3

Когда много лет спустя путник проезжал через поселок Феррадас в обществе старожила, знакомого с историей земли какао, тот непременно говорил ему, указывая на дома и улицы, теперь уже замощенные, чистые:

— Вот тут когда-то было гнездо самых отъявленных бандитов края. Много крови пролилось тогда в Феррадасе. Это были времена, когда какао только еще зарождалось…

Поселок Феррадас был феодом Орасио. Он вкрапливался между его фазендами. В течение некоторого времени Феррадас служил границей земли какао. Когда в Рио-до-Брасо начали разводить новую культуру, никто и не подозревал, что это конец плантациям сахарного тростника, сахарным и водочным заводам, кофейным плантациям, раскинувшимся вокруг Рио-до-Брасо, Банко-да-Витория и Агуа-Бранка — трех поселков на берегу реки Кашоэйра, впадающей в океан у порта Ильеус. Но какао не только означало конец водочных предприятий, мелких сахарных заводов с плантациями при них, а также кофейных фазенд, оно оттеснило линию леса. Когда люди Орасио завоевали сельву по левому берегу, на пути продвижения какао выросли дома поселка Табокас, а еще дальше — дома Феррадаса, долгое время остававшегося самым отдаленным от Ильеуса поселком. Отсюда отправлялись завоеватели новых земель. Иногда, пробившись сквозь сельву, сюда добирались пришельцы из Итапиры, из Барра-до-Рио-де-Контас, расположенных на другой стороне земель какао.

Феррадас был маленьким оживленным торговым центром, но его рост прекратился с завоеванием леса Секейро-Гранде, на границе которого зародился Пиранжи — городок, созданный всего за два года. А несколько лет спустя в связи с быстрым ростом производства какао появился уже на пути к сертану городок Бафоре, вскоре сменивший свое название на более благозвучное — Гуараси. Но в годы завоевания края Феррадас был значительным центром, быть может, даже более важным, чем Табокас. Поговаривали о строительстве железной дороги, которую должны были довести до Феррадаса. Этот проект служил предметом постоянных споров в лавках и в аптеке. Любопытные называли сроки, толковали о том, какой прогресс принесет Феррадасу железная дорога. Но она так и не была туда доведена. Объяснялось это тем, что Феррадас в политическом отношении был сферой влияния Орасио. Распоряжался там только он, и никто больше. А так как он был сторонником Сеабры и находился в оппозиции, то правительство так и не приняло проекта англичан о проведении железнодорожной ветки до Феррадаса. Когда же Сеабра пришел к власти и Орасио стал политическим лидером в своем районе, то оказалось, что намного выгоднее провести дорогу до района Секейро-Гранде, рядом с которым возник городок Пиранжи. Феррадас был своего рода этапом — в те годы он кишел народом, вел оживленную торговлю, был известен крупным экспортным фирмам Баии, через него проходил путь всех коммивояжеров. Они приезжали на лошадях, а за ними шли целые вереницы ослов, груженных ящиками с разными товарами, и в течение нескольких дней они демонстрировали свои белые льняные костюмы, выделявшиеся на фоне одежд цвета хаки, которые носили местные жители. Коммивояжеры флиртовали в поселке с незамужними девицами, танцевали на балах, пили теплое пиво, жалуясь при этом на отсутствие льда, и совершали крупные сделки. А возвращаясь в Баию, рассказывали в кабаре страшные истории об этом поселке авантюристов и бандитов, где имелась лишь одна гостиница и где на улицах грязь по колено, но где любой босяк имеет в кармане кучу денег. Они заявляли:

— Нигде не увидишь столько бумажек по пятьсот мильрейсов, как в Феррадасе…

В то время это была самая крупная ассигнация. В Феррадасе ни у кого никогда не оказывалось сдачи, мелочи там почти не имелось. Про этот поселок рассказывались глупые анекдоты, какими, как правило, бывают анекдоты коммивояжеров.

«Когда кто-нибудь прибывает в Феррадас, хозяин гостиницы Шико Мартинс насыпает приезжим в постель сахару». Слушатели удивляются: «Сахару? Зачем?» — «Чтобы привлечь муравьев, а муравьи пожрут клопов».

Лучший дом Феррадаса не украшал его — он стоял в глубине леса; это был лазарет, куда изолировали больных оспой. Тиф и оспа свирепствовали в поселке. Поговаривали, что ни один из заболевших не возвратился оттуда. Лазарет обслуживал старый негр, когда-то заразившийся оспой и каким-то чудом выздоровевший. Никто не подходил к лазарету. Он внушал населению страх и ужас.

Феррадас вырос вокруг склада какао, построенного Орасио. Полковник нуждался в таком складе, где он мог бы собирать со своих фазенд высушенное какао. Рядом со складом стали строиться дома; вскоре по грязи была проложена улица, ее пересекли два-три переулка; прибыли первые проститутки и первые торговцы. Сириец открыл лавку, два приехавших из Табокаса брадобрея открыли парикмахерскую; по субботам устраивался базар — Орасио приказывал закалывать пару быков для продажи их на мясо. Погонщики, которые сопровождали обоз с высушенным какао, доставлявшимся с наиболее отдаленных фазенд, ночевали в Феррадасе; возле обозов стояли сторожа, чтобы охранять какао от кражи.

О Феррадасе заговорили в связи с назначением помощника полицейского инспектора. Префект Ильеуса учредил такую должность в Феррадасе по настоянию Жуки Бадаро. Это был способ уколоть Орасио, проникнуть в его владения. Префект объяснял это тем, что теперь Феррадас уже поселок, а то, что он находится на землях Орасио, не имеет значения. Нужно, чтобы там воцарилось правосудие и был положен конец убийствам и грабежам.

И вот однажды к вечеру помощник инспектора прибыл в поселок. Он явился с тремя полицейскими, анемичными субъектами печального вида. Приехали они верхом, а ночью возвращались уже пешими, зверски избитые, раздетые догола. Проправительственная ильеусская газета в связи с этим происшествием разразилась нападками на Орасио; оппозиционная газета спрашивала, почему помощника инспектора полиции назначили в Феррадас, а ни одной улицы не замостили, ни одного фонаря не поставили на углах? Своим благоустройством Феррадас обязан только полковнику Орасио да Силвейра. Если муниципалитет хочет иметь влияние на жизнь этого населенного пункта, пусть внесет свой вклад в дело его прогресса. Феррадас живет мирно, и полиция ему не нужна, зато он действительно нуждается в том, чтобы замостили его улицы, чтобы поселок имел освещение и водопровод. Однако доводы оппозиционной газеты, отстаивавшей интересы Орасио, все же не помогли.

Префект, постоянно подстрекаемый Жукой, назначил другого помощника полицейского инспектора. Новый помощник был известен как храбрый человек — это Висенте Гарангау, который долгое время служил жагунсо у Бадаро. Его сопровождали десять солдат полиции. Гарангау много разглагольствовал о том, что сделает то-то и то-то. На следующий же день он арестовал одного работника Орасио за то, что тот учинил дебош в публичном доме. Орасио послал ему записку с требованием выпустить человека. В ответ Гарангау велел передать, что пусть Орасио сам явится его освобождать. Орасио и в самом деле приехал и освободил человека, а Висенте Гарангау был убит по дороге на «Обезьянью фазенду», когда он пытался укрыться у Манеки Дантаса. У него вырезали кожу на груди, отрубили уши и кастрировали, и все это Орасио послал в подарок префекту Ильеуса. С тех пор в Феррадасе уже не появлялся больше ни один помощник полицейского инспектора, как ни старался Жука Бадаро подыскать человека, который согласился бы занять этот пост.

Орасио построил часовню и нашел монаха, который перебрался сюда. Брат Бенто был похож скорее на завоевателя земли, чем на служителя господа… Его страстью был женский монастырский пансион, сооружавшийся с большими трудностями в Ильеусе. Все деньги, которые ему удавалось собрать в Феррадасе, он отправлял монахиням на строительство пансиона. Он не пользовался симпатиями в поселке: прихожане ожидали, что монах станет проявлять больше внимания к самому Феррадасу и позаботится соорудить здесь вместо часовни церковь, лучшую, чем в Табокасе. Но у брата Бенто все помыслы были заняты монументальным монастырским пансионом, строительство которого уже было начато в Ильеусе на холме Конкиста. Это был его проект. Ему стоило большого труда убедить архиепископа Баии, чтобы тот отдал соответствующие распоряжения монахиням. И если строительство все же началось, то этим оно было обязано брату Бенто, создавшему в Ильеусе женские комиссии по сбору средств. Место капеллана в Феррадасе он и принял только затем, чтобы набрать там побольше денег для постройки пансиона. Его пугало безразличное отношение полковников к воспитанию своих дочерей. Они много думали о сыновьях, о том, чтобы сделать из них врачей, адвокатов или инженеров — эти три привилегированные группы пришли на смену дворянству, — но о своих дочерях не заботились, считая, что им достаточно уметь читать и готовить.

В Феррадасе брату Бенто не прощали безразличия к интересам поселка. Сплетничали, что он живет со своей кухаркой, мулаточкой, прибывшей с фазенды Орасио. И когда она родила, то все нашли ребенка похожим на брата Бенто, хотя и было известно, что ребенок — сын Виргулино, приказчика, служившего у сирийца. Монах знал о сплетнях и только пожимал плечами и по-прежнему собирал деньги для пансиона. Он втайне презирал всех этих людей, которых считал непоправимо испорченными, убийцами, ворами, людьми, не уважающими ни закон, ни бога. По мнению брата Бенто, в Феррадасе не было ни одного человека, который бы давно уже не заслужил себе места в аду. И он это утверждал в своих воскресных проповедях, кстати сказать, посещавшихся весьма слабо. Это мнение монаха разделялось почти всеми жителями земли какао, для которых Феррадас являлся синонимом насильственной смерти.

В большей степени, чем католицизм, представляемый монахом, здесь получил развитие спиритизм. В доме Эуфрозины, медиума, начавшего приобретать известность, собирались адепты, чтобы послушать голоса умерших родственников и друзей. Эуфрозина тряслась на стуле, что-то бормотала, кто-нибудь из присутствующих узнавал голос известного всем умершего человека. Рассказывали, что уже давно мертвецы — главным образом дух одного индейца, который руководил Эуфрозиной, — предсказывали вооруженные стычки из-за леса Секейро-Гранде. Эти пророчества вызывали много толков, и никто в Феррадасе не был окружен таким почетом, как мулатка Эуфрозина, худую фигуру которой можно было часто видеть на грязных улицах поселка. После успешных сеансов спиритизма Эуфрозина с относительным успехом начала также лечить спиритизмом болезни. Лишь тогда доктор Жессе Фрейтас, практиковавший в Табокасе и раз в неделю приезжавший в Феррадас для лечения больных, а также вызывавшийся туда в ночи, когда происходила очередная перестрелка, объединился с братом Бенто против Эуфрозины. Она отнимала у него пациентов: больные лихорадкой все чаще обращались к медиуму, а не к врачу.

Брат Бенто даже обратился к Орасио, но полковник оставил это дело без внимания. Говорят, что поэтому-то монах и придумал историю об одном спиритическом сеансе. У брата Бенто, как считали в Феррадасе, был очень острый язык. В данном случае действительно он распространил историю об Орасио. В ней говорилось, что на одном спиритическом сеансе в доме Эуфрозины стали вызывать дух Мундиньо де Алмейда, одного из первых завоевателей этих земель, самого свирепого из всех. Мундиньо был убит много лет назад, но слава о его злодействах все еще жила. Для всех он был олицетворением самого плохого в человеке.

Эуфрозина прилагала все старания, чтобы вызвать дух Мундиньо де Алмейда. Но это ей никак не удавалось. Медиум вел упорную борьбу, бился в страшном напряжении: Эуфрозина вся дрожала, она находилась в трансе. Наконец по истечении часа с лишним борьбы, когда присутствующие были уже утомлены от такого напряжения, Мундиньо де Алмейда появился, но заявил, что устал и очень торопится. Пусть, мол, сразу скажут, что им от него нужно, так как он должен поскорее вернуться. Эуфрозина мягко спросила:

— Но почему ты так торопишься, брат?

— Мы в аду очень заняты. Все заняты… — ответил дух грубоватым тоном, и по этой его грубости более пожилые люди удостоверились, что это действительно был Мундиньо де Алмейда.

— Что же вы там делаете в аду? — поинтересовалась Эуфрозина, выражая общее любопытство.

— Собираем дрова целый день. Все работают — и грешники, и черти…

— Зачем же вам столько дров, брат?

— А мы готовим костер для того дня, когда к нам попадет Орасио…

Таковы были истории поселка Феррадас, феода Орасио, гнезда бандитов. Отсюда отправлялись в сельву завоеватели земли. Это был первобытный и варварский мир, все помыслы которого были сосредоточены на наживе. Каждый день в погоне за богатством сюда прибывали неизвестные люди. От Феррадаса шли новые, недавно проложенные дороги земли какао. Из Феррадаса люди Орасио пойдут вглубь лесов Секейро-Гранде.

В тот день Феррадас жил новостями, которые вместе с покойником принес старик. Жука Бадаро проскакал через поселок по дороге в Табокас. На обратном пути он уже не мог проехать через Феррадас, ему нужно было искать другого пути. К полудню Феррадас перешел на военное положение. Прибыли жагунсо для охраны склада Орасио. Люди в лавках пили больше кашасы, чем обычно. К вечеру приехал Орасио.

Он прибыл с большой свитой — двадцать лошадей и вереница ослов, груженных багажом. Он направлялся в Табокас, откуда Эстер должна была на следующий день выехать в Ильеус. Она приехала верхом, сидя боком в седле, как тогда было принято. Лука седла была отделана серебром, так же как и ручка хлыста, который она держала в руке. Рядом с ней гарцевал на сером в яблоках коне Виржилио. Позади, рядом с Орасио, тяжеловесно восседавшим на лошади, ехал приземистый, коренастый Браз с лицом, изуродованным длинным шрамом от удара ножом. Он был владельцем одной из плантаций, примыкавших к лесам Секейро-Гранде, и пользовался особым уважением в округе. На луке его седла лежало ружье, на которое он опирался рукой, державшей повод. За ними ехали жагунсо и погонщики с ружьями через плечо, с револьверами за поясом. Замыкал кавалькаду Манека Дантас, потерпевший фиаско со своей миссией у полковника Теодоро Мартинса, владельца фазенды Бараунас: этот плантатор остался на стороне Бадаро. Ехали сомкнутой группой, подымая красную пыль на глинистой дороге. Погонщики покрикивали на вьючных ослов; все это вместе походило скорее на небольшой военный отряд, вторгшийся в поселок. В Феррадас прискакали галопом. В начале улицы Орасио вырвался вперед и резко остановил лошадь перед домом сирийца Фархата, у которого им предстояло переночевать. Так, сидя на вздыбленном коне, прочертившем землю копытами, привстав на стременах, с хлыстом и натянутым поводом в руке, Орасио походил на конную статую древнего воина. Жагунсо и погонщики рассеялись по поселку, бурлившему всякими толками. В эту ночь в Феррадасе мало кто спал. Все напоминало ночь в лагере накануне сражения.

4

Погонщики проходили по грязным улицам Табокаса, щелкая длинными бичами. Они покрикивали на ослов, когда те пытались свернуть на улицу или в переулок:

— Эй! Динамите! Дианьо! Прямо, проклятая скотина!..

Впереди обоза шел, звеня бубенцами, осел с разукрашенной грудью, лучше всех знавший дорогу, — это был вожак. Полковники изощрялись в убранстве ослов, что должно было свидетельствовать о богатстве и могуществе владельца.

Крики погонщиков раздавались в поселке Табокас день и ночь, заглушая все голоса и шумы.

— Н-но, Пиранья! А ну, живее, Борболета! Эй ты, упрямый осел, чортова скотина…

И длинные бичи щелкали в воздухе и по земле, и ослы месили грязь на улицах, шествуя своим уверенным и неторопливым шагом. Знакомые погонщиков, стоя на пороге дома, перебрасывались с ними распространенной в Табокасе шуткой:

— Эй ты, погонщик, как поживает твоя девка?

— Да, ничего… немного погодя зайду к ней — это твоя мать…

Иногда в поселок пригоняли стада быков из сертана. Их оставляли в Табокасе — если продавали на убой — или гнали дальше, по дороге в Ильеус. Быки мычали, скотоводы, одетые во все кожаное, ехали на своих небольших резвых лошаденках. Они вместе с погонщиками заходили в лавки, торговавшие кашасой, и в публичные дома, где продавалась женская ласка. Всадники с револьвером за поясом галопом проносились по улицам. Игравшие в грязи дети разбегались, давая им дорогу. И так тысячу раз в день перемешивалась грязь на улицах, все больше и больше какао свозилось в огромные склады. Таков был Табокас.

Вначале он не имел названия — это было всего четыре-пять домишек, раскинувшихся на берегу реки. Потом образовался поселок Табокас. Дома начали строиться один за другим, но улицы прокладывались без всякого плана, они возникали там, где проходили ослы, перевозившие какао.