Я завидую. Хочется вступить в один из кружков, смеяться, шутить, как все.
      И не могу. Не умею, нет слов. И никогда не умел и всю жизнь страдал из-за этого. Ничего, переживем. Слабость. Боль в животе.
      Домой можно бы идти, во еще хочется понаблюдать за собакой хотя бы часок. Чтобы чего-нибудь не пропустить.
      Но и здесь оставаться не хочу. Стесняю. В кабинет. Поговорить с Юрой. Его можно позвать: выхаживание собаки поручено Вадиму.
      - Юра, пойдемте в кабинет, обсудим кое-какие клинические вопросы. (Чтобы другие не ревновали.) Вы можете оторваться?
      - Да, конечно. Теперь записи редки.
      Идем молча. Каждый - о своем. Пропустил я чего-то в жизни. А может быть, и нет. Нельзя все - чем-то нужно жертвовать. Хотел бы ты изменить свою жизнь? Нет, но все равно жалко. Оставим.
      - Юра, я должен поговорить с тобой об очень серьезном деле.
      - Что такое?
      - Я хочу назначить тебя своим преемником.
      - Ну что вы! Кто же меня оставит? (Значит, "кто же", а сам согласен.) Да и сам я не справлюсь. (Догадался - скромность украшает. Не верю. Но это хорошо. Нужно дерзать.)
      - Справишься. Давай без ложной скромности.
      Думаю: настоящий работник не должен отказываться от дела, даже если оно несколько превышает его силы. Это стимулирует.
      Снова молчим.
      Пришли. Устал. Что, если лягу? Он свой. Питаю чувства. А не обманешься? Бывало такое в прошлом.
      - Ты меня извини, я прилягу. Что-то утомился. Садись в кресло рядом. (Иллюзия близости. А для него, наверное, только шеф?) Молча садится, смотрит на меня. Хорошо смотрит.
      - Ты знаешь, что я это делаю не ради личных симпатий. (Хотя и это.) Жалко, чтобы дело пропадало, а ты, наверное, сможешь. Но я хотел бы слышать, что ты будешь делать в своей лаборатории.
      (Жесткие условия. Ничего, если есть мысли в голове, скажет.)
      - Так прямо сейчас? Экспромтом?
      - Не притворяйся. Ты, небось, думал.
      - Думал, но не систематизировал. Не смогу хорошо изложить.
      - Ничего.
      - Тогда разрешите мне начать несколько издалека?
      - Пожалуйста.
      - Сначала нужны общие принципы: познание - моделирование, мозг огромная моделирующая установка... Помните, мы говорили.
      (Да, знаю. Модели из нервных клеток. Этажный принцип моделирования: модели звуков, слов, смысла фраз, глав, книги. Дополнительные модели, отражающие качества... Не будет же он рассказывать все это?)
      - Человек имеет развитые двигательные программы, которыми он воспроизводит свои корковые модели физически - слова, рисунки, вещи. Модели вне мозга.
      - А творчество?
      - Есть программа творчества: создание сложных моделей из элементарных. Комбинации, приобретающие новые качества.
      - Ну и что?
      - Последние двадцать лет большой скачок техники - ЭВМ. Есть возможность создавать искусственные моделирующие установки, на которых строить сложные модели, и не статические, как в книгах или схемах, а _действующие_. Это важнейший шаг вперед. Целый коллектив ученых создает модель, и она будет умнее каждого из них.
      (Конечно. Кора слабовата в этом плане - действующие модели. Но не нужно переоценивать машины. Возразить.)
      - Этого пока нет. Многие оспаривают.
      - Нет, так будет. Конечно, цифровая машина не фонтан, очень трудно составлять программы для моделирования сложных систем. Но и это совершенствуется за счет всяких вспомогательных машинных языков, вы знаете. Алгол и прочее. Кроме того, создаются специальные машины с объемным принципом переработки информации, как в мозге.
      - Пока ничего реального нет.
      - Но каждые три года скорость и память машин возрастают вдвое. Будет.
      - Допустим. Но давай поближе к физиологии.
      - Нельзя заниматься одной физиологией и не смотреть дальше. Для меня физиология интересна как первое приложение общих принципов построения науки. Если позволите, я сделаю попытку. Тут и ваших мыслей много.
      ("Принципы". Мальчишка - и уже "общие принципы".)
      - Валяй.
      - Любая частная наука - это моделирование некоторой части мира, какой-то системы или нескольких систем, объединенных общностью структуры или функции. Например, цитология изучает клетку, а социология - общество. В любом случае создаются модели, отражающие особенности структуры и функции соответствующих систем. Точность науки определяется степенью совпадения моделей с объектом.
      (Это бесспорно.)
      - Можно наметить несколько периодов в развитии каждой науки. Первый период - наблюдения системы с помощью органов чувств, пусть вооруженных всякими телескопами, микроскопами. В результате создаются приблизительные модели в коре, отражающие общие сведения о системе. Потом они выражаются физически - в описаниях, рисунках, схемах. Это качественные модели, гипотезы.
      Второй период - количественные исследования. Задачей их является цифровое выражение качественных гипотетических зависимостей в изучаемых системах.
      Третий период - создание "действующих моделей", в которых отражена гипотеза о структуре и функции системы с количественными зависимостями. Я понимаю их как сложные электронные аналоговые устройства или программы для универсальных цифровых машин. Прототипом таких устройств, как вы понимаете, является создаваемая нами модель внутренней сферы организма.
      (Хорошо, что вспомнил.)
      - Четвертый период - это создание управляющих машин или программ. Они должны обеспечить такое управление системы, чтобы перевести ее из любого данного состояния в другое, которое нужно. Это и есть оптимальное управление. Конечно, можно управлять и приблизительно, сложные саморегулирующиеся системы, как, например, организм, исправляют ошибки, однако до определенного предела. Пример - дефекты лечения.
      Вот это общие принципы, Иван Николаевич. Согласны? Правда, тут ничего нового нет... Мне кажется, они приложимы к любой науке: везде нужны количественное, числовое выражение зависимостей и "действующая" модель.
      (Нужно возразить. Иначе какой же я шеф? Да и по существу неправильно.)
      - Это все верно, Юра. И принципы твои верны. Но есть "но". Я так понимаю, что любая модель только больше или меньше приближается к оригиналу. Иногда и не очень. Степень, я так думаю, зависит от возможностей математики, методов исследования, техники создания моделей или программ. Если система очень сложна, как, например, мозг, и нет хороших методов изучения ее структуры, то модель окажется примитивной. И пользы тогда не будет. Поэтому я и взял в качестве объекта внутреннюю сферу, фактически даже уже - только внутренние органы, без клеточного уровня. Здесь, мне кажется, сложность не чрезмерно велика и под силу современным методам моделирования.
      (Передергиваешь: "Я взял". Вместе с Юрой выбирали. И идеи эти больше его, чем мои.)
      - Но ведь, Иван Николаевич, техника совершенствуется быстро. То, что нельзя моделировать сейчас, можно завтра. К этому нужно готовиться. Действующие модели будут всегда лучше статических - в книгах. Модель мозга действительно создадут не скоро, потому что он труднодоступен для изучения и в нем много элементов. Но я думаю, что общественные отношения уже можно пытаться моделировать.
      (Ишь ты куда метишь! Впрочем, я на твоем месте думал бы о том же... Но...)
      - Но сначала нужно смоделировать поведение человека, хотя бы как "черный ящик", без претензий отразить конкретные нервные сети, которые его обеспечивают, Психологическую, а не физиологическую модель человека.
      - Согласен. Этим сейчас многие занимаются.
      - Послушай, если тебя привлекают эти далекие горизонты, то будешь ли ты заниматься физиологией? Стоит ли тогда хлопотать о твоем назначении? Может быть, лучше выбрать человека, мыслящего попроще?
      (Ты вильнешь хвостом и уйдешь на социологию, а кто же будет лелеять мой анабиоз?)
      - Конечно, меня привлекают психология и социология. Но физиология база для психики. Я ведь еще молодой, почему мне не помечтать? Да и сами вы много раз говорили: "Медицина - это пустое дело, она не решает судьбу человечества".
      Верно, говорил. Так и думаю. Но я уже не могу сделать прыжок в другую сферу. А раньше не хватало энергии, смелости. Не верил в свой ум. А он верит. Я в его годы был совсем дурак. Нет, не дурак, а необразован. Да и наука была не та. "Качественные различия" стояли как пропасти между науками.
      - Как же ты расцениваешь состояние физиологии в смысле твоих периодов или стадий, как их там?
      - Физиология находится в первом периоде или на границе второго. Одни только разрозненные гипотезы. Чуть-чуть начинается количественное моделирование. Как, например, у нас и кое-где в других местах.
      - А медицина?
      - Медицина живет на том же. Примитивное управление. Спасает саморегуляция.
      - Ясно. Собственно, я знал это и раньше, мы обсуждали. ("Тут есть и моя доля". Не скажу, я добрый, идей не жалею.) Давай вернемся на землю. Что ты намечаешь делать в своей, в этой нашей, лаборатории?
      Смотрю на него: совсем юный. 27 лет, а выглядит моложе. Сейчас еще волнуется. Наверное, впервые в жизни ведет разговор как взрослый ученый.
      - То же самое, что и теперь. Будем ставить физиологические опыты, регистрировать и выражать цифрами как можно больше факторов. По цифрам будем строить дифференциальные и алгебраические уравнения - характеристики органов и систем. Затем будем проигрывать их на цифровых машинах. После проверки - создавать специальные электронные модели органов, соединять их в системы, потом - в целый организм. Ну, то же, что и теперь. Только главное направление будет нацелено в сторону регулирующих систем эндокринной, нервной. Чтобы подобраться к коре.
      - И все?
      - Нет, не все. Хотя, говоря откровенно, тут работы на всю жизнь. То, что мы создаем теперь - я говорю про машину, - это первый примитивный вариант. Вы сами это знаете. (Да, знаю. Учитываем только самые главные факторы. Но и это много! Умаляет мой вклад, паршивец!)
      Для решения даже главных задач нужно сто таких лабораторий, как наша.
      - Это ты верно. Даже больше ста.
      - Поэтому я думаю о другом. Нужно шире использовать клинику, наблюдения над больными. Кроме того, принципы эвристического моделирования создавать гипотезы, задаваться характеристиками, проигрывать их и сравнивать результаты с изменениями у больных людей. Вы это говорили, но мы сделали только робкие попытки.
      (Спасибо, что вспомнил обо мне. Неужели через год после моей смерти он уже будет говорить: "Я предлагал, я думал"? А что же ты хочешь: "Наш покойный учитель..."? Давай по существу.)
      Возразить:
      - Для этого нужны хорошие врачи. Или всю лабораторию нужно перебазировать в клинику. Хотя в принципе ты прав. (То есть я прав, не будем мелочны.) Если физиологию переделывать заново, то нужно тысячу лабораторий. Однако эксперимент бросать нельзя. Может быть, во мне говорит физиолог, во в клинике всего не сделаешь.
      - Почему? Я беседовал с врачами в клиническом городке, когда к вам ходил. Энтузиастов много. От нас они получат точную инструментальную диагностику состоянии, а мы - материал для моделей.
      - Иван Петрович не даст тебе этим заниматься. Он любитель "чистой" физиологии.
      - А может быть, нам создадут новый отдел в институте кибернетики? Их интересует выход в практику, и мы его дадим.
      - Что, что? С институте кибернетики?! Что же, ты уже говорил с Борисом Никитичем? Выходит, я напрасно пытался тебя облагодетельствовать? Ты уже сам устроился?
      (Предал. Продал. Спокойно. Такова жизнь.)
      - Нет, без вас я не говорил. Но разведку провел. Клюет. Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, Иван Николаевич. Я совсем не собирался вас бросать или предавать, но после того, как Вадим поговорил с директором, мне стало нехорошо. Дело бросать не хочу. А ваше состояние, помните, какое было? Теперь, когда вы поправились ("Поправился!"), мы должны все это решить совместно.
      (Немного полегче. Он прав: нельзя бросать дело из-за одного человека, даже если это учитель. Да полно, учитель ли ты? И не нужно обижаться.) Но он уже уходит. Грустно.
      - Чего же решать? Идея правильная. Но тогда нужно добиваться, чтобы всю лабораторию передали в институт кибернетики. Академия же одна. Возьмет ли только Борис Никитич?.. Пожалуй, возьмет... А с помещением как? В клиническом городке тесно. Хотя там строят что-то. Ты не узнавал?
      - Узнавал. (Все уже разведал!) Там будет городское отделение для реанимации. Но помещение там маловато. Однако институт кибернетики может сделать пристройку, эти недолго.
      - Реанимация - это хорошо. В клинику поступают больные с тяжелыми, острыми расстройствами, с шоком, кровотечениями, инфарктом - многих можно спасти. И наш саркофаг можно использовать для лечения. Нет, идея хороша. Ты говорил с кем-нибудь?
      - С Вадимом. И еще с анестезиологами из больницы и с кафедры.
      - А мне не сказали ни слова. Ученики...
      - Неужели вы думаете, что мы бы тайно сделали? Ждали, пока немного окрепнете.
      - Чтобы потом, значит, трахнуть? "Ты, товарищ заведующий, оставайся, а мы будем создавать новый отдел".
      - Ну зачем вы себя так настраиваете? Мы бы пришли и сказали: "Иван Николаевич, мы предлагаем вам перебазироваться со всей лабораторией в институт кибернетики. Вот такие-то и такие-то причины. Дело требует - раз. Начальство притесняет - два".
      - Ну хорошо, хорошо, верю. (Действительно верю, хотя на душе и неприятно еще.) Пойдем к Борису Никитичу. Работа наша в самом деле ближе к технике и математике, чем к чистой физиологии. Если он согласится, конечно.
      (Мой блестящий план, выходит, никому не пригодится. Хорошо, что я о нем не успел сказать, а то был бы в смешном положении. Хуже всего быть смешным.)
      Но я, Юра, сейчас не могу переезжать. Хлопоты эти мне не пережить. Кроме того, затормозится выполнение планов. Так что вы уже после моей смерти переедете. Или когда я буду в анабиозе.
      (После смерти. После смерти.)
      Кстати, как ты решаешь эту проблему? Саркофаг потребует постоянного обслуживания и совершенствования. С этим делом будет много возни.
      - Я знаю. Все сделаю. Эта работа будет очень выигрышна для нашего отдела. (Все рассчитал и так откровенно говорит.) Для этого нам создадут условия, если все подать как следует. ("Подать". Меня - "подать"!)
      Морщусь.
      - Иван Николаевич, вас шокируют такие рассуждения? Да? Вы думаете, мы вас мало ценим?
      Молчу. Не хватало еще заплакать. Сантименты.
      - Так вы ошибаетесь. Мы вас очень любим. И не забываем, что вы сделали для нас. И ваши идеи присваивать не собираемся. А то, что я изложил, - это же вам принадлежит. (Льстит. Все равно, что "подать".)
      Промолчим. Вот он продолжает:
      - Но во всем нужна организация. Помните, мы с вами обсуждали принцип: "Благородные цели могут достигаться только благородными средствами"? Поэтому мы не будем лгать, изворачиваться, подхалимничать. Но мы не собираемся вести себя глупо. (Это значит - откровенно?) Курс будет прямой, но с маленькими зигзагами, с маленькой политикой. Не поступаясь принципами. Допуская только молчание. Мы покажем работу.
      Мне не по себе. Я скажу ему это.
      - Юра, мне страшно от того, что я услышал сейчас. Такой рационализм, такая продуманность, граничащая, прости, с цинизмом. Может быть, мне кажется? Я еще не освободился от сентиментальности. "Выгодно" одно, другое. "Подать". Скажи мне, что за всем этим? Каковы стимулы?
      - Стимулы самые благородные, даже сентиментальные. "Служение людям" это не устаревает. Будем строго следить, чтобы честолюбие нас не захлестнуло. Но делать дела мы будем разумно. Без громких фраз. Расчет, кибернетика. Мы будем использовать имеющиеся возможности, пока не создадим другие.
      Не знаю. Не знаю, что думать. Ясно, что у них будет "позитивная программа": как организовать экономику, воспитание, человеческие отношения. Как рассчитать счастье и несчастье. Как построить коммунизм.
      - Ты изменился за последние полгода, Юра.
      - Я много думал после разговоров с вами. Вы знаете, я теперь за правило взял: каждое утро час думать. Просто думать о каком-нибудь важном предмете - о кибернетике, психологии, философии. Немножко записываю. Получается очень интересно: сначала ничего не ясно, потом предмет как бы уступает и медленно проясняется.
      - Ну, ладно. Пойдем в операционную, посмотрим, что там. Потом мне нужно домой. Задал ты мне задачу. Все у меня сразу заболело.
      Как все сложно в этом мире, угловато. Была жизнь, была лаборатория, работа, были помощники. Теперь все зашаталось.
      Была еще любимая. Нет, там не было прочности. "А я думал, что ты Джиоконда, которую могут украсть"... Маяковский. Сегодня ее увижу. Домой. Успеть отдохнуть.
      Идем коридорами молча. Почти все уже разошлись. Рабочий день кончился. Нет, в вашем отсеке жизнь бьет ключом.
      Ого, какие перемены! Собака лежит на боку, уже без трубки. Дышит сама. Перехватил вопрошающий взгляд Вадима к Юре. Да, вот вы какие!
      Подхожу к столу.
      - В сознании?
      - Да, вполне. Дружок! Дружок!
      Открыл глаза, взгляд страдальческий: "Что вам еще нужно?" Усталый взмах хвоста: "Оставьте..."
      - Дайте фонендоскоп.
      Послушал над сердцем, там, где выстрижена шерсть. Тоны ясные.
      - Покажите таблицу и графики.
      Все хорошо. Артериальное, венозное давление, пульс, дыхание. В крови, однако, избыток недоокисленных продуктов. Насыщение венозной крови кислородом пониженное. Общий обмен тоже понижен. Видимо, есть некоторая эндокринная недостаточность. Гормоны еще не определены. Мочи маловато, но анализ ее хороший.
      - Теперь нужен уход и контроль. Баланс газов, воды, солей, кислотно-щелочного равновесия. Записывать давление, периодические анализы выдыхаемого воздуха, электрокардиограмму делать. Собаке нужны наркотики, чтобы она не вырвала вам все датчики. Однако не слишком много, иначе дыхание ослабнет. Вадим, вам придется сидеть всю ночь. Оставьте себе биохимика, техника, чтобы записывал, ну еще лаборантов для помощи. Все нужно регистрировать по часам. Вечером мне позвоните.
      Поглядел на всех: устали. Первая радость от успеха уже прошла. Теперь реакция. Хочется сказать теплые слова, но не умею. Все боюсь, что покажется казенно, что высмеют.
      - Что же, ребята, потрудились вы хорошо. Опыт был чрезвычайно сложным, и все прошло гладко. Даже на диво гладко. Отличная работа. Теперь, наверное, могут идти домой, а, Юра?
      - Пусть каждый закончит свою документацию, иначе до завтра позабудут. А потом, конечно, домой.
      - В ресторан бы надо после такого дела! В "Поплавок" на реку!
      Это Толя. Говорят, выпить любит. Но вообще стоит отметить.
      - Это мысль хорошая, я вам советую. Жаль, что мне нельзя с вами.
      Я бы и так не пошел. Скучно мне в ресторане.
      - Ну, будьте здоровы! Игорь, вы отпустили помощников из других отделов? Спасибо им сказали?
      - Да, да. Все сделал. От лица службы.
      - Так вы позвоните, Вадим. Пока!
      На Юру не посмотрел. Не хочу.
      Иду в кабинет.
      Я еще заведующий этой лабораторией, во они уже не мои. Похоже, что мне в самом деле пора умирать. "Мавр сделал свое дело..."
      Брось! Не строй из себя обиженную барышню. Жизнь идет своим нормальным путем. Все они тебя будут жалеть, поплачут. И ты должен радоваться, что есть такой Юра, способный взять лабораторию в крепкие руки и вести ее в правильном направлении. И хорошо, что он будет лучше тебя руководить делом.
      Нет, мне не верится. Я - умнее, я - шире. Идеи, которые он высказал, от меня.
      Неправда. Они носятся в воздухе. И Юра помогал тебе их придумывать. Притом он понимает их конкретно, как инженер и математик, а не так расплывчато, как ты.
      Не спорь. Иди домой.
      Вечереет. Длинные черные тени. Последние тени перед закатом.
      Сижу на балконе в кресле. Жду Любу.
      Обедал, спал. Приятная вялость после отдыха.
      Просто смотрю на улицу почти без мыслей. Жизнь идет своим чередом. И без меня - тоже. Если только не бомба.
      Опыт прошел хорошо. Приятно. И в то же время как-то грустно. Ищу почему бы. Это значит, что скоро должен собираться. Странно как. Если бы опыт не удался, можно было бы отказаться. "Зачем анабиоз - нельзя проснуться". Так можно маскировать свою трусость. "Поживу несколько лишних месяцев". Теперь - нельзя. Шансы на "проснуться" прибавились. Раз первый опыт такой, даже без камеры высокого давления, то можно добиться.
      Почему ты не радуешься! Надежда на долгую жизнь!
      Зачем она мне? Тем более когда-то потом, не сейчас.
      Предположим, проснусь. Что буду делать?
      Брось! Будем смотреть, путешествовать. Любопытно. Ты же ученый! Выступать на вечерах с воспоминаниями: "Была великая война. Я служил доктором в медсанбате..."
      Люба сейчас придет. Кажется, лучше бы не приходила. Остаться одному, одному уйти. Начнет тормошить: "Живи, живи"!
      Зачем я ей? Что может быть более нелепого - больной любовник? Только несколько раз было после начала болезни. И то - плохо. Сейчас чувствую все. Стыдно. Несостоятельность. И у нее есть муж. Раньше было мучительно представлять их вместе. Теперь кажется - все равно. Есть, так есть. (Вот что значит подавлены гормоны. Физиология.)
      Предлагала: "Давай брошу все, перейду к тебе. Буду до конца". Может, лицемерила? Звала, что не соглашусь. Ни за что.
      Брось! Сам дерьмо и других считаешь такими же. Трус и эгоист.
      Прости меня, Любушка! Пожалуй, ты бы сделала.
      Неужели могла бы? Но как же ей было бы потом? Как с детьми? Нет, так нельзя делать. Мать не должна так делать. И я бы сам перестал ее уважать. Да и не сделала бы она. Не может быть.
      Когда ее нет, растет отчужденность. "У тебя есть дети, семья. У меня одна работа и еще помощники. Юра, Вадим, Игорь, Поля".
      Помощники.
      Очень важно сознавать, что ты нужен кому-то. Необходим. Вот почему мне грустно. Они выросли. Я, кажется, уже не нужен. У Юры ясная программа деятельности. Есть авторитет у подчиненных. Называют его на "ты", но все слушаются, никто не спорит.
      Нужно собираться в дальний путь.
      У меня нет зависти. Я по-честному рад, если он пойдет дальше и быстрее. Только хочется немножко теплоты. "Вы - наш учитель"... В самом деле - я все-таки вложил в них часть своей души. Водил за ручку по дебрям науки, путь показывал. Диссертации исправлял. Учил экспериментам. Вадим пришел прямо из университета, ничего не умел...
      "Подайте Христа ради..."
      Замнем. Довольно слез.
      Что-то она не идет долго. Опять что-нибудь задержало. Побудет час и заявит"бежать". Как я ей скажу о своем решении? Или опять по слабости отложу? Нет, больше нельзя. Тем более после удачного опыта.
      Бедная - какое это будет бремя!
      А ребята, по-моему, не верят, что я решусь.
      Да ты и сам не веришь.
      Нет - решусь. Палата: синий ночник над дверью. Тревожная, подозрительная тишина. Горячая подушка. Задыхаюсь. В голове глухой, непрерывный шум: у-у-у, у-у-у... "Приди, смерть, я больше не хочу ничего..."
      Чу! Ее каблучки стучат по асфальту. Она. Она!
      Бежит, как девочка, стройная, тоненькая. Размахивает сумочкой. Смешная, милая походка. Немного подпрыгивает, голова закинута. Это она прибавляет себе значительности и роста. Решительный, серьезный доктор.
      Вот увидел, и вся отчужденность сразу растаяла, как дым. Ты так нужна мне, моя милая, так нужна! Юра уже уходит, Вадим, небось, тоже. Не могу я оставаться совсем один, поймите! Постой, есть еще Леня. Но он такой колючий, а хочется немножко нежности. Только ты...
      Побегу встречать. Да, цветы нужно поставить на стол. Любит, Самые ранние гладиолусы.
      Каблуки по ступенькам. Сердце тоже стучит. Двери уже открыл. Жду.
      - Здравствуй, милый! Дай я тебя поцелую.
      Руки на плечи. Целует необычно долго. (Неужели я не смогу?..) Запах волос.
      Обнимаю крепко. Платье тонкое. Чувствую всю, всю ее. Мою милую. Желанную. Да! Да! Да! О, как неожиданно хорошо...
      Пьем кофе. Люба сама накрывала. Ей нравится хозяйничать у меня. "Это мой дом". Верно. Никто не бывал раньше. Крепкие, красивые ноги, еще не успевшие загореть. Приятная легкость, и голова немножко кружится. Удовлетворение. О, это извечное чувство мужчины! А раньше не понимал: "Фрейд врет!" Нет, это - сильно. Меньше, чем у Фрейда, но достаточно. Измерить. Все нужно измерить. Зачем? Важный фактор поведения человека.
      - Ну рассказывай, как прошел опыт.
      Рассказал ей вкратце. Внимательно слушала, не перебивала. (Нужно все-таки было попробовать тот, второй режим, с перерывами. В другой раз.)
      Закончил. Помедлила.
      - Не думаю, чтобы можно было применить эту штуку в клинике, по крайней мере в хирургии. Если поступает больной с шоком, то у него есть раны, и нельзя лишать кровь способности свертываться, чтобы приключить АИК.
      - Вот уж это ты брось! Если бы хорошо отработать параллельное кровообращение, то можно лечить всех больных, у которых сердечная слабость. А разве таких мало? Когда с этим соединим камеру, почку и длительный наркоз, то это вообще будет революция в реанимации. Тоже мне, доктор, не понимаешь такой важной вещи!
      (Ограниченность. Досадно.)
      - Этого же еще нет. Хотя, конечно, гипоксия - главная причина смерти. Только очень уж сложно. Ты говоришь - участвовали двадцать человек? Значит, нужно такую бригаду держать? Да наш горздрав задавится - не даст. Представляешь: для круглосуточного дежурства сто человек!
      - Что ты думаешь, так всегда и будет? Все упростится. Во-первых, будут автоматы. Во-вторых, часть исследований отпадет, так как будут выбраны самые необходимые. Но человек десять в смену, наверное, останется. Плюс помещения. Конечно, вещь не дешевая, зато и эффект будет: человек сто за год можно спасти в таком городе, как наш.
      - И с инфарктами тоже?
      - Конечно.
      - Тогда начальство заинтересуется. Ты напиши докладную записку.
      - Не смейся. Записку я писать не буду, но Юра тоже говорит, что это нужно "подать".
      - Правильно говорит. Реклама - двигатель торговли.
      Потом она что-то рассказывала о своем отделении. Какие-то мелкие факты, почти сплетни. А я не слушал, только смотрел и думал.
      За что она меня любит? Мои научные идеи для нее не очень интересны. Она практический врач, не по должности, а по складу души. Науку оценивает через чувства: хорошо ли ее больным? Знает свое дело, читает, но на теории не реагирует. Жаль, конечно. Могла бы.
      - Ты еще любишь меня, Лю?
      - Зачем задавать такие вопросы? "Сердце, верное любви, молчать обязано". Песенка такая глупая была, во времена моей молодости. Ты помнишь ее?
      - Нет, я мало тогда слушал песни.
      - "Книжный червь". Твоя мама была права.
      Опять болтовня о пустяках. Я люблю ее слушать, но сейчас не до того. Все время сверлит мысль: нужно приступить к главному. Или еще отложить? Нет. Давай.
      - Знаешь, Лю, а ведь в нашей установке можно получить анабиоз. Тебе знакомо это слово, доктор?
      - Ты меня совсем ни во что не ставишь.
      (Она еще не подозревает, к чему клоню: "Обычные его фантазии".) Занялась букетом: компонует цветы.
      - Я читала, что в Японии существует специальное искусство - составлять букеты. Вот бы изучить. Ты это для меня купил?
      - Да, для тебя. А что бы ты сказала, если бы я провел этот опыт с анабиозом на себе?
      Взрыв.
      - Что?! До каких пор ты будешь меня истязать? Ты думаешь, мне легко сидеть, болтать с тобой о цветах, о твоей машине и видеть, как твое лицо становится все... Нет, так нельзя!
      Вскочила, забегала по комнате. Лицо в пятнах. Губы сжаты. "Глаза ее метали молнии", - говорили в романах.
      Молчу. Пусть успокоится. Град слов: "То-то-то".
      - Ты думаешь, мне дешево дается эта любовь и твоя болезнь? Вон, смотри.
      Сложила складку из платья на талии. Порядочно.
      Чувствую, что с трудом удерживается от резких слов. О, она умеет ругаться. Эти бури мне знакомы. "Ты ничтожество! Эгоист!". И другие.
      - Герой нашелся! Он "попробует анабиоз на себе"! Мне нужно, чтобы ты был живой, понимаешь? Нужно!
      Она просто не поняла. Думает - обычный опыт - охладить и нагреть. Осторожно разъяснить. Нет, пусть еще побегает немножко. Всегда хороша: когда смеется, когда злится, когда плачет. Не могу передать словом. Непосредственность? Искренность? Просто я ее люблю.
      Остановилась у окна, смотрит на улицу. Барабанит пальцами по стеклу.
      - Успокоилась?
      Пытаюсь ее обнять сзади, за плечи. Не реагирует. Поворачиваю.
      - Ну посмотри на меня, посмотри.
      Брови нахмурены, во глаза влажные. В них еще отчуждение. Уже проходит. Я знаю их. Милые глаза.
      - Я готов ради тебя умереть. (Врешь - это ты сейчас готов. Потом нет.)
      - Не нужно мне. И вообще зачем глупые фразы?
      - Но ведь смерть-то неизбежна. И - скоро. Ты помнишь, какой я был, когда ты заходила в палату?
      (Я тоже помню тебя: губы сжаты до синевы, глаза растерянные. "Помогите!" Шепчу: "Уйди, уйди - не хочу при тебе...")
      - Не надо вспоминать. Теперь тебе уже хорошо.
      - Лю, ведь ты доктор. Зачем тебе рассказывать о болезни? Пойдем сядем. Сядем рядком, поговорим ладком. (Сюсюканье.)
      Уступила. Села рядом на диван. Держу ее руку: маленькие мягкие пальцы с короткими ногтями. Я люблю ее. И - немножко играю в любовь. Нужно ее убедить.
      - Ты знаешь, как страшно умирать от удушья? Хорошо, если будет какой-нибудь другой конец, например, кровотечение. Тогда тихо потеряешь сознание. А вдруг - кровоизлияние в мозг? Лежать с параличами, с потерей речи. Что-то мычать с перекошенным лицом. Потерять человеческий облик. Ты видела достаточно больных...
      Она смотрит в пол. Наверное, думает: "За что?"
      - Ты, конечно, смотрела историю болезни и говорила с Давидом. Новые обострения неизбежны, как бы я ни оберегался. Вопрос времени - и недолгого.
      Я не просто хочу попробовать. Я хочу остаться в анабиозе многие годы. Пока не найдут средство против лейкозов. Как ты думаешь, скоро его найдут?
      Механически отвечает:
      - Не знаю. Давид говорит, что скоро должны бы найти. Может быть, через год.