Андрей Амальрик
      "СССР и Запад в одной лодке"
      сборник статей
      Содержание:
      От автора
      Идеологии в советском обществе
      Разрядка: Запад - СССР
      Есть ли политзаключенные в СССР?
      Нежеланное путешествие в Калугу
      Взгляд русского на свободу слова
      С недоверием и надеждой
      Кто работает в КГБ
      Речь на приеме Международной лиги прав человека
      Движение за права человека в СССР
      Чем была для нас венгерская революция
      Еврокоммунизм до 1984 года?
      Американская пресса и советские диссиденты
      Спасет ли Запад сохранение статус-кво?
      ЮРИЮ ФЕДОРОВИЧУ ОРЛОВУ
      и всем моим товарищам в тюрьме, лагере и ссылке
      ОТ АВТОРА
      СССР настолько еще отгорожен от остального миpa, что всё, происходящее там, многим здесь, на Западе, кажется чуть ли не более далеким, чем события на луне. Понадобится немало времени, прежде чем на Западе почувствуют, что люди в СССР - такие же человеческие существа, как и жители любой другой страны мира, и нарушение их неотъемлемых прав - оскорбление всему человечеству. Эта мысль лежит в основе всех моих выступлений
      В сборник включены статьи 1975-78 годов, а также старая работа "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?". После моего выезда из СССР вышли ее новые голландское, французское, английское, американское, немецкое, каталонское и финское издания, и я подумал, что есть смысл и в переиздании по-русски Статьи посвящены отношениям между СССР и Западом, Движению за права человека и борьбе с советской репрессивной системой. Хочу сразу же оговориться, что слово "советский" употреблено мной здесь и далее дескриптивно, а не нормативно.
      Большинство статей написано по предложению разных европейских и американских газет и журналов, поэтому в них могут встречаться повторения, из-за этого я не включил в сборник многие интервью и речи. На разные лады я высказывал все время несколько простых идей, развитие которых без труда прослеживается в этой книге.
      Я буду благодарен читателям как в СССР, так и за рубежом за критические замечания, которые прошу направлять в адрес издательства.
      9 февраля 1979,
      Стэнфорд, Калифорния
      Идеологии в советском обществе
      Определим идеологию как социально значимую систему идей, поддерживаемую той или иной общественной группой и служащую закреплению или изменению общественных отношений. Такое определение отвечает уровню точности, на котором написана статья.
      Хотя можно говорить о дезидеологизации части общества и даже о дезидеологизированных обществах, все же трудно представить себе не только социальную группу, но даже отдельного человека, полностью лишенного хотя бы каких-то начатков идеологии, каких-то навыков "политизации" окружающего его мира и нахождения в нем своего места.
      В эпоху политических кризисов появляется даже страшный тип "идеологического человека" - человека, как правило, весьма деятельного, но лишенного способности критического осмысления своих убеждений, которую дает культура, и способности к нравственным оценкам, которую дает вера в непреходящие ценности. Когда такой человек становится адептом какой-либо идеологии, заменяющей ему культуру и религию, то идеология превращает его в конце концов в безжалостный автомат, а он ее в жесткий набор догм. Лучший пример такого "идеологического человека" дали многие большевики.
      Большевистская революция с последовавшей "пролетаризацией" общества "внизу" и "бюрократизацией" "вверху" постепенно породила своеобразное общество с "дезидеологизирован-ной" массой и принудительной идеологией принятие которой было пропуском в "верхи"[1]. В сороковые-пятидесятые годы какое-то живое идеологическое движение возникало только на стыке дезидеологизированных масс и обрядовой идеологии верхов - в виде подпольных марксистских групп, стремящихся вернуть марксизму в России революционный, а не охранительный характер. Еще двадцать лет назад могло показаться, что в СССР невозможно появление других идеологий.
      Однако это оказалось совершенно не так. За последнее десятилетие в советском обществе - сначала в довольно аморфной, а затем во все более определенной форме - начало складываться несколько идеологий, либо с марксизмом вовсе не связанных, либо довольно широко раздвигающих его рамки. Очевидно, что возникновение этих идеологий - следствие развития и усложнения советского общества, в частности, ослабления его идеологической нетерпимости и все растущей неспособности его официальной идеологии реагировать на изменения в "стране и мире". Конкретные формы новых для нашего общества идеологий начали складываться, насколько можно судить, как под влиянием русских добольшевистских традиций, так и под западным влиянием.
      Поскольку официально разрешенной остается единственнай идеология и единственная представляющая ее партия, остальные идеологии нашли себе весьма мало число открытых сторонников и тем более не дошли до своего логического завершения в виде создания политических партий.
      Но тем более интересно начать их изучение уже в этой - утробной, если можно так сказать, стадии. В полном смысле слова идеологическая борьба, борьба идей, борьба в умах и за умы всегда предшествует - иногда весьма значительно - собственно политической борьбе. Поэтому внимательное изучение зарождающихся идеологий если и не даст возможности точно предвидеть грядущую раскладку политических сил, то, по крайней мере, позволит определить некоторые альтернативы.
      Эту внутреннюю неявную картину сильно искажает обязательное внешнее однообразие. В действительности идеологии, насчитывающие, как и сказал, мало открытых сторонников, могут Иметь в обществе много сторонников тайных или, так сказать, эвентуальных, тогда как среди кажущихся приверженцев господствующей идеологии могут оказаться не только безразличные, но даже враждебные ей люди.
      На первый взгляд бесспорное, положение официальной идеологии скорее проблематично. А. Д. Сахаров и А. И. Солженицын разошлись в оценке ее роли. Солженицын считает, что она все еще имеет решающее значение для определения государственной политики; Сахаров - что она служит только камуфляжем для прагматизма дезидеологизированных верхов. Мне же кажется, что она играет некую промежуточную роль - не будучи к тому же сама по существу единой идеологией. Хотя верны замечания о ее камуфляжном характере и сам я выше назвал ее "обрядовой", все же ее инерционная сила очень велика и нельзя сказать, что нет "наверху" людей, для которых она остается идеологией в подлинном смысле слова.
      Первую попытку рассмотреть идеологии советского общества я сделал в 1969 году и неожиданно для себя составил занятную схему идеологий, переходящих одна в другую и образующих замкнутый цикл - своего рода "колесо идеологий". Эту схему, к сожалению, я набросал только вчерне и недостаточно ясно объяснил, из-за чего она была не всеми правильно понята. Теперь я вновь вернулся к ней, пересмотрел и развил и хотел бы представить как на суд тех, кто формирует эти идеологии, так и тех, кто их изучает[2]. Настоящая статья - только комментарий к этой схеме (см. с. 83). Схема построена так: возьмем три "идеологических уровня" - 1) суперидеологии, или социальные философии, 2) собственно идеологии, или политические доктрины, 3) субидеологии, или идеологии-чувства - и графически представим их в виде вложенных друг в друга обручей.
      Социальную философию (суперидеологию), и рамках которой личность склонна отождествлять себя прежде всего с самой собой, признавая равным образом права других таких же автономных личностей, мы назовем либерализмом. Можно полагать, что к этой философии будут тяготеть наиболее независимые и уверенные в себе люди, а социально - лица свободных профессий и лица, заинтересованные в свободе частной инициативы. Социальную философию (суперидеологию), в рамках которой личность склонна прежде всего отождествлять себя с классом, к которому она принадлежит, а другие классы рассматривать как подлежащие уничтожению, подчинению или ассимиляции, мы назовем марксизмом. Можно полагать, что к этой философии будут тяготеть представители прежде всего "угнетенных" классов, малоимущие, завистливые или озлобленные лица, те, кому "нечего терять", а также интеллектуалы, стремящиеся к разрушению изнутри традиционной культуры. В случае насильственного захвата власти представителями этой идеологии она естественно становится идеологией аппаратчиков, не уверенных в своей власти и в собственной значимости вне власти и потому озлобленных и агрессивных.
      Наконец, социальную философию (суперидеологию), в рамках которой личность склонна прежде всего отождествлять себя со своей нацией, рассматривая другие нации как нейтральные или враждебные чужеродные образования, мы назовем национализмом. Это, с одной стороны, философия традиционных обществ, тесно связанных с землей, и потому привлекающая людей с романтическим мышлением. С другой стороны, как можно полагать, к ней будут тяготеть прежде всего представители "угнетенных" наций, наций, страдающих от сознания своей неполноценности в сравнении с другими, исторически более удачливыми.
      Эти суперидеологии не отделены одни от другой непроходимыми преградами, но в какой-то степени даже переходят одна в другую. Па схеме они образуют внешнюю окружность.
      Среднюю окружность образуют собственно идеологии - не носящие уже столь универсального характера и имеющие специфически советскую окраску. Хотя одна отличается подчас довольно резко от другой, можно найти связующие идеи между "соседними" идеологиями; основные связующие идеи показаны на схеме. Названия идеологиям дал я, их представители могут с такими названиями не согласиться. Как я уже сказал, эти идеологии никак организационно не оформлены[3] и подчас весьма расплывчаты, в каждой из них - иногда с постепенными переходами - можно наметить "правое" и "левое" крыло, через которые она и связывается с "соседними" идеологиями.
      Начнем рассмотрение идеологий с "неосталинского марксизма". Это марксизм, протянутый сквозь игольное ушко ленинской теории захвата власти и сталинской практики ее удержания, а затем просеенный сквозь прагматическое сито наследниками Сталина. Социальная группа, поддерживающая эту идеологию, - партгосаппаратчики, в первую очередь центра. Ее наиболее репрезентативной фигурой кажется М. Суслов.
      Следующая идеология, если идти по часовой стрелке, - "неосталинский национализм". Это своеобразный национал-большевизм - "под знаменем марксизма", с одной стороны, и "пусть осеняет нас знамя Суворова", с другой, - тянущийся в сторону вес большего русского национализма с осовремененными старомосковскими идеями силн пой "отеческой" власти. Его социальная опора - также партгосаппаратчики, быть может, в большей степени провинциальные. С "неосталинским марксизмом" как с другой разновидностью официальной идеологии его связывает общая идея консервативного бюрократизма. Бюрократизм принято считать не идеей, а формой практики, но тут именно бюрократизм, возведенный в ранг идеи. Ввиду стремления советских руководителей к деперсонализации, трудно сказать, кто из представителей "неосталинского национализма" наиболее видная фигура. Может быть, В. Гришин.
      Следующая идеология, уже неофициальная, - "неославянофильство", ее также можно назвать "романтическим консерватизмом". Для нее характерна вера в исключительность России и в необходимость возвращения к старым русским домарксистским и вообще дозападным традициям, к православию. Она несет в себе зачатки "целостного мировоззрения" и едва ли будет терпима к другим идеологиям. Хотя она враждебна идеологиям официальным, ее правое крыло связывает с "неосталинским национализмом" идея шовинизма. Но "неосталинскому национализму" совершенно чужды гуманистические черты, присущие "неославянофильству" - своего рода "национализму с человеческим лицом". Как националистическая идеология, оно может опираться на весьма широкую социальную опору - как на полуинтеллигенцию города и деревни, так и на более широкие массы. Поскольку понятия "нация" и "традиция" очень сильно связаны с языком, лучшие выразители этой идеологии - многие писатели, наиболее характерная фигура среди них, пожалуй, А. Солженицын.
      Следующая - "социально-этическая идеология", по традиции ее еще можно назвать "народнической". Эта идеология пытается сформулировать идеи социальной справедливости, основываясь не на экономическом детерминизме, а на неких нравственных постулатах[4]. С "неославянофильством" ее связывает общая идея русского мессианизма: вера в особую роль России и в то, что Россия дала или даст миру совершенные и уникальные формы человеческого общежития. Эта идеология тоже традиционна для России, она может привлечь значительные слои разочаровавшейся в марксизме, но популистски настроенной интеллигенции, а так же отвечает, по-видимому, некоторым глубоким народным чувствам. Весьма характерными для ее правого крыла были взгляды И. Огурцова, но для левого характерна, во всяком случае сейчас, чисто этическая позиция.
      Идея гуманизма, осознание ценности человеческой личности связывают левое крыло этой идеологии с "либерально-демократической идеологией". Эта идеология, сложившаяся под влиянием западного либерализма, считает желательной постепенную трансформацию советской системы в демократическое плюралистическое общество западного типа, с учетом сложившейся структуры собственности, но с действенным контролем общества над экономикой и с предоставлением значительной свободы частной инициативе. Социальную опору этой идеологии составляет значительная часть "среднего класса" - понятие, только частично совпадающее с более привычным для России словом "интеллигенция", - все те, кто достаточно энергичен и образован, чтобы не только не потеряться в свободном обществе, но и добиться определенного успеха. Представителями этой идеологии можно считать А. Сахарова, ближе к левому крылу, и Ю. Орлова, ближе к правому.
      Следующая идеология - "либеральный марксизм" - связана с "либерально-демократической идеологией" общей идеей правопорядка, т. е. установления и строгого соблюдения законов, гарантирующих, в частности, права человека. "Либеральный марксизм" - это идеология "социализма с человеческим лицом" применительно к Советскому Союзу. Она предусматривает демократизацию и плюрализацию общества при сохранении марксизма как ведущей идеологии и компартии как ведущей политической силы. Социальная опора этой идеологии - значительная часть воспитанного на марксизме среднего класса, в том числе, как об этом можно судить по отрывочным данным, многие партийные функционеры и менеджеры. Наиболее видный представитель правого крыла этой идеологии - П. Григоренко, левого - Р. Медведев[5].
      "Либеральный марксизм" соединяется с "неосталинским марксизмом" общей идеей построения социализма. Эта связь - нечто вроде узенькой трубочки между сообщающимися сосудами, по которой могут переливаться приверженцы этих идеологий в зависимости от развития событий. Таким образом, колесо идеологий замыкается.
      Перейдем теперь к субидеологиям, или идеологиям-чувствам, образующим внутреннюю окружность схемы.
      Начнем с "охранительной идеологии власти" как реально господствующей идеологии. Это более или менее идеологически оформленное чувство самосохранения. Как всякое чувство, связанное с комплексом неполноценности, оно, впрочем, весьма агрессивно. Оно эмоционально питает и идеологически питается прежде всего от "неосталинского марксизма" и "неосталинского национализма", но косвенно связано с "либеральным марксизмом" и "неославянофильством" как с возможными путями для отступления.
      "Эгалитаризм и национализм масс" - это еще более чувство, чем идеология, и не в каких диссертациях или инструкциях своего выражения не находит, хотя проследить за народными настроениями можно. Эту идеологию-чувство можно назвать "пассивно-взрывной", поскольку сквозь пассивное принятие действительности и желание просто "жить" она вдруг прорывается внезапными вспышками, чаще всего индивидуальными, но будет представлять большую угрозу для стабильности советской системы, если вспышки станут групповыми. "Эгалитаризм и национализм масс" прямо связан с "неославянофильством" и "социально-религиозной идеологией" и вместе с тем испытывает косвенное влияние "неосталинского национализма", который связывается с популярной идеей сильной власти, и "либерально-демократической идеологии", отвечающей тяге народа к большей личной свободе и более высокому уровню жизни, пример которых дает Запад.
      Наконец, "реформизм среднего класса" - это характерный для среднего класса конформистский подход к действительности, "пока что надо жить, а постепенно все более или менее само собой станет лучше", с желанием избежать потрясений и каких-то резких скачков в ту или иную сторону. У "реформизма среднего класса > прямая идеологическая связь с "либерально-демократической идеологией" и с "либеральным марксизмом", а также косвенная с "неосталинским марксизмом", поскольку часть среднего класса - партийно-государственные функционеры, и с "социально-этической идеологией" как идеологией национальной и отвечающей в какой-то степени нравственным потребностям среднего класса.
      Заканчивая описание схемы, нужно сказать о своеобразных негативных связях между субидеологиями. "Охранительную идеологию власти" и "эгалитаризм и национализм масс" сближает общая оппозиция к "интеллигенции" как к слою, чуждому народу и опасному для власти, эмоционально эта связь подкрепляется тем, что многие партгосаппаратчики - в прошлом крестьяне и дети крестьян. "Эгалитаризм и национализм масс" и "реформизм среднего класса" сближает общая оппозиция к власти, от которой обе эти социальные группы "отчуждены". А "реформизм среднего класса" и "охранительную идеологию власти" сближает общая оппозиция к массам, в которых и аппаратчики, и средний класс видят угрозу своим привилегиям.
      Хочу еще раз подчеркнуть условность схемы, размытость выделенных мною идеологий и неопределенность социальной стратиграфии советского общества, равно как и низкий уровень его "идеологизации", хотя "идеология" и упоминается на каждом шагу - своего рода диалектическое единство противоположностей. Если считать молодежь, как это часто делают, индикатором общественных настроений, то в целом она наиболее безразлична к идеологии как таковой. Вместе с тем эта дезидеологизация кажется мне временным явлением, как бы "идеологической воздушной подушкой" между умирающей большевистской идеологией и той, которая придет ей на смену. Не исключаю, что молодежь восьмидесятых годов будет крайне "идеологизирована".
      Оговорюсь еще, что совершенно разную роль в обществе играют идеология, представленная облеченными властью аппаратчиками, и идеология, представленная несколькими диссидентами. Та же идеология в оппозиции и та же идеология у власти - это во многом две разные идеологии. То же можно сказать о некой идеологии в плюралистическом обществе и как будто той же самой в тоталитарном - они не идентичны.
      Теперь, имея схему перед глазами, попробуем проиграть несколько вариантов советского "идеологического будущего". Для удобства обозначим идеологии, начиная с "неосталинского марксизма" по часовой стрелке, буквами А, Б, В, Г, Д, Е.
      Будем отделять овец от козлищ, три против трех. С большой долей основания предположим, что в стабильном обществе повышаются шансы "срединных идеологий" (А,В,Д), т. е. идеологий, находящихся как бы посредине соответствующих суперидеологий, а в обществе кризисном - шансы "крайних идеологий" (Б, Г, Е), т. е. идеологий, расположенных на стыках суперидеологий. Например, мы видели, что во время кризиса в ЧСР - стране с той же системой, что и в СССР, но с демократическим прошлым - в 1967-68 годах, идеологическое господство перешло от "неосталинского марксизма" (срединной идеологии) к "либеральному марксизму" (крайней идеологии). Если бы там положение стабилизировалось без вмешательства советских войск, я думаю, господствующей идеологией стала бы "либерально-демократическая". Стабилизация, достигнутая советским вмешательством, восстановила господство "неосталинского марксизма".
      Пойдем далее. Разделим идеологии по принципу: плюралистические (Г, Д, Е) - тоталитарные (А, Б, В); чужеродно-западные (Л, Е, Д) доморощенно-восточные (Б, В, Г); этико-политические (В, Г, Д) - чисто политические (Е, А, Б). Совершенно очевидно, что в СССР при всякого рода возможных и невозможных политических катаклизмах больше шансов на выживание и победу будет у тех, кто будет руководствоваться идеологиями тоталитарными, а не плюралистическими, доморощенно-восточными, а не чужеродно-западными и чисто политическими, а не этико-политическими, то есть обремененными всякого рода этическими соображениями, которые так и любил великий Ленин.
      Оказывается, что только одна идеология отвечает всем трем условиям "неосталинский национализм" (Б). Поскольку это уже одна из властвующих идеологий - причем отвечающая подмеченному мною ранее условию "крайности", - то в кризисных ситуациях следует ожидать все более сильного крена власти в эту сторону.
      И вместе с тем я думаю, что шансы "неосталинского национализма" не так уж высоки - а его полная победа могла бы означать начало развала страны. Дело в том, что как узко националистическая доктрина он мог бы опираться только на русское население страны, составляющее сейчас не более половины всего населения, и вызвал бы против себя крайне сильное раздражение всех других национальностей, включая их руководящие кадры[6].
      Но представим, что "неосталинский национализм" победил бы, приняв, скорее всего, форму военной диктатуры. По мере стабилизации положения он стал бы мягчеть и дрейфовать в сторону "неославянофильства", стабильной "срединной" идеологии.
      Поскольку же региональный национализм делает все это маловероятным, есть основание рассмотреть другой вариант кризисного сдвига власти - в сторону "либерального марксизма" как альтернативной "крайней идеологии".
      Кризисная ситуация может быть вызвана прежде всего экономическими трудностями - замедлением роста производительности труда, неспособностью сельского хозяйства производить для страны необходимое количество продуктов, ростом долгов Западу и снижением золотовалютных резервов, невозможностью перестройки планирования и экономического управления в рамках жесткой политической структуры, апатией трудящихся. Совершенно не исключено, что для разрешения этих трудностей более прагматичному и более терпимому следующему поколению власти идеи "либерального марксизма" смогут показаться, во всяком случае, меньшим злом, чем военная националистическая диктатура. Трудно сказать, насколько далеко зайдет этот процесс, если даже он начнется, поскольку этому московскому варианту "пражской весны" будет сильно не хватать исторических либеральных традиций, которые были в Чехословакии. Если же, однако, этот процесс увенчается успехом, то по мере стабилизации все более будет усиливать свое влияние "либерально-демократическая" - срединная - идеология.
      Но все это только гипотезы.
      1975-1976,
      Магадан-Москва
      Опубликовано в "Haagse Post" No 7, 1976 (Голландия), "Survey" No 99, 1976 (Великобритания), "Русская мысль" 9-16.9.76 (Франция) и частично в "Suddeutsche Zeitung" 7-8.5.77 (ФРГ).
      [1] Принудительность единой идеологии не только сделала массы безразличными к ней, но и вызвала своеобразный эффект в "верхах". Типичный партаппаратчик, ведущий вполне реальную борьбу с другими аппаратчиками за продвижение и власть, но в рамках "единой идеологии", лишается понимания идеологии как политической доктрины, выражающей интересы каких-либо борющихся социальных групп. Для него идеологии - некий расплывчатый задник, в то время как па сцене идет борьба между конкретными личностями. В конце концов это порождает у него демонологическое видение мира: во всем происходящем - будь то в собственной стране или в чужой - он видит не действио социальных сил, как это, кстати, следовало бы в свете исповедуемой им марксистской философии, а интриги разного рода коварных личностей. На эту "демонологию аппаратчиков" мне указал Э.И. Неизвестный.
      [2] Чьего суда я хотел бы, наоборот, ичбожать, так это тех, кто видит в уголовном суде лучший способ оценить любую не нравящуюся им идею. В 1970 году такой суд уже рассматривал и оценил тремя годами моего заключения книгу "Просуществует ли СССР до 1984 года?";, где я пишу, в частности, о советских идеологиях (стр. 22-24, схема на стр. 49). Рассматривал взаимосвязь идеологий и их перспективы, будем все время иметь в виду ту общую мысль, что рост или падение влиянии идеологий связаны с расширением или сужением влияния тех социальных групп, на которые та или иная идеология опирается. Допустим, однако, и то, что в кризисных ситуациях социальная группа может отказаться - хотя бы частично - от старой идеологии.
      [3] Единственная легально существующая партия, КПСС, руководствуется, по крайней мере, двумя идеологиями.
      [4] Поскольку и "марксизм", и "популизм" говорят о "социальной справедливости" и о "социализме", есть ночможпость прямого перескока их последователей из одной идеологии в другую или же их тактического сближения - но все это быстро кончается разочарованием, так как по существу эти идеологии противостоят друг другу. Исторически марксизм вышел из либеральных экономических теорий, а народники в России - левые славянофилы.
      [5] "Правый" и "левый" употребляются в этой статье только в смысле избранного нами движения по часовой стрелке, глядя снаружи внутрь. В этом смысле можно сказать, что почти столетие марксизм шел в России влево - от либерального марксиста Струве к национал-сталинисту Гришину, но попал направо - от левого либерализма к правому национализму.
      [6] Решающую роль при этом может сыграть среднеазиатский национализм ввиду интенсивного роста населения среднеазиатских республик.
      Разрядка: Запад - СССР
      Три статьи, объединенные под этим заголовком, написаны с августа 1975 по сентябрь 1976 - в течение года, который я назвал бы годом разочарования Запада в разрядке.
      Когда я писал свою первую статью в разгар возлагаемых на разрядку надежд, я не сомневался, что разочарование неизбежно, но все же не думал, что оно наступит так скоро. Вместе с тем я не переоцениваю этого разочарования.
      Разочарование в разрядке - следствие политического реализма, оно требует изменений в политике, а для этого нужны моральная сила и политическая воля.
      Разрядка - следствие желания видеть вещи такими, какими их хотят видеть, и для ее проведения просто нужно принимать мир таким, как он есть. Не трудно догадаться, что политика, требующая наименьших усилий, найдет себе наибольшее число сторонников. Говоря грубо, Запад слишком мягко сидит, для того чтобы твердо стоять.
      Между тем отказ от моральной позиции, политическая расслабленность и взгляд на диктатуру как на нечто "естественное" для незападных народов довольно быстро смогут привести к разложению самих западных демократий. Успех тоталитаризма в одном месте поощряет его поднимать голову в другом.
      Политическим ухаживанием и экономической помощью Запад рассчитывает "смягчить" Советский Союз - однако выкармливает этим не только враждебное ему государство, но и самую идею тоталитаризма.
      4 июня 1977,
      Утрехт
      1. США И СССР В ОДНОЙ ЛОДКЕ?
      Для дипломатического признания СССР США понадобилось шестнадцать лет (1917-33), чтобы стать его союзником - восемь (1933-41), чтобы совместно заняться переустройством мира - четыре (1941-45), а чтобы полностью разочароваться в этой политике - всего два года (1945-47).
      Почему США так медлили с признанием СССР - ведь дипломатическое признание не означает одобрения, а непризнание само по себе не меняет революционный строй в желаемую сторону? Почему упустили возможность поддержать умеренные элементы в СССР - не признавая его в период НЭПа и признав в период массовых репрессий? Почему, начав сближение с СССР, проводили его с такой безудержностью - чтобы внезапно остановиться в ошеломлении?
      Потому, вероятно, что США мало интересовались внутренними советскими проблемами. Внешнеполитический курс США определялся тем, какие силы там брали верх, - он мог трагически не соответствовать происходившему в СССР.
      Проводя политику сближения с СССР, Ф.Д. Рузвельт исходил, по-видимому, не только из нужд военного времени, но и из более общего взгляда, что устойчивое положение в мире невозможно без включения СССР в мировую систему. Внутри устойчивой мировой системы СССР казался Рузвельту менее опасным, чем вне ее, и потому не СССР заплатил за включение в систему, а ему было заплачено - прежде всего, предоставлением права распоряжаться Восточной Европой.
      Действительно, где лучше иметь деструктивную субсистему - в системе или вне ее, поскольку, как показал опыт, само по себе включение не превращает субсистему из деструктивной в конструктивную? Иными словами, если мы представим западные страны в виде гребцов лодки, а СССР в виде пловца, который пытается эту лодку потопить, то что разумнее - пригласить СССР в лодку в надежде, что он будет грести вместе со всеми, вместо того чтобы раскачивать ее, или же держать СССР вне лодки, опасаясь, что он ее потопит, но и надеясь, что один он рано или поздно истощит свои силы?
      Рузвельт пригласил Сталина в лодку. Увы, это не изменило ни внутренней, ни внешней политики СССР. Сталин не только раскачивал лодку, но, образно говоря, сам выпрыгнул из нее. Чувствуя себя одураченными и сознавая свою ответственность за "навязывание коммунизма" Восточной Европе, США круто повернули и перешли к политике "сдерживания коммунизма", не только сберегая остаток Европы, но главным образом решив не уступать теперь без боя Азии. Но и здесь США были склонны по-прежнему игнорировать отношение самих народов к "коммунизму".
      Непонимание происходящих в других странах процессов заставляло США чрезмерно полагаться на манипулирование военной силой и экономической помощью. Если исходить из той точки зрения, что коммунистические революции в Азии были результатом исторического развития этих стран, и "коммунизм" здесь стал формой пробуждающегося азиатского национализма и эгалитаризма, а вовсе не результатом советских интриг, то американскую политику в Азии после войны можно считать такой же неудачной, как и их политику в Европе во время войны.
      Признай США в 1949 году КНР, они не только избежали бы корейской войны, но и ускорили бы отход КНР от СССР.