И потому оба не сразу поняли, что материя начала слабо светиться.

Она была прозрачна, и за ней был все тот же мрак ночи, свет был похож на тоненькую пленку светлячков, и пленка эта казалась бесконечно растянутой ввысь и в стороны — от горизонта до горизонта, от почвы до зенита.

— Господи, — сказала Дина.

На поверхности разделившей мир стены все четче проступали слова.

Евангелие от Иоанна начинается так: «Сначала было слово…» Ветхий завет — Тора — начинается иначе: «В начале сотворил Господь небо и землю.» Различие видно невооруженным глазом. Что первично — мысль или действие?

Пожалуй, прежде чем творить, нужно было подумать. Впрочем, возможно, иудейский Бог вовсе не подходил к проблеме творения, не подумав, и здесь мы упираемся еще в одно понятие: что означают слова «В начале»? Было ли что-то до этого «В начале», или понятие сие нужно принимать абсолютно?

Кстати, любопытная, на мой взгляд, складывалась ситуация в конце двадцатого столетия от рождества Христова — времени, к которому относится явление Мессии. Наука утверждала, что Вселенная произошла в результате Большого взрыва двадцать миллиардов лет назад, и решительно противилась постановке вопроса «а что было раньше». И возражение было, на взгляд современных нам астрофизиков, вполне резонным. О каком «раньше» можно говорить, если в момент Большого взрыва именно и народилось само понятие времени как последовательности событий? Время — лишь одна из форм существования материи. Значит, возможно существование материи и вне пространственно— временных измерений. Как? Неизвестно.

Именно этот ответ почему-то не нравился людям религиозным. Они полагали очевидным, что если мир возник в единочасье, то он был создан тем, кто существовал раньше, до. Кем? Естественно, Богом, ибо кто же еще мог существовать раньше Вселенной?

Надеюсь, что внимательный читатель понял, почему именно в этом месте моего повествования я привел давний и описанный во всех учебниках спор. Вопрос о том, что было до Начала, — вовсе не праздный. В конце концов, если иудейский Бог был всегда, то существовал он и прежде того времени, о котором сказано «В начале». Существовал всегда — значит, бесконечно долго. И имел бесконечно большой срок, чтобы подумать, прежде чем сотворить Вселенную. И ничто не запрещает, дополнив Тору собственной фантазией, предположить, что в течение бесконечного времени до Начала Творец творил и уничтожал иные Вселенные, от которых нам не осталось ничего. И то, что он сотворил в результате — наш Мир, — действительно, оказался лучшим из всех, созданных прежде.

«Все к лучшему в этом лучшем из миров», — утверждал Вольтер, и, хотя он не был иудейским философом, да и Тору, вероятно, не очень-то чтил, был все же прав.

Скажите мне, почему утверждение «Вселенная была всегда» менее логично, чем «Всегда был Бог»? Между тем, спорили именно об этом.

К проблеме происхождения Кода мы еще и не подступили. И.Д.К., в бытность свою советским физиком, занимался проблемой расшифровки, отмахиваясь от вопроса «кто этот Код создал» как от бессмысленного, аналогичного «Кто создал Вселенную в момент Большого взрыва». Включив Код и оказавшись внутри мира, этим Кодом определяемого, И.Д.К., тем более, оставил этот вопрос «на потом» — логика событий, представлялось ему, вовсе не требовала ответа на вопрос «кто же?»

Именно в этом он ошибался, как, естественно, и без моих рассуждений понятно читателю. Я хочу лишь усилить это впечатление. Аналогия с Торой и Евангелием, на мой взгляд, полная, и если читатель ее еще не уловил, это будет для него неплохим умственным упражнением.

И, конечно, не нужно забывать, что Тора — это Код, а Евангелие — размышление по поводу.

Поступок и Слово о поступке.

Слово, которое И.Д.К. прочитал, состояло из ивритских букв и означало

— Бог.

Слово, которое прочитала Дина, было написано кириллицей и, хотя вязь букв была причудливой, не составляло труда расшифровать его.

— Создатель, — прошептала Дина.

Немного придя в себя, они обменялись короткими репликами и обнаружили, что каждый прочитал «свое» слово, а не одно и то же. И.Д.К. смотрел перед собой, а Дина вверх, русская надпись шла на высоте примерно третьего этажа, хотя, возможно, и выше — в темноте, без ориентиров, невозможно было правильно оценить никаких расстояний.

— Слово было — Бог, — прошептал И.Д.К.

— Ты думаешь, что это все…

— Имена Бога. На всех языках и наречиях. Может быть, даже не Земли, а Вселенной, если где-то есть еще существа, верящие в Него. Если произнести или записать все Его имена, наступит конец света.

— Или наоборот — откроется абсолютная истина?

— Или наоборот, — согласился И.Д.К. — У меня опять пошла кровь, я лучше лягу на землю и…

— Прости, пожалуйста…

— Все, теперь я в порядке. Наверное, ты права — кабинетного червя вроде меня нужно время от времени возвращать в реальный мир с помощью тычка по носу.

— Возможны два варианта, — продолжал И.Д.К. — Первый: все, что происходит с нами, создается намеренно и не зависит от нашей воли. Нам навязывают именно те поступки, которые мы совершаем. Полный детерминизм. И мы отреагируем на появление этих слов именно так, как и должны. Вариант второй: свобода воли. Нам предлагают определенные обстоятельства, и от наших поступков зависит, как с нами обойдутся впоследствии. При этом не играет роли, созданы предлагаемые обстоятельства искусственно или являются естественными природными явлениями. Если мы свободны в выборе, то от нашего поведения может зависеть судьба мира. Судьба евреев. Судьба Земли. Поскольку мы здесь потому, что первыми прочитали Код, и наш организм перестроился. Значит, нужно сто раз подумать, прежде чем что— то делать.

— Господи, — сказала Дина, — слушать тошно. Если ты так вот рассуждал всю жизнь, непонятно, как ты Код расшифровал.

— Погоди…

— Не хочу погодить. Ты заметил, что чем дальше от нас находится слово, тем больше его размер? Чтобы мы смогли прочитать.

— О чем ты говоришь? Попробуй прочитать слово вон там, дальше, все сливается, как и должно быть.

— Что сливается? Я вижу слова на самом горизонте. И на самой макушке, вон там, в зените. Это зенит называется, когда над самой головой?

— И что же там написано?

— Не знаю. Кажется, по-арабски. Вязь какая-то. Но я вижу каждую закорючку.

— Не вижу никаких закорючек. Все слова одинакового размера, и чем они дальше, тем, естественно, труднее различимы.

— Да нет же, о чем ты говоришь! Все слова одинакового размера — правильно, но на любом расстоянии. Значит, чем они дальше, тем крупнее написаны!

— Погоди, погоди, — забормотал И.Д.К., — ко всему прочему, мы еще и видим разные вещи? Так не бывает. Что написано вот здесь, перед нами, я показываю пальцем, ты видишь мою руку?

— Вижу — она заслоняет буквы. Написано на иврите — елохим.

— А здесь?

— Создатель — по-русски.

— А это?

— Наверно, латынь. Доминус… Да?

— Нет! Все наоборот! Русский — вот, а иврит — вот, а латыни вовсе нет, это же иероглиф какой-то! А ну-ка, посмотри, сколько у меня пальцев?

— Ты что, рехнулся? Пять. И не тычь мне в глаза.

— Дина… Дина, ты понимаешь, что происходит? Наверное, мы сошли с ума… Если мы видим разное. Неужели и чувствуем тоже?

— Илюша, — сказала Дина, — ты опять начал паниковать. Сам же говорил: все, что здесь происходит, имеет четкий смысл.

— Но я его не понимаю!

— Значит, нужно сесть и подумать.

— Постоянно что-то происходит, — пожаловался И.Д.К., — все время приходится что-то делать. Я не умею так думать.

— Закрой глаза, сосредоточься и ни на что не обращай внимания.

— Даже на твои мысли?

— Я постараюсь не думать вообще.

— Сажусь. Закрываю глаза. Думаю.

В черной пустоте небытия не было знаков. Сама пустота была знаком.

«Последовательно.

Я — на поляне около леса. Появление Дины. Разговор. Любовь. Появление Йосефа. Темнота. Появление Стены имен.

Никакой связи.

Будем исходить из того, что существует полная детерминированность: ничего не зависит от наших поступков. И в самом деле — я не могу сказать, что появление Дины хоть как-то было связано с тем, что делал я. Она все равно оказалась бы здесь, на Саграбале. Да, но сюда Дину привел ее поступок там, у другой стены — Стены источников. Опять стена. И у стены принимаются решения. Решения, связанные с выбором имени. Там — имя планеты. Здесь — имя Бога. И… Что причина? Что следствие? Слово «Саграбал» возникло у Дины в мыслях вовсе не в результате логического анализа. Почему здесь должно быть иначе? Имя должно быть подсказано. Чем?

Полный туман.

А если все же именно наши действия определяют ход событий? Дина появилась после того, как я подумал о ней. Что-то здесь… После этого не значит — вследствие этого.

Что может дать правильный выбор имени? Пароль? Ключ? Если существует цепь миров, каждый из которых открывается ключом, и нужно пройти их все, чтобы… Чтобы — что? Невозможно определить действия, если не знаешь цели. В любом самом головокружительном триллере всегда известна цель. Поймать убийцу. Наказать порок. Найти клад. Жениться на любимой девушке. Герой ставит себе цель и достигает ее. Или перед ним ставят цель. Но цель всегда есть.

Я не знаю цели, хотя мне ее постоянно подсказывают. Я не знаю средства, хотя оно наверняка перед глазами.

Может ли быть этим средством код, объединяющий все имена Бога, записанные на Стене? Сколько времени нужно, чтобы прочитать все это? Годы и годы — уходя за горизонт. Все равно, что читать молекулу ДНК как книгу — по страницам— молекулам. В природе для чтения генетического кода есть чтец

— молекула РНК. Здесь тоже должен существовать способ чтения. Независимый от сознания. Возможно, он начнет действовать сам — нужно только начать?

Начать. Нет другого выхода.»

«Страшно. Опять страшно. Вроде бы прошло, а теперь опять… Будто паук какой-то подбирается в темноте. Всегда боялась пауков. Почему? Из-за лап, наверно. Глупости. При чем здесь лапы? Просто они жуткие твари. В темноте все кажется жутким. Даже буквы эти. Жуткие буквы. Как надпись на лбу — жжет и щекочет…

Где?!

Здесь было его плечо. Где?!

Ох… Хорошо, что не закричала. Не уходи. Пожалуйста. Ты слышишь меня? Я знаю, что слышишь. Я тебя тоже слышу. Твои мысли как мои. А мои? Никогда не думала, что у меня есть мысли. Казалось, что все решаю чувством. Ошибалась? А… Если бы могла соображать, то вышла бы за Илью? И если бы думала головой, стала бы его слушать? Сидела бы сейчас в Ир-ганим. Хаиму, наверное, так и не заменили повязку на руке, мама такая забывчивая, и палец может опухнуть.

Палец. Почему — палец? У него болел зуб — я давала ему полоскать рот шалфеем. Палец он порезал зимой, и все давно прошло. А я торчу здесь… И чем занимаюсь? Господи, я это сделала. Я. Не думать. Почему — не думать? Он… Где он был раньше? Говорят — пойти на край света. Но ведь за любимым. А я сначала пошла на край света. За край. А потом…

Потом — что?

Полюбила?

Сказала все-таки. Самой себе, но сказала. Не хотела даже мысленно говорить это, и не выдержала.

Илюша, ты же такой умный, неужели ты не понимаешь, что все эти имена на стене до неба, все эти фонтанчики, и планета— память, имена, имена, — как огромная доска почета. Стена памяти. Разве это пишут, чтобы читать? Да еще подряд. Ну хочешь, я скажу тебе, что нужно делать? А ты даже не поймешь, что это я. Подумаешь, что догадался сам. Не нужно думать, нужно чувствовать. Интуиция. Разве у мужчин есть интуиция? Даже у самых лучших.

Сейчас. Еще минута. Если не догадаешься — скажу.»

Умирая, уходишь. Навсегда?

Однажды ему довелось беседовать с контактером. Познакомились они тривиально — в очереди на бирже труда. Чем-то И.Д.К. привлек этого человека, может быть, рассеянностью взгляда. О чем они говорили сначала, И.Д.К. не помнил, да это и неважно — разговор не мог не крутиться вокруг жалкой участи репатрианта, когда доктора наук вынуждены подметать улицы, а бывшие действительные члены вымышленных академий — благодарить за стипендию министерства абсорбции. Но уже через полчаса разговор — это он помнил точно — шел о вмешательстве иного разума в земную жизнь.

Господин, имени которого И.Д.К. принципиально не стал запоминать, был на вид лет сорока, вполне ухожен, взгляд его был прям и уверен — короче говоря, «чайником» он наверняка не был. Да и в пришельцев, по его словам, до переезда в Израиль не верил. А здесь вдруг понял, что некоторые его мысли на самом деле принадлежат не ему, а кем-то внушаются.

Неделю он мучился, стараясь отделить свои мысли от заемных, которых становилось все больше. И когда научился-таки четко осознавать, какая мысль его собственная, а какая навеяна извне, ему было недвусмысленно сказано, что он является контактером — то есть, собственно говоря, прибором для передачи землянам информации от инопланетных цивилизаций.

Естественно, никаких дипломов гражданин предъявить не мог; связь с чужим разумом — вещь сугубо приватная, а равно и недоказуемая. Но если хотите, — сказал гражданин, когда они выходили из обшарпанного здания биржи труда, — то можете задать мне любой интересующий вас вопрос, я при вас же повторю вопрос им, и они через меня дадут немедленный ответ. Или объяснят, почему не желают на этот вопрос отвечать.

Последняя оговорка показалась И.Д.К. просто прелестной, и он спросил: знают ли они, над какой научной проблемой он сейчас работает, и если да, то в чем состоит ее решение. Гражданин кислым голосом сказал, что научные проблемы они чаще всего стараются обходить, объясняя это нежеланием вмешиваться в прогресс цивилизации. Но он попробует.

Усевшись на скамейке в Саду независимости, господин прикрыл глаза и на минуту погрузился в размышления. И.Д.К., сидя рядом, тоже размышлял — над проблемой раннего диагностирования шизофрении. Наконец господин вздохнул и объявил, что, насколько им известно, И.Д.К. решает проблему мирового значения, очень полезную для еврейского народа, и что теперь они тоже этой проблемой заинтересовались, уже вошли в контакт с мозгом И.Д.К. и в надлежащий момент решение проблемы будет телепатировано.

— Когда это произойдет, — добавил гражданин уже от себя, — вы ясно поймете, что вам решение подсказано ими. Просто почувствуете, что мысль — не ваша…

Сейчас, сидя перед Стеной имен Бога, с тяжелой головой, в которой не было никаких мыслей, а одна лишь пудовая гиря, И.Д.К. понял, что момент, предсказанный гражданином, наконец— то настал. Почему он подумал в этот момент о случайной и нелепой встрече, идиотском разговоре и глупом предсказании? Так, пришло в голову — вместе с мыслью, которая действительно показалась ему чужой.

Доска почета. Имена на ней. И среди них — одно знакомое. Найти. Его увидишь сразу и поймешь — оно. Потому что это ключ. Он знает много тысяч имен с планеты памяти. Нужного среди них нет. Он знает имена Бога, выведенные кем-то на этой Стене, подобной бесконечно большому парусу. Нужного нет и здесь.

Идти и смотреть. Идти влево и смотреть вверх. Или вправо? Влево. Мысль тоже ему не принадлежала. Влево так влево. Идти так идти.

И оставить здесь тело Йосефа? Идти — в полном мраке? Идти — сколько? Стена может напрочь отделять одно полушарие этой планеты от другого. Если у планеты вообще есть полушария.

Он прекрасно понимал противоречивость плана. Еще недавно он стал бы долго и рационально взвешивать все за и против, просчитывать варианты, но сейчас эта пришедшая ему в голову чужая мысль вытеснила все сомнения прежде, чем они успели возникнуть. Идти так идти. В темноте. Без Йосефа. Вот только поесть бы.

Это было новое ощущение. Новое — поесть? Он едва не рассмеялся. Стоило не чувствовать голод какие-то сутки или двое, и уже кажется, что так будет всегда. Почему желудок дал знать о себе именно в тот момент, когда И.Д.К. решил идти?

— Я хочу есть, Илюша, — сказала Дина.

— О, и ты тоже? Значит, что-то изменилось. Ты можешь идти?

— Сейчас?

— Да.

— А как же…

— Мы вернемся, когда рассветет и похороним его.

Дина больше не сказала ни слова, и во мраке, который не могло разогнать тусклое свечение Божьих имен, они пошли, оставляя стену справа. Сначала шли медленно, И.Д.К. боялся на что-нибудь наступить или споткнуться, но местность была ровная, и он ускорил шаг. Дина шла позади, и он слышал ее дыхание. Она то и дело касалась рукой его плеча, затылка, ему казалось, что она чуть поглаживает его волосы, ему хотелось остановиться, обернуться, и тогда Дина столкнется с ним, и он наверняка сможет даже в этой тьме разглядеть ее глаза. А больше ничего и не нужно. Вот поесть бы только.

— Иди, иди, не останавливайся, — сказала Дина, — от голода так быстро не умирают.

На стене большими буквами, готическим шрифтом, было выведено «The Creator». И сразу следом — неузнаваемо сложная вязь, что-то, наверное, восточное, а выше, то ли снизу вверх, то ли наоборот, шли знаки, похожие на японские иероглифы, но чем-то неуловимо от них отличавшиеся. И.Д.К. задрал голову, стараясь понять, что именно показалось ему странным, но Дина подтолкнула его в спину, и он пошел дальше.

Когда он споткнулся, Дина не остановилась во-время, и они оба едва не повалились. И.Д.К. все же удержал равновесие и наклонился. Это был всего лишь большой камень, наполовину перерезанный стеной. И.Д.К. попробовал просунуть палец между камнем и поверхностью, но ничего не получилось, материя стены прогибалась, но не возникло никакой щели.

— Идем, — сказала Дина. — Что нам делать на той стороне? Читать надписи в зеркале?

И.Д.К. стал более внимателен и следующий камень успел заметить раньше, чем наступил на него. Местность, видимо, постепенно становилась холмистой. Чувство голода усилилось, И.Д.К. подумал, что до конца осталось совсем немного. Эта мысль ему тоже не принадлежала, потому что он не представлял, что означает конец, и почему усиление рези в желудке может быть связано с приближением развязки.

— Смотри, — сказала Дина.

Смотреть было не на что, но И.Д.К. все же огляделся. Небо. Оно больше не было невидимо-черным. Весь свод будто фосфоресцировал — на пределе различимости, настолько слабо, что И.Д.К. ничего не мог бы сказать о цвете. Но полного мрака больше не было. Рассвет? Хорошо, если рассвет. Сколько прошло времени? Часа три или четыре? Он не полагался на собственное ощущение времени.

Он вскарабкался на довольно крутой холм, помогая Дине, и здесь, на вершине, попробовал разглядеть, насколько далеко тянется стена. Она уходила за горизонт в обе стороны — ясно видна была кривизна поверхности планеты: стена, бесконечно высокая, внизу четко отграничивалась большой дугой.

— Мы можем так обойти всю планету, — пробормотал И.Д.К. — Как раз за год управимся. Если с голода не помрем.

— Попить бы, — сказала Дина.

Да, и попить не мешало. У него пересохло в горле сразу после слов Дины.

— Слышишь? — сказала Дина. — Ручей.

Он уже несколько минут слышал этот звук — тихое журчание, которое не усиливалось и не ослабевало, оставаясь на пределе слышимости. Именно это постоянство заставляло его думать, что на самом деле никакого звука не существует. Значит, и Дина услышала. Впрочем, она могла услышать не сам звук, а отражение в его мозге. Попробуй — разберись.

— Слышу, — сказал он. — Кто-то над нами посмеивается. Не обращай внимания.

Легко сказать. Через минуту он уже и сам не слышал ничего, кроме шелеста, шепота, звона, журчания воды, льющейся с камня на камень — почти неслышимый звук, усиленный сознанием до рева реактивного лайнера. Пить…

Пришлось остановиться, потому что Дина начала шарить руками вокруг, ей, видимо, казалось, что совсем рядом срывается со скалы водопад.

Видно было недалеко — не дальше метра. Серость утра была скорее кажущейся, чем реальной: лишь имена, светившиеся на стене, можно было разглядеть до самого горизонта и до самого зенита. Звук, как и освещение, казалось, не имел источника — он шел отовсюду и поэтому, как решил И.Д.К., был, скорее всего, тоже порождением сознания. Дина не понимала этого, не стоило и объяснять. Можно было только обнять ее, прижать к себе ее голову и шептать в самое ухо — нет, не объяснения, но разные глупости, которые успокаивают быстрее, чем логический анализ ситуации.

Что И.Д.К. и сделал.

Читатель, надо полагать, давно решил этот незамысловатый ребус с именами и теперь следит за попытками наших героев с некоторой долей превосходства, а возможно, даже и отпускает в мой адрес язвительные замечания. Такие замечания я уже слышал от первых своих критиков: упреки в том, что ради развития сюжета я поступаюсь жизненной логикой. Действительно, на планетах типа Саграбала легко управлять глобальными процессами — на то планеты и рассчитаны. Но прошу постоянно помнить (напоминаю в которой раз, но практика показывает, что эти напоминания забываются через десять страниц — ситуация вновь начинает казаться слишком ясной), что, в отличие от нас, для кого переходные миры типа Саграбала являются привычными с рождения, ни И.Д.К., ни тем более Дина Кремер ни с чем подобным не сталкивалось, физические принципы а-ля Саграбал были им абсолютно непонятны и зачастую выглядели мистикой — то есть чем-то, не имевшим реалистического, научного, объяснения.

А им нужно было объяснить эти миры — для начала хотя бы себе.

Очевидная для современных философов концепция — когда живешь внутри какой-либо физической структуры, нет никаких шансов разобраться в цели ее существования. Такая цель есть, и понять ее легко, но способ один — выйти за пределы.

Мы с вами живем в мире, вмещающем мир Дины и И.Д.К. Цель существования их мира всем нам ясна. Им — нет. И, если вы с тягостным ощущением непроходимости человеческой глупости читаете сцены бесплодного поиска смысла на планете Саграбал, подумайте о том, где живете сами. И в чем цель нашего мира.

Ибо цель есть.

Жажда в несколько минут иссушила горло, язык и, казалось, что все внутри стало сухим как тряпка, неделю провисевшая на жарком солнце. От голода свело мышцы живота, грохот водопада заглушал не только все, что могла сказать Дина, но и мысли ее перестали ощущаться. И.Д.К. говорил что-то Дине в ухо, кричал, срывая голос, но слышала ли она? Голова Дины лежала у него на коленях, глаза ее были закрыты, лицо напряжено, дыхание, как казалось И.Д.К., время от времени прерывалось, и тогда его сердце начинало падать в пропасть, как самолет, попавший в воздушную яму.

И лишь тогда, когда мысль потеряла всякие ориентиры, заметалась в клетке рассуждений и ассоциаций, сбилась и вовсе зачахла, готовая умереть, он обратился к тому, кого, как он прекрасно знал, не существовало. Его имена были начертаны на стене и занимали половину Вселенной, И сейчас И.Д.К. было все равно, какое из этих имен — истинное. Истинным должно было стать то, которое оказалось у него на уме, на языке, вот это — начертанное совершенно нечитаемой вязью, может, и не человеческое даже, а имя Бога на какой-нибудь дальней планете, где аборигены, более похожие на червей, создали свою червивую религию, и назвали своего Бога именем, тоже больше напоминавшим извив червя, выползшего из грязной лужи.

И.Д.К. впитал надпись в себя как впитал бы воду из ладоней, подставленных под шипящую струю горного источника.

И понял, что спасение — в нем самом.

И имена на стене — его собственные имена.

И понял, что на малую долю не знает собственных способностей, полученных еще на Земле, в Ир-Ганим, когда включилась главная программа.

Чтобы уметь летать, нужно знать, что ты можешь это сделать.

Я умею, — подумал И.Д.К.

Водопад стих. Голод исчез. Осталось слабое желание выпить холодного лимонада, но если его нет под рукой, то можно и обойтись.

Он стоял, держа Дину на руках, и не ощущал тяжести. Серость утра — было ли это утром? — не стала светлее, но он все же разглядел в паре шагов перед собой, у самой стены, под именем «Господь», написанным на иврите, Йосефа, хотя тело не могло оказаться здесь — они с Диной наверняка прошли не один километр.

— Ты можешь встать? — спросил И.Д.К.

— Опусти меня…

— Все. Теперь все.

— Ты хочешь сказать…

— Только то, что ты уже поняла…

— Я поняла, что ты любишь меня. Ты повторяешь это все время, обводишь этими словами каждую свою мысль.

— Да? Я только чувствую это, не думаю…

— Я слышу. Женщины вообще больше понимают чувства, они нам заменяют мысль.

— Не кокетничай, Диночка. Положи ладонь Йосефу на щеку…

— Я знаю, не говори. Одну руку — Йосефу на щеку, другую — тебе на плечо. И ты.

— Умница. Вот имя, которое мы искали.

— Что же сейчас будет?

Но ничего не случилось. Просто изменился мир.