяснилось, что Молли кое-что утаила от сестры.

— В тот день она подошла ко мне на улице, а у нее была подложена вата, — объяснил Мэт.

— Вата? — недоуменно повторила Речел.

— Да. — Он показал себе на грудь. — Понимаешь… чтобы казаться старше.

— Она не могла этого сделать!

— Часть ваты вылезла наружу, — ухмыльнулся Мэт. — Она этого не видела, а другие заметили. Двое ребят помоложе начали смеяться над ней. Когда Молли поняла, отчего они так веселятся, то расплакалась. — Перестав гладить пса, он заглянул девушке в глаза. — Я на самом деле велел ей идти домой, Речел, тут она права.

Но я не хотел быть жестоким и не собирался оскорбить ее чувства. Дело в том, что… понимаешь, Молли была ошеломлена, у нее вряд ли хватило бы духа сдвинуться с места, не скажи я об этом.

— О Боже!.. Вата! Зачем ей понадобилось делать такую глупость? — Речел покачала головой. — Ничего удивительного, что она вернулась домой в слезах. Должно быть, чувствовала себя униженной и осмеянной. Почему не сказала мне правду? Я бы ее поняла и тогда не стала обвинять вас.

— Ей, наверное, было стыдно об этом рассказывать. — Мэт улыбнулся. — В этом возрасте каждый из нас совершал глупости во имя любви. Я даже пел серенаду под окном любимой девушки.

— Это не глупости, а очень милый поступок.

— Ты еще не слышала моего пения, — засмеялся Мэт и взглянул на брата. — Твоя очередь, Клинт. Расскажи о своих глупостях.

— С твоего позволения я лучше помолчу.

Речел вздохнула:

— Думаю, мне пора извиниться перед вами, Мэтью.

Жаль, что моя сестра вела себя неподобающим образом.

Такое впечатление, будто она постоянно ходила за вами по пятам.

— Ну, все не так уж скверно. Кроме того случая, когда она пошла за мной в баню. Троим мужчинам, курившим сигары, пришлось нырнуть в воду, и я потом должен был купить им новые сигары. От злости я чуть не свернул ей шею.

— В баню?! Она пошла за вами в баню? О, слышал бы это отец! Тогда Молли не смогла бы сидеть целую неделю…

Мэт слегка забеспокоился:

— Не следует никому рассказывать, я не хочу, чтобы у нее были неприятности. Она еще ребенок, а дети совершают глупости.

Его попытка заступиться за Молли положила конец недоразумению.

— Наверное, вы правы, — согласилась Речел. — Унижение на глазах подруг уже само по себе достаточное наказание. Я чувствую себя виноватой. После всего случившегося я вдруг узнаю про выдумки Молли о ее разбитом сердце.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — успокоил жену Клинт.

— Хорошо кончается? Ты же пострадал из-за ее недостойного поведения. Ведь тебе пришлось на мне жениться.

— Я уже сказал: все хорошо, что хорошо кончается.

К утру Бесполезному стало намного лучше, и он почти выздоровел. Но Клинт оставил пса в доме, а сам вместе с Джереми отправился доить коров и собирать яйца.

Коул и Дэниел кололи дрова и таскали их на крыльцо.

— Что Речел собирается приготовить на завтрак? — спросил Коул у проходящего мимо Клинта.

— Печенье, — ответил тот, надеясь в душе, что вторая попытка Речел окажется более успешной. — Поскольку она всю ночь провела на ногах, я сказал, что мы обойдемся горячим печеньем с сортовым сиропом.

Коул состроил гримасу, но быстро справился с разочарованием, так как привык есть то, что ему дают.

Когда через некоторое время Клинт возвращался в дом, Коул прокричал ему:

— Зря ты оставил Бесполезного в доме! Он прыгнул на Речел и выбил у нее из рук миску с сиропом.

— И теперь он повсюду, — встрял в разговор Дэниел. — На Речел, на полу, на столе. Жуткое зрелище. В довершение всего, пока она убиралась, печенье сгорело.

Клинт застонал. Войдя на кухню, он обнаружил, что Речел все еще ползает на коленях по полу. По выражению ее лица нетрудно было догадаться, что она плакала.

Он помог ей навести порядок, однако сироп успел просочиться между досками, и ботинки стали прилипать к полу.

— Славно начался денек, — мрачно сказала Речел и вдруг засмеялась.

Клинт не понял, что ее так развеселило. Честно говоря, с появлением Речел в доме все шло вкривь и вкось.

Потом сообразил: она смеется над тем, как неудачно складывается начало их совместной жизни. Ладно, ничего плохого, если она умеет находить смешное даже в грустном.

Клинт устало опустился на скамью.

— Знаешь, раз мы справились с этим, то нам уже ничто не страшно, — вздохнул он.

Пунцовая от смущения, Речел молча кивнула и вдруг закричала:

— Клинт! Скамейка. Больше всего сиропа попало на нее, а ведь мы тут еще не вытирали.

— А, черт, — еле слышно выругался он и захохотал.

Он смеялся, пока по щекам не потекли слезы, а отдышавшись, произнес:

— Скоро дела пойдут лучше, потому что хуже уже некуда.

Она могла бы сказать Клинту, что на лучшее рассчитывать не приходится. Ибо постоянные неудачи — явление для нее столь же обычное, как чудеса для Иисуса.

Возвращаясь однажды утром из курятника, Речел не заметила оброненное кем-то полено, споткнулась и разбила все яйца, предназначенные для завтрака. А поскольку они относились к числу немногих блюд, которые она могла готовить без ужасающих последствий, то потеря была не столь уж маловажной.

Ее стряпня… Не просто плоха, а отвратительна. Она так и не набралась смелости рассказать братьям о своей слепоте; поэтому Клинт, наверное, считает ее глупейшим из существ, произведенных на свет Божий. И она не может его винить.

Как-то Речел не сумела разобрать наклейки на банках и всыпала в яблочный пирог соль вместо сахара. В другой раз положила в кексы втрое больше соды, чем нужно. Теперь она готова кланяться любому, кто проглотил кусок чего-либо, приготовленного ею. Если она не пробовала блюда перед тем, как подать их на стол, то никогда не была уверена, что это можно есть.

К несчастью, кухней дело не ограничилось. Кроме неспособности прочитать без очков даже простейший рецепт, она вскоре обнаружила у себя еще одну малоприятную черту: рассеянность. Чем бы важным Речел ни занималась, стоило ей отвлечься, и она тут же забывала, что делала минуту назад.

Один раз она кипятила на костре белье и вдруг услышала плач Коди. Оставив свой пост, Речел поспешила, в дом. Как выяснилось, мальчик расстроился из-за того, что приближалось шестнадцатое июля — день рождения Клинта, а у него не было никакого подарка.

Ей захотелось развеселить Коди, и она предложила сделать Клинту подарок из папье-маше. Сообща решили, что копилка для мелочи будет идеальным подарком, и Речел уже вытирала последние слезы мальчугана, когда во дворе раздался крик. Тут она вспомнила про белье.

Нельзя сказать, что оно подгорело… От него остался один пепел.

Неудача… Может, Речел не переживала бы так сильно, если бы не ее глубокая привязанность. И не только к мужу, в которого она, кажется, влюбилась, но также и к Коди, Мэту и всем остальным. Каждый из братьев стал дорог ей по-своему: Коди нуждался в материнской ласке, Мэта необходимо удерживать от выпивки, а Коула нужно учить правописанию, и она помогала ему, заставляя громко и отчетливо произносить слова. Список можно было продолжить.

Впервые в жизни Речел почувствовала себя нужной, действительно нужной, и ни за что бы не оставила теперь братьев Рафферти. Она хотела быть настоящим членом семьи, но из-за ее постоянных неудач Клинт скоро потеряет всякое терпение, и ей придется собирать вещи.

Чтобы задобрить мужа, она решила испечь ему ко дню рождения пирог — шоколадный, с помадкой и глазурью. По словам Коди, его любимый.

Сначала все шло хорошо. Пирог, вынутый из духовки, выглядел превосходно, глазурь без подтеков, идеальной густоты. Когда все уселись за праздничный стол, Речел так гордилась собой, что у нее даже выступили слезы.

Клинт первым испробовал угощение. Хотя он ничего не сказал, но по выражению его глаз Речел поняла, что не все так уж идеально.

— Что? — воскликнула она.

Клинт постарался улыбнуться.

— Ничего, — выдавил он. — Правда, Речел.

Она, разумеется, не поверила и решила выяснить причину его недовольства. Соль… Глазурь была отменной, но Сам пирог невозможно было есть. Она чуть не подавилась. Как же Клинт может вот так сидеть И притворяться, что все в порядке?

Нет, она больше не вынесет. Речел мысленно перебрала все свои ошибки. В довершение всего она испортила Клинту день рождения. Даже Коди смотрел на нее с укором.

— Мне жаль, — прошептала она, ни к кому не обращаясь. — Мне так… жаль.

Речел встала из-за стола и направилась к выходу. От слез она уже совсем ничего не видела, поэтому приняла лежавшего на полу Бесполезного за тряпку, споткнулась о бедное животное и упала лицом вниз.

Первым к ней подбежал Мэт, помог встать, посмотрел, нет ли на ее руках ссадин, и отряхнул платье. Остальные столпились вокруг, но никто не сказал ничего такого, что ей хотелось бы услышать. Речел не думала ни о чем конкретном, просто она была обижена.

Глядя на Мэта, она вспомнила, как тот велел Молли идти домой, потому что иначе она бы не сдвинулась с места. Теперь и ей самой нужен такой совет.

Речел медленно отступала к двери, и с каждым шагом лица братьев становились все менее различимыми. Только не Клинта. Его лицо вырезано у нее в сердце, поэтому никогда не забудется и не размоется, как бы далеко она ни находилась.

Всхлипнув, она выбежала за дверь. Больше так жить невозможно.

Глава 9

После минутного молчания все заговорили хором, и Клинт поднял руку.

— Я пойду за ней.

— Скажи ей, что нам все равно, — обнял его за ногу Коди, — мы приготовим другой пирог.

— Конечно, приготовим! — согласился Дэниел.

— Ей просто нужно еще попрактиковаться, — заявил Джереми.

Глядя на их лица, Клинт понял, что братья любят Речел не меньше его, хотя и по-другому.

— Я верну ее, малый, не волнуйся. — Он ласково потрепал Коди и сказал Джереми:

— Твое предложение имеет смысл. А вы, ребята, займитесь пока новым пирогом. Какой же день рождения без настоящего пирога!..

Джереми кивнул.

— Обязательно. Только не жди чуда, мой пирог может оказаться еще хуже, чем у Речел.

Клинт едва не выпалил, что любой другой пирог будет вкуснее, но вовремя прикусил язык. «Не стоит распространяться на эту тему», — рассудил он.

Речел пряталась на сеновале и, давясь слезами, безутешно рыдала. Сердце у Клинта дрогнуло. Взобравшись по приставной лестнице, он сел рядом с ней на сено.

Стоило Речел увидеть мужа, как она задержала дыхание и перестала рыдать. После довольно продолжительного молчания Клинт сказал:

— Знаешь, Речел, нам все равно, умеешь ты готовить или нет.

— Что значит все равно? Ведь для этого ты и привез меня сюда! Готовить, убираться и следить за порядком в доме, — всхлипнула она.

— Именно этим ты и занимаешься. Следишь, чтобы Коди являлся к ужину чистым и опрятным, ставишь цветы на стол, наводишь везде красоту. Для нас это главное, а как ты готовишь, не столь важно.

— Ты просто так говоришь, — сказала она дрожащим голосом.

— Речел, я не просто говорю. Ты понятия не имеешь, каково нам было здесь до тебя. Когда умерли родители, Коди и Дэниела стали мучить кошмары. А теперь они больше не плачут во сне. — Он помолчал, чтобы Речел осознала услышанное. — Твое присутствие дало мальчикам ощущение безопасности. Кроме того… — У него вдруг запершило в горле. — ..Кроме того, я думаю, что полюбил тебя.

Речел тут же перестала всхлипывать и посмотрела на него. Клинт выдержал ее взгляд.

— Ты не будешь так думать, когда узнаешь правду, — дрожащим голосом сказала она. — Я не только неумеха, как ты полагаешь, но еще и ничего не вижу.

— Чего не видишь?

— Ничего! Я почти слепая. Чтобы видеть, мне нужны очки со стеклами толщиной в полдюйма.

— Вроде ты уверяла, что у тебя неплохое зрение.

— Я говорила не правду. Зрение у меня просто ужасное.

Внимательно изучая ее, Клинт припомнил все случаи, когда она вот так же пристально смотрела на него. Однако он всегда считал, что она просто ловит каждое его слово. Значит, она глядела на него широко раскрытыми глазами только потому, что старалась увидеть его! Господи, до чего же он был слеп, иначе бы давным-давно все понял.

— А почему же ты не надевала очки, дорогая?

— Они разбились. Я всегда ношу их в кармане юбки, пока могу обходиться без них. Когда я упала в церкви, стекла разбились, а запасные очки остались дома.

— Нужно было все мне рассказать. Я бы съездил в город и привез тебе запасные очки, милая. Просто не верится, что столько времени ты почти ничего не видела. — Клинт вздохнул. — Как только я смогу вырваться… в субботу, наверное… мы привезем твои очки. Ты можешь подождать до субботы?

Подбородок у нее задрожал, а чудесные голубые глаза наполнились слезами;

— Ты не против?

— Не против чего?

— Чтобы я их носила… Даже если я буду в них настоящей уродиной? Тебе все равно?

Его словно ударили кулаком в солнечное сплетение.

Эту девушку, которую он так любил, кто-то страшно обидел. И тут не обошлось без мужчины.

— Речел, при всем своем желании ты не можешь стать уродиной..

— Могу, — всхлипнула она.

Клинт наклонился и слизнул языком слезинку с ее щеки:

— Даже в очках со стеклами толщиной в целый дюйм ты самая прекрасная девушка, которую я когда-либо видел, и я убью того негодяя, который тебя обидел. Кто он?

— Никто. Нас мало что связывало. Он уехал из города, когда я рассказала ему о своем плохом зрении.

Сбежал без меня.

Слово за словом Клинт вытянул из нее всю историю.

Кажется, Речел едва не совратил некий беспринципный мерзавец. Ей было тогда пятнадцать, всего на год больше, чем сейчас Молли. Этот человек, продавец Библии, узнав, что она плохо видит, тут же отказался от своего обещания жениться на ней. К счастью для Речел. Ибо такой человек использовал бы ее, а потом все равно бы бросил.

— Ничего удивительного, что ты накинулась на Мэта.

Ты мстила не только за Молли, но и за себя тоже. — Клинт погладил ее по спине. — Ах, Речел. Столько пролито слез! Больше не плачь, родная. Думаю, в очках ты будешь неотразима.

— Правда?

— Не сомневайся.

— Я не стану их носить. Только при необходимости.

Когда, например, готовлю. На самом деле я не такая уж неумеха, если вижу, что делаю.

Клинт ласково улыбнулся:

— Можешь носить их по своему желанию. Когда я на тебя смотрю, меня занимают совсем другие вещи, поэтому я вообще могу не заметить твои очки.

— Какие другие?

— Сейчас покажу. — Лучшего начала и не придумаешь. Клинт поцеловал ее в губы, шепча:

— О да, Речел.

Позволь, девочка, показать тебе, чем я буду занят.

Речел… Ее имя песней звучало в голове Клинта. Сняв рубашку, он расстелил ее на соломе, чтобы жена не поцарапалась.

Клинт всякое слышал о занятиях любовью, но сейчас это казалось ему священнодействием. В его объятиях Речел выглядела ангелом, мягким, теплым, превратившим в реальность все его давние мечты. Никогда еще не видел он такой красоты. Кожа цвета слоновой кости. Полная, совершенной формы грудь с розовыми сосками. Тонкая талия, будто созданная для его рук. Нежная округлость бедер. Длинные стройные ноги. Клинт исследовал каждый дюйм этого тела и убеждался, что, будь у него такая возможность, ничего бы в ней не изменил. Даже ее глаза…

Он ласкал ее бережно и нежно, упиваясь каждым мгновением, на секунду останавливаясь, чтобы удостовериться, что она не менее возбуждена, чем он сам. И Речел отдалась ему. Это было самое потрясающее соитие из всех, когда-либо пережитых Клинтом, и, судя по восторженным крикам жены, она испытывала то же самое.

Удовлетворение… Полное блаженство. Клинт обнял ее, мечтая никуда отсюда не уходить, а заниматься любовью снова и снова. Но ему предстояло вынуть солому из ее волос и вернуться с Речел в дом на празднование дня рождения. То есть отказаться от единственного подарка, которого он желал, и с нетерпением дожидаться, пока все лягут спать.

Зато какой праздник он себе тогда устроит! Клинт вздохнул, поцеловал Речел в висок, мысленно обещая, что всю ночь будет любить ее, и она встретит рассвет в его объятиях, изнемогая от восторга.