Матрос Железняков

      - Ничего. Пусть сами разоблачат себя перед трудящимися, - ответил Анатолию Дыбенко.
      ...К трем часам дня с высокими сводами круглый зал заседаний бывшей Государственной думы был переполнен. Кроме делегатов сюда пришло много сот "гостей", которых привели с собой представители буржуазных партий.
      Рассаживались по традиционному порядку: правые эсеры и кадеты заняли крайнее правое крыло, где при царизме размещались октябристы представители реакционной буржуазии и все черносотенцы. Представители национальных группировок и беспартийные разместились в центре. Большевики и левые эсеры - на крайнем левом крыле.
      Хоры были до отказа забиты питерскими рабочими, матросами и солдатами.
      Большевистская фракция поручила Я. М. Свердлову как председателю ВЦИК открыть Учредительное собрание и огласить "Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа". Этим должна была подчеркиваться зависимость Учредительного собрания от высшего органа народной власти - Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
      Эсеры пытались действовать самочинно. Из рядов, занятых соглашателями, поднялся правый эсер Лордкипанидзе. Он артистически взмахнул рукой, призывая к порядку, и с театральным пафосом начал говорить:
      - Граждане! Предлагаю предоставить честь открытия заседания старейшему из собравшихся членов Учредительного собрания!
      Быстро пробравшись между шумных рядов, на трибуну взошел седоволосый, с огромной бородой правый эсер Швецов.
      Поднялся невообразимый шум. Правая сторона и центр зала аплодировали, а слева и с галереи раздались протестующие крики:
      - Долой, самозванцы!
      Но вот появился на председательской трибуне Я. М. Свердлов. Властным движением он отстранил Швецова и, когда в зале стих шум, объявил:
      - Исполнительный Комитет Советов рабочих и крестьянских депутатов поручил мне открыть заседание Учредительного собрания. Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов выражает надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров. Октябрьская революция зажгла пожар социалистической революций не только в России, но и во всех странах. Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру, и недалек тот день, когда трудящиеся классы всех стран восстанут против своих эксплуататоров...
      Яков Михайлович после короткой паузы еще громче продолжил свою речь:
      - Мы не сомневаемся в том, что истинные представители трудящегося народа, заседающие в Учредительном собрании, должны помочь Советам покончить с классовыми привилегиями...
      Раздался бурный взрыв аплодисментов с левой стороны. В рядах остальных фракций царило молчание.
      Свердлов продолжал:
      - Центральный Исполнительный Комитет выражает надежду, что Учредительное собрание, поскольку оно правильно выражает интересы народа, присоединится к декларации, которую я буду иметь честь сейчас огласить.
      Развернув перед собой декларацию, оратор начал читать ее по пунктам...
      Пламенные слова документа, написанного Лениным, вызвали огромный подъем среди сторонников Советов.
      Контрреволюционное большинство - правые эсеры, меньшевики и кадеты словно онемели.
      Закончив чтение, Свердлов объявил Учредительное собрание открытым и предложил избрать председателя. Блок правых эсеров и других контрреволюционных партий получил большинство голосов.
      Председателем был избран лидер правых эсеров Чернов. Началось конструирование президиума.
      Дыбенко, избранный, как и Ленин, делегатом Учредительного собрания от моряков Кронштадта, послал Чернову записку с предложением избрать Керенского и Корнилова секретарями президиума. Чернов, не поняв насмешки балтийца, развел руками и несколько удивленно заявил: "Ведь Корнилова и Керенского здесь нет".
      Когда закончились выборы президиума, Чернов разразился полуторачасовой речью, излив в ней всю горечь и обиды, нанесенные большевиками многострадальной "демократии". В заключение своего словоизвержения он предложил почтить вставанием память тех, "кто пал в борьбе за Учредительное собрание".
      В. И. Ленин так передал свои впечатления об этом беснующемся сборище врагов народа: "После живой, настоящей, советской работы, среди рабочих и крестьян, которые заняты делом, рубкой леса и корчеванием пней помещичьей и капиталистической эксплуатации, - вдруг пришлось перенестись в "чужой мир", к каким-то пришельцам с того света, из лагеря буржуазии и ее вольных и невольных, сознательных и бессознательных поборников, прихлебателей, слуг и защитников...
      Это ужасно! Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать тех же самых мумий "социального", луиблановского фразерства, Чернова и Церетели, это нечто нестерпимое"{8}.
      ...Заседание продолжалось.
      Контрреволюционно настроенное большинство Учредилки отвергло предложение утвердить декреты Совнаркома. Посланцы буржуазии отказались даже обсуждать "Декларацию", показав этим самым свои подлинные контрреволюционные цели. Большевики покинули Учредительное собрание.
      Прилегающие к Таврическому дворцу улицы огласились громкими криками. Приближалась демонстрация из эсеровских дружинников, уцелевших от арестов, буржуазной части студенчества, чиновников - членов партий кадетов, эсеров и меньшевиков. Они с бранью, визгом быстро заполнили Литейный проспект. Над пестрыми рядами колыхались зелено-розовые, желтые и белые знамена, плакаты с кадетскими, меньшевистскими и эсеровскими лозунгами.
      Железняков окинул взглядом демонстрантов. Ему показалось, что он видит запомнившиеся на всю жизнь лица Сохачевского, Митрофанова... Враги революции! Они были и его личными врагами! Эх, если бы можно было скомандовать дать залп, смести с лица земли эту шваль. Но... нельзя! Приказано не допускать кровопролития. Железняков быстро взобрался на высокую каменную тумбу.
      - Внимание!
      Его голос утонул в криках толпы.
      Железняков повысил голос:
      - Внимание!.. Тише!..
      Демонстранты постепенно стали умолкать. Выждав немного, Железняков внушительно объявил:
      - Прошу не задерживаться и немедленно очистить улицу!
      В ответ на это раздались возгласы:
      - Не уйдем! Мы приветствуем избранников народа!
      - Долой большевиков!
      - Да здравствует Чернов!
      В воздух угрожающе поднялись трости и кулаки. Громче прежнего, тоном, не терпящим возражений, Железняков категорично потребовал:
      - Разойдись!
      Толпа надвигалась на него еще более угрожающе. Раздались новые выкрики:
      - Разбойники!
      - Насильники!
      Железняков обратился к стоявшему рядом с тумбой Ховрину:
      - Ну что ж, придется... - Железняков не договорил, так как Ховрин понял его мысль и скомандовал матросам, стоящим за решеткой, окружающей Таврический дворец:
      - В ружье, товарищи, за мной!
      Визжа, ругаясь, толкая друг друга, сбивая с ног, демонстранты бросились врассыпную.
      Но через несколько минут мостовая снова заполнилась толпой. Эсеровские дружинники начали стрелять из револьверов.
      Матросы рассыпались вдоль ограды, приготовившись к решительному отпору. В их адрес раздавались угрозы, оскорбления.
      - Предупреди их еще раз, - сказал Ховрин Анатолию.
      Железняков снова поднялся на высокую тумбу:
      - Господа! Последний раз требую: разойдись!
      И снова сквозь шум и гам донесся чей-то истеричный голос:
      - Чего смотреть? Бей его!
      Убедившись, что уговорами здесь не возьмешь, Ховрин, заранее предупредивший бойцов, громко скомандовал:
      - По врагам революции... пли!
      Грянул залп... в воздух.
      Улица загудела от панического рева. Демонстранты бросились бежать в разные стороны, топча и разрывая свои знамена и плакаты, оставляя на мостовой шапки, галоши, муфты...
      На совещании большевистской фракции Ленин сообщил о решении Центрального Комитета. Все большевики депутаты должны отказаться принимать участие в работе Учредилки и уйти из зала на хоры.
      - Правильно, Владимир Ильич! - единодушно одобрили члены фракции.
      ...Была уже поздняя ночь.
      Заседание Учредительного собрания возобновилось речью меньшевика Скобелева, бывшего министра труда, который вместе с другими членами Временного правительства был арестован, а затем освобожден Советским правительством.
      За ним выступил эсер Тимофеев. Полились потоки антисоветской грязи.
      Представитель фракции большевиков взял слово для очередного заявления. Поднявшись на трибуну, он огласил написанную Лениным декларацию фракции РСДРП (большевиков). Громом аплодисментов встретили собравшиеся на хорах рабочие, солдаты и матросы заключительные слова декларации: "Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания"{9}.
      Покинули зал и левые эсеры. Они долго колебались, прежде чем приняли это решение. Ненадежные попутчики были у нашей партии.
      Среди матросов все больше и больше росло озлобление против болтовни контрреволюционных депутатов, порочивших завоевания молодой Советской республики.
      Дыбенко отдал приказ караулу закрыть заседание Учредительного собрания.
      О настроении матросов сообщили Ленину. Обеспокоенный, он прислал в ночь с 5 на 6 января предписание: "Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов.
      Председатель Совета Народных Комиссаров
      В. Ульянов (Ленин)"{10}.
      Твердо помня это указание Владимира Ильича, Железняков обходил помещения Таврического дворца, поднимался на хоры, заглядывал за кулисы, проверял посты. Но чем больше затягивалась контрреволюционная говорильня, тем напряженнее становилась обстановка и возмущение матросов все нарастало.
      Шел третий час ночи. С очередного объезда города вернулся оживленный, довольный установленным порядком в столице Дыбенко.
      - Товарищ Дыбенко, - обратился к нему Железняков. - Матросы устали, хотят спать, как быть?
      - Сейчас заседает Совнарком, как раз решается вопрос о роспуске Учредилки. Как только народные комиссары уйдут из дворца, разгоняй всю контру!
      Железняков снова обошел посты и поднялся на хоры. Прислонившись к одной из колонн, он смотрел вниз. Кто-то коснулся плеча Анатолия. Он обернулся. Перед ним стоял Ховрин.
      - О чем думаешь, Анатолий? - спросил он.
      - Вот о них, кто хочет отобрать у нас власть! - зло сказал Железняков, показывая на сцену, где за огромным столом, важно развалившись в председательском кресле, сидел Чернов. Очередной оратор изощрялся в клевете на Советскую власть и партию большевиков.
      - Руки коротки! - отрезал Ховрин.
      - Это верно! Но вот все-таки болтают. Как ты думаешь, сколько нам еще можно их терпеть?
      Вместо ответа Ховрин спросил:
      - Что решил Совнарком?
      - Вопрос о роспуске этого сборища, кажется, решен окончательно... ответил Железняков.
      - Где товарищ Ленин? - снова спросил Ховрин.
      - Владимир Ильич уехал. Вот оставил предписание. Теперь вопрос - как их выкурить отсюда?
      Анатолию вспомнилось, как после разгрома рабочего клуба на даче Дурново Чернов заявил в печати: "Солдаты хотели только восстановить порядок".
      "Что ж, надо и здесь "только восстановить порядок", - мысленно решил он.
      Было 4 часа 20 минут утра. Железняков обошел посты, еще раз напомнил матросам директиву Ленина не позволять никаких насилий над делегатами и твердой поступью вошел в огромный, ярко освещенный зал дворца, прошел мимо рядов, поднялся на трибуну. Он подошел к Чернову, положил ему на плечо свою сильную руку и громко сказал:
      - Прошу прекратить заседание! Караул устал и хочет спать...
      Произносивший в это время с большим пафосом свою речь левый эсер Фундаминский застыл на полуслове, уставив испуганные глаза на вооруженного матроса.
      Придя в себя после минутной растерянности, охватившей его при словах Железнякова, Чернов закричал:
      - Да как вы смеете! Кто вам дал на это право?!
      Железняков сказал спокойно:
      - Ваша болтовня не нужна трудящимся. Повторяю: караул устал!
      Из рядов меньшевиков кто-то крикнул:
      - Нам не нужен караул!
      Перепутанный Чернов что-то начал торопливо говорить секретарю Учредительного собрания Вишнякову.
      В зале поднялся шум. С хоров раздались голоса:
      - Правильно! Долой буржуев!
      - Хватит!
      Слыша эти ободряющие возгласы, Железняков понимал, что, разгоняя сборище врагов, он выполняет волю трудового народа, и это ему прибавило сил и уверенности.
      Чернов трясущейся рукой схватился за председательский звонок и, когда шум немного стих, напыщенно произнес, обращаясь к Железнякову:
      - Все члены Учредительного собрания также очень устали, но никакая усталость не может прервать оглашения того земельного закона, которого ждет Россия...
      С хоров снова раздались возмущенные голоса матросов, солдат и рабочих:
      - Опоздали! Земля уже давно без вас роздана крестьянам! Довольно!
      Железняков не отступал:
      - Повторяю еще раз: караул устал и хочет спать. Прошу подчиниться законной власти! Немедленно очистить зал!
      Своды дворца наполнились диким гвалтом. Сотни людей стучали ногами, грохотали деревянными пюпитрами, надрывно ревели:
      - Насильники!
      - Бандиты!
      С хоров кричали матросы и красногвардейцы:
      - Контрреволюционеры!
      - Буржуям продались!
      Стрелки часов показывали ровно 4 часа 40 минут утра.
      Обращаясь к бушующему залу, Чернов испуганно прокричал:
      - Объявляю перерыв до 5 часов вечера!
      Покидая председательскую трибуну, он бросил с пафосом:
      - Подчиняюсь вооруженной силе! Протестую, но подчиняюсь насилию!
      Через несколько минут Таврический дворец был пуст. Железняков проверил караулы и закрыл все. двери.
      Над Петроградом начинался рассвет нового дня.
      10 января. Под сводами Таврического дворца открылся III Всероссийский съезд Советов.
      Победно гремит "Интернационал".
      Открывший заседание съезда Яков Михайлович Свердлов в своей вступительной речи отметил огромное революционная значение роспуска Учредительного собрания и предоставил слово для приветствий. От имени революционного гарнизона Петрограда съезд приветствовал матрос Железняков.
      Анатолий долго не мог начать свою речь. Зал гремел приветствиями.
      - У революционной армии и флота, - громко чеканил слова Железняков, у всех "чернорабочих революции" еще не заржавели винтовки и хватит сил для того, чтобы задушить капитализм, довести революцию до конца и одержать всемирную победу над угнетателями!
      Он подробно рассказал, как он "распустил" Учредительное собрание.
      - Когда для нас стало ясно, что другого выхода нет, мы вошли в зал и потребовали разойтись, "ибо мы устали". И эти трусы разбежались!..
      Если бы потребовалось применить против врагов революции оружие, у нас не дрогнула бы рука! Чтобы защитить власть Советов, мы готовы на все!..
      25(12) января 1918 года "Правда" писала: "В вдохновенной речи своей т. Железняков приветствует истинных борцов за социализм в лице данного собрания и посылает призыв западному пролетариату бороться так же, как боролись, борются и еще будут бороться те, кого обнаглевший ставленник буржуазии осмелился назвать взбунтовавшимися рабами".
      Съезд устроил Железнякову овацию. Раздавались возгласы:
      - Да здравствует революционный флот! В ответ на это Железняков громко воскликнул, обращаясь к переполненному залу:
      - Да здравствует непобедимая революционная армия рабочих и крестьян!
      Не было более счастливой минуты в жизни балтийца. Он видел, что вместе со всем народом ему аплодировал Владимир Ильич Ленин.
      Словом и маузером
      Это заседание Совета Народных Комиссаров состоялось 11 января 1918 года. Спровоцированная Америкой, Англией и другими странами Антанты, боярская Румыния без всяких поводов со стороны России в течение многих месяцев устраивала военные провокации.
      Советское правительство приняло ряд мер для предотвращения войны с боярской Румынией, но король Фердинанд, прозванный своими соотечественниками Лопоухий, не унимался. Румынская монархия, пытаясь спасти себя, своих помещиков и банкиров, открыла военные действия против Советской республики. Совнарком выдвинул предложение: создать Верховную коллегию по борьбе с румынской олигархией и направить ее в Одессу с правом решения на месте вопросов внешней политики. В состав этой коллегии вошел и Железняков. Вместе с коллегией решено было послать вооруженный отряд моряков для охраны. Возглавил его член коллегии Железняков.
      Торопливо отстукивая версты, специальный поезд мчался к Одессе. В последний раз Железняков этой дорогой ехал к Черному морю в ноябре 1916 года. Тогда у него в кармане лежал фальшивый паспорт. Теперь правительственный мандат. Анатолий был горд этим. Из соседнего купе слышались шутки, споры и смех балтийцев из его отряда. И конечно, многие вспоминали своих товарищей.
      - Разошлись ребята по стране, как по океану, - сказал кто-то.
      "Да, где только нет сейчас наших балтийских матросов, - подумал Анатолий. - Одни сражаются с гайдамаками на Украине, другие охраняют Смольный, третьи создают большевистские Советы по городам и селам. А многих уже нет в живых".
      Сжалось сердце. Два дня назад он узнал, что в городе Яссы бывший царский генерал Щербачев убил Семена Рошаля. Щербачев командовал тремя советскими армиями на Румынском фронте, но, изменив Советской власти, он заключил союз с буржуазной Центральной Украинской радой и с руководителями боярской Румынии, которая захватила Бессарабию и готовилась форсировать Днестр, угрожая Одессе и другим городам молодой Советской республики...
      Вот и Севастополь.
      Но задерживаться здесь было нельзя. Из Одессы шли тревожные вести: интервенты и белогвардейцы приближались к городу.
      - Разрешите мне сейчас не ехать в Одессу, - выступил Железняков на заседании коллегии, - а прямо в Измаил. Там враги могут отрезать Дунайскую флотилию, и погибнут тысячи солдат, ждущих эвакуации по реке.
      - Предложение ваше правильное, товарищ Железняков, - сказал председатель. - Поезжайте туда и действуйте от имени коллегии...
      К середине января 1918 года в Измаиле скопилось несколько тысяч революционных матросов и солдат, много военного имущества 6-й армии. Единственный путь к морю - вниз по реке - был под угрозой. Захватчики уже подбирались к порту Килия - ниже Измаила.
      Прибыв в Измаил, Железняков немедленно приступил к организации спасения людей и ценного военного имущества, принадлежащего Советской России. Последние баржи в сопровождении канонерских лодок "Кубанец" и "Терец" покинули Измаил, когда враги уже ворвались в город со стороны Белграда и Рени.
      Ниже по реке, между Измаилом и Килией, путь был прегражден румынскими мониторами. На острове, разделявшем реку на два русла, укрепилось свыше тысячи вражеских пехотинцев. Орудия и пулеметы были наведены на русскую флотилию.
      - Прорвемся, товарищи! - раздался громкий призыв Железнякова, стоявшего на носу "Кубанца".
      Несмотря на то что русская флотилия была слабее оснащена, она нанесла большой урон белорумынскому отряду. Были выведены из строя несколько катеров и монитор "Катарджи".
      Ободренный такими смелыми действиями русских, румынский революционный комитет во главе с матросом Георге Строич и рабочим-судостроителем Греча организовал в Килии антивоенное выступление. Восставшие захватили корабли "Северин", "Браила" и ряд других, подняв на них красные флаги. У офицеров были сорваны погоны. Хотя потом королевские жандармы с помощью белогвардейцев и подавили восстание, но многие румынские комендоры в дальнейших боях отказывались стрелять по советским кораблям.
      Положение на Дунае оставалось угрожающим. В поисках вооруженных сил Железняков срочно выехал в Севастополь, там открывался 2-й общечерноморский съезд моряков. Черноморцы постановили: выделить силы для совместного участия в наступлении советских войск против боярской Румынии.
      На съезд приехали делегаты революционных команд румынских кораблей, находившихся с начала 1917 года в Одессе, Севастополе, Николаеве и других портах.
      - Наш флот, - заявили румынские делегаты, - присоединился к революционной борьбе. Над нашими кораблями реют красные знамена, и теперь эти корабли ходят под новыми названиями. Нет больше "Императора Трояна", есть "Социалистическая революция". Была "Принцесса Елена" - теперь "Освобождение". "Перекрещены" и многие другие корабли.
      Все румынские корабли, находящиеся во всех русских портах Черного моря, как военные, так и коммерческие, съезд постановил считать у боярской Румынии конфискованными.
      Из Севастополя Железняков срочно отправился в Одессу. Председатель Верховной коллегии ознакомил его с телеграммой В. И. Ленина:
      "...Действуйте как можно энергичнее на Румынском фронте..."{11}
      Бои шли на дальних подступах к Одессе. Враги тщетно пытались форсировать Днестр. По призыву одесских большевиков свыше 10 тысяч рабочих вступили в сформированную Особую, позже переименованную в 3-ю Украинскую, армию. Свыше 5 тысяч румын вступили в батальон Красной Армии. Стоявший в Одессе корабль "Дуростер" стал штабом революционных военных моряков, а в здании бывшего румынского консульства разместился штаб революционных пехотных частей.
      Вместе с председателем коллегии Железняков часто посещал оба штаба, выступая перед солдатами. Он очень близко сошелся с руководителями румынского ревкома Георгием Строичем, Ионом Мунтяну и Бужаром.
      17 февраля на Румынский фронт прибыли советские войска, разгромившие в Киеве контрреволюционные банды Центральной Рады.
      18 февраля в Одессе была получена телеграмма из Москвы, в которой сообщалось, что ввиду серьезного положения на русско-румынском фронте и необходимости экстренной поддержки революционных отрядов Бессарабии главнокомандующий Муравьев и его Северная армия причисляются в распоряжение Верховной коллегии.
      Отряды приднестровских и придунайских партизан удерживали большой плацдарм в Приднестровье. Дунайская флотилия пополнилась несколькими небольшими миноносцами Черноморского флота, что дало возможность высадить десант,. отвлекший большие силы белорумын с основных участков фронта.
      Войска Особой и Северной армий форсировали Днестр и вклинились в глубь южной Бессарабии. В Тирасполе наши войска форсировали Днестр и продвигались к западу, ближе к Яссам.
      Но уже тянулись с запада полчища кайзеровской Германии, готовясь оккупировать Советскую Украину... Немецкие войска начали наступление по всему фронту - от Балтийского до Черного моря. На всю страну разнеслись призывным набатом ленинские слова:
      "Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии"{12}. На этот призывный клич рабочий класс ответил усиленным формированием частей Красной Армии.
      Немецкое командование рассчитывало, что двинутые на Украину 33 дивизии пройдут от Западного Буга до Дона за 15 - 20 дней, потребовалось им на это около трех месяцев. Потери исчислялись тысячами отборных солдат и офицеров.
      28 февраля 1918 года в Одесском городском цирке шло объединенное заседание Совета с представителями от воинских и морских частей, а также предприятий города.
      На трибуне, позвякивая шпорами, метался высокий военный. Неестественно ярко горели его глаза. Это был командующий фронтом, левый эсер, бывший полковник Муравьев{13}.
      - Режим буржуазии, режим Керенского пал под моим ударом, - вопил Муравьев. - Я стал с того момента безостановочно бороться против буржуазных выступлений и вспышек. Русская революция, подобно Христу, появилась с Востока. На нее смотрит весь мир. Мы - Мессия, мы - Христос, от которого ждет спасения мировой пролетариат.
      Я Одессу ни за что не отдам! Я не оставлю камня на камне в этом прекрасном городе. В пепелище я превращу это великолепное здание театра... Да здравствует всеобщий бунт, всеобщий мятеж, ведущий к III Интернационалу, к его победе и счастью.
      Меньшевики и эсеры говорили о том, что нельзя разрушать Одессу, лучше объявить город отделившимся от Советской республики, тогда его минует война.
      Это предательское предложение меньшевиков и эсеров вызвало у присутствующих бурю протеста. Когда шум и крик немного улеглись, слово получил Железняков. Около двух тысяч людей, собравшихся в цирке, слушали его с напряженным вниманием. Последние слова речи прозвучали как святая клятва:
      - Нас, балтийцев, в Одессе всего лишь 15 человек. Но если весь остальной флот не пойдет с нами защищать Советскую власть, то мы выпустим все патроны по врагам, а последними убьем себя... Если красный флаг гордо поднялся, то он не может упасть... 51 революционер, и для меня есть только один исход - или победа, или смерть. Если нужно будет, мы пойдем сражаться босыми и кинем проклятье Одессе, если она не пойдет за нами...
      "Бурные аплодисменты собрания приветствуют прекрасную истинно революционную речь тов. Железнякова", - писала большевистская газета "Голос революции" в отчете о заседании.
      На следующий день в Новом театре состоялось собрание моряков Одесского порта. Трибуну занял матрос Железняков. Одесские газеты от 2 марта 1918 года приводят его выступление: "Закончилась годовщина нашей революционной борьбы, и мы уклонились от наших прямых обязанностей и, считая, что революция достаточно закреплена, впали в безмерную спячку. Но это ошибка! Мы переживаем эпоху, подобную французской революции, когда французская буржуазия вместе с Германией уничтожила Коммуну. Также в России гайдамаки вместе с австрийцами и германцами напали на нас, дабы уничтожить революцию. Они заняли Киев для того, чтобы отрезать нас от севера. Перед нами одна проблема - победить или умереть. И вот поэтому, чувствуя, что нам придется пережить, я призываю вас организовать отряды и стойко бороться за свою Родину и революцию... Я знаю, что нам, балтийцам, грозит большая опасность, чем вам... Мы, балтийцы, как шедшие в авангарде революции, будем расстреляны раньше вас. Но нам смерть не страшна, ибо мы боролись за прекрасную мечту - за революцию. Нас вспомнит поколение".
      Моряки-черноморцы создали под командованием Железнякова большой отряд, готовый в любой момент выступить навстречу врагу.
      В начале марта из Севастополя нагрянул в Одессу матросский отряд, именовавшийся "Смерть", во главе с анархистом Косисимовым. Отряд самовольно занял гостиницу "Бристоль" и начал буйствовать. Главари отряда, увешанные с ног до головы оружием, явились в штаб Железнякова с ультиматумом:
      - Требуем не препятствовать нам! Через три дня мы отправимся на фронт, а сегодня будем ликвидировать одесскую буржуазию...
      Начальник штаба большевик Петр Зайцев, близкий друг Железнякова, резко ответил:
      - Знаем, слыхали, чем вы занимались в Севастополе!
      Косисимов ответил с бахвальством:
      - Да, мы устроили там хорошую варфоломеевскую ночь...
      - Убили многих ни в чем не повинных людей, запятнали флот! - гневно оборвал его Зайцев.
      - Молчать! - ударил Косисимов кулаком по столу.
      Возмущенный наглым поведением распоясавшегося анархиста, Зайцев выхватил наган и крикнул:
      - Под прикрытием борьбы с буржуазией вы хотите грабить Одессу, вонзить нож в спину революции!
      Вожаки анархистов схватились за свои маузеры.
      Услышав шум, в комнату влетел Железняков.
      - Убрать оружие! - тоном, не терпящим возражений, потребовал Железняков.
      Анархисты на секунду пришли в замешательство. Они впервые видели этого смелого и решительного человека в матросской форме.
      - А кто ты есть такой, чтобы приказывать нам? Мы, анархисты, не признаем никаких приказов! - заявил Косисимов.
      - Ребята, - переменил тон Анатолий, - прекратите безобразие. Будьте настоящими моряками... Вам надо немедленно, сегодня, отваливать на фронт!
      - Не пойдем! Требуем три дня свободы! Надо кровь пустить контре! А потом двинем на немецких сволочей. Не перечь нам! - упорствовали главари анархистов.
      Тогда Железняков заговорил строже:
      - Сейчас же едем в ваш отряд! Поговорим там с "братишками". "Не может быть, чтобы весь отряд был заражен анархизмом, - думал он. - Собралась кучка вроде этих и мутят воду",
      Переполненный вооруженными матросами большой зал гостиницы "Бристоль" тонул в густом табачном дыму.
      Косисимов открыл собрание. Охрипшим голосом он бросал в лицо Железнякову разные оскорбления. Он говорил о Железнякове, что он "продался" буржуазии и пытается "втереть очки".
      - Мы есть действительный отряд международной борьбы со всякой контрой, - шумел Косисимов. - И можем ли мы, братишки, спокойно глядеть вот на таких паразитов, как этот, - указывал он на Анатолия, - да еще в нашей матросской робе?!
      Из зала кто-то крикнул:
      - Фактура! Не можем!
      Косисимов повернулся к Железнякову:
      - Слыхал?
      Кто-то еще буркнул:
      - Танцуй, буржуй!
      Железняков шагнул к краю сцены:
      - Товарищи черноморцы! Прошу внимания!
      Косисимов окинул взглядом густо прокуренный зал, моргнул своим сообщникам:
      - А ну, послухаем, братишки, что отольет нам этот защитник одесских буржуев.
      В беспорядочном гвалте голосов несколько минут ничего нельзя было разобрать.
      Анатолий стоял в выжидательной позе.
      - Товарищи! - крикнул он. - Прошу внимания!
      Огромного роста детина, густо опутанный пулеметными лентами, продрался сквозь ревущую толпу к подмосткам и, потрясая увесистым кулаком, заорал:
      - Да кто ты есть, что мы тебе должны внимание наше давать? - обратился он к Железнякову.