- Нет, нужны дополнительные датчики в пищеводе и прямой кишке. Так измеряют хирурги. Напряжение газов тоже нужно измерять непосредственно в тканях. Измерение в крови недостаточно.
      Нетерпеливо кивает. "Мелочи".
      - Следующая система - искусственная почка вместе с регуляторами рН, водного я солевого баланса. Она же регулирует выведение шлаков. Сомневаюсь, удастся ли сразу создать автоматику, так как датчиков для этого нет.
      - Неважно. Эти показатели будут меняться медленно, можно. Автомат нужен, чтобы включать почку по часам.
      (Автомат. Моя жизнь будет зависеть от автомата. Впрочем, разве это жизнь?)
      - Возможно. Однако для того, чтобы спроектировать эти системы, нужны количественные характеристики работы организма при соответствующих режимах. Это значит: потребление кислорода в одну минуту, выделение углекислоты, расход глюкозы, азотистых продуктов.
      - Нам точных характеристик не получить. Да еще при разных температурах. Но ведь можно спроектировать "с запасом", так, чтобы поддерживать постоянство того или иного параметра?
      - Конечно, но отправные точки все-таки нужны.
      - Одна точка - нормальный обмен в начале охлаждения, вторая приблизительно два-три процента от нормы - при низкой температуре, при анабиозе. В этих пределах нужно обеспечить регулирование.
      - Нет, Иван Николаевич. Проектантам нужно техническое задание. Предполагаемые режимы в цифрах, графиках. Скажите, а мы сразу будем делать настоящую установку или сначала опытную, для экспериментов на собаках?
      Он не сказал: "Сразу для вас". Пощадил, постеснялся. Понятно. И я не буду называть.
      Наверное, нужно рассчитать для человека, но чтобы годилось и для собаки. Кроме того, нужно сохранить тайну. Пусть проектируют экспериментальную установку.
      Но и для этого нужны годы. Выход только в использовании готовых блоков и элементов - готового АИК, готовой почки.
      - А может быть, нам выставить эту штуку? Например, взять и назвать: "Машина для путешествия в будущее". Можно завтра же пригласить корреспондентов и дать интервью. Все газеты с удовольствием напечатают. Сенсация. И тут же потребовать, чтобы объявили наш призыв: "Всем. Всем. Помогите ударной стройке!"
      - А что скажет начальство?
      - Да пусть говорит, что хочет. Лишь бы газеты объявили, энтузиасты найдутся.
      Действительно, что можно со мной сделать? Наказать меня нельзя. Нет, еще можно. Лишить работы, последней радости. Прощай анабиоз, а с ним и машина. (Как я привык к своей тачке!)
      - Нет, Юра, так не пойдет. Стыдно трепаться раньше времени. Обратное путешествие может не состояться. Поэтому давай искать более скромные пути. Если все удастся, в газеты мы еще попадем.
      - Согласен. Тогда давайте, не откладывая в долгий ящик, сядем за технические условия. Завтра я буду на заводах и пощупаю почву для заказов. Вы еще в состоянии работать?
      Я не очень в состоянии и с удовольствием бы лег с книжкой или газетой. Одиннадцать часов вечера. Но теперь это позволить себе нельзя. Шагреневая кожа убывает.
      - Давай, Юра. Что конкретно ты предлагаешь делать?
      - Я думаю, мы должны пройтись по всей вашей записке, чтобы выписать предполагаемые режимы, параметры, цифры. Нарисуем схему установки. Затем прикинем, что можно использовать готовое, что нужно проектировать. Напишем задание.
      - Пойдем тогда в кабинет.
      Мы работали около часа. Обсуждали главные пункты проекта. От идей до техники большая дистанция. Нужны характеристики органов и систем при низкой температуре, кривые переходных режимов - как будет изменяться функция органов при нагревании или охлаждении. Всплыли трудные вопросы. Оказалось, что нет техники для реализации многих идей. Придется консультироваться в Москве. (Заодно посоветоваться с врачами? К чему?)
      Обсуждали, спорили, как об отвлеченной научной проблеме. И вдруг вспоминаешь: для себя. Сидит в подсознании мысль: "Конец". Через нее весь мир представляется в новом свете.
      Выключить. Думать о другом.
      Хорошо, что Юра пришел. Вот сидит, углубился в какие-то расчеты. Правильный нос. Волевые складки около губ. Глаза чуточку маловаты и глубоко сидят. Убежден, что на лице человека написано все: ум, характер, душевные качества. Только читать не умеем. Может быть, кибернетика решит этот вопрос?
      - Хватит, Юра, считать. Давай кончим на сегодня. "Поговорим за жизнь". (Мне ведь так мало осталось!)
      - Мне нужно идти, Иван Николаевич.
      - Ну, нет. Никуда. Есть раскладушка, простыни, все. Мама знает, куда ты пошел?
      - Да, я звонил из лаборатории, что приду от вас поздно. Но она все равно будет беспокоиться.
      (Но мне же тоже плохо, пойми!)
      - Ничего. Будто уж ты всегда ночуешь дома?
      - Всегда.
      (Скажи, пожалуйста! Двадцать семь лет. Да ведь и я был таким. Но время теперь не то. Придется отпустить. Как тоскливо оставаться одному... И Люба тоже ушла, покинула. Сказала бы, что в больнице. Опять ложь.)
      - Ну что ж, иди, раз нужно.
      Понял. На лице мелькнула грустная мысль. Колеблется.
      - Я, пожалуй, попытаюсь позвонить одному приятелю из нашего дома.
      Пошел в прихожую. Когда будут телефоны в каждой квартире? Жадные: совсем недавно не было самих квартир, а теперь подавай телефоны.
      Набирает номер. Сколько будет ждать? Это характеризует. Скоро.
      - Дима, ты не спал? Прости, пожалуйста, что поздно. Не сходишь ли ты к маме? Нет, ничего не случилось, просто нужно ее предупредить, что я заночую у шефа. Нет, ждет, конечно. Спасибо. Извини.
      ("Конечно" - значит, всегда ждет. Не завидуй, и у тебя была такая. Хорошо, что не дожила. И вообще хорошо, что никого нет. Люба. Не совсем то.)
      Вернулся улыбающийся. Любит маму. Приятно.
      - Вот теперь все в порядке. Знаете, я у нее один.
      (Знаю: и я один был.)
      - Спать будем или еще почаевничаем?
      - Как хотите. Я не устал.
      - Тогда пойдем на кухню. Чаю или кофе? Или, может быть, выпьешь? Есть водка, есть коньяк, вино. (Коньяк - Леня. Вино - изредка Люба.)
      Испуганно:
      - Нет, что вы, я не пью!
      - Маменькин сынок: не пьешь, не куришь, ночуешь дома.
      (Хотел: "с девками не гуляешь". Нельзя: профессор, а он интеллигент.)
      Молчит. Собираю на стол. Который уже раз сегодня? Третий.
      Уселись. Чайник кипит. Еда.
      - Слушай, Юра, можешь ты мне рассказать, чем живет молодежь?
      (Мне нужно, и я же в будущее собираюсь. Разъяснить.)
      Задумчиво жует. Молчит.
      - Знаешь, я уже не чувствую вашего поколения. Утратил контакт, как выражаются теперь. Странно получается: до революции профессора устраивали "четверги" для учеников и студентов. А теперь... Работаю с молодежью, а чем они живут, узнаю из газет.
      - Но я, наверное, не очень характерный экземпляр, Иван Николаевич. Видели, мама меня ждет...
      - Ты все-таки ближе.
      - Разная есть молодежь. Деревни не знаю, но заводы, институты, НИИ знакомы. Впечатления не всегда радужные, но и не пессимизм, как у некоторых.
      - Сформулируй. Ты же ученый.
      Улыбнулся. Лицо стало сразу детское, непосредственное.
      - Какой же я ученый? Я инженер.
      Но ему приятно, что так назвал.
      - Не думайте, что собираюсь проповедовать утопии. Мы, инженеры-кибернетики, требуем все выражать в цифрах. В том числе и идеалы. Поэтому прежде всего нужна кибернетическая социология и экономика. Объективные методы изучения поведения людей, эффективности их труда, степени душевного комфорта. Устойчивости и перспектив социальной системы.
      - Ты веришь в коммунизм?
      Встал. Прошелся по кухне: три шага вперед, три - назад. Остановился против меня. Взволнован, кажется?
      - Зачем вы задаете такие вопросы?
      Мне немножко смешно и приятно его волнение. Значит, есть порох у молодежи.
      - Мой друг, я собираюсь путешествовать в будущее. Представь: твои автоматы разбудят лет так через пятьдесят. Так что вопросы будущего меня интересуют совершенно конкретно.
      (Врешь, еще не думал. Но вообще да, нужно знать. Дело серьезное.)
      - Хорошо, я вам отвечу. Да, я верю. Но слово "вера" мне не подходит. Коммунизм - это не религия.
      - Никто этого не говорил. Коммунизм - наука.
      - Эту науку догматики нам подавали как религию: цитаты, цитаты... Если это наука, так я всегда имею право искать новых доказательств.
      (Бывало и так: павловская физиология, мичуринская биология. Языкознание. Хотя не на костер, но с должности долой. Он этого не застал.)
      - Я согласен. Но принесет ли пользу дискуссия в таком деле?
      Представляю: митинги, страсти, упадок дисциплины. Прямой вред.
      - Кто говорит о какой-то всеобщей дискуссии? Научные вопросы не решаются на митингах. (Прочел мысль!) Есть институты. Они должны изучить вопрос со всех сторон.
      Слова. Пока одни слова. Но молодость берется горячо. Подразнить.
      - Да что изучать? Какие проблемы? Строить коммунизм или возвращаться к капитализму?
      - Ну зачем вы утрируете? Таких дураков не найдется. Дискутабельны вопросы методов и темпов, а не целей.
      - Интересно, что думают по этому поводу философы? У тебя нет приятелей среди их молодежи?
      - Нет. Пока я интересуюсь этим только так, для души. Хватит того, что в медицину влез. Хотелось бы, конечно, и сюда поглубже забраться, но в общем-то можно жить и так. Идем вперед, развиваемся. Но я еще этим займусь всерьез.
      (А можно ли жить без этих вопросов? Если бы не водородные бомбы, то спешить действительно некуда. Время придет, покажет. Но теперь... Впрочем, это уже не для меня. Бобыль. Не выполнил долг: "Кто родит сына, посадит дерево..." Ни сына, ни дерева. Грустно.)
      - Ну, а в людей ты веришь, Юра? Все ли способны войти в коммунизм? Имей в виду, что экспериментальных доказательств достаточности человеческих качеств нет.
      (Ты-то сам готов? Пожалуй, да. Материальных благ мне вполне достаточно. Согласился бы даже и на меньшее. Независтлив, нечестолюбив. Вернее, "да", но в меру. Вот только лаборатория мне нужна, оборудование, помощники... А может быть, твои замыслы того и не стоят? Но я ведь этого честно добиваюсь, доказываю. Но слушай.)
      - Я верю. Но я знаю, что человек - такое существо, что может и в сторону вильнуть и назад. И все к черту пойдет, вся история цивилизации и социальный прогресс. Пример - фашизм. Жутко - целое государство с пути сбилось.
      - Опять добро и зло. Не будем обсуждать. Вернее, отложим. Давай лучше спать ложиться.
      - Да, да, в самом деле, уже час. Вы меня простите за болтовню.
      - Ну, что ты!
      Какой он, Юра? Умен, но молод. Это значит, ум еще не настоящий. Слишком согрет чувством и ограничен. Мудрость приходит вместе со зрелостью. Даже у меня еще нет, наверное. Но как странно: в любом возрасте человек ощущает себя вполне умным и способным все понять. Вот тот же Юра наверняка уверен, что может постигнуть любую науку, любой предмет. Постигнуть... Я тоже так думал.
      Стелю постели. Раскладушка, поролоновый матрасик. Удобная вещь, только простыня на нем держится плохо. Подоткнем. Еще пододеяльник.
      - Юра, там в ванной есть новая зубная щетка. Красная.
      Укроется пледом, тепло. Да, полагается наволочку сменить. Сейчас. За границей еще пижаму дают, у нас пока в своих рубахах. Не дошли.
      - Ложись. Читать будешь? Газеты есть.
      - Нет, спасибо. Я быстро засыпаю.
      Стесняется. Ну, я тоже свет потушу сразу.
      Вечерний туалет. Зубы как зубы, но десны явно распухли. Так уж явно? Да. Ничего. Послужат.
      Ложусь.
      - Ну, спокойной ночи. Рано не поднимайся.
      - Спокойной ночи.
      Гашу свет. Лежу, вытянувшись под одеялом. Тепло. Хорошо лечь после длинного рабочего дня. Длинного дня разговоров.
      На потолке светлые квадраты от уличных фонарей. Качаются. Ветер. Вот поползло еще одно пятно. Быстрей, быстрей. Пропало. Кто-то включил фары. Ночью нет инспекции.
      Спать. Но мозг не сдается сну.
      День прошел. "Быстры, как волны, дни нашей жизни..." Песня была. Пели подвыпившие интеллигенты. Не много дней осталось. Каждым нужно дорожить. Зачем? Не все ли равно - раньше, позже? Рисуешься? Не очень.
      Волны... Волны морские. Хорошо вот так засыпать на берегу. Ш... шшш... уу... Слышу шум волн, методичный, успокаивающий. Так было и миллионы лет. Уже больше не увижу. Нет, весной еще успею съездить. Посижу на камушках. Подумаю о вечности.
      Юра уснул. Действительно быстро. Молодость. Еще говорили: чистая совесть. Наверное.
      Ничего у меня не болит сейчас. Может быть, я здоров?
      Хорошо бы Люба была со мной. Приятно ощущать на своей ноге ее маленькую, мягкую ступню. Запомнилось давно. Странно, даже больше, чем ощущение другого. Еще запах волос.
      Вздыхаю. Бездарность: ни разу не проспал с женщиной целую ночь! "Ах, уже поздно!", "Ах, уже нужно бежать!". И так всегда. Вчера утром еще была надежда: посплю. Растаяла.
      Во втором пришествии.
      Едва ли. Потерялся: будет анабиоз, не будет? Иногда кажется - бред, потом - реальность. Но я-то знаю: шансов ничтожно мало. Логика наших рассуждении примитивна. Многое просто не знаем, не можем охватить всей сложности проблемы.
      Нужно поставить опыты с длительным анабиозом. Не успеть. Программа пробуждения вообще не будет отработана. Да и нужны ли опыты? Вдруг окажется: невозможно разбудить? А так есть иллюзия.
      Нет. Нечестно. И не стоит продаваться за несколько лишних шансов пожить.
      А что тебя в этом деле больше интересует: научный эксперимент или своя судьба?
      Взвешиваю: не могу определить. Гордость: ученый. Хвастун ты.
      Будут клетки синтезировать свою структуру или будет только распад? Если нет, то как быстро? Снизить температуру до двух-трех градусов, тогда обмен, наверное, уменьшится раз в тридцать. Плюс глюкоза, которая все-таки должна сгорать. При одном углеводном питании можно свободно прожить месяца два. Умножить на тридцать - будет пять лет. Через этот срок нужно пробуждать для подкармливания.
      Тогда не надо.
      Нет, все равно интересно. А кроме того, наверное, будет синтез белков.
      Картина: я в саркофаге. Если применять для циркуляции плазму, то кожа будет совершенно белая. Бр-р-р! Неприятно.
      Вообще никакого величия не будет. Камеру еле-еле успеем сляпать, машины все будут некрасивые. На соплях. Одно слово - макет. Макет величия.
      Спать, спать нужно, друг.
      Успеем.
      Помнишь, как рассказывали о смерти одного иностранного коммуниста? Когда ему стало плохо, жена просила не разрезать пиджак: "Он у него единственный". Глаза тогда у всех стали влажными. Один только тип сказал: "Рисуется, пиджаки там дешевы".
      Это было в Крыму.
      Волны в Коктебеле. Ш... шшш... уу...
      Люба в светлом зеленом платье идет мне навстречу по улице Ленина. Походка ее немного подпрыгивающая. Смеется, руки протягивает, счастливая... "Почему ты опаздываешь?"
      Сон. Это уже сон?
      Когда начинаешь слышать голоса...
      3
      Вот и опять иду на работу. Шагаю бодро: раз-два, раз-два. Чудно как: тепло, ветерок.
      Улица тихая. Каштаны до неба. Последние свечки опадают, как белый с розовым снег. Совсем последние - для меня. Не думать.
      Люди навстречу. Смотрю на лица, стараюсь разгадать их мысли, судьбу.
      Толстая старуха в черном медленно двигается, опираясь на палку. Глаза прикрыты тяжелыми веками. Застывшая маска мудрой усталости. "Прибери меня, господи!" Тень у нее тоже черная, большая.
      Девочка с бидоном и кружкой бежит вприпрыжку, брякает на всю улицу. И напевает в такт: "Динь-дон, динь-дон!" Мама послала в молочную. ("Быстро!") Занятия кончились. Впереди целое лето счастья. И целая жизнь. Да будет так!
      Пожилой человек быстро шагает с несчастным, злым лицом. Служащий опаздывает на работу. Поругался с женой. Впереди выговор от начальства за невыполненное задание. "Проклятая жизнь!" Все верно. Проклятая. Но успокойся! Все проходит. Вечером трехлетний Санька влезет тебе на колени, обнимет теплыми ручками, и лицо твое сморщится в горестную гримасу. Потом влажные глаза широко раскроются и засияют. "Нужно жить!"
      Так мне рассказывала Люба. Меня-то не обнимали теплые детские ручки. "Вся твоя наука не стоит такого объятия!" Это она мне говорила. Не знаю. Может быть, и не стоит.
      Вот институт. Летом он красивее. Каштаны. Никого нет у входа: работа уже началась. Тяжелая какая дверь, силы совсем мало. Шел не быстро, а дыхание учащенно. Брось, не надо прислушиваться. Совсем распустился за этот месяц. Селезенка тянет левое подреберье. Опять? Хватит!
      Иду к себе в кабинет по коридору. Неуютно здесь после улицы, темно. Встречаются люди из других лабораторий. Здороваются. Смотрят с жадным любопытством: "Еще ходит, а говорили, рак, совсем плох". Не надо так. Смотрят хорошо: с участием и симпатией. Не нужно поддаваться зависти и досаде.
      Вот и наши комнаты. Наши. Даже сердце забилось: столько сюда вложено души, мечты, энергии.
      Загляну в операционную. Знакомая, приятная картина: готовятся к опыту. Все тут? Поля, Коля Гулый, Толя, Валя. Вон Вадим наклонился над столом.
      - Здравствуйте, товарищи!
      Вадим бросается ко мне, хватает за обе руки, трясет, смеется.
      - Ура шефу!
      (Нет почтения.) Все меня обступили, трогают, улыбаются. И немножко смущены. Как вести себя? Здоровым всегда стыдно перед больными.
      - Ну как? Как себя чувствуете? Может быть, рано вышли?
      - Ничего не рано! В самый раз.
      Это Вадим, конечно. Валя выбежала в коридор, побежала в соседние наши комнаты. Слышу, кричат:
      - Девочки! Иван Николаевич пришел!
      Тепло. Хорошие они все какие. Любят меня. Любят!
      - Знаете, как без вас плохо? Совсем замучили нас начальники. Три опыта в неделю, допоздна сидим, а в свободные дни все считаем и чертим.
      К Вадиму:
      - Чего они чертят?
      - Как чего? Характеристики, кривые. За опыт мы теперь получаем столько цифр, что ужас! Аналог-код щелкает быстро. Вот целые рулоны.
      Да, действительно на окне бумажные катушки с цифрами.
      - Ну хорошо, ребята, готовьте опыт, а я должен поговорить со старшими. Вадим, собирайтесь ко мне. (Морщится. Некогда.) Не бойся, я недолго.
      Выхожу, провожаемый шумом. Потом, слышу, затихли. Наверное, говорят: "Ах, какой он бледный, худой!.." Ничего! Еще повоюем!
      Вот он, мой кабинет. Здороваюсь, как с другом. Все на привычных местах: фотография Павлова, корешки книг в шкафу. Даже цветы поставили.
      Очередность чувств: радость от встречи. Любят. Еще дальше маячит тоска: скоро придется расставаться. Теперь это чувство меня уже не покидает. Обострение заставило тело поверить в болезнь.
      Ничего нового они мне не скажут. Каждый день кто-нибудь приходил и докладывал. Но, может быть, не все? Щадили. Сегодня посмотрю сам. Сверю с планами и внесу поправки. Сколько мне еще отпущено? Давид утешает, но разве можно верить? Упреки, что плохо лечился, много работал. Хочет, чтобы я почувствовал себя больным, прислушивался. Что же, он достиг цели: болезнь все время присутствует на заднем плане. Стал портиться характер, обида и зависть к людям. Сам вижу. Пока еще контролирую себя, но вот-вот сорвусь. Плохо.
      Нужно торопиться с отъездом, иначе болезнь совсем меня скрутит. Вот опять голова кружится и тошнит. Кажется, и ничего такого не съел. Все ли я принял лекарства? Давид сказал, нужна пунктуальность. Может быть, лучше было бы еще полежать? Давид...
      Слушай, ты. Пошли к черту Давида и лекарства. Сегодня важный опыт. Или уже ничего не осталось важного, кроме пилюль? Чтобы лишний день дышать, есть и мочиться? Понимаю, если бы мог что-нибудь еще... А это...
      Все ясно. Нужно следить за мыслями, не позволять болезни завладеть собой. Лечиться, но в меру. Жизнь не самоцель. Почаще задумываться: "А для чего?"
      Выстоять.
      Как меня встретили хорошо! Нельзя их предавать. У каждого человека есть плохие мысли, все дело в их удельном весе. В доле воздействия на поступки. По ним нужно оценивать, по сумме поступков. Количественная оценка добра и зла. Критерии. Обсудить.
      Входят все сразу. Значит, собрались заранее: обсуждали "платформу", как себя вести со мной. Хорошо, берегут, но плохо, что не будут откровенны. Расспросить отдельно. А может быть, кое-что лучше и не знать? Всегда есть достаточно неприятностей.
      - Здравствуйте, Иван Николаевич!
      Это Семен. Нормальный голос, а мне кажется, что он не так смотрит. Борьба за власть? Не надо подозрений.
      Игорь такой же красивый. Юра и Вадим серьезные. Какие-то новые. Впрочем, я их видел на днях, но обстановка меняет.
      - Садитесь, ребята. Я собрал вас, чтобы обсудить кое-какие вопросы. Положение, в общем, мне известно, если вы не утаивали от меня.
      Смотрю им по очереди прямо в глаза. ("Испытующе". Штамп!) Нет, не все ладно.
      - Семен Иванович, прошу вас.
      - Все было, кажется, хорошо. Как вы знаете, мы получили комнату, в которой будем монтировать саркофаг. Работали как надо. План, по-моему, выполняется. Правда, я не все знаю, они же мне отчетов не дают.
      Замолк обиженно. Не слушались. Есть трещинка.
      Вадим вскакивает. Нахмурен. Игорь делает жест: "Остановись". Заныло под ложечкой. Сейчас неприятности. Не хочу!
      - Не делай мне знаков! Шеф не кисейная барышня.
      (Сейчас даст. Может быть, сдаться? Уйти? Я больной.)
      - Не все хорошо, Иван Николаевич. Ваша болезнь принесла большой вред, и впредь вы должны следить за собой строго. Нужно приходить в лабораторию и делать вид. Стоило вам лечь в больницу, как этот, грязная свинья (О директоре. Нет, не сделать тебе карьеры), начал нас притеснять. А ты, Семен, ему потворствовал! Да, это все знают. Не трогайте меня, я все равно скажу!
      - Истеричка ты, больше ничего.
      (Как неприятно все это! Болит под ложечкой. Тошнит. Болен я, не надо...)
      - Рассказывайте, но только без эмоций.
      - Отдел снабжения перестал нас снабжать: "Денег нет", "У вас аппетиты большие". (Передразнил Швечика. Похоже.) А нам, как нарочно, нужна масса всякой всячины для машины. С Юркой вообще не хотят разговаривать: ты, говорят, не наш. А комнату Василь Василич сам дал - "во временное пользование", я расписку писал. Она ему не нужна сейчас, потому что опытную установку демонтировали. Все, что сделали, - на энтузиазме и на воровстве. Сколько твои ребята повыносили с заводов деталей?
      (Воровство. Еще чего?)
      - Да нет, вы не бойтесь, там нам сами дают, только вынести через проходную нельзя открыто.
      Это еще полбеды. Всегда прижимали, да и денег у дирекции в самом деле мало. Еще что? Жду.
      - Не все еще. Этот тип начал нас вызывать к себе. Я не знаю, что он Семену говорил...
      - Знаешь ты, я рассказывал!
      - ...не знаю, что он Семену говорил, а у меня прямо спрашивал, что думаю делать, когда шеф умрет, как будет с тематикой... "Какого бы вы хотели заведующего?" Что нужно сильного, который бы защитил новое дело. Я так понял, что он сам хочет взять нашу лабораторию.
      (Вот сволочь! Впрочем, чего от него ждать? Постой, а может, Вадим путает?)
      - Он прямо сказал?
      - Он-то не сказал, да я сам прямо спросил. Засмеялся он. "А что, вам будет плохо?" Знаете, как он своим добреньким смешком: "Хе-хе-хе... а?"
      - Ну и что же ты ему ответил? (Ах, черт, нужно на "вы"!)
      - Я ему ответил как надо. Повторять не буду. (То-то рожа была у Ивана Петровича!)
      - Ну и зачем же ему это надо?
      - Святая простота! Да ведь он павловское учение уже полностью выдоил, теперь на первом месте кибернетика. Чувствует, что его попрут скоро с кресла. А как же он без командных высот?
      - Вадим, прошу вас без резкостей. Он все-таки наш директор, с его помощью мы стали на ноги. Семен Иванович, что вы скажете обо всем этом?
      - Что он скажет! Он уже, небось, подрядился к папаше в заместители!
      (Склока. Противно. Я еще здесь, а уже делят. Вадим - псих, мог преувеличить. Семен? Ненадежен.)
      - Я ничего об этом не знаю, Иван Петрович расспрашивал о состоянии работ в отделе, о выполнении планов этого года.
      - И все?
      - Расспрашивал о вас. Как я оцениваю ваше здоровье, вернетесь ли вы к работе.
      - Ясно. Нормальный директорский интерес. Игорь и Юра, вы что-нибудь можете сказать? Подожди, Вадим. Пожалуйста, помолчи. Не устраивай базар.
      Эти ребята с трезвыми головами. Вот Юра.
      - Отношение к нам плохое, это верно. Посмеиваются, что мы гениальные открытия делаем.
      - Юра, это же несерьезно. Говори по делу.
      - По поводу того, что сказал Вадим? Думаю, что весьма вероятно. Товарищ ловкий.
      - Это тоже меня не интересует. Пока. Говори ясно, в чем заключается дискриминация лаборатории, чтобы я мог идти к директору.
      Молчание. Что скажете? Знали бы вы, как противно идти к нему! Ага, Вадим!
      - Я думаю, что вам пока не стоит ходить. Мы будем сами выбивать: "Шеф пришел, ругается". А вы только расстроитесь.
      - Сам сначала подогрел, а теперь жалеешь?
      - Я же знаю, как вы не любите ходить по начальству. Мы от этого сильно страдаем. Но что поделаешь...
      ("Недолго осталось, потерпим". Нет, он этого не думал. Не злись.)
      - Что еще скажете приятного?
      Смотрю. Настроение неважное. Вадиму стыдно за свою выходку против Семена. Тот сидит, нахохлился. Справедливо обиделся, хотя директору продастся. Нет, сдастся, это разница. Слабость еще не подлость. А Игорек так и промолчал. Херувим.
      Опять Юра. Видно, что стал основной движущей силой. Естественно: техника сейчас главное. Машины.
      - К сожалению, есть и более неприятные вещи, с которых нужно было бы начать, если бы Вадим не выдал свои эмоции.
      Замолк. Что еще? Бей, все равно радости от встречи уже нет.
      - Дело в том, что мы теряем кредит. Институт кибернетики, заводы N_22 и N_13 быстро узнали, что вы в больнице, и затормозили наши заказы. Начальство от объяснений увиливает, но ребята мне говорят, что оно в нас, помощников, не верит. Впрочем, и сами ребята тоже не очень, поостыли.
      (Значит, решили, что я уже умирать лег.)
      - Ну и как поправить дело?
      - Ну хотя бы вы позвонили Борису Никитичу и другим. А еще бы лучше... Но...
      - Что?
      - Прочитать бы вам по одной лекции у наших подрядчиков.
      Скажи, пожалуйста! Я, оказывается, сила. Лекции мои, правда, всегда нравились. Умею. Приятно.
      - Я готов. Только внешний вид у меня неважный. Не отпугнуть бы.
      - Ничего. Вы побреетесь перед самым выступлением, мы вам яркую рубашку добудем, наденете светлый костюм.
      - Не хватает еще косметики!
      - Наука требует жертв!
      Немножко оттаяло. Все повеселели, даже Семен улыбнулся. А Вадим уже все забыл. Вот человек! Лекции я прочитаю. И костюм надену. Но насчет яркого ограничусь галстуком... Неловко.
      - Теперь, может быть, коротко обсудим существо дела? Хотя вы мне и рассказывали, во я бы хотел услышать еще раз, чтобы вместе обсудить, как преодолеть отставание. Кто начнет? Как всегда, Вадим?
      - Пожалуйста, я готов. Мой участок - структурные схемы функциональных в регулирующих систем. Они, в общем, готовы.
      - По-твоему, готовы - это значит есть квадратики с названиями и стрелками между ними. А мне для технической схемы этого мало, нужны зависимости.
      - Где я тебе их возьму? Из пальца высосу?
      - Из литературы. Вон сколько медики написали - целые библиотеки. Написали, а установить, например, как сердце влияет на газообмен в легких, нельзя.
      - Подождите, не ссорьтесь. Ведь мы договорились, что часть характеристик действительно придется брать с потолка. В этом смысл эвристического моделирования. Так вот, я хочу знать: что сделано в этом направлении?
      Немного, видимо, они сделали. Не хватает фантазии. Хорошо, что я продумал за время болезни. Было время.
      - Иван Николаевич, послушайте. Мы с Игорем нарисовали главную схему отношение между органами, обеспечивающими баланс газов в организме. Это сердце, легкие, ткани. Увязаны воедино механическая энергия, изменение О2 и СО2 в сердце, легких, в сосудах, в тканях. ("Мы нарисовали". Это я давно рассказал.)
      Юра:
      - Ваши характеристики годятся только для здоровых - как организм приспосабливается к физической нагрузке, да и то без учета эмоций. Не больше. А как быть при патологии? Ведь характеристики будут совсем иными?
      - Ну, кое-что мы дали тебе, не прибедняйся. Кроме того, работы в клинике не закончены.
      - Хорошо, не спорьте. Потом мы специально обсудим этот вопрос. Я припас некоторые соображения.
      (Все-таки забываешь о болезни, когда вот так занимаешься. Будто и нет ничего.)
      - Семен Иванович, вам было поручено составление второй схемы водно-солевого баланса, регулирование кислотно-щелочного равновесия. Как обстоят дела?
      (Я-то думаю, никак.)
      - Схему мы с Вадимом и Юрой составили. Я могу ее показать. Есть и характеристики почек. Плохо с тканями: не удалась кооперация с институтом биохимии. А мы сами не улавливаем количественно, как обмениваются водой и солями ткани с кровью. Нервные воздействия на эти процессы совсем неясны.
      - А связь с газообменом вы уже выяснили?
      (Как субъективны оценки! Подсознательно я уже ищу подкоп к Семену. Никаких данных за предательство нет. Честно служит в меру сил. Наверное, каждый считает себя хорошим.)
      - Нет, пока не установили. Вернее, не можем выразить это цифрами.
      - А почему бы не поставить опыты с перфузией изолированных частей тела, например, ноги?
      Мы долго обсуждаем разные технические вопросы.
      Юра смотрит на часы. Поднимает на меня глаза. Шеф, ты нас задерживаешь! Вадим увидел.
      - Иван Николаевич, нам нужно идти в операционную. Первый опыт, программа очень большая, без нас напутают. Можно, а?
      - Да, да, конечно. Разговор закончим потом. Значит, мне можно не ходить к Ивану Петровичу? Как вы считаете?
      - Может быть, стоило бы показаться после болезни, а, ребята?
      Это Семен просит. Черт его поймет.
      - Не надо. Пусть он приходит. Пошли, ребята.