1

Ах, Тереза, стонет доктор Эмилиано Гедес, отрыва­ясь от её губ, и его посеребренная голова падает на её плечо. Еще не придя в себя, Тереза чувствует на своих губах вкус крови, а на запястье сжавшую тисками руку доктора, из его полуоткрытого рта течет кровавая пена, лежащее на ней тело становится непомерно тяжелым. Да она лежит в объятиях смерти! Смерть у неё на груди и в ней, внутри, она занимается с ней любовью. Тереза Батиста в постели со смертью.

2

Разве не так? Да и зачем говорить безногому, что он без ног, а раздетому, что он голый? Критиковать проще простого, видеть в чужом глазу щепку мы все горазды, молодой человек. Только говорить, что Тереза не сдержала своего слова и бросила жениха, когда уже и столы были накрыты и бутылки поставлены, это бездумно молоть языком. А вот понять, почему она это сделала, это дано не всякому, тут надо думать, а думать опять же не всякий может.

Дорогой человек, ведь ангу[34]без мяса не готовят, но оно не сверху лежит, конечно, чтобы его найти, надо помешать кашу, а помешаешь и найдешь хороший кусок. Кто хочет знать, как всё это произошло в действительности и со всеми подробностями, должен потрудиться, поспрошать у каждого и всякого, что молодой человек и делает. Не важно, если какой-нибудь невоспитанный отвернется от вас и не обратит внимания на ваш вопрос. Вы всё равно мешайте ангу, ищите в хорошем и плохом, в чистом и грязном – везде. Ищущий да обряще. Только не верьте всему, что говорят, не каждому верьте, многие ведь говорят то, чего не знают, очень многие, а то и выдумывают. Никто не хочет признаться, что не знает, считая стыдным не знать всех тонкостей жизни Терезы. Так будьте осторожны, молодой человек, чтобы вас не обманули и вы не обманулись.

Что касается меня, то о случившемся в порту Баия, где я родился и вырос, ко всему прислушиваясь и всё стараясь понять, как и поведение Терезы, её путаную историю, ордер на выселение, забастовку, противостояние полиции, тюрьму, свадьбу, море без конца и края, неудачи в сражении и любви, я расскажу. Я старый, но еще делаю детей, у меня их около пятидесяти, в своей жизни я был и богатым, имел десятки шаланд, что ходили по заливу, и бедным, как сейчас, но даже сейчас, когда я прихожу на террейро Шанго, все встают и просят у меня, Мануэла Сантаны Оба Аре, благословения, и за Терезу я дам руку на отсечение.

Тереза никогда никого не предавала, и никогда не обманывала, и никому не лгала. Ей лгали и её обманывали. Она судьбу не прогневила, не жаловалась на невезение или на то, что стала жертвой эбо[35]или чего другого, и не теряла надежду. Никогда? За это поручиться не могу, молодой человек, нет, видите, как трудно дать точный ответ. Подумав как следует, скажу, что после забастовки и полученного ею известия о кораблекрушении «Бальбоа» в чужих морях она почувствовала себя уставшей и ко всему безразличной, готова была, как старые брошенные корабли и мои разбитые шаланды, жить в любом порту. Уставшая и потрепанная жизнью, она, чтобы положить конец плохому, решила принять предложение и приказала готовить праздник. Эту историю свадьбы Те­резы Батисты, молодой человек, я могу поведать, я должен был быть её свидетелем, так что всё знаю и, будучи другом и второй стороны, оправдываю Терезу.

Она пала духом и решила положиться на судьбу, в общем-то, уже не имея никакой надежды, она даже и сил бороться не имела. Но вот подул с залива ветерок счастья, принес добрые вести, и Тереза возродилась к жизни, расцвела в улыбке, готовая плыть под парусом к новым берегам.

О свадьбе я могу рассказать, молодой человек, о свадьбе, забастовке закрытой корзины и шествии, и митинге хозяек пансиона на площади перед церковью, о безобразиях полиции и всём прочем, и всё, как было, и будучи, бедным, как богатый, угощу вас мокекой в ресторане умершей Марии из Сан-Педро, что на рынке. Но вот о чём не могу рассказать, о том не могу, не просите. О жизни Терезы с доктором я сам ничего точно не знаю, а всё по слухам. Но вы, молодой человек, отправляйтесь в Эстансию, где они жили. Путешествие туда – прогулка, народ хороший, место прекрасное, это там, где сливаются реки Пиауи и Пиауитинга, рождая реку Реал, что отделяет штат Баию от штата Сержипе.

3

В тот воскресный вечер долгую и неожиданно возникшую беседу с Терезой доктор Эмилиано Гедес закончил так:

– Чего бы только я не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться. Конечно, и не будучи мне закон­ной женой, ты значишь для меня очень много. – Слова его убаюкивали Терезу, как тихая музыка, знакомый голос неожиданно зазвучал робко: – Моя жена…

Такая робость подростка, волнение просителя, беспомощного существа были так не свойственны сильной личности доктора, привыкшего повелевать, уверенного в себе, прямого и твердого, дерзкого и надменного, когда того требовали обстоятельства, но всегда любезного и приветливого в обращении с дамами. Феодальный землевладелец, хозяин плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталист, банкир, пре­зидент административных советов предприятий, бакалавр права, он старший из Гедесов, тот, кому принадлежат сахарный завод в Кажазейрасе, Межштатный банк в Баии и Сержипе, акционерное общество «Эксимпортэкс», был подлинным хозяином всего, предприимчивым, смелым, властным, щедрым. И слова, и тон, которым они были сказаны, растрогали Терезу.

Здесь, в Эстансии, среди высоких раскидистых питангейр, полная луна высвечивала плоды манго, авока­до и кажу, дуновение ветерка с реки Пиауитинги волнами приносило аромат пышно цветущих гардений. После только что сказанного, сказанного с горечью, злостью и страстью, того, что он не доверил бы ни родственнику, ни другу, ни компаньону, ну, а уж Тереза и не предполагала услышать (хотя о многом догадывалась), доктор крепко обнял её и, целуя в губы, сказал:

– Тереза, моя жизнь, ты у меня одна на всём белом свете…

И тут же встал, высокий, как питангейра: дерево с густой листвой, дающее гостеприимную тень. Последние шесть лет посеребрили его пышные усы и густую шевелюру, но лицо оставили без морщин, а проницательные живые глаза и стройная фигура никак не говорили про уже исполнившиеся шестьдесят четыре года. С застенчивой улыбкой, столь отличной от той, когда он громко смеется, доктор Эмилиано пристально всматривается в освещенное лунным светом лицо Терезы, как бы прося прощения за случайно прозвучавшие нотки горечи, печали и даже гнева в его любовном признании, а ведь это было признание в чистой, искренней и горячей любви.

Тереза продолжала лежать в гамаке, она была так тронута услышанными словами, что сердце её наполнилось нежностью, а глаза влагой. Ей так много хочется ему сказать о своей любви, но слов не хватает, хотя за эти шесть лет, прожитые с ним бок о бок, она говорить научилась. Тереза берет протянутую ей руку и, поднявшись с гамака, бросается в объятия доктора Эмилиано, подставляя ему губы для поцелуя, так как же ей его называть: муж, любовник, отец, друг, мой сын?.. «Положи ко мне на грудь голову, любовь моя…» Столько чувств обуревает её: уважение, благодарность, нежность, любовь, но только не сострадание! Нет, сострадания он не ждет и не примет; он, эта твердая скала? Любовь, да, любовь и преданность, но как обо всём этом сказать: «Положи ко мне на грудь голову и отдохни, любовь моя».

Кроме пьянящего аромата гардений Тереза чувствует тонкий аромат мужского одеколона, который исходит от груди доктора и который за эти годы она так полюбила, за эти годы жизни с ним она открыла и полюбила многое. Оторвавшись от его губ, Тереза говорит: «Эмилиано, любовь моя, Эмилиано!» – и для него это много, ведь за все эти годы она всегда обращалась к нему не иначе, как «сеньор», и никогда не говорила «ты», разве что в минуты близости произносила слова любви. Теперь, как видно, последние препятствия рухнули.

– Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы то ни было.

– Хорошо, Эмилиано.

Шесть лет прошло с тех пор, как он взял её из пан­сиона Габи.

В свои шестьдесят четыре года доктор Эмилиано Гедес легко, как молодой, берёт Терезу на руки и несет при лунном свете в благоухании гардений в комнату.

Однажды вот так же её несли под дождем на ферме капитана, то была её первая брачная ночь, но обручилась-то она с обманом, ложью и предательством. Сегодняшней же ночи, так похожей на брачную, предшествовали долгие годы совместной жизни, духовной и телесной близости. «Чего бы я только не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться». Нет, не любовница, не содержанка, а супруга, настоящая супруга.

За шесть лет жизни, с той самой ночи, когда Эмилиано, посадив Терезу на круп лошади, увез её из пансиона Габи, не было у них ни одной, когда бы они оба не чувствовали полного и подлинного удовлетворения друг другом. Но в эту ночь, напоенную ароматом гардений, в ночь признаний и особой близости после того, как доктор открыл ей своё сердце, Тереза стала его опорой, целительным бальзамом, радостью, утешением в печали и одиночестве, её квартира любовницы преобразилась в домашний очаг, а она, его хозяйка, стала единственной и необходимой супругой доктора, примирив его с жизнью, но эта же особая нежность сделала их близость последней.

Какое-то время они резвились, как новобрачные, и ласкали друг друга. Потом, когда доктор встал над ней, любуясь её наготой, Тереза вспомнила, как увидела его впервые на ферме капитана. Он приехал верхом на горячем породистом коне, в правой его руке был кнут с серебряной рукояткой, левой он приглаживал усы, обжигая её взглядом, – похоже, уже тогда она полюбила его; будучи рабой, умирающей от страха, она всё же взглянула на него. Впервые взглянула на мужчину.

Любуясь наготой Терезы, доктор Эмилиано Гедес покрывал её поцелуями, она же притянула его к себе, и, отдавшись друг другу, они понеслись, покрывая расстояния, по берегам рек и озёр, по горам, дорогам, тропинкам, под луной и солнцем, в жару и в холод, до тех пор, пока в долгом поцелуе не слились их губы. «Ах, моя любовь, Эмилиано», – сказала Тереза, испытывая высшее наслаждение. «Ах, Тереза!» – восклицает доктор и замертво падает ей на плечо.

4

Почувствовав тяжесть смерти у себя на груди и услышав то ли любовный стон, то ли предсмертный хрип, Тереза тут же спрыгнула с постели. И вот перед ней неподвижный, бездыханный Эмилиано, а она вся – в только что испытанных чувствах и никак не придёт в себя. У неё нет сил кричать, звать на помощь, её губы, грудь, шея – все запачкано кровью, и время неподходящее – ночь; даже в смерти доктор Эмилиано Гедес остался верен себе – ушел с миром, когда все мирно спят.

За какие-то секунды Тереза вдруг поняла, что проклята жизнью, и обезумела: смерть оказалась её любовником, разделила с ней ложе и наслаждение. С выпученными от ужаса глазами, онемевшая и потерянная, недвижно стоит она у постели и ничего, кроме смерти, не видит, смерти, сковавшей изношенное сердце Эмилиано в момент наслаждения. И она, эта смерть, была у неё на груди, была в её руках, в ней, отдавалась ей и брала её.

Праздник жизни кончился. Объявившаяся смерть пришла ночью, подкралась, пробралась в постель, вошла в Терезу и её судьбу.

5

Тереза заставила себя одеться и пошла будить слуг Лулу и Нину, супружескую пару. Вид Терезы был столь безумный, что служанка испугалась:

– Что случилось, сеньора Тереза?

– Бегите за доктором Амарилио, – еле выговорила Тереза, – скажите, чтобы шёл скорее, доктору Эмилиано очень плохо.

Лулу выскочил на улицу. Нина пошла в спальню хозяина в чем была, поспешно крестясь. В спальне, увидев смятые перепачканные простыни, она прижимает ко рту руку, чтобы не произнести: «А похоже, старик-то умер в ту самую минуту!»

Возвращается Тереза, она еще не пришла в себя и еле передвигает ноги. Ей еще в голову не приходит, чем грозит случившееся. Стоя на коленях у кровати, Нина молится и украдкой взглядывает на хозяйку, для неё та хозяйка, а она только служанка. «Почему же она не падает на колени и не молит Бога о прощении?» Нина пытается заплакать, но безуспешно, она была свидетельницей всех увлечений старого богача, и для неё его смерть в подобных обстоятельствах не является неожиданностью. Он так и должен был кончить, получив кровоизлияние. Нина не раз говорила Лулу и прачке: «Помяните моё слово, окочурится он на ком-нибудь».

В последнее время доктор покидал Эстансию дней на десять, не больше, и то если того требовали не­отложные дела, но уж если такое случалось, то потом оставался здесь надолго, проводя дни и ночи около Терезы. Старый безумец растрачивал свои последние силы в объятиях молодой и пылкой женщины, не замечая других, предлагавших себя, начиная с Нины. Околдованный чарами Терезы, он не считался со своим возрастом, не уважал знатных семей города и принимал в доме любовницы префекта, комиссара полиции, судью и даже падре Винисиуса, более того, он выходил с ней на улицу под руку, они часами стояли на мосту через реку Пиауи, купались в Кашоэйре-до-Оуро, она, бесстыдница, – в чуть прикрывающем тело купальнике, он – в плавках. Чужеземная мода, портящая нравы Эстансии. Обнаженный старик, правда, ещё выглядел крепким и красивым, однако разница у них была в сорок лет. Того, что случилось, ожидать следовало: Бог спра­ведлив и наказует грешника, только никому не ведомо, когда придет час расплаты за грехи.

Старый живчик. Но, каким бы сильным и здоровым он ни был, ему вот-вот должно было стукнуть шестьдесят пять. Нина позавчера слышала, как он говорил за обедом доктору Амарилио: «Шестьдесят пять, доктор, и хорошо прожитых, в труде и в радостях жизни». О неприятностях и огорчениях он помалкивал, словно их не было. Пожилой человек, искавший удовольствия в постели, на софе гостиной, в гамаке, в любом месте и в любой час, точно восемнадцатилетний юноша. Вот уж правда: седина в бороду, а бес в ребро!

В лунные ночи, случавшиеся часто в Эстансии, когда Лулу и Нина отправлялись спать в дом, эти двое – полоумный старик и бесстыдница – брали циновку, устраивались под деревом и занимались любовью. Нина в щелочку двери видела всё в подробностях, как и слышала в тишине ночи стоны, вздохи и отдельные слова любви. Старик должен был кончить кровоизлиянием, у него было повышенное давление. Как правило, спокойный, он, случалось, приходил в ярость, и тогда кровь бросалась ему в голову, лицо краснело, глаза метали искры, голос хрипел, Нина видела его таким однажды, это случилось, когда один торговец разговаривал с ним без должного уважения, и старик отхлестал его по щекам. Но достаточно было появления Терезы и сказанных ею слов, чтобы Эмилиано сдержал себя. Тереза приказала Нине принести стакан воды, и когда та принесла, то увидела их целующимися, потом старик положил голову на плечо Терезы.

Почему Тереза продолжает стоять, не молится о душе покойного? Человек он достойный, несомненно, но женатый, отец, дед, погрязший в смертном грехе. Чтобы спасти его душу, нужны молитвы и молитвы, мессы, обеты, покаяния, надо раздавать милостыню и оказывать благотворительность, а кто должен больше всего просить за него Бога, как не эта еретичка? Молиться и каяться в греховной связи с чужим мужем, в своей испорченности: требовать невозможного от старика, уже растратившего свои силы! Она одна виновата в его смерти, на ней лежит вина, ни на ком больше.

Старый жизнелюб, не желавший уронить свое мужское достоинство в глазах женщины, которой двадцать, ненасытной, нуждающейся в сильном молодом мужчине, а то и не в одном. И почему эта девка не нашла себе кого-нибудь среди городских парней? Найди она кого-нибудь – сберегла бы старого осла. А теперь вот, кто знает, может, надеясь получить в наследство кучу денег, она сознательно и довела его до инсульта?

Почему она не становится на колени, чтобы молиться о душе грешника? Он того заслуживает – и молитв, и месс, и пения псалмов. Нина привыкла прислушиваться к тому, что говорят хозяева. Когда она принесла им кофе в сад, она слышала, как, разговаривая с Терезой, доктор упоминал о завещании. Почему же безбожница не жалуется, не посыпает пеплом голову, не разражается рыданиями и воплями, ну, хотя бы для вида? А продолжает стоять здесь, немая и глухая ко всему. Должна же она по крайней мере удовлетворить окружающих своим горем, особенно теперь, когда она ждет оглашения завещания и раздела имущества, которое она вскоре же промотает с каким-нибудь парнем в Аракажу или Баии! Наверняка изрядная сумма, деньги, украденные у законной жены и сыновей, которым по праву принадлежит всё. Богатая, свободная и хитрая – грех-то какой!

Опытная, видать, бессердечная девка, довела старика до смерти, но не собирается благодарить усопшего, сходившего по ней с ума и сорившего деньгами, не желает сотворить ни одной молитвы и слезы не прольёт, в её сухих глазах – странный огонь, они что горящие угли. Нина клянет старика и проклятую девку в покаянной молитве.

6

Когда Нина уходит привести себя в порядок и согреть воды, Тереза, оставшись в комнате, садится в ожидании врача на край кровати и, держа холодную руку Эмилиано в своей руке, нежно высказывает ему то, что не сумела сказать вчера вечером в саду, под сенью деревьев, где они при свете луны вели разговор, сидя в слегка раскачивающемся гамаке, для Терезы эта беседа была неожиданной и удивительной, для доктора Эмилиано Гедеса – последней.

Будучи всегда таким сдержанным по отношению к своей семье, Эмилиано внезапно разоткровенничался и поведал ей о своих огорчениях и неприятностях, отсутствии понимания и ласки, странном одиночестве, домашнем очаге без любви. Голос его был печальным, оскорбленным, гневным. У него, в сущности, не было другой семьи, кроме… Тереза – единственная его радость. Он говорил ей, что чувствует себя старым и дряхлым. Но мог ли он думать, что стоит на пороге смерти? Если бы он знал это, он принял бы все необходимые меры. Сама Тереза никогда ни о чем не просила, она довольствовалась обществом и нежностью доктора.

Ах, Эмилиано, как же жить теперь, не ожидая твоего приезда в Эстансию, всегда столь неожиданного, не бежать навстречу тебе по саду, заслышав твои уверенные шаги хозяина, не слышать твоего голоса, не прижиматься к твоей груди и не получать поцелуя, чувствуя, как усы твои щекочут губы, а кончик языка обжигает? Как жить без тебя, Эмилиано? Меня не пугают ни нищета, ни бедность, ни тяжелый труд, ни труд проститутки, без дома, без семьи, меня пугает твое отсутствие, невозможность услышать твой голос, смех, блуждающий по комнатам, саду, не чувствовать твоих рук, тяжелых и ласковых, быстрых и медленных, теперь уже холодных, как и губы, не иметь твоего доверия и возможности жить рядом. Вдовой станет другая, я же стану не только вдовой, но и осиротею.

Только сегодня я поняла, что люблю тебя с первого взгляда. Люблю с того самого дня, когда увидела на ферме капитана тебя, знаменитого доктора Эмилиано Гедеса, владельца сахарного завода в Кажазейрасе. Я посмотрела на тебя и нашла красивым. Теперь мне остаются только воспоминания, и ничего больше. Ничего, Эмилиано.

Верхом на вороном коне, с отделанной серебром и сверкающей на солнце сбруей, высокие сапоги, вид гордый, тон хозяйский – таким увидела Тереза Эмилиано Гедеса, подъезжавшего к дому и ферме капитана, и, хотя в ту пору была простой, невежественной девчонкой, рабой, она заметила его и выделила среди прочих. В гостиной она подала ему только что приготовленный кофе, а доктор Эмилиано Гедес, держа кнут в руке и поглаживая усы, глядел на неё, не спуская глаз. Рядом с ним капитан Жусто выглядел жалким ничтожеством, презренным подхалимом, рабом. Почувствовав на себе взгляд заводчика, Тереза посмотрела на него внимательно, и в глазах её вспыхнул ответный тёплый огонёк. Доктор Эмилиано не оставил его незамеченным. Спускаясь с узлом белья к ручью, Тереза еще раз увидела его скачущим и, обратив внимание на сверкающую на солнце серебряную сбрую, остро ощутила убожество окружающей её жизни на ферме.

Значительно позже, познакомившись с Даном и влюбившись в него, Тереза, потерявшая голову от красавчика студента, вспоминала доктора Гедеса и невольно сравнивала его с Даном. А когда доктор Эмилиано Ге­дес путешествовал по Европе, произошла та трагическая история с капитаном Жусто, Терезой и Даном, но узнал доктор о ней только спустя несколько месяцев после возвращения в Баию. Его родственница Беатрис, мать Дана, поспешила к Эмилиано Гедесу, моля его в полном отчаянии:

– Даниэл впутался в ужасную историю, кузен! Нет, его впутали, он стал жертвой настоящей змеи!

Она молила о помощи, надеясь оградить сына от процесса, в который вовлёк его как сообщника пре­ступления заместитель судьи. Речь идёт о том чиновнике, который претендовал на место судьи в Кажазейрасе, отданное по вашей просьбе (помните, кузен?) Эустакио. Теперь он сводит счеты с парнем и требует от прокурора осуждения Даниэла вместе с этой девкой. Одновременно Беатрис преследовала цель добиться перевода мужа в другой район, ведь теперь в Кажазейрасе ему спокойно работать не представляется возможным, да и оставаться в столице штата он тоже долго не может: это превратит жизнь семьи в ад. Дона Беатрис просит у дорогого кузена чистый носовой платок, чтобы вытереть слезы. С такими-то неприятностями никакие пластические операции от морщин не спасут.

Выяснив из путаного рассказа Беатрис, что речь идёт о Терезе, доктор Эмилиано, прежде чем заняться делами родственников, позаботился о безопасности девушки, связавшись с Лулу Сантосом, находившимся в Аракажу. Верный человек, не раз доказавший свою преданность, народный защитник хорошо знал законы и способы их обойти.

– Освободи девушку из тюрьмы, помести в надежное место и постарайся закрыть это дело, сдав его в архив.

Освободить Терезу из тюрьмы оказалось нетрудно: она была несовершеннолетней и взятие её под стражу было чудовищным нарушением закона, не говоря уже об избиениях. Судья согласился освободить её, но обвинение в избиениях отверг: он такого распоряжения не давал, Это дело рук полицейского инспектора – друга капитана Жустиниано Дуарте да Роза. Сдавать дело в архив он тоже не собирается, он доведёт его до конца. Лулу Сантос настаивать не стал, поскольку Кажазейрас-до-Норте находился в штате Баия, а народный защитник – в штате Сержипе. Поместив Терезу в монастырь, Лулу сообщил Эмилиано Гедесу об отказе судьи сдать дело в архив и стал ждать новых распоряжений.

Тереза, ничего не зная об участии доктора Эмилиа­но Гедеса в её судьбе, договорилась с Габи – та посетила её в тюрьме и посочувствовала ей – о своей дальнейшей жизни в её пансионе, а оказавшись в монастыре, сбежала оттуда и явилась к Габи.

7

Врач Амарилио Фонтес, смешливый старик и обжора, который всем прописывал диету, а сам пожирал всё подряд и в огромных количествах, за шесть лет стал близким другом Эмилиано Гедеса и непременным сотрапезником за его богатым и хорошо сервированным Терезой столом; он приходил полакомиться каждый приезд Эмилиано Гедеса в Эстансию, участвуя в завтраках и обедах, с которыми могли соперничать разве что в доме Нассименто Фильо, однако французские вина и ликеры у доктора были вне конкуренции.