Рокировка Сталина. СССР-41 в XXI веке

И как всегда, не обмануло. Не успел командир роты вернуться, как Ганса вызвали к подъехавшей машине, из которой вышел не кто иной, как начальник штаба дивизии – штандартенфюрер Хайнц Ламмердинг. Незапланированное присутствие начальства, как известно, в подавляющем большинстве случаев является предвестником неприятных известий. Вдобавок на лице начальника штаба было нарисовано такое неудовольствие, что сердце Ганса екнуло. Вскинув руку в приветствии, Нойнер бодро отрапортовал о том, что за истекшее время в роте никаких происшествий не произошло, личный состав отдыхает. Ламмердинг, выслушав стандартную скороговорку рапорта, спокойно кивнул, словно сдерживая свое плохое настроение, и уточнил, где находится командир роты. Узнав, что в штабе полка, он слегка поморщился, после чего приказал поднять роту по тревоге, погрузить в автомобили стоящей неподалеку колонны и вместе с приданным взводом штурмовых орудий выдвинуться назад к Инстербургу[8] и далее на Ангербург[9].

– Поступили сведения о наличии в этом районе польских вооруженных бандитов, возможно, даже о восстании. Разберитесь и установите, что происходит. Заодно узнайте, что произошло с нашей колонной снабжения. Она должна была пройти тот район, но не появилась до сих пор. Приказ ясен?

– Так точно.

Через десяток минут Ганс вместе со старшим унтер-офицером роты, гауптшарфюрером Куно Клинсманном, уже вовсю подгоняли солдат, набивавшихся в кузова «Мерседесов».

Еще час – и перед изумленными глазами эсэсовцев появилась натуральная польская граница, со зданием, увенчанным белой польской «курицей».

– Когда они только успели? – удивленно заметил Нойнер, выбираясь из кабины. Обернувшись к кузову, он громко скомандовал:

– К бою!..

А к вечеру Ганс вместе с командиром батареи штугов оберштурмфюрером Хорстом Крагом и подъехавшим Кнохляйном уже осматривали поле побоища. Солдаты деловито строили в колонну собранных по ярам и буеракам пленных. Выглядели поляки неважно, повинуясь отрывистым командам конвоиров, словно автоматы, они смотрели вокруг обезумевшими глазами, но на ногах стояли более-менее твердо – всех, кто был серьезно ранен и не мог идти, добивали на месте, чтобы не возиться.

Фриц подвел общий итог наблюдениям:

– М-да, неплохо мы поработали.

– Еще бы, два боекомплекта расстрелять, да еще и по ограниченному пространству…

– Кому как, моим штугам и одного за глаза хватило.

– Ага, зато вовремя. Фриц, видал те керогазы, что штуги на въезде в поселок подбили?

– Видал, правда, так и не понял, что это за катафалки бронированные.

Ганс с Хорстом весело засмеялись. Они успели осмотреть поле боя и уже выяснили, что это за «звери».

– Не ты один! Пошли, посмотрим вблизи, тогда будет наглядней…

Троица офицеров развернулась и вскоре выбралась к въезду в деревню, где и стояли, жидко дымя, три упомянутых автомобиля, странных, но, несомненно, военного назначения. Вернее, стояли только два из них, так как третий буквально развалился на части, превратившись в бесформенную груду железа, отдаленно напоминающую сложившийся карточный домик.

– Бронеавтомобили, – разочарованно отметил Кнохляйн, – и что такого? Напоминают наши времен рейхсвера для перевозки пехоты.

– То-то и оно. Только бронированы намного сильнее. Мы уже посмотрели, и наш спец по взрывчатке Бруно уверяет, что они и мину могли выдержать.

В этот момент будущее и показало свои клыки. Из-за недалекой рощи неожиданно выскочило несколько странных летательных аппаратов. На каждой из похожих на автожир-переросток, что-то вроде кабины от виденного Гансом американского «Дугласа» с приклепанным к ней длинным хвостом, машине[10] висело по несколько странных трубчатых устройств, почему-то напомнивших Гансу о «небельверферах». И как он понял в следующую секунду, не зря напомнивших. Аппараты зависли. На концах труб вдруг вспухли клубы дыма. Офицеры упали за бронированный борт подбитого бронетранспортера, с ужасом наблюдая, как взрываются одна за другой пытающиеся съехать с дороги самоходки. Уничтожив бронетехнику, аппараты развернулись практически на месте и открыли огонь по залегшим пехотинцам из пушек и пулеметов. Несколько очередей попали прямо в построенную колонну пленных, разбросали в стороны не успевших залечь охранников. Уцелевшие поляки, воспользовавшись гибелью охраны, бросились врассыпную. Залегшие эсэсовцы открыли по ним огонь. Некоторые из бегущих сразу упали, но остальные продолжали зигзагами мчаться в сторону спасительного леса. Нойнер увидел, как Куно и еще один эсэсман, имени которого он вспомнить почему-то никак не мог, установили пулемет на колесе подбитой машины. Длинная очередь задела один из автожиров-переростков. Он как-то странно завилял, задымил и начал падать куда-то за рощу. Остальные резко разлетелись в стороны и быстро скрылись за горизонтом. Офицеры, ругаясь, вскочили и устремились к своим солдатам и горящим штугам…

Польша. Где-то под Сокулками.

Сергей Верещагин, ефрейтор в/ч 1825[11]

«Ну, белобандиты польские, вы у меня еще дождетесь! С-с-суки. Зубами рвать буду за своих ребят». Осторожно повернувшись на правый, менее промокший бок, он еще раз проверил, насколько хорошо обернут затвор «светки». Не дай бог вода или грязь попадет – и все, останется он безоружным, с одними гранатами. Вздохнул, сдувая текущие по лицу потоки воды, и подумал, что прежняя, образца одна тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого, «мосинка» была куда надежнее. Время тянулось медленно. Стараясь отрешиться от холодного, непонятного настоящего, ушел в воспоминания, продолжая следить за дорогой. Странной дорогой со странным покрытием…

Утром их часть неожиданно подняли по тревоге, не просто для проверки, а с выходом в район сосредоточения и выдачей боекомплекта. Ничего конкретного не говорили, но командиры ходили с глазами бешеной собаки – видимо, сами знали не больше остальных. Ходили слухи о немецких диверсантах, прервавших сообщение с приграничными частями. Но Сергей сразу понял, что началась война, не могли их просто так поднять, да еще и боевые патроны выдать.

К заданному району пришлось бежать в полном боевом. Их рота, хотя и числилась мотоциклетной, мотоциклов имела едва треть от штатного количества. Николай, из прошлогоднего призыва, «сдох» на полпути, пришлось ему помогать. Сергею досталась винтовка. Ничего, он-то покрепче этого городского хлюпика, добежал нормально.

Продышались. Командир роты, старший лейтенант Махоненко, на повышенных тонах объяснял комбату, что он командует разведчиками, а не связистами. Товарищ капитан в ответ на том же командно-матерном напоминал старлею, что возможна встреча с немецкими парашютистами-диверсантами, и вообще-то товарищ старший лейтенант командует ротой разведчиков Красной армии, а не монашками, и обязан выполнять приказ!

Конечно, Михоненко ответил: «Есть!» – и злой как тысяча чертей, для начала устроил всем разнос за отсутствие порядка, после чего приказал младшему лейтенанту Туташхия взять два броневика, грузовик и десяток солдат и отправиться для установления связи.

Ехали осторожно, учитывая неизвестную ситуацию впереди и возможность столкновения с диверсантами. Но все равно первая стычка с польскими жандармами стала для всех большой неожиданностью. Неизвестно откуда взявшиеся призраки несуществующего государства нагло пытались остановить колонну, но устрашенные очередью поверх голов, разбежались. Тормозить не стали, кажется, младшой решил сообщить о случившемся по рации, которая имелась на большом броневике. Поехали дальше, удивляясь идеально гладкой дороге, странным сооружениям вдали и непонятно откуда появившемуся и испуганно свернувшему к обочине при виде броневиков, лимузину неизвестной марки. Еще через десяток километров дорога раздвоилась. Колонна остановилась, лейтенант разрешил всем размяться, а сам попытался сориентироваться по карте. Судя по междометиям помогавшего сержанта, определиться никак не получалось. Так бы блуждали красноармейцы по неведомым путям изменившимися дорожками, если бы не неожиданное появление вооруженной банды на грузовиках. Одетые в странную, не немецкую и не польскую, пятнистую униформу бандиты внезапно окружили стоящую колонну и по-польски, а затем и по-русски потребовали сдаваться. В ответ раздалась очередь из пулемета броневика…

Свой первый бой Сергей не запомнил. Кто-то стрелял, он тоже выстрелил несколько раз, было страшно и ничего не понятно. Потом загорелся пулеметный броневик, а в пушечный попало что-то непонятное. И тот взорвался с оглушительным грохотом.

Как Сергей оказался в кустах и почему потерял сознание – вспомнить никак не удавалось. Очнувшись позднее, он осторожно попытался встать. Голова болела и кружилась, ноги держали плохо, но до дороги доковылять удалось. На дороге догорали автомобили и броневики, убитые лежали там, где их застигла смерть. Верещагин несколько минут бродил среди трупов, пытаясь разобраться, кто есть кто, и не узнавая странно изменившихся в посмертии сослуживцев. Потом снял пару не сильно испачканных подсумков, несколько гранат и побрел вперед. Обнаружив подходящее место, Сергей устроил засаду и теперь сидел под внезапно пошедшим дождиком и ждал, не появится ли кто-нибудь на дороге.

Неожиданный звук заставил Верещагина насторожиться. Из-за поворота выскочил странный угловатый бронеавтомобиль, больше похожий на обычный грузовик, но с бортами, отливающими металлом. На борту красовался какой-то странный рисунок в виде непонятного зверя и польский флажок, а чуть выше рисунка блестели стекла бойниц. «Вот и пригодились бронебойные патроны. Не зря у старшины других обойм не оказалось. Спасибо, Ефимыч!» – подумал Сергей, пытаясь прицелиться в бойницу кабины быстро приближающегося бронеавтомобиля. Выстрел! Взметнувшаяся после выстрела водяная пыль демаскировала укрытие, но менять его было некогда. Пуля, к удивлению Верещагина, стекло расколотила, но не пробила. Однако броневик притормозил, дав возможность выстрелить еще несколько раз, и он все-таки попал в водителя. Машина резко развернулась и съехала в кювет. Раскрылись люки, и на дорогу начали выскакивать бойцы в такой же, как ранее увиденная, странной пятнистой униформе. Дальше Сергей действовал на автомате. Выпустив все оставшиеся патроны и держа в руке гранату, приподнялся, не обращая внимания на ответный огонь. Пуля пробила левую руку. Другая – задела бок, словно огнем опалив тело. Он успел бросить гранату. И попал! Прямо в распахнутый люк. В него попало еще несколько пуль, успел услышать приглушенный броней взрыв и поймать ускользающую мысль: «Обидно». И все исчезло.

г. Брест. Девятая погранзастава.

Андрей Митрофанович Кижеватов, лейтенант ПВ, командир заставы

Лейтенант пил чай. Которую кружку по счету, точно не сказал бы ни за какие коврижки. Давно и надежно сбился со счета. Но это мелочи. Когда в далеком детстве прочел «Машину времени», случайно завалявшуюся в клубе, долго мечтал о реальности путешествий во времени. Размышлял, что бы сам изменил, что поправил бы. Вот честное слово, даже расстраивался, что невозможно такое. Нельзя на ящеров ископаемых посмотреть, нельзя на Куликово поле выкатить отдельный артдивизион и ударить десятком залпов по живой силе противника. Оказалось, все возможно. Правда, вместо отдельного артдивизиона – пара десятков громадных грузовиков и сотня бойцов, при виде которых в голову пришло единственное определение: «Осназ». Именно такие ребята мелькали порой в погранполосе и растворялись в лесах на той стороне. Кроме того – странная дорога на той стороне реки и пограничный пост более года не существующей Польши.

Так что сидит он сейчас и пьет чай с потомком. Не своим прямым, конечно, с пришельцем из будущего. Командиром того самого «осназа». А тот, не менее ошарашенный, расспрашивает о каких-то совершенно ненужных мелочах. Оба, короче говоря, испытывают культурный шок, так это, кажется, называется.

Почему-то он сразу поверил, что это не коллективная галлюцинация. Ну а когда представился командирам пришельцев: «Лейтенант Кижеватов!» – один, который самый главный начальник, руку протянул, а второй, по которому видно, что из военных, на долю секунды застыл статуей, вытаращив глаза, а потом выдал, заставив окончательно поверить во все:

– Я вас таким и представлял, товарищ лейтенант. Вы начальник девятой заставы, лейтенант Андрей Кижеватов. Герой Советского Союза, посмертно.

Связались с Кузнецовым. Майор не поверил, потребовав к трубке еще и кого-нибудь из подчиненных. Услышав Шиболаева с тем же самым докладом, коротко матюкнулся и оборвал связь, примчавшись на место вдвоем с комиссаром через двадцать минут. Чуть коней не загнали.

Ну и завертелось. Рапорта, подписанные Кузнецовым, ушли в Минск. По боевой тревоге подняли гарнизон Крепости и, естественно, все пять комендатур. Особо подробностями не одаряли, туманно приказав на провокации не поддаваться, но встречать ружейно-пулеметным огнем любые попытки вооруженных банд нарушить неприкосновенность Государственной Границы СССР.

Старший из пришельцев умотал с Ильиным в Брест, а его «автопоезд» перегнали к заставе. Пить чай. Все равно других дел не осталось. Не спать же ложиться, в самом деле!

г. Брест. Девятая погранзастава.

Василий Сергеевич Нестеренко, директор ЧОП «Фрида»

Можно спокойно покурить, пока Большое Начальство в Минске и Москве решает, что с нами делать. Вот еще бы понять, кого считать начальством, а кого нет…

Надеюсь, решат быстро. В принципе самый приемлемый вариант – числиться на правах подразделения союзной армии. Ну, а там посмотрим, к чему выйдем. Главное, что на границе никаких осложнений не возникло. Ожидал худшего. Но что погранцы оказались совершенно вменяемыми, как и срочно прилетевший по звонку из Бреста гэбэшник, батальонный комиссар Ефим, вроде бы Ильич, фамилию не разобрал толком. Да и то он больше с Фимой общался. Ни слова лишнего, ни интонации. Выслушал, на грузовики посмотрел, в машину прыгнул и вместе с Фимой умотал обратно в Брест. Насиловать рацию, что до Минска достает, а если погода сложится, то и до Москвы в состоянии лучом добить. Так что верха оказались в курсе нашего появления чуть ли в течение двух часов. Фима же еще раньше ушел на Москву своим ходом. Решением местного начальства и в сопровождении того самого Ефима.

А мы замерли в ожидании не столько решений Москвы, сколько осложнений здесь. Вермахт остался где-то ТАМ. Но возможных проблем и тут хватает. Не считая того, что по нашей территории разведдиверсионные группы абвера шарахаются и два урода, отловленные нынешней ночью, сидят в КПЗ комендатуры, есть другая беда. В ста метрах от здания заставы, где мы сидим и пьем чай с пограничным лейтенантом, начинается Польша. Речь Посполита, мать ее… Пшеки – самая непредсказуемая нация из всех, с какими сталкивался. Хуже арабов, честное слово. Взять того полицейского на дороге. Додуматься надо: махать полосатой палкой колонне из нескольких десятков большегрузов, впереди которой едут два джипа, битком набитые вооруженными людьми. Ему шляхетская гордость, что ли, не позволяет понять: либо у проезжающих ВСЕ в порядке, либо останавливающий – труп. Сегодня ему повезло, палку никуда не засунули и не шарахнули в голову, не вылезая из салона. А в следующий раз? Самое смешное, если чудом останется в живых, опять будет стоять на дороге и заниматься тем же самым. И почти поголовно все такие. Где гарантии, что завтра их правительство не захочет помахать фамильной саблей? Польша «от можа до можа», Катынь, Смоленск, красные маки Монте-Кассино… Никаких гарантий адекватности шляхтичей. Так что мои бойцы залегли вокруг моста. Лейтенант с сержантом, который в «тревожной группе» прибежал, пошушукались и указали места, где наиболее возможны осложнения. Дно мелкое или удобный для плавающей бронетехники выход на берег. Там тоже наряды выставили. Моих вперемешку с местными.

Подозреваю, что начальник «девятки» сейчас мысленно матерится и плюется. Но что тут поделаешь. Вероятность польского вторжения существует? Существует. И моих ребят он оценил. Так что свыкнется. Тем паче начальник отряда недвусмысленно приказал сотрудничать. И не чинить препятствий.

Лейтенант с отсутствующим видом дует в кружку. Хорошо лейтенанту. У него с подчинением все ясно. Начальник комендатуры, начальник отряда, командующий округа… А у меня сложнее все в разы. Кто мне начальство? Фима – это однозначно. Но он в Москве. Точнее, в дороге где-то. Да и что, каждый шаг с ним согласовывать? Бред. А из местных? Сталин? Безусловно. Но не будет же мне лично Иосиф Виссарионович звонить? И Берия не будет. Скорее всего либо через Фиму свяжутся, либо через какое местное управление передадут. Нет, последнее – не вариант. Не идиоты в Москве сидят, понимают, что такого указчика могу и лесом послать.

Хотя чего я голову ломаю… Приказ передадут через Фиму. И либо он его поддержит, либо сообщит, что все плохо и надо с боем прорываться в Аргентину. Да так даст знать, что, кроме меня, и не поймет никто. Вот тогда и будем действовать по обстановке. Фима-то – голова!

Как он здесь ситуацию прокачал! Мгновенно! Я еще глаза тер, глюки прогоняя, а он уже тормозит тачку и бросает остолбеневшему часовому у шлагбаума:

– Товарищ боец, срочно вызовите старшего смены! Сообщение чрезвычайной важности!

Причем так сказал, что вызвали без малейшего промедления. А дальше! Это же видеть надо! Тут даже не в словах дело. И не в технике и документах будущего. Интонации, мимика, жесты… Высший пилотаж! Пять минут поговорили. И старшой уже рысью умчался прозванивать по вышестоящим начальникам.

Тревожная группа с заставы во главе с лейтенантом примчалась через полчаса. Он подошел, представился. У меня аж круги перед глазами пошли. Потом только сообразил, что так и должно быть. Ведь Брест же. И крепость. Брестская. В которой мой дед войну встретил. Я ж этим вопросом не просто интересовался, а копал глубоко и качественно. С лейтенантом мы тоже потом общий язык нашли. Рассказал ему пару фактов из его же биографии. Хотя и было опасение, что сорвется мужик. Тяжело такое про себя узнавать. Устоял. Зубами скрипнул, зыркнул исподлобья, и все. Да, верю, такой мог неделю оборону держать и крови из немцев выпить большущую цистерну. И бойцы у него начальнику под стать. То ли мысли читать умеют, то ли до автоматизма обучены. Моим ребятам, конечно, не чета, школа не та. Но!..

Но это потом. А в тот момент Фима Андрею ситуацию объяснил. И справился еще быстрее, чем с его подчиненными. Короче говоря, лейтенант бровью шевельнул, а шлагбаум уже поднят. И машины потихоньку пошли.

Мы мирно въехали в Союз! Мирно! Без обысков и отбора оружия! По всем инструкциям погранцы были обязаны нас никуда не пропускать. Вплоть до ареста. С обыском и изъятием колюще-режуще-огнестрельного. Ох, посмотрел бы я на эту картину… Но без нее лучше. Молоток Фима!

И я молоток! В который раз себя хвалю, что не отказался от его предложения тогда, в девяносто втором. Хотел ведь, на волоске висело…

Привел Фиму Палыч. Палыч в рукопашке бог и царь. Всю жизнь натаскивал ребят из нашей конторы и еще парочки аналогичных. А легендировалось это под секцию самбо. Совершенно открытую. Секция работала и с самыми обычными людьми. Вот Фима и был таким обычным. Разве что занимался с четырех лет, да Палыч его по нашей программе в последнее время тренировал. Даже пересекались пару раз на тренировках.

Вот тут Палыч и привел его ко мне. Я тогда в сильном разброде был. Из конторы выперли. Прицепились к ранению и комиссовали. Любому дураку ясно, что касательная царапина – предлог. Разгоняли нас. «Реорганизовывали». Причем гнали лучших. Профессионалов. Всякая нашлепка бюрократическая оставалась… Вот и я попал под гребенку. Куда было деваться, совершенно непонятно. На гражданке ни профессии, ни связей, хоть в бандиты иди…

И тут Фима появился. Ну что Фима? Мальчик, двадцать два года, окончил институт, начал заниматься бизнесом. Даже неплохо начал. Для первых месяцев. Под бандюков ложиться не хочет, ищет нормальную охрану. Не крышу – охрану. Не глуп, верю. Но нет за ним никого и ничего. Через пару-тройку месяцев накроется его фирма медным тазом, и все проблемы. А еще – еврей. Нет, я не антисемит. Но из казаков я. А казачество всегда евреев не любило. И семья, соответственно, у нас антисемитская. Исторически. Некое послабление с деда началось. Он во время войны вместе с одним евреем воевал. От самой границы и до своей гибели в сорок третьем. И писал с фронта: «Если бы все люди были, как этот жид, давно коммунизм на всей Земле построили. Славный казак!» Вот тогда у моей бабушки настрой и заколебался. А когда в сорок седьмом тот парень в гости приехал… Вещи привез, что от деда остались, фотографию рейхстага с надписью «Василий Нестеренко». И указал, где дед похоронен… В общем, антисемитами мои предки быть перестали. Но любовью и близко не пахло…

В общем, хотел я Фиму подальше послать. Но по привычке своей, годами выработанной, сразу не ответил, взял пару дней на размышление. А вечерком нашло настроение альбом семейный полистать. Дошел до той фотографии с рейхстагом. Смотрю, а пониже дедова имени… Я глазам своим не поверил. Лупу схватил. Точно. Ниже дедова имени, буковками поменьше, как будто в тени деда, написано: «Абрам Фридлендер»!

Вот тут я подхватился! Наших еще не всех поувольняли, так что Фиму я по базам мигом пробил. Точно! Внучатый племянник того самого дедова сослуживца.

После этого, понятное дело, согласился. Что же я за сволочь буду, если не помогу внуку того, кто закрыл глаза моему деду? И плевать, выстоим мы с ним или нет. Да выстоим, раз деды вместе выстояли, то и нам сам бог велел. Между прочим, я эту карточку с тех пор всегда с собой ношу. Она и сейчас в кармане «горки».

Ни через два месяца, ни через три Фимина фирмочка не сгорела. Голова у него прямо Дом советов… Таких в мире один на миллион, если не на миллиард! Через год он уже был крут. И моя служба росла потихонечку. Набирал ребят. В те годы многих вышвыривала на улицу новая власть. А как-то зашел с Фимой разговор о кадровой политике. Вот тут работодатель меня и ошарашил.

– Бери всех стоящих, – говорит, – когда этой стране потребуются лучшие в мире станки, ей потребуются и лучшие в мире бойцы. По деньгам мы и тысячу человек прокормить, вооружить и натренировать можем.

Так, можно сказать, и сбылась моя мечта. Тысяча, конечно, перебор, но сотню набрал. Вот она, почти вся здесь. Может, и не лучшие в мире, но одни из лучших…

г. Мариуполь.

А.Е. Огурцов, лейтенант, уполномоченный РКМ НКВД[12]

Капитан зевал в кулак и постоянно помешивал чай. Мельхиоровая ложечка дребезжала по стакану, разгоняя давно остывшую бурую жидкость. Лейтенант же стеснялся, поэтому ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не зевнуть прямо в лицо чекисту. Все-таки целый день на ногах…

– Ладно, лейтенант, продолжим.

– Так точно, товарищ капитан государственной безопасности, продолжим! – чуть ли не заорал Огурцов. Андрей Тимофеевич, конечно, мужик правильный и понимающий, но если начальник областного УНКВД приехал лично, то изволь, лейтенант, отвечать по уставу, а то… Ведь вместо заслуженных наград и благодарностей можно получить по шапке. Участок, конечно, не совсем Огурцова, но тем не менее вдруг действительно шпион? Город снова на уши поставят. К тому же с немцами непонятно что творится…

– Да не ори ты как оглашенный! С утра голова раскалывается, – поморщился Чечков и неожиданно признался: – Понимаешь, хотели с супругой детишек в парк Щербакова сводить, на лебедей посмотреть, а тут звонок ваш. И понеслось…

– Так не специально же, товарищ капитан! – начал оправдываться лейтенант.

– Знаю, – улыбнулся Чечков. – Вернее, догадываюсь. Ни к чему нам провокации такого уровня сочинять, чай, не Витте, царская милость в обратку станет. – И посмотрев на вытянувшееся от удивления лицо лейтенанта, не сдержавшись, засмеялся. – Не бойся, Иван Михайлович, это я так, красного словца ради. Если серьезно, – продолжил капитан, – то признаюсь как на духу ни черта я не понимаю в происходящем.

Оба молчали, в который раз уже рассматривая выложенное на стол имущество шпиона. Старый заржавленный перочинник, с выдавленным на рукояти из странного материала ценником «2 руб. 20 коп.» и силуэтом белки, кучка металлических монет, все как одна, с навязшим уже трезубцем, несколько купюр, притом одна из них с гетманом Мазепой. Первый раз увидев ее, Огурцов долго хмыкал, крутил головой и пытался прогнать из головы навязчиво лезущие строчки про «гетмана-злодея» и какого-то «Кочубея». Чечков тоже уделил немало внимания бумажным деньгам, рассматривая каждую «грывню» через карманное увеличительное стекло.

Отдельной кучкой лежали более важные вещи – ворох документов и небольшой, зализанный «брусок» из того же непонятного материала. У «бруска» снималась задняя крышка с надписью Sony Ericsson и наличествовал стеклянный экран с непонятной маркировкой и надписью «Нет сети». Документы, которые, если быть объективным, представляли собой смазанные светокопии оригиналов, были чрезвычайно необычны. Язык и трезубцы Огурцов заметил еще на Песчанке. А когда немного разобрался с рапортами и прочей «сопроводиловкой» и покопался основательнее, то заметил еще одну несуразицу. Даты. 2001 год, 2008-й, 2010-й…

– Да, тут еще один момент, – не сдержавшись, зевнул Огурцов. – Я, товарищ капитан, наших ихтиологов озадачил.

– Кого-кого? – не сообразил капитан.

– Ну, рыбологов. Тех, кто рыб изучает.

– А-а-а… Понял, точно. Извини, не сообразил сразу. С чего это ты вдруг к рыбологам побежал? – Чечкову определенно понравилось слово, выдуманное лейтенантом.

– Загвоздка тут в чем. Я сам у моря родился и жил, каждую рыбешку в лицо знаю. У шпиона же в лодке пудов двадцать свежака, и почти все – звери, а не рыбы. Каждая как бревно и весит кил под десять. Сперва не мог понять, хитрость в чем, думал, может, он в рыбах взрывчатку перевозил. А потом профессор все разъяснил. Пеленгас это.

– И что? – недоуменно переспросил капитан у торжествующего Огурцова.

– А то, товарищ капитан, что рыба эта только на Дальнем Востоке обитает! Хищник – хуже судака, такого в море выпусти – он через пять лет всю рыбу пожрет. Кроме бычка, ничего водиться не будет!

– Сурово… – оценил неожиданный поворот в деле Чечков, но продолжить не успел. В кабинет постучался дежурный:

– Телефонограмма из Киева, товарищи командиры! За подписью Серова. Сверхсрочная! С приказом донести содержимое до всего начальствующего состава.

– Сверхсрочная?

– Так точно, товарищ капитан государственной безопасности. – Дежурный от старания так тянулся, что, казалось, еще немного – и порвется пополам, даже портупея не поможет. – От товарища комиссара государственной безопасности третьего ранга!

Ческов с Огурцовым переглянулись. Мысли что лейтенанта, что капитана ГБ совпадали полностью: «Началось!»

г. Варшава, Президентский дворец.

Бронислав Коморовский, Президент Ржечи Посполитой Польской

– Пся крев! Такой шанс построить Великую Польшу от можа до можа, причем до Охотского!.. На Leopard 2A4 против «тридцатьчетверок»! – Бронислав Коморовский, уже почти три месяца как президент страны, не находил себе места от возбуждения. – Конечно, их всего чуть больше сотни, но и Т-72 для сорок первого можно считать супероружием… Русские беззащитны! Главное, действовать быстро, пока не налетели другие коршуны. И союзникам ничего не сообщать, а то пригребут все себе. Сейм тоже не нужен, утопят в говорильне. Надо действовать. И очень быстро! А если что, нового Лжедмитрия долго искать не надо – товарищ Власов как раз под боком, из-под Львова свой четвертый мехкорпус вывести пытается…

Не будучи военным, Бронислав тем не менее любил быстроту и четкость выполнения своих приказов. И 27 октября 2010 года Войско Польское начало наступление по всей протяженности границ с Россией, Белоруссией, Литвой и Украиной. Почти двести тысяч жолнежей, ревя моторами, при поддержке семи сотен танков и тысячи БМП, надвигались на обреченного противника. На каждые два танка и три «бэхи» приходилось всего по четыре километра государственной границы. Остальные двести танков и триста «коробочек» оказались немножко не на ходу. Увы, последние поставки советской техники осуществлялись почти тридцать лет назад.

Первые проблемы возникли в Прибалтике, где поляки ничтоже сумняшеся ворвались в оперативные тылы группы армий «Север». Немцы сориентировались быстрее. И неожиданно обнаружилось, что «ахт-ахты» все же опасны для «Леопардов», а прошедшие всю Европу солдаты вермахта хотя и вооружены намного хуже, но воевать умеют значительно лучше неожиданного противника. Техническая отсталость немцев давала себя знать, но, неся огромные потери, они к вечеру все же перемололи значительно уступавшие им по численности и выучке польские части. Не помогли даже брошенные на помощь спецвойска. Все две тысячи польских спецназовцев героически пали в боях, увеличив потери врага еще на десять тысяч человек. Остатки польских войск, бросая технику и оружие, бежали, сея панику среди собственного населения. Поляки ждали контрнаступления немцев. Тех самых, из сорок первого года. На их счастье, у Вильгельма фон Лееба не осталось для этого сил. Утром 28 октября 2010 года он принял решение о прекращении боевых действий остатков своих войск против РККА.

В Белоруссии и на Украине дела поляков шли не лучше. Легко сметя пограничные заставы, доблестные польские части ворвались на территорию противника, где немедленно увязли в грязи. Не прекращающийся уже больше суток ливень превратил и без того не слишком хорошие дороги в болота, где застревала даже хваленая современная техника. Несмотря на почти полное отсутствие сопротивления, за день удалось продвинуться не более чем на сотню километров. Вымотанные маршем и непогодой части расположились на ночлег в подвернувшихся деревнях и мелких городках.

Увы, население западных областей Украины и Белоруссии еще не забыло прелестей вхождения в состав Польши и «любило» поляков куда больше, чем «большевистских оккупантов».