И, далее развивая мысль, доказывал, что Америке грозит не социализм с его государственной дисциплиной, а именно коммунизм, где личная инициатива в рамках плана – станет жизненно необходимой. В Америке материальная база коммунизма уже есть – развитое производство, чего не было в России в 1917, а личная предприимчивость традиционна. И человек, который ради выпуска неходового товара – ракет, нелепых, когда все видят, что противник первым не кинет, а кто бы ни кинул, конец один – человек, который для поддержки убыточного производства грабит собственную казну, такой человек неминуемо ведет к революции. И притом, именно к коммунистической. И значит, работает в интересах Москвы.
      (* Рональд Рейган – президент США с 1981 по 1989 гг. – Прим. ред.)
      Книга стала мгновенно бестселлером и пошла нарасхват. Издательство расширило производство.
      Америка хотя и привыкла к теориям, начала смеяться, но при этом поеживалась. Потому что профессор Ферфлюхтешвайн не дремал и написал опровержение – сначала в прессе, а потом куда следует. И Плотоядного вызвали в комиссию.
      Но с ним оказалось все не так просто. Его спросили напрямик:
      -    Вы поддерживаете главные тезисы своей книги, как-то: первый – личная инициатива в пределах общей собственности есть коммунизм, и второй – в Америке социализма не будет потому, что она сразу проскочит в коммунизм, как запоздавшая.
      -    Конечно, – сказал он. – Но я не коммунист. Я член Клана. На него затопали.
      Когда же узнали, что Плотоядный действительно член Клана* и занимает должность «Заместителя Младшего Крокодила» – специалиста по смуглым душам, то смутились. А вдруг этот «Крокодил» действительно раскопал, что Киноартист – тайный коммунист? Мало ли? Береженого бог бережет. Ведь Киноартист так лихо грабит государственную казну… Почему это он такой ретивый?.. Почему… Ну, почему? С этого момента участь Киноартиста была предрешена. И «Гешефт-Махер-Компани» первая же отказалась его финансировать.
      (* Ку-Клукс-Клан – тайная расистская организация в США, выступающая против предоставления неграм гражданских прав. – Прим. ред.)
      А с другой стороны, и в книге Плотоядного было много сомнительного. Откуда он так знает про формации? Зачем ездил в Москву? Почему посещал сексуального гангстера
      Ралдугина? Чтобы есть фрутазоны? Что, у нас своих нет? А почему эклеры именно по-флотски? Сомнительно, очень сомнительно. И с этого момента участь Плотоядного тоже была предрешена – Клану даны были деньги – и у Плотоядного была отыскана негритянская кровь.
      Но поскольку все же, если один из них был прав, а другой не прав, то решили убрать обоих.
      И сколько разведка ни клялась, что оба они – и Киноартист, и Плотоядный – чисты, это уже дела не меняло. Паника не разбирает.
      Тем более что многие смуглые души стали еще громче петь псалмы и послали привет Плотоядному Брату. И дело перекатилось на национально-религиозную почву. И стало ясно, что без специалистов по душе народной и специалистов по высшим силам не обойтись.
      Прекрасная мысль? Прекрасная. Но слишком медлили. Бюрократы! Потому что тут в самый неподходящий момент была анонимно издана злопыхательская книжонка, где описывалась сегодняшняя ситуация под видом религиозного диспута между капуцином-католиком и раввином-сионистом пред лицом прекрасной принцессы-молодки. И примечательно, что когда ее спросили, кто прав, то красавица ответила примитивными стишками, которые доказывали только бездарность автора, некоего Гейне, и его дремучее невежество в эстетике. Поскольку в этих виршах не было – ни живого описания природы, ни метафор, ни пафоса, ни священного безумия поэзии, о чем знал еще Аристотель, специалист «по уже написанным трагедиям», а была только наглая ухмылка человека без корней и желание столкнуть две духовные ориентации в кровавом навете на обе религии. Но сколько ни бушевала эстетика и критика, ничего не поделаешь – ответ красавицы вошел в моду. А с модой кто может бороться? И трезвые люди, достойные, до этого момента надежные граждане, стали повторять ответ белогрудой глупенькой принцессы: Кто тут прав, кто виноват –Пусть другие то решают. Но раввин и капуцин Одинаково воняют*.
      * Г. Гейне. Романсеро. Кн. третья, стих. «Диспут». – Прим. ред.
      Времени нельзя терять было ни секунды. Сначала обратились к специалистам по душе народной. Немедленно была заказана пародия поэту-сатирику, и он выполнил ее блестяще. Он в остроумной форме бичевал литературную слабость, пошлость этих дурнопахнущих стишков и остроумно обыгрывал словечко «воняет». С большой рекламой была издана книжка пародий, и на первой странице – эта. Однако, хотя книжка пародий разошлась неплохо, принцессин куплет из моды не вышел, и его продолжали твердить и иногда даже петь.
      В довершение всего вышла рецензия, где задевали честь издательства. В частности, говорилось: книжка пародий издана небрежно, со множеством опечаток. Например, в аннотации вместо «поэт-сатирик» написано «поэт-сортирик». И так далее. Это уже было серьезно. Конкуренты не дремали.
      Решили разобраться, в чем причины малого эффекта пародии и большого – куплета. А поскольку наступила эпоха экстрасенсов, телепатов и ясновидцев, постановили запросить дух автора куплета через компьютер и спиритическое блюдце. Собрали совет директоров, и у них с духом произошел интересный разговор. Вопрос:
      -    В чем причина успеха куплета? Ответ:
      -    Я писал его с душой. Вопрос:
      -    Что такое душа? Дух ответил:
      -    Что такое душа, я не знаю, но ее отсутствие видно сразу. Посовещались. Задали вопрос:
      -    В чем в принципе суть пародии? Ответ:
      -    Умение написать длинно то, что у писателя написано короче. Тогда спросили:
      -    Чем отличается писатель-сатирик от пародиста? Дух ответил:
      -    Писатель-сатирик бичует язвы жизни, а пародист бичует писателя, потому что считает его язвой.
      И тогда, наконец, спросили напрямик:
      -    В чем идеологическая ошибка издательства, выпустившего книжку пародий? И получили ответ:
      -    В экономике. Примерно из восьми куплетов каждой пародии, смешной – один. Значит, выгодно было на сочинение остальных куплетов нанять еще семь проституток. Пародист подал жалобу о диффамации, доказывая, что блюдцу отвечал не дух автора, а клеветник.
      Провели расследование – кто толкал блюдце? Оказалось – сам глава издательства, выпустившего книжку пародий. Он владел телекинезом, но двигал не блюдце, а стол под ним. Враги пародиста были повсюду. Дилетантские блюдечки были отброшены. Решили обратиться к специалистам по высшим силам.
      Но тут, чтобы доказать нанимателям свою лояльность, глава державы объявил Крестовый поход против коммунизма и газопровода.
      Настроение в стране было злое, безнадежное, искали виновников. Хотя знали, кто виноват, но старались не думать. Поэтому боялись любого смеха. Когда утверждения расходятся с делом, то над утверждениями смеются.
      Любые ереси начинаются не тогда, когда атеист доказывает, что бога нет, а когда церковь становится жирная, но призывает к посту.
      Когда политик говорит: «Берегитесь! Вот придет время, когда вам будет еще хуже, чем при мне», – это плохая политика. Ему отвечают: «А ты сделай, чтоб такое время не пришло».
      Когда, несмотря на «научные предсказания» Апокалипсиса, Киноартист объявил
      Крестовый поход, то Папа объявил, что сам Апокалипсис необязателен.
      Потому что Папа был умнейший человек, а Киноартист только жаждал выйти с экрана в
      люди.
      Напоминаем, что в те времена народные массы за большие деньги и пикники с индейками избрали к власти Киноартиста.
      Отношения Киноартиста с церковью были сложные. С одной стороны, он успешно играл роль верующего в высшие силы, с другой стороны, он показывал, что он и сам специалист по этим силам. А церковь не любит специалистов со стороны. И не киноартистам толковать священные тайны жизни. Поскольку киноартисты хорошо действуют по написанному сценарию, а церковь общается с силами, которые сценарии пишут. Артисты хорошо изображают «я» в предлагаемых обстоятельствах, но обстоятельства создают не они, а народ и дети, про которых церковь знала, что они – глас божий. И пока киноартисты призывают ни одной коррупции не совершать без клятвы на Библии, все идет нормально. Но вот объявлять Крестовые походы есть право церкви, а не штатских звезд экрана. А то и в самом деле до Апокалипсиса допрыгаешься. И Папа Апокалипсис отменил. Он велел по церквам и симпозиумам выступить против Крестового похода. И тем сильно рассердил киноартистов. Но тут уж были затронуты совсем высшие силы, то есть была затронута «Гешефт-Махер-Компани».
      Пока фильмы о настоящих парнях из прерий, которые одним махом семерых побивахом, были рекламной мечтой, все шло гладко. И от покупателей билетов не было отбоя. Но как только киноартисты решили выйти с экрана в люди, то люди и заволновались – чей сценарий? Кто писал? Кто продюсер? И заказы на фильмы «Гешефт-Махер-Компани» стали течь тоненьким ручейком. Но доходы надо было сохранить, иначе… Даже страшно подумать, что было бы иначе.
      И тут, в самый неподходящий момент, когда только-только «Гешефт-Махер-Компани», чтоб сохранить личные доходы (или, по-актерски, – «башли»), вместо изъятия денег у паршивых иностранцев, стала патриотически грабить государственную казну, вторым изданием вышла книга политолога с плотоядной улыбкой, снова ставшая сенсацией и гомерическим бестселлером.
      И пошли дела. Надо было бороться со смехом. Решили все же начать с куплета. Перебрав все возможное, проникли обратно туда, откуда неосмотрительно отникли. К специалистам по высшим силам, то есть к церкви. Опыт ее разведки и интерпретации фактов исчислялись не годами, а тысячелетиями – она и сообразит.
      Сначала церковь заподозрила происки устаревшей религии. Нет-нет, а бывает, знаете ли. Но от этой идеи довольно быстро отказались.
      Один книжный червь разыскал в старых справочниках, что автор куплета жил и умер в XIX веке, носил фамилию Гейне, был иудей и, видимо, сионист, а пасквильный перевод сделан не с подлинника, а с русского перевода.
      Но глава сионизма гневно намекнул на кровавый навет, а также сообщил, что, по архивным данным, этот Гейне – предатель и выкрест и якшался с Марксом и, видимо, со Сталиным, как и Спиноза, которого изгнали как иудейские, так и христианские общества. Версия о сионизме отпала. Больше того, подняли архивные документы, и оказалось, что пресловутый Гейне принадлежал к секте, куда входил всякий сброд разных наций. В ней замечены были опустившиеся священники Рабле и Свифт, сидевший в тюрьме за растрату солдат Сервантес, богохульник и тунеядец Вольтер, похабник Стерн, создатель жалких подписей к картинкам Диккенс и куча русских – недоросль Фонвизин, плагиатчик Крылов, свихнувшийся губернатор Салтыков, изолгавшийся Хлестаков-Гоголь, пропойца и комиссар Гашек и шнырявшие по Америке Ильф, Петров и Бендер, из которых, по крайней мере, один еврей. И так далее, и так далее. Проглядели секту. По всему миру. Интернациональную.
      Консистория затребовала русский перевод Гейне. Тут выяснилось еще одно препаскудное обстоятельство. Сообразили, что судьей в теологическом споре была сделана ленивая и телесная красотка, что недвусмысленно намекало на то, что красота все рассудит и спасет мир, – опасная идея и мучительно знакомая.
      Опять подняли архивы. Да, точно. Красота спасет мир – написано у Достоевского. Опять идея русская. Москва, та самая, которая слезам не верит. Тут уж не до шуток. Доложили Папе. Папа сказал:
      -    Знаю. Но у Достоевского не сказано, что красота спасет мир хохотом.
      -    Но ведь секта интернациональная!
      -    Смех – природное явление, – вздохнув, сказал Папа и добавил: – Как и глупость. Дайте мне русский перевод.
      Папа был умнейший человек, и канцелярия многое ему прощала. Даже то, что он объявил во всех церквах, что Апокалипсис может быть отменен, хотя это подрывало коммерцию «Гешефт-Махер-Компани». Но хохот?!
      Русский перевод был доставлен Папе, который хорошо знал русский язык. И когда через некоторое время подошли к двери его опочивальни, то с ужасом услышали хохот. Папа смеялся.
      Это было невозможно, но было. Что он нашел смешного в бездарных виршах? Но оказалось, дело обстоит еще хуже. Подглядели в замочную скважину и совсем смутились душой. Папа читал не вирши, а предисловие к ним. Он громко повторял фразу солидного
      научного вступления – «Для нас любовь Гарри и Амелии является лишь крючком, на который нанизана его биография» – и почему-то хохотал.
      Весь порядок в мире держится на страхе и слезах. И закралась ужасная догадка – а вдруг он объявит, что Апокалипсис может быть отменен хохотом. Это было уже не смешно. В Папу выстрелили.
      И только тогда возмутились народные массы, которых, наконец, проняло. В кино стало смотреть нечего. А так как ценности, в защиту которых был объявлен Крестовый поход, показывали именно в кино, то ценностей не стало, кроме самой примитивной – жить хочется.
      А поскольку с увеличением личных «башлей» «компани» государственная казна стала почему-то быстро нищать, – то жить всем хотелось почему-то тем больше, чем у меньшего числа людей был на это шанс.
      И пошли демонстрации с выкриками. Это бывало не раз, и мало кого беспокоило из высших сил «компани» – можно послать ангелов и заткнуть рты. Но тут появилась еще одна непредвиденная сила. Но об этом в другой раз, дорогой дядя.
       17
      Дорогой дядя!
      Ну, наступило, стало быть, то главное, из-за чего мы сюда приехали в Тольятти. Дорогой дядя, за мир сражаются, если что-то ему грозит. А если б не грозило? Но разве мы для этого существуем тысячи лет – поэты, беспризорники Вселенной, а? Разве мы для того, чтоб затыкать дыры в латах или в штанах, мы, умеющие кричать даже шепотом и рассказывающие о людском единстве, рассказывая о себе?
      И на этой встрече книголюбов и поэтов Тольятти я не заметил ни одного робота и ни одного жреца. На этой встрече я видел сосредоточенные лица людей, не занимающихся ни изгнанием беса из тела, ни тягостными и недоуменными усилиями изгнать из души зверя, справедливо полагая, что об этом позаботилась эволюция.
      И в эту встречу мы не занимались само-пере-вос-питанием под чей-то не вполне ясный эталон и не рыдали от мифического первородного греха. Потому что никакого первородного греха нет, но есть гигантская разница между эталоном и идеалом. И потому сейчас просто и сосредоточенно жили той второй половиной реальной жизни, духовной, без которой и первая половина никнет.
      Загадка поэзии не в том – понятно ли с ходу, о чем в стихе рассказано, или надо догадываться. Все непонятное можно, конечно, дешифровать, и тогда брюсовские «фиолетовые руки на эмалевой стене», наделавшие столько шуму в начале века, оказываются нормальным описанием тени листьев на кафельной печке. Непонятность –это не загадка. Тогда любой рецепт в аптеку – загадка.
      Загадка в том, почему одни понятные слова душу восхищают, а другие понятные слова только теребят нервишки, а чаще всего – уши.
      Поэтому с переводами Пушкина такой конфуз. И Пушкин с ходу понятен, и Некрасов, а в переводах Некрасов выглядит выше Пушкина. Потому что в пушкинских переводах пропадает самая малость – Пушкин. И это вам докажет любой переводчик.
      А как на чужом языке показать, что простейшие слова из одной беспризорной песни – это не протокольное изложение обстоятельств, а высочайшая поэзия, когда и свои-то стесняются это признать, поэзия нижней паузы перехода, после выдоха, но перед вдохом.
      Ох умру я, умру я,
      Похоронят меня.
      И никто не узнает,
      Где могилка моя.
      И никто не узнает,
      И никто не придет.
      Только ранней весною
      Соловей пропоет…
      Как перевести на другой язык слова, которые на родном языке притрагиваются к молчанию!
      -    Что есть искусство? – вопрошал я себя, сколько себя помню. – Зачем оно?
      Много надо было пройти дорог, прежде чем понял, что искусство – это предчувствие. Встречи, любовь, страх, смерть, работа – все это жизнь. Иногда кажется, что искусство подсобно ей. Но и искусство – жизнь.
      Разве затем песня, чтобы рассказать о чем-нибудь? Нет. Рассказать можно и не в песне. Песня – чтобы петь. Потому что человек поющий – это человек иного качества, чем он сам же, но не поющий. Человек поющий делает бессмысленное дело. Нет для него смысла в сегодняшнем дне, пока говорят: пою, чтобы разогнать тоску и улучшить настроение –ничего не ясно. Если песня, чтобы улучшить настроение для цели остальной практической жизни, то почему нельзя это делать физзарядкой или таблетками? Смотрите – душевные болезни, безумие лечат медицинским путем. Неужели для такого пустякового дела, как настроение, тысячи лет сотни тысяч поэтов поют, оплакивают песню, умирают за песню. С чем сравнить коллективный подвиг поэтов? Не надо его ни с чем сравнивать. Потому что сравнить его не с чем.
      Во имя чего тысячи лет гибельны судьбы поэтов? Во имя Образа Человека, предчувствием которого живет коллективная душа поэтов. Во имя Образа того Человека, который будет подобен поэту в миг зарождения в нем песни и будет подобен любому человеку в такой же миг – миг восхищения.
      Поэзия – это хорошо. Плачет ли она или смеется – это хорошо. Никто не знает, почему это хорошо, но это хорошо. Может, она помогает родиться в человечьем мозгу органу, заведующему восхищением.
      Тогда поэты – это первенцы, это заброшенные дети будущего. Поэты – это беспризорники, потерявшие будущих родителей. Значит, и относиться к ним нужно как к беспризорникам. Все недостатки их и достоинства – отсюда. Надо относиться к ним так, как отнеслась к беспризорникам революция.
      Нельзя гнать их, иначе лучшие из них гибнут, а худшие ожесточаются. Надо любить их и помнить, что где-то в будущем у них был счастливый очаг, который они потеряли, и вот теперь греются у чужого огня. Надо сажать их за стол. Надо кормить их и гладить по нечесаным головам, и тогда они расскажут в ответ на ласку о том счастливом крае, где они стали поэтами и где люди не разговаривают даже, а поют. И научат гостеприимных языку песен. И тогда у кого-то родятся те мальчик и девочка, от которых пойдет племя счастливое.
      Еще в самом начале, когда я выступал и сказал, что проза – это тоже поэзия, но с более трудно уловимым ритмом, мне из зала прислали записку, которую я не мог прочесть, потому что очки забыл под штанами в своей необыкновенной сумке. И эту записку прочел вслух главный руководитель этой встречи – высокий худощавый человек со стремительным лицом. Я тогда еще не знал, кто он. В записке было написано: «Спасибо вам за то, что вы есть». Я бы хотел от всех нас послать такую же записку: «Спасибо вам за то, что вы есть». Но только я не знаю, кому.
       18
      Дорогой дядя!
      Считается, что нужны могучие силы, чтоб стали заметны последствия.
      Дорогой дядя, у меня знакомый погиб в горах, потому что чихнул, и лавина рванулась вниз. Когда лавина скопилась, годится любой звук. А когда не скопилась, чихай, не чихай ничего, кроме насморка, не добудешь.
      Вопрос о Крестовом походе встал ребром – начинать или нет. С одной стороны… с другой стороны…
      В общем, результаты обеих этих сторон никому не улыбались. А улыбаться как раз хотелось, и даже не улыбаться, а хохотать над всей этой наркоманской чушью, до которой докатились.
      Это надо же! Всерьез обсуждают, что будет, если ничего не будет?
      И тут вдруг стало известно, что профессор Ферфлюхтешвайн исчез. Нет, вы представляете? Ферфлюхтешвайн исчез, а наука осталась. Невероятно, но факт. Оказалось, что, несмотря на его исчезновение, наука не только не пострадала, но даже как бы проветрилась. И уже пошел слух, что в Академии смеются научным смехом.
      А ведь была полоса, когда казалось, что Ферфлюхтешвайн и наука – это одно и то же, а оказалось, нет, не одно и то же. Одно дело – «казалось», а другое дело – «оказалось».
      Жену профессора Ферфлюхтешвайна Гертруду разыскали в самом дорогом подвале. Она была невменяема и на все вопросы только повторяла фамилию мужа. «Ферфлюхтешвайн! – говорила она. – Ферфлюхтешвайн!» И лингвисты выяснили, что это означает «проклятая свинья».
      Но он исчез, предварительно сбрив усы. Никто ничего не мог понять. Однако на столе у него нашли пространную цитату из Б. Даннэма и томик Гейне в русском переводе с одиозным куплетом, обведенным губной помадой коричневатого оттенка, точно такой, какую употребляла жена бежавшего, Гертруда. И этой же помадой были подчеркнуты нужные места в цитате. Этого не могло быть, но было.
      Вот эта пресловутая цитата, которой погубила профессора его собственная жена. Цитируем:
      «В июле 1850 года барон Юлиус Джейкоб фон Хейнау, фельдцойгмейстер австрийской армии, по прозвищу Палач, был отозван из Венгрии из-за чрезмерного усердия, с каким он оправдывал это прозвище, расправляясь со сторонниками Кошута. В сентябре того же года он посетил пивоваренный завод «Баркли и К°» в Лондоне «в целях», как писала «Рейнолдс Виикли Ньюспейпер», «инспектирования предприятия». Он записал свое имя в книге для посетителей, и таким образом весть о его прибытии распространилась по всему заводу.
      В тот момент, когда барон проходил по одному из подвальных помещений, на его голову упал мешок соломы, брошенный меткой рукой, и он впервые почувствовал настроение британских рабочих. Мешок соломы был только началом. В барона начали бросать всем, что попадалось под руку. Когда же появились сами рабочие, барон и двое его спутников попытались спастись бегством. Но и на улице им пришлось не лучше: барона потащили по земле за усы, «чрезмерная длина которых, – рассказывает газета, – давала достаточно к тому возможностей».
      Цитата из книги американского философа Берроуза Даннэма, который добавляет: «Что хорошо для рабочего класса – хорошо для всей страны» – такова квинтэссенция социальной этики нашего века. Профессор сбрил усы и исчез.
      Удар, нанесенный профессору женой, был неотразим. Но в действительности никто ничего не понял. Почему? Ведь он же для нее делал все. Он всю жизнь старался так ее одевать, чтоб хотелось ее раздевать.
      Но, видно, и до Гертруды дошло, что с таким мужем можно допрыгаться и до Апокалипсиса.
      Далее, в юридическом журнале «О тэмпора, о морэс!» появилась статья под названием «Новое о старом», в которой журналист, скрывшийся под псевдонимом Фрутазон-второй, писал: «Характерно, что книги Гейне, подсунутые профессору Ферфлюхтешвайну, были подарены Гертруде ее старой подругой, которая побывала в Москве, увлеклась буддизмом и уехала на Дальний Восток – нелепая старуха.
      Но самое интересное, что все это зловещее собрание сочинений, все пять томов в издании Солдатенкова, в свою очередь, были подарены этой свихнувшейся старухе некой
      Кристаловной, гражданкой Подмосковья, психически шаткой особой, брошенной своим мужем, замечательным ученым, известным в узких кругах своими новаторскими трудами в области круговорота веществ.
      То есть налицо явное безумие. Три старые психопатки подстроили все это дело. Как может мир зависеть от потомков той, из-за которой возникли все несчастия нашего мира?» Конец цитаты намекает на праматерь Еву.
      Выяснилось, что под псевдонимом Фрутазон-второй скрывался главный жрец-юрисконсульт «Гешефт-Махер-энд Гешефт-фюрер-компани».
      Это было кошмарное обвинение, которое уводило к началу начал. И опять все запуталось неумолимо. А ведь так все было складно и хорошо – рука Москвы. Потом появилась версия, что это не то рука, не то голова Генриха Гейне, давнего выкреста. И вот теперь намеки на руку праматери Евы. Однако если причиной всему она, тогда опять неясно, почему именно рука, а не нога? Ведь, как всем известно достоверно, у нее были и другие не менее интересные фрагменты.
      Америка держалась легкомысленно. Она смеялась над собой, потому что столько лет терпела эту ферфлюхте-свинско-жреческую экономику, которая при всей соблазнительности принципа спроса, для поддержки дефицита всегда и непременно приводила к войне. А это в нынешних условиях, сами понимаете!.. В разгар этих событий повар-турист круизного лайнера и передал мне письмо от Кристаловны. Она писала: «Бывшего мужа стали мучить непонятные кошмары. Ему каждую ночь снился неизвестный мужчина с бутылочными глазами, который, щелкая подтяжками, назывался Громобоевым и наводил на бывшего мужа невероятный сон: будто Сапожников собирается добывать золото из морской воды. А как все давно знают, там его неисчерпаемое количество. Но затраты на его добычу превышают цену добытого золота. Однако даровой двигатель Сапожникова этот вопрос снимал. Но, мало того, Сапожников будто бы собирается подарить эту идею государству».
      Бывший муж пришел к Кристаловне в диком состоянии, умолял простить и открыл тайну золотых стен. Он промаялся несколько дней. Ему мерещилось, что правительство опубликовало этот способ, и что началась гонка качания золота, и всей экономике, основанной на валюте, грозил полный крах. Что начиналась экономика обеспечения продуктами и работой. И мульти-пульти должны были перейти на твердые авансы и премии за конечный продукт. На бездельников и коррупционеров надвигалась катастрофа. Что возникали бунты мафии. Но их уже никто не покрывал за деньги. Что тайны лопнули. Дефицит тоже. Что ничего нельзя было скопить и пустить в оборот. Что гигантские поставки велись только в кредит и обеспечивались учетом по конечному результату. И что наступал окончательный крах денег…
      Эти кошмары мучили бывшего мужа Кристаловны целую неделю. Потом, однажды утром, он вышел из дверей ее дачи. Зная своего бывшего мужа, Кристаловна не спускала с него глаз. Он вошел в дачный нужник и не вышел оттуда.
      Когда Кристаловна стала стучать – никто не откликнулся. Она толкнула – дверь наглухо заперта изнутри. Кристаловна пыталась взломать, но силы были уже не те. Предполагая, что он утек через вентиляционное окошко, она кинулась домой и обнаружила пропажу дарственной на дачу.
      Она заявила о стенах и о пропаже дарственной и мужа. «Его ищут, но он исчез. Как быть? – писала Кристаловна. – Неужели все пропало?»
      Я немедленно телеграфировал: «Ерунда. Пусть ищут там же».
      А тем временем в психоаналитических кругах Америки возникла дискуссия,
      стремительная, как рукопашная в бане. Почему именно три безумные старухи? Молодые – было бы понятно – им жить и жить. Но какое дело бездетным старухам до Конца света? В этом даже была какая-то патология, или экзистенция, если хотите. Или так у старух сублимировалась подсознательная тяги к мировому господству? Сложности, сложности…
      Запросили меня, как всемирно известного специалиста по «уголкам», оказавшегося под рукой. Я дал заключение, что «уголок» вовсе не в экзистенции. А в том, что за долгую жизнь, потраченную на аборты, можно было успеть полюбить детей. Дело с Крестовым походом, такое простое и ясное вначале, теперь стало запутываться и приобретать какую-то нереальную окраску.
      А действительно, как быть? Этот вопрос задал один сенатор, кажется, из оппозиции, из ее консервативного крыла. Разослали вопросы всему свету – как быть? На заседании Главного Заседания вопрос об Апокалипсисе должен стоять ребром – Да? Да. Нет? Нет. Как ни странно, ответ пришел из Японии. Он гласил:
      -    Решайте вопрос, как в нашем парламенте.
      Сначала не поняли. Потом вспомнили. Скинулись. Кто-то кому-то дал денег.
      В японском парламенте противники бьют друг друга по рылам. Кстати, телеграмма из Японии – не фальшивка ли?
      Заподозрили директора одного частного издательства, которое оконфузилось с Гейне. Но оказалось, что он застрелился, после того как доказали, что он двигал столиком, а не блюдцем, и вопрос о фальшивке остался открытым.
      Решили было изгнать из страны всех бывших эмигрантов до седьмого колена. Но компьютер сообщил, что тогда останутся одни индейцы, которые давно этого хотят. Враги решительно были всюду.
      Сначала их было узнать легко – они смеялись. Но когда засмеялись ангелы, стало не до шуток.
      Потом выяснилось – телеграмму прислала старая американская дама, перешедшая в синтоизм и натурализовавшаяся в Японии.
      Дама оказалась та самая, одна из трех. Выяснилось и ее имя – Мойра. Но так звали трех богинь судьбы. Три старухи. Задумаешься тут.
      На заседании Главного Заседания представитель оппозиции дал в рыло представителю правящих. Возникла общая потасовка. Нервы у всех были на пределе. У экранов телевизоров держали пари – кто кого. Вся страна хохотала. Ставки были такие, что выигравшие рванули на Гавайи покупать виллы под пальмами.
      Вот бы все войны кончались разбитыми носами заинтересованных лиц. Но прошлое не переделаешь. Однако на этом Апокалипсис и кончился.
      Главный Крестопоходец сам в поход не хотел. Он хотел вдохновлять. Главного Крестопоходца вывели через задние двери. Он было собрался вскочить на лошадь и промчаться по улицам города, сея панику. Но лошади не нашлось. Ему предложили велосипед. Никто этого ковбоя никогда на велосипеде не видел, и ему не пришлось переодеваться в платье сестры милосердия, как это было однажды с лидером Временного правительства времен буржуазной революции в России.
      На окраине заводы очень страшно молчали, предвещая в Америке социализм и фрутазоны Ралдугина. Но он терпеть их не мог и уже подумывал о коммунизме, где инициативным людям – лафа.
      Он приехал в свою виллу и долго думал. Потом поставил стол с алфавитом и положил блюдце вверх дном.
      Вот его интервью с духом. Вопросы писать не буду – они понятны из ответов. Ответ:
      -    Кто в Америке грабит собственную казну, приближает не социализм, а коммунизм. Через социализм перескочат с разбегу.
      Ответ:
      -    Гражданской войны и интервенции не будет. Америка – не Россия. Никто в помощь тебе войск из Европы не пошлет.
      Ответ:
      -    База социализма в Америке есть – мощная промышленность. Ее сделают общей.
      Ответ:
      -    Война невозможна – ядерный потолок. Борясь с коммунизмом, ты его приближаешь. Фактически, ты – ставленник Москвы.
      Он зажал уши. Но никто ведь не произнес ни слова. Блюдечко скакало само. Дух работал вовсю и выявлял письменно собственные мысли лидера. Но зато в ликующей панике он обнаружил, что способен на телекинез. Ах, это ведь огромные деньги! Можно работать в лучших мюзик-холлах. Шикарный номер без кинотрюков. Никакой липы. Интересно, а бутылки передвигаются? Полные, конечно. Он стал успокаиваться и взглядом прикатил из дальнего угла бутылку. По ковру она двигалась с трудом, но достаточно быстро.