Летом 1942 г. вермахт вновь попытался использовать тактику блицкрига против Красной Армии, но уже в меньших масштабах (одна армейская группировка на одном фронте, а не три армейские группировки на трех фронтах), хотя пришел к тому же результату, когда началась зима. К концу января 1943 г. почти четверть миллиона немецких солдат, сражавшихся под Сталинградом, сдались в плен. В июле 1943 г. вермахт предпринял последнее наступление на Восточном фронте, под Курском. Красная Армия остановила его, при этом немцы понесли огромные потери.

После Курска у Гитлера не оставалось надежды на военную победу в борьбе с Советским Союзом. Но это еще не означало, что его дело потерпело полное поражение. На Восточном фронте Гитлер располагал еще всеми возможностями, чтобы выиграть время; а оно работало на фюрера, поскольку странное содружество — Великобритании, Советского Союза и Соединенных Штатов, по его мнению, должно было неизбежно развалиться.

Гибель Гитлера и полный крах нацистской Германии, без всякого сомнения, привели бы к распаду этого противоестественного союза. Но фюрер хотел, чтобы разрыв произошел тогда, когда еще мог принести ему пользу. И у Гитлера были все основания думать, что такое могло случиться, если бы ему удалось убедить Сталина в том, что не следует возлагать надежды на Соединенные Штаты и Великобританию. Сталин вполне мог решить, что победа в войне один на один достанется Красной Армии слишком высокой ценой. И если бы Красная Армия вернулась на позиции, которые она занимала в июне 1941 г., то есть в восточную часть Польши, тогда, возможно, Сталин пошел бы на переговоры о мире на принципах разделения Восточной Европы между нацистами и коммунистами.

С августа 1939 г. и до июня 1941 г. нацистская и советская империи объединились на основе того, что поделили между собой Восточную Европу. Чтобы возвратиться к прежнему положению, Гитлеру надо было доказать Сталину, что немцы еще способны нанести Красной Армии непоправимый урон. Для этого ему требовались боеспособные солдаты и военная техника. Чтобы заполучить их, нужно было снять напряжение на Западном фронте. А для этого предстояло отразить англо-американское вторжение через Ла-Манш.

Вот почему день «Д» имел решающее значение[3]. Совершенно ясно на это указывает директива фюрера № 51 от 3 ноября 1943 г.: «В течение последних двух с половиной лет наши основные усилия мы направляли на ожесточенную и приносящую большие потери борьбу против большевизма… Ситуация теперь другая. Угроза с Востока остается, но еще большая опасность грядет с Запада: англо-американская морская высадка! На Востоке потеря даже большой части захваченного нами обширного пространства не нанесет смертельного удара по жизнеспособности Германии.

Другое дело — на Западе! Если врагу удастся прорвать нашу оборону по широкому фронту, то это приведет к незамедлительным и ужасающим последствиям». (Гитлер имел в виду, что англо-американское наступление через Ла-Манш в 1944 г. создало бы непосредственную угрозу индустриальному сердцу Германии — Рейнско-Рурскому региону.) Юго—восточная часть Англии находится ближе к Кельну, Дюссельдорфу и Эссену, чем Берлин. Иными словами, осенью 1943 г. передовая линия фронта на Востоке отстояла от Берлина более чем на 2000 км, в то время как на Западе она проходила на расстоянии всего лишь 500 км от Рейнско-Рурской области и в 1000 км от Берлина. В случае успешного продвижения Красная Армия в 1944 г. частично заняла бы Украину и Белоруссию, которые имели существенное, но не столь принципиальное значение для поддержания военной индустрии Германии. Англо-американский прорыв в 1944 г. привел бы к захвату Рейнско-Рурского региона, жизненно важного для обеспечения военной мощи Германии.

Поэтому Гитлер заявил, что решающая схватка должна состояться на побережье Франции: «По данной причине я не могу более соглашаться с дальнейшим ослаблением наших сил на Западе в пользу других театров войны. Я принял решение усилить нашу оборону на Западном направлении…»

Это решение перечеркнуло политику, которую нацисты проводили с 1940 г., когда отказались от подготовки операции «Морской лев», то есть вторжения в Англию. С того времени вермахт во все более широких масштабах перебрасывал людские ресурсы и вооружения на Восточный фронт.

Причины, по которым Гитлер в 1944 г. отдал предпочтение Западному направлению, имели скорее политический, нежели военный характер. 20 марта он предписал своим главным командармам на Западе: «Отражение вражеских попыток произвести высадку не является сугубо локальной операцией на Западном фронте. Оно имеет решающее значение для всех дальнейших военных действий и их окончательного исхода». Гитлер затем указывал: «Понеся поражение, враг никогда не посмеет вторгнуться еще раз. После тяжелых потерь ему потребуются месяцы на то, чтобы подготовить новую операцию. Неудача с высадкой нанесет серьезный удар по состоянию морального духа англичан и американцев. Во-первых, она лишит Рузвельта шансов на переизбрание, — а если повезет, то он может оказаться и в какой—нибудь тюрьме! Во-вторых, усталость от войны еще больше угнетет Англию, а Черчилль, и без того старый и больной человек, не сможет выдержать еще одну операцию по вторжению». И тогда, по замыслу Гитлера, вермахт перебросит 45 дивизий с Запада на Восток с тем, чтобы «коренным образом изменить сложившуюся ситуацию…». «Поэтому весь исход войны зависит от каждого бойца, сражающегося на Западе, как и судьба самого рейха!»

В отражении англо-американского десанта заключалась последняя надежда Германии. Вернее сказать, последняя надежда Гитлера и нацистов; для немецкого народа решение продолжать войну означало только одно — неминуемую катастрофу. В любом случае, если бы даже все произошло по сценарию Гитлера, летом 1945 г. военно-воздушные силы США, расквартированные на базах в Англии, начали бы сбрасывать атомные бомбы на Берлин и другие немецкие города. Конечно, в начале 1944 г. никто еще не знал, когда (и произойдет ли это когда-либо вообще) американский манхэттенский проект произведет на свет Божий такую бомбу.

Организация противостояния грядущему вторжению с моря представляла для Гитлера реальную проблему. Ее решение усложнялось многими факторами, которые можно назвать одним словом — нехватка. Не хватало кораблей, самолетов, орудий, танков, людских ресурсов. Германия испытывала перенапряжение сил гораздо большее, чем в годы Первой мировой войны. Гитлер ругал кайзера за то, что тот втянул страну в войну, которую надо было вести на двух фронтах. Но к концу 1943 г. Гитлер сам уже воевал на трех. На Востоке его войска растянулись на 2000 км; в Средиземноморье немцы держали оборону на пространстве протяженностью в 3000 км, включавшем в себя юг Греции, Югославию, Италию и юг Франции; на Западе Гитлеру приходилось защищать береговую линию в 6000 км от Голландии до южной части Бискайского залива.

Однако существовал еще четвертый фронт — в самой Германии. Удары союзнических военно-воздушных сил по городам Германии вынудили люфтваффе покинуть Францию и бросить все самолеты на защиту немецкого неба. Бомбардировки не нанесли большого вреда военному производству Германии. В течение 1943 г. немцы продолжали наращивать выпуск танков и орудий, хотя и не успевали возмещать потери. Но все же постоянные атаки с воздуха заставили люфтваффе уйти в оборону.

Гитлеру это не нравилось. И его собственные убеждения, и германские военные традиции требовали одного — наступления. Но Гитлер был не в состоянии пойти в атаку на своих противников, по крайней мере до тех пор, пока на конвейер не поступят державшиеся в секрете виды вооружений. Он злился, но ему ничего не оставалось, как защищаться.

Эта вынужденная необходимость обороняться душила его как кость, застрявшая в горле, и приводила к величайшим стратегическим просчетам. Когда немецкие физики в 1940 г. сообщили Гитлеру о возможности к 1945 г. создать атомную бомбу, он приказал им прекратить работы над проектом, считая, что к тому времени война закончится либо победой, либо поражением. Его решение можно назвать даже мудрым, но не потому, что предвидение Гитлера оказалось правильным, а потому, что Германия тогда не обладала ни технологическими, ни природными ресурсами для производства атомных бомб. Немецкие ученые переориентировались на другие виды военной техники. По настоянию Гитлера, это были наступательные вооружения, такие как дизельные подводные лодки, беспилотные самолеты и ракеты. Немцы создали и на практике применили ракеты «возмездия» (Vergeltungswaffen), которые, впрочем, особо не повлияли на ход военных действий. Первую в мире баллистическую ракету средней дальности V-2 никак нельзя отнести к разряду вооружений; она скорее являлась орудием для совершения террористических актов. («Скады», которые Ирак использовал в ходе войны в Персидском заливе в 1991 г., представляли собой лишь несколько усовершенствованный вариант V-2; как и V-2, они не отличались точностью попадания и могли нести лишь небольшой взрывной заряд.)

Страсть Гитлера к бомбардировкам Лондона и его равнодушие к защите немецких городов привели к чудовищному и, возможно, изменившему ход истории просчету. Еще в мае 1943 г, реактивный истребитель «Ме-262» профессора Вилли Мессершмитта был готов к серийному производству. Он летал со скоростью 520 миль в час, на 120 миль быстрее, чем любой самолет союзников, и мог нести в себе четыре 30-мм пушки. Рейхсмаршал Герман Геринг собирался дать добро на производство этого самолета, но вначале хотел согласовать свое решение с Гитлером. Тот же, уставший от многочисленных обещаний Геринга, удосужился лишь в декабре 1943 г. ознакомиться с техническими возможностями «Ме-262». Самолет произвел на него большое впечатление, но Гитлеру был нужен бомбардировщик, чтобы наносить удары по Лондону, а не истребитель для защиты немецких городов. Геринг заверил его в том, что «Ме-262* можно модифицировать для бомбометания, а Гитлер пустился восторженно рассуждать о том, какое смятение вызовет реактивный бомбардировщик в Лондоне и среди десантников, которые собираются высадиться во Франции.

Однако Геринг, как обычно, был не в курсе того, о чем говорил. Мессершмитт не мог переделать истребитель в бомбардировщик; создание более мощного реактивного самолета было связано с серьезными технологическими трудностями. Он проигнорировал указание Гитлера, и на его заводах началась сборка «Ме-262». К апрелю 1944 г. уже было выпущено 120 реактивных истребителей. Прослышав об этом, Гитлер вызвал к себе Геринга, обнял его и жестко приказал не только запретить сборку «Ме-262» как истребителя, но и называть этот самолет истребителем; он должен быть известен как блиц-бомбардировщик.

В течение следующих шести месяцев Мессершмитт мужественно пытался сделать из истребителя бомбардировщик. У него так ничего и не получилось. Наконец в ноябре 1944 г. Гитлер распорядился создать первое авиационное крыло из реактивных истребителей. Но к тому времени транспортная сеть в стране уже была разрушена, не оставалось пилотов, которые могли бы летать на истребителях и практически полностью были исчерпаны топливные ресурсы[4]. Люфтваффе смогла поднять в воздух лишь небольшое количество реактивных самолетов, пока все окончательно не пошло прахом.

Немцы все-таки успели собрать более тысячи «Ме-262», но только в последние шесть недель войны им удавалось удерживать в небе одновременно 100 машин. Вместе с тем в секретном докладе президенту Дуайту Эйзенхауэру в 1960 г. указывалось: «Немцы буквально брали в кольцо наши истребители и дырявили наши бомбардировочные формирования при полнейшей безнаказанности… Например, 14 групп истребителей эскортировали наш рейд на Берлин 18 марта (1945 г.), в котором были задействованы 1250 бомбардировщиков „Б-17“, то есть ориентировочно в пропорции один к одному. Лишь одна немецкая эскадрилья „Ме-262“ сбила 25 бомбардировщиков и пять истребителей, хотя уступала нам по численности примерно в соотношении 100 к одному. При этом немцы не потеряли ни одного самолета».

Доклад (который Эйзенхауэр просил подготовить только для его сведения) составлен кадровым служащим Белого дома Ралфом Вильямсом. Тот утверждал, что говорил на эту тему с генералом Карлом Спаатсом, командующим 8-й военно-воздушной армией во время Второй мировой войны. Спаатс «спокойно признал, что ни один из наших истребителей не мог сравниться с немецкими реактивными самолетами… И выразил такое мнение, что если бы немцы смогли задействовать их на французском побережье, то они лишили бы нас воздушного превосходства, нарушили бы высадку в Нормандии и даже вынудили бы нас изыскать возможности для прорыва в Европу через Италию».

Но что могло произойти, не произошло. В июне 1944 г. над Францией и проливом Ла-Манш не было реактивных немецких истребителей; летали лишь несколько пропеллерных аэропланов.

В проливе курсировали также несколько сохранившихся военных кораблей — главным образом суда типа «Е» (торпедоносцы), являвшие собой немецкий, более громоздкий вариант американского сторожевого катера, размером чуть ли не с эскадренный миноносец (буква «Е» — «enemy», то есть «враг»). Они были способны выбрасывать мины и торпеды и исчезать на высоких скоростях. Все, на что был тогда способен военно-морской флот Германии для защиты «крепости Европа», — это минировать.

Не имея достаточных военно-воздушных и военно-морских сил, немецкие защитники «крепости Европа» были вынуждены фактически «вслепую» пытаться закрыть места предполагаемой высадки англо-американского десанта. Контроль над воздушным и морским пространством предоставлял союзникам беспрецедентную возможность действовать быстро и внезапно. Иными словами — они хорошо знали, где и когда произойдет сражение, а немцы — нет.

Во время Первой мировой войны невозможно было скрытно провести подготовку к широкомасштабному наступлению. Недели уходили на то, чтобы подтянуть войска. Не один день требовался для того, чтобы выставить на передовые позиции артиллерию. И к тому моменту, когда наступление начиналось, обороняющиеся уже знали, когда и где ударит противник, и могли укрепить свои позиции на направлении главной атаки. Весной 1944 г. немцам оставалось только гадать.

Духовный наставник Гитлера — Фридрих Великий предупреждал: «Тот, кто стремится удержать все, ничего не удержит».

Людские и материальные потери на Восточном фронте вынудили Гитлера забыть о предупреждении Фридриха и прибегнуть на Западном фронте к долговременной фортификационной обороне. Урон, нанесенный военной машине Германии, был действительно ужасающим. В июне 1941 г. вермахт направил в Россию 3,3 млн человек. К концу 1943 г. потери составили почти 3 млн человек, из которых около трети можно было считать навсегда выбывшими из строя (погибшие, пропавшие без вести, захваченные в плен или просто небоеспособные из-за полученных ранений). Несмотря на пополнения, численность войск вермахта на Восточном фронте после битвы под Курском (второго по масштабности сражения после самой большой в истории Верденской военной операции, в которой участвовали более 2 млн человек) составляла 2,5 млн солдат. Они должны были держать оборону от Ленинграда на севере до Черного моря на юге, то есть на линии почти в 2000 км.

Когда вермахт напал на Советский Союз, он гордился «арийской чистотой» своих войск. Отчаянная нужда в пополнении заставила немецкое военное командование существенно скорректировать, а затем и полностью отказаться от такой политики. Первоначально от так называемых «расовых немцев» (Volksdeutsche) в Польше и балканских странах требовалось, чтобы они становились «добровольцами». Эти люди подпадали под раздел 3 Германского расового списка (Abteilung 3 dar Deutschen Volkslists), что предоставляло им право считаться гражданами Германии в течение десятилетнего испытательного срока. В то же время их могли призывать на военную службу, хотя она ограничивалась рангом не выше рядового первого класса. В 1942—1943 гг. рекрутов на оккупированных территориях Советского Союза набирали в основном из числа противников коммунизма. Естественно, они оказывались жителями западных республик советской империи, настроенных на борьбу со Сталиным. Когда немцы начали отступать, меньше стало добровольцев (Freiwilligen), больше — пособников (Hilfswilligen), которых находили и в захваченных регионах, и среди военнопленных красноармейцев. К началу 1944 г. в вермахте служили «добровольцы» из Франции, Италии, Хорватии, Венгрии, Румынии, Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, России, Украины, Северной Африки, мусульманских республик Советского Союза, а также волжские и крымские татары, финны и даже индийцы.

Так называемые «восточные» (Ost) батальоны стали особенно ненадежными после поражения немцев под Курском. Их переправили во Францию в обмен на немецкие войска. На побережье «Юта» в день высадки лейтенант Роберт Брюер из 506-го парашютно-пехотного полка 101-й воздушно-десантной дивизии американских вооруженных сил захватил четырех азиатов в немецкой форме. Выяснилось, что все они были корейцами. Каким образом корейцы очутились на стороне Гитлера? Похоже, что их призвали в японскую армию в 1938 г. (Корея тогда была японской колонией). Затем они попали в советский плен во время приграничных боев в 1939 г., служили в Красной Армии, были захвачены вермахтом под Москвой в декабре 1941 г. и уже в качестве немецких солдат посланы во Францию. (О дальнейшей судьбе корейцев лейтенант Брюер так и не узнал. Можно предположить, что их отправили обратно в Корею. Тогда они должны были снова оказаться в армии: либо Южной, либо Северной Кореи. Вполне возможно, что им снова пришлось воевать в 1950 г.: или с американцами, или против них в зависимости от того, в какой части Кореи они находились. Так причудливо складывались судьбы людей в XX в.) К июню 1944 г. каждый шестой пехотинец в немецких частях во Франции был из «восточных» батальонов.

Вермахт значительно понизил требования к физической подготовке новобранцев, чтобы призывать в армию больше чистокровных немцев. На фронт начали посылать людей с желудочными и легочными заболеваниями. Сократили время не только на подготовку призывников, но и на лечение после ранений. Расширились возрастные рамки: на военную службу стали призывать более юных и более пожилых мужчин. В декабре 1943 г. действующая армия в 4270 тыс. человек почти на треть (1,5 млн) состояла из военнослужащих в возрасте старше 34 лет. Средний возраст личного состава 709-й дивизии на полуострове Котантен достигал 36 лет; а в целом по вермахту он исчислялся 31,5 годами (по сравнению с 25,5 годами в американской армии). В то же время продолжали призывать на военную службу молодых людей 1925 и 1926 гг. рождения.

Как следствие вермахт не имел ресурсов для осуществления глубоко эшелонированной обороны, основу которой составляют контрудары и контрнаступления. Немцам не хватало боеспособных войск, мобильности, брони. Старики, мальчишки и иностранные новобранцы могли держаться лишь тогда, когда они укрывались в траншеях или в бетонных укреплениях или когда за ними с пистолетами стояли сержанты, готовые в любой момент расстрелять каждого, кто осмелится покинуть свой пост.

В 1939 г. Гитлер говорил о вермахте как об «армии, какую еще мир не видел». К концу 1943 г. все уже было далеко не так. Военное министерство США выделило тогда «два типа немецкого солдата». К первому относился «преждевременно повзрослевший ветеран, измотанный войной циник, перенесший немало боев и поражений, и либо совершенно отупевший, либо обескураженный происходящим человек, уже не способный мыслить самостоятельно». Но он все же был опытным воякой, эффективно исполнявшим свои обязанности. Другой вариант — новобранец (исключая штурмовые отряды СС — Schutzstaffel) — либо очень молодой, либо очень пожилой человек, и зачастую в неважном состоянии здоровья. Такой солдат, как правило, не имел необходимой подготовки из-за нехватки времени, но если он был юн, этот недостаток с лихвой восполнялся фанатизмом. Когда же новобранец оказывался человеком пожилым, его заставлял воевать страх, который нагоняли пропагандисты своими россказнями о том, что может произойти с «отечеством» в случае победы союзников, или, хуже того, с ним самим и его семьей, если не будут исполняться приказы. Поэтому самоотверженность, которую проявлял солдат (и старый, и немощный, и больной), нередко граничила с отчаянием.

Германское командование преуспело в том, чтобы каждому человеку определить его место: одних пустить на «пушечное мясо», а других — сохранить в элитных частях типа штурмовых отрядов СС (Waffen-SS). Военнослужащий, попавший в такое подразделение, ценился как главная опора вермахта. От него требовалось никогда не сдаваться в плен, быть преданным «своему отечеству» и беспощадным к противнику.

Помимо СС, элитными считались парашютно-десантные и бронетанковые войска. Этим силам также придавалось особое значение. В них вступали парни, рожденные в 1920—1925 гг. и выросшие в условиях гитлеровской Германии, то есть уже подвергшиеся массированной пропагандистской обработке в организации «Гитлерюгенд». Парашютно-десантные и бронетанковые дивизии обеспечивались лучшими вооружениями, которые производила Германия, и представляли собой наиболее боеспособные подразделения.

Даже менее оснащенные и подготовленные войска могли нанести тяжелый урон наступающему противнику, используя естественные условия местности, созданные самой природой для эффективной обороны и дополненные мастерством немецких инженеров. Гитлер неустанно повторял, что долг солдата — «стоять насмерть, но не уступать занятых позиций». Эта психологическая установка сохранилась со времен Первой мировой войны и не вписывалась в стратегию блицкрига и бронетанковую эру, однако в сложившейся ситуации она казалась оправданной. Немцы рассчитывали на то, что с помощью отборных штурмовых отрядов СС, парашютно-десантных и бронетанковых войск им удастся с самого начала перейти в контрнаступление. В конце 1943 г. штурмовики СС, десантники и танкисты все еще находились на Восточном фронте или частично в самой Германии на переформировании. Согласно директиве Гитлера от 3 ноября 1943 г., большинство этих сил (или по крайней мере достаточное их количество) ко времени вторжения союзников должны были стоять за «Атлантическим валом».

Еще в марте 1942 г. Гитлер изложил основной принцип обороны Атлантического побережья в директиве № 40: укрепления и войска расположить так, чтобы при любой попытке нападения разбить противника непосредственно перед высадкой или сразу же после нее. В августе 1942 г. он распорядился, чтобы во Франции с «фанатичной энергией» начали создавать сплошной пояс крепостных бетонированных сооружений, способных выдерживать бомбовые удары и обеспечивающих возможность вести перекрестный огонь по наступающему врагу. Как отмечает американский историк Гордон Харрисон, «Гитлер считал, что оборона всегда будет уязвимой, если в нее не вложить достаточно решимости и бетона».

В сентябре 1942 г. Гитлер провел трехчасовую встречу с Герингом, министром рейха Альбертом Шпеером (возглавлявшим немецкую строительную организацию Тодта[5]), фельдмаршалом Гердом фон Рундштедтом (командующим немецкими силами на Западе), генералом Гюнтером Блюменштедтом (начальником генерального штаба наземных войск на Западном фронте — Oberbefehlshaber West — OB West) и другими высшими чинами. Фюрер вновь подтвердил свои указания создать вдоль «Атлантического вала» самые мощные стационарные фортификации. Они, подчеркнул Гитлер, должны быть построены с учетом воздушного и военно-морского превосходства англоамериканских союзнических сил. Только бетон может выдержать бомбы и снаряды. Гитлер потребовал соорудить 15 тыс. бетонированных долговременных огневых опорных пунктов и обеспечить их 300-тысячными войсками. И поскольку ни один из участков побережья не представлялся безопасным, то все укрепления, в сущности, нужно было выстроить в одну сплошную оборонительную стену. Гитлер приказал завершить сооружение фортификаций к 1 мая 1943 г.

Конечно, его распоряжения выглядели как чистейшей воды фантазия. Несмотря на важность поставленных задач, практически ничего не было сделано и к концу 1943 г. Рундштедту не нравилась идея создания стационарных оборонительных позиций. Он считал, что немцам лучше было бы держать бронетанковые части подальше от побережья, вне досягаемости огня флота союзников и в то же время в полной боевой готовности к контрнаступлению. Но фельдмаршал не учитывал такие факторы, как нехватка людских ресурсов, брони, фактическое отсутствие воздушного прикрытия.

Все, что мог тогда предпринять Гитлер, это попытаться предугадать место высадки, подтянуть имевшиеся на Западе бронетанковые силы для проведения локальных контрударов, оставив за «Атлантическим валом» главную задачу по сдерживанию неприятеля. Танкам предстояло остановить любое продвижение войск и сбросить в море легковооруженную первую волну нападающих. При этом достаточно мощные фортификации должны были воспрепятствовать тому, чтобы противник развил инициативу. Основная задача все же состояла в том, чтобы верно определить участки побережья для сооружения оборонительных укреплений.

Па-де-Кале казался самым логичным местом высадки по двум причинам: Ла-Манш между Дувром и Кале наиболее узкий, и, кроме того, это направление представляло наикратчайший путь к Рурскому региону и Берлину.

Гитлер должен был сделать выбор, и в 1943 г. он решил, что вторжение произойдет в Па-де-Кале. В некотором смысле фюрер даже попытался спровоцировать атаки союзников именно в этом районе. Летом 1943 г. Гитлер дал указания соорудить пусковые площадки для беспилотных снарядов V-1 и ракет V-2 в окрестностях Па-де-Кале. Он надеялся, что союзники посчитают новые вооружения настолько опасными, что пойдут на вторжение именно в Па-де-Кале, чтобы уничтожить пусковые установки.

Окрестности Кале превратились в самую укрепленную часть побережья Ла-Манша, где сконцентрировались основные немецкие бронетанковые силы на Западе. Именно здесь идея «Атлантического вала» больше всего соответствовала тому образу, который создавался нацистской пропагандой, — образу «неприступной крепости».

Странный был человек немецкий фюрер. По мнению генерала Вальтера Варлимонта из верховной ставки вермахта (Oberkommando der Wehrmacht — OKW), Гитлер «знал расположение обороны лучше, чем любой армейский офицер». Его страсть к изучению деталей потрясала всех. Однажды он обратил внимание на то, что на островах в проливе Ла-Манш стало на две зенитки меньше, чем было «на прошлой неделе». Офицера, отвечавшего за состояние противовоздушной обороны, наказали. Затем выяснилось, что произошла ошибка при подсчете орудий.

Гитлер часами рассматривал карты с указанием немецких укреплений на «Атлантическом валу». Он требовал отчетов о ходе их строительства, толщине бетонирования, разновидности бетона и технологии его укладки. Подобные доклады нередко занимали десятки страниц. Но, распорядившись соорудить величайшие фортификации в истории, Гитлер ни разу не удосужился осмотреть хотя бы одну из них. Триумфально покинув Париж летом 1940 г., немецкий вождь не ступил на французскую землю до середины июня 1944 г. И тем не менее он объявил ее «решающим театром войны»!