- Это прогресс, доктор...
      - Этот прогресс я называю безнравственностью... - Он обвел бар свирепым взглядом. Разиня Шико даже вздрогнул.
      Послышался гнусавый голос Ньо Гало:
      - О каких нравах вы говорите? О балах, о кино?..
      Но я живу здесь уже больше двадцати лет, и всегда в Ильеусе были кабаре, пьянство, азартные игры, женщины легкого поведения... Все это не сегодня появилось. Это было всегда.
      - Но посещали кабаре, пьянствовали и играли в азартные игры мужчины. Я не могу сказать, что одобряю их поведение, но оно не так сильно разлагает семью, как клубы, куда молоденькие девушки и дамы ходят танцевать, забывая о семейных обязанностях.
      Кино - это школа распутства...
      Тогда капитан поставил другой вопрос: как мог мужчина - и это тоже дело чести - отвергнуть красивую женщину, если эта женщина, считающая его похожим на святого, взбудораженная его словами и одурманенная ароматом его черных кудрей, пала в его объятия, ибо, вылечив ей зубы, он навеки ранил ее сердце? У мужчины тоже есть своя честь. По мнению капитана, дантист сам был жертвой; он скорее достоин сострадания, чем осуждения.
      - Как бы вы поступили, сеньор Маурисио, если бы дона Синьязинья, божественно сложенная дона Синьязинья, в одних черных чулках бросилась вам в объятия? Побежали бы звать на помощь?
      Некоторые из слушателей - араб Насиб, полковник Рибейриньо, даже седовласый полковник Мануэл Ягуар - подумали над заданным вопросом и решили, что ответить на него невозможно. Все они знали дону Синьязинью, не раз видели, как она с серьезным и сосредоточенным видом в глухом платье переходит площадь, направляясь в церковь... Разиня Шико, забыв о том, что ему надо обслуживать посетителей, вздохнул, представив себе обнаженную Синьязинью, бросающуюся ему в объятия. Но тут на него обрушился Насиб:
      - А ну поворачивайся, парень. Это еще что за новости?!
      Сеньор Маурисио уже полностью почувствовал себя в суде присяжных. Vade retro! [Сокращенная форма от vade retro, satana - изыди сатана (лат.)]
      Дантист, правда, не был тем невинным юношей, каким его описал капитан (он чуть .не назвал его "уважаемый коллега"). Но, чтобы ответить Маурисио, капитан обратился к Библии, этой книге книг, и упомянул для сравнения Иосифа...
      - Какой Иосиф?
      - Тот, которого искушала жена фараона...
      - Ну, этот тип был, видно, неполноценным... - рассмеялся Ньо Гало.
      Маурисио испепелил его взором.
      - Такие шутки тут неуместны. Вовсе он не был невинным агнцем, этот Осмундо. Может быть, он был хорошим дантистом, но, несомненно, представлял угрозу для ильеусских семей...
      И он обрушился на Осмундо так, будто находился перед судьей и присяжными: верно, что Осмундо хорошо изъяснялся и изысканно одевался, но к чему эта элегантность в городе, где фазендейро расхаживают в бриджах и высоких сапогах? Не является ли она доказательством упадка нравов и морального разложения?
      Уже вскоре после его прибытия в город выяснилось, что он отлично танцует аргентинское танго. А все этот клуб, куда по субботам и воскресеньям девушки, юноши и замужние женщины приходят скакать... Этот самый клуб "Прогресс", который лучше было бы назвать "Клубом разврата"... Там ведь все теряют остатки стыда и скромности. Этот мотылек Осмундо влюбил в себя за восемь месяцев пребывания в Ильеусе с полдюжины самых красивых девушек, порхая с легким сердцем от одной к другой. Однако девушки на выданье его не интересовали, он хотел обладать замужней женщиной, чтобы кормиться на дармовщину за чужим столом.
      Осмундо - один из тех бездельников, которые начинают появляться на улицах Ильеуса.
      Он откашлялся и склонил голову, как бы благодаря за аплодисменты, которые часто раздаются в суде, несмотря на неоднократные запрещения судьи.
      Но и в баре тоже зааплодировали.
      - Хорошо сказано... - одобрил фазепдейро Мануэл Ягуар.
      - Без сомнения, - поддержал его Рибейриньо, - Жезуино подал хороший пример, он поступил как следовало.
      - Не спорю, - сказал капитан. - Но, по сути, вы, сеньор Маурисио, и многие другие против прогресса.
      - С каких это пор прогресс означает безнравственность?
      - Вы против прогресса, и не говорите мне о безнравственности в городе, где полно кабаре и падших женщин, где каждый богатый человек имеет содержанку. Вы против кино, клубов, даже против семейных вечеринок. Вы хотите, чтобы жены не выходили из кухни...
      - Домашний очаг - цитадель добродетельной женщины.
      - Что касается меня, то я не против клубов, - заявил полковник Мануэл Ягуар. - Я даже люблю сходить в кино, посмеяться, когда идет веселый фильм.
      Правда, шаркать ногами - это уж увольте: я не в том возрасте. Но это одно, и совсем другое - считать, что замужняя женщина имеет право обманывать мужа.
      - А кто это говорит? Кто с этим может согласиться?
      Даже капитан, человек бывалый, живший в Рио и осуждавший многие обычаи Ильеуса, даже он не нашел в себе мужества выступить против жестокого закона. Столь сурового и неумолимого, что бедный доктор Фелисмино, врач, прибывший несколько лет тому назад в Ильеус, чтобы открыть клинику, не смог здесь работать, после того как обнаружил связь своей жены Риты с агрономом Раулом Лимой и прогнал ее к любовнику. Он был, впрочем, счастлив неожиданной возможности освободиться от нелюбимой жены, с которой повенчался неизвестно почему. Он никогда еще не был так доволен, как в день, когда обнаружил адюльтер:
      обманувшемуся относительно его намерений агроному пришлось полуголому бежать по улицам Ильеуса. Фелисмино счел, что нет мести лучше, утонченней и страшней, чем переложить на плечи любовника мотовство Риты, ее пристрастие к роскоши, ее невыносимый характер. Но жители Ильеуса не обладали развитым чувством юмора, никто доктора не понял: его сочли циником, трусом и безнравственным человеком; клиентура, которую он уже приобрел, рассеялась, некоторые даже перестали подавать ему руку, его прозвали "мерином".
      Очутившись в безвыходном положении, Фелисмино вынужден был уехать.
      О ЗАКОНЕ ДЛЯ НАЛОЖНИЦ
      В этот день в шумном, почти как в праздники, баре вспомнили, кроме грустного приключения доктора Фелисмино, и многие другие истории. Как правило, все истории были устрашающие: с любовью, изменой и местью. И вполне естественно, поскольку Глория, как всегда, сидела у окна в своем доме неподалеку от бара, мучимая тревогой и одиночеством (ее служанка расхаживала среди зевак по набережной и даже забегала в "Везувий", чтобы узнать последние новости), кто-то вспомнил нашумевшую историю Жуки Вианы и Шикиньи. Конечно, она не шла в сравнение со случившимся сегодня, ведь полковники применяли смертную казнь лишь в случае измены жены. Содержанка же того не заслуживала. Так думал и полковник Кориолано Рибейро.
      Когда полковники узнавали о неверности женщин, которых они содержали, либо оплачивая им комнату, еду и роскошную обстановку в пансионах для проституток, либо снимая для них дом на малолюдных улицах, - то они удовлетворялись тем, что попросту бросали их, лишая тем самым комфортабельных условий, и заводили другую женщину. И все же случались перестрелки и убийства из-за любовниц. Разве не обменялись недавно выстрелами в "Золотой водке" полковник Ананиас и торговый служащий Иво, известный под прозвищем Тигр, которое он получил за мастерскую игру в футбольной команде "Вера-Крус", где он был Центром нападения? Перестрелка завязалась из-за Жоаны, проститутки из Пернамбуко, с лицом, изрытым оспой.
      Полковник Кориолано Рибейро был одним из тех, кто первым начал вырубать леса и сажать какаовые деревья. Немногие фазенды могли поспорить с его плантациями, разбитыми на замечательных землях, где какаовые деревья плодоносили через три года после посадки. Влиятельный человек, кум полковника Бастоса, Рибейро безраздельно господствовал в одном из самых богатых районов зоны Ильеуса. Обладая весьма простыми вкусами, он продолжал придерживаться обычаев старины и был умерен в своих потребностях:
      единственное, что он себе позволял - это содержать любовницу и снимать для нее дом. Почти все время полковник Рибейро жил на фазенде, в Ильеус приезжал верхом, пренебрегая удобствами поездов и недавно появившихся автобусов. Он носил брюки из дешевого материала, вылинявший под дождями пиджак, старую шляпу и вымазанные глиной сапоги. Ему нравилось жить на плантациях, отдавать распоряжения работникам, врубаться в чащу. Злые языки утверждали, что он ел рис только по воскресеньям либо по праздникам настолько был жаден, - а в будни довольствовался фасолью и кусочком сушеного мяса - едою работников. Между тем его семья жила в Баие, в роскошном доме, обставленном с большим комфортом; его сын получал юридическое образование, дочь не пропускала ни одного бала Атлетической ассоциации. Жена состарилась рано, еще в те времена, когда случались вооруженные столкновения и когда тревожными ночами полковник уезжал во главе жагунсо.
      - Ангел доброты и демон уродства... - отзывался о ней Жоан Фулженсио, когда кто-либо порицал полковника за то, что он обрекает жену на одиночество, наведываясь в Баию лишь изредка.
      Но и тогда, когда семья полковника жила в Ильеусе - в доме, где теперь устроилась Глория, - у него всегда были содержанки, которым он оплачивал стол и жилье. Иногда, приехав с фазенды, он, не слезая с лошади, направлялся прямо в свой "филиал", даже не повидав семьи. Они были его прихотью, его радостью, эти цветущие мулаточки, которыми он повелевал.
      Как только пришла пора отдавать детей в гимназию, он перевез семью в Баию, а сам, приезжая в Ильеус, останавливался в доме содержанки. Там он принимал друзей, решал дела, спорил о политике, растянувшись в гамаке и попыхивая сигаретой. И когда сын приезжал на каникулы в Ильеус или на фазенду, ему приходилось искать отца у любовниц. Полковник привык экономить в личных расходах каждый грош, но щедро тратил деньги на содержанок, ему нравилось .видеть их в роскошной обстановке, и они ни в чем не .знали отказа.
      До Глории многие женщины пользовались милостями полковника, причем, как правило, эти связи длились .недолго. Его содержанки обычно сидели дома, редко выходили на улицу, пребывая в одиночестве, поскольку им было запрещено поддерживать знакомства и принимать гостей. Полковник приобрел славу чудовищного ревнивца.
      - Я не люблю оплачивать женщину, которой пользуются другие... объяснял он, когда с ним заговаривали на эту тему.
      Почти всегда первой порывала женщина, так как ей надоедала жизнь пленницы, сытой и хорошо одетой рабыни. Некоторые попадали затем в публичный дом, другие возвращались на плантации, одну увез в Баию коммивояжер. Впрочем, иногда любовница надоедала полковнику, ему хотелось новую. В таких случаях почти всегда он находил на своей фазенде либо в соседних поселках хорошенькую мулатку и прогонял надоевшую, щедро расплатившись с ней. Для одной содержанки, прожившей с ним больше трех лет, он купил таверну на улице Сапо. Время от времени он заезжал туда навестить эту женщину, присаживался поговорить с ней, справлялся, как идут дела. О любовницах полковника Кориолано рассказывали немало историй.
      Одна история - о некой Шикинье, очень молоденькой и скромной девушке, стала назидательной. Шестнадцатилетнюю девочку, которая боялась, кажется, всего на свете, слабенькую, с ласковыми огромными глазами, полковник обнаружил у себя на плантации и привез в город, поселив в доме на одной из окраинных улиц. Приезжая в Ильеус, Рибейро всегда останавливался у нее. Полковнику уже было почти пятьдесят, и все же он сам - настолько скромной и робкой казалась Шикинья - покупал ей туфли, материю на платья и духи. А она, даже в самые интимные моменты, почтительно называла его "сеньором" и "полковником". Кориолано был в восторге.
      Приехавший на каникулы студент Жука Виана увидел Шикинью в день церковного праздника. С тех пор он начал бродить по полутемной улице возле ее дома, хотя друзья и предупреждали его об опасности: с содержанкой полковника Кориолано никто не связывается, полковник шутить не любит. Жука Виана, студент второго курса факультета права, слывший храбрецом, пожал плечами. Его дерзкие усы, элегантные костюмы и любовные клятвы победили скромность Шикиньи.
      Она уже открывала окно, которое в отсутствие фазендейро почти всегда было закрыто, и однажды ночью открыла дверь. С тех пор Жука стал компаньоном полковника в постели девушки. Компаньон без капитала и обязательств, он получал наибольшую прибыль пыла и страсти, о которой скоро всем стало известно и о которой заговорил весь город.
      Еще и поныне историю эту во всех подробностях вспоминают и завсегдатаи "Папелариа МоДело", и старые девы, и игроки в триктрак. Жука Виана, потеряв всякую осторожность, заходил среди бела дня в домик любовницы Кориолано. Робкая Шикинья, превратившись в смелую возлюбленную, дошла до высшей дерзости - по вечерам она под руку с Жукой выходила на пустынный пляж полежать при свете луны. Шестнадцатилетняя девушка и юноша, которому не было и двадцати, сошли, казалось, со страниц какой-нибудь буколической поэмы.
      Жагунсо полковника приехали к вечеру, выпили по нескольку стаканов кашасы в пустынном баре Тоиньо "Ослиная морда", угрожающе пошумели и направились в дом Шикиньи. Любовники предавались пылким любовным утехам на оплаченной полковником постели; уверенные в своей безопасности, они счастливо улыбались друг другу. Соседи, которые жили поблизости, слышали их смех, прерывистые вздохи и время от времени голос Шикиньи, стонавшей: "О любовь моя!"
      Жагунсо вошли через двор, и соседи, теперь уже и дальние, услышали новые звуки. Вся улица проснулась от криков, люди собрались у дома, но никто не вмешивался в происходившее. Сначала, как рассказывают, юношу и девушку зверски избили, затем их обрыли наголо - срезали и длинные косы Шикиньи, и волнистые белокурые кудри Жуки Вианы - и от имени оскорбленного полковника велели им в ту же ночь исчезнуть навсегда из Ильеуса.
      Теперь Жука Виана - прокурор в Жекие; даже после получения диплома он не вернулся в Ильеус. О Шикинье больше никто никогда не слыхал.
      После этой истории разве осмелился бы кто-нибудь переступить без приглашения полковника порог дома его содержанки? И особенно порог дома Глории - самой соблазнительной, самой блестящей из всех наложниц, которых содержал Кориолано! Полковник состарился, его политическое влияние упало, но воспоминание об истории Жуки Вианы и Шикиньи хранилось до сих пор, и сам Кориолано заботился о том, чтобы воскрешать его, когда это казалось необходимым. Впрочем, в нотариальной конторе Тонико Бастоса недавно произошли новые события.
      О СИМПАТИЧНОМ ПОДЛЕЦЕ
      Тонико Бастос, с большими черными глазами и романтической шевелюрой, в которой поблескивали серебряные нити, самый элегантный мужчина города, настоящий денди в своем синем пиджаке, белых брюках и до блеска начищенных ботинках, беззаботной походкой вошел в бар и сразу же услышал свое имя. Наступило неловкое молчание, и Тонико подозрительно спросил:
      - О чем был разговор? Я слышал, как назвали мое имя.
      - О женщинах, о чем же еще... - ответил Жоан Фулженсио. - А когда разговор заходит о женщинах, сразу вспоминается ваше имя. Иначе и быть не может...
      Лицо Тонико расплылось в улыбке, он подсел к компании. Завоевание славы неотразимого покорителя сердец было смыслом его существования. Пока его брат Алфредо, врач и депутат палаты, осматривал детей в своем врачебном кабинете в Ильеусе или произносил речи в Баие, Тонико шатался по улицам, путался с проститутками, наставлял рога фазендейро в постелях их содержанок. Возле каждой прибывшей в город женщины, если она была красива, сразу же оказывался Тоиико Бастос. Он вертелся вокруг ее юбки, говорил ей комплименты, был любезен и дерзок. Он действительно пользовался успехом, но охотно привирал, когда заходил разговор о женщинах. Тонико был другом Насиба и приходил обычно в час сиесты, когда опустевший бар дремал, приходил, чтобы удивить араба своими похождениями и победами и рассказами о том, как его ревнуют женщины. Не было в Ильеусе человека, которым бы Насиб восхищался больше.
      Мнения о Тонико Бастосе разделялись. У одних он слыл добрым малым, немного эгоистичным, немного хвастливым, но приятным собеседником и, в сущности, безвредным человеком. Другие считали его самодовольным ослом, бездарным трусом, лентяем и ловкачом. Но обаяние Тонико считалось неоспоримым: покоряла его улыбка довольного всем на свете человека, его обходительность и мягкость. Сам капитан говорил, когда упоминали о То ни ко:
      - Он - симпатичная каналья, неотразимый подлец.
      Тонико Бастосу не удалось продержаться больше трех лет из семи, полагающихся для обучения на инженерном факультете в Рио. Его отправил туда полковник Рамиро, которому надоели скандалы Тонико в Баие. Наступил, однако, день, когда полковник перестал высылать ему деньги, и, отчаявшись увидеть сына с закопченным высшим образованием и работающим по специальности, подобно Алфредо, он велел Тонико вернуться в Ильеус, предоставил ему лучшую в городе нотариальную контору и сосватал самую богатую невесту.
      Единственная дочь вдовы фазендейро, который сложил голову в борьбе за землю, дона Олга была для Тонико в высшей степени неподходящей женой. Он не унаследовал храбрости отца, и многие не раз видели, как он бледнел и терялся, если попадал в переделку из-за продажных женщин, но даже это не могло объяснить страха, который он постоянно испытывал перед женой. Без сомнения, истинной причиной этого страха был скандал, который повредил бы авторитету старого Рамиро, пользовавшегося всеобщим уважением. Ибо дона Олга то и дело угрожала своему супругу скандалом. Она все время ворчала, так как, по ее мнению, все женщины города бегали за ее Тонико. Соседи ежедневно слышали угрозы толстой сеньоры, которыми она осыпала мужа:
      - Если когда-нибудь узнаю, что ты с кем-нибудь спутался...
      Служанки в ее доме долго не удерживались: дона Олга не спускала с них глаз и увольняла при малейшем подозрении - ведь все они наверняка домогались ее красавца Тонико. Она поглядывала с недоверием на девушек из монастырской школы, на дам, танцевавших в клубе "Прогресс"; о ее ревности, невоспитанности, дурных манерах и потрясающей бестактности в Ильеусе рассказывали анекдоты. Она не знала ничего определенного о похождениях Тонико, и у нее не было оснований подозревать его в том, что он посещает дома терпимости, когда уходит вечером "потолковать о политике", как он говорил. Она бы все перевернула вверх дном, если бы ей стало известно нечто подобное.
      Но Тонико держал язык за зубами и всегда находил способ обмануть ее, усыпить ее ревность. С видом самого верного и преданного супруга он прогуливался после обеда с женой по набережной, угощал ее мороженым в баре "Везувий" или вел в кино.
      - Смотрите-ка, как он серьезен, когда гуляет со своей слонихой... говорили прохожие, встречая Тонико, принявшего самый благонамеренный вид, и толстую Олгу, на которой лопались платья.
      Но несколькими минутами позже - после того как он отводил жену домой на улицу Параллелепипедов, где находилась его нотариальная контора, и уходил "потолковать с друзьями и узнать политические новости" - он становился другим человеком. Он отправлялся танцевать в кабаре, ужинал в домах терпимости; Тонико пользовался большим успехом, из-за него часто ссорились и ругались проститутки и иногда даже вцеплялись друг другу в волосы.
      - В один прекрасный день этому придет конец, - предсказывали некоторые. - Дона Олга все узнает и устроит страшный скандал.
      Уже не раз Тонико был на краю гибели. Но он опутывал жену сетью лжи, ловко рассеивал ее подозрения. Недешева была цена, которую он платил за репутацию неотразимого мужчины, первого сердцееда в городе.
      - Ну, а что вы скажете об убийстве? - спросил его Ньо Гало.
      - Какой ужас! Подумать только...
      Тонико рассказали о черных чулках, он понимающе подмигнул. Снова стали вспоминать подобные истории, например, как полковник Фабрисио заколол жену и послал жагунсо застрелить любовника, когда тот возвращался с собрания масонской ложи. Жестокие нравы, требующие мести и крови. Суровый закон зоны какао.
      Даже араб Насиб, несмотря на свои заботы (сладости и закуски сестер Рейс быстро исчезли), принял участие в беседе. И, как всегда, только для того, чтобы рассказать, что в Сирии, стране его предков, нравы были еще ужаснее. Он остановился у столика, его огромная фигура возвышалась над всеми присутствующими. Тишина воцарилась и за другими столиками, все хотели послушать Насиба.
      - На родине моего отца было еще хуже... Там честь мужчины священна, никто не смеет ее пятнать.
      Под страхом...
      - Чего?
      Насиб медленно обвел взором слушателей - посетителей и друзей, принял драматический вид и наклонил свою большую голову.
      - Распутную жену приканчивают ножом, ее разрезают на куски...
      - На куски? - прогнусавил Ньо Гало.
      Насиб приблизил к нему свое пухлое, щекастое лицо, состроил зверскую рожу и закрутил кончик уса.
      - Да, кум Ньо Гало, там никто не удовлетворится тем, чтобы всадить две-три пули в изменницу и в соблазнившего ее негодяя. Наш край - край мужественных людей, и с неверной женой поступают иначе: режут гадину на кусочки, начиная с сосков...
      - С сосков? Какое варварство! - Даже полковник Рибейриньо вздрогнул.
      - Вовсе не варварство! Жена, изменившая мужу, другого не заслуживает. Если бы я был женат и жена наставила бы мне рога - о-о! - я бы с ней расправился по сирийскому закону: искромсал бы ее... На меньшее я бы не согласился.
      - А как поступают с любовником? - поинтересовался Маурисио Каирес, на которого слова Насиба произвели большое впечатление.
      - С мерзавцем, который запятнал честь мужа? - Он кинул мрачный взгляд и, подняв руку, коротко и глухо рассмеялся. - Его хватают несколько здоровых сирийцев, спускают с него штаны, раздвигают ноги...
      и муж хорошо отточенной бритвой... - Насиб опустил руку и сделал быстрый жест, дополняющий остальное. - Неужели? Не может быть!
      - Именно. Кастрируют, как борова...
      Жоан Фулженсио провел рукой по горлу.
      - Но это невероятно, Насиб. Правда, каждая страна имеет свои обычаи...
      - Черт знает что, - сказал капитан. - У вас, должно быть, немало кастратов... если учесть, как горячи эти турчанки...
      - Но кто велит лезть в чужой дом и воровать то, что принадлежит другому? - вмешался Маурисио. - А потом, честь семьи...
      Араб Насиб торжествовал, улыбаясь и приветливо поглядывая на посетителей. Ему нравилось быть хозяином бара, где ведутся такие интересные разговоры и споры, где играют в триктрак, шашки и покер.
      - Пойдем сыграем... - предложил капитан.
      - Сегодня не могу. Много народу. К тому же я скоро ухожу, пойду опять искать кухарку.
      Доктор играть согласился, они с капитаном уселись за столик. Ньо Гало присоединился к ним, он решил сыграть с победителем. Пока встряхивали кости, доктор стал рассказывать:
      - Подобный случай произошел с одним из Авила...
      Он спутался с женой надсмотрщика, но муж узнал...
      - И кастрировал вашего родственника?
      - Кто сказал, что кастрировал? Муж ворвался с оружием в руках, но прадед успел выстрелить первым...
      Компания стала понемногу расходиться, наступал обеденный час. Направляясь из гостиницы в кинотеатр, появились, как и утром, Диоженес и чета артистов. Тонико Бастос поинтересовался:
      - Она только для Мундиньо?
      Капитан, игравший в гаман, отозвался, чувствуя, что теперь он в какой-то степени ответствен за поступки Мундиньо:
      - Он не имеет с ней ничего общего. Она свободна, как птичка, и если вам угодно...
      Тонико присвистнул. Супруги поздоровались с ними. Анабела улыбнулась.
      - Пойду-ка и я поприветствую их от имени города.
      - Не путайте город в ваши грязные делишки, бездельник вы этакий.
      - Осторожно: у мужа, наверно, есть бритва... - сказал полковник Рибейриньо.
      Но они не успели подойти к артистам: появился полковник Амансио Леал, и любопытство пересилило - все знали, что Жезуино после убийства укрылся у него в доме. Утолив жажду мести, полковник спокойно удалился, чтобы избежать ареста на месте преступления.
      Он прошел, не ускоряя шага, через весь город, в котором, как всегда в базарный день, царило оживление, явился в дом своего друга и товарища времен борьбы за землю и послал известить судью, что предстанет перед ним на следующий день. Он, безусловно, знал, что будет немедленно отпущен с миром и станет ждать суда на свободе, как это обычно бывало в подобных случаях. Полковник Амансио поискал кого-то взглядом и подошел к Маурисио.
      - Могу я поговорить с вами, сеньор?
      Адвокат поднялся, и они направились вдвоем в глубь бара. Фазендейро сказал что-то Маурисио, тот кивнул и вернулся за шляпой.
      - С вашего разрешения я ухожу.
      Полковник Амансио раскланялся. - Всего хорошего, сеньоры.
      Они пошли по улице Полковника Адами: Амансио жил на площади, где находилась начальная школа.
      Наиболее любопытные встали, чтобы посмотреть, как они идут по улице, молчаливые и серьезные, точно сопровождают религиозную процессию или покойника.
      - Хочет нанять Маурисио для защиты.
      - Ну что ж, это дело верное. На суде будет представлен и Ветхий завет, и Новый.
      - Да... Но Жезуино не нужно адвоката. Все равно его оправдают.
      Капитан обернулся, держа в руке кости, и сказал:
      - Этот Маурисио - лжец и лицемер... Распутный вдовец.
      - Говорят, что ни одна негритяночка не выдерживает, попав к нему в руки...
      - Я тоже это слышал...
      - Впрочем, одна бегает к нему с холма Уньан почти каждую ночь.
      В дверях кинотеатра снова появились принц и Анабела, а за ними Диоженес, как всегда с унылым лицом.
      Женщина держала в руке книгу.
      - Сюда идут... - пробормотал полковник Рибейриньо.
      Они встали при приближении Анабелы и предложили ей стул. Книга, оказавшаяся переплетенным в кожу альбомом, переходила из рук в руки. В альбоме были собраны газетные вырезки и рукописные отзывы об искусстве танцовщицы.
      - После дебюта я хочу получить отзыв от каждого из вас, сеньоры. Анабела не согласилась присесть ("Нам надо в гостиницу") и стояла, облокотившись на стул полковника Рибейриньо.
      Она должна была дебютировать в кабаре в тот же вечер, а на другой день - в кинотеатре вместе с принцем, который выступал с фокусами. Он проводил сеансы гипноза и был необычайно силен в телепатии. Они только что закончили пробную демонстрацию для Диоженеса, и хозяин кинотеатра признал, что никогда ничего подобного не видел. На паперти собора старые девы, возбужденные убийством Синьязиньи и Осмундо, наблюдали теперь за Анабелой и мужчинами и ворчали:
      - Ну, теперь еще одна начнет кружить им головы...
      Анабела спросила своим мягким голосом:
      - Я слышала, что сегодня в Ильеусе произошло убийство?
      - Да. Один фазендейро убил жену и ее любовника.
      - Бедняжка... - растроганно сказала Анабела, и это было единственное за весь день слово сожаления о печальной судьбе Синьязиньи.
      - Феодальные нравы... - произнес Тонико Бастос, обращаясь к танцовщице. - Мы здесь живем в прошлом веке.
      Принц пренебрежительно усмехнулся, кивнул головой и выпил залпом рюмку чистой кашасы - ему не нравились смеси. Жоан Фулженсио, прочтя похвалы искусству Анабелы, возвратил альбом. Чета распрощалась. Они хотели отдохнуть перед дебютом.
      - Сегодня я жду всех вас в "Батаклане".
      - Непременно придем.
      Старые девы сгрудились на паперти собора, они были шокированы и осеняли себя крестом. Пропащий край этот Ильеус... У ворот дома полковника Мелка Тавареса учитель Жозуэ разговаривал с Малвиной.
      Одинокая Глория вздыхала в своем окне. Вечер опускался на Ильеус. Бар начал пустеть. Полковник Рибейриньо отправился вслед за артистами.
      К стойке бара подошел Тонико Бастос и облокотился о прилавок возле кассы. Насиб надел пиджак, отдав распоряжение Шико и Бико Фино. Тонико, погруженный в свои мысли, созерцал дно почти пустой рюмки.
      - Мечтаете о танцовщице? Это дорогая штучка, на нее придется потратиться... Тем более что и конкуренция будет немалая. Рибейриньо уже нацелился.
      - Я думал о Синьязинье. Какой ужас, сеньор Насиб...
      - Мне уже говорили о ней и дантисте. Клянусь, я не поверил. Она была такая серьезная.
      - Вы слишком наивны. - Тонико сам обслуживал себя на правах завсегдатая бара; он налил еще стакан вина и велел записать в счет; расплачивался он всегда в конце месяца. - Но могло быть еще хуже, намного хуже.
      Насиб, нахмурившись, понизил голос:
      - И вы плавали в этих водах?
      Тонико не стал утверждать, ему было достаточно вызвать сомнение либо заронить подозрение. Он сделал неопределенный жест.
      - Ведь она казалась такой серьезной... - Голос Насиба стал ехидным. - А оказывается, вся эта серьезность... Так, значит, и вы!
      - Не будьте сплетником, араб. Об усопших плохо не говорят.
      Насиб открыл было рот, хотел что-то сказать, но передумал и только вздохнул. Значит, дантист был не первым... Этот ловкач Тонико со своей сединой, бабник, каких мало, видно, тоже обнимал ее и обладал ею. Сколько раз он, Насиб, следил за Синьязиньей взглядом, полным вожделения и вместе с тем почтительным, когда она проходила мимо бара в церковь.
      - Вот почему я не женюсь и не путаюсь с замужней женщиной.
      - И я тоже... - сказал Тонико.
      - Циник...
      Насиб направился к выходу:
      - Пойду поищу себе кухарку. Пришли беженцы из сертана, может, среди них есть женщина, которая мне подойдет.
      Стоя под окном Глории, негритенок Туиска рассказывал ей новые подробности убийства, которые слышал в баре. Благодарная мулатка гладила жесткие и курчавые волосы мальчишки, трепала его по щеке. Капитан, выиграв партию, наблюдал за этой сценой.
      - Ишь, повезло негритенку!
      О ПЕЧАЛЬНОМ ЧАСЕ СУМЕРЕК
      В этот печальный час сумерек Насиб в широкополой шляпе и с револьвером за поясом шагал по направлению к железной дороге и вспоминал Синьязинью. Из домов доносился шум, смех, разговоры. Все обедали и, без сомнения, говорили о Синьязинье и Осмундо. С нежностью вспоминал о ней Насиб, желая в глубине души, чтобы этот Жезуино Мендонса, высокомерный и неприятный субъект, был осужден правосудием. Конечно, это было невозможно, но он вполне заслужил наказания. Жестокие нравы в Ильеусе...