Сегодня вероятность развязывания ядерной войны действительно мала настолько, что ее обсуждение не заслуживает серьезного внимания. Однако массированное применение хотя бы 50 тысяч (!) крылатых ракет воздушного и морского базирования по военно-экономическим объектам в России будет равносильно нанесению обезоруживающего ядерно-ядерного удара. Но именно поэтому при наличии 300 ядерных зарядов в России, воздушно-космическая операция с применением крылатых ракет в таких масштабах представляется более чем нереальной. Уже на ранних стадиях войны это неизбежно приведет к неуправляемой эскалации военных действий с переходом к применению ядерного оружия. Мнение о том, что "новые военные технологии" обеспечат повышение порога ядерной безопасности и применения ядерных сил, в том числе оперативного назначения, в этих условиях представляется не совсем верным5.
      Представим себе невероятное: с учетом ТТХ вооружений и противодействия ВС России из 50 тысяч КРМБ, примененных в ходе воздушно-космической операции, четверть достигнет целей. Это конечно не 1000 "томагавков" для Югославии, но и Россия не СРЮ.
      Предположим, что в результате "преднамеренных ошибок", в соответствии с целями войны 30% КР и УБ с массой боевого заряда 250-500 кг будет подорвано в административно-хозяйственных густонаселенных и промышленных центрах, а остальные будут применены по войскам, силам флота и по другим военным объектам.
      Не вдаваясь в подробности виртуального замысла операции и структуры возможных потерь, можно предположить, что в этом случае будет поражено от 4 до 12 тысяч объектов экономики, военной инфраструктуры, системы управления и войск. При этом безвозвратные потери мирного населения при "средней эффективности" одного боеприпаса составят до 100 человек убитыми и более 300 ранеными. (Вспомним последние терракты в Москве и Волгодонске) Всего это потери 1,5-1,6 миллиона человек. В войсках потери могут оказаться 600-700 тысяч человек, и до 20-30 тысяч единиц тяжелого вооружения. Можно предположить, что массовое применение обычных боеприпасов повысит потери еще на 20-25%, а если предположить невероятное - применение 100-150 тысяч "Томогавков"6 и управляемых лазерных бомб, то потери мирного населения могут увеличиться в 2-3 раза. Возможно, это и есть предел "стойкость населения" и мера жестокость правительства к своей армии при наличии ядерного оружия.
      Допустим, что в странах Западной Европы и США чувствительность населения к потерям значительно выше, чем России. Но с учетом преобладания ударов по объектам экономики и "побочного террористического эффекта", 5-8 миллионов убитых и раненных, временной потери 25-30% экономического потенциала и снижения боеспособности Армии на 70% потребуется принятия решений о нанесении ответного удара ЯО уже на начальной стадии войны. И, конечно, не ожидая катастрофических последствий и "критических потерь",7. которые являются главной причиной дестабилизации обстановки в воюющих странах
      Действительно, параметры операции на Балканах сегодня весьма неоднозначно оцениваются аналитиками НАТО, СРЮ и тем более России. Но именно это дает основания сделать вывод о том, что даже при наличии экономических возможностей накачка вооруженных сил США дорогостоящим высокоточным оружием представляется таким же тупиком, как и гонка вооружений в прошлом для СССР.
      Однако, при наличие ядерного оружия в двадцати странах мира, мысль о хирургически точных ударах высокоточным оружием, как о преимуществе США, может оказаться не более чем блефом и вредным для определения реальной стратегии России заблуждением. То, что в США делают ставку на сохранение преимуществ в сфере информационных технологий, позволяет вполне определенно сомневаться в возможности применения Западом грубой военной силы, вооружений четвертого и даже пятого поколения, как главного средства достижения победы в Европе.
      На Востоке ситуация будет не менее сложной, но по иным причинам. Если отбросить в сторону вполне возможную "добровольную ликвидацию российского военного присутствия" от Забайкалья до мыса Дежнева, то попытки удержать регион в орбите российского влияния силой представляются бесперспективными и, более того, обреченными на неудачу в силу несопоставимости ресурсов современной России и КНР, а возможно Японии при поддержке США.
      Иллюстрировать ситуацию на Дальнем Востоке расчетом потерь при десятикратном превосходстве противника на стратегическом уровне (при равном качестве обычного вооружения) просто не имеет смысла. Напрашивается мысль о необходимости прямого повышения ресурса на ДВ на основе новой стратегии применения ОТЯС, СЯС и группировки сил общего назначения.
      Ситуация в Центрально-Азиатском регионе при наличии трудно доступной "буферной зоны", естественно прикрывающей "мягкое подбрюшье" России, представляется не столь угрожающей8. Но это не означает, что нашими вероятными противниками и их союзниками Сибирское направление рассматривается как бесперспективное. Пример того идея "защиты в России (!) американских интересов военной силой для отражения атаки с Юга, в отсутствии дееспособной и управляемой "союзнической силы" на территории Сибири". Эта мысль уже была заложена в замысел учений сил быстрого реагирования США, проведенных на Аляске летом 2000 года.
      Не смотря на видимую стабильность международной обстановки, для России как и в годы второй мировой войны представляет опасность перспектива войны на два фронта, что предполагает формирование совершенно новой оборонительной идеологии России в XXI столетииiii.
      Можно сколько угодно говорить о партнерстве ради мира, о необходимости обеспечения экономической безопасности за счет снижения расходов на Армию и Флот, но парадокс военно-стратегической ситуации заключается в том, что в ближайшем будущем потребуется содержать две стратегические группировки ВС РФ для ведения операций совершенно разного характера. Создать их на пространстве от Чукотки до Калининграда при современном ресурсе и качестве ВВТ заблаговременно почти невозможно, а содержать в мирное время просто немыслимо. Более того, при растянутых на 9000 км коммуникациях на "пустом месте" даже с учетом маневра по внутренним операционным направлениям своевременно развернуть стратегические группировки сил общего назначения будет почти невозможно.
      Таким образом, на Европейском ТВ необходимо ориентироваться на содержание стратегической группировки для отражения массированных ударов в рамках проведения воздушно-космической операции мощной группировкой НАТО. На Востоке, как минимум следует ориентироваться на содержание группировки разнородных сил, готовой к ведению сдерживающих действий ограниченными средствами с применением тактического ядерного оружия против многократно превосходящего противника.
      Возможно, что приоритеты и характер операций, содержание и цели боевых действий по месту проведения (на Востоке и на Западе) могут поменяться на прямо противоположные. При этом в мирное время потребуется создание стратегических резервов СОН, в том числе для выполнения задач прикрытия на центрально-Азиатском стратегическом направлении в мирное время.
      Очевидно, что в любом случае для осуществления реалистической оборонной стратегии ядерная составляющая ВС РФ до 2025-2030 года будет иметь решающее значение. И не только как фактор сдерживания агрессии, но и как возможность ее безусловного пресечения на приемлемых или даже выгодных для России условиях при минимуме затрат.
      Для решения проблем безъядерной войны в любом из вариантов необходимо в ближайшие 10-15 лет сохранить боевой потенциал сил общего назначения на достаточном уровне за счет разумной модернизации существующих вооружений. Тем более это необходимо при условии сокращения численности тяжелых вооружений общего назначения в 3-4 раза. Но для сохранения приемлемого соотношения к 2025 году потребуется повысить боевой потенциал СОН как минимум в 10 раза. Рассчитывать на это можно только при условии планомерной поставки в войска качественно иных вооружений, чем известные ныне средства вооруженной борьбы конца ХХ, начала XXI столетия.
      В этом состоит дилемма выбора приоритетов в развитии видов ВС РФ.
      Но возможен ли какой либо разумный выбор при достигнутом ныне уровне боеготовности ВС и при современном состоянии оборонно-промышленного комплекса?
      Некоторые особенности войн для России в первой четверти XXI столетия
      Нельзя не учитывать то, что вполне вероятно развитие событий в худшем варианте и проявление прямой военной угрозы развязыванием на территории России двух-трех военных конфликтов. Они могут быть связанны общей логикой гражданской войны9, в том числе инициированной извне. В такой войне применение ядерного оружия для достижения военных целей будет просто "немыслимым и аморальным", а военные действия приобретут черты "специальной операции" и будут носить характер затяжной "войны малой интенсивности". По напряжению экономики, временному и пространственному размаху, по масштабам и характеру применения СОН такая война будет для России вполне сравнима с "региональной обычной войной".
      Цели войны и мотивы участия в ней будут немедленно обоснованы, а соображения о благоразумии будут отброшены, так же как планы ведения "малых войн" роботизированными малочисленными армиями, хирургические удары" миротворческие действия и "гуманитарные" операций в духе американских технически продвинутых кинобоевиков.
      Следует заметить, что террористический характер "наступательных действий", предпринятых коалицией стран в 1991 и НАТО в 1999 году, как и "стратегия победоносной войны" при эффективном и решительном отпоре со стороны объекта агрессии (например, России) может не оправдать оптимистических ожиданий Запада. Тем более, если в основе осуществления реальной военной стратегии России вплоть до середины 21 столетия останется принцип ядерного сдерживания и явно выраженное намерение применить ЯО в чрезвычайных для РФ ситуациях первыми.
      Можно согласиться с тем, что существует тенденция "профессионализации армии". Но при этом и следует добавить, что для России представляется опасным неизбежное падение боевого потенциала СОН и резкое сужение мобилизационной базы до 25-30% от современного (потребного) уровня по каждому из показателей определяющих возможности ВС. Например, удельный ресурс личного состава на единицу основного вооружения "профессиональных" ВС в 5-6 раз превышает нормативы принятые в Российской армии сегодня, а следовательно при одинаковой численности состав ВВТ и потенциал по вооружению будут снижены не менее чем в 3-4 раза. Тем не менее, нельзя отвергать профессионализацию ВС, а следовательно необходимо готовить их к развертыванию массовой и по возможности современной армии военного времени. Принципы стратегического развертывания группировок, как и заблаговременная мобилизационная подготовка ВС к войне должны остаться в силе. Именно это существенным образом может повлиять на характер войн в первой четверти 21 столетия
      Это не значит, что нужно превратит страну в "военный лагерь".
      Последние 15-20 лет показали, что применение "новых средств и новых военных технологий" в современных условиях по существу нивелировало математически обоснованное полстолетия назад и хорошо известное специалистам в области ядерной стратегии понятие - "уровень критических потерь". Отчасти это произошло ужесточением войны, применением военной силы против населения и стратегии достижения целей прямым террором.
      Нет сомнения в том, что террор против населения и есть основа "тонких военно-политических технологий будущего". К их реализации страны НАТО "будут полностью готовы к 2010 году". Но для этого НАТО не нужно 200 тысяч КРМБ (именно такое количество прогнозирует В. Слипченко). Вследствие недостаточных данных, анализ характера "будущих войн шестого поколения" на основе формальных (математических) критериев для их оценки пока представляется не вполне корректным. Тем более было бы неверным делать поспешные выводы о характере войны на основе дозированного применения ВТО против Ирака и Югославии или опыта проведения контр террористической операции в России. И это, не смотря на то, что "только 300 КР все решили в войне против Ирака", а корпусная операция в ЧР представляется сегодня как способ решения проблемы на Кавказе и явление вселенского масштаба.
      Сегодня для принятия безошибочных решений представляется важным выстроить прежде всего общую "идеологию контрвойны для России" на основе логических критериев и здравого смысла. Именно общие подходы здесь более всего уместны (примером, такого рода общих, но крайне необходимых подходов могут быть приведенные ниже статьи А. Бобракова и В. Курсаковаiv). Но они не имеют прямой связи с ортодоксальной военной наукой, которая в принципе все давно разложила по статьям "Основ" и уставов. Поэтому исследователи погрязли в самокопании, мучаются терминологической тарабарщиной и естественно страдают научным бесплодием.
      Выскажу кощунственную для корифеев военной науки мысль: как это ни странно применение термина "идеология войны" в рамках общих рассуждений для принятия решений не только допустимо, но и оправдано практикой стратегического планирования и десятилетием бесплодных попыток найти методологическую базу реформ ВС России.
      Можно было бы привести весьма показательные в этом смысле примеры, хотя бы туманные изыскания профессора Академии военных наук В. Милованова10 и соображения официальных лиц, в изобилии появившиеся в НВО.
      Нет сомнения в том, что характер войны будущего будет определяться состоянием современного "российского общества", НАЛИЧИЕМ ИЛИ ОТСУТСТВИЕМ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОБОРОННОЙ ИДЕОЛОГИИ, верного понимания военно-политической элитой как минимум старых истин (одна из них девиз НВО) и задач Армии11.
      С точки зрения исследования характера будущей войны, для России имеет существенное значение общий замысел стратегической обороны, подчиненный политической цели обеспечить мир. Не меньшее значение имеет народная идеология, и как бы отходит на второй план экономические соображения. Но эти соображения более чем уместны, если мы, ныне живущие, твердо намерены обеспечить безопасные условия обитания последующим поколениям единого народа на территории суверенной России.
      Отступление первое.
      О роли Генерального штаба в формировании стратегии и замысла войны. По мнению одного из публикаторов Лиддела Гарта С. Переслегина "содержанием мировой войны 1890-1914 гг. стал переход от индустриальной к информационной страте европейской цивилизации. Одним из элементов этой новой информационной линии войны была разработка германским Генеральным штабом и английским Адмиралтейством планов (замыслов) будущей войны".
      Нельзя не согласиться также и с тем, что события 1914 - 1918 гг. следует рассматривать как результат столкновения двух тщательно разработанных непрямых стратегических планов, связанных с именами Альфреда фон Шлиффена, начальника германского Генерального штаба, и Джона Фишера, первого лорда Адмиралтейства. (Русский и австро-венгерский планы войны были инициированы логикой Фишера и Шлиффена и не могут считаться самостоятельными. Французский "План No17" не заслуживает в сущности даже критики. Недостатки, отмеченные Лиддел-Гартом, значения не имели: "План No17" был не более чем набором благих пожеланий, и выполнять его никто не собирался. Впрочем, трудно предложить что-либо осмысленное относительно Франции: идеологические соображения заставляли ее отказаться от оборонительной стратегии, а "расширенный лагерь Меца", на который опирались в своем развертывании германские армии, обрекал на неудачу любую наступательную стратегию".)
      План Шлиффена целиком опирался на приоритет "континентальной стратегии":
      1. В сложившихся политических условиях война с Францией должна стать войной на два фронта.
      2. Единственная возможность выиграть такую войну - это разгромить войска противников по частям, что можно сделать, воспользовавшись преимуществом стратегии внутренних операционных линий.
      3. Быстрая победа над русской армией невозможна. Следовательно, первый удар должен быть нанесен на Западе.
      4. Французская армия должна быть полностью разгромлена до полного развертывания сил русских. Это может быть осуществлено только в рамках операции на окружение.
      5. Ввиду нехватки сил маневр должен быть асимметричным.
      6. Французская линия крепостей не может быть быстро прорвана и, последовательно, должна быть обойдена.
      7. Такой обход можно провести только через нейтральную территорию Бельгии или Швейцарии. По условиям местности второй вариант неприемлем.
      8. От русского фронта требуется сохранить целостность в течение 10-12 недель, что может быть достигнуто только наступательными действиями.
      План Шлиффена подразумевал нарушение нейтралитета Бельгии и, как следствие, вступление в войну Великобритании, крайне негативную позицию США и иных нейтральных стран. К вооруженным силам противников Германии добавлялись шесть бельгийских дивизий и три крепостных района - Льеж, Намюр, Антверпен. "Сдавались" противнику Восточная Пруссия, Галиция, Эльзас с Лотарингией, Рейнская область. Однако "выигрыш темпа" в Бельгии трансформировался в реальные оперативные выгоды:
      1. Шесть бельгийских дивизий попадали под удар 35-40 немецких и должны быть разгромлены. "Правое крыло" получало возможность пользоваться богатой дорожной сетью Бельгии и Фландрии.
      2. В течение 10-12 дней движение армий правого крыла должно было осуществляться в оперативном "вакууме".
      3. В этих условиях контрманевр противника, на стратегическом фланге которого развертывались три армии, неизбежно запаздывал, что должно было привести к беспорядочному отступлению на юг и юго-восток, при этом французская столица захватывалась без боя.
      4. Итогом наступательного марш-маневра немецких армий должно было стать решающее сражение юго-восточнее Парижа. Это "сражение с перевернутым фронтом", начатое немцами в идеальной психологической и стратегической обстановке, должно было привести к разгрому союзных армий.
      План Шлиффена был направлен прежде всего на подрыв психологической устойчивости противника и уже поэтому должен быть назван непрямым. Шлиффен исходил, конечно, из идей Клаузевица о желательности быстрой победы в генеральном сражении. Наступление, будучи непрямым стратегически, предусматривало прямые встречные бои в Бельгии и на франко-бельгийской границе, и здесь Шлиффен в гораздо большей степени, чем на Восточном фронте, полагался на превосходство в силах, на формальную мощь, на последовательное использование явного преимущества Германии в уровне штабной работы.
      Джон Фишер, адепт "морской стратегии", начинал планирование там, где Шиффен его заканчивал:
      1. Развитие политической обстановки с неизбежностью приведет Великобританию к войне с Германией.
      2. Эта война начнется с разгрома Франции и оккупации ее территории. (Здесь интересы Фишера и Шлиффена сходятся. Шлиффену нужен разгром Франции, чтобы получить шансы в дальнейшей борьбе против всего мира. Фишера поражение Франции устраивает с точки зрения долговременных интересов Британской империи.)
      3. Последнее обстоятельство благоприятно для Великобритании, поскольку дает возможность вернуться к прежней роли мирового лидера.
      4. Для этого необходимо разбить Германию и восстановить Францию силами Британской империи и зависимых от нее стран.
      5. Таким образом, речь идет о последовательном использовании господства на море для полного разгрома противника, неоспоримо доминирующего на континенте.
      6. Уничтожение экономической и военной мощи Германии должно быть произведено таким образом, чтобы косвенно нанести урон Соединенным Штатам Америки и вынудить их согласиться с ролью младшего партнера (уровня Японии).
      7. Таким образом, на суше Великобритания обязана удержать русский фронт, на море - разгромить флот противника и обеспечить последовательную экономическую блокаду Германии.
      Эта блокада должна привести к коллапсу немецкой экономики и - по возможности - к ослаблению экономики американской. Потери русского "союзника" и длительность войны значения не имеют.
      Оба плана - и фишеровский, и шлиффеновский - неявно подразумевали, что страна вступает в войну при благоприятной политической обстановке. Если Великобритании было жизненно необходимо получить в союзники Россию, то для Шлиффена столь же необходимы были Австо-Венгрия в качестве надежного союзника и содействие Италии.
      Как "вторичный публикатор" оставляю за собой право комментировать соображения С. Переслегина и намеренно привожу обширный отрывок из сборника "Стратегия непрямых действий" не только как иллюстрацию сущности информационного противоборства, борьбы идей, в области большой и военной стратегии, но и для того чтобы показать значение ГШ, способного выдвинуть соответствующий целям политики замысел горячей войны.
      И здесь вполне уместен вопрос: способен ли современный ГШ РФ выдвинуть подобный план в ответ на "замыслы" США и НАТО, которые, как мы видим, существуют в настоящем и представляются более или менее реализуемыми для осуществления в будущих сражениях финальной части "мятеж - войны"?
      Для понимания современного состояния и соотношения политики и стратегии в качестве содержательной части в деятельности политического руководства и ГШ ВС, а так же реалистичности планов сторон стоит обратиться к истории большой войны 1939-1945 гг.
      Глава вторая. О связи политики и военной стратегии на примере советско-финской и Великой Отечественной войн СССР против Германии
      Думаю, что всем понятна никем в истории не опровергнутая лапидарная истина - "Хочешь мира, готовься к войне". Однако, кое что все же требует пояснений. Здесь уместно напомнить уже упомянутые малоизвестные истины - "агрессию порождает только слабость" и "жестокость - есть высшая форма гуманизма на войне". Сказано о Германии эпохи Бисмарка начальником германского генерального штаба Мольтке. Эти мысли дополнены Шлиффеном идей ведения молниеносной войны на два фронта, соображениями Гитлера о приобретении "жизненного пространства на востоке и немецкого превосходства во всех сферах, включая стратегию.
      Нет сомнения, что в основу предвоенной, германской военной стратегии были положены не только вечные римские истины, прусские идеи и соображения гитлеризма, но и приведенные выше, не лишенные глубокого смысла, сентенции немецкого фельдмаршала, который 25 лет верой и правдой служил Германии. Эти сентенции Мольтке, идеи Шлиффена и соображения Гитлера в полной мере были реализованы Германией применительно к Франции и Польше 30-х годов, к СССР в 1941 году, а если не быть предвзятым, то они, как основательно забытые истины имеют отношение к характеристике положения современной России.
      В то же время, не вызывает сомнения то, что в основе предвоенной советской военной стратегии и политики лежали не только идеи мировой революции, пролетарский интернационализм и опыт гражданской войны, но и "непонятые русские традиции ведения войны".
      Почему не удалось предотвратить войну?
      Одной из причин того, что война стала неотвратимой, на мой взгляд была вполне соответствующая политика по отношению к Германии и к ее союзникам по оси (антикоминтерновскому пакту) со стороны ее явных и потенциальных противников. Имею в виду предвоенные годы, и именно сложившееся состояние неотвратимости развязывания войны не только в силу временной слабости СССР, а в силу намеренно созданных мировым сообществом выгодных для Германии условий для развязывания агрессии на Восток, против СССР.
      Очевидно, что без оккупации Польши и в отсутствии "обеспеченных флангов" ударной группировки вермахта на центральном участке советско-германского фронта не могло бы состояться нападение Германии на Советский Союз летом 1941 года и даже в более поздние сроки.
      Если с Польшей все понятно - ее захват обеспечил Германии приближение и развертывание наступательных группировок Германии непосредственно к границам СССР, то в отношении "обеспечения флангов" необходимо вернуться несколько назад, и проследить динамику развития международных отношений СССР стран Северо-запада, Юга и Востока.
      Именно для обеспечения флангов в 1940 году Германией была оккупирована Норвегия, а в результате достигнутого соглашения с Финляндией на ее территории создана корпусная, а затем армейская группировка немецких войск в Лапландии, нацеленная на Мурманск. Следует напомнить, что нейтрализация прогерманских настроений ряда государств на южном фланге Западного театра войны, потребовала развертывания отдельной армии ПВО для прикрытия Бакинского района, в последующем развертывания Закавказского фронта против Турции и содержания в Иране оккупационного корпуса советских войск. На восточном театре - для сдерживания Японии и нейтрализации ее Квантунской армии потребовалось практически в течение всей войны с Германией содержать многочисленную группировку РККА.
      В среднем в течение Великой отечественной войны численность фланговых группировок РККА составляла: Закавказского Фронта (1941-1942 гг.) - 450-500 тыс. человек, в том числе иранский корпус 40-60 тыс.;
      21, 23 армий правого крыла Ленинградского фронта (1941-1944 гг. - 130-190 тыс.);
      Карельского фронта (1941-1944 гг.) - от 300 до 460 тыс. человек;
      На потенциально опасном Восточном театре войны практически всю войну содержалась группировка численностью от 550 до 180 тыс. человек.
      Итого, при численности действующей армии от 4,5 до 6 миллионов, группировки на второстепенных участках советско-германского фронта и на потенциальных ТВД достигали общей численности 700-900 тысяч человек, а в отдельные периоды войны и достигали и большей численности. В составе этих группировок насчитывалось от 30 до 45 общевойсковых дивизий, а их содержание требовало отвлечения значительных материальных ресурсов и сил, которые были необходимы для отражения германской агрессии на главном, Западном направлении.
      Приведу данные по Северо-западу: численность Карельского фронта в среднем за весь период войны составляла 300 тыс., а при проведении наступательных операций в 1944 году доходила до 400 тыс. человек. Против финских и немецких войск в разные периоды войны на фронте в 1300 км было задействовано от 20 до 30 дивизий, объединенных в пять армий. За четыре года войны союз Финляндии и Германии стоил для СССР значительных потерь - 350 тыс. убитыми в боях и в три раза больше ранеными. Вместе с умершими в блокированном Ленинграде (более 600 тыс. человек и порядка 26-30 тысяч погибших из числа мирного населения в Карелии) общие потери СССР на северо-западе составили около 2 миллионов человек, в том числе: около миллиона убитыми.
      Поддержание группировки РККА на Северо-западе в боеспособном состоянии требовало содержания в тылу общего резерва численностью до 900 тыс. в готовности к призыву и пополнению войск.
      Таким образом, союз Германии и Финляндии оказался одним из условий для развязывания войны против СССР, а прямое участие Финляндии в агрессии на северо-западе (так же как участие в войне Румынии, Италии, Венгрии) позволило Германии успешно вести наступательные операции на главных направлениях Западного театра войны вплоть до 1942-1943 гг.
      Можно ли было вывести Финляндию из войны?
      Вопрос спорный, но без рассмотрения непростых русско-финских отношений, особенно в предшествующие Великой Отечественной войне годы и в первые дни после ее начала, не может быть дан более или менее правильный ответ. Напомню главное, изложенное выше с некоторыми существенными дополнениями.
      Имею в виду некоторые странности в отношениях СССР и Финляндии в преддверии большой войны. Не углубляясь в "историческую динамику" русско-финских отношений, можно отметить следующее: по существу стратегическая незавершенность "зимней войны" 1939-40 гг. не позволила вывести Финляндию из состояния ожидания выгод заключения союза с Германией при изменения стратегической ситуации в пользу Финляндии. Вполне определенно об этом говорилось в первом капитуляционном приказе Маннергейма от 13 марта 1940 г. Следует отметить, что не произошло оккупации советскими войсками, по крайней мере, южной и северной Финляндии в 1940 году, и не было нанесено превентивного удара по ее территории и войскам в июне 1941 года, когда вполне ясно обозначились финские замыслы по отторжению части территории России.
      Безусловно, в 1940 году в советских правительственных кругах присутствовали политические соображения, был расчет на благоразумие финских политиков и надежды на заключение прочного мира на взаимовыгодных условиях.
      Такая позиция советского руководства была принята за слабость и породила надежды на осуществление планов аннексии Карелии и части Мурманской области в новой стратегической ситуации 1941 года. О твердом намерении финнов добиваться исполнения своих геополитических планов после "зимней войны" свидетельствует ответ на запрос внешнеполитического ведомства США (адресованный МИД Финляндии) в октябре 1941 года по поводу ее участия в агрессии против СССР на стороне Германии.
      По существу вопроса финский МИД в ответной ноте США дал следующие разъяснения: "Финляндия стремится (в союзе с Германией - С. А.) обезвредить и занять наступательные позиции противника, лежащие далее границ 1939 года. Было бы настоятельно необходимо... предпринять такие меры уже в 1939 году во время первой фазы войны, если бы только ее (Финляндии, - С. А) силы были для этого достаточны". Это было сказано в то время, когда финские войска во взаимодействии с группой войск "Север" фактически блокировали Ленинград, стояли на рубеже р. Свирь, зап. берег Онежского озера, Медвежьегорск, Ухта, когда ими было полностью парализовано движение по Кировской железной дороге, когда финны были близки к овладению Беломорско-балтийским каналом от Повенца до Беломорска. Но то же было изложено в телеграмме посольствам Финляндии за рубежом в июне 1941 года (за несколько дней до начала агрессии против СССР). Перед этим были полтора года приготовлений и достижения договоренностей о мире не с СССР, а именно о союзе с Германией в расчете на оккупацию и последующее присоединение Карелии при изменении ситуации в целом на ТВ. (Об этом ясно дает понять, например, Кейтель, а также известно по документальным источникам датированным маем 1941 года)
      Как водится, планы агрессии на северо-западе связывались с созданием "Великой Финляндии от моря до моря". Интересно то, что ни Маннергейм в своих мемуарах, ни ведущие финские политики не упоминают о приведенной выше ноте с разъяснениями финской позиции в отношении СССР. Наверное, упоминания об этом не было из простых соображений "не будоражить финскую общественность" и сохранить стабильность (или ее видимость) в послевоенном мире".