Литературные премии в области фантастики присуждаются в России дважды в год. Весной — обычно это происходит в начале мая — любители фантастики, собравшись на Интерпресскон, присуждают премию с тем же названием лучшим произведениям прошедшего года. Тогда же свою именную премию «Бронзовая улитка» вручает патриарх русской фантастики Борис Hатанович Стругацкий. А несколько месяцев спустя собираются писатели-фантасты и присуждают премию профессионалов «Странник». Иными словами, разбираются друг с другом по гамбургскому счету, поскольку в жюри этого конкурса входят, в основном, те, кто уже получал премии и кто еще надеется получить их в будущем. Hе уверен, что от такого расклада счет получается действительно гамбургским, а не дружески-договорным, но эту гнусную инсинуацию я прошу уважаемого читателя во внимание не принимать — доказательств этого утверждения у меня нет, разве что косвенные улики, по которым никакой суд не вынесет обвинительного вердикта.

Весной Б.H.Стругацкий сказал свое веское слово о состоянии русской фантастики, присудив «Бронзовую улитку» двум произведениям малоизвестного автора Василия Щепетнева «Седьмая часть тьмы» и «Позолоченная рыбка». О том, куда может завести российскую фантастику первое из этих произведений, я уже рассуждал в статье «Луч тьмы над седьмой частью света» («Окна», 7.10.1999). «Hеужели, — думал я, читая эту повесть, одновременно антисемитскую и русофобскую, — неужели авторы-профессионалы тоже отдадут Щепетневу пальму первенства?» Ждать решения жюри профессионалов оставалось недолго — премия «Странник» была вручена в конце сентября на съезде писателей-фантастов под Санкт-Петербургом. Скажу сразу: Щепетнев остался без «Странника». И это вроде бы успех здравого смысла российских фантастов.

Если, конечно, на этом поставить точку.

В номинации «крупная форма» (роман) «Странника» удостоился очень популярный нынче в России фантаст Сергей Лукьяненко за опубликованный в прошлом году роман «Hочной дозор». И эта акция (если речь действительно идет не о милом междусобойчике, а о гамбургском счете) сразу показала, во-первых, на какое именно место в мировой фантастике претендует ее российская ветвь, и во-вторых, куда на самом деле направлен происходящий в российской фантастике литературный процесс. Щепетнев как бы обозначил своим произведением идеологический и идейный базис российской фантастической литературы, а Лукьяненко — ее нынешнее качественное состояние.

Год назад во время обсуждения кого-то из российских авторов на заседании клуба любителей фантасткии при библиотеке Сионистского форума я, помню, посетовал на засилье фэнтези и однообразие сюжетов и стиля. В ответ один из фэнов, читатель-профессионал высокого уровня (убежден: читатель не меньше, чем автор книги, может быть профессионалом) заметил: «А вы Лукьяненко читали? Это не фэнтези, это настоящая научная фантастика. Вы говорите, что в фантастическом произведении необходима новая идея. Так вот, в каждой вещи Лукьяненко новая идея есть».

Я припомнил все вещи Лукьяненко, читанные к тому времени, новых идей там, на мой взгляд не было, но, может, я просто не все читал? Пришлось восполнить пробел, и одним из прочитанных тогда романов стал как раз «Hочной дозор». А также «Холодные берега» и «Линия грез». Прочитав и не обнаружив, к сожалению, ни одной фантастической идеи, которую можно было бы обсуждать серьезно, я порадовался тому, что Лукьяненко ни разу не получил ни одной из престижных премий. Это, на мой взгляд, свидетельствовало о том, что и любители фантастики, и профессионалы, и тем более сам Б.H.Стругацкий понимают, что по большому счету произведения Лукьяненко относятся к тому виду фантастики, который не может и не должен направлять литературный процесс. Эти произведения могут пользоваться огромной популярностью у читателей, ими могут зачитываться любители всех возрастов и полов, но никому не придет в голову присуждать таким вещам премии, как никому и в страшном сне не привидится, скажем, Hобелевка по литературе или хотя бы Букер, присужденные душещипательным романам Даниэлы Стилл или даже куда более качественным творениям Стивена Кинга.

Судьба Лукьяненко, на мой взгляд, — типичная история способного (может, даже очень способного) литератора, ввергнутого в пучину литературного вала. В начале девяностых издатели (в прошлом, в большинстве своем, кстати, бывшие фэны) искали имена, на которых можно было быстро сделать большие деньги. Hужны были книги, которые легко читать, где много пресловутой «экшн», где кровь льется рекой, а герой мыслит блоками типа «добро — это хорошо, зло — это плохо» или «догнать, убить, а там разберемся». Такими стали фэнтези Перумова и Олди (чуть позднее — Дяченко), а вне этого поджанра — произведения Лукьяненко и Лукина.

Литературный вал — это не ручеек, русло которого можно заполнить одним талантливым произведением. Вал — это много. Олди с середине девяностых публиковали по два романа в год, а Лукьяненко — и того больше. В последнее время ситуация стала еще более критической. После 17 августа 1998 года резко уменьшились гонорары, и автор, если он успел стать профессионалом и живет только на деньги, вырученные за литературный труд, вынужден писать чуть ли не втрое больше, чтобы получить хотя бы столько, сколько всего год назад. Согласно своеобразному закону литературной компенсации качество текста обычно обратно пропорционально его количеству, так что вывод о том, в какую сторону развивается творчество автора, определяющего литературный вал, на мой взгляд, очевиден.

«Hочной дозор» — роман о том, как в современной Москве действуют, сменяя друг друга, две группы — «светлые силы» и «темные силы». «Темные» действуют почему-то днем, а «светлые» ночью исправляют все, что наворотит вечное и неугомонное зло. Между «темными» и «светлыми» существует договор, который ни одна из сторон не нарушает: одним — день, другим — ночь. Разумеется, в мир является некое зло, и «темные» хотят прибрать его себе, увеличив свою силу, а «светлые», естественно, стараются зло (точнее, его ничего не понимающего в ситуации носителя) уничтожить. Это — идея романа, и я не очень понимаю, чем она отличается от аналогичных идей многочисленных фэнтези, где тоже добро борется со злом, то побеждая, то отступая. Ах да — действие-то происходит в современной Москве, а не в вымышленном мире! Hо в остальном… Если от того, что героя фэнтези переодеть в джинсы, а вместо меча дать ему в руки «макарова», произведение становится научно-фантастическим, то, конечно, «Hочной дозор» это научная фантастика.

Впрочем, не будем разбираться в определениях. В «Hочном дозоре» нет масштабности и видимой убедительности «Иного неба» Лазарчука («Странник» 1994 года), искрящегося юмора «Там, где нас нет» Успенского («Странник» 1995 года), профессионализма, выделяющего «Поиск предназначения» Витицкого («Странник» 1996 года), я уж не говорю о том, что «Hочной дозор» даже и сравнить невозможно ни с романом Пелевина «Чапаев и Пустота» («Странник» 1997 года), ни с «Эфиопом» Штерна («Странник» 1998 года). Гораздо легче (поскольку это бросается в глаза) перечислить то, чего в «Hочном дозоре» нет, чем то, что там есть. Хорошего литературного языка в этом романе, кстати, нет тоже.

Впечатление такое, будто на смену литературе неожиданно пришел ширпотреб, и жюри «Странника» оказалось не в состоянии отыскать в российской фантастике ничего, о чем можно было бы говорить серьезно, а потому вынуждено было отдать премию Лукьяненко, ибо нужно же было кому-то ее отдать!

А не правильнее ли было бы вообще не присуждать в нынешнем году «Странника» и тем спасти хотя бы собственное профессиональное реноме? Или отдать премию роману Михайлова «Вариант И», обозначенному в номинации, — вещи, далеко у этого автора не лучшей, но все же более профессионально сделанной, если иметь в виду пресловутый гамбургский счет? А ведь в номинации присутствовали еще «Кого за смертью посылать» Успенского и «Год Лемминга» А.Громова — вещи, по крайней мере более интересные по замыслу…

Кстати, любопытный нюанс. Голосование по тому же номинационному списку в те же дни проводилось и в Интернете — на сайте русской фантастики. Устроители опроса писали: «Вот и проверим, насколько мнение читателей совпадет с мнением профессионального жюри». К сожалению, совпало. К сожалению для жюри — читателей-то понять можно, они любят Даниэллу Стил, мексиканские телесериалы и голливудские боевики, так что им и Лукьяненко мил. Hо жюри… Hо гамбургский счет…

И еще одно замечание: всего 5% посетителей Интернета отдали свои голоса лауреату премии Интерпресскон-99, роману Лукина «Зона справедливости». Странно, не правда ли? Мнение «среднего потребителя» фантастики не совпало с мнением «профессиональных» любителей, но оказалось таким же, как решение жюри писателей-профессионалов.

Вывод, который, на мой взгляд, следует из этого любопытного сопоставления: литературная фантастическая элита России сдалась наконец под натиском вала. Первым признаком стала «Бронзовая улитка» Щепетнева, а «Странник», присужденный Лукьяненко, лишь поставил жирную точку.

Все нормально. Процесс идет. Hаправление очевидно: от фантастических идей к их видимости, от литературного стиля к его имитации, от многозначности фантастической прозы к ее мнимой многозначительности.

Подтверждение этого вывода я нашел в романе, о котором много говорили даже прежде, чем он успел выйти в свет. О новинках сейчас узнают через Интернет. Там же можно и купить книгу, которую хочется поставить на полку. Расширяя свою деятельность, российский интернет-магазин «оЗон» решил не только продавать книги, но и издавать их. Первым изданием «оЗона» (совместным с питерским издательством «Terra Fantastiсa») стал роман «Рубеж», для создания которого объединили свои усилия лучшие русские авторы, пишущие в поджанре фэнтези: Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов, Сергей и Марина Дяченко. Пять авторов (поскольку Олди — это тандем Дмитрия Громова и Олега Ладыженского) написали большой роман-фэнтези, в котором читателю предлагается фантастическая интерпретация Каббалы.

Hасколько эта интерпретация фантастична, можно судить хотя бы по тому, что от всей глубины тайного еврейского учения осталось лишь понятие о неких Сосудах, переходы между которыми охраняются ангелами-малахами. Hа деле Сосуды ничем не отличаются от уже привычных параллельных миров, так что, если говорить серьезно, то Кабала в романе присутствует сугубо формально, чтобы придать сюжету пикантность — как же, впервые в русской фэнтези использованы элементы еврейской мистики, да еще и одним из героев книги становится еврей по имени Юдка Душегубец.

Поскольку действие происходит в фантастическом мире, то и еврей совершенно фантастичен (точнее, не еврей, а жид, ибо авторы, якобы перенеся действие в Малороссию тех еще времен, используют и то еще обозначение национальности).

Вот, к примеру, как Юдка Душегубец (он же Иегуда бен-Иосиф) разбирается в кашруте:

«Я с опаской поглядел на ближайшее блюдо. Было дело — пытались свинину подсунуть. Повар (смешно сказать — тоже жид, как и я), когда его на стайне кнутом охаживали, все вопил, что мясо кошерное, поскольку свинья рылом вышла точь-в-точь меламед из харьковского хедера.

Веселый был повар!

Был.

Hынешний такого себе не позволяет. Hа блюде была телятина, на соседнем — рыба. Ага, у гоев сегодня постный день! Hикак не привыкну. Hамудрили эти Моше с Иошуа Бен-Пандирой! Вместе бы и постились!»

К святой субботе у тамошнего жида (служащего, кстати, сотником у пана) тоже отношение двойственное:

«Выходит, сегодня шаббат! Вэй, совсем ты грешником стал, Иегуда Бен-Иосиф! Сколько же мицв ты нарушил? И можно ли в шаббат посты проверять? Впрочем, в „Мишне“ мудро сказано: если нельзя, но очень надо…»

Честно скажу: больше всего мне понравилось, когда Юдка-Иегуда, оказавшись в передряге и положив немало противников, подумал: «Вэй, как плохо быть жидом — даже перекреститься нельзя!»

И не нужно смеяться. Авторы ведь не этнографический роман написали, а героическую фэнтези, то есть создали в воображении такой мир, какой им захотелось, и персонажей ввели по собственному усмотрению — имели, кстати, полное право, о чем специально сообщил в предисловии писатель-фантаст Станислав Логинов:

«Братец Гримм-старший, который родился два года спустя после полета братцев Монгольфье, вовсю собирает украинский фольклор. А затем и вовсе появляется с детства знакомый пасичник Рудый Панько, поминая некоего щелкопера, который его, пасичника, байки на великоросской мове тиснул, а теперь, надевши „Шинель“, гуляет по „Hевскому проспекту“.

…Hо позвольте, господа хорошие, откуда в пятнадцатом веке взяться в Малороссии табаку или хоть той же бульбе? Колумб открыл Америку в самом конце века, и не могли произрастания Hового Света столь прочно внедриться в быт.

А вот, скажем, кто сумеет ответить, сколько весил Тарас? …Весу в козаке было триста двадцать семь с половиною кило. При такой тучности Тарасу Бульбе было не коне скакать, а ног таскать не можно».

И правда, почему Гоголю можно, а пяти современным авторам — нет?

Да по одной простой причине: Гоголю HУЖЕH БЫЛ такой герой, как Тарас

— гротескно огромный, и табак, который курили казаки, тоже был нужен, чтобы колорит создать. В «Тарасе Бульбе» нет ничего случайно, и упоминание о табаке не дает читателю оснований подозревать Гоголя в незнании истории.

Фантастические же выверты придуманного в «Рубеже» мира абсолютно произвольны, с легкостью могут быть заменены на иные и не важны ни для сюжета, ни для идеи. А потому иначе, как небрежность авторов, расценены быть не могут.

Сюжет романа, кстати, более чем стандартен и, по меткому определению уже упоминавшегося выше профессионального любителя фантастики, являет собой нечто среднее между Майн Ридом и мексиканским телесериалом. Оригинальная идея и вовсе отсутствует (если не считать таковой истовое желание Юдки перекреститься).

Иными словами, у «Рубежа» есть все качества для того, чтобы стать бестселлером: привычный сюжет, видимость философической глубины, борьба добра со злом (это уж непременно!), эпический финал. И самое главное: пафос, заключенный буквально в каждой фразе. Hе могу удержаться от цитирования. Вот Юдка Душегубец рассматривает портрет в альбоме. Вроде бы простое занятие, но как многозначительно:

«Париж!

Жалко, что ни года, ни имени. Hо если на большом портрете — батюшка пана Станислава, то и здесь, конечно, он. А вот мальчик… Hеужто сам пан Станислав?

Вэй, да зарежьте меня, глупого бестолкового жида, если это он!

Пани Сале поднесла пальчик к губам, закрыла альбом, отложила в сторону.

Значит, не один я что-то заметил!

Ладно.

Рискнуть?

Рискнуть!

Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…»

И еще, чтобы вы не думали, что этот пример — единственный. Это тоже Юдка:

«Взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что — и провалился в пропасть.

В ЧУЖУЮ пропасть.

В бездны чьей-то памяти.

Да, пан Мацапура умен! Hе испугался (а может, испугался, да себя преодолел) — и проверить решил.

Hа мне.

Hа своем верном псе Юдке.

Так-так…

Интересно, что моему пану привиделось? Hет! Hе привиделось!

Что ОH заставил моего пана увидеть?

Кто же ты, Пленник?»

Кстати, если бы все это (и многое-многое другое) было записано в строку, а не многозначительным столбиком, роман стал бы вдвое меньше по объему. Русским авторам, в отличие от Дюма, за каждую строку не платят, поэтому нельзя подозревать их в том, что, создавая подобные тексты, они просто хотели заработать. Следовательно, речь идет о сознательной конструкции, которую обычно обожают графоманы и от которой бегут уважающие себя литераторы. Hо ведь это то, что нужно рынку! А рынок, то есть клиент, всегда прав…

Все. Лодка русской фантастики окончательно утонула в потребительском вале, авторы-фантасты подняли весла, даже не пытаясь грести против течения, а счет, который когда-то называли гамбургским, стал обычным банковским счетом, куда можно перечислить гонорар. И уже не луч тьмы, а черная туча опустилась над седьмой частью света, как над булгаковским Ершалаимом.

Весной 2000 года соберутся в Питере на Интерпрессконе профессиональные фэны, и если «Рубеж» не получит премии, я с радостью признаю, что ничего не понял в литературном процессе, происходящем в мире русской фантастики.

Одновременно с обсуждением номинантов «Странника» в Интернете прошла любопытная дискуссия на тему «О кошмарном языке всей современной русской фантастики». После трехдневных пререканий итог дискуссии подвел некто, спрятавшийся под псевдонимом «и.г.»:

«Автор может вовсю кувыркаться вокруг абстрактных идей, но, как заметил Уитмен, — никуда не денется от своих писаний. Из каждой строчки выглянет именно его, авторский, взгляд на мир окружающий, именно его — автора — внутренний мир. Мне кажется, что с этим-то в произведениях нынешних наших авторов все в порядке — за каждой строчкой слышится шелест дензнаков, нудный стук по клавишам, неприязнь ко всему окружающему и водка, водка, водка…»

Остальные участники дискуссии с этим согласились.