— Да… — растерянно проговорил Подольский. Похоже, что его больше всего смущало присутствие раввина. Лев Николаевич вертелся на стуле, стараясь расположиться таким образом, чтобы от прямого взгляда Чухновского его скрывала голова Аркадия.

— Ну хорошо, — сказал Виктор, — вы этак долго будете препираться. Давайте начну я. Все, что обнаружил следователь Винокур, мне известно, поскольку наши блокноты составляют сеть. Кое-что я узнал и сам. В нескольких словах так: Подольский и Раскина работали над так называемыми уринсоновскими генераторами. В открытой печати это — системы для усиления давления биополя. Второе применение генераторов — биополевое усиление мозговых трансмутаций. Как я понял, это означает, что Подольский с Раскиной занимались, попросту говоря, попытками определить, действительно ли человеческое «я» включает опыт не только, так сказать, носителя данного разума, но и всех прочих его родственников не знаю уж до какого колена.

— Память предков, — подсказал Подольский, заметно приободрившись.

— Память предков, — с некоторым сомнением повторил Виктор. — Опыты проходили довольно успешно, на мозг то Раскиной, то самого Подольского действовали с помощью генераторов Уринсона, усиливавших биополя, способные, видимо, активизировать генную память… А потом Генрих Натанович почему-то шел в синагогу и разговаривал с господином Чухновским на философские и религиозные темы. Почти каждый день. Несколько лет. Теперь посмотрите сюда…

Хрусталев вытащил проектор блокнота, и над столом возникло изображение небольшой комнаты — снимок был сделан во время беседы Аркадия с раввином несколько часов назад, Чухновского видно не было, Аркадий специально встал так, чтобы загородить глазок камеры, в кадр попало окно, из которого лился розовый предвечерний свет.

— Узнаете? — спросил Чухновского Виктор. Раввин кивнул и нахмурился, не понимая. — Это комната в синагоге, где сегодня беседовали Винокур и Чухновский, — пояснил Виктор Подольскому. — Если смотреть в окно, то виден отражатель полицейского локатора, висящего на втором эшелоне Загородного шоссе. Видите?

— Ну, — сказал Лев Николаевич.

— А теперь взгляните в это окно, за моей спиной.

— Ну… — протянул Лев Николаевич, бросив в окно взгляд и тут же отвернувшись, — это отражатель дорожного локатора, если вы имеете в виду именно его. Там еще дома, линия эстакады, ретранслятор…

— У вас прекрасная зрительная память, — восхитился Виктор. — Один взгляд, а столько подробностей. Или вы уже были здесь и смотрели в это окно?

— Я… Был когда-то, несколько лет назад, что тут такого?

— Ничего! Отражатель дорожного локатора, да-да, тот самый, который виден и из окна синагоги. А также из лаборатории, где Подольский работал. Такое вот совпадение. Если провести луч из этой комнаты, то, отразившись от поверхности локатора, он попадет в комнату раввина Чухновского. И наоборот — если кто-то направит луч оттуда…

— Какой луч, о чем вы говорите? — вскинулся Подольский.

— Господа детективы — материалисты, — улыбнулся Чухновский. — Даже увидев то, что они увидели, они не поняли того, что должны были понять.

— Заковыристая фраза, — хмыкнул Виктор. — Но моя мысль, надеюсь, достаточно понятна.

— Понятна, понятна, — закивал раввин. — Бедного Генриха убили лучом. Из синагоги. Вообще-то это чепуха, но для вашего сведения: вчера я в это время был…

— Знаю я, где вы были, — поморщился Виктор. — И где был Лев Николаевич знаю тоже. И где была Раскина.

— Я пришел сюда, — сказал Чухновский, — чтобы объяснить вам, как я понимаю смерть Генриха. А вы, вместо того, чтобы выслушать, рассказываете мне о каких-то геометрических конструкциях, которые к смерти Подольского не имеют никакого отношения.

— Да? — Виктор наклонился и посмотрел раввину в глаза. — Тогда слушаю вас. Вы хотите сделать признание?

— В чем? В убийстве? Вы же знаете, что нет!

— Тогда в чем?

— Виктор, — сказал Аркадий, — видишь ли, господин Чухновский все-таки духовное лицо. С его точки зрения он прав. Генрих Натанович Подольский занимался, по его мнению, деятельностью, которая могла нанести непоправимый вред еврейской нации. Он сам мне это сказал. И ты это знаешь, потому что видел мои записи. У него лично не было никаких причин ненавидеть Подольского. Но деятельность Генриха Натановича следовало прекратить. Какой единственный способ мог использовать для этого раввин?

— Такой же, как все и всегда, — бросил Виктор.

— Да, такой же, как все духовные деятели, — согласился Аркадий, — только говорим мы о разных вещах. Он молился.

— Ну и что? — спросил Виктор.

— Истинно так! — сказал Чухновский. — Истинно так. А что мне оставалось делать?

— Вам — ничего, — кивнул Аркадий и пояснил Виктору. — Видишь ли, по его мнению, ему не нужен был какой-то там луч. Он попросту обратился к Богу с просьбой наказать этого… э… нечестивца. Я уж не знаю, в каких выражениях…

— И Бог, естественно, наказал, — насмешливо сказал Виктор. — С помощью теплового луча, направленного из комнаты в синагоге.

— Тепловой луч мог сжечь кожу, — согласился Аркадий. — Но восстановить ее? И еще — как ты тогда объяснишь предсмертные ощущения Подольского? Геометрия — да, но физика? В лаборатории попросту нет никаких генераторов, способных…

— Это нужно было проверить, — резко сказал Виктор, — и я надеялся, что ты это сделал, как только обнаружил зеркало.

— Естественно, я это сделал, — обиженно сказал Аркадий. — Ничего там нет. И не было. Послушай, Виктор, ты сам привел сюда Чухновского, так пусть он скажет то, что хочет, а потом сделаем свои выводы.

— Свой вывод я уже сделал, — пожал плечами Виктор. — С тобой, Аркадий, мы все обсудим в офисе… Ну хорошо, давайте послушаем.

Раввин бросил на Аркадия благодарный взгляд, а Подольский чуть отодвинулся на своем стуле. Чухновский закрыл глаза и начал, раскачиваясь, произносить какие-то слова. «Барух ата адонай, — услышал Аркадий, — элохейну мелех аолам»…

— Господи, — вздохнул Виктор, но Аркадий сделал предупреждающий жест, и Хрусталев лишь возвел очи горе и сложил руки на груди.

Чухновский молился около минуты, произнес «амен», перестал раскачиваться и сказал:

— Запишите: Подольский заслуживал наказания, потому что посягнул на прерогативу Творца.

— Так и запишем, — любезно согласился Виктор, и Аркадий недовольно поморщился. Лучше бы Виктору помолчать, иногда он — из лучших побуждений, конечно, — всеми силами мешает расследованию. У Аркадия была своя версия, и молитва Чухновского ее не нарушала, не нужно Виктору суетиться, но ведь начальству не прикажешь, можно только посмотреть осуждающе…

— Я уже говорил вот… Аркадию Валентиновичу, что Подольский начал ходить в синагогу семь лет назад, — продолжал раввин. — Как-то он подошел ко мне и сказал, что хочет посоветоваться. Я не мог отказать, это очевидно. Он сказал, что разговор должен остаться между нами. Я ответил, что умею хранить молчание. И тогда Генрих Натанович рассказал о целях своей научной деятельности. Это был странный разговор. Я понял, что в глубине души Подольский оставался атеистом, его вера была лишь попыткой что-то понять в собственной душе. Творец для него — лишь некий символ, обращаясь к которому он пытался углубить свои сугубо атеистические представления о человеке и его сути. Вы понимаете?

— Нет, — сказал Виктор, и Аркадий опять ощутил глухое раздражение. Если Хрусталев своими репликами заставит Чухновского замолчать — а это вполне может произойти, — тайну смерти Подольского они никогда не раскроют.

— Нет? Ну…

— Продолжайте, — кивнул Аркадий. — О чем вы говорили с Подольским тогда и о чем — впоследствии?

— И тогда, и впоследствии — об одном и том же. О душе человеческой. О том, сколько у каждого человека может быть духовных сущностей. Его интересовало, как религия — ясно, речь шла только об иудаизме — относится к возможности замены души у конкретного человека. Сначала речь шла о… как бы это сказать… спонтанном явлении, что ли. Вдруг вы теряете свою душу и приобретаете чужую. Становитесь другим человеком? Или остаетесь собой, но только изменяете прежним целям и принципам?

— В христианстве, — пояснил Подольский, впервые перебив раввина, — это называется одержимостью дьяволом. Но в иудаизме нет такого понятия — Дьявола не существует по определению.

— Совершенно верно, — сказал Чухновский. — Сначала я не понимал истинной цели таких разговоров. Я думал, что Генрих Натанович искренне хочет приобщиться к вечным ценностям… Я рассказывал ему о ТАНАХе, о Синайском откровении, показывал отрывки, где Творец говорит с Моисеем именно о том, что интересовало Подольского… Я подарил ему Тору — двуязычную, на русском и иврите, в наши дни это редкость, сейчас вообще мало книг на бумаге, а мы не признаем компьютерных версий… Потом я начал понимать, что Генрих Натанович… нет, не то чтобы он обманывал меня, он был искренним, когда интересовался религией, но интерес был сугубо научным. Его почему-то интересовало, что произойдет с человеком, если вынуть из него одну душу и заменить другой.

— Электронное клонирование? — спросил Виктор. — Что тут нового? Страшнов занимался этим полвека назад.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.