- Во-первых, у нас скоро будет мембранный насос с электромагнитным приводом, который обеспечит синхронную работу с сердцем. Во-вторых, налаживается автоматика к АИКу - регулирование производительности по потребности в кислороде в зависимости от давления в венах, артериях. Можно задать разные программы управления - включаться с перерывами или непрерывно.
      (Все это я знаю, но молчу. Приятно посмотреть. Завидую: ему еще кажется, что он все может.)
      - Хорошо, но каковы перспективы улучшения качества самого насоса и оксигенатора? Чтобы они не разрушали кровь?
      - Для нового АИКа получим самый лучший пластик. Поверхности будут шлифованы по высшему классу точности. Почти такая же гладкость, как у собственной сосудистой стенки.
      - Да, все очень хорошо. Но от сегодняшнего опыта до настоящей машины для анабиоза очень далеко. Очень!
      (Не успеть. И они тоже думают, но молчат.) Вадим хмурится.
      Юра:
      - Не так уж далеко. Бочку для саркофага на авиазаводе заканчивают. Я был там позавчера - отличный цилиндр из толстого оргстекла. Выдерживает давление в пять атмосфер. Кондиционер для камеры тоже скоро получим. Будет давать любую температуру и влажность. Новый АИК, автоматика...
      - А почка?
      - Почкой Семен Иванович заведует.
      Назревает конфликт. Не зря он сегодня ходил в лаборатории, как чужой. Старался не мешать. Плохой? Нет, просто не тянет. И, может быть, не понимает этого.
      - Вы бросьте эти разговоры. Семена можно использовать только для выколачивания заказов по почке, а не для ее создания, наладки или привязки.
      Вадим вступается:
      - Да это он так, треплется. Мы следим: почку делают. По тому проекту, который с вами согласовывали. Она мало отличается от стандартной малой модели, поэтому можно надеяться, что получим в срок.
      (Позвольте, какой срок? Я, кажется, не назначал срока. Значит, советовались с Давидом. Неприятно. Почему? Логика. Нужно планировать.)
      Кофе вкусный. Туман в голове совсем рассеялся.
      - Кто это такой кофе варил?
      - Н-ну! Вы не знали? У нас же есть теперь мощная кофеварка. Коля сделал в мастерской. Все к кофе пристрастились. Из других отделов ходят, заваривают.
      - А что говорят о вашем анабиозе в институте?
      - Об анабиозе ничего. Мы же делаем установку для оживления, для искусственного управления жизненными функциями.
      - Вот еще и поэтому нельзя проводить длительных опытов.
      Когда они все вместе, говорит всегда Вадим. Юра вообще молчаливый, редко его удается раззадорить.
      - А вы часто ссоритесь?
      - Каждый день.
      - Почему? Юра, пророни словечко.
      - Вы же сами знаете, что с ним невозможно. Все оценки очень субъективны, действия непоследовательны. Тип с повышенными эмоциями. (Как книжно он выражается!) Но быстро миримся.
      - Это я мирюсь. Он бы неделю дулся.
      Приятно видеть их. Но им нужно идти. Опыт. Сейчас бы получилась хорошая беседа. Всегда так: когда хочется поболтать, - нет времени. Время есть нет настроения.
      - Вам, наверное, пора идти?
      - Что вы нас гоните? Мы всего десять минут сидим. Да, Юрка?
      - Не беспокойтесь, Иван Николаевич. На новый режим будем переходить через пятнадцать минут. А до тех пор там справятся без нас.
      - Надеетесь, значит?
      Вадим:
      - Не очень, чтобы очень, но в некоторых пределах. Знаете, какой народ теперь?
      - Будто ты знаешь, какой был раньше?
      - В книжках же пишут. Я книжки читаю. Короленко, например, "История моего современника". Чернышевский. Народовольцы. Идейные молодые люди были. А у нас? Чуть опыт затянулся - "Отгул давай!" или "Зарплата мала, уйду на завод". Это больше Юркины кадры - на завод. Моим податься некуда: физиологу везде восемьдесят рублей.
      - Брось, Вадим. Работают, не уходят. Тоже с тобой им не мед. Сегодня одно делают, завтра, глядишь, новое придумал - сиди до ночи, переделывай. Потом вообще не появляешься, они без дела слоняются... Нет, не мед.
      - Ты мне критику тут не разводи. Все равно не тот народ.
      - "Вот были люди в наше время..."
      - Знаю. Бородино. М.Ю.Лермонтов.
      Увлеченные. Они оба увлеченные, но по-разному.
      А молодежь, наверное, всегда была одинакова. Возрастные особенности психики накладывают отпечаток на убеждения. Молодость решительна. Зрелость осторожна. Нет, не все так просто. Произошли изменения в идеях, в культуре, в воспитании, и молодежь на это реагирует больше, чем взрослые.
      Спросить:
      - Скажи, Вадим, что тебя движет в жизни?
      Вадим:
      - Да ничего. Просто живу. Получаю удовольствие от работы. Мне нравится раскрывать, как вы выражаетесь, "программы" деятельности клеток, органов, организма.
      - А для чего?
      - Ну просто нравится. Конечно, приятно, если врачи используют наши идеи и будут вылечивать больных. Но главное - это сам процесс искания.
      Юра:
      - А ты, Вадим, неразборчив.
      - Ну и что? Верно, всеобщими теориями не задаюсь, как ты. Но правила в жизни у меня твердые: работай честно, на всю железку. И на ноги себе наступать не давай. В том числе и таким типам, как наш директор.
      - Надеешься выстоять?
      - Надеюсь. Знаю, знаю, что вы скажете: "Остынешь, сломают". Не сломают и не остыну. Вот!
      (А я выстоял? Нет. Всегда был робок, чтобы не сказать больше. Но в общем-то и не сдался. Вот еще анабиоз выдам "под занавес". Глупо, бахвалиться...)
      - Чем же ты объяснишь наших стиляг или этих иностранных битников, о которых в газетах читаем? Да я и сам их видал, это факт.
      - Пороли их в детстве мало - вот и все объяснение. Бездельниками выросли.
      - А ты, Юра, что скажешь?
      - На сей раз я с ним согласен. Пороть, может быть, не обязательно, но с детства приучать к работе, чтобы были прочные рефлексы. Конечно, желательно привить интересы, но для этого их нужно иметь у родителей.
      (У него мама имеет. И моя тоже имела. Немножко смешно слышать эти рассуждения от молодого человека, не знающего другой семьи, кроме мамы. А ты сам? Что ты понимаешь в вопросах воспитания? Имеешь сведения от Любы?)
      - Иван Николаевич, вы знаете хотя бы одного из этих так называемых стиляг?
      - Нет, не приходилось. А ты?
      - Ну, я все знаю. (Вот нахал!) Знаю и ребят таких и девушек. Они все неумные. Если поговорить недолго, подумаешь: культурный парень. А потом оказывается обман! Нахватались из кино, из телепередач. Немножко из журналов - из кратких сообщений. Все лодыри. И развратники. Их разговорчики о политике, науке, идеалах, о своем "протестантстве" сплошной блеф. Уверен, что и за границей эти битники такие, как наши, бездельники... Во какую я речь произнес! А что? Нас, молодых, эти вопросы интересуют.
      - Конечно, вам их придется решать. Надеюсь, что вы не упрощаете и допускаете всякие переходные степени?
      - А как же! Уголовники, стиляги (они же тунеядцы), потом прослойка благонамеренной молодежи и, наконец, мы, работники. Есть всякие переходные ступеньки. Колеблющиеся и примкнувшие.
      - _Настоящими_ вы считаете только себя?
      - Конечно! Только мы, молодые люди науки, можем построить будущее. Мы не обременены предрассудками. Только логика.
      - Юрка, а ловко тебя шеф сегодня подкусил на этом, как его, Гумилеве? А? Как же это ты, такой интеллектуал - и не знал? Я еще над Танькой посмеюсь...
      Юра краснеет. Удивительная у него способность краснеть. Кожа очень белая. Смотрит на часы.
      - Знаешь, нам пора. Сейчас будем на другой режим переходить. Мы пошли, Иван Николаевич. Вы можете не спешить, мы позовем, если что.
      - Ну идите. Жаль, что некогда. Мы еще поговорим на эти темы. Как-нибудь приходите ко мне домой вечерком. Ладно?
      - Конечно. С удовольствием. А Лиду можно взять?
      - Разумеется. И Таню.
      Ушли.
      Лида - это его жена. Приобщает к науке. Татьяна - это, значит, барышня Юры. Нос длинноват, и уж очень тощая. Внешние данные тоже важны в жизни. И не только у женщины. Сам испытал. Теперь все в прошлом. Но Юра, возможно, еще не понимает этого. Хотя едва ли. Все-таки он вполне земной, современный. Правильно рассчитывает всякие организационные ходы - что сказать директору, о чем умолчать. Вадим этого не понимает. Но у Юры ум, а не хитрость. Не хочу хитрости.
      Интересно поговорили. Программы у мальчиков нет, но будет. Юра, во всяком случае, очень много думает о всяких вопросах. Нужно бы ему философией и психологией заняться, а не физиологией. Медицина не составляет будущего человечества. Впрочем, может быть, он уже и думает об этом. За полгода он сильно изменился, повзрослел.
      Интересно бы обсудить проблемы воспитания с Любой.
      А зачем тебе они? Думаешь по инерции, будто еще собираешься десятки лет жить.
      Живот заболел. Каждый день теперь. Говорят, спайки кишечника с селезенкой. Называется "периспленит". Кроме того, мелкие инфильтраты в кишечной стенке.
      Тарелку забыли. Хороший кофе и булка с маслом. Чей-то домашний завтрак. Вадим? Жена завернула. Юра, наверное, завтраков не берет. Хотя есть мама, все еще считает мальчиком... Краснеет, как мальчик. Не думаю, что Вадим такой отчаянный, как представляется. Сказал: "Я все знаю" Ничего ты не знаешь, кроме своей науки! Живет он плохо - в большой семье. Мать сварливая. Потом может у меня жить. Временно, доверенность напишу. Я же не буду считаться мертвым. Квартиру забрать не могут.
      - Слушай, а ведь ты можешь ловко обыграть должность заведующего лабораторией для Юры. Напиши официальную бумагу директору, копию - в президиум академии, еще копию - в обком.
      Так, мол, и так. "Прошу оставить исполняющим обязанности заведующего лабораторией Юрия Николаевича Ситника, так как он единственный, кто может обеспечить эксплуатацию и совершенствование установки, поддерживающей состояние анабиоза"... моей персоны. Даже можно употребить "настоятельно прошу". Указать, что он автор проекта и главный исполнитель. И не "исполняющим обязанности", а прямо "заведующим".
      Здорово придумал! Заявление сделают достоянием гласности, и тогда никто не решится отказать в моей просьбе. НИКТО. Но диссертацию он должен защитить до этого. "Кандидат технических наук Ситник, заведующий лабораторией моделирования жизненных функций". Вот только обрежет его Иван Петрович. Это такой жук! Ну ничего. Юра тоже не промах. Если не пройдоха (слава богу!), то, во всяком случае, "организатор". Ведь это он все организовал - машину, установку для анабиоза.
      Как их с Вадимом связать покрепче? Чтобы работали вместе хотя бы несколько лет. Поговорю начистоту. "Вадим, заведующим будет Юра. Он лучше справится, чем ты. И с директором поладит. Прошу тебя, не уходи из лаборатории. Постарайся не ссориться". Он пообещает. Трогательная сцена: "Ради вас, мой учитель..."
      Но это не гарантия. До первой вспышки. А Игорь? Останется. Докторская диссертация начата, нужно окончить. Руководитель? Не проблема. На готовую работу всегда можно найти. Хотя бы тот же Иван Петрович. Неприятно. Но не будем мелочны.
      Направление для лаборатории дано: моделирование физиологических и патологических процессов. Совершенствование искусственного управления жизненными функциями. С этими самыми установками.
      Наконец, анабиоз. Чего от него можно ждать? Практическое использование неясно. Путешествия в космос? Смысл будет только при очень длительных - на годы. Иначе сама установка будет больше весить. Впрочем, если за нее возьмутся, можно сильно облегчить. Тридцать - сорок килограммов. Холода там не занимать. Выигрыш не только в весе - еще психика. Это серьезная проблема. А так будут себе спать, потом автоматы их разбудят. Все как в романах.
      Интересно, разбудят ли меня? Брось фантазии! А чем черт не шутит? Столько сказок сбылось.
      Анабиоз - медицина. Не знаю Возможно, такая консервация будет полезна при некоторых болезнях. Допустим, микробы или вирусы могут подохнуть. Но они тоже сильно живучи. Если болезнь вызвала изменения структуры клеток, то от холода норма не восстановится. Это ясно.
      Зато можно делать любые операции. Например, пересаживать органы. Однако обольщаться и тут не следует. Пересадка органов задерживается не техникой операций, а биологической несовместимостью тканей разных людей. Сомнительно, чтобы анабиоз в этом помог. Очень сомнительно. Скорее, нет. Петр Степанович говорил: только для сверхсложных операций.
      Путешествие в будущее. Непривычно, наверное, будет там, когда проснешься через десять или сто лет.
      Посмотрим. Отказаться можно перед самым опытом. Нет, тогда нельзя. Стыдно.
      Чудеса науки сделают всех людей счастливыми.
      Глупости. Счастье - это всего лишь возбуждение центра удовольствия. По разным поводам. Но никогда - стойко. Наступает адаптация, привыкание, и от счастья остается только след в памяти. Она честно регистрирует самочувствие этого центра. Записывает на пленку. Чтобы быть счастливым, нужно несчастье. Страдание. Антипод. Впрочем, не обязательно много и долго. Можно найти оптимальный режим. Коротенькие встряски, чтобы человек не забывался и не начинал тосковать. Будущие кибернетики все рассчитают. Мой друг, ты имеешь шансы посмотреть.
      Черта с два! Это будет не скоро. Мои молекулы не выдержат, рассыплются. Да и едва ли оно будет вкусно, это дозированное счастье.
      Пойти в операционную? Скоро будем оживлять. Нет, еще рано. Вдруг наш пес встанет и пойдет? Я даже его клички не знаю. Черствость.
      Выхаживать придется, как больного после тяжелой операции. Сидеть придется ребятам.
      А, не загадывай! Еще дойдет ли дело до этого?
      Хорошие все-таки ребята. Могли бы такие сыновья быть. Если бы тогда, в сорок третьем, не было этой бомбежки... Да брось, упустил бы все равно. Дело же не в женщинах и не в обстоятельствах, а в тебе. Ненастоящий.
      Юра - интеллектуал. В хорошем смысле, без ругательства. Это слово совсем не предполагает бесчувственность.
      Лежу. Отдыхаю. Немножко думаю. Каждый орган чувствую - какой-то коммутатор приключает его к сознанию. Сердце: тук... тук... тук... Потом перебоя: тук-тук... тук-тук. Легкие. Вдох - входит воздух, расправляются альвеолы. Что-то мешает (лимфожелезы?), какой-то датчик раздражается хочется кашлянуть. Сдержаться. Это важно - задерживать кашель. Как и всякое чувство, неприятные эмоции. Живот. Кишки: одна, другая буль-буль... А селезенка большая, давит на них слева... Сердитый великан, тупой, толстый. Болей сейчас нет. Почти блаженство.
      "...Уходят, уходят, уходят друзья...
      Одни - в никуда, а другие - в князья".
      Почему в князья?
      Засыпаю... Как приятно заснуть...
      Стучат в дверь. Сажусь. Халат мятый. Неловко.
      - Войдите.
      Лена:
      - Юра послал за вами. Нужно начинать нагревание.
      - Сейчас.
      Как хорошо вздремнул! Часы - прошло сорок минут.
      Иду в лабораторию. Мои органы еще не проснулись - не чувствую их. Здоров. Ненадолго.
      Все мирно в этой комнате, как будто и не уходил.
      Шумит вентилятор под колпаком. Гудит мотор АИКа.
      Юра - у своего пульта в выжидательной позе.
      - Иван Николаевич! Мы готовы начать нагревание.
      - Ну, в добрый час! Будет работать автоматика?
      - А как же! До сих пор все идет нормально.
      Впереди час времени. Не знаю, правильно ли мы предположили кривую повышения температуры. Первая ступенька - десять градусов, вторая двадцать два. Потом - до нормы. На каждую - по двадцать минут. Может быть, этого мало? Ничего, мы придумали хитрую программу, - чтобы кровь была не очень горяча и не было большой разницы температур в разных частях тела. Сначала задается темп нагревания, а обратная связь его исправляет - может замедлить или ускорить. Посмотрим.
      - Ну, начинаем. Коля, включай программу!
      Когда-нибудь так скажут и для меня: "Включай оживление!" И я оживу из мертвых. Для чего? Есть ли у тебя запас желания жить? Оно от инстинкта самосохранения. Пока живой - жить. Но человек способен подавлять инстинкты. Зато у него прибавляется увлеченность. Удовольствие от исканий, работы. Хватит ли его на будущее? Какая она будет - наука? Любопытно. Страшит только одно: одиночество.
      Оставим эту тему. Нужно смотреть.
      Новая программа выразилась только усилением шума АИКа. Прибавилось число оборотов. Нет, немножко потеплел воздух под колпаком. (Названия никак не придумаем: "колпак", но он длинный, "корыто" - некрасиво. Неважно...) Воздух дует через щели на меня.
      - Игорь, пожалуйста, берите анализы чаще. Важно проследить динамику, чтобы подрегулировать.
      Зря вмешиваюсь. Все расписано заранее - и частота анализов и воздействия. Но нужно же что-то делать? Никак не привыкну к новой системе - когда опыт для каждого расписан, как ноты в оркестре. Физиологи привыкли к "волевому" руководству: план опыта в голове у шефа, и он изрекает его в виде команд.
      Пойду смотреть на графики. Интересно, как автомат будет справляться с нагреванием. Только не нужно мешать ребятам.
      Широкая лента ползет непрерывно. В периоды записей ее скорость увеличивают. Самое интересное сейчас - это графики температуры. Выше всех в пищеводе. Вот дошло до восьми градусов. Прямая кишка отстала - только пять. Но включилась обратная связь - подъем пищеводной кривой замедлился. Разница с кишкой уменьшилась до двух. Снова обе кривые поползли кверху. Автоматика действует.
      - Поля, какая производительность АИКа?
      - Два с половиной литра.
      Вадим явился. Прозевал торжественный момент. Уже что-то шумит. Ага: "Почему не позвали?" Сам должен думать. Поля: "Представь, обошлось без тебя". Что-то есть тайное в их пикировке. "Ищите женщину..." Как же, ты такой крупный спец в этом вопросе! Но Вадим может. Видно по его манерам.
      Юра возится около аппаратуры. "Проверка нулей". Важно для кривых давления. Как-то ведет себя левый желудочек?
      Вот в пищеводе уже десять градусов. В прямой кишке - восемь. Это значит, что сердце даже теплее - через него проходит много крови, а температура ее уже семнадцать. Уже возможна некоторая электрическая активность. Посмотрим. Ничего определенного - то ли мелкая фибрилляция, то ли просто помехи.
      - Иван Николаевич, наверное, нужно кровь заливать. Напряжение кислорода в оттекающей жидкости очень низкое - всего двадцать миллиметров.
      Это Игорь. Вот что значит контроль.
      - Давайте, Вадим, вы командуете по расписанию.
      - Свистать всех наверх! Маша, остановишь машину. Рита, выльешь шестьсот кубиков плазмы. Поля, зальешь столько же в оксигенатор.
      - Подожди, подожди! У нас же есть не цельная кровь, а разбавленная. Ее нужно использовать в первую очередь.
      - Да, верно. Сколько в ней гемоглобина?
      - А не меряли.
      - Почему? Я же говорил.
      - Не догадались. А ты ничего не говорил.
      - Ну перестаньте препираться! Меняйте литр жидкости.
      - Есть, товарищ начальник.
      Это Юра возвысил голос. Вадим шутливо откозырнул, но за этим немножко видна обида. Всегда физиологи командовали, а теперь - инженеры. Ничего. Если умный, поймет.
      Машина остановилась. Сливают плазму, вливают кровь. Быстрее нужно, копуши! Молчи, не мешай! Начальников и так много.
      - Пускайте!
      Мотор зашумел. Остановка длилась две минуты. При такой температуре это пустяк.
      Язык у собаки немного порозовел. По сосудам пошла кровь, а не вода.
      Температура в пищеводе - тринадцать градусов. Электрическая активность сердца и мозга пока не видна. Странно. Немножко беспокоюсь. Неужели была допущена гипоксия? Может быть, нужно раньше заливать кровь?
      - Измерьте, пожалуйста, процент гемоглобина, Вадим. Юра, мне кажется, что нужно еще добавлять крови, только теперь цельной.
      Юра:
      - Может, подождем градусов до восемнадцати? Оснований для беспокойства нет. Вот, смотрите, показатели напряжения кислорода и углекислоты в тканях.
      Да, верно. Эти приборы очень хороши и для меня новы. Я еще им не очень верю. Соглашаюсь.
      Температура воздуха под колпаком уже двадцать пять. Теплопередача в коже плоха, приходится давать больше тепла.
      Неужели не проснется? Сейчас эта мысль у всех. Глупости, должна проснуться. То есть мозг должен заработать (должен?), а вот как сердце - я не уверен. Если и запустим, то как будет сокращаться?
      В конце концов это не так уж важно. Пока дойдет до меня, обработают параллельное кровообращение. Кроме того, камера должна помочь. Расчет простой: при давлении кислорода в две атмосферы каждый кубик крови несет его вдвое больше. Следовательно, в два раза можно уменьшить производительность.
      Но все-таки хорошо бы, если бы собака выжила. Настроение бы было у всех другое. Столько трудов затрачено!
      - Смотрите, температура уже восемнадцать! А в прямой кишке - только четырнадцать. Юра, твоя автоматика подводит. (Это Вадим.)
      - Подожди, подожди, сейчас выравняются. Видишь, замедлился подъем. Ты давай лучше кровь меняй.
      "Лучше". Нехорошо. Не нужно показывать власть. Вадим стерпел.
      Активность около АИКа. Нужно выпустить литр разбавленной крови и влить столько же цельной. Не будем вмешиваться: дело Вадима. Можно даже посидеть немного, что-то ноги устали. Времени - четвертый час. Сажусь. Во рту сохнет. В животе что-то тянет. Никудышный.
      Для первого опыта идет хорошо. Столько аппаратуры, и все работает... Удивительно. Здорово Юра вышколил своих помощников. Да, чуть не забыл: нужно завтра позвонить его оппонентам. Поторопить с отзывами, с защитой (мало ли что случится!). Мое присутствие очень важно: постесняются клевать. Враги. Я такой тихий человек, а и на меня злятся. Не любят критики, даже самой академической. Не преувеличивай: никаких врагов нет. Семенов и Арон Григорьевич искренне не согласны с моделированием. "Качественное отличие физиологических процессов нельзя выразить формулами и электронными лампами". "Иван Николаевич со своими учениками глубоко заблуждается". "Мичуринская биология этого не допускает". Убедить невозможно.
      Не ругайся. В общем, они люди порядочные. Против Юры голосовать не будут. Арон музыку любит, на виолончели играет. Из тех, старых интеллигентов.
      Начальство не зашло взглянуть на опыт. Им глубоко наплевать. Все-таки немножко обидно. Переживем. Пойду смотреть. Отдохнул.
      - Глядите, Иван Николаевич, видна фибрилляция!
      Верно, видна. Амплитуда зубцов еще маловата. Впрочем, температура всего двадцать пять. Правда, на сердце выше. Наверное, двадцать восемь.
      Мозг тоже заговорил: на энцефалограмме видны хорошие волны. Значит, все живое. Хорошо. Так и быть должно.
      Воздух под колпаком совсем теплый. Автоматика действует. Две минуты на градус. Наши главные заботы: снабжение тканей кислородом, удаление углекислоты, поддержание кислотно-щелочного равновесия. Производительность АИКа достигла двух с половиной литров. Выше не поднимается, - калибр вен мал, отток крови затруднен. Ничего сделать нельзя. Но, впрочем, этого достаточно.
      - Мила, нужно дышать понемногу. Чтобы альвеолы расправились.
      Температура - тридцать градусов.
      На электроэнцефалограмме глубокие волны, как во время сна. Собака вот-вот проснется. Все смотрим на нее.
      Появились первые дыхательные движения. Значит, подкорка уже действует. Однако дыхание нужно выключить: оно мешает искусственному. Вадим командует:
      - Введите релаксанты. Прямо в оксигенатор.
      Ввели. Все тело обездвижено.
      Нагревание длится уже целый час. Скоро прибавится беспокойство о гемолизе. Посмотреть, есть ли моча. Чуть-чуть, на самом дне. Почему-то почки плохо работают при искусственном кровообращении. Это и хирурги говорят. Какие-то рефлексы мешают.
      В операционной тихо. Каждый занят своим делом. Посторонние разговоры шепотом.
      Приближается важнейший момент - восстановление работы сердца. На электрокардиограмме видим крупноволновую фибрилляцию. Так и представляю, как дрожит поверхность сердца. Что бы ему стоило начать сокращаться? Нет, не хочет.
      Дефибрилляция через грудную стенку не столь эффективна, как на обнаженном сердце. Но все-таки обычно удается.
      - Готовьте дефибриллятор. Хорошо смочите марлю на электродах. Да, нужно шкуру побрить против сердца. Почему заранее не сделали? Вадим, это в вашем ведении?
      - Мы не забыли. Примета плохая: если все приготовишь на конец опыта, то собака раньше помрет. Девушки, выстригите место под электроды. Живо!
      Примета. Тоже мне - ученые.
      Ждем. Температура - тридцать пять градусов. На сердце выше. Пора.
      - Вадим, дефибриллируй.
      Он надевает перчатки. Под ноги - резиновый коврик. К груди собаки приставляет плоские электроды, обернутые мокрыми салфетками. Коля заряжает конденсатор дефибриллятора. Напряжение - пять тысяч вольт.
      - Отключите приборы!
      - Все готово? Юра, можно? (Спросил начальство. Хорошо.)
      - Гулый, давай разряд!
      Все замерли.
      Раздался легкий щелчок. Готово. Юра командует:
      - Включайте приборы. Толя, переключи электрокардиограмму на большой осциллограф.
      Смотрим на экран. Нет.
      - Фибрилляция продолжается. Вадим, нужно повторить. Юра, сколько можно дать максимально?
      - Семь тысяч. Заряжай, Коля.
      Вся процедура повторяется. Как в романах о летчиках: "Контакт! - Есть контакт!.." Настроение понизилось: может не пойти.
      - Даю разряд!
      Щелчок. Собака судорожно дернулась. Здорово дали.
      - Включайте приборы!
      - Ура! Пошло!
      Пошло. Видим редкие всплески сердечных сокращений. Теперь их нужно усилить.
      - Введите пять сотых кубика адреналина! Прямо в машину! Мила, хорошее дыхание, глубокое!
      Вот стало лучше. Раз, два, три... Двенадцать за десять секунд. Хорошо. Нужно дать ему нагрузку.
      - Уменьшайте производительность АИКа до одного литра. Постепенно, за две минуты.
      Теперь мы смотрим на кривую артериального давления. Юра переключил ее на большой экран.
      Давление низкое. Зайчик едва достигает линии 70 миллиметров. Диастолическое высокое - 60. Это зависит от работы АИКа - насос равномерно нагнетает свой литр крови в минуту.
      Эх, если бы параллельное кровообращение было хорошо отработано! Гоняли бы и гоняли машину, пока сердце совсем восстановит свою силу. Но этого нет. А так, возможно, АИК мешает.
      - Товарищи, а что, если мы попробуем остановить АИК?
      Это ко всем. Молчат. Опыта нет.
      - Игорь, пожалуйста, обеспечьте определение минутного объема сердца через каждые пять минут. Это очень важно. Возможно?
      - Попробуем успеть.
      - Тогда давайте останавливать. Поля, готово?
      Машину остановили. Вот давление падает. Все падает. Остановились на пятидесяти. Мало. Но сокращения, кажется, хорошие. Продолжаем.
      - Определяйте минутный объем, Игорь.
      - Подождите немного, пусть установится режим.
      Это Юра. Прав. Минут пять нужно ждать. Как раз пока меняют кровь в оксигенаторе. Потом можно подкачать свежей, если будет плохо.
      Все-таки оживили. АИК стоит, а собака жива. Это уже успех. Очень рад. Нет, подожди. Она еще не просыпалась. Хирурги пишут, что главная опасность - мозговые осложнения. Закупорка мельчайших сосудов мозга сгустками из эритроцитов, потом его отек. Но у нас при низкой температуре была только плазма, закупорить нечем. Посмотрим.
      Времени - четыре часа. Не так уж и поздно. Но я устал. Хочется лечь, а уйти нельзя. Еще могу принести пользу.
      Отменить бы сегодня свидание. "Люба, я хочу сообщить тебе новость". Какую? "Хочу подвергнуть себя анабиозу". "Чего-чего?" Представляю лицо: недоумение и беспокойство. Выражение неудачное - "подвергнуть анабиозу". А как лучше? Не знаю. "Замороэиться?" "Законсервироваться?" Как замороженная клубника. В корзиночках. Нелепо.
      - Ну как?
      - Да ничего. Давление колеблется около 70-80. Венозное повысилось до 165. Сейчас минутный объем определят.
      Похоже, что удалось. Конечно, может еще упасть. Большие пертурбации во всем организме - в его регулирующих системах.
      Просыпайся, пес! Проснись. Заклинаю!
      Нет. Пока нет. Это всего три часа прошло. А двадцать лет? Невероятно. Я ученый, реалист - и вдруг такие фантазии. Как мальчишка!
      - Иван Николаевич, ребята! Просыпается! Смотрите!
      Это Мила. Она помогает собаке дышать, поэтому все время смотрит на ее морду.
      Все столпились. В самом деле: глаза открыты и взгляд осмысленный. Недоумение: "что со мной?"
      - Как его зовут? Покличьте! (Черствый человек - даже не удосужился узнать кличку.)
      - Дружок, Дружок!
      Делает попытку пошевелить головой.
      Проснулся пес! Проснулся! Два часа при температуре два градуса!
      - Давайте уберем трубку? Она ему, бедненькому, сильно мешает.
      Это сердобольная Лена. Юра протестует (как физиолог!).
      - Нет, нельзя убирать. Дыхание еще неэффективное. Наоборот, мне кажется, нужно дать легкий наркоз, - например, закись азота. Пусть спокойно полежит, пока органы придут в норму. Да и записывать показатели будет удобнее, а то ведь он будет брыкаться.
      - Можно увезти АИК? Нужно мыть аппарат, а то кровь присохнет, - Алла беспокоится о своем объекте.
      - Да, конечно. Вадим, распорядись об удалении трубок из артерий и вен. Катетеры для измерений, разумеется, оставить.
      Вадим занялся этим сам. Он настоящий экспериментатор, любит рукодействовать.
      Еще раз смотрю на ленту с кривыми: все в порядке. Энцефалограмма показывает сон - высокие, редкие волны. Кровяное давление восемьдесят пять. Этого достаточно. Сердце частит: 140 ударов в минуту. Нужно попытаться замедлить. Есть лекарства.
      В операционной шум. Разрядка. Открылся клапан. Прислушайся, о чем они? Вадим с Полей наклонились над собакой, заняты делом и мирно обсуждают дефекты опыта. Нужно было подольше погонять АИК. Проверить прерывистый режим - может быть, допустимы долгие перерывы?
      Лена и Петя наносят на график цифры из таблицы. Сплетничают о ком-то: "...исчез и явился только к концу...". Наверное, о Семене. Он мне не нравится сегодня. Безучастный. Что-то за этот месяц произошло. Перессорились. Уже лагери, склоки.
      Игорь и Рита ничего не делают, просто болтают и смеются. Да, о водных лыжах: "...как трахнется! Думала, не вынырнет..." Взгляды с тайными мыслями. Игорь тоже парень не промах. Пусть. Один Юра что-то сосредоточенно считает на карманной линейке и записывает в свою книжечку. У него там масса сведений.