В целом повесть — удивительно написанная история людей, которые, даже потеряв очень многое из того, без чего трудно остаться человеком, не перестают быть людьми.
Такой вывод позволяют делать и остальные повести романа, особенно «Захват холма Мата-Гато, или Друзья народа». Здесь — то же городское «дно», отчасти те же персонажи, которые действовали в предыдущих произведениях автора. Но если в «Подлинной и подробной истории женитьбы Капрала Мартина…» в обитателях «дна» пробуждаются человеческие чувства, которых на первый взгляд у них нет, то здесь бедные наделены чувствами, более того — сознанием, своего превосходства над классовыми врагами, над властями, над эксплуататорами.
Столкновение бедняков, строящих на холме лачуги, с полицией, вызванной «хозяином» холма, дебаты вокруг захвата холма в руководящих инстанциях, поведение журналиста и других высокопоставленных людей, так или иначе связанных с «делом», описаны Амаду беспощадно. Строка за строкой все четче вырисовываются персонажи повести: и бедняки, и политиканы, готовые при случае схватить за горло своих противников или же тех, к кому они просто не благосклонны. Чего стоит, например, необъявленная война директора газеты Айртона Мело с начальником полиции Альбукерке! Амаду прибегает порой к окарикатуриванию отрицательных персонажей, добиваясь их выпуклости, яркости.
Но на первый план повести — бедные люди. Те же Массу, Капрал Мартин, Ветрогон, Оталия, Тиберия и другие. Более того, те же любовные похождения, открывающие, однако, в них новые грани характеров.
Есть в повести «Захват холма Мата-Гато…», как и в остальных произведениях Амаду, и очень смешные персонажи и ситуации, тоже окарикатуренные автором. К примеру, мадам Беатрис, поклявшуюся целый месяц не есть, не пить и не иметь дела с мужчинами. И в какую ярость пришел Курио, увидевший, как ей носят еду и питье. Тогда «Курио с грохотом захлопнул дверь и отвесил мадам звонкую пощечину, потом вторую. Одухотворенная индианка испустила крик, схватила Курио за руку и стала просить прощения, но он вцепился ей в волосы. Тогда она повисла у него на шее и, получив третью пощечину, принялась бешено его целовать. Курио почувствовал вдруг, что сливается с ней в бесконечном поцелуе. Наконец-то эта женщина — и какая женщина! — влюбилась в него, она покорно отдавалась ему, сломленная своей страстью…».
Смешение серьезного со смешным, трагического с комическим придает повести особую привлекательность.
В своих произведениях автор, едва огласив название, как бы скрывается за кулисами. Остаются лишь герои этих повестей. Но в кульминационных моментах выходит сам писатель на сцену. Он посвящает нас во все хитросплетения и махинации стоящих у власти, поясняет правду о бедняках с захваченного холма. «Они просто жили в своих лачугах, и все тут. Жили без каких-либо высоких стремлений, без волнений, без показного героизма. Кто-то решил прогнать их с холма, кто-то их защищал, кто-то называл бандитами, подонками, бунтовщиками, кто-то — достойными добрыми людьми, терпящими гнет и унижение (в зависимости от направления газеты и взглядов комментатора), а они добились главного: сумели жить, когда все было против них…» И не только просто сумели жить, а жить интересно, весело. «Чем хуже шли дела, тем больше они смеялись, играли на гитарах и гармониках, пели, и песни эти разносились… по всем бедным районам Баии. Они смеялись над своей нищетой и продолжали жить… Они не сдавались, не гнулись под ударами судьбы, гонимые и презираемые. Наоборот! Они сопротивлялись, смело шли навстречу трудностям, не боялись голода и холода. Их жизнь была полна смеха, музыки и человеческого тепла, они никогда не теряли своей приветливости, этого ценного качества всех баиянцев». А в продолжении Амаду обобщает: «Таковы эти обыкновенные, привыкшие к лишениям люди, таковы мы, простые бразильцы, народ веселый и упорный. Не то что вялые и апатичные представители высшего общества, от скуки занимающиеся психоанализом, страдающие комплексами Эдипа и Электры, считающие, что быть гомосексуалистом или заниматься другими подобными безобразиями изысканно».
В повести «Захват холма Мата-Гато, или Друзья народа» приобретает яркие контуры характер Оталии, персонажа, которого встретили в повести «Подлинная и подробная история женитьбы Капрала Мартина…». Продажная женщина, проститутка, она мечтает о чистой любви, о замужестве. Умирая, она просит, чтобы ее похоронили в подвенечном наряде, с фатой и флердоранжем. «Безумное желание! Где это видано, чтобы проститутку хоронили в подвенечном наряде?! — пишет Амаду, после чего добавляет: — Но желание это было предсмертным, и его нельзя было не исполнить». Смерть Оталии заставляет Мартина, для которого любовь — «это поваляться с женщиной на песке» — понять какое огромное чувство прошло мимо него.
Все обитатели городского «дна» остаются людьми: пьют водку, дерутся, любят, разочаровываются, но обязательно борются за жизнь, за свои права и достоинство. Вооруженные полицейские поднялись на холм и крушили все подряд, оставляя за собой дым и пепел. Но люди не отступили. «Огонь, уничтожив их лачуги, перекинулся было на редкий кустарник, но вскоре потух. Наступило тяжелое, полное бессильной злобы, молчание, которое прерывалось рыданиями женщины. У нее впервые в жизни был дом, но простоял он всего два дня.
И тут Жезуино Бешеный Петух шагнул на середину выгоревшего участка и сказал:
— Не надо унывать, друзья! Они снесли наши дома, но мы выстроим новые…
Женщина перестала плакать.
— А если они опять их разрушат, мы опять восстановим. Посмотрим, кто кого.
Негр Массу, по лицу которого еще струилась кровь, прокричал:
— Ты прав, папаша, как всегда прав! Я отстрою свой дом заново и буду настороже. Пускай ко мне сунется хоть один полицейский и попробует разрушить мой дом, я его так проучу…»
Жоржи Амаду — мастер счастливых концов. Достаточно вспомнить небывалый шторм, спасший репутацию капитана Москозо де Арагана. И если в данном случае роман оставляет какое-то щемящее чувство, то в этом есть определенный смысл.
Такие произведения, как романы «Старые моряки» и «Пастыри ночи», не только ничего не потеряли из широты охвата реальной действительности, свойственной ранним романам автора, но и очень много выигрывают в глубине раскрытия сложных жизненных проблем. Жоржи Амаду нередко поднимается на уровень бальзаковского реализма: полного, беспощадного.
Таким же выглядит его метод и в романе «Дона Флор и два ее мужа» — произведении, в котором писатель успешно подтверждает достигнутое еще в романе «Габриэла». Дона Флор отказалась выйти замуж за богатого юношу, к которому не питала глубоких чувств. Отсюда ее ссоры с матерью. Последняя еще больше злится на дочь, когда она выходит за бедного. Далее мало сказать бедного. Валдомиро дос Сантос Гимараэнс, по прозвищу Гуляка, — бездельник, завсегдатай игорных домов и притонов, мошенник. Что-то глубоко скрытое подтолкнуло дону Флор к нему. Семь лет терпела она его обиды, причем совсем незаслуженные. Семь лет он буквально обкрадывал ее, а деньги проигрывал за рулеткой. Семь лет он изменял жене. И вот он умер во время танца на карнавале.
Казалось, дона Флор станет жить наконец лучше. Но ей не лучше без Гуляки, без того, кто сумел доставить ей ни с чем не сравнимую радость. «Соберите все воспоминания о муже, кума, и похороните их глубоко в сердце», — слышит она от подруг. Но «плоть бунтует, ничего не желает знать. Дона Флор разумом соглашается с подругами; признает их правоту — пора перестать убиваться и ежедневно подвергать себя непереносимым мучениям. А плоть не покоряется и отчаянно призывает Гуляку. Она снова видит его соблазнительные усики, насмешливую улыбку, шрам от удара ножом, слышит дерзкие и прекрасные слова, которые он ей шептал. Она согласилась бы снова идти с ним по жизни рука об руку, даже если б он продолжал огорчать ее своими бесконечными проделками, лишь бы опять оказаться в его объятиях».
Второй муж доны Флор — респектабельный и порядочный, человек безупречного поведения. Он не только уважаемый фармацевт, но и любитель-музыкант, участник светского квартета. И дона Флор — женщина кроткая и замкнутая на вид, но изнутри пожираемая огнем страсти — решает, что все же лучше выйти замуж без любви, чем оставаться без мужа.
Ее отношения с новым мужем складываются нормально. Есть у нее и прекрасные вечера, даже музыкальные произведения, исполняемые в ее честь, и достаток в доме, и ласка, и внимание со стороны достойного Теодоро. Жоржи Амаду все время хвалит безупречного Теодоро и, с другой стороны, заставляет дружков Гуляки рассказывать о нем нелестные истории, словно убеждает читателя в его непорядочности, никчемности. Очень легко понять, что в человеческом плане наши симпатии на стороне безнравственного Гуляки. Этот беспутник — человек редких душевных качеств. Нам известно, что Гуляка предан своим друзьям и готов отдать им последнее. Он способен оставить удачно складывающуюся игру и разыскивать жене подарок ко дню рождения. И к тому же Гуляка такой несравненный любовник. И как сейчас доне Флор не воспылать чувствами, которые один Гуляка зажег в ней. Ведь очень нелегко приходится доне Флор с ее открытой и искренней душой жить по этой рассудочно построенной вторым мужем схеме. Так разгорается острая борьба между духом и плотью, между решением доны Флор оставаться верной своему второму супругу и ее же неистребимой тягой к Гуляке. К ней в дом появляется тень первого мужа, она гонит ее, на время Гуляка исчезает, но снова появляется. «Дона Флор нисколько не сомневалась, что Гуляке никогда не сломить ее упорства, упорства честной и верной жены. Одно дело неопытная девушка, захваченная первым чувством, другое — много испытавшая женщина, знающая цену горю и радости. Гуляка ничего от нее не добьется…»
Гуляка — этот крик самой плоти — не отступает. «Ты будешь моей в самый неожиданный для тебя момент. И знаешь почему?
— Почему?
И этот нахал объяснил:
— Потому что любишь меня и даже не подозреваешь, что того сама хочешь…»
Побеждает то, что не подчиняется доне Флор, а, наоборот, руководит ею откуда-то изнутри, из неосознанных ею глубин души и тела. «Никогда дона Флор не испытывала такой страсти, она горела, словно в лихорадке. Ах, Гуляка, если ты так изголодался, то что же говорить мне, когда все это время я сидела на строгой диете, без соли и сахара, став целомудренной супругой почтенного и умеренного Теодоро?! Что мне моя репутация, мое честное имя? Моя добродетель? Целуй меня своим пылающим ртом с запахом лука, сожги в своем огне мое целомудрие, разорви своими шпорами мою стыдливость».
Художественная правда этого произведения убеждает нас в том, что в человеческих отношениях сердечность и любовь много ценнее чувств, порожденных рассудочными соображениями о добре и зле. Уход ли это от широкой и глубокой социальной литературы? Или же смелый и проницательный взгляд на проблемы, никогда не перестававшие занимать людей? Как не вспомнить в связи с этим слова М. Горького о том, что «человек переживает землетрясения, эпидемии, ужасы болезней и всякие мучения души, но на все времена для него самой мучительной была, есть и будет — трагедия спальни»[63].
Роман «Дона Флор и два ее мужа» социален по теме, по проблемам, поднятым автором, и, конечно, по своей идейной направленности, так как Амаду бросает вызов мещанскому представлению о любви, которому противопоставляет здоровое, народное понимание интимной жизни человека. Амаду не перестал быть социальным писателем, он просто усовершенствовал свой метод творчества.
5
Чем же было вызвано изменение творческого метода Амаду в «Габриэле» и в названных здесь романах?
«Прошло много лет. Амаду пережил трудный творческий кризис, прервал работу над трилогией, первым томом которой должен был стать роман „Подполье свободы“, — пишет известный исследователь бразильского романа XX века И. Тертерян. — Наступил час, день или год той человеческой и творческой умудренности, когда писатель захотел идти не вширь — в ширь пространства и истории, — а вглубь — в глубь человеческого общества… Тридцать с лишним лет сделали писателя неторопливее и осторожнее. Он знает теперь, что социальный мир и социальный человек не перерождаются так быстро, как это случилось с Антонио Балдуино (персонажем романа „Жубиаба“, написанного в 1935 году. — И. Ч.), что старое живуче, а новое очень долго и упорно должно бороться за свою победу…»[64] Потому романы, представленные читателю в этой книге, действительно написаны увереннее, сочнее, нежели ранние романы, и подтверждают, что художник достиг теперь высокой творческой зрелости.
И. Чокану
Примечания
1
Эбо — колдовской сверток, который подбрасывают с целью повлиять на чужую волю. — Здесь и далее примечания переводчика.
2
Эшу — негритянское языческое божество, олицетворяющее враждебные человеку силы.
3
Капоэйра — атлетическая игра, которая проводится под музыку, ее участники имитируют драку на ножах.
4
Мокека — жаркое из рыбы или моллюсков с оливковым маслом и перцем; кашаса — бразильская водка, приготовленная из сахарного тростника.
5
Кантига — стихи, распеваемые под музыку.
6
Питанга — плод с характерным сильным ароматом.
7
Кандомблэ, или макумба — негритянская языческая церемония с христианским влиянием, сопровождаемая плясками и песнями под звуки барабана.
8
Кабокло — метис, бедняк.
9
Тейю — большая ящерица.
10
Листья и цветы маконья употребляются для приготовления наркотиков.
11
Афошэ — праздничная церемония с песнями и танцами.
12
Огун — бог железа и войн, сын царицы вод Йеманжи.
13
Бабалан, или бабалориша, или отец святого — жрец афробразильского культа, на макумбах отец (или мать) святого обращается к божеству и передает верующим его повеления.
14
Оба — негритянское божество; по одному из поверий, в этом мире является в образе мужчины, а в потустороннем — в образе женщины.
15
Шанго — одно из самых популярных божеств негритянской мифологии, бог бурь, молний и грома.
16
Оган — член языческой секты, который помогает отцу (или матери) святого в ритуальной церемонии, содействует посвящению новых оганов, осуществляет посредничество между сектой и гражданскими властями; следит за расходами секты.
17
Фазендейро — помещик, плантатор.
18
Жагунсо — наемник, бандит.
19
Ошала — языческое двуполое божество, символизирующее плодотворящие силы природы.
20
Гафиэйра — народный бал, импровизированная танцевальная вечеринка.
21
Канжика — каша из кукурузной муки.
22
Женипапо — лекарственное растение.
23
Сертанежо — житель сертана, глухих, неосвоенных областей.
24
Ангольский нож с выбрасывающимся от нажатия кнопки обоюдоострым лезвием.
25
Крузадо — старинная португальская монета.
26
Конто — тысяча крузейро.
27
Беримбау — небольшой духовой инструмент из жести.
28
Фейжоада — бразильское национальное блюдо, приготовляемое из черной фасоли с салом, солониной, свиной колбасой и т. п.
29
Здесь, самый лучший, непревзойденный (лат.).
30
Популярная в Бразилии подпольная лотерея.
31
Тостан — старинная бразильская монета, равная 100 рейсам, или 10 сентаво.
32
Кавакиньо — маленькая четырехструнная гитара.
33
Бом Мосо — красивый парень (португ.).
34
Каатинга — зона низкорослых лесов и кустарников.
35
Фелисио — счастливый (португ.).
36
Благодарение богу (лат.).
38
Сарапател — блюдо из свиной крови и ливера.
39
Ошумарэ — божество радуги.
40
Акараже — пирожки из вареной фасоли, жаренные в масле пальмы дендэ.
41
Абара — блюдо из вареной фасоли, приправленное перцем и маслом дендэ.
42
Алуа — перебродивший прохладительный напиток, приготовляемый из поджаренной рисовой или кукурузной муки, воды, ананасных корок и сахара.
43
Шиншим — жаркое из курицы с тертым луком и чесноком; в него добавляется масло дендэ, сушеные креветки и размолотые зернышки тыквы, или арбуза.
45
Омолу — бог оспы и чумы.
47
Каруру — пюре из плодов каруру или киабо с креветками, рыбой, приправленное маслом дендэ и перцем.
48
Пуба — маниока, размоченная в воде.
49
Тапиока — маниоковая мука.
50
Арату — маленький рачок.
51
Ошума — богиня рек и источников.
52
Нитерои — главный город штата Рио-де-Жанейро.
53
Рападура — дешевый паточный сахар.
55
Популярная в Бразилии поговорка: «Бразилец родится усталым».
56
Руй Барбоза — видный бразильский политический деятель, юрист и писатель (1849—1923).
57
Падре Антонио Виейра (1608—1697) — видный оратор и писатель, пользовавшийся популярностью в Бразилии.
58
Жозе Бонифасио де Андраде э Силва (1763—1838) — известный бразильский политический деятель и писатель, выступавший за освобождение Бразилии от португальского гнета.
59
Кондорская школа — литературное течение в Бразилии, возглавлявшееся крупнейшим бразильским поэтом и борцом за освобождение негров от рабства Кастро Алвесом (1847—1871). Для этой школы характерен приподнятый, торжественный стиль.
60
Цит. по кн.: П. Неруда. О поэзии и о жизни. М.: Художественная литература, 1974, с. 177-178.
61
Цит. по кн.: В. Кутейщикова. Жоржи Амаду. М.: Знание, 1954, с. 5.
62
Л. Осповат. Сопротивляться и жить. — В кн.: Ж. Амаду. Пастыри ночи. М.: Прогресс, 1946, с.7.
63
Цит. по кн.: М. Горький. Литературные портреты. М.: Молодая гвардия, изданиеII, 1967, с. 107.
64
И. Тертерян. Баия, добрая и суровая Баия. — В кн.: Ж. Амаду. Жубиаба. Мертвое море. М.: Художественная литература, 1973, с. 18, 19.