Девочке было лет шестнадцать, и Аркадий, глядя на нее, вспомнил Алену — ей было столько же, когда они познакомились. Он — молодой выпускник юридического колледжа — умел тогда очаровывать женщин рассказами о подвигах во имя справедливости, которые ему предстояло совершить в скором будущем. Он и сам плохо отличал будущее от настоящего, воображаемое от действительного, романы от жизни, а собеседницы подпадали под очарование его энтузиазма и принимали рассказы за чистую монету — до первого свидания, естественно. Потом все становилось на свои места, и восторженная почитательница молодого таланта превращалась в скептическую мегеру, не готовую связать жизнь с человеком, не понимающим, что деньги добывают, а не зарабатывают. Алена то ли была слишком молода, чтобы знать эту прописную для всех женщин истину, то ли действительно влюбилась по уши, но, как бы то ни было, ни первое, ни даже десятое свидание ее не разочаровало.

Разочарование наступило потом, когда они уже были женаты, когда родилась Марина, а Аркадий не выбился даже в простые следователи МУРа или прокуратуры. Алена поняла, что муж просто не умеет жить. Не умеет брать деньги, когда их предлагают, и не умеет требовать свое, когда от него пытаются утаить положенное. Алену не интересовало, что деньги предлагают обычно для того, чтобы скрепить сделку с правосудием, а положенное утаивают, когда сделка сорвалась. Алена не понимала, что ее муж физически не способен на подобные соглашения, Аркадий воспринимал их как сделки с совестью. С чьей-то совестью он еще мог договориться, но никогда — с собственной.

Когда Алена на шестом или седьмом году замужества поняла, что Аркадий в этом отношении неисправим, как разобранная на детали и выпотрошенная игрушка, она начала искать героев на стороне. Аркадий догадывался об этом; да что там догадывался, он точно это знал, поскольку, будучи сыщиком, а со временем — сыщиком экстра-класса, легко ловил жену на противоречиях и мог бы без проблем отслеживать все перемещения Алены по городу и знать обо всех ее амурных приключениях.

Если уж повезло попасть в пробку, — подумал Аркадий, — почему не использовать это время и не поразмышлять о деле Подольского? Просто посидеть и подумать — когда еще выпадет такая возможность?

Что произошло между шестью и девятью часами утра? В комнату никто не заходил, о подмене трупа и речи быть не может. Такие случаи бывали неоднократно, но только не в этот раз. Да и кому он сдался, этот Подольский, чтобы создавать такие сложности? Если у него были враги, то куда проще имитировать аварию в воздухе (73 процента случаев сведения личных счетов) или пристрелить в подворотне (остальные 27 процентов).

Самым загадочным в деле Подольского является исчезновение «маски смерти», все остальное решаемо. Следовательно, сейчас важнее всего заключение патологоанатома. Технические экспертизы вторичны, вопросы, поставленные перед экспертами, могут измениться в результате медицинского обследования трупа.

Допустим, что эксперт скажет: теплового поражения не было и быть не могло. Что тогда? Закрывать дело и списывать расходы агентства в убыток, поскольку страховая компания не станет в случае естественной смерти Подольского оплачивать юридическую страховку? Или продолжать расследование, привлекая в качестве отправной точки несогласованность двух обследований? В конце концов, в шесть утра лицо Подольского было сожжено — какие сомнения! Для судмедэксперта данные телевизионной съемки — не доказательство, как и личные свидетельства оперативника МУРа, коменданта общежития и понятых. Но ведь это — было!

И еще то, о чем Аркадий вообще старался не думать: отпечаток раскаленной ладони на лице Подольского. Будто кто-то подошел к Генриху Натановичу, протянул правую руку и коснулся его лица ладонью, раскаленной градусов этак до пятисот, при меньшей температуре контакт источника жара с лицом Подольского должен был бы продолжаться минуту или больше. В принципе, можно, наверное, организовать луч таким образом, что получился как бы след ладони человка, это все техника, пусть даже на грани фантастики.

Вопрос — зачем?

Можно сделать все что угодно, но — сколько все это будет стоить? Есть способы, куда более дешевые.

Впереди возник просвет — транспорт начал постепенно передвигаться, одновременно переходя на нижний уровень, видимо, там удалось разгрузить пробку чуть быстрее. Машина стояла на автопилоте, и Аркадий не стал вмешиваться в управление. Движение по трассе ускорилось, машина неслась теперь в первом эшелоне метрах в десяти над крышами Юго-Запада и вот-вот, судя по датчикам автопилота, собиралась приземлиться на Воробьевском проспекте, чтобы продолжить затем движение к центру. Нужно было решить, куда он, в конце-то концов, хочет попасть: в больницу, МУР или домой? Когда колеса коснулись бетона, Аркадий отключил автопилот и повел машину в правый ряд, уменьшая скорость. Где-то здесь… Он помнил номер дома, это неподалеку от площади Героев Космоса. Сейчас вправо — в переулок.

Надо было бы сначала позвонить, а не являться, как снег на голову. Ну да ладно, не по личным делам как-никак.

Аркадий вывел машину из довольно плотного даже здесь уличного потока и остановил у первого же столбика платной стоянки. Послал в модем аппарата номер своей кредитной карточки и вылез на тротуар, разминая затекшие ноги. Дом под номером 73 он успел проехать, перед ним возвышалась двадцатиэтажная жилая башня с черным числом 79 на фасаде. Число занимало два этажа и написано было, по-видимому, не столько для прохожих и проезжих, сколько для самоутверждения жильцов, поскольку разглядеть его в пролетном режиме даже из первого эшелона никто бы не смог.

Аркадий пошел назад и обнаружил в сотне метров странное двухэтажное сооружение эллипсоидальной формы, архитектурный реликт середины века. Перед входной дверью почти неподвижно висела в воздухе голографическая надпись «KIMECS Iona, Ltd.» Надпись слегка подрагивала — видимо, в адресном компьютере или в линии передачи были какие-то сбои.

Аркадий протянул руку к стеклянной на вид двери, но стекло неожиданно оказалось пленкой, разорвавшейся под давлением его пальца. Пленка скукожилась, упала под ноги и пропустила Аркадия в большой светлый холл. Он остановился, раздумывая, что же теперь делать, он вовсе не собирался что бы то ни было ломать. Не очень-то удачное начало… Однако в следующую секунду дверной проем оказался затянут прозрачной стекловидной пленкой, будто ничего не произошло. Аркадий даже не успел уловить, когда произошел процесс восстановления.

Он осмотрелся. На второй этаж вела широкая лестница, а справа открывался коридор с рядом дверей. В холле стояло несколько кресел, довольно старых на вид, с потертыми кожаными подлокотниками. Картина на стене изображала то ли Дантов Ад, то ли иное подобное заведение, где под низким небом полуобнаженные люди тащили на себе и сбрасывали в пропасть какие-то сооружения, машины и прочие достижения технического прогресса.

— Добро пожаловать, — сказал мягкий голос, и Аркадий, обернувшись, оказался лицом к лицу с миловидной женщиной лет тридцати. Женщина была почти на две головы ниже Аркадия и точеными чертами лица напоминала греческую статуэтку. Она и одета была соответственно — в широкое платье, подобное греческой хламиде.

— Здравствуйте, — сказал Аркадий. — Мое имя Аркадий Винокур, я частный детектив и хотел бы поговорить с некоторыми сотрудниками фирмы. С кем имею честь?

Женщина с сомнением осмотрела Аркадия с ног до головы. Должно быть, детективов она представляла совсем иначе.

— У вас есть документ? — спросила она.

Аркадий вытащил карточку из кармана и провел ею в воздухе на уровне глаз. Отпечаток оказался чуть смазанным, но главное — фото, фамилия и название фирмы получились отчетливо. Секунд через пять изображение рассеялось дымом, но этого времени было вполне достаточно для идентификации.

— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросила женщина.

— Если можно, я хотел бы поговорить с Пастуховым.

— С Сергеем Сергеевичем? Прямо по коридору, вторая дверь. Вас проводить?

Конечно, ей хотелось проводить и послушать, что скажет сыщик начальнику отдела.

— Ваша фамилия случайно не Раскина? — спросил Аркадий. По возрасту женщина подходила, но фотографии Раскиной в файле «Рябины» не оказалось, и Аркадий вовсе не надеялся на удачу.

— Нет, — почему-то оскорбленным тоном заявила женщина. — Я не Раскина, с чего вы взяли?

— Тогда я найду сам, — сказал Аркадий и, оставив женщину в недоумении, направился к указанной ему двери.

Вошел, постучав и не услышав ответа. Пастухов Сергей Сергеевич, руководитель отдела технологий метаинформационных структур сидел за компьютером и раздраженно рассматривал неожиданного посетителя. Не дожидаясь вопроса, Аркадий показал свою карточку и сел в кресло.

— И что вам здесь нужно? — без малейшего оттенка любезности в голосе спросил Пастухов.

— Сотрудник вашего отдела Генрих Натанович Подольский был найден сегодня утром мертвым в своей комнате в хостеле «Рябина», — объяснил Аркадий. — Я веду дело о смерти этого человека и хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Не понял, — сказал Пастухов. — О чем вы? Вчера я с Подольским говорил, он был в полном порядке. Правда… — Пастухов помедлил, — он не вышел на работу, но это не основание…

Похоже, Пастухов был настолько внутри своих научных рассуждений, что не вполне адекватно воспринимал сказанное собеседником.

— Подольский умер сегодня ночью, — повторил Аркадий. — И меня интересуют некоторые обстоятельства.

Наконец до Пастухова дошло. Он вынырнул из глубины метаинформационного пространства и испугался вполне натурально:

— Умер? Чепуха! Не может быть! Отчего? Когда?

— Причина смерти выясняется, — ответил Аркадий. — Произошло это сегодня ночью.

— Сегодня ночью, — почему-то задумался Пастухов, и неожиданно лицо его прояснилось. — Нет, — сказал он с облегчением, — сегодня ночью я Подольского не видел и ничего об этом не знаю.

— Ясно, — вздохнул Аркадий. С этим человеком, пожалуй, не стоило и разговаривать. Он из испуганных. Насмотрелся телевизионных сериалов о милицейском спецназе и заказниках, работу частного сыска не представляет вообще, благо на телеэкране это не показывают. Но не уходить же с пустыми руками.

— Прежде, — сказал Аркадий, — вы достаточно часто общались с Подольским…

— По долгу службы, — быстро сказал Пастухов. — Исключительно.

— Понятно. Каким он был сотрудником?

— Хорошим, — с готовностью сообщил Пастухов, но в его ответе Аркадий ощутил оттенок неуверенности, руководитель отдела готов был в любой момент изменить свое мнение, если это будет нужно следствию.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил Аркадий.

— Подробнее… — Пастухов внимательно всмотрелся в лицо посетителя, стараясь угадать, какой именно ответ его больше устроит. Аркадий сидел, равнодушно глядя перед собой, ему было все равно, что скажет свидетель, а свидетель мучился, ему недоставало вешек, чтобы определить свое поведение. Так и не получив дополнительной информации, Пастухов продолжил:

— Генрих Натанович Подольский поступил в фирму в октябре пятьдесят шестого. Трудового соглашения не нарушал, несколько раз поощрялся в размере оклада. В прошлом году был награжден туристической путевкой в Азербайджан, на курорты Каспия… Ну…

— Дорогой Сергей Сергеевич, — проникновенно сказал Аркадий, — видите ли, у Генриха Натановича не выдержало сердце. Неприятно, я понимаю, но в этом нет ничего криминального. С каждым может случиться. Но родных у него нет, даже похоронить некому, если, конечно, фирма не возьмет на себя…

— Я поговорю с начальством, — немедленно заявил Пастухов. — Думаю, что мы сможем организовать похороны. Бедняга! Действительно сердце? Он никогда не жаловался. — Пастухов покачал головой. Услышав о том, что смерть сотрудника произошла по естественной причине, он немного успокоился, но все же остались кое-какие сомнения, и начальник отдела поспешил их рассеять.

— А почему… — сказал он. — Ну, я имею в виду, если Генрих умер от сердца… Почему вы…

— Ах, это, — пожал плечами Аркадий. — Стандартная процедура, предусматриваемая юридической страховкой. Вы собираете информацию, мы тоже — просто информации у нас разные, вы согласны?

Пастухов был согласен.

— Подольский выглядел взволнованным в последние дни? Что-нибудь его беспокоило? Я имею в виду — что-нибудь такое, из-за чего он мог… Ну, вы понимаете…

— Да, конечно. То есть, нет, ничего такого не было. На работе — обычная рутина, а вне службы я с ним не общался, так что ничем вам не помогу.

— Давайте тогда по работе. Он вел самостоятельную тему? У него были достижения?

— Достижения — да, конечно. Он занимался метаинформационными структурами…

— Извините мое невежество, — улыбнулся Аркадий. — Это что за структуры такие?

— М-м… Как бы вам популярнее… Вы знаете, конечно, что в ноосфере есть области повышенного энергоинформационного давления…

— В ноосфере? — поднял брови Аркадий. — Но ведь это вроде бы просто обозначение сферы разума.

Пастухов посмотрел на Аркадия снисходительным взглядом специалиста, вынужденного растолковывать профану прописные истины. Ну и хорошо, — подумал Аркадий, — расслабился наконец. Теперь он забудет о Подольском и начнет вещать, а через несколько минут разговор можно будет осторожно вернуть к умершему сотруднику.

— Ваши сведения, — сказал Пастухов, — базируются на учебнике для одиннадцатого класса, причем издания примерно десятилетней давности. Я прав?

— Безусловно, — кивнул Аркадий. Его сведения о ноосфере базировались на штудиях Урнова, он сдавал этот предмет в колледже, но сейчас лучше было изображать неуча, каким Пастухов наверняка представлял себе любого сотрудника частного сыска.

— Тот учебник писали догматики, для них Вселенная — это атомы, молекулы и четыре вида полей, ничего более. На самом деле существует еще так называемое биоинформационное пространство, в пределах которого происходит взаимообмен эмоциями, отдельными мыслями, просто незакодированной энергией живого организма…

Некробиотический сигнал, — вспомнил Аркадий и невольно нахмурился. Метальников, умирая, послал в это самое биоинформационное пространство импульс, и Алена восприняла его. Когда-то в детстве Аркадий тоже испытал это жуткое чувство: он проснулся среди ночи, будто от удара по грудной клетке, в комнате было темно, и он ясно расслышал голос отца, лежавшего в это время в Первой градской больнице. «Прощай, — сказал голос, — мне уже не больно». Прошло трое суток после того, как отцу пересадили сердце, послеоперационный период проходил нормально, утром Аркадий собирался съездить на Пироговку… Заснуть он больше не смог, было в груди какое-то стеснение. Рано утром позвонил лечащий врач и сообщил, что больной Винокур скончался в три часа ночи.

— А разве это… биоинформационное пространство нематериально? — спросил Аркадий, отгоняя воспоминание.

— Материально, конечно! — воскликнул Пастухов. — Но есть разница между традиционным материализмом и его, как бы помягче выразиться, воинствующим направлением. Видите ли, биоинформационное поле структурно отличается от своего электромагнитного аналога…

Аркадию стало скучно, но для того, чтобы задать следующий вопрос, необходимо было позволить Пастухову высказаться.

— К вопросу о биоинформационном поле, — сказал Аркадий, вклинившись в первую же паузу. — Был ли, по-вашему, кто-нибудь в институте, настолько близкий к Подольскому, что мог воспринять его некробиотический сигнал?

— М-м… — поморщился Пастухов. — Видите ли, наука пока не доказала наличие подобных излучений, во всяком случае при…

— Меня всего лишь интересует, — перебил Пастухова Аркадий, — есть ли в институте человек, близко знавший Подольского. Поэтому я и упомянул некробиотический сигнал — говорят, что можно ощутить на расстоянии смерть только очень близкого человека.

— Понимаю… — протянул Пастухов. — Видите ли, Генрих Натанович — человек не очень контактный… Э… То есть, я хочу сказать — был не очень… Я могу на пальцах одной руки пересчитать сотрудников, с кем он общался. Во-первых, ваш покорный слуга. Я был его непосредственным начальником, и еще мы пятницам играли в шрайк. В наше время шрайк почему-то потерял популярность, а мне нравится, снимает напряжение.

— Кто еще общался с Подольским в институте? — спросил Аркадий.

— Геннадий Павлович, — сказал Пастухов. — Геннадий Павлович Ушаков, наш исполнительный директор.

— Вы имеете в виду общение вне службы?

— Нет, мне известно только то, что происходит в институте. Генрих Натанович обслуживал биологический компьютер в кабинете Ушакова, машина там из самых сложных, еще не настроенная, даже еще не выращенная до зрелого состояния. Подольскому часто приходилось бывать в кабинете Ушакова, они беседовали, какие-то были у них общие темы. Странные, надо сказать… Я иногда слышал, когда заходил.

— Странные?

— Более чем, — хмыкнул Пастухов. — Они обсуждали проблемы потустороннего мира.

— М-м? — Аркадий поднял брови.

— Да-да. Жизнь после смерти и все такое. Я как-то спросил Генриха: он что, на самом деле думает, что потом что-то будет? Он сказал тогда, что это теоретический спор, их, понимаете, интересовала проблема биологической памяти компьютеров — сохраняется она в структурах после уничтожения базового блока или погибает полностью. Это, мол, аналогично проблеме — сохраняется ли память человека после его смерти. Например, в структуре его клеток. Это важно знать для теорий метабиологических переходов, трактующих так называемые инкарнации живых существ как последовательные пересечения информационных структур — от мозга к полю ноосферы и обратно к мозгу индивидуума, но со смещением в положительном направлении стрелы времени.

— Не понимаю, — признался Аркадий.

— Да это и не имеет к вам никакого отношения, — покачал головой Пастухов. — Проблема действительно интересная, но при чем здесь вы?

— Ни при чем, — согласился Аркадий. — И вы, конечно, не можете сказать, что делал ваш исполнительный директор вчера вечером.

— Почему не могу? Могу, конечно. Он был здесь, в институте.

— Кто, кроме вас, может подтвердить, что Ушаков находился в своем кабинете? — спросил Аркадий.

— Я разве сказал, что Геннадий Павлович находился у себя? — удивился Пастухов. — В пятой лаборатории справляли окончание большой работы, гудели крепко, и Ушаков, конечно, не мог пропустить… — в голосе Пастухова Аркадию послышалась ирония. — Они сидели до двух ночи. Все, кто там был, подтвердят, что у директора есть алиби.

— Алиби? — поднял брови Аркадий. — Разве его в чем-то обвиняют?

— Но ваш вопрос, — смутился Пастухов. — Вы интересуетесь, кто где был в то время, когда…

— Естественно, — кивнул Аркадий, но не стал объяснять, почему считает свои вопросы естественными, если следствие не подозревает кого бы то ни было в причастности к смерти Подольского.

— Благодарю, — сказал Аркадий. — Вы очень помогли.

— Пожалуйста, — пробормотал Пастухов, думая о чем-то своем. Скорее всего, будучи человеком науки, он сопоставлял в уме вопросы, заданные Аркадием, со своими ответами и пытался понять, что же все-таки произошло на самом деле в хостеле «Рябина» — не мог частный детектив задавать вопросы, если причина смерти бедняги Подольского не вызывала подозрений.

— Да, — сказал Аркадий, остановившись на пороге. — Не подскажете, в какой комнате работал Подольский?

— Сто тридцать, напротив холла по коридору.

— Там есть сейчас кто-нибудь?

— Конечно, — нахмурился Пастухов. — Только я бы не хотел… Вы будете отвлекать людей от работы. Подождите до пяти, если возможно.

— Спасибо за совет, — поблагодарил Аркадий и прикрыл за собой дверь. По идее, Пастухов должен сейчас позвонить директору и в лабораторию. Ушакову рассказать о странном визите, а людей в лаборатории предупредить, чтобы изобразили рабочий энтузиазм.

В коридоре было пусто. Аркадий вытащил из кармашка на внутренней стороне куртки колесико интерфона, прилепил к мочке уха и наклонился к двери кабинета Пастухова. Между ухом и дверью должно было оставаться несколько сантиметров воздушной прослойки, где звуки, прошедшие сквозь твердый материал, преобразовывались в колебания газовой среды.

— …Я ему так и сказал, — прозвучал голос Пастухова. — Конечно, Геннадий Павлович, да он и сам понимает… Извините, я вам еще перезвоню, хочу предупредить Раскину, чтобы она была сдержанней, следователь идет к ней… Да-да, конечно.

Стало тихо, а потом Пастухов проговорил:

— Наталья Леонидовна, это Пастухов. Понимаете, случилось несчастье… Нет, с ним все в порядке. Генрих Натанович… Что? Когда… Ага, понятно. Но вы же с ним… Нет, я понимаю… Я сейчас вовсе не то хотел сказать. К вам идет следователь сыскного бюро. Этакий весь из себя Холмс. Посдержаннее, пожалуйста. Дома будете плакать, хорошо? Ну давайте…

Тишина.

Аркадий быстро пошел в сторону холла, на ходу стягивая с уха колесико интерфона. В холле несколько сотрудников КИМЕКСа азартно обсуждали вчерашний матч «Реала» с минским «Динамо». Судя по возгласам, все смотрели матч по стерео и, следовательно, не могли быть с двадцати двух до полуночи в хостеле «Рябина». Впрочем, заключение это, сделанное Аркадием с привычным автоматизмом, не могло иметь ровно никакого значения, поскольку никто из стоявших в холле людей по делу Подольского не проходил. Директора КИМЕКСа Ушакова среди них не было, это очевидно.

Аркадий свернул в правый коридор, здесь двери были большими, под потолок, и на каждой стоял электронный замок с экранчиком сенсорного набора. Никаких названий, только номера комнат были обозначены большими красными числами слева от каждой двери.

Аркадий остановился у сто тридцатой комнаты и собрался постучать, но в это мгновение дверь неожиданно распахнулась, и он оказался лицом к лицу с женщиной лет тридцати пяти. Раскина — несомненно, это была она — оказалась чуть выше среднего роста, с нескладной, какой-то прямоугольной фигурой и лицом, которое скорее подошло бы мальчику-переростку: выдающиеся скулы, едва заметные усики, да и прическу Наталья Леонидовна носила почему-то сугубо мужскую. Если бы не высокая грудь, Раскину вполне можно было принять за мужчину, по известным причинам переодетого в женский рабочий костюм: обтягивающую блузку, вправленную в широкие, по последней женской моде, китайские джинсы.

— Наталья Леонидовна, если не ошибаюсь? — изобразив на лице любезную улыбку, спросил Аркадий.

— А что? — не приняв любезного тона, агрессивно сказала Раскина. — Вы кто такой?

— Давайте войдем, — предложил Аркадий. — Я детектив из частного агентства «Феникс» и хочу задать вам несколько вопросов.

— По какому поводу?

Если бы Аракадий не знал точно, что Раскина осведомлена о смерти Подольского, он непременно сделал бы вывод, что эта женщина действительно не догадывается, что нужно от нее неожиданному посетителю. На лице не было даже следа тревоги, не говоря уж о слезах, о которых упоминал в разговоре с ней Пастухов.

— Можно войти? — повторил Аркадий.

Раскина неохотно отступила в сторону, и Аркадий перешагнул порог.

— Только не сюда, — торопливо сказала Наталья Леонидовна, когда Аркадий направился к стоявшему у окна столу с раскиданными на нем бумагами. — Пожалуйста, садитесь на тот стул, он предназначен для всех, кто не связан с экспериментом, эта часть комнаты полностью безопасна.

— Безопасна для кого? — уточнил Аркадий, усаживаясь на стоявший в левом дальнем углу стул, одинокий, как сосна на голой вершине.

— Для посетителей, — объяснила Раскина, не вдаваясь в детали. Аркадий увидел стоявшее перед компьютером вертящееся кресло с высокой спинкой и перетащил его, несмотря на протесты Натальи Леонидовны, в угол, поближе к стулу.

— Садитесь сюда, — сказал он, — так будет удобнее.

— Послушайте, — сердито сказала Раскина, — что вы себе…

— Сегодня ночью умер ваш коллега Генрих Натанович Подольский, — сообщил Аркадий уже устаревшую новость, внимательно наблюдая за реакцией Натальи Леонидовны. Брови ее поднялись, но глаза остались внимательно-спокойными.

— Как? — сказала она. — Не может быть!

Играть она не умеет, — отметил Аркадий. В театр ее не взяли бы даже статисткой. Тем лучше, вопросы можно задавать в лоб, а правильные ответы читать на лице.

— Да вот так, — сказал он. — Сердечный приступ. Как вы понимаете, в таких случаях детективное агентство проводит формальное расследование.

— Зачем? — вырвалось у Раскиной. — Сердечный приступ, это же не в вашей компетенции!

— Сам приступ — нет, конечно. Но поскольку Подольский был в это время один, нужно точно разобраться в причинах, приведших к приступу и смерти. Он мог, например, перед этим крупно повздорить с кем-нибудь, и в результате… Или получил какое-то очень неприятное известие… Да мало ли…

— Ну и что? — нахмурилась Раскина. — Допустим, повздорил. Разве это повод для того, чтобы кого-то обвинять?

— А разве я обвиняю? Это вопрос чисто финансовый. Согласно юридической страховке (в вашей, кстати, сказано то же самое, прочитайте внимательно), часть расходов по похоронам, если имела место смерть, или лечению, если имело место поражение здоровья, несет лицо, по чьей прямой или косвенной вине произошла указанная выше…

— Вы можете говорить по-русски? — раздраженно сказала Раскина.

— Я просто объясняю…

— Я давно поняла. — Она помолчала. — Генрих ни с кем не ссорился, если вы это имели в виду. Он вообще человек… то есть, был…

У Раскиной неожиданно задрожали губы, и она прикрыла рот ладонью. Впрочем, женщина быстро справилась с волнением.

— Вы что-то скрываете, — сказала она решительно. — Даже если Генрих с кем-то сильно повздорил и это стало косвенной причиной приступа… К юридической страховке это не имеет никакого отношения. Придумайте другую версию.

— Зачем? — вздохнул Аркадий. — Наши отношения очень просты. Я задаю вопрос, вы отвечаете. Вы можете отказаться отвечать, можете вызвать своего адвоката, можете выставить меня из комнаты. Я все это зафиксирую. Разумеется, мои выводы никак не повлияют на ваше общественное и, тем более, научное положение. Официально, я имею в виду. Но вы же знаете, как это бывает. Одно слово, другое, по Москве начинают ползти слухи, с вами перестают здороваться… Порой не нужно доводить дело до суда, чтобы уничтожить человека, помните историю с Анастасией Ростоцкой?

Раскина помнила, это было видно по ее глазам. Конечно, Аркадий рисковал. Наталья Леонидовна могла замкнуться и отказаться вести разговор — даже в присутствии адвоката. Но могла поступить и иначе — в конце концов, трагедия с Ростоцкой действительно впечатляла, особенно людей не очень сильных, а Раскина, насколько Аркадию удалось понять, к сильным натурам все-таки не относилась.

— Что вы хотите знать? — сухо сказала Раскина.

— Ваши исследования имели практическое значение или были сугубо теоретическими?

Брови Раскиной удивленно поползли вверх.

— Какое это имеет…

— Мы уже договорились, — покачал головой Аркадий, — что я задаю вопросы, а вы отвечаете.

— Практическое.

— Нельзя ли подробнее?

— Подробнее… Вы знаете, что такое квантовое биополе? Простите, я не должна задавать вопросы…

— На этот я могу ответить. Квантовое биополе — это такая штука, с помощью которой у некоторых людей получается передвигать предметы. Это еще называется телепортация.

Раскина поморщилась.

— Господи, это вы все в фантастике вычитали? Ни у кого и никогда не получалось передвигать предметы усилием мысли, если вы это имеете в виду. А то, что вы называете телепортацией, есть функция биополя. Попросту говоря, очень мощное биополе в лазерном режиме перестает быть непрерывным и квантуется — как всякое другое поле, скажем, электромагнитное. И давление квантов биополя действительно способно переместить материальный объект. Только для этого нужны усилители, своеобразные лазеры биополя. Генератор Уринсона не может создавать биополе самостоятельно, надеюсь, это вам известно, но он в миллионы раз усиливает биополе индуктора-человека. Усиливает до такой степени, что поле начинает квантоваться. Эти кванты улавливают и направляют на… скажем, вот на эту крошку на полу. И крошка начинает двигаться. Вы когда-нибудь видели генератор Уринсона? Впрочем, неважно, я задала риторический вопрос. Генератор, которым пользуемся мы, занимает всю соседнюю комнату. Понимаете? И с его помощью мы пока можем передвинуть… ну, не только эту крошку, конечно, но ничего тяжелее почтового конверта. Давление биополя больше светового, но все-таки… Короче, Генрих Натанович работал над усовершенствованием уренсоновских генераторов. Чисто практическая тема.

— А вы? — спросил Аркадий. — Вы тоже?

— Естественно, мы работали вместе. Уже пять лет. Вот в этой комнате. С утра до вечера.

Взгляд Раскиной стал будто стеклянным, она видела перед собой не Аркадия, а собственное прошлое, и нужно было быстро спасать положение, пока Наталья Леонидовна не перестала воспринимать настоящее.

— Я разговаривал с Пастуховым, — сказал Аркадий, — и он ничего не говорил об генераторах… э… Уринсона. По его словам, Подольский исследовал что-то, связанное с ноосферой, какая-то передача информации от мозга в биоинформационное пространство и обратно. Извините, я не очень понял, но все равно это ведь не то, о чем вы сейчас говорите.

— Почему не то? — удивилась Раскина и посмотрела на Аркадия, как профессор математики на великовозрастного дылду, не знающего, что дважды два, вообще говоря, равно четырем. — Именно то. Уринсоновские генераторы усиливают биоструктуры, излучаемые… Впрочем, вы действительно не специалист, а мы порой увлекаемся терминами… Генераторы Уринсона могут иметь в будущем множество применений. Конкретно Генриха Натановича интересовала так называемая метаинкарнационная гипотеза — перенос информации от одного живого существа к другому с задержкой в биоинформационном поле. Без генераторов Уринсона здесь делать нечего.