Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Распутин

ModernLib.Net / История / Амальрик Андрей / Распутин - Чтение (стр. 6)
Автор: Амальрик Андрей
Жанр: История

 

 


Государь «не любил, когда чувствовал, что уступает другому», — писал А.Д.Протопопов и более резко Витте: «Государь не терпит иных, кроме тех, кого он считает глупее себя». С одной стороны, это верно — особенно если сравнить тех, кто окружал Николая II в начале его царствования, как Победоносцев, Витте, Плеве, с теми, кем он окружил себя в конце, — Раевым, Голицыным, Протопоповым, все людьми весьма заурядными. Но, с другой стороны, «терпел» Николай более десяти лет того же Витте, более пяти — Столыпина, людей, чье превосходство он сознавал, кого боялся и кто давил его своей волей. То же можно сказать и о Распутине.

Мне кажется, что у Николая II был своего рода «сыновний комплекс» — он искал бессознательно некоего сильного, как отца, человека, за спиной которого он мог бы укрыться от житейских бурь, — и, как строгого отца, начинал этого человека обманывать и восставать против него, чтобы проявить свое придавленное "я".

Единственным близким ему человеком была его жена. Он увидел ее впервые двенадцатилетней девочкой на свадьбе своего дяди Сергея Александровича и ее старшей сестры Елизаветы Федоровны, влюбился в нее и впервые проявил свою «текущую, как ручеек» волю, вопреки желанию родителей настояв, что она станет его женой. Если не считать короткого романа с танцовщицей Матильдой Кшесинской, Александра была его единственной женщиной. «Мой дорогой мальчик, никогда не меняющийся, всегда преданный, — вписала она в его дневник на третий месяц после их объяснения. — Верь и полагайся на твою девочку, которая не в силах выразить словами своей глубокой и преданной любви к тебе… Я люблю тебя еще больше после того, что ты мне рассказал».

Алике Виктория Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская, родилась 25 мая (6 июня) 1872 года. Она была веселой девочкой, «солнышком», как прозвала ее мать, но когда ей было шесть лет, мать внезапно умерла, и это наложило глубокий отпечаток на характер девочки. С детства у нее стали проявляться черты властности, упрямства и набожности — так что гофмаршал Гессенского двора по секрету сказал русскому послу в Берлине: «Какое для Гессен-Дармштадта счастье, что вы от нас ее берете».

Александр III дал согласие на брак и даже торопил приезд Алике ввиду своей тяжелой болезни и предчувствия смерти. Невеста наследника приехала в Россию почти незамеченной, и последние недели накануне свадьбы прошли у постели умирающего царя. Здесь уже проявились те черты характера будущей царицы и ее отношения к мужу, которые стали так отчетливы позднее. «Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя, — записывает она в его дневник. — Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты». Когда в 1905 году "государь принимал решения, которые я советовал не принимать, — вспоминает Витте, — я несколько раз спрашивал его величество, кто это ему посоветовал. Государь мне иногда отвечал: «Человек, которому я безусловно верю». И когда я однажды позволил спросить, кто сей человек, то его величество мне ответил: «Моя жена». «Мне много приходилось наблюдать, что во всех вопросах Александра Федоровна имела решающий голос, — пишет Панкратов о их жизни в 1918 году. — Николай Александрович хотя и возражал, но очень слабо».

В конце октября 1894 года, в то время как бальзамировали тело только что усопшего императора, Алике была крещена по православному обряду и получила имя Александры Федоровны, как и жена Николая I. Крещение было условием брака, но при ее глубокой религиозности переход из протестантства в православие был нелегок, ее даже освободили от обязанности трижды отрекаться от старой веры. Что бы ни сыграло решающую роль, но она обратилась к новой религии со всем жаром души. Особенно поразила ее древняя обрядовая сторона православия, так контрастирующая с очень простыми внешними формами протестантизма. «Для императрицы старина была дорога в мистическом отношении, — пишет Григорий Шавельский, — она уносила ее в даль веков, к тому уставному благочестию, к которому, по природе, тяготела ее душа».

Но и земная жизнь поначалу радовала ее. «Я никогда не могла представить себе возможность подобного беззаботного счастья на этом свете, — писала она в дневнике Николая. — Отныне нет больше разлуки… и когда здешней жизни придет конец, мы встретимся опять на другом свете, чтобы быть вечно вместе». Между этой записью и той страшной ночью, когда они последний раз глянули друг другу в глаза в подвале ипатьевского дома, прошло двадцать четыре года. Не знаю, встретились ли они опять «на другом свете», но на этом их любовь сохранилась до последнего дня, и вполне возможно, что, будь Александра Федоровна женой «гвардейского полковника», ее жизнь была бы счастлива — но она была женой русского царя.

Она хотела любить русский народ и быть им любимой, но «народ» был понятием отдаленным и неощутимым, реальным было окружавшее ее «общество». Ни протестантское воспитание, ни православное неофитство не способствовали сближению Александры Федоровны с петербургским светом, который со времен Екатерины II имел оттенок некоторого вольтерьянства и не прочь был посмеяться над ханжеством; да и вообще, видимо, нет ничего такого, над чем бы не посмеялся русский человек.

Сами обстоятельства брака, заключенного через неделю после похорон, способствовали отчуждению молодой императрицы, как бы «прибывшей за гробом». Неудачно сложились и отношения со вдовствующей императрицей — обе претендовали на первенство, и взаимная неприязнь сохранилась на всю жизнь. Да и сами молодые супруги стремились к уединению и в качестве постоянной резиденции выбрали не Петербург, а Царское Село. Они мечтали о тихой семейной жизни — но даже радость материнства оказалась для Александры Федоровны смешанной с горечью.

В ноябре 1895 года она должна была родить, ждали наследника, но царица родила девочку, и затем это стало повторяться регулярно каждые два года: Ольга в 1895 году, Татьяна в 1897-м, Мария в 1899-м, Анастасия в 1901-м. Появились уже стишки о «причитании над молодой царицею, рождающей со стенанием девицу за девицею». Все это еще более побуждало царя и особенно царицу отгораживаться от общества. Конечно, приглашение на чай, шутка, улыбка, несколько доброжелательных слов со стороны Александры Федоровны могли бы изменить отношение к ней — но она если и хотела, то не умела этого, она мучительно терялась в обществе, ее холодное красивое волевое лицо покрывалось красными пятнами, она не знала, что сказать, при этом была полна сознанием дистанции между нею и ее подданными.

Отчуждению царицы от русской жизни, даже в том ее ограниченном виде, какой представлял петербургский свет, способствовали и ее болезни, прежде всего истощавшая ее истерия. Много времени царица проводила, лежа под портретом Марии-Антуанетты в своем бледно-фиолетовом будуаре, среди любимых ею живых цветов. Впрочем, по словам св.Серафима Саровского, «буде же Господу Богу угодно будет, чтобы человек испытал на себе болезни, то Он же подаст ему и силу терпения». У царицы был интерес ко всему, что связано с болезнью, и она находила своеобразное удовольствие в уходе за больными.

Довольно часто причина женской истерии — половая неудовлетворенность. Иногда, даже с любимым мужем, женщина начинает чувствовать себя женщиной только после рождения ребенка, но не всегда. Письма царицы к мужу, уже в последние годы их брака, полны любви, но без чувственной страсти, заметной в письмах царя, у нее они скорее пронизаны материнской нежностью. Царь описывает, как «увидел напротив между деревьями двух маленьких собак, гонявшихся друг за другом. Через минуту одна из них вскочила на другую, а спустя еще минуту они слепились и завертелись, сцепившись… — они визжали и долго не могли разъединиться, бедняжки», или пишет: «Через шесть дней я опять буду в твоих объятьях и буду чувствовать твои нежные уста — что-то где-то у меня трепещет при одной мысли об этом!» Царица только раз — скорее иронически — касается этой темы, рассказывая, как батюшка запрещает матросам смотреть на совокупляющихся вокруг церкви аистов, «и они дразнят его, говоря, что он сам, наверное, смотрит сквозь щелку церкви».

С годами у царицы развивалась скупость, проявлявшаяся в мелочах и потому очень комичная для одной из самых богатых семей России, вроде того, что она давала наследнику донашивать платья сестер, а дочерям жемчужины покупала по три в год, чтобы не тратиться сразу на целое ожерелье. Быт семьи напоминал быт средних буржуа. Даже религиозность царицы, несомненно искренняя и глубокая, внешне носила мещанский оттенок, судя по тем религиозным картинкам, которые она собирала, и тем стихам, которые она выписывала к себе в тетрадку.

Не занятая, однако, государственными делами, царица не только искала утешения в Боге, но нуждалась и в чьей-то земной интимной дружбе. Такими подругами стали сначала Анастасия и Милица, а летом 1905 года императрица близко сошлась со своей молоденькой фрейлиной Анной Танеевой. Обе они, по-институтски невинно, были влюблены в генерал-майора А.А.Орлова, командира Уланского полка, шефом которого была императрица. Она хотела выдать Танееву за Орлова, но тот умер в 1906 году — по словам насмешника Витте, лишь бы не выходить за Танееву, похожую «на пузырь от сдобного теста». Она вышла за лейтенанта Александра Вырубова, с которым в 1908 году разошлась, целиком посвятив себя царской семье. По словам Вырубовой, с царицей ее сблизили религия и любовь к музыке. У царицы был сильный низкий голос, у Вырубовой высокое сопрано, и они часто пели дуэтом, хотя Николай и «не любил, когда государыня пела».

Царь и царица считали, что «сердце царево — в руках Божьих», между самодержцем и Богом существует мистическая связь и Бог дает царю знаки, как он должен поступать и чего ждать. Иногда эти указания поступают прямо в «сердце царево» — «совесть моя меня никогда не обманывала», иногда через «Божьих людей», простецов, далеких от страстей мира и потому близких к Богу. Александра ожидала этих знаков и чудес с верой и страстью, у Николая — при его житейском скептицизме — проскальзывало иногда недоверие, если не к самому Богу, то к его посланцам.

Первыми такими посланцами оказались два француза — «доктор» Филипп и «маг» Папюс. Папюс, протеже Филиппа, мелькнул дважды — в 1900 и 1905 годах, большого следа не оставив. Влияние Филиппа было более глубоким. Филипп Ницье-Вашо, как и Распутин, родился в крестьянской семье, но пятнадцатью годами раньше — в 1849 году. Двадцати трех лет он бросил торговлю в мясной лавке и занялся оккультизмом. Постепенно он приобрел известность целителя, и большим его поклонником стал русский военный атташе в Париже граф В.В.Муравьев-Амурский. Через него Филипп познакомился с черногорками Анастасией и Милицей, которые ввели его в царскую семью, и начиная с 1902 года он несколько раз секретно приезжал в Россию.

Вскоре после начала русско-японской войны царица записала в дневник мужа: «Бог и наш друг помогут нам!» Однако еще до окончания войны, 20 июля (2 августа) 1905 года, Филипп Вашо умер, или, по уверению его поклонников, «поднялся живым на небо, окончив на планете свою миссию». На столе у императрицы осталась «синяя кожаная рамка с несколькими высушенными цветами в ней — подарок мсье Филиппа; он утверждал, что сам Христос прикасался к ним». Он оставил царице также «икону с колокольчиком, который, — как она пишет царю, — предостерегает меня о злых людях и препятствует им приближаться ко мне. Я это чувствую и таким образом могу и тебя оберегать от них». Перед отъездом из России Филипп предсказал Николаю и Александре, что скоро они будут иметь «другого друга, который будет говорить с ними о Боге».

Филиппу Вашо пришлось уехать, так как влияние иностранцев обеспокоило православных иерархов. Черногорками была даже устроена встреча между ним и Иоанном Кронштадтским, чтобы показать последнему если не святость, то хотя бы безобидность Филиппа. К императрице был введен архимандрит Феофан, ставший на короткое время ее негласным духовником, но, видимо, не сумевший увлечь ее. В этой атмосфере — при жажде живого чуда, но при условии, чтобы оно было русским, — возникла мысль о канонизации Серафима Саровского.

Монах Саровской пустыни Серафим (1760-1833) еще при жизни пользовался славой великого подвижника. Кроме того, существовало предание о пророчестве им судьбы будущих царей: на теперешнее царствование приходились сначала беды и нестроения, затем война, смута, вторая же его половина обещала быть благополучной. В 1902 году, предвидя беды и нестроения, Николай II предложил обер-прокурору Синода представить ему указ о провозглашении Серафима Саровского святым. Победоносцев доложил, что Святейший Синод провозглашает святым после долгих предварительных исследований. Царица возразила, что «государь все может». Все же согласились отложить канонизацию Серафима на год. 17 июля 1903 года Николай II, обе императрицы, члены императорской фамилии, многие сановники и епископы прибыли в Саров. На следующий день, при скоплении трехсот тысяч богомольцев, произошло торжественное прославление Преподобного Серафима Саровского. Ночью императрица купалась в пруду, где имел обыкновение — даже зимой — купаться святой.

Тогда же начались знакомства царя и царицы с «русскими мистиками»: «босоножкой Пашей» — по выражению императрицы Марии Федоровны, «злой, грязной и сумасшедшей бабой», блаженной «Дарьей Осиповной», «странником Антонием», «босоножкой Васей», косноязычным «Митей Козельским», он же «Коляба», он же «Гугнивый». Боюсь, все народ менее приятный в общении, чем «мсье Филипп» с его лучистыми глазами, изящными манерами и тихим голосом. При первом визите в Царское Село Митя, напугав царицу, будто бы дважды промычал нечленораздельно, первый раз толкователь пояснил: «Детей видеть пожелал», а второй: «Чаю с вареньем запросил».

«Что касается святости и чудес святого Серафима, — сказал царь три года спустя, — то уже в этом я так уверен, что никто никогда не поколеблет мое убеждение. Я имею к этому неоспоримые доказательства». 30 июля 1904 года, через 12 месяцев и 12 дней после молитв у гроба святого и купания в пруду, императрица Александра Федоровна благополучно разрешилась от бремени. «Незабвенный, великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божия, — записал Николай в дневнике. — В 1 1/4 дня у Алике родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем». Так что не ударили русские святые и блаженные лицом в грязь, который раз посрамили иностранных!

8 сентября, однако, царь записал с тревогой: «Очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея», скоро выяснилось, что у наследника гемофилия, загадочная болезнь несвертывания крови, поражающая мужчин и передаваемая через женщин. Алексей получил пораженные гены от матери, а та через свою мать от бабки — королевы Виктории. Малейший ушиб мог вызвать внутреннее кровотечение и кончиться смертью — отныне отец и мать суждены были жить в постоянном страхе за жизнь единственного и долгожданного сына.

Глава VII

ЦАРЬ И ВИТТЕ

«История показывает, — говорил Витте барон Ротшильд в 1902 году, — что предвестником крупных событий в странах, в особенности событий внутренних, всегда является водворение при дворах правителей странного мистицизма». Однако первые годы царствования Николая II прошли спокойно. Он верил в совершенство самодержавного строя и вслед за своим учителем Победоносцевым считал, что «земляной силой инерции… как судно балластом, держится человечество в судьбах своей истории». «Самодержавие», означавшее сначала независимость царя от иностранных государей, уже к концу ХVII века стало означать независимость его от собственного народа. Николай II смотрел на страну скорее как помещик на свою вотчину: он хотел заботиться обо всех этих полях, лесах, мужичках, лошадях и коровах, но едва ли отдавал себе отчет, что его двуногие подданные захотят распорядиться собою сами.

Реформы его деда, Александра II, возродили в России начатки самоуправления: положением 1864 года были созданы выборные губернские и уездные земские учреждения, получившие часть хозяйственных функций местной администрации. Александр III, опасаясь идеи самоуправления, сузил права земств и ограничил в них число представителей малоимущих классов — как обратный эффект это вызвало стремление не только отвоевать прежние права, но и расширить их. Николай II назвал это «бессмысленными мечтаниями», но скорее он тешил себя мечтаниями, что Россия может остаться неизменной.

Годы его царствования были годами быстрого промышленного и культурного развития. Временами правительство мешало этому, но в большей степени содействовало. Часто, однако, именно то, что правители поддерживают в надежде найти твердую опору, постепенно обращается против них. Экономический рост и связанный с ним подъем образования создавали новые социальные классы и обостряли отношения между старыми и их претензии к властям. «Высший класс (дворянство) был не прочь ограничить… государя, но только в свою пользу — создать аристократическую или дворянско-конституционную монархию, — пишет Витте, — купечество-промышленность мечтало о буржуазной конституционной монархии, гегемонии капитала… интеллигенция, т.е. люди всевозможных вольных профессий, — о демократической конституционной монархии с мыслями перейти к буржуазной республике… рабочий класс мечтал о большем пополнении желудка, а потому увлекался всякими социалистическими государствоустроительствами; наконец, большинство России — крестьянство — желало увеличения земли, находящейся в их владении, и уничтожения произвола распоряжения им как со стороны высших поместных классов населения, так и со стороны всех видов полиции… его мечта была… царь для народа…»

В феврале 1899 года произошло первое открытое выступление против власти — студенческие волнения в Петербурге, а затем по всей стране. Николай II выбрал «твердый курс» — в ответ начались организация революционных и либеральных партий, волнения в деревнях и на заводах и, что особенно напугало правительство, возобновился революционный террор.

Как два оттягивающих пластыря в распоряжении правительства были еврейские погромы и угроза внешнего врага. На Пасху 1903 года, за три месяца до Саровских торжеств, в Кишиневе произошел погром с десятками человеческих жертв — если не по указанию, но при попустительстве министра внутренних дел В.К.Плеве. Он же говорил, что для удержания революции «нужна маленькая победоносная война».

Скорее всего, даже без победоносной войны «земляная сила инерции» еще долго удерживала бы Россию от потрясений. Но молодой честолюбивый автократ Николай II хотел проявить себя на международной арене. Начал он, если можно так сказать, с двух противоположных концов. Как бы следуя линии Александра III, «царя-миротворца», он в 1898 году выступил с идеей всемирной конференции по разоружению, став, таким образом, инициатором многочисленных, но практически бесполезных конференций, которые продолжаются и до сего дня. В том же году, однако, русские войска заняли Порт-Артур, «арендовав» его у Китая, а двумя годами ранее Николай одобрил план внезапного захвата Константинополя — и только Витте с трудом его отговорил из опасения европейской войны. В 1905 году с ведома царя обсуждался проект о вооружении черного населения Африки для борьбы с англичанами. Но все же его главные интересы сосредоточились на Дальнем Востоке.

Россия всегда старалась расшириться в том направлении, где у ее границ создавался политический вакуум, такой вакуум к концу XIX века создался в Китае. Отчасти Александр III указал сыну это направление, направив в путешествие на Восток. Отчасти его кузен германский император Вильгельм II подталкивал его к решительным действиям на Тихом океане. Отчасти его заинтересовал Витте, который привлек его еще наследником к председательству в комитете по строительству транссибирской железной дороги.

Если Витте был одним из инициаторов дальневосточной политики — то он же был и противником ее обострения, считая, что нужно использовать только дипломатические и экономические рычаги, избегая войны как с Китаем, так и с желавшей получить свою долю в Китае Японией. Витте знал, где и когда нужно остановиться — Николай II этого не знал и был уверен, что «войны не будет, потому что я ее не хочу».

Но его не спросили. В ночь с 26 на 27 января 1904 года японские миноносцы атаковали русские суда на внешнем рейде Порт-Артура. Началась «маленькая война», и русские поражения последовали одно за другим: 31 марта и 28 мая был выведен из строя Дальневосточный флот, 17-23 августа был проигран бой при Ляоляне, 22 декабря пал Порт-Артур, 15-20 февраля 1905 года последовало поражение при Мукдене, 14-15 мая в Цусимском проливе был разбит Балтийский флот, с огромными трудностями дошедший до китайских берегов вокруг Африки. Раздаваемые войскам иконки св.Серафима Саровского не помогали.

По мере военных поражений росло напряжение в обществе и растерянность в правительстве. Как полумера 12 декабря 1904 года появился Указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», но он ничего уже не мог остановить. 9 января 1905 года в Петербурге произошли события, ставшие началом роковой эпохи 1905-20 годов, в которую решилось будущее России. Шествие рабочих во главе со священником Григорием Гапоном, с хоругвями, иконами и портретами царя двигавшееся к Зимнему дворцу просить «облегчения тяжелой участи», было расстреляно войсками: несколько сот безоружных людей было убито.

Предыстория «кровавого воскресенья» необычна. В 1901 году начальник Московского охранного отделения полковник С.В.Зубатов предложил создать под покровительством полиции профессиональные организации рабочих, с тем чтобы вырвать их из-под влияния радикальной интеллигенции. Он нашел полную поддержку у московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и у министра внутренних дел В.К.Плеве, в октябре 1902 года был назначен заведующим Особого (политического) отделения Департамента полиции и начал организовывать рабочие кружки по всей стране. 21 ноября 1902 года группа рабочих-зубатовцев была принята Плеве, а 10 декабря — Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским).

Для противодействия бундовцам и сионистам Зубатову удалось создать довольно сильные еврейские рабочие союзы на юге — но успех организованных ими забастовок напугал правительство, и 19 августа 1903 года Зубатов был уволен. Николай II якобы сказал Плеве: «Богатого еврейства не распускайте, а бедноте жить давайте». «Государь это сказал мне, — орал Плеве на Зубатова, -…господин же Зубатов позволил себе сообщить слова государя своему агенту, жидюге Шаевичу, за что я и предам его суду!»

Падение Зубатова не остановило «зубатовщины» — выдвинутый им агент Петербургского охранного отделения священник Гапон, с одобрения Плеве, организовал петербургское «Общество взаимного вспомоществования рабочих». Противодействие Витте задержало утверждение его устава, и отделения начали открываться только с октября 1904 года. В декабре на открытии нового отделения выступил петербургский градоначальник И.А.Фуллон, пожелавший рабочим «всегда одерживать верх над капиталистами». Большинство высших бюрократов были землевладельцами и угрозы землевладению со стороны рабочих не видели — 9 января их отрезвило.

Гапон не организовал шествия по указанию полиции — его самого нес поток событий, и скорее полицейские власти оказались в плену своего доверия к нему. После расстрела демонстрации, спасенный эсером П.Рутенбергом, он затем, по указанию желавшего избежать обострений Витте, был вывезен за границу И.Манасевичем-Мануйловым. Там Гапон занял крайне антимонархическую позицию, но вскоре через С.П.Рачковского опять установил контакты с Департаментом полиции, и 28 марта 1906 года, заманенный Рутенбергом на дачу в Финляндии, был повешен группой рабочих.

19 января 1905 года, по инициативе новоназначенного петербургского генерал-губернатора Д.Ф.Трепова, Николай II в подвале Царскосельского дворца принял «делегацию» подобранных полицией рабочих и сказал им: «Я верю в честные чувства рабочих и в непоколебимую преданность их мне, а потому прощаю им вину их». Ему, однако, кровь 9 января никогда не простили, как не простили и слова о «бессмысленных мечтаниях».

Для рассмотрения «рабочего вопроса» была организована комиссия под председательством сенатора Н.В.Шидловского, в которую по фабрикам и заводам должны были избираться представители от рабочих. Ничего из комиссии не вышло, но предложенный принцип выбора лег осенью 1905 года в основу выборов первого Петербургского совета рабочих депутатов — прообраза всех последующих Советов, по имени которых теперешний режим называется «советским». Есть что-то трагикомическое в том, что и манифестация, начавшая революцию, и организация, ставшая символом ее конечной победы, были начаты отчасти по полицейско-бюрократической инициативе.

4 февраля 1905 года революционный террор коснулся царской семьи — брошенной И.П.Каляевым бомбой был убит дядя царя, великий князь Сергей Александрович, на свадьбе которого он впервые увидел Алике. Елизавета Федоровна, старшая сестра царицы, посетила в тюрьме убийцу своего мужа и, опустившись на колени на каменном полу камеры, молилась вместе с ним. «Мы смотрели друг на друга, — писал об этом свидании Каляев, — не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле». Великая княгиня протянула Каляеву икону, сказав, что будет молиться за него, и он эту икону взял. Однако они не поняли друг друга: Елизавета Федоровна думала, что, принимая икону, Каляев раскаивается в убийстве, он же увидел в иконе княгини молчаливое «покаяние ее совести за преступления великого князя».

Болезненно переживая просочившиеся на волю слухи о свидании, Каляев писал перед казнью: «Теперь, когда я стою у могилы, все кажется для меня сходящимся в одном — в моей чести как революционера, ибо в ней моя связь с Боевой организацией за гробом». Так никогда и не узнав, что во главе Боевой организации эсеров стоял полицейский агент Е.Азеф, Каляев был казнен в ночь на 10 мая в Шлиссельбургской крепости. Перед казнью крест целовать он отказался, но поцеловал священника. Палач «не сумел как следует накинуть петлю, — вспоминает Гершуни, — и Иван Платонович так долго бился в судорогах, что присутствующий при этом начальник штаба корпуса жандармов барон Медем грозил палачу расстрелом, если он не прекратит муки повешенного».

19 февраля был опубликован царский рескрипт министру внутренних дел А.Г.Булыгину о созыве законосовещательной думы. 6 июня Николай II принял представителей съезда земских и городских деятелей, сказав им: «Отбросьте ваши сомнения. Моя воля, воля царская — созвать выборных от народа — непреклонна». Прошло десять лет с тех пор, как 17 января 1895 года он читал тем же людям нотацию о «бессмысленных мечтаниях об участии представителей земства в делах внутреннего управления». Теперь же и законосовещательная дума, и успокоительные речи никого не успокаивали — все части огромного механизма, именуемого российским государством и обществом, дергались вразнобой, все более расшатывая его. К волнениям в деревне и в городах добавились мятежи в армии и на флоте, всего через неделю после царской речи земцам выбросил красный флаг броненосец «Потемкин». Глава полиции генерал-майор Трепов, прозванный Витте «вахмистр Гамлет», бросался из одной крайности в другую. Именно к нелюбимому царем Витте начали обращаться взгляды как к единственному человеку, способному без большого урона закончить войну и обуздать революцию.

Сергею Юльевичу Витте шел пятьдесят седьмой год. По матери у него были предки среди русской аристократии, но отец его был из голландских выходцев, получивших дворянство, как и отец Ленина, за личные заслуги. После смерти отца С.Ю.Витте начал службу на частной железной дороге. В 1888 году он потребовал, чтобы снизили скорость императорского поезда, сказав, что он «государю голову ломать не хочет». Александр III был поражен его дерзостью, но через два месяца императорская семья чуть не погибла в железнодорожной катастрофе в Борках — и Витте был назначен директором Железнодорожного департамента Министерства финансов. Александр III сильно увлекся Витте: уже в начале 1892 года тот был назначен министром путей сообщения, а через несколько месяцев — министром финансов. Это внезапное назначение привело к бюрократическому курьезу: только что Витте направил в Министерство финансов бумагу с убедительными доводами, что Департамент железнодорожных дел должен быть переведен в Министерство путей сообщения, а теперь сам ответил на нее, что, по еще более веским основаниям, департамент должен остаться в Министерстве финансов.

Напористый выскочка, со своими резкими манерами и новороссийским акцентом, Витте как нож в масло входил в слегка расслабленную петербургскую бюрократическую среду. Никогда не став там «своим», он благодаря воле, уму и креативным способностям десятилетие доминировал в правящих кругах, и прежде всего с именем Витте связывают промышленный бум девяностых годов. Он оказывал также значительное влияние на внешнюю политику, но именно из-за их расхождений в дальневосточном вопросе царь в 1903 году снял Витте с поста министра финансов и назначил на почетный, но лишенный реального влияния пост председателя Комитета министров. Теперь, после русских поражений, Витте, вообще на язык несдержанный, говорил на каждом углу о «мальчишеской политике», «авантюре», о том, как он был прав. Все это любви Николая II к нему не усиливало — пришлось, однако, идти на поклон к Витте.

Президент США Теодор Рузвельт предложил России и Японии свое посредничество, и оно было принято. Назначаемые царем главноуполномоченные для переговоров, однако, отказывались, понимая, что после поражений мир почетным быть не может, но именно их потом царь, армия и придворная камарилья объявят виновниками позорного мира. Скрепя сердце царь обратился к Витте, все еще надеясь, что мирные переговоры — это уловка успокоить общественное мнение, японцы потребуют слишком многого, Витте не уступит — и в возобновившихся военных действиях русская армия покроет себя славой. А не покроет — так Витте виноват, не сумел заключить мира.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18