12

Так что решение перевести зону, где живут и торгу­ют собой проститутки, из Верхнего города в Нижний не было столь неожиданным, как это решили Ассунта и её товарки. Если бы они внимательно читали газеты, то удивлены бы не были устным распоряжением Живоглота и детектива Далмо Коки, нагрянувших к ним утром. Но девицы почитывали газетные страницы, посвящённые репортажам о преступлениях – кражах, убийствах, изнасилованиях, а также праздниках, приёмах, банкетах с любовью, шампанским и икрой.

– Как-нибудь я попробую эту икру… – уверенно заявила Мария Петиско, прочтя потрясающий репортаж об обеде у мадам Тетэ Мускат, написанный божественным пером Лулузиньо с ахами и восклицаниями. – Шампанское меня не соблазняет, я его уже попробо­вала.

– Наше никуда не годится, моя милая. А вот стоящего французского тебе не видать как своих ушей, – объяснила разбирающаяся в винах Доротея.

– А ты, принцесса, французское пробовала?

– Один раз. За столом у полковника Жарбаса из Итабуны, в «Паласе» во время игры. Оно пенится, похоже, пьёшь мокрую пену.

– Как-нибудь соблазню какого-нибудь полковника, набитого деньгами, и набью себе живот икрой и шампанским французским, английским, американским, японским. Вот увидите!

Обсуждая шампанское и икру и не читая страниц, где печатаются серьёзные проблемы, они пропустили всплеск негодования владельцев газет по поводу того, что проститутки и их заведения живут и действуют в самом центре города.

К примеру, в Баррокинье, что рядом с площадью Кастро Алвеса, «по соседству с улицей Чили – торговым сердцем города, где находятся самые дорогие магазины тканей, одежды, обуви, ювелирных изделий, парфюмерии, идет позорная торговля телом». Дамы из высшего общества, делая покупки, «вынуждены толкаться с проститутками у прилавков». С Ледейры-де-Сан-Бенто отчетливо просматривается картина: «Полуголые женщины торчат у дверей и окон в Баррокинье, зрелище возмущает всеобщее спокойствие».

Проституция царит в самом центре города: Террейро, Портас-до-Кармо, Масиэл, Табоан, и это места, посещаемые туристами, какой-то абсурд! «Спускаясь по переулкам и улицам всемирно известного колониального района Пелоуриньо, туристы становятся свидетелями позорящих нас сцен, видят полуодетых, а иногда и совсем раздетых женщин у дверей и в окнах домов, слышат ругательства, пьяную речь, порок во всей его красе». Неужели туристы, «прибывающие с юга или из-за границы, должны становиться участниками унижающих достоинство наших граждан сцен, видеть позор столицы туризма»? Нет и нет! – восклицает автор статьи. «Туристы приезжают, чтобы познакомиться с нашими пляжами, полюбоваться нашими позолоченными церквями, домами, облицованными португальскими изразцами, нашим барокко, живописным зрелищем народных празднеств, новыми зданиями, промышленным прогрессом, восхититься красотой, а вовсе не видеть грязь Алагоаса и зону проституции!»

Пора принимать решение: переселить заведения в более отдаленное и укромное место. Раз уж невозможно покончить с этим неизбежным злом, давайте скроем его от глаз благочестивых соотечественников и любопытных туристов. И первой должна быть очищена Баррокинья от непотребных женщин.

Как видно, пресса особо негодовала по поводу Баррокиньи – «раковой опухоли, которую следует удалить немедленно!».

Власти, ответственные за чистоту нравов, вняли патриотическому призыву и тут же решили переселить проституток из Баррокиньи на Ладейру-до-Бакальяу.

13

– А то, что моряков тысячи, и они платят долларами, вы об этом подумали? – спросил один, в то время как двое других вчитывались в сообщение на первой полосе вечерней газеты, где всё верно написано, идея хорошая.

– И что ты предлагаешь?

Если бы здесь, в баре «Элит» (более известном под названием бар «Гулящих»), что в Масиэле, оказался случайный посетитель, которому приспичило купить пачку сигарет, и он увидел бы этих троих при галстуках, в шляпах, оживлённо рассуждающих об объеме капитала, условиях потребительского рынка, перспективах размещения продукта и длительности срока спроса, выборе способных помощников, пунктах спроса и продажи, исчислении прибылей, он бы решил, что это деловые люди, занятые основами доходного предприятия, и не совсем ошибся бы.

Но если бы этот случайный посетитель задержался бы здесь, чтобы распить бутылку пива за соседним с предпринимателями столом, то он бы тут же распознал их и их настоящую профессию, так как и от детектива Далмо Гарсии, и от агента секретной полиции Николау Рамады Жуниора, и от комиссара Лабана Оливейры несёт полицией за несколько километров. Что, впрочем, им не мешает осуществлять выгодные операции, когда представляется случай, как, скажем, этот. В ближайшие дни три военных корабля американской эскадры, находившейся на маневрах в Южной Атлантике, должны прибыть в Баию и, став на якорь в порту, пробыть здесь несколько суток. Тысячи моряков, отпущенных в город, сойдут на берег, где захотят развлечься, взбодриться, и за всё заплатят долларами. И надо же, чтобы превосходная идея, связанная с прибытием моряков, пришла в голову этого дурака Живоглота! Это всё страсть к деньгам, отвечает сам себе комиссар Лабан, но тут же и в его тупую голову приходит мысль, как заработать деньги ещё проще, – алчность делает умным даже глупого человека.

– А что, если мы посмотрим шире на бизнес? – говорит детектив Далмо.

– А именно? Ты собираешься в зоне продавать без­делушки и беримбау[46]…

Комиссар не понял, что имеет в виду Далмо, хотя это было несложно, ведь предлагал тот, кто работал в секторе наркотиков.

– Кто говорит о безделушках и беримбау? Я – о сигаретах…

– Сигареты? – Живоглот старается понять, о чём говорит Далмо, и, думая, что понял: – А! Ты хочешь менять наркотики на американские сигареты? Годится, американские сигареты – это деньги! Я знаю, где мы сможем их сбывать.

Ну что взять с Живоглота? Но комиссар-то – человек умный и опытный! Детектив понижает голос:

– Сигареты из травки. Из маконьи[47].

– А-а!

Молча, они обдумывают предложение. Продавать на улице, использовать тех же людей, которые будут торговать возбуждающими снадобьями, нельзя. Продажа такого товара требует осторожности. Это дело непростое. И обсуждать его не стоит в баре. Комиссар встаёт.

– Давайте-ка выйдем на улицу. Нужно всё спокойно обдумать.

Поднимаясь, Живоглот кричит хозяину:

– Сдачи не надо, галисиец!

Хоть какая-то выгода для тех, кто блюдет общественную мораль и порядок. А-а! Тысяча моряков. Живоглот так доволен, что готов плясать. В дверях он чуть не сбивает с ног вошедшего посетителя и смеется над ним, но уже на улице.

– Не понравилось. Так посторонился бы!

14

Живоглот получил свое прозвище, «проглотив», как говорил народ, двух своих маленьких дочерей и младшую сестру жены. И будь их больше, сделал бы то же самое: любовь к семье воспламеняла Николау Рамаду Жуниора. Все эти дела семейные стали всеобщим достоянием, когда свояченица объявила во всеуслышание:

– Живоглот! Слопал двух дочерей! И меня в постели моей сестры.

Неблагодарная, устраивает скандал, посвящая всех в дела семейные, да ещё такие. А когда свояченица объявила о решении уйти из дома и вступить в связь с одним из служащих Секретариата сельского хозяйства, Николау потребовал возмещения убытков, так как за эти пять лет она получала дом, пищу, чистое белье и воспитание. И вот вместо того, чтобы отдать долг за свое содержание, преданность и ласку, получившие доказательство в постели, она оскорбила его, обозвав Живоглотом. Прозвище прилипло к нему и сопровождает его всю жизнь. От неблагодарности не застрахован никто, разве не так?

Толстый неопрятный пятидесятилетний чиновник полиции в надвинутой на низкий лоб чёрной шляпе, в засаленной одежде и брюках, на которые можно ловить раков, с револьвером, торчащим из-под пиджака, чтобы внушать уважение, где бы мог ещё служить, имея скандальное прошлое, как не в Управлении по делам Игр и Нравов, претворяя в жизнь закон и обуздывая порок?

Это был один из мелких тиранов зоны, вымогающих деньги у сутенеров и сводниц, хозяев и хозяек публичных домов и пансионов, кабаре и баров. Выпивая и нажираясь даром, он выбирал женщину, с которой хотел спать, а если что, угрожал и преследовал. Дорого заплатила бы та, которая осмелилась бы отказать Живоглоту. Эта Тереза Батиста ещё получит. Ведь она не только отвергла его приставания, но еще и поиздевалась над ним, выставив на посмешище перед посетителями «Цветка Лотоса».

– Катись-ка! Когда я захочу спать с боровом, я пойду в свинарник! – Терезе надоели приставания и угрозы агента, она вышла из себя, сверкнув глазами, в которых появился алмазный блеск.

В сравнении с Живоглотом детектив Далмо (он же Кока) Гарсиа был типичный денди, манекен. Молодой человек в хорошо сшитом модном костюме и серой шляпе; оружие он прятал, власть он выказывал манерой держаться и пронизывающим взглядом. Но разными они были только в одежде, во всём остальном – одинаковы. Несмотря на молодость и элегантность, детектив был много хуже Живоглота: на что способен наркоман, предугадать невозможно. В одну из ночей, нанюхавшись, он чуть было не задушил Мигелиту, парагвайку, в которую влюбился. Не приди ей никто на помощь, кончилась бы карьера маленькой нежной девушки с приятным голосом, исполнявшей песни на языке гуарани.

Что же касается комиссара Лабана Оливейры, то лучше не вдаваться в подробности его жизни и деятельности, надо сказать, пугающие. Несмотря на скромное жалованье, он разбогател. Из чего следует, что выгодным бизнесом он не пренебрегал. Дважды отстранялся от должности, бывал под следствием, но, естественно, ничего порочащего его честь и профессиональное поведение обнаружено не было. Он был чист, хотя именно это определение редко фигурировало в полицейских отчетах вообще и, в частности, в отчетах о зоне проституток, где готовилась забастовка закрытой корзины, о которой пойдёт речь и в которой непонятно почему приняла участие неугомонная Тереза Батиста.

15

Да, неугомонная. Проживающую в приличном доме на семейной улице и посещавшую лишь изредка заве­дение Тавианы, Терезу никак не касалось дело о переселении проституток. И всё же она приняла активное участие, по свидетельству заслуживающих доверие очевидцев, в выступлениях самых экзальтированных смутьянок. По мнению Живоглота, она даже была застрельщиком беспорядков, что вызвало озлобление полицейских, обрушившихся на неё после того, как всё успокоилось.

За приехавшей из сертана Терезой утвердилась слава скандалистки, женщины с вечно растрёпанными волосами, хулиганки. Ведь её мнения никто не спрашивает, чего она везде лезет? Да и это её пристрастие принимать чужие беды, как свои, не выносить несправедливости, быть непокорённой бунтаркой! Точно женщина такого сорта имеет право лезть на рожон, не подчиняться законным властям, выступать против полиции, организовывать забастовки – да это же конец света!

«Законность была восстановлена благодаря энергичным и разумным действиям полиции». Такое заключение было дано инспектором Элио Котиасом, выступившим на пресс-конференции, и если разумность действий полиции можно поставить под сомнение, то в энергичности их ей отказать никак нельзя. Есть такие, кто говорит о применении ненужной грубой силы, приводя в пример убитую выстрелом в шею девицу, как и раненых, мужчин и женщин. «Если и были накладки, то кто в том повинен?» – спрашивал бакалавр Котиас у своих коллег по печати, он ведь тоже подвизался в журналистике, учась на факультете права. «Если бы не наша твёрдая рука, чем бы всё это закончилось?» Этим риторическим вопросом и несколькими фотографиями, сделанными в профиль – так он более фотогеничен, – закончились пресс-конференция и дело, о котором так раззвонили все газеты, вплоть до утренней в Рио-де-Жанейро, опубликовавшей репортаж о вечерних событиях, иллюстрированный фотографиями, на одной из которых изображена Тереза Батиста в руках трёх агентов полиции. Приговор суда, и, без сомнения, в пользу фирмы, ожидала лишь фирма «Сардинья и К°», предъявившая иск, в котором излагалось требование возместить ущерб, причиненный её недвижимости разбушевавшейся толпой, ответственность же возлагалась на государство, не обеспечивающее общественного порядка. Дело, разумеется, предрешенное.

Однако кое-что осталось неясным и вряд ли когда-нибудь прояснится. Да и где могут получить ответ желающие задать вопросы? Территория, где живут и действуют проститутки обширна, неопределённа и темна.

На чём столкнулись, нанося друг другу ущерб, интересы известного женского объединения и только что образованного предприятия из трех, не менее извест­ных полицейских, предприятия, по понятным мотивам, не имеющего ни полного названия, ни хотя бы аббревиатуры? Занятые личными и срочными делами, пустят ли они на самотёк свои обязанности в анонимном обществе? Не забудут ли выполнить строгие приказы инспектора Котиаса? Или же инспектор, убаюканный новой страстью к Баде, супруге депутата, букету разных добродетелей, красивой, элегантной и податливой, уже позаботился о святом деле семьи Сардиньи? В этом конфликте, впрочем, преодолимом, между властями, одинаково ревниво относящимися к своей ответственности, предпочтительнее, чтобы никто ни во что не встревал. Они все белые и прекрасно понимают друг друга.

Преувеличивали ли газеты, подняв шумиху вокруг переселения проституток с Баррокиньи на Ладейру-до-Бакальяу, вызвавшую панику и переполох и побудившую к неповиновению всю зону, где живут проститутки? Да и могла ли печать выступать за выселение всего лишь шести жалких домишек в Баррокинье? Даже когда вопрос касается борделей, надо уметь сохранять приличие.

Правда ли, что полиция выдала ордер на арест некоего Антонио де Кастро Алвеса, поэта, а возможно, бродяги, студента, а возможно, нарушителя спокойствия, прочесав в поисках подозреваемого районы Баррокиньи и Ажуды, в общем, всю припортовую зону, тогда как вышеупомянутый поэт умер более ста лет назад и на одной из площадей Баии стоит воздвигнутый ему памятник? Так ли это действительно, или это инсинуа­ция легкомысленного журналиста, имевшего намерение дискредитировать полицию? Приказ, отданный комиссаром Лабаном, не любившим поэтов, был, конечно, смешным, но небезосновательным. Ведь некий бледнолицый молодой человек с подкрученными усами и пылающим взором появлялся в часы стачек, его видели возвышающимся над демонстрантами, ну, кто же это мог быть, как не поэт Кастро Алвес? Умер сто лет назад? Ну, так что с того, разве мы не в Баии? Ведь сказала же Мария Петиско: «Его светлый, невероятно красивый образ над народом». И, чтобы закончить, ещё один последний вопрос: «Что же это было, демонстрация или процессия Святого Онофре, покровителя проституток?»

Столько же всего нужно прояснять. Все так запутано, везде беспорядок и анархия в деле этой закрытой корзины.

Забастовка закрытой корзины – окрестила печать демонстрацию протеста проституток. Среди падших женщин издавна принят и до сих пор существует благочестивый обычай – не принимать мужчин с полуночи Святого четверга до полудня субботы, иными словами, закрывать корзину. Этим тщательно соблюдаемым обычаем католички отмечали в злачных местах Святую неделю. Однако в данном случае речь шла совсем не о благочестии женщин Баррокиньи, тем более что большинство моряков, как правило, – представители различных религиозных сект, чаще протестанты.

16

Бакалавр Элио Котиас, «джентльмен от полиции», по меткому выражению хроникёра Лулузиньо (в некоторых кругах известного под кличкой Распутная Лулу), не скрывает своего раздражения:

– Где вы шляетесь, дьявол побери, чем заняты?

Живоглот бормочет извинения, комиссар Лабан предпочитает хранить молчание, глядя на полицейского инспектора холодным пристальным взглядом: «Ничтожество, папенькин сынок, дерьмо. Не поднимай на меня голос, я этого не выношу. А если ты это сделаешь, то я тебя проучу: я не служащий частной фирмы, и никто мне не сказал, что я заработаю на сделке». Глаза комиссара, холодные и мутные, повергают в дрожь. Полицейский инспектор смягчает тон, отдавая распоряжение:

– Я хочу видеть женщин здесь и сейчас. Всех. Возьмите машину радиопатруля и привезите их сюда. И мы посмотрим, переедут они или не переедут.

Комиссар в сопровождении Живоглота направляется к выходу, но, подходя к двери, принимается демонстративно насвистывать какую-то песенку. Руки бакалавра сами собой сжимаются в кулаки: такому, как он, чувствительному человеку приходится сотрудничать с подобными типами – нелегкое дело! Однако ожидаемое вознаграждение…

Назначение бакалавра Элио Котиаса на пост инспектора Управления по делам Игр и Нравов явилось, по заявлению одной дружественной газеты, явным доказательством решения властей обновить кадры гражданской полиции путем привлечения в неё достойных людей, пользующихся доверием населения. Родившийся в семье благородного происхождения и весьма удачно женившийся (на Кармен, родственнице владельца фирмы «Сардинья»), он как раз этим утром выслушал похвальные слова от дядюшки жены в свой адрес. Тот позвонил, когда Элиас был ещё в постели с тяжёлой головой от выпитого вчера так называемого шотландского виски, о чём свидетельствовала наклеенная этикетка. Но вот Бада, супруга депутата, была действительно богиней, статуэткой Танагры, бакалавр её так назвал, а она растаяла. В её глазах он увидел свое ближайшее будущее в розовом цвете.

И всё-таки тон старика был пренебрежительным, и это вызвало раздражение, ну, и желание на ком-нибудь сорвать его. Он было попытался выразить Кармен своё отношение к её родственнику, но та не дала ему это сделать, заявив: «Нет, нет, дядя Иполито, мой дорогой, – табу!» В полицейском управлении он с удовольствием бы обругал всю эту свору негодяев, но храбрости ему не хватило. Глаза у комиссара, как у покойника в мертвецкой или закоренелого преступника. Злость свою он спускает на хозяек женских пансионов Баррокиньи.

Пожаловали они все шестеро; аудиенция длилась всего несколько минут. Их втолкнули в кабинет инспектора, который тут же обрушился с бранью. Вот где бакалавр отвёл душу, он даже стучал по столу кулаком.

– О чём вы думаете? Что в Баии нет власти, что ли?! Получили приказ о переселении, адреса, где вам следует договориться об оплате и первом взносе, и что? Ведёте себя так, будто ничего не получали, и продолжаете безобразничать в Баррокинье. Что за безумие?

– Мы не можем жить, где всё сгнило: полы, стены, двери. Ни жить, ни принимать клиентов, – осмелилась ответить Акасия, седая и кривая на один глаз сводница, хозяйка пансиона, где живут восемь проституток. – Вонючее место!

– А у меня имеется акт Управления здравоохранения, где сказано, что дома соответствуют гигиеническим нормам. Уж не желаете ли вы жить в богатых особняках Корредора-да-Витории, Барри или Грасы? О чём вы думаете?

– Но, сеньор… – попыталась вставить слово Ассунта.

– Замолчи! Я приказал вас привезти совсем не для того, чтобы пробавляться беседой. Место прекрасное, оно одобрено управлением и полицией. Так что разговаривать не о чем. Срок даю до завтра. Если завтра хоть кто-то из вас окажется в Баррокинье – пеняйте на себя. И не жалуйтесь. Я вас предупреждал по-дружески.

17

Вечером, проезжая мимо полицейского участка, бакалавр Элио Котиас пожелал узнать, что слышно о переселении.

– Где комиссар Лабан?

– Вышел по служебным делам.

– А Николау?

– Тоже. Они ушли вместе.

Должно быть, чтобы проверить, как идёт переселение, они же за него ответственны. Срок, во всяком случае, установлен. В автомобиле его ждёт Кармен. Они едут к депутату играть в карты; там будет несколько супружеских пар, и все из высшего общества; инспектор улыбнулся, подумав о Баде. Прошлый раз он сказал ей, что она похожа на статуэтку Танагры, сегодня он скажет: вы – загадочная Джоконда Леонардо да Винчи. Только ни в коем случае не пить в этом доме виски, эту подделку, уж лучше выпить стакан пива.

Обнаружив, что они опаздывают, он велит шоферу ехать кратчайшим путем. Машина едёт тёмными улоч­ками, фары освещают женщин, стоящих у дверей заведений и зазывающих мужчин. Кармен смотрит на них с любопытством.

– Так этими женщинами теперь командуешь ты? Выходит, мой маленький Элио – король проституток. Очень мило!

– Ничего не вижу милого, это ответственный пост, очень ответственный!

Машина выезжает на Байшу-дос-Сапатейрос и едет по направлению к Назаре.

18

В королевстве бакалавра Элио Котиаса, инспектора Управления по делам Игр и Нравов, всё идёт своим чередом. В лабиринте плохо освещённых улиц женщины ловят клиентов, предлагают свои услуги, зазывают, приглашают, пуская в ход традиционный набор вздохов, шепота и мольбы. В дверях и окнах выставлен товар лицом, товар дешёвый. Некоторые, получше одетые, накрашенные, с традиционной сумочкой, отправляются на улицу Чили, в тамошних отелях часто останавливаются фазендейро и коммерсанты, приезжающие из провинции.

В барах как завсегдатаи, так и случайные посетители, пиво, коньяк, крепкие коктейли, кашаса. Сводники, альфонсы, а также художники и поэты-романтики. В «Цветке Сан-Мигела» высокий блондин с остроконечной бородкой рисует с натуры, это немец Хансен, он делает наброски фигур, предметов обстановки, отдельных бытовых сценок, одновременно беседуя с женщинами. Все они его приятельницы, ему знакома жизнь каждой.

В кабаре играют джаз-оркестры, тапёры, парочки выходят на площадку, танцуют фокстроты, румбы и прочие танцы. Время от времени звучит аргентинское танго. За час до полуночи начинаются выступления певцов, балерин, гимнасток – все низкого пошиба; после выступления они ждут приглашения провести ночь, за которую берут чуть больше, чем обычно принято.

Жизнь бурлит определённое время, больше всего клиентуры от девяти до одиннадцати, потом спад. Старые, молодые и зрелые мужчины как среднего достатка, так и бедные, иногда заглядывают и богатые (богатые, как правило, посещают комфортабельные укромные дома, они приходят почти всегда в начале вечера), грузчики, солдаты, приказчики, студенты, люди всех профессий и представители богемы, стареющие за столиками дешевых баров и навевающих меланхолию кабаре. Шумная утомительная ночь, иногда отмеченная страстью, иногда страданием.

В часы наибольшего спроса и предложения некоторые любопытные представители высшего света, проходя по этим улицам в обществе мужей и любовников, возбуждаются при виде открывающегося их взорам зрелища: полуобнаженные женщины, входящие в места порока, откуда слышатся оскорбления и ругательства. Ах! Каким наслаждением было бы отдаться любви на постели с проституткой в одной из этих дыр! Даже мо­роз бежит по коже!

По улицам того района, где проезжает машина по­лицейского инспектора, спешат фигуры мужчин и женщин. Две из них – Терезы Батисты и детектива Далмо Гарсии, идущие с разных сторон, они почти одновременно подходят к двери заведения Вавы.

Переступая порог, полицейский останавливает взгляд на Терезе. Да это же красивая смуглянка, исполнительница самбы из «Цветка Лотоса». Неужели и она работает в заведении Вавы? Внешне сдержанная, а на самом деле дьявол, а не женщина, и, выходит, правда, подрабатывает в этом борделе. Во всяком случае, так говорит Живоглот. Что произошло? В ближайшие же дни Далмо Кока проверит это. Сегодня у него нет времени – к Ваве его привело важное дело. Пока он поднимается по лестнице, Тереза ждёт на улице.

19

Каково его настоящее, полное имя? Очень может быть, что никто этого не знает во всей зоне, где Вава между тем царствует вот уже тридцать лет. Один репортёр с определенными литературными способностями и склонностью к социологии, написавший серию репортажей о проституции, окрестил его Императором Злачных мест, но так и не узнал, есть ли у него семья и какого он рода-племени. Будь этот репортёр профессионалом старого типа и не таким самоуверенным, он бы обратился к архивам полицейского управления, чтобы полистать книгу происшествий, или к картотеке недвижимости, где бы и нашел роспись Валтера Амазонаса де Жесус. Достойное, звучное имя, но Вава довольствовался тем, которое было всем известно и уважаемо во всей зоне и даже за её пределами.

Еще сложнее узнать его возраст. Вава, казалось, существовал всегда; обосновавшись здесь, в Масиэле, в этом большом доме, как жилец, а впоследствии – владелец, и уже не только этого дома, но и многих других домов по соседству, он считал недвижимость превосходным местом вложения капитала, особенно если дома стоят на таком бойком месте, как это. Репортер упоминал о целых «улицах домов», приобретённых Вавой. Хотя их точное число знал только сам владелец: их не долж­но быть больше четырех-пяти. Все они приносили ему ежемесячный солидный доход.

Трёхэтажное строение, земля, взятая в аренду под магазин для бакалейных товаров, верхний этаж целиком отведён под дом терпимости, каждая комната поделена на две-три. Могущественный, внушающий страх Вава управлял всем принадлежащим ему имуществом и борделем, сидя в кресле на колесах, которое он приводил в движение руками, и раскатывал по гостиной, коридорам и комнатам. Практически лишившийся обеих ног после детского паралича, Вава к тому же был горбуном с огромной головой странной формы. Средото­чием жизни этого урода были недоверчивые хитрые глаза и большие сильные руки, которые запросто кололи орехи. Находящийся всегда рядом Амадеу Местре Жегэ, бывший боксер, поддерживает порядок в заведении и переносит Ваву на верхний этаж для ежедневной про­верки.

С полудня до четырех часов утра жизнь заведения идёт полным ходом. Женщин много, как и жаждущих их клиентов, всегда полна гостиная, где изящный, как Грета Гарбо, слуга подаёт напитки. Иногда Вава поки­дает гостиную и пребывает в просторном комфортабельном помещении на втором этаже, служащем ему одновременно и конторой, и спальней: здесь двуспальная кровать, умывальник, небольшой письменный стол, радиоприемник и проигрыватель, пластинки, домашний алтарь, где находится скульптура божества афро-бразильского культа Эшу Тирири. Вава заботится о нём со старанием, божество ему во многом помогает, Вава верит в это. Без покровительства Эшу окружённый завистью, алчностью и предательством Вава давно бы погорел, ведь многие зарятся на его деньги.

В это число входят и полицейские. Несмотря на деньги, которые Вава аккуратно платит комиссару Лабану и целому полку шпиков, они изобретают всевозможные способы, чтобы обобрать его как липку. Ведь полиция не держит слова и нет у нее совести.

Однажды полицейские нагрянули к нему вместе с инспектором по делам малолетних и, предъявив ордер на арест, увели с собой семь девочек в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет. Как позже выяснил Вава, полицейское управление было информировано о запланированном судом мероприятии заблаговременно. Но разве он не золотил ручку агентам полиции, двоим из каждой тройки? Что стоило предупредить его? Вава бы дал девчонкам исчезнуть, раз им грозило наказание. Ну, а ему, прежде чем заново открыть дом свиданий, пришлось помаяться и войти в расходы. Так что, если бы он не поддерживал отношений с влиятельными лицами в суде да не помогал ему Эшу, лишился бы он своего бизнеса и попал под следствие и в тюрьму.

В другой раз благодаря ложному доносу о торговле наркотиками, явно инспирированному полицией, у него всё вверх дном перевернули, потом закрыли заведение больше чем на неделю, арестовали Ваву и продержали его в участке целые сутки. Освобождение из этой западни ему обошлось в пять лет труда: пришлось отдать всё до последнего гроша, собранного за эти годы для покупки в рассрочку дома, что стоит напротив. Однако Эшу предостерёг его от козней некоего Алтамирандо, агента и наркомана, теперь он на том свете – с Тирири не шутят.

Подлость полиции и предательство женщин. Вава влюбляется редко, но, когда это случается, он просто голову теряет, становится ребёнком. Сначала он влюбляется, потом обхаживает её со всех сторон: устраивает на втором этаже, освобождает от работы, задаривает подарками.