Картинка продержалась на экране ровно столько времени, чтобы Карпухин успел рассмотреть детали, а потом возник другой рисунок: та же фотонная ракета изображена была очень схематично, и звездного фона не осталось, и молодой ученый исчез, теперь от зеркала-отражателя отходили извивавшиеся провода, а компьютер иконкой потребовал введения очередного пароля.
      - Альтов, - сказала Юля.
      - Что? - переспросил Карпухин. Медленно, сверяясь с листком, он вводил цифры семизначного числа.
      - Генрих Альтов, - повторила Юля. - Не читали? Миша его очень любит. Часто перечитывает. Я пробовала, но не смогла. Очень сухо, одни мысли, никакого, как сейчас говорят, экшена, литературного мяса. Это картинка к рассказу "Ослик и аксиома".
      Карпухин пожалел, что никогда не читал этого автора. Даже фамилии не слышал. Незнакомая фамилия. Фантастика шестидесятых, наверно. Он тогда под стол пешком ходил, а позднее фантастикой не очень увлекался, Стругацких читал, конечно, и любил, но больше его интересовали спорт и детективы. Почему рисунок показался знакомым? Неважно.
      Он ввел число. Сначала ничего не изменилось, лишь секунд десять спустя экран на мгновение стал темным (Карпухин вздрогнул - неужели он сделал что-то не так, и сейчас вся информация исчезнет с диска?), а потом появился, наконец, русский текст, начало статьи или каких-то заметок, озаглавленных "Об информационно-энергетических особенностях двигательных установок космических аппаратов". Каждое слово понятно. А в общем...
      - Вот, - зачарованно произнесла Юля. - Добрались, да?
      - Наверно, - неуверенно произнес он и первое, что сделал сразу: посмотрел на адресное поле - в какой папке на диске находится выведенный на экран файл. В адресном поле было пусто. Естественно. Зря, что ли, Гинзбург использовал коды? Хорошо, посмотрим хотя бы, что он пишет.
      Писал Гинзбург сложно. После вводных предложений, где каждое третье слово было Карпухину непонятно, пошли формулы, соединенные таким, вызывавшим нервную улыбку, текстом: "Из (2) с учетом линейных Фурье-преобразований (см. 3-8), со всей очевидностью вытекает...", после чего следовала длинная цепочка символов, соединенных арифметическими знаками, интегралами, многократным суммированием и частными дифференциалами, причем в одном месте Карпухин насчитал этих дифференциалов семь штук подряд. Понять было решительно невозможно, он перелистал страницы и не нашел "Заключения", из которого можно было бы понять, к каким, черт подери, выводам пришел автор. Статья - или это был просто рабочий материал? - обрывалась неожиданно на формуле номер 36, не самой длинной в тексте.
      - Может, чтобы читать дальше, нужно ввести еще один код? - вслух подумал Карпухин и скорее не увидел, а почувствовал, что сидевшая рядом с ним и касавшаяся его плечом Юля одобрительно кивнула.
      Он посмотрел на листок, который, оказывается, все это время продолжал сжимать в левой руке.
      - Там больше ничего нет, - разочарованно сказала Юля.
      Действительно, число, которое Карпухин ввел перед появлением иллюстрации к рассказу, было в списке последним. Стоп, машина. Суши весла.
      - Он же не для нас с вами писал, - сказал Карпухин. - Для себя и таких, как сам, - понимающих.
      - Но оставил он это вам, верно? - тряхнув головой так, что волосы, разлетевшись, коснулись щеки Карпухина, сказала Юля.
      - Мне, - усмехнулся Карпухин. - Если вы так считаете, то почему не хотели, чтобы я...
      - Я не то чтобы не хотела, - быстро сказала Юля, - пожалуйста, не обижайтесь, Александр Никитич, вы просто... ну, не в курсе наших семейных отношений... сложности всякие... я боялась, что...
      - Ах, - сказал Карпухин и, повернувшись к Юле всем корпусом, посмотрел ей в глаза, на этот раз она не стала отводить взгляда, и они, кажется, впервые правильно и хорошо поняли друг друга. - Значит, вы боялись, что Михаил Янович что-то там... это мог быть личный дневник или...
      - Да, извините, - вздохнула Юля. - Семейные дела... Давайте не будем говорить об этом, хорошо?
      - Я и в мыслях не имел, - мягко, как только мог, произнес Карпухин и, воспользовавшись моментом как будто полного между ними понимания, сказал о том, что его сейчас беспокоило больше всего:
      - Кто-то из-за этой статьи убил человека и подставил вашего свекра по полной программе.
      - Что вы сказали? - ахнула Юля. Она еще ничего не знала о том, что обнаружил Ноам и о чем сейчас, скорее всего, шел разговор в полиции, и Карпухин, ощутив неожиданно свое маленькое превосходство над этой взволнованной женщиной, рассказал о разговоре с Анисимовым и детективом. Юля смотрела ему в глаза, не отрываясь, и, кажется, даже не моргала, только уголки губ время от времени подергивались, выдавая волнение. Рука Карпухина лежала на спинке ее стула и, когда Юля непроизвольно отклонялась назад, его ладонь касалась ее спины, там, где были бретельки лифчика, и почему-то Карпухина это волновало, мешало связно рассказывать, он на мгновение умолкал, а потом продолжал, и ему почему-то казалось, что она специально прислоняется к спинке стула, чтобы отвлекать его, не позволять думать. Странное это было ощущение, давно им не испытанное и совершенно не нужное, не только сейчас, но вообще. И все-таки...
      - Теперь вы понимаете, Юля, - сказал он, заканчивая рассказ и убирая, наконец, свою руку от греха подальше, - кто-то, похоже, в курсе работы вашего свекра, кому-то очень не хочется, чтобы он уехал, но кому-то не хочется и чтобы он работал в военной промышленности Израиля, иначе его давно взяли бы, верно?
      - Господи! - воскликнула Юля. - Александр Никитич, какую ерунду вы говорите!
      Карпухин опешил.
      - Ерунду? - переспросил он. - Михаилу Яновичу грозит пожизненное заключение, какая же это ерунда, Юля?
      - Если стрелял не Миша, - твердо сказала Юля, - то есть, если он стрелял, но не попал, а попал кто-то другой, то это быстро выяснится. Значит, Мишу освободят. Может, даже до суда.
      Как быстро ее уверенность в плохом сменилась уверенностью в хорошем!
      - Дай Бог, - вздохнул Карпухин, - чтобы все так и было.
      - Что со статьей будем делать? - спросила Юля. - Если все так, как вы говорите... Допустим, кому-то очень нужна эта статья, настолько, что Мишу подставляют... Но ведь ни одна живая душа не приходила и не пыталась...
      Она неожиданно замолчала, прикусила губу и опустила взгляд.
      - Что? - спросил Карпухин. - Вы что-то вспомнили?
      - Н-нет... Да. В первые часы после... приходило много народа... Полиция, журналисты, с телевидения тоже... И другие какие-то... Игорь их потом всех прогнал... Кроме полиции, конечно. Ходили по квартире, снимали, хотя, я думаю, это незаконно, они не имели права снимать без разрешения, да, не имели?
      - Наверно, - неуверенно сказал Карпухин. - Наверно, не имели. Конечно. Вы можете подать на них в суд за нарушение... как это по-английски... прайвеси, да.
      - Прайвеси, - повторила Юля. - А один все просил Машу, чтобы она показала, где кабинет мужа, на каком компьютере он работал, я даже узнала его, кажется, это был Эуд Янгель с десятого канала.
      - Вряд ли, - с сожалением сказал Карпухин, - это стал бы делать известный тележурналист. А кроме него?
      - Приходили с Мишиной работы. Из охранной фирмы. Кажется, главный их начальник. Ройтман его фамилия. Обещал сделать все от него зависящее, чтобы помочь... Но, по-моему, ему было все равно, что станет с Мишей, лишь бы фирму не трогали...
      - Да-да, - сказал Карпухин. - Но вы говорили...
      - Он спрашивал о компьютере, точно. Записывал ли Миша рабочие часы, сколько их было в последний месяц... Где записывал... Если в компьютере, можно ли посмотреть эти числа... Вроде как сравнить хотел с какими-то...
      - Но ведь не посмотрел?
      - Нет, конечно. Он не очень и настаивал, но... Зачем ему это? Ведь рабочие часы Миши записаны в их компьютере на фирме!
      Карпухин с сомнением покачал головой. Действительно, зачем ему? С другой стороны, если бы этому, с фирмы, действительно понадобились данные из компьютера Гинзбурга, он не стал бы действовать так грубо...
      - А потом? - спросил Карпухин. - Кто-нибудь приходил еще?
      - Нет, - сказала Юля, подумав. - Потом только вы.
      - Значит, - резюмировал Карпухин, - серьезных попыток не было.
      - Не знаю. Нет, наверно.
      У Юли зазвонил мобильник, и она так резко выдернула аппарат из кармашка, что он описал в воздухе дугу и с громким стуком упал на пол у ног Карпухина. Тот наклонился, поднял телефон и, передавая Юле, успел прочитать имя звонившего: "Маша".
      - Да, - сказала Юля, крепко прижав трубку к уху. - Я дома. Нет, не одна. С Александром Ники... Да, из России. Что там слы... Так... Да... Я приготовлю что-нибудь... Хорошо, Маша, конечно... Давайте.
      Она отключила связь и бросила аппарат на стол рядом с лэптопом.
      - Господи, - сказала она, - как курить хочется... Понимаете, я курила когда-то, до замужества, а потом бросила, потому что, ну, когда ребенок... А сейчас вдруг так...
      - Что она сказала? - осторожно спросил Карпухин.
      - А... Пришли адвокат и сыщик, о чем-то долго говорили со следователем, даже кричали. Сыщик недавно ушел, а адвокат сказал Маше, что появилась надежда, небольшая, конечно.
      - Следователь назначил баллистическую экспертизу?
      - Вроде бы они об этом и спорили. Кажется, назначили.
      - Это должно быть быстро, - сказал Карпухин. - К вечеру уже будет известно...
      - К вечеру? - с горечью сказала Юля. - Маше сказали, чтобы она ехала домой. Материалы эксперту передадут завтра.
      - Они не очень торопятся! - вырвалось у Карпухина.
      - А куда им торопиться? Маша и Игорь едут домой, она просила приготовить что-нибудь легкое, адвокат тоже с ними. По дороге заберут Аркашу, он у моей подруги... Вы останетесь, Александр Никитич?
      - Нет, меня ждут дома, - отказался Карпухин. Он почему-то не хотел встречаться с женой Гинзбурга, да и сына его видеть не было желания, после той единственной встречи осталось неприятное впечатление. - Я буду вам звонить, можно?
      - Конечно, - сказала Юля и неожиданно добавила: - А компьютер вы с собой заберите, хорошо?
      - Вы хотите...
      - Миша ведь вам доверил, верно? Я только хотела убедиться, что там нет ничего такого... ну...
      - Я вас понял, - быстро вставил Карпухин.
      - Да... А эти ракетные дела... Миша вам доверил, - повторила она. - Если вы правы, и кто-то хочет... Лучше, наверно...
      Ну да, - подумал Карпухин, - лучше пусть на меня нападут на улице или в поезде, выхватят из руки лэптоп, для профессионала это раз плюнуть, и тогда только я буду в ответе...
      - Вы правильно решили, Юля, - сказал он. Она уже выключила компьютер, закрыла крышку, вытащила из ящика кожаный чехол, быстрыми движениями облачила лэптоп, зарядное устройство бросила в большой пластиковый пакет, хотела положить туда и компьютер, но он не поместился.
      - Не надо, - сказал Карпухин, - я лучше в руке...
      На улице он внимательно осмотрелся, будто заправский агент, глупо все это было, конечно, и ничего подозрительного он, естественно, не увидел, может, никого и не было - во всяком случае, домой, в Нетанию он доехал без приключений. Здесь все были в сборе, на столе стоял ужин, много говорили о творящемся безобразии, какое право они имеют держать в тюрьме человека только за то, что он выполнил свой профессиональный долг. Весь вечер разговоры вертелись вокруг этого, Руфь с Розой смотрели на Карпухина, они знали, что день он провел где-то там и с кем-то, ждали от него подробного рассказа, а он молчал, пил чашку за чашкой крепкий чай и только кивал в ответ на вопросы, намеки и просьбы рассказать, где он был и что видел. Ему хотелось остаться, наконец, одному и еще раз перечитать материал Гинзбурга. Пусть он опять ничего не поймет по существу, но хотя бы прочувствует важность идей, он это и сейчас чувствовал, хотя не мог выразить словами - знал, что все написанное необходимо для "Грёз", что-то Гинзбург придумал такое, без чего будущим космическим стартам не обойтись, и нужно...
      Что нужно сделать, Карпухин представлял себе плохо, хотя уж в этом должна была быть в его голове полная ясность. О чем вообще говорить: компьютер и бумагу с кодами необходимо завтра утром отвезти в посольство и оставить под поручительство Анисимова. Почему-то именно этого Карпухину делать не хотелось, он вовсе не был уверен в том, что Гинзбург это одобрил бы. Но и дома хранить лэптоп, который неизвестно кого может интересовать, тоже было не очень умно.
      В одиннадцать, когда все, наговорившись, накричавшись и насмотревшись, разбрелись по комнатам (в гостиной осталась только Сима - досматривать российский сериал, но обещала немедленно идти в постель, как только фильм кончится), Карпухин раскрыл лэптоп на кухонном столе и почти уже на память прошел весь путь введения паролей. Минут через десять топания по кривым дорожкам на экране опять возникла иллюстрация к рассказу, а следом текст с формулами.
      Насколько Карпухину удалось понять при его, мягко говоря, незначительных познаниях в области космических технологий, Гинзбург придумал то ли новый, простой и эффективный способ лазерного разгона космических аппаратов, то ли (может, не то ли, а также) способ передачи на борт огромного массива данных с Земли (и передачи на Землю) с помощью все того же разгонного лазера и корабельного отражателя. Конечно, это была не фотонная ракета фантастов, Карпухин видел на схемах и обычные разгонные двигатели в связке, и топливные баки с обозначением видов горючего и окислителя. Для чего, в таком случае, нужны лазеры, которые в тексте также обозначались, как разгонные, Карпухин не понял, но не очень этим и заморачивался, не строил из себя эксперта.
      Дочитав до обрыва текста, Карпухин выглянул в гостиную: дочь выполнила обещание и ушла спать, забыв, правда, выключить телевизор, и по экрану бегали люди в камуфляже, кого-то очень интенсивно "мочили" из всех видов оружия, звук Сима выключила, и в полной тишине бой производил не страшное, а скорее комичное впечатление. Карпухин выключил телевизор и поплелся в комнату, где уже третий, наверно, сон досматривала Руфочка. Лэптоп он поставил на пол у кровати, так, чтобы, случайно проснувшись ночью, он мог бы сразу коснуться его рукой и убедиться, что аппарат на месте.
      Паранойя, - сказал себе Карпухин.
      Пусть все будет хорошо, - подумал он, засыпая.
 

* * *

      Разбудил Карпухина переливистый звонок мобильного телефона, лежавшего почему-то под подушкой, будто пистолет у всегда готового к неожиданностям разведчика. Жены рядом не оказалось, из гостиной доносились громкие голоса, солнце поднялось довольно высоко, в комнате было душно, Карпухин с трудом сообразил, где он, и что происходит, и нажал кнопку в тот момент, когда аппарат готов был уже переключиться на автоответчик.
      - Доброе утро, - сказал незнакомый голос.
      - Кто... что... - Карпухин схватил ручку стоявшего у кровати лэптопа и едва не уронил телефон, который держал в другой руке.
      - Я говорю с Александром Никитичем? - официальным тоном произнес собеседник, и Карпухин, наконец, врубился.
      - Николай Федорович! - воскликнул он. - Извините, я не ждал звонка так рано.
      - Рано? - удивился Анисимов. - Уже восемь минут десятого, я с утра на работе, а заседание суда начнется в десять, и если вы хотите присутствовать...
      - Суда? Погодите, какого суда? Над Гинзбургом? Но...
      - Судья рассмотрит адвокатский запрос об изменении вчерашнего постановления о мере пресечения. Беринсон требует отпустить Гинзбурга под залог в связи с открывшимися обстоятельствами. Я очень надеюсь, что сумма залога окажется нам по силам, потому что у семьи точно столько денег не наберется.
      - Вы хотите сказать...
      - Мейер утверждает, что полиция уже провела баллистическую экспертизу, но результатов он не знает, говорит, что следователь представит их судье. Так вы будете? Осталось сорок минут. Правда, наше дело не первое, у вас, скорее всего, есть время до одиннадцати. Вы знаете, где находится окружной суд Тель-Авива?
      - Н-нет, - сказал Карпухин и записал адрес на салфетке, лежавшей на тумбочке у кровати. Тонкая бумага расползалась, и Карпухин трижды повторил адрес про себя.
      В ванную он лэптоп с собой не потащил, оставил в кухне на попечение Руфи, уже выпившей кофе и рассказывавшей Симочке, каким хорошим было лето одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года, когда их, пионеров, занявших первые места на городских математических олимпиадах, собрали со всего Союза и отправили отдыхать в "Орленок". Карпухин об этом уже сто раз слышал, да и дочь, как он думал, знала эту историю наизусть, но Руфочка, видимо, хотела извлечь из нее какой-то еще не использованный воспитательный корень и рассказывала на этот раз с новыми деталями.
      - Я только выпью кофе, - предупредил Карпухин, - и поеду. Сейчас будут решать: оставить Гинзбурга в тюрьме до конца следствия или...
      - Или! Конечно, или! - воскликнула Руфь. - Я поеду с тобой, не могу сидеть тут или на пляже.
      - А я... - начала Сима.
      - Ты тоже, - решительно сказала Руфь. - Одну я тебя дома не оставлю. Представляешь, - обратилась она к мужу, - вчера соседский мальчик приглашал Симочку в ночной клуб на дискотеку, и она почти согласилась, хорошо, я оказалась рядом...
      Карпухин не слушал. Дискотека? Почему нет? Здесь не Москва, здесь дети и до утра гуляют, никогда с ними ничего плохого... Если, конечно, не случается того ужаса, что несколько лет назад в "Дельфинариуме"...
      - Хорошо, - сказал он. - Собирайтесь, только быстро.
 

* * *

      Окружной суд Тель-Авива располагался на первом этаже довольно невзрачного здания, и Карпухин подумал, что для такого важного присутственного места можно было выбрать и более приличное помещение. Войдя, однако, в зал, он изменил свое мнение: это была большая светлая комната с удобными скамейками для зрителей, высокой судейской кафедрой, столами для обвинителей и защитников и скамьей подсудимых - действительно, простой деревянной скамьей, а не металлической клеткой, какие Карпухин привык видеть в российских судебных репортажах.
      Конечно, они опоздали, ну и слава Богу, первое дело Карпухина не интересовало, он даже и не понял, что там к чему - похоже, что-то, связанное с наркотиками: во всяком случае, парень лет двадцати, сидевший на скамье подсудимых между двумя дюжими полицейскими, выглядел то ли обкуренным, то ли обколовшимся, на свободу его не отпустили, судья что-то проговорила, и парня увели, руки его остались в наручниках, и это, похоже, было единственное, что мешало ему жить на свете.
      - Сядем ближе, - шепнул Карпухину Анисимов, и они пересели на первый ряд, Руфь и Сима пристроились сзади. Лэптоп Карпухин держал между колен, он всю дорогу обнимал компьютер так, как не обнимал родную супругу, почему-то ему казалось, что каждый второй пассажир поезда или прохожий на улице смотрит на него подозрительно. Оставлять лэптоп дома Карпухин не хотел - мало ли что может случиться в пустой квартире, на окнах которой нет решеток. Залезть на балкон из соседней квартиры или даже с улицы было так легко, что сам он еще несколько лет назад смог бы проделать это без посторонней помощи.
      Откуда ни возьмись, появился Мейер, кивнул Карпухину, Анисимова будто и не заметил, видимо, они уже виделись сегодня. В зал вошли сначала Юля, не обратившая на Карпухина с Анисимовым никакого внимания, а за ней, держа друг друга за руку, - Игорь, такой же мрачный, каким его Карпухин запомнил с первой их и последней встречи, и пожилая на вид женщина в темном платье, седая, с потухшим взглядом, но внешне спокойная: жена Гинзбурга Мария. Они сели поодаль, не стали пробираться ближе, а больше в зале никого не было, даже журналистов, хотя, как казалось Карпухину, они-то должны были заинтересоваться - оставят ли под стражей человека, обвиняемого в убийстве. Анисимов обратил внимание на недоумение Карпухина, наклонился и сказал тихо:
      - Пресса вся в Сдероте, там сейчас премьер-министр встречается с жителями. Вы в курсе, что палестинцы каждый день выпускают по городу две-три ракеты? Вчера "кассам" попал в детский сад, убил ребенка, вот люди и бунтуют...
      Он не закончил, потому что судья, маленькая сухонькая женщина в строгом и очень ей идущем деловом костюме, поднялась и провозгласила довольно тихим голосом, не утруждая себя необходимостью донести свои слова до всех, сидевших в зале, - имеющий уши да услышит:
      - Обвинение против Михаэля Гинзбурга в убийстве, решается вопрос о возможности изменения меры пресечения.
      В первую секунду Карпухин с удивлением подумал: неужели я все понимаю? Как это возможно? Он сразу пришел в себя: слова судьи ему переводил Анисимов, а сидевшая позади Руфь вытянула шею, чтобы тоже слышать перевод.
      - Ага, - сказал Карпухин, давая понять, что врубился и будет слушать внимательно.
      - По делу, - продолжала судья, - появились дополнительные материалы полицейского следствия. Прошу изложить.
      Встал Берман и поднялся на кафедру, стоявшую напротив судейского стола. Следователь положил перед собой пухлую папку и принялся искать в ней какую-то запись. Не нашел, достал из кармана футляр с очками, раскрыл, медленно водрузил очки на нос и начал процедуру поиска с начала. Судья терпеливо ждала, ничем не показывая своего недовольства.
      - О"кей, - сказал офицер и стал читать - монотонно, будто поэт свою новую поэму, так что Анисимов успевал не только переводить, но кратко комментировать сказанное:
      - По согласованию со следственным отделом частный детектив Ноам Мейер, лицензия номер... провел расследование... ну, это он излагает, какую стену осматривал Ноам... обнаружены два пулевых отверстия и две пули, которые были извлечены и представлены на экспертизу... хорош гусь, его послушать, так он сам и поручил Ноаму эти пули отыскать, да... Была назначена баллистическая экспертиза, которую провели эксперты-баллистики Игаль Агерти и Гай Формер.
      Судья прервала следователя коротким предложением, и Берман поспешно закрыл свою папку.
      - Что? - поразился Карпухин. - Все?
      - Она хочет, чтобы эксперты сами доложили, - пояснил Анисимов. - Вон тот, высокий, - майор Агерти, лучший специалист по баллистике в полицейском управлении. Действительно, лучший, это я могу подтвердить, потому что...
      Анисимов не закончил фразу - лучший баллистик, выйдя к свидетельской кафедре, начал говорить быстро, эмоционально, размахивая руками и не обращая внимания на судью, которая время от времени пыталась вставить то ли вопрос, то ли замечание.
      - Мы с коллегой отождествили пули, как отстрелянные из пистолета системы "беретта", калибр девять миллиметров, - запинаясь и не успевая, переводил Анисимов. - В нашем распоряжении... В общем, они сравнили эти пули с двумя, которые были извлечены из тела убитого. Это разные пули. То есть, в смысле, стреляли из разных пистолетов. Трудно сказать, когда пули попали в стену школы. Это могло быть и тогда, когда был убит Кахалани. А может, раньше.
      - Раньше? - переспросил Карпухин. - Почему раньше?
      - Они провели эксперимент... - бубнил Анисимов, - отстреляли семь патронов из пистолета, который проходит по делу, как "орудие убийства", ну, это пистолет Гинзбурга... Определенно можно сказать... именно из этого пистолета были выпущены пули, обнаруженные... В общем, получается, что Гинзбург не попал ни разу - обе пули всадил в стену школы.
      - Ни хрена... - начал Карпухин и замолчал. Судья никак не выдала своего отношения к информации, разве только приподняла руку с карандашом и изобразила им какой-то знак в воздухе.
      - Это те самые пули... Совпадают царапины, еще что-то, я не понял... Вот. А потом мы... они, то есть... исследовали пули, извлеченные из тела убитого... эти пули совершенно определенно не были выпущены из пистолета, который проходит по делу как "орудие убийства"... не совпадают нарезки, царапины, что-то еще, я эти специальные термины не понимаю...
      Эксперт закончил тараторить, будто об стену ударился - говорил-говорил и вдруг: стоп. Судья задала вопрос, который Анисимов и переводить не стал, получила быстрый и, видимо, удовлетворительный ответ, после чего Агерти был отпущен. Гинзбург сидел в полном ошеломлении, вообще, как показалось Карпухину, не понимая, на каком он свете.
      - Если стрелял не Гинзбург, то кто же, черт побери? - воскликнула судья, и Карпухин удивился, как может официальное лицо так странно выражаться во время процесса. Он, впрочем, сразу понял, что слова эти произнесла не судья, а сидевший рядом Анисимов - перевод для Карпухина успел так слиться с артикуляцией судьи Ализы Амитай, что голос дипломата воспринимался, будто исходивший совсем из другого места, другого пространства... может, из другого мира?
      На свидетельскую кафедру поднялся Мейер, и обстановка в зале сразу изменилась. Карпухин не мог сказать, что именно произошло, но его личное ощущение было таким, будто сам воздух более благожелателен к Гинзбургу - стало легче дышать. Странно...
      - А это он мне утром рассказывал, - проговорил Анисимов, - но не успел до конца. Ну, сейчас он пока личные данные излагает, вот, видите, предъявляет лицензию, а сейчас судья спрашивает, действовал ли он по согласованию с полицией, это очень важно, поскольку по лицензии у него нет права на самостоятельные расследования уголовных преступлений, а определенные поручения полицейских следователей он выполнять может... Так, с формальностями закончили... Сейчас будет самое... Как здесь говорят: пицуц.
      - Взрыв, - механически перевел Карпухин. Он уже много раз слышал это слово - и по телевидению, и от Розы, обожавшей обо всем более или менее неожиданном в ее жизни говорить, закатывая глаза: "О, это был такой пицуц!".
      - Вот, - продолжал тем временем комментировать Анисимов, - Ноам показывает фотографии школьной стены, из которой он извлек пули, а теперь... да, теперь говорит о том, что обнаружил место, откуда были произведены выстрелы, которые... Смотрите! Впрочем, смотреть смысла нет, все равно отсюда не видно... Судья просит прокомментировать... нет, не Мейера, а Бермана... Он говорит, что это за школьным забором, там полянка такая, трава растет... А Ноам добавляет, что поэтому удалось легко идентифицировать место, где стоял человек, там стебли поломаны и прижаты к земле. Человек пришел со стороны улицы Шенкар, шел вдоль забора в сторону ворот, но не дошел, остановился и стоял некоторое время, так считает Ноам, а Берман... ну, Берман вроде тоже с этим согласен... А сейчас следователь передает судье найденную на этом месте гильзу... Вообще-то нашел ее Ноам, но передал полиции... Сейчас судья опять вызывает эксперта по баллистике...
      На свидетельском месте стало тесно - Мейер уходить не собирался, рядом встал следователь Берман, да еще Агерти к ним присоединился, и все трое стояли плечом к плечу, Карпухин видел только затылки, не очень понимал даже, кто именно из троих давал показания, Анисимов тоже разбирал не каждое слово, но смысл, в общем, был ясен, и Карпухин перевел взгляд на лицо судьи, госпожи Ализы Амитай - сосредоточенное, вроде бы бесстрастное, но что-то было в нем, некая игра мыслей, это было видно по глазам.
      - Агерти утверждает, - переводил Анисимов, - что в Кахалани попали именно те пули, что были выпущены с того места, ну, того, на фотографии... Он не может дать гарантии, но траектории таковы, что вполне могло быть именно так.
      Карпухин инстинктивно посмотрел на стоявший у его ног лэптоп. Если действительно все так и было, если некто не хотел, чтобы Гинзбург уехал назад, в Россию, настолько не хотел, что намеренно убил ни в чем не повинного человека, чтобы подставить бывшего ракетчика, засадить его в тюрьму на весь остаток его жизни... Наверно, у "них", кем бы они ни были, есть возможность после вынесения приговора сделать так, чтобы срок заключения изменили? Может ведь и президент подписать помилование, если это так важно для обороны страны? Но неужели они рассчитывают на то, что Гинзбург после всего пережитого станет сотрудничать?.. В Израиле нет "шарашек", какие были в России, зачем они здесь... А может, есть, и там работают на оборону такие вот... может, и еще кто-то из "русских" репатриантов...
      Господи, - подумал Карпухин, - какой бред приходит в голову...
      - А теперь, - Анисимов заговорил слишком громко, и судья подняла на него взгляд, рука ее потянулась к молоточку, но остановилась на полпути, она только головой покачала и продолжала спрашивать то Мейера, то Бермана, Агерти же стоял неподвижно и молча, не уходил, ждал, может, что и к нему еще будут вопросы. - А теперь судья спрашивает, удалось ли полиции - к Ноаму она больше не обращается, он свое будто уже сделал... - получить информацию о человеке, который... Да, говорит Берман, мы... то есть, они, полиция... стали работать по связям Гинзбурга... какие у него связи, он почти ни с кем не встречался... В общем, вчера же вечером выяснились два обстоятельства, которые... Дальше я не расслышал, ну, неважно... Они пришли в офис охранной фирмы, от которой работал Гинзбург. Хозяин... его фамилия Ройтман... бывший полицейский, кстати, дослужился до майора, это было двадцать лет назад... вышел в отставку и занялся охранным бизнесом... Судья говорит, чтобы вызвали Ройтмана, а Берман просит повременить, пока он не закончит... так и решили... Да, они пришли в офис, Ройтман уже собирался уходить... Попросили книгу дежурств, тут он и раскололся...
      - Кто? - не понял Карпухин. - Ройтман? Он что же...
      - Нет-нет, - сказал Анисимов. - Погодите, сейчас... Да, Ройтман заявил, что не собирался, мол, так это оставлять и, конечно, пришел бы в полицию, но Берман считает... Судья говорит, что сейчас не имеет значения, что именно считает полицейский следователь, пусть излагает только факты, которые ему удалось... Видите, Берман кладет перед собой такой гроссбух... Читает... Ну, это из журнала, да... Но не дежурств, а проверок, в фирме, оказывается, есть три человека в штате, которые... ну, как контролеры в автобусах... время от времени выходят на объекты и проверяют, как работают сторожа. Со стороны смотрят, незаметно. Да, а потом на основании их докладов Ройтман делает выводы - кому прибавить зарплату, кого, наоборот, оштрафовать, а кого вообще уволить.