Слышу, зазвенело внутри.
      Кричу: "Оля, скройся с глаз долой! Убью -- пожалеешь!"
      Ни в какую!
      -- Посмотри, в чем хожу десять лет! Стыдуха! Ты не мужик!
      -- Ах не мужик?! -- И банку сметаны об пол хрясь! Как граната рванула. Обои в сметане, пол в осколках. Жена контужена, глаза круглые, рот настежь. И тишина.
      С утра в магазин. Вернулся, банку сметаны в руках держу:
      -- Доброе утро, дорогая!
      Только она рот открыла, я банку сметаны об пол хрясь!
      И тишина.
      Каждое утро приношу по банке сметаны. Об пол -- и тишина.
      Так что у кого с нервами нелады, лучшее средство -- сметанка. Баночку натощак об пол. И тишина.
      Ромео Степанович
      Извините, дело интимного свойства, но как товарищ по полу, вы должны понять. Я люблю свою жену. Просто схожу с ума. Потому что поверьте, ни к кому так не тянет, как к ней. Нет, к другим тоже тянет, но разве сравнишь, как тянет к ней!
      Я сравнивал.
      Вы знаете, как изменю ей с кем-нибудь, тут же становлюсь себе противен! Говоришь себе: как ты мог! Мчишься по улице, на восьмой этаж без лифта на последнем дыхании, скорей заключить женушку в объятия. А когда заключил, на большее нету сил, что, согласитесь, естественно, я же не лошадь!
      Поэтому никаких вольностей себе с ней не позволяю, смотрю с немым обожанием.
      И что любопытно: чем больше ей изменю, тем сильнее к ней тянет. Прямо пропорциональная зависимость. Какой-то закон Ньютона: развратные действия равны противодействию -- кажется так. Просто не могу представить, как бы жил без нее!
      Каждое лето в отпуск отправляю на месяц, не меньше, чтобы отдохнула от меня по-настоящему, она ведь, бедняжка, так устает: дом, работа, стирка, готовка.
      Пока она там отдыхает, я в поте лица вытворяю такое, вы не представляете, какая грязь здесь творится. Зачем я это устраиваю? Я же сказал: из любви к ней! С единственной целью, чтобы при ней этого не было! Чтобы не делать ей больно!
      Зато как я ее после этого жду! Приезжает -- вся квартира в цветах! Шампанское!
      Коньяк! Чего только не остается! Шоколад везде! На столе, на полу, под кроватью! Она на шею кидается, а меня слезы душат: знала бы ласточка, что тут творилось! День ползаю перед ней на коленях, целую пыль у нее под ногами, кстати, пыли полно. Тьфу! Чистая моя, непорочная: ведь она ни с кем, поверьте, я знаю, ни с кем! Ждет меня как полная дура... А я вместо того, чтобы с ней до гроба, я с этими... ну вы знаете! Ни стыда, ни совести! Без имени, без отчества, им же все равно с кем! Как так можно?! Причем, восемнадцать-двадцать лет, телячий возраст, в голове ветер. Ну, кожа гладкая, грудь колесом, но Достоевского не читали! Я им говорю: вам надо учиться, овладевать смежными специальностями, думать о будущем -- они хохочут! Бестолочь! Надо бы поговорить с их родителями, да все некогда!
      Конечно, после всего этого тянет поговорить с культурным человеком, с ангелом моим единственным! И вы не поверите -- не спит! В шесть утра читает, меня, подонка, ждет! Я ей как-то стихи написал. Целиком не помню, но есть такие слова: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, а я подонок, я скотина, убей, зарежь или прости!" Вылитый Пушкин, согласитесь! Кто из нынешних мужей своим женам такие стихи напишет?! Другая бы за такие строки... А она говорит: "Почему ты не исполняешь супружеские обязанности?!"
      Здрасьте! Ну при чем здесь это?! Я ей стихи о любви, а она о каких-то обязанностях! Любовь и обязанности -- две вещи несовместные!
      Сколько раз, потеряв ключи, лез к ней через балкон, жизнью рискуя! Кто из мужей по ночам на балкон к женам лезет?! Все норовят в дверь, как попроще. В наш век романтики редкость! Моя живет почти как Джульетта с Ромео! Ну как ей объяснить, что она со мной счастлива!
      Почему-то нервная стала, плохо выглядит. Я за нее очень переживаю. Что с ней происходит, ума не приложу. Вы не могли бы посмотреть ее, доктор?
      Не понравится -- уйду
      На шестой весне пенсионной жизни, взвесив все за и против, Вениамин Петрович Бунин решил жениться. Пора!
      На влюбиться не было ни времени, ни сил -- просто нужен был приличный человек женского пола, умеющий готовить, стирать, слушать и, в случае чего, вызвать скорую. Желательно, чтобы невеста имела пристойную пенсию. А если она еще при этом не будет уродиной -- большое спасибо!
      Но где найти такую незамысловатую женщину? На улице же не пристанешь. В газету объявление не дашь: мухлюют, что получше -- своим.
      Родные и близкие, узнав о желании Бунина, обещали помочь. Сказали, что в городе полно непристроенных женщин, мечтающих связаться узами брака с крепеньким пенсионером еще на ходу и при пенсии. Еще отбоя не будет.
      Уже назавтра звонили и обещали познакомить с одной.
      Вениамин Петрович оделся как для торжественных случаев: теплое финское белье, в прошлом бельгийский костюм с голубым переливом, белая рубашка без верхней пуговицы, прикрытая галстуком в клетку, велюровая шляпа. На антресолях коробки сильно помяли шляпу, отчего она стала по форме ковбойской. Направляясь на свидание в этой шляпе, цокая по асфальту подковками туфель, Бунин чувствовал себя ковбоем, скачущим на свидание с красоткой.
      В садике его представили Вере Павловне. Она оказалась пуда на полтора больше того, что обещали Вениамину Петровичу, но в таком возрасте кто считает?! Лишь бы человек был хороший: умел готовить, стирать и слушать. Вера Павловна когда-то была интересной женщиной и не скрывала этого, наоборот, аккуратно помечала косметикой то, что когда-то в косметике не нуждалось.
      Она подала руку для поцелуя. Вениамин Петрович не спеша целовал пальцы, разглядывая камни и оправу кольца. Некоторое время вокруг возбужденно галдела стайка пенсионеров, потом как по команде они стали прощаться, подмигивая кто как мог.
      Бунин взял Веру Павловну под руку, и они стали прогуливаться. Шли мелким расслабленным шагом людей, которым спешить некуда да и незачем. С непривычки Вениамин Петрович смущался, казалось, все на них смотрят: она такая большая, а он такой небольшой. Но как было сказано выше, лицо Веры Павловны бережно хранило следы былой красоты, и Бунин решил, что прохожие думают: "Этот хорошо сохранившийся мужчина в молодости завоевал сердце когда-то необыкновенно красивой женщины! Вот уж верно был Дон-Жуан!"
      Вениамин Петрович довел Веру Павловну до парадной и стал прощаться, поскольку со школьной скамьи помнил: в первый же вечер входить в дом девушки непозволительно. Но Вера Павловна, властно взяв за локоть, предложила зайти на чашку чая.
      Невеста жила на пятом этаже без лифта, поэтому пока отдуваясь на каждой площадке добрались до квартиры, Вера Павловна успела вкратце рассказать биографию, в которой фигурировало около четырех мужей, и все военные. Первый был адъютантом то ли у Буденного, то ли у Кутузова.
      Квартирка была однокомнатная, тесноватая, но обставленная добротно, на стенах мужественно блестело оружие: сабли, пистолеты, кинжалы. На тумбочке стоял пузатый аквариум с рыбками неизвестной породы размерами превосходившими тех, что Бунин видел в продовольственных магазинах. "Значит, любит животных," -- отметил он.
      Вера Павловна пошла на кухню хлопотать над ужином, продолжая разворачивать панораму своей богатой военными событиями жизни.
      Вениамин Петрович разглядывал помещение, в котором предстояло жить, поскольку считал, если вошел в квартиру, то как честный человек должен жениться. В целом ему тут нравилось, а из кухни еще пахло чем-то страшно съедобным, и есть хотелось как никогда, а вернее, как всегда.
      Вера Павловна внесла на подносе ужин. Дымилась жареная с луком картошка. На тарелке в зеленом горошке разлеглась ветчина. Легкие пончики! Пироги!
      Бледнорозовый, но отчаянный хрен! Что-то еще, но желудочный сок туманил глаза и Вениамин Петрович уже плохо видел.
      -- Вера Павловна! -- ахнул Бунин, смахнув слезу. -- Вы собираетесь все это съесть за ночь?
      -- Нет. Пополам! Теперь у нас все будет пополам, -- сказала Вера Павловна, накладывая на тарелку картошку, туда же салат, кусок ветчины, горошка, кучку хрена, который тут же вцепился в глаза и нос Бунькина.
      -- Но на ночь же! -- простонал Вениамин Петрович, густо намазывая масло на свежий хлеб. -- Вы не думаете о желудке!
      -- Что о нем думать! Пусть лучше обо мне кто-нибудь подумает! -- Вера Павловна разлила из графинчика водку и зажгла папиросу: -- Ну, за знакомство!
      -- Вера Павловна! В нашем возрасте пить и курить -- это уже, простите, ни в какие ворота! -- Бунин хотел что-то добавить, но Вера Павловна чокнулась, выпила и так расхрустелась огурчиком, что Вениамин Петрович не выдержал -- забытым движением опрокинул рюмочку в рот и накинулся на еду так, что Вера Павловна перестала жевать и, подперев голову, нежно уставилась на него.
      -- Кушай, Веня, только жуй хорошенько! Ишь как изголодался! Сколько же лет не обедал-то?
      Бунин пробурчал что-то, продолжая жевать, испытывая жуткое удовольствие от того, что ест много, ест вкусно, хотя на ночь такие оргии устраивать нельзя!
      Нельзя! Но до чего вкусно то, что нельзя!
      Наполовину опустошив поднос, Вениамин Петрович пришел в себя и отвалился от стола:
      -- Вы меня убиваете, Вера! Это ужасно!
      -- Это прекрасно! -- поправила Вера Павловна. -- Как ты замечательно ешь!
      Много. Быстро. Точь-в-точь первый муж, который был адъютантом!
      Бунин покашливанием старался перекрыть икоту, с ненавистью глядя на булочку с кремом, которую нельзя было не съесть, но и есть уже не было сил.
      -- Веня, а детей у тебя, случайно, никаких нет? -- спросила Вера Павловна.
      -- Нет никаких детей, слава Богу! А то бы тянули из меня последнее! -- Бунин злобно проглотил булочку.
      -- Плохо, Веня, ох плохо! Если бы из меня кто-нибудь что-то тянул, все б отдала! -- Вера Павловна глубоко затянулась папиросой, закашлялась. -- Пуговки у тебя разными нитками пришиты, Веня. Весь ты аккуратный, но неухоженный. Давай пиджак.
      Вениамин Петрович снял пиджак, прижал правую руку к телу, потому что на рубашке под мышкой светилась дыра, но не слишком заметная, поэтому он откладывал зашивать. Без пиджака и от выпитого Бунькин почувствовал себя мужчиной. Да еще на стенах воинственно блестели сабли и пистолеты. Захотелось крикнуть ура и броситься на Веру Павловну. Вместо этого он сказал:
      -- Вера, нам, очевидно, придется сочиться... счестья законным браком...
      -- Что значит "очевидно"?! Только законный! Хватит! Я уже не девочка! Было тут два таких ухажера! Поматросили и бросили! Я женщина серьезная, у меня все мужья были не ниже капитана, так что все официальным путем. Без фокусов чтобы!
      -- Ты меня перебила! Естественно, если браком, то законным! Мне по-другому не подходит! Но если и суждено стать мужем и женой, я бы хотел оговорить некоторые, так сказать, условия совместного проживания.
      -- Ну-ну! -- Вера Павловна откусила нитку, которой пришивала пуговицу.
      -- Во-первых, Верочка, попрошу у нас не курить!
      -- Здрасьте! Я начала курить, когда тебя еще на свете не было!
      -- А теперь потерпи до тех пор, пока меня снова на свете не будет! Пойми,
      Веруня, -- Бунин почувствовал, как опять жует что-то вкусное, -- ты не читала, как никотин западает некурящему прямо в душу? А я у тебя некурящий! Чем курить, лучше гулять по воздуху! Я покажу тебе упражнения йоговской гимнастики и ты похудеешь в два дня! В два дня ты себя не узнаешь!
      -- Нет, Венечка, это ты себя не узнаешь, если вздумаешь тут казарму устраивать!
      Поверь, у меня было четверо мужей, это хорошая школа. Я знаю теперь, как жить.
      Я все поняла. Не надо лезть друг другу в душу!
      -- Но если не лезть, зачем жениться, объясни тогда?! -- Бунин отхлебнул компот.
      -- Зачем? Какой это союз двух любящих сердец, когда столько сахара в компот кладете!
      -- Ну хорошо, Веня. Ты мне нравишься, у тебя незлые глаза, хороший аппетит! На тебя приятно готовить. Ты мне напоминаешь одного моего мужа, но неважно... Я знаю, у тебя приличная пенсия, так что в сумме ты как мужчина имеешь право требовать.
      -- Конечно, имею, как мужчина! -- Вениамин Петрович выпятил грудь.
      -- Я буду курить на лестнице и меньше, -- согласилась Вера Павловна. -
      Действительно, живем один раз и тот заканчивается. Может, ты прав. Но мой второй муж, полковник в отставке, никогда не попрекал папиросой!
      -- Учти, Вера, я твой последний муж, подумай хорошенько!
      -- А третий муж, майор бронетанковых войск, мыл полы!
      -- Но я, как известно, не майор! Тем более бронетанковых войск! Так что, извини, но пол по твоей части!
      Вера Павловна схватила со стены саблю, рубанула воздух и закричала:
      -- Будешь мыть пол, будешь! А я о тебе заботиться стану! Заштопаю всего, вымою, отутюжу, откормлю -- ты у меня станешь майором! -- она грохнула саблю на стол, между вилкой и ложкой. -- Давай, Веня, прикинем по-хорошему на что будем жить.
      Сложим пенсии в кучку.
      Сначала Бунин обиженно молчал, косясь на саблю, но когда будущая супруга начала бездарно складывать, вычитать, делить, он вмешался. Они разгорячились, то соприкасаясь головами, то вскакивая и кружа по комнате. Бунин кричал, что не потерпит у себя в доме этот старый шкаф, эту развалюху, хоть она и служила Кутузову. Надо купить стенку, сейчас в каждом приличном доме есть стенка...
      Вера Павловна усаживала его на место, совала в рот кусок пирога с капустой и говорила, что шкаф вместительный, а стенка -- это молодым. Лучше купить цветной телевизор, чтобы на старости лет увидеть все в цвете...
      Незаметно стемнело. Вениамин Петрович спохватился лишь в первом часу.
      -- До завтра, дорогая, -- он направился к вешалке за шляпой.
      -- Куда?! -- Вера Павловна ловким маневром перекрыла дорогу. -Останься!
      -- Нет, нет, нет! -- Бунин покраснел и надел шляпу задом наперед, отчего стал похож на ковбоя, сидящего на лошади задом. -- Не в моих правилах оставаться у женщины в первый же вечер! Руку поцеловать могу!
      -- Руку целуй себе сам! Уже не вечер, а ночь. И дождь идет. Оставайся, -- Вера Павловна сняла с него шляпу, потом пиджак. -- Да не бойся, не трону! Я лягу там, а ты на диване. Иди, почисть зубы перед сном, помойся и бай-бай! Полотенце твое висит. Ну, не ломайся!
      Идти с полным желудком в дождь не хотелось. Поэтому поломавшись для приличия,
      Бунин остался. Пошел в туалет, почистил зубы, ополоснул лицо. Когда вернулся в комнату, ему было постелено. Вера Павловна уже лежала на кушетке, небрежно прикрывшись одеялом.
      -- А мой капитан третьего ранга перед сном раздевал меня собственноручно, -- вздохнула Вера Павловна. -- Спокойной ночи, Веня. Будем спать.
      Вениамин Петрович погасил свет, сам себя раздел и лег на хрустящую простыню.
      Утром он проснулся свежим и отдохнувшим, желудок не беспокоил. Вера уже хлопотала на кухне. Вениамин Петрович подкрался к ней сзади, долго выбирал место, по которому бы ее шлепнуть и решил, что уместно коснуться плеча.
      -- Ап! Вот и я, товарищ генерал! Как спалось?
      -- А вот хамить не надо! -- зло ответила Вера Павловна. -- Я думала, ты честный человек! Чего ж не предупредил, что храпишь?!
      Бунин побледнел:
      -- Возможно, я и храплю, но будучи в поездах дальнего следования, домах отдыха и в санаториях, я спал с разными людьми -- никогда жалоб не было! Тем более многие мужчины, особенно богатыри, испокон веков храпели по-богатырски! Неужели твой майор бронетанковых войск...
      -- Ты Василия не трогай! -- Вера Павловна двинулась на Бунина с кухонным ножом.
      -- Василий никогда себе такого не позволял в присутствии женщин! Так что, если желаете вступить со мной в брак, будем менять мою квартиру и вашу на двухкомнатную, чтобы вы храпели отдельно!
      -- Вряд ли мне подойдет ваш вариант! -- рассердился Вениамин Петрович. -- Вы тут курите, пьете, наедаетесь на ночь, меня скармливаете и еще "не храпи", "не ходи"! Нет! За ужин большое спасибо, но на всю оставшуюся жизнь я себя связывать с вами не намерен! Неизвестно, сколько осталось!
      -- Такому как вы осталось немного! Тоже мне, подарочек! Да вы, наверное, и в армии-то не служили! Сачок! -- Вера Павловна ножом рубанула репчатый лук.
      -- Я не привык скандалить с женщинами, Вера Павловна, я выше этого! Прощайте!
      Ухожу, кухонная вы баба!
      -- Дуй, дуй! -- Вера Павловна двинулась в прихожую, не выпуская из рук ножа.
      Вениамин Петрович нахлобучил шляпу, хотел презрительно оглянуться, но не успел и вылетел из квартиры...
      Получив боевое крещение, Бунин стремительно шел по улице и думал: "На кой черт это надо! Зарежут на старости лет и вся любовь! Да пошли они к черту! Один не проживу, что ли?..
      Через неделю ему позвонили и сказали: есть человек. Сначала он наотрез отказался, но когда услышал, что это бывшая санитарка и двадцать пять лет отработала в популярной больнице, он согласился взглянуть. Тем более у нее двухкомнатная.
      -- Ты же ничего не теряешь, -- сказали ему, -- не понравится, ушел и все!
      -- Не понравится, все и ушел! -- бормотал он, направляясь по указанному адресу.
      -- Будет выпендриваться, тут же уйду! Надо еще проверить, что она за санитар такой, небось, шприц в руках не держала. ...Дом был кирпичный, очевидно, кооперативный, недалеко от универсама, через дорогу парк.
      Дверь открыла худющая женщина с лицом, вызвавшим у Вениамина Петровича неприятные ассоциации, но с чем -- непонятно.
      -- Здравствуйте, -- сказал Бунин, сняв шляпу, -- вы по поводу замужества?
      -- Я, -- прошептала хозяйка. -- Проходите, пожалуйста!
      Глазки у нее были незначительные, а под стеклами очков терялись вовсе. С лица свисал увесистый нос, узкая прорезь рта. Вот и все. "Кого она напоминает?" -- мучился Вениамин Петрович, одновременно оглядывая прихожую, коридор, комнату.
      Чистота была стерильная да и пахло по-больничному тревожно, как перед уколом.
      Осмотрев обе комнаты, Бунин вышел на балкон, который лежал на ветках березы, остался доволен и вернулся в большую комнату.
      Женщина назвалась Ириной Сергеевной и села на стул, положив узкие руки на такие же узкие колени. Помолчали.
      "То, что балкон, это хорошо, -- подумал Вениамин Петрович. -- Зимой можно одеться потеплей: и воздухом дышишь и никуда ходить не надо. Комнаты две, так что каждый храпит, как хочет! Лекарствами пахнет, заболел -- не надо по аптекам мотаться. А то, что не очень красивая, так мы уже не в том возрасте, чтоб смотреть друг на друга. Но чего ж она все молчит да молчит? Пошла бы ужин сготовила, надо проверить, как у нее получается."
      Бунин уставился на бородавку неподалеку от носа хозяйки. Он понимал, что неприлично вот так в упор смотреть на физический недостаток, но почему-то не было сил отвести глаза и посмотреть на что-либо другое.
      -- Пенсия моя вам известна? -- брякнул он ни с того ни с сего.
      -- Да, я слышала, большое спасибо, -- отозвалась Ирина Сергеевна.
      -- Ну раз известна, тогда, может, чай попьем с чем-нибудь?
      -- С удовольствием, -- ответила Ирина Сергеевна и вышла на кухню.
      "М-да, однако, болтушка! Тишина, как в морге. Но потолки высокие, солнечная сторона и хамства с ее стороны не будет, никаких бронетанковых войск. Но страшна! На кого же похожа, ведь похожа на кого-то! С такой выйдешь под руку в парк, подумают, Бабу Ягу подцепил! Даже не знаю, как быть... А с другой стороны, персональная медсестра. Если что, воды подаст и уколом обеспечит, лекарства на любой вкус! А то, что не очень интересная внешне..."
      Тут Ирина Сергеевна внесла поднос с чаем, и опять Бунина пронзило страшное ощущение: на кого похожа, Господи!
      К чаю были сухари ванильные и бутерброды с измученным загнутым сыром.
      "Так, -- отметил Бунин, -- готовить не умеем. Не то что Вера Павловна!"
      В тишине хрустели сухарями, пили чай. Еда застревала в горле Вениамина Петровича.
      -- Чего ж это мы все молчим да молчим, нам что -- поговорить не о чем?
      -- Я молчаливая. Знаете, такая работа, всякого насмотришься за день, говорить неохота!
      -- О мужьях бы рассказали, -- Вениамин Петрович кивнул на шесть фотографий под стеклом, где Ирина Сергеевна была снята в обнимку с веселыми мужчинами.
      -- Это не мужья, -- Ирина Сергеевна отломила сухарик, -- это больные, которых я выходила. Вот они со мной и снялись. На память.
      Вениамин Петрович посмотрел на бывшую медсестру с уважением:
      -- Ну, как жить будем? Какие мысли, пожелания, предложения?
      -- Мне все равно, как скажете, так и будем.
      -- Нет, так дело не пойдет, -- обиделся Бунькин. -- Мне нужна жена говорящая, а то я не знаю даже! Что же вы делать-то умеете? Готовите не по первому разряду, если честно. А это не плюс.
      -- Извините. Я больше банки, уколы, перевязки. Хотите, горчичники поставлю?
      -- Сейчас?!
      -- Знаете, как я ставлю горчичники, банки? Ко мне все больные просились! Хоть на спину, можно?
      -- Нельзя! -- рассердился Бунин, нервно вытер рот салфеткой и почувствовал жжение. -- Ирина Сергеевна, вместо салфеток вы горчичник подсунули! Склероз?!
      -- Извините, -- Ирина Сергеевна вскочила и заметалась по комнате.
      -- А лекарства напутаете? Введете в спешке что-то не то?! Вы ж убить меня можете! Вы понимаете, чем это пахнет!
      Ирина Сергеевна дрожащими руками положила стопку бумажных салфеток.
      Вениамин Петрович еще немного подулся и спросил:
      -- Лекарства дефицитные, с печатями, без, достанем?
      -- Сколько вам надо, ради Бога! Вы у меня без лекарств не останетесь! Я вас вылечу!
      -- Я, тьфу-тьфу, здоров!
      -- Заболеете, -- тихо, но с уверенностью произнесла Ирина Сергеевна.
      -- Ну вот еще, -- Бунин вздрогнул, -- делать мне больше нечего! -- И закашлялся.
      -- Давайте погляжу горлышко, -- Ирина Сергеевна достала ложечку, -скажите "а".
      -- Почему это я должен говорить "а"?
      -- Скажите, пожалуйста, "а".
      Вениамин Петрович открыл рот и рявкнул "А-а-аррр!"
      -- Какое у вас красивое горло! -- восхитилась Ирина Сергеевна. -- Я ни у кого не видела такого красивого горла! Зев чистый! Миндалинки прелесть!
      Бунькин смутился. Еще никогда не делали комплимент его горлу:
      -- Так что у меня там?
      -- Ничего! У вас замечательное горло! Но кашель есть. Банки я бы поставила.
      -- Но после банок на улицу нельзя выходить!
      -- Нельзя, -- тихо сказала Ирина Сергеевна, опустив глаза.
      -- Нет, не пойдет! -- Вениамин Петрович направился к выходу.
      "Хочет, чтоб ночевать с ней остался, -- подумал он. -- Вот женщины пошли! Не выйдет, дорогая! Я стреляный воробей!"
      Он надел ковбойскую шляпу и протянул Ирине Сергеевне руку.
      -- Всего доброго. Очень приятно было познакомиться!
      -- Да, но как...
      Ему стало жаль ее, страшненькую, худую, брошенную даже больными.
      -- Не расстраивайтесь! Адрес ваш у меня есть. Я окончательно не решил. Может быть, остановлюсь на вас. До свидания. ...Проходя мимо кинотеатра, Бунин наконец вспомнил, кого напоминало ему лицо Ирины Сергеевны -- барона Мюнхаузена из мультфильма! Такой же нацеленный в землю нос, узкие губы! Барон Мюнхаузен! Можно жить с бароном Мюнхаузеном? Но с другой стороны: дома тишина, заболеешь -- уход! Не заболеешь -- опять же уход, для профилактики. Вера Павловна скорее зарежет и бросит в тылу врага, а эта санитарка вытащит на себе с того света!.. Но готовит, конечно, не так как Вера!
      Булочки с кремом!.. Тьфу! Перед сном такая обжираловка!.. А дома, кроме пельменей, ничего...
      Ну как быть?
      Дома Бунин взял чистый лист бумаги, разделил его на две части, слева написал "Вера Павловна", справа -- "Ирина Сергеевна" и столбиком выписал достоинства и недостатки каждой. Потом начал складывать столбиком. Тут позвонил телефон:
      -- Это 245-54-62?
      -- Да.
      -- Это вы хотите жениться, но храпите при этом?
      -- Ну я.
      -- Записывайте адрес: Разъезжая, 25, квартира 16. Лидия Михайловна.
      Двухкомнатная квартира в центре, все удобства, дача в Луге. Она недавно развелась, так что торопитесь, охотников полно. Завтра у нее день рождения, приходите обязательно с цветами. Будут спрашивать, кто вы такой, скажите от Григория Алексеевича. Ни пуха, ни пера!
      -- К черту! -- машинально ответил Бунин и положил трубку.
      "Надо посмотреть! Вдруг подойдет? И дача в Луге. Это вариант... Поглядим, поглядим, а то загремишь за первую встречную, потом мучайся. А не понравится -- уйду."
      Направляясь на смотрины, Бунин хотел купить гвоздики, уж больно хороши были. Но дорого. Чего тратиться, а вдруг впустую?! Для начала достаточно хризантем. И недорого, и цвет сиреневый, а это что-то означает.
      Дверь открыла роскошная женщина, на вид значительно моложе Вениамина Петровича.
      -- Вы к кому, папаша?
      Вениамин Петрович смутился от такого великолепия и решил, что не туда попал, вряд ли эта интересная дама ищет мужей.
      -- Извините, я, наверное, ошибся! Мне к Лидии Михайловне.
      -- Это я. Вы от Григория Алексеевича?
      -- Да. Бунин Вениамин Петрович. Холост.
      -- Ах, какие прелестные цветы! -- Лидия Михайловна прижала букетик к груди. -
      Мой любимый цвет -- вечерних сумерек! Проходите! -- хозяйка пропустила его в прихожую, коснувшись грудью плеча.
      Бунин отметил: "Грудь великовата! Ставим минус."
      Он повесил ковбойскую шляпу, снял туфли, надел тапочки, чтобы не пачкать паркет, и вошел в гостиную.
      Да, обстановочка была будь здоров! Не то что у генеральши. И пахло приятней, чем у санитарки. Тут были настоящие вещи. Вениамин Петрович не понимал в антиквариате, но почувствовал: кругом большие деньги. На стене висели две картины, сколько стоило нарисованное он понятия не имел, но судя по золоченым рамам, в такую оправу ерунду не вставят.
      Книг было без счета! В новеньких незапятнанных переплетах, они стояли ровными рядами, как на параде. Стол ломился от вкусных вещей, непонятно где купленных.
      Чувствовалось, у хозяйки неплохие связи, но сама готовить не любит. Поэтому Бунин сначала мысленно поставил плюс, но, подумав, добавил минус. Они друг друга взаимно уничтожили.
      Гости, шесть пожилых мужчин в возрасте, смотрели друг на друга подозрительно, ели много и молча. Без сомнения это были соперники. "Старье!" -- подумал Бунин и принялся за еду, наверстывая упущенное. "Женюсь -- не женюсь, а поесть надо, пока эти хамы все не сожрали!" Наевшись, кавалеры начали друг перед другом выпендриваться. Один порол какую-то чушь, намекая на связи с большими артистами, называя их небрежно Владька, Генка, Алка. Получалось, что он родной брат то ли Розенбаума, то ли Боярского. Второй, пришептывая и хитро улыбаясь, завел разговор о политике, вдохновенно рисуя мрачную картину того, что нас ждет. Третий, заикаясь, читал свои мерзкие стишки. Четвертый, бывший циркач, сделал стойку на голове и упал ногами на стол. Пятый схватил гитару и начал играть, а шестой сразу запел. "Они что, в паре будут жениться?" -удивился Вениамин Петрович. Наконец, Лидии Михайловне надоели эти показательные выступления, она включила магнитофон и потащила Бунина танцевать.
      Он неуклюже начал перебирать ногами, забыв, как это делается. Неожиданно для себя поймал ритм и задергался вполне даже прилично. Завершив танцевальную композицию сложным элементом падения на колени, Бунин, тяжело дыша, усадил партнершу на диван. Спину приятно щекотали завистливые взгляды гостей. Бунин разошелся, выпил шампанского, вспомнил несколько восточных тостов, показал пару фокусов. Лидия Михайловна хлопала в ладоши. Вениамин Петрович понял: его шансы растут.
      Гости начали прощаться. Лидия Михайловна проводила всех до дверей, по дороге шепнув Бунину, чтобы он задержался.
      -- Ну вот, мы, наконец, одни, -- сказала Лидия Михайловна, переставляя принесенные Буниным хризантемы из одной хрустальной вазы в другую. Погасив огромную люстру, включила торшер, и все стало розовым. На колени Лидии Михайловны прыгнул сиамский кот с красными глазами алкоголика, и они замурлыкали:
      -- Про вас говорят, вы -- Дон-Жуан!
      -- Врут!!! -- испугался Вениамин Петрович.
      -- Нет, нет! Разбиватель женских сердец! Для вас очаровать слабую женщину -- пустяки!
      -- Ложь! -- отрезал Бунин. -- Клевета!
      -- Не скромничайте! Вы к каждой находите подход! Мне подарили сиреневые хризантемы -- мой любимый цвет!
      -- Я не знал! -- оправдывался Вениамин Петрович.
      -- У меня и халат такого же цвета. Хотите надену?
      -- Не надо! Простудитесь!
      -- Никогда! Кровь у меня горячая! -- Лидия Михайловна вышла в другую комнату, оставив дверь открытой.
      Бунин внимательно оглядел комнату. Мебель старинная, но удобная, потолки высокие, воздуха много. Копейки, судя по всему, считать не придется. Здесь хотелось жить.
      Лидия Михайловна в сиреневом халате села напротив Бунина, закинув ногу на ногу.
      Халат распахнулся, обнажив ногу до того места, покуда нога была хороша.
      -- Итак, я вас слушаю, Веня. Вы верите в любовь с первого взгляда?
      -- В каком смысле? -- осторожно спросил Бунин.
      -- Ну вот вы увидели меня и почувствовали -- это то, что нужно, и без меня вам жизни нет.
      -- Почувствовал. Но при соблюдении определенных условий. Хотелось бы задать ряд вопросов, чтоб потом не было недоразумений. Вы извините, пустая формальность,
      -- он достал записную книжку. -- Курите, пьете?
      -- Не курю, пью слегка, по настроению.
      Вениамин Петрович поставил галочку.
      -- Готовить постное умеете?
      -- В общем да, но у меня человек в магазине, так что хорошие продукты всегда будут и возиться не надо.
      -- М-да, -- Бунин поставил вопросительный знак. -- Жилплощадь ваша мне по душе.
      Район хороший. Горячая вода регулярно или когда как?
      -- Регулярно.
      -- Ставим галочку. Ну, личные сбережения, конечно, имеются?
      -- Вы же видите! -- Лидия Михайловна обиженно поджала губы.
      -- Виноват, пошутил. И у меня на черный день накопилось. Если сложим...
      -- Получится славный черный денек! -- Лидия Михайловна захлопала в ладоши, отчего халат разошелся, но она не стала поправлять, ободряюще улыбаясь Бунину.