Памятным событием тех дней явился армейский приказ, в котором подводились итоги августовских и сентябрьских боев. За мужество и отвагу дивизии была объявлена благодарность, выражена уверенность, что мы, брянцы, и впредь будем успешно решать задачи по разгрому немецко-фашистских захватчиков. По этому случаю в полку состоялся митинг. Выступившие на нем участники боев рядовой Василий Кирьяш, капитан Николай Бухарин, майор Николай Кулябин призвали молодежь равняться на ветеранов, продолжать нещадно бить заклятого врага.
      Высокая оценка наших боевых дел окрыляла. Хорошему настроению способствовали и хорошие вести. В штаб полка почти ежедневно стали приходить выписки из приказов о награждении отличившихся в боях воинов.
      * * *
      В один из последних дней сентября мы находились на командирской учебе в штабе дивизии. Под вечер в палатку принесли свежие газеты. Офицеры потянулись к ним. Как обычно, сначала читали сводки Совинформбюро. И вдруг чей-то взволнованный возглас:
      - Братцы, смотрите! Алтунину Героя дали!
      - Да ну! - зашумели присутствующие. - Где? Показывай! Правда?
      В одно мгновение я оказался в объятиях друзей. Кто-то почти к самым моим глазам поднес газету:
      - Читай! Вслух читай!
      Ищу свою фамилию в Указе Президиума Верховного Совета СССР, а строчки прыгают перед глазами.
      - Ну что же ты, первая! Смотри, "капитану Алтунину Александру Терентьевичу...". Ошибки быть не может!
      Радостные голоса сослуживцев перебил бас Бухарина:
      - Ребята, дайте мне его, чертяку, обнять! Как-никак бывший командир!
      Николай Яковлевич наконец добрался до меня. Обнял и расцеловал, желая всяческих успехов. По-медвежьи сжал в объятиях заместитель командира стрелкового батальона капитан Иван Сергеев.
      - Ребята, да тут и фамилия Павлюка! Может, еще кто есть из нашей Брянской непромокаемой?!
      - Смотрите, и разведчик Тюльга здесь!
      Несколько дней подряд поздравляли товарищи, командиры, сослуживцы. В памяти остались теплые напутствия Федора Федоровича Абашева, Петра Григорьевича Жеваго, Валентина Евстафьевича Павлюка, Николая Афанасьевича Кулябина, Николая Сергеевича Модина, генерал-майора Федора Семеновича Даниловского.
      Получил письмо от отца. Развернул солдатский треугольник и побежал глазами по неровным строчкам весточки. Батя писал: "...нынче утром вызвал меня командир батальона. Прибыл, доложил, значит, комбату по всей форме. Он подходит ко мне, протягивает руку, спрашивает: "Терентий Дмитриевич, у вас сын Александр есть?" "Так точно, - говорю, - есть, на 1-м Украинском батальоном командует, капитан". Он у нас новый, комбат-то" недели две, как прибыл. Старый тебя знал по нашей встрече в Белоруссии. Все интересовался, как дела у тебя. А этот еще не всех людей изучил.
      Говорю, а у самого зашлось сердце, ноги свинцом налились. "Никак, с Сашей беда", - думаю, а комбат улыбнулся и говорит: "Значит, сосед наш".
      "Выходит", - отвечаю, а сам мысленно: "Ну чего ты тянешь, говори, говори же быстрее! Не затем ты меня специально вызывал, чтобы о сыне переспросить. Нет, не за этим! Тут что-то другое..."
      Комбат, видно, заметил мое состояние, поспешил меня успокоить: "Да ты не тревожься, Терентий Дмитриевич. Беды никакой не случилось. А вот радость для тебя у меня есть. Да еще и какая радость! - Разворачивает газету и протягивает ее мне со словами: - Твоему сыну, Терентий Дмитриевич, присвоено звание Героя Советского Союза. Вот Указ Президиума Верховного Совета СССР. Читай!"
      Беру я, значит, газету, а у самого руки трясутся. "Этак негоже, старый солдат, - успокаивает меня комбат, а своему адъютанту приказывает: - НЗ и кружку сюда! Да консервы вскрой. Быстро!"
      Налил он мне полную кружку, подает со словами: "Выпей за сына-Героя, отец. Не так уж и часто люди удостаиваются высшего отличия Родины". А я стою столбом и молчу, только плечами дергаю. Он это расценил по-своему. "Разрешаю, - говорит, - Терентий Дмитриевич. Давай. Солдат ты у нас тоже исправный. Не тяни".
      Выпил, значат, я. И только тут пришел в себя. Поздравляю тебя, Саша, с высшим воинским отличием..."
      Это было первое поздравительное письмо от родных.
      28 сентября сорок четвертого мне было присвоено очередное воинское звание "майор".
      * * *
      В начале октября состоялся партийный актив дивизии. Разговор шел о росте рядов партии. В ходе прошедших боев партийные организации полков, батальонов, рот намного уменьшились. Достаточно сказать, что в нашем полку осталось всего 78 коммунистов из 200 с лишним к началу форсирования Вислы. Правда, партийная прослойка увеличилась за счет членов и кандидатов в члены ВКП(б), прибывших в составе последнего пополнения. Однако для создания полнокровных ротных партийных организаций коммунистов было явно мало.
      - База роста у нас есть, - отмечал в докладе начальник политического отдела. - Да еще и какая! В полках, батальонах и ротах немало солдат, сержантов и офицеров, не раз проявивших себя в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Однако они пока вне партии, хотя мы их хорошо знаем. Почему это происходит? Да потому, что не находим времени с ними поработать, помочь им подготовиться для вступления в ВКП(б).
      В числе подразделений, где наиболее неблагополучно с ростом партийных рядов, Петр Григорьевич Жеваго назвал и наш батальон. Сделали выводы с замполитом, секретарями партийных организаций управления и рот, стали больше уделять внимания подготовке передовых воинов к вступлению в партию.
      Мы знали, что тыловая жизнь в любое время может кончиться и наш 1-й Украинский придет в движение. Хотя, впрочем, он и не стоял на месте; войска 38-й армии вместе с частями 1-го Чехословацкого корпуса 6 октября овладели Дуклинеким перевалом и теперь шли по территории Чехословакии.
      Успешно громили немецко-фашистских захватчиков войска 2-го и 3-го Украинских, Ленинградского, Карельского, Прибалтийских и Белорусских фронтов. Теперь по всей линии от Балтийского до Черного моря война шла уже на территории соседних государств. Приближался окончательный крах гитлеровского режима. Лишь на территории Латвии и Литвы еще оставались войска фашистской группы армий "Север".
      Мы продолжали находиться в резерве. Здесь же отпраздновали 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Вчитываясь в строки приказа Верховного Главнокомандующего, мы гордились успехами Советской Армии на полях Великой Отечественной войны. Приказ призывал добить врага в его собственном логове!
      В канун праздника Октября состоялось полковое учение. Возможно, о нем можно было бы и не вспоминать, но оно связано с важным для моей дальнейшей судьбы разговором. Исполняющий обязанности командира дивизии полковник Федор Федорович Абашев и начальник штаба дивизии полковник Петр Евгеньевич Давыдов поело учения попросили меня задержаться. Абашев поинтересовался:
      - Не надоело батальоном командовать, Александр Терентьевич?
      - Нет, что вы! - ответил я поспешно. - Если...
      - Ишь какой горячий! - не дал мне досказать начальник штаба дивизии. Прямо огонь! Мы и говорим с тобой потому, что ты накопил опыт и теперь тебе по плечу более сложные задачи.
      - Майор Павлюк хочет замом тебя взять, - без дальнейших недомолвок объяснил Абашев. - Далеко не уходишь от своего батальона. Как твое мнение?
      Раздумывать было нечего. Дал согласие.
      На этом предварительный разговор закончился. 4 ноября я был назначен заместителем командира полка. Новая должность, новые заботы, а вместе с этим и ответственность.
      Во второй половине ноября из полка на учебу убыл замполит майор Кулябин. Расставания в армии нередки, тем более во фронтовой обстановке. Только привыкнешь к человеку, как судьба разлучает. Причины, понятно, разные, но, какими бы они ни были, всегда сожалеешь. Ты привык к товарищу, и фронтовая жизнь поистине роднит. С Николаем Афанасьевичем меня связывало многое. Становление в должности комбата, бои на плацдарме, когда грань между жизнью и смертью почти исчезала. Сказать, что это был бесстрашный человек, было бы неверно. Кулябин, как и все мы, кланялся земле при разрывах мин и снарядов, не выставлял себя под пули. Но, другое дело, он не терялся в сложных перипетиях боя, умел вселять в окружающих уверенность.
      Признаться, мне было жаль расставаться с ним, хотя мы и не были личными друзьями. Долго еще я буду вспоминать его советы на дорогах войны.
      Между тем подходил к концу сорок четвертый год. Вечером 31 декабря выпал свежий снежок. Все вокруг оделось в белый пушистый наряд. Небо очистилось, ударил легкий морозец. В лесу дышалось легко и свободно. Кругом тишина и покой. Даже как-то не верится. Остановившись у ели, опустившей под снежной тяжестью разлапистые ветви, невольно подумал: совсем как у нас в Сибири. Снова вспомнился отчий дом, родные края. Защемило сердце. Давно не было писем от матери. "Уж не случилось ли что?" Постарался выбросить из головы эту мысль, но она не уходила.
      - Так вот ты где, пропащая душа, - послышался вдруг за спиной голос.
      Я обернулся. По тропинке шел ко мне начальник штаба майор Николай Сергеевич Модин.
      - Хватились, а тебя нет. Новогодний стол ждет. Пойдем перекусим. Нам еще людей нужно поздравить, да и по распорядку дня у нас сегодня концерт художественной самодеятельности.
      С Николаем Сергеевичем у меня установились добрые товарищеские отношения, хотя и раньше, когда командовал батальоном, их нельзя было назвать прохладными. Отзывчивый по характеру, Модин всегда приходил на помощь, но требовал от нас, батальонных командиров, аккуратности в оформлении документов и своевременности их представления. Правда, не всем скрупулезная педантичность начальника штаба полка нравилась, но приходилось с ней считаться. Зато после не один из нас, молодых офицеров, с благодарностью не раз вспомнил об этом человеке.
      Модин хорошо знал солдатскую жизнь. Младшим командиром прошел финскую кампанию. Отечественную встретил офицером. Командовал ротой автоматчиков. Не раз блестяще решал задачи. Был ранен. Врачи порекомендовали штабную работу. Привыкший с детства трудиться, он и на новом месте быстро освоился. Был выдвинут на должность начальника штаба полка.
      Наши командирские заботы понимал и не однажды отстаивал нас, как говорят, отводил гнев начальства. Это был требовательный, пунктуальный, но справедливый начальник.
      - Пойдем, пойдем, Николай Сергеевич, - взял я Модина под локоть.
      В эту новогоднюю ночь мы подняли неизменные сто граммов за нашу окончательную победу, вспомнили боевых друзей-товарищей, оставшихся на фронтовых путях-дорогах, побывали на концерте.
      * * *
      5 января, во второй половине дня, из штаба дивизии поступил приказ о подготовке к маршу. К исходу 7 января полк сосредоточился в окрестности города Сандомира. К этому времени, несмотря на то что противнику удалось вытеснить отдельные наши части с западного берега Вислы, Сандомирский плацдарм имел в ширину около семидесяти километров и до шестидесяти в глубину. Как стало известно некоторое время спустя, командование фронта решило отсюда начать предстоящую операцию, имя которой на штабных картах и в соответствующих бумагах уже было обозначено - Висло-Одерская стратегическая. И сюда, соблюдая все меры маскировки, в основном в темное время суток, стягивались войска для удара по врагу.
      Здесь, у Сандомира, произошел случай, о котором нельзя не вспомнить, потому что послужил он для всех в полку хорошим уроком.
      В один из вечеров в штаб полка позвонили соседи с просьбой забрать солдата, пытавшегося перейти линию фронта. Сообщение удивило. Чрезвычайное происшествие. Да еще и какое! Давно подобного не было.
      - Александр Терентьевич, - попросил майор Павлюк, - разберись с солдатом, выясни: может, человек заблудился?
      Командир полка спешил на совещание в штаб дивизии. Начал выяснять. Командир батальона на звонок ответил со вздохом:
      - Опять этот недотепа. Мучаемся мы с этим солдатом. То одно, то другое. Теперь новый фортель выкинул. Думаю, что умысла тут никакого нет.
      Все же решил лично съездить к соседям. Привез бойца. Вид у солдата действительно был неказистый: невысокого росточка, с невыразительным, даже на первый взгляд глуповатым, лицом, в помятой шинели, в сбитых, давно не чищенных сапогах. Обращали на себя внимание лишь плечи: прямые, широкие.
      На вопросы отвечал путано, то и дело переспрашивал: мол, что вы от меня хотите, неграмотный я. Однако в его ответах нет-нет да и проступала настороженность.
      Своими сомнениями я поделился с оперуполномоченным капитаном Обуховым. Александр Васильевич заинтересовался солдатом. А на другой день сказал мне:
      - Александр Терентьевич, а ведь твои сомнения подтвердились. Он не тот человек, за которого выдает себя. Сейчас проверяем.
      Обухов заторопился по своим делам, а вечером - новость: боец сбежал из-под караула. Попросился в туалет. Вышел с выводным, зашел в помещение. Выводной остался ждать. Через некоторое время окликнул арестованного молчание, рванул дверь - внутри пусто, а в задней стене зияет дыра. Пришлось немало походить за беглецом по окрестным хуторам, пока его не поймали.
      Со шпионом поступили по законам военного времени. По приговору военного трибунала он был расстрелян. Этот случай еще раз напомнил всем нам о том, что необходима повседневная бдительность.
      Между тем подготовка к предстоящему прорыву вражеской обороны с каждым днем становилась все ощутимее. В полк все чаще и чаще стали наезжать офицеры из штаба дивизии, корпуса. Они интересовались буквально всем, начиная от экипировки солдат и кончая сколоченностью взводов, рот, батальонов. В дивизии состоялись занятия с командирами полков и их заместителями. Мы отрабатывали вопросы наступления в густонаселенных районах и городах.
      Прибыл приказ о подготовке штурмовых батальонов. Дело не новое. Практику мы имели, в опытных офицерах и сержантах недостатка не было. В полку выбор пал на батальон капитана Бухарина. Сообщил об этом Николаю Яковлевичу. Он воспринял весть как дело само собой разумеющееся, уточнил, какие средства усиления мы ему придаем, когда приступить к сколачиванию.
      - Сегодня же и начнем, Николай Яковлевич. Артиллеристы, минометчики и саперы после обеда прибудут. Готовься к учению.
      Тактическое учение батальона с боевой стрельбой состоялось дня через три. Мне пришлось выступать в роли руководителя. Радовала сноровка бойцов. Офицеры и сержанты умело руководили подчиненными, быстро реагировали на изменения обстановки. За плечами абсолютного большинства из них был огромный боевой опыт. За исключением отдельных незначительных шероховатостей, батальон показал высокую выучку.
      Штаб дивизии ежедневно требовал от нас сведения о занятиях, мероприятиях по партийно-политической работе, торопил с завершением проведения учений. Мы тогда не знали, что Ставка Верховного Главнокомандования в связи с тяжелым положением, сложившимся у союзников в Арденнах, пересмотрела дату начала наступательной операции. Следовательно, время, как у вышестоящих штабов, так и у нас, оказалось до предела уплотненным.
      Командующий нашим фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев так характеризовал район предстоящих боев: "Нам предстояло пройти от Вислы до Одера, на глубину до пятисот километров. Противник заблаговременно подготовил на этом пути семь оборонительных полос. Большая часть их проходила по берегам рек Нида, Пилица, Варта, Одер, которые сами по себе являлись преградами. За спиной врага был Берлин: выбора уже не оставалось. Не устоять - значит подписать себе смертный приговор".
      12 января гул канонады известил о начале наступления. Артиллерийские раскаты были такой силы, что даже у нас, в пятнадцати километрах от передовой, приглушенно позвякивали стекла в окнах дома. А каково было там в стане врага, куда обрушился смертоносный груз! Двести семьдесят - триста стволов на километр фронта, не считая пушек и минометов мелких калибров, вот какую плотность артогня удалось создать в местах прорыва. Сильна стала наша армия! Очень сильна! В сорок первом и сорок втором, помню, мы, ротные командиры, каждую приданную сорокапятку считали великим подспорьем в обороне и наступлении. Теперь на смену им в полк пришли 57-мм и 76-мм орудия. А сколько стало автоматического оружия!
      - Жарко фрицам приходится! - кивнул в сторону передовой майор Павлюк.
      Несмотря на раннее утро, офицеры штаба были на ногах, да и в подразделениях, судя по звонкам, не спали, хотя накануне вечером майор Павлюк распорядился дать больше времени на отдых личного состава. Артиллерийская канонада подняла на ноги людей в это пасмурное утро.
      Наконец-то настал долгожданный день! Новый рывок к Берлину - шаг к победе, с которой у каждого из нас были связаны свои мечты. Начавшимся свершениям на фронте мы радовались и - без преувеличения скажу - рвались в бой.
      В тревожно-радостном ожидании вестей с передовой шло время. К закату катился короткий январский день, когда с совещания из штаба дивизии прибыл командир полка. По блестевшим глазам Павлюка нетрудно было догадаться, что Валентин Евстафьевич прибыл с доброй вестью.
      Майор Модин собрал офицеров штаба.
      - Поздравляю вас, товарищи, с успехом, - начал майор Павлюк. - Первый эшелон нашей третьей гвардейской прорвал оборону врага. По поступившим сведениям, соседние армии также успешно идут вперед. Командир дивизии передал быть в готовности.
      Голос командира полка прервал телефонный звонок. Майор Павлюк взял трубку. По мере того как Валентин Евстафьевич слушал абонента, его лицо принимало озабоченное выражение.
      - Ясно! - Наконец он положил трубку и посмотрел на нас: - Ну вот, товарищи, через час выступаем.
      Рассвет полк встретил в пути. По обочинам дороги, на полях, лесных опушках, полянах нашему взору представилась разбитая вражеская техника.
      Позволю себе одно маленькое отступление, характеризующее мощь нашего удара с сандомирского плацдарма, повлиявшего в некоторой степени на ход и исход последующих событий, а вместе с тем и действий отдельных соединений армии, в том числе непосредственно нашей дивизии. Я имею в виду слова гитлеровского генерала Курта Типпельскирха в его книге "История второй мировой войны", относящиеся к 12 января - дню прорыва: "Удар был столь сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянутые по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту. Последние понесли потери уже от артиллерийской подготовки русских, а в дальнейшем в результате общего отступления их вообще не удалось использовать согласно плану. Глубокие вклинения в немецкий фронт были столь многочисленны, что ликвидировать их или хотя бы ограничить оказалось невозможным".
      Передовые корпуса и дивизии нашей армии в первый день глубоко вклинились в оборону немцев, продолжали идти вперед, сметая на своем пути сопротивление гитлеровцев. Недобитые фашистские части оставляли вторым эшелонам.
      Оказавшиеся в нашем тылу войска врага сосредоточивались в лесах и перелесках в довольно большие группы под руководством опытных и решительных офицеров. Такие группы представляли серьезную опасность для тех, кто двигался вслед за передовыми соединениями и частями. Фашистские части находились на мехтяге, имели в своем распоряжении танки, самоходные орудия, артиллерию, что при разветвленной сети шоссейных дорог района давало им возможность широкого маневра.
      Крупная группировка противника оказалась между Варшавой и Сандомиром. Войска фронта оставили се почти нетронутой. Уже на второй день прорыва фашисты стали давать о себе знать на правом фланге дивизии. Прорываясь, гитлеровцы дрались отчаянно. Их охватил страх, вызванный геббельсовской пропагандой, вопившей о том, что придут русские и не оставят от Германии и камня, а все население угонят в Сибирь.
      В районе Бялочува на пути отступавшей фашистской механизированной колонны оказались медико-санитарный батальон и тыловые подразделения 149-й стрелковой дивизии. Огнем и гусеницами они были буквально стерты с лица земли. Противнику удалось занять город.
      Командование корпуса приняло срочные меры. Наперерез прорвавшимся гитлеровцам были брошены усиленные батальоны от нашего и 828-го стрелкового Владимир-Волынского полков. Всю ночь шел бой за Бялочув.
      Артиллеристы, расчеты противотанковых ружей жгли танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры врага; минометчики, пулеметчики, стрелки уничтожали немецкую пехоту. Противник метался как загнанный зверь, искал выход из создавшегося положения, но везде натыкался на наш жесткий отпор.
      От полного уничтожения врага спасла появившаяся в районе города Закжева новая фашистская механизированная группа. Для ее разгрома пришлось бросить часть находившихся в нашем распоряжении сил. Этим воспользовались окруженные гитлеровцы. Они сумели смять взвод противотанковых ружей и пулеметчиков на стыке двух батальонов. Однако вырваться удалось немногим.
      Насколько трудно приходилось нам, можно судить хотя бы по численности противника. Только в бялочувской и закжевской группах прорывавшихся войск оказалось более 10 тысяч вооруженных гитлеровцев.
      И не только страх толкал фашистов на отчаянное сопротивление. Надо сказать, что закат третьей империи видели еще далеко по все немцы, и даже тяжелая обстановка пока вносила мало поправок в характер действий гитлеровского солдата на поле боя. Он продолжал драться, как и раньше. Заметный подъем духа, судя по показаниям пленных, вызнала в немецкой армии наступательная операция в Арденнах. Фашистские солдаты и офицеры верили старательно раздуваемым пропагандой слухам, что после разгрома наших союзников германское командование бросит силы со всех фронтов против Советского Союза.
      * * *
      Полк почти не выходил из боя. Роты, батальоны, специально сформированные отряды постоянно были в движении. Сегодня они наносят удар в одном месте, завтра - в другом. Нужно было успеть пересечь фашистам пути отхода, расчленить, по частям ликвидировать или пленить. Дело это нелегкое. Части противника, повторяю, были прекрасно оснащены техникой и оружием, во главе их стояли опытные офицеры.
      Войска противника передвигались в ночное время. В каждой из колонн имелись танки, самоходные орудия, минометы, хорошо вооруженная пехота. Одна из таких групп гитлеровцев прорвалась к месту расположения командного пункта полка. В это время здесь находился второй батальон и батарея 76-мм пушек. Встретили врага плотным огнем. Беспокоила мысль: "Сил маловато, а с нами Знамя полка". Майор Павлюк обернулся к начальнику штаба Н. С. Модину:
      - Спасай Знамя. Отходи к резервному батальону. Мы тут управимся сами.
      Офицеры, связисты, расчеты противотанковых ружей, стрелки уничтожали вражескую пехоту и танки. Атака врага была отбита.
      828-й стрелковый Владимир-Волынский полк совместно с 418-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом в районе Доробна-Воля несколько часов подряд вели бой с вражеской механизированной группой. Не подоспей на помощь красовцам другие части дивизии, врага не то что разбить, трудно было бы остановить.
      Борьбу с прорывавшимися группами противника вели не только наша и соседние дивизии, но и танкисты генерал-лейтенанта И. П. Корчагина. Нам не раз с ними приходилось совместно громить врага.
      Фашисты яростно сопротивлялись, во многих местах контратаковали, однако сдержать напор не удавалось. Гитлеровцы хотя и не так быстро, как хотелось бы нам, но пятились назад, а в отдельных местах бежали, бросая технику и оружие. Бой, марш, снова бой - таким порядком мы продвигались к Одеру. Пригодные автомобили, мотоциклы, повозки командиры подразделений приспосабливали для переброски личного состава, подвоза боеприпасов, имущества, снаряжения.
      В эти дни мне особенно запомнился марш в район Бошкува. Полк продвигался по раскисшим грунтовым дорогам: ртутный столбик прыгнул на плюсовую отметку, валил мокрый снег. Командование дивизии торопило. Машины буксовали на подъемах, застревали. Не раз недобрым словом пришлось вспомнить "небесную канцелярию". Прямо с марша вместе с другими частями в ночь на 28 января вступили в бой за город Кребень. Основная тяжесть борьбы легла на нас. Вторую половину ночи и утро 29 января батальоны при поддержке артиллерии штурмовали городские кварталы. Продвижение шло медленно. Гитлеровцы дрались за каждый квартал, улицу, дом. То и дело приходилось ставить на прямую наводку артиллерию.
      Часам к пити я оказался в батальоне Бухарина. Комбат охрипшим голосом отдавал распоряжения. Увидев меня, он обрадованно улыбнулся. В это время вражеский пулеметчик, залегший на крыше стоящего через улицу особняка, стеганул по окнам верхнего этажа здания, у которого мы стояли. Посыпались стекла, штукатурка вперемешку с деревянными щепками.
      Бухарин поморщился, как от зубной боли, кивнул в сторону огневой точки:
      - Ну что ты с ним поделаешь! Нечем взять, а пушкари отстали.
      - Да, плохо. Не знаешь, почему застряли артиллеристы?
      - В расчетах людей негусто. Потери за последние дни большие.
      - Помоги им.
      - И то верно, хотя и у меня народу осталось немного. Николай Яковлевич распорядился помочь артиллеристам. Вскоре прибыли два орудия. Расчеты довольно быстро расправились с пулеметом врага, начали прикрывать двинувшиеся вперед штурмовые группы. Одно орудие вело огонь по засевшим гитлеровцам, другое в это время перемещалось на новую огневую позицию.
      Продвижение батальона пошло живее.
      - Ну вот, Николай Яковлевич, дело-то двинулось, кажется. Как же это ты сам не сообразил? Или прижимистым становишься? Не похоже на тебя.
      Бухарин опустил глаза и развел руками:
      - В суматохе упустил.
      В полдень последние группы противника прекратили сопротивление. Город был в наших руках. На улицах стали появляться жители. Поляки с интересом смотрели на бойцов и командиров, но по привычке продолжали жаться к стенам домов: годы страха в оккупации давали о себе знать. Однако, видя дружелюбные взгляды наших солдат и офицеров, смелели, вступали в разговоры.
      С Кребенем в моей памяти связан такой эпизод. По пути из батальона Бухарина в штаб полка завернул на огневую позицию полковых минометчиков. Батарейцы выносили из горящего здания людей. Почти на всех было военное обмундирование.
      Мне невольно вспомнился сорок первый год. Полыхающий на залитой солнцем поляне сарай. И вопли раненых немецких парашютистов, которых пытались сжечь, уходя, свои же десантники. Значит, война до сих пор не всех научила.
      - Цивилизованные мракобесы, - грубо произнес Василий Пономарев, убийцы, будь они прокляты!
      Это был не единственный случай в тот день. Оказывается, по приказу командования эсэсовцы обливали бензином здания с ранеными и поджигали их.
      В Кребене мы находились недолго. Полк выступил в сторону Фрауэнштадта. Ночью выпал снег, но часам к восьми прояснилось. Легкий морозец бодрил людей. Батальонные колонны шли навстречу канонаде боя. Настроение у всех было приподнятое.
      * * *
      Совинформбюро приносило радостные вести с фронтов. Были освобождены столица Польши Варшава, крупные промышленные центры Лодзь, Краков. Войска нашего фронта вышли к реке Одер и захватили несколько плацдармов, окружили в Померании крупную группировку врага.
      С радостью мы восприняли весть о вступлении советских войск на территорию фашистской Германии. Наступило долгожданное возмездие. Пожар войны возвратился туда, где он был зажжен.
      Дивизия продолжала вести бои на подступах к Одеру. Они проходили на редкость упорно, и по накалу борьбы трудно отличить их один от другого. Немцы использовали густонаселенный район для создания очагов сопротивления в городах и поселках городского типа. Стены каменных зданий надежно укрывали врага, были удобны для устройства огневых точек. Крепости стен и упорству противника мы противопоставили умение командиров и разнообразные приемы борьбы. Следует сказать, что наш офицерский состав ротного, батальонного да и большей частью полкового звена являлся командирами военного времени. Многие наши офицеры выросли из солдат. За их плечами был не один блестяще проведенный бой. Война способствовала их выдвижению на командные должности, а обстановка переднего края, бои - приобретению опыта, командирских навыков. В основном это были мастера своего дела.
      По ходу повествования я не раз вспоминал капитана Сергеева. К сказанному добавлю, что войну Иван Алексеевич начал в стрелковой роте. Проявил себя волевым офицером. Был назначен командиром роты автоматчиков. Здесь, как говорят, всеми гранями засверкал его командирский талант. Там, где требовались смелость, инициатива, решительность, посылали его. Нужно прорвать долговременную оборону противника - первыми шли автоматчики, отрезать пути отхода врага или обойти его - тоже.
      На дороткинском плацдарме капитан Сергеев стал заместителем командира батальона. В новой должности быстро освоился. Уже в ходе Висло-Одерской операции не раз решал задачи по ликвидации прорывающихся к фронту групп фашистов.
      В районе польского хутора Чабаны фашисты сумели прорвать боевые порядки полка и устремились в направлении КП дивизии. В критической ситуации группа в составе стрелковой роты, артиллерийского и минометного взводов, саперного отделения под командованием Сергеева была брошена наперерез противнику с задачей остановить врага.
      Иван Алексеевич понимал: наличных сил у него мало. Гитлеровцы в несколько раз превосходили группу по численности. В распоряжении врага танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры. Бронированный кулак и помог им проломить кольцо окружения.
      Двигаясь навстречу противнику, офицер подбирал участок местности. Началась покрытая лесом лощина. Километра через полтора ее горловина стала сужаться, все круче становились скаты. Березы и липы вплотную подступили к шоссе. Самое узкое место капитан и решил перекрыть.
      Пока саперы минировали шоссе, подпиливали деревья, пехотинцы помогли артиллерийским расчетам поднять на склоны орудия, расчистить для них секторы обстрела, оборудовать огневые позиции. Расчеты противотанковых ружей под прикрытием ручных пулеметов Сергеев расположил так, что под прицелом оказалось около трехсот метров полотна дороги. Минометчики должны были своим огнем преградить путь отхода фашистов.