— До отправления скорого поезда номер два «Красная стрела» остается пять минут! Просьба провожающим покинуть вагоны!
«Погулял, пора отдыхать! Двадцать шесть рублей заплатил, зато в кои-то веки буду спать один на двух диванах! У кого еще такая жена? Сложена как богиня! Кожа — шелк! Прости меня, солнышко! — В глазах Игоря Петровича защипало. — Сукин я сын! Решил расслабиться! Погулять в „эсвэ“ за двадцать шесть рублей на полную катушку! Стрелять таких мужей надо!»
Игорь Петрович расстелил постель, заправил одеяло и простыню, и тут в дверь постучали. Он открыл. На пороге стояла роскошная брюнетка:
— Добрый вечер! Мне сказали, здесь свободное место. Вы не могли бы помочь кинуть наверх чемодан?
Казалось, вроде кровь угомонилась, но при виде брюнетки враз закипела, забулькала. Тем более наконец возник чемодан!
— С удовольствием! — по-гусарски пророкотал Мыловидов.
— О, португальский портвейн! Обожаю! Можно глоточек?
— Хоть два! — удачно сострил Игорь Петрович и налил полный стакан.
Дама выпила, откинулась на диване, и в глаза Мыловидову бросились два чудных колена. Он почувствовал себя молодым и свободным: «Вот оно! Началось-поехало!»
— Ваше имя, мадам? — спросил Мыловидов.
— Ириша. А вас?
— Игорь Петрович.
— Очень славно. Игорек, расстегни молнию, если не трудно!
Можно было подумать, Ириша учила тот же сценарий!
Поезд мягко тронулся с места. «Началось-поехало!» — бормотал Игорь Петрович, ломая молнию на платье. И тут в окне возник взмыленный офицер. Он махал Ирише рукой, крича непонятное. Ириша, улыбаясь ему, помахивая рукой, стараясь закрыть Мыловидова телом. Но полковник увидел его и свирепо припечатал к стеклу прямо-таки генеральский кулак. Какое-то время бежал рядом, посылая воздушные поцелуи и могучие кулаки. Наконец на шестом километре, увязнув в болоте, отстал.
— Чего-то я замерзаю! — прошептала Ириша, оставшись в комбинации, гордясь своим телом.
Игорь Петрович смотрел на полуобнаженную грудь и видел два генеральских кулака.
«Муж-полковник! Убьет! У военных своя авиация! Прилетит самолетом, встретит на вокзале, расстреляет обоих! Меня-то за что?»
— Игорек, я выпила. Теперь ты!
— Не хочу. Пейте сами!
— А чего это мы вдруг на «вы», не ломайся!
Мыловидов машинально кивал, не слушая Иришину болтовню, соображая, как спасти жизнь. А эта идиотка раскраснелась, клала руки куда ей надо, пыталась поймать губы, а он отбивался:
— Как вам не стыдно! Что вы себе позволяете! Ирина, простите, не знаю отчества! Муж — офицер Советской Армии! Наш защитник! А вы только в поезд...
— Муж это муж, а поезд это поезд! — хохотала Ириша.
Еще немного, и произошло бы непоправимое! Игорь Петрович высвободился, рванул дверь: «Помогите!»
— Ну и дурак! — сказала Ирина, укрылась одеялом и всхлипнула: — Дураки вы все!
Игорь Петрович скоренько собрался и выскочил в коридор. Куда податься? В любом купе могли ждать новые неприятности. Игорь Петрович заглянул к проводнице:
— Простите. Я храплю, даме мешаю. Может, есть свободное местечко переночевать?
— Идите на восемнадцатое, — зевнула девица. — У меня там один храпун спит. Давайте на пару.
Мыловидов нашел купе по звуку. Храпели действительно здорово. Не зажигая свет, он лег, не раздеваясь, и оставил незапертой дверь на случай, если придется катапультироваться. Игорь Петрович не спал. Сквозь храп соседа ему слышался стук копыт коня. Это полковник нагонял поезд и размахивал монтировкой.
Наконец варфоломеевская ночь кончилась. Поезд прибыл в город-герой Ленинград. Мыловидов с измятым, как после загула, лицом, вышел в коридор и налетел на Ирину. Она была свежа, как майская роза. Улыбнувшись, сказала:
— Игорек, поднеси чемодан, побудь мужчиной.
За ее спиной в купе, мурлыча, одевался тот самый мужчина, который отказался спать с Мыловидовым. Его глаза уже не горели жарким огнем, они тихо тлели. Игорь Петрович задохнулся то ли от ревности, то ли от обиды: «Со мной спать не захотел, гад!»
Мыловидов с Ирининым чемоданом выскочил на перрон и нос к носу столкнулся с родной тещей, Галиной Сергеевной. Она кого-то встречала с цветами. Увидев Игоря Петровича с чужим чемоданом рядом с Ириной, теща вскрикнула.
Мыловидов упал на колени:
— Галина Сергеевна! Я вам все объясню! Я спал совершенно в другом купе! С другими людьми! Дама подтвердит!
Ирина послала ему воздушный поцелуй. Теща влепила пощечину. Игорь Петрович чуть не заплакал с досады: «Мало того что за двадцать шесть рублей всю ночь ни с кем не спал, так за это еще и по морде!»
Игорь Петрович затравленно оглянулся. Сзади, стоя к нему спиной, Ирину обнимал военный с генеральскими погонами. Мыловидов чуть не потерял сознание: «Муж! Догнал все-таки! Когда же генерала успели присвоить? Вот оно, началось-поехало!»...
От греха подальше
Не иначе народ умом тронулся. Толком объяснить ничего не могут!
Вот вам пример. Встречал девушку на платформе Сестрорецк. Ветку сирени сломал по дороге, стою на платформе, жду.
Точно в 22.40 подходит электричка. Я с цветами, а из вагона вылетают трое орлов и, ни слова ни говоря, давай мутузить. Да так, слова не вставишь!
Стоянка минута. Точно по расписанию бить кончили, вскочили в тамбур, орут:
— Передай Серому, с ним то же самое будет!
Откуда мне знать, какому Серому?
А электрички след простыл.
Неделю пролежал, пока зажило, а сам думаю: «Не в сумасшедшем доме живем. Может, действительно что-то важное. А Серый не в курсе».
Когда зарубцевалось, пошел встречать свою девушку. Ветку сирени сломал по дороге, стою на платформе, жду.
А что, если ветка сирени — условный знак? У кого ветка, того и бить! От греха подальше, сирень выбросил.
22.40. Электричка. Опять три орла вылетают, снова отделали за милую душу:
— Передай Серому, с ним то же самое будет!
Хотел переспросить, какому Серому, черт возьми! Но без зубов не поговоришь.
Две недели пластом. Как быть, думаю. Надо срочно искать Серого. Пока жив.
Поспрашивал соседей. Оказывается, есть такой бандит по имени Серый. Все знают: Школьная, 42.
Звоню. Открывает мужик. Ну, точно, Серый! Жаль, мне досталось то, что ему положено!
Говорю:
— Вы товарищ Серый будете?
— Ну я. Какие вопросы?
— Вглядитесь в меня внимательно. Учтите, с вами то же самое будет.
Серый обрадовался:
— Угрожаешь, сука?
И в одиночку отметелил так, что тем парням и не снилось!
Я, когда дышать начал, шепчу:
— Зря вы распоясались. Ребята из электрички просили передать, я передал.
— Какие ребята, покажи!
Я говорю:
— Показать смогу недели через две.
Договорились.
Через две недели Серый заехал на «мерседесе». Давно на таком прокатиться мечтал. Доехали до платформы. Я, чтобы накладок не было, ветки сирени вручил Серому.
Электричка ровно в 22.40.
Из вагона, как кукушечки из часов, выскакивают три орла, но я успел крикнуть: «Серый левей!»
Серый пиджак скинул:
— Ну пацаны, какие претензии?
Орлы крылья сложили и говорят:
— А нам другой Серый был нужен. Прости, что потревожили, братан. Этот тип чего-то напутал.
Слово за слово, помирились они. А дружба, как известно, скрепляется кровью. Вчетвером они из меня отбивную сделали!
На мое счастье, ОМОН проезжал. И могу вам сказать: пока есть ОМОН, можете спать спокойно. Вмиг раскидали всех!
А мне врезали так!.. Только на вторые сутки я понял: до того меня толком не били, а по попке, любя, шлепали.
До сих пор перед глазами искры, будто в мозгу вечный бенгальский огонь. Как говорится, праздник, который всегда с тобой. По крайней мере врач пообещал, что еще год искры будут.
Но я выводы сделал. Теперь меня спросят на улице, который час, а я ноги в руки и бежать!
Если увидите бегущего человека в спортивном костюме на костылях и в гипсе — это я. Голыми руками уже не возьмешь!
Сказочная женщина
— Доктор, помогите, пожалуйста! Каждую ночь снится одна и та же женщина! Третий месяц! Видеть ее больше не могу!
— У вас с ней что-нибудь было?
— Во сне?
— Наяву.
— Наяву ничего. Честное слово! Она и во сне близко не подпускает!
— Тогда зачем приходит?
— А черт ее знает, доктор! «Не трогай меня! — кричит. -Уйду к Васильеву! Он не такая скотина, как ты!» — орет как резанная.
— Ну, так пусть себе уходит к Васильеву! Если он не такая скотина, как вы!
— А я ей и говорю! «Пошла ты! — говорю. — Чего приходила?» Вот так я ее по-мужски.
— Это наяву?
— Во сне.
— А она что?
— Она начинает: «Да ты посмотри на себя, образина! Такая женщина тебе может только присниться!»
— И вы всю ночь терпите? Да я б такую...
— Вы ж их не знаете, доктор. Женщина! Сразу в слезы. Повернулась, пошла. Дверью как жахнет! Штукатурка сыплется. Соседи в стену дубасят: «Прекратите хулиганить!»
— Это все во сне?
— Нет, это уже наяву. Она так хлопает дверью, я сам просыпаюсь!
— Господи! Возьмите снотворного, выкиньте ее из головы! Спите спокойно!
— Страшно, доктор! Без нее останусь совсем один.
Комплект
По случаю взял своей косметичку английскую. Коробочка аппетитная — шелк, а там дивности всякие: кисточки, красочки, чем чего красить неясно, но очень хочется!
Моя на шею бросилась, обняла, в ухо шепчет:
— Спасибочки, дорогой! Но из чего, по-твоему, эту прелесть вынимать?
Ну что скажешь? Права! Из ее кошелки потертой такую вещицу на людях не вытащишь. Решат, своровала!
Купил ей сумочку из ненашей кожи. Мягкая, как новорожденный крокодил!
Моя захлопала и говорит:
— Ты считаешь возможным ходить с такой сумочкой и косметичкой в этих лохмотьях? — и остатки платья на себе в слезах рвет. Ну что скажешь? Стерва права.
Ради жены чего только не прошибешь лбом. Приволок платье французское, все из лунного серебра.
И вот она вся в этом платье, достает из кожаной сумочки косметичку и заявляет:
— Пардон, месье считает, что это все гармонирует с драными шлепанцами? Тебе же будет стыдно ходить рядом со мной! Я тебя опозорю!
Что говорить? С француженкой не поспоришь! Пошел туда, не знаю куда, принес то, не знаю что. Надела — ей в самый раз! Ножки в туфельке — не узнать! Платье надела.
— Ну, как? — спрашивает.
А у меня язык отнялся и прочие органы. Неужели мне, простому смертному, все эти годы довелось жить с королевой?
Она тушью ресницы свои навострила, щечки в краску вогнала, встала рядом у зеркала, и понял я, что один из нас лишний!
Короче, в этих туфлях, платье, с косметичкой в сумочке тут же у меня ее увели.
Мужики, послушайте пострадавшего. Если вы свою любите, ничего не покупайте! В том, что есть, она никому, кроме вас, не нужна. Если хотите избавиться — другой разговор!
Дворничиха на балконе
Разбудил Штукина странный звук. На балконе явно скреблись, хотя на зиму было заклеено в лучшем виде. Значит, попасть на балкон могли только с улицы. Как это с улицы, когда пятый этаж? Может, птичка шаркала ножкой в поисках корма? Воробей так греметь лапами никогда бы не стал... «Цапля, что ли? — туго соображал со сна Штукин. — Сейчас я ей врежу прямо в...» Он никогда не видел цаплю, поэтому смутно представлял, во что ей можно врезать. Штукин подошел к балкону и долго тер глаза: за стеклом вместо цапли скреблась крохотная дворничиха в желтом тулупе. Ломиком била лед, веничком посыпала из детского ведерка песком. Штукин, разом проснувшись, с хрустом отодрал заклеенную на зиму дверь и заорал:
— А ну брысь! По какому праву скребетесь, гражданка?!
— Это мой долг! — сладко распрямилась дворничиха. — Уменьшается травматизм на балконах, рождаемость приподнимается. А то жить некому.
— Чего? Вы б еще на крыше песком посыпали! Люди ноги ломают не там, где вы сыпете? Ироды! — свирепел окоченевший Штукин, кутаясь в домашние трусы.
— А кто вам мешает ноги ломать, где посыпано? — Дворничиха заглянула в комнату. — Ох ты! Где ж такую грязь достаете? Не иначе жилец тут холостой! Так и быть, песочком посыплю. — Она щедро сыпанула из ведерка на пол. — Хороший паркетик, вьетнамский! Его песком лучше, а солью разъесть может. Вот в сороковой пол посолила, как попросили, а то у них тесть пьяный подскальзывался. Так верите, нет, — весь паркет белый стал! Соль, что вы хотите! Зато тесть пить бросил. Не могу, сказал, об соленый паркет бить челом, подташнивает! И не пьет третий день! Представляете? — Дворничиха потопала на кухню, по дороге посыпая песком. — От холода содрогаетесь или от страсти? Я женщина честная, пять благодарностей. А вы сразу в трусах. Сначала чаю поставлю. Ух ты! У вас брюква имеется! Сделаю яичницу с брюквой. Это полезно. А для мужчины вообще! Скушаете и на меня бросаться начнете! А зовут меня Марья Ивановна!
Как ни странно, яичница с брюквой оказалась приличной, к тому же Штукин опять не поужинал.
— Ну вот, накормила. Это мой долг. Пожалуй, пойду, пока с брюквы на меня не набросились! — Мария Ивановна шагнула к балкону.
— Нет, нет! Прошу сюда! — Штукин галантно распахнул дверь. И тут, как нарочно, на площадку выскочили соседская собака с хозяином и замерли в стойке, принюхиваясь в четыре ноздри, не сводя глаз с дикой пары: Штукин в трусах и румяная коротышка в тулупе. Покраснев до колен, Штукин захлопнул дверь:
— На ровном месте застукали, сволочи!
— По-моему, вы меня опозорили, — прошептала дворничиха.
— Чем же это? Вот вы меня опозорили, факт! Как докажу, что между нами ничего не было, как? Раз ночью в трусах рядом с бабой, скажут — развратник!
Дворничиха, сыпанув под себя песку, грохнулась в полный рост и зарыдала. Крохотная такая дворничиха, а ревела как начальник РЖУ.
Опасаясь, что ворвутся собаки с соседями, Штукин, нагнувшись к лежащей, одной рукой гладил дворничиху по голове, второй сжимал ее горло:
— Тихо! Миленькая моя! Заткнись! Люди спят! Что теперь делать?! Не жениться ведь...
— Я согласная на замужество. Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь это наш долг! Да вы еще после брюквы! Я вас опасаюсь! — Дворничиха хохотнула и, скинув тулуп, прыгнула в постель, где исчезла.
Как бы вы поступили на месте Штукина? Устроить в пять утра жуткий скандал, соседей порадовать? Глупо. Штукин, как воспитанный человек, решил по-хорошему лечь с дворничихой, а вот утром выставить невесту за дверь, чтобы ноги ее не было!
Он проснулся полвосьмого от звонка будильника. Оказалось, Марья Ивановна ушла по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника кошелек.
Ложась спать полпервого, Штукин снова заклеил дверь на балконе, радуясь тому, что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха хоть и небольшая, но оказалась на редкость вся миловидная.
В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин проснулся и, проклиная всех дворников мира, отодрал свежезаклеенную дверь. Марья Ивановна подпрыгнула и повисла на шее:
— Волновались, что не приду? Сейчас яишенку с брюквой изображу, потерпите.
И Штукин начал терпеть.
Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блестело, сверкало, и казалось Штукину, что он не дома, а в гостях, и все время тянуло уйти. Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с брюквой, очень полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком песка, говорила: пошла по балконам.
— Береги себя! — бормотал вслед Штукин, в глубине души надеясь на чудо, вдруг сорвется с балкона и вниз! Но увы, Марья Ивановна соблюдала технику безопасности и каждый раз возвращалась цела и невредима. Мало того, на Пасху привезла откуда-то пару родителей.
— Не обращайте внимания, они тихие, им недолго осталось, потерпите.
Старики смущенно лузгали семечки, сидя вдвоем в одном кресле. Старость надо уважать, куда денешься? Пусть живут, тем более много места не занимают.
Тесть относился к Штукину уважительно. Когда тот садился за диссертацию, тесть залезал на стол, располагался под лампой и, посасывая трубочку, крутил головой: «Ну ты грамотей!» Курил тесть собственный самосад, на редкость вонючий и стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но постепенно привык, и без этого запаха ему не работалось. Теща попалась на редкость болтливая, все рассказывала, как в детстве упала в колодец и оттого не росла. Рассказывая, теща ревела. А поскольку у нее был крепчайший склероз, отревевшись, начинала историю заново. И так каждый день. Откуда она брала столько слез, одному Богу известно!
Тесть был мужиком хозяйственным. Спали все на одной и той же тахте, но старики в ногах — поперек. Чтобы не смущать молодых, тесть смастерил фанерный щит с фигурной резьбой и укреплял его на ночь. Штукину приходилось подтягивать ноги, но куда больше неудобства доставлял храп стариков, слаженно высвиставших до утра что-то похожее на «Эх, ухнем!».
Как честная женщина, Марья Ивановна ровно через девять месяцев принесла двух малышей. По правде говоря, они не столько были похожи на Штукина, сколько на Гвоздецкого, циркового акробата, который жил двумя балконами выше. Но детишки, чьи бы ни были, всегда в радость, пока не знаешь, в кого они вырастут.
Мальчишки пошли, очевидно, в мамочку. Еще шепелявить толком не научившись, они самозабвенно играли в дворников. Поднимали пыль детскими метелками, пол посыпали песком, протирали все тряпкой, в которую превратили трусы отца, и орудовали так весело, что Штукина тянуло броситься из окна. Он надеялся, пацаны все уберут, выметут и успокоятся. Но теща обеспечивала фронт работ. Бедняга роняла и била что попадалось под руку, да еще поливала слезами, бубня бесконечную сказку с колодцем. Малыши ползали за старушкой, как грузовички за снегоуборочной машиной, и без конца убирали...
Марья Ивановна радовалась: «Если бы не дети, была б кругом грязь!» Штукин возражал: «Если бы не мать твоя, убирать было бы нечего!»
По ночам Марья Ивановна заставляла гладить свой круглый животик, она опять кого-то ждала.
В назначенное время Марья Ивановна принесла новую двойню. Вместо чепчиков детские головки украшали сияющие медные касочки. «Чувствует мое сердце, будущие пожарники!» — гордо сказала Марья Ивановна.
Сердце Штукина сжалось. Он понял: скоро придется проявлять отвагу при пожаре.
— У-тю-тю! — сделал он козу малышам и тут же ударили в живот две струи. «И правда, пожарники!» — подумал он с ужасом.
Дети сейчас растут быстро, пожарники тем более. Как следует не умея ходить, они стремительно ползали на карачках, завывая пожарной сиреной, из клизмочек поливая понарошку загоревшийся дом, но при этом на полном серьезе норовили выкинуть в окна уцелевшее от пожара имущество. А тут еще тесть по рассеянности кидал горящие спички прямо на пол. Как говорится: туши не хочу!
Под Новый год Марья Ивановна принесла детям подарки: дворникам — подростковые металлические ломы, пожарникам — югославские пенные огнетушители.
— На кой черт огнетушители? — испугался Штукин.
— Здравствуйте! — обиделась Марья Ивановна. — Югославских нигде не достать! От них пена гуще и аромат крепче!
В ту же ночь Штукин в этом смог убедиться. Проснулся весь в пене. Она была густая и ароматная. Вокруг подыхали со смеху дети, корчилась от хохота Марья Ивановна. И Штукину вдруг стало смешно и легко.
В эту ночь, всласть наглотавшись пены, Штукин, как говорят, второй раз родился, а, может, первый раз умер. Проснулся он другим человеком. У всех жизнь примерно одинакова, но одни считают, что живут в сумасшедшем доме, а другие в сумасшедшем доме сидят и чувствуют себя как дома. Важно найти точку, с которой не страшно смотреть...
Детишки и вправду забавные, не бездельники, наоборот, с утра до вечера убирали, тушили пожары, вытаскивали Штукина из огня, делали искусственное дыхание, а он тихо лежал, размышляя о том, что искусственное дыхание, если кто не понимает, ничуть не хуже естественного. А тут еще дети играючи раскидали по комнате диссертацию, тесть, естественно, выронил спичку, листы само собой загорелись, но обошлось. Потушили и вымели. В доме стало чище на одну диссертацию.
— Все равно бы не дописал! Черт с ней! Все, что ни делается, все к лучшему! — облегченно вздохнул Штукин, сделал из уцелевшего титульного листа самолетик и пустил в окно.
В семье наступил мир и покой. Редкие скандалы, правда, случались, когда пожарники сцеплялись с дворниками. А все потому, что дворники нарочно загромождали мусором запасные выходы! Они, как орали пожарники, должны быть свободны на случай эвакуации тел! Членораздельно они выкрикивали одно слово «эвакуация». Мальчишки дрались до крови, до слез. Развести их могла только милиция, так что Марья Ивановна очень кстати принесла к тому времени двух, как она сказала с гордостью, «будущих милиционеров». Вместо сосок во рту у них торчали свистки, они непрерывно свистели.
Оказалось, что, свистя, дети растут очень быстро. В один прекрасный день милиционеры расчертили пол мелом. Переходить можно было только по пешеходным переходам. Пару раз, когда, казалось, никого нет, Штукин перебежал в неположенном месте, но был остановлен свистком. Маленький милиционер вылез из-под стола и провел беседу: «Жизнь дадена один раз, — с трудом выговаривал он, — а вы перебегаете в неположенном месте! Или жить надоело?»
Штукин аж прослезился. Разве посторонний милиционер так душевно поговорит? Штрафанул бы и все! Свой родненький милиционер — другое дело! Он сунул сыну конфетку, но тот замотал головой, мол, на работе нельзя.
Растроганный Штукин по зеленому сигналу светофора пошел в туалет. У двери ему козырнул второй милиционер. Отдав честь, заикаясь, спросил:
— По-по-как-какому вопросу?
— По личному. Разрешите идти?
— И-идите! По личному не б-более трех минут. Потом я стре-ляю!
Спал Штукин абсолютно спокойно. Даже не проверял, закрыта ли дверь. Зачем? Ведь кто-то из милиционеров дежурил в засаде. Правда, ночью случались проверки. Светили фонариком в глаза, шепелявили: «Папа, ваши документы?» А у Штукина под подушкой паспорт. Он его р-раз! А ему: «Извините, можете спать!» И Штукин тут же провалился в сон, радуясь, как все устроилось. Одному в жизни страшно, а когда кругом свои, — ни черта! Свои дворники, милиционеры, пожарники, да еще Марья Ивановна задумчиво поглаживала живот, кого-то снова ждала. Глядишь, после брюквы эскадрилью летчиков принесет! Значит, и сверху будут свои... Словом, Штукин чувствовал, что живет как у Христа за пазухой. Если не глубже.
Аристократ
Раньше человека из общества узнать было просто: заговорил по-французски и все с ним ясно. Сегодня сложнее, но тем не менее отличить можно.
Хорошее воспитание отличается даже по запаху.
Вот Сергей Петрович Вострецов интеллигент в пятом колене. Считайте, аристократ. Так оно и чувствуется.
Извините, в гостях человек может зайти в туалет. И это естественно. И потом, пардон, некий запах в квартире, если у хозяев нет в наличии освежителя воздуха. В результате один человек портит настроение целой компании. Гости и хозяева подозрительно глядят друг на друга, окольным путем выясняя, кто автор.
Намеки, обиды. Вечер испорчен! По сути из-за ерунды.
Не ходить в гостях в туалет, терпеть до дому? Тогда зачем ходить в гости?!
Сергей Петрович Вострецов — дело другое! Тут тонкость чувствуется, дабы не обеспокоить других. Что и есть аристократизм подлинный, а не мнимый.
У Вострецова всегда в кармане флакончик из Франции, дезодорант с великолепным ароматом жасмина.
Когда Сергей Петрович зашел в туалет, для гостей никаких неприятностей! Наоборот! Через минуту на все помещение изысканный запах жасмина. И все знают: в туалет сходил Сергей Петрович! Даже кто сам факт не видел, по запаху чувствуют: Вострецов!
Иногда до нюансов доходит. Когда воздух не совсем благоприятен для публики, ну, там подгорело или накурено, хозяйка отзывает Сергея Петровича в сторону и просит его, в виде отдолжения, сходить в туалет, чтобы сменить аромат в гостиной.
И он не откажет. Это и есть тонкость хороших манер, когда в туалет сходил один человек, а всем облегчение!
Хорошее воспитание, его не скроешь! Как и наоборот. Однажды Сергей Петрович действительно зачастил в туалет, запах жасмина обволок всю гостиную. Так один из гостей, не буду называть его фамилию, при всех огорошил: «Сергей Петрович, судя по убойному аромату жасмина, уж не понос ли у вас, дорогой?»
Вот вам пример бестактности.
А Вострецов — что значит аристократ! — ни слова на хамство не ответил и в туалет пулей! Чтобы опять сделать людям приятное.
Разве этим тонкостям молодежь научишь!
У истинного аристократа запах жасмина в крови.
Разбудить зверя
Муравей сладко спал, когда слон нечаянно наступил ему на заднюю лапку. Муравей от боли как завопит:
— Под ноги смотреть надо! Идиот!
От неожиданности слон попятился и раздавил весь муравейник. Тут муравей окончательно глаза продрал, видит, над ним слон, муравейника нет. От ужаса голову потерял, кричит сам не знает что:
— Куда прешь?! Глаза ушами завесил! Пошел отсюдова вон!
Слон таких отчаянных муравьев в жизни не видал. «Не иначе он каратэ занимается. Вон рожа какая бандитская!» Повернулся слон — и бежать.
Муравей сначала глазам не поверил, а потом от радости ошалел:
— Да, никак, он меня испугался, а?! Струсил, толстозадый! Решил, лучше со мной не связываться. Догнать! Пару раз в ухо съездить! Когда еще такой случай представится? — и помчался муравей в погоню.
Слон бежит, деревья валит, земля дрожит. За ним муравей с веточки на сучок переваливается, орет:
— Держи толстого, держи жирного! Ух, бивни повыбиваю!
Но слон быстро бегает, не каждый муравей его догонит, особенно по пересеченной местности. Отстал муравей.
На поляне тигр завтракает. Шум услышал — антилопа поперек горла встала: «Что случилось? Слон со всех ног бежит. От кого? Если уж слоны побежали...»
Тут муравей выскакивает, весь в мыле:
— Фу! Слышь, старый, слон такой толстый не пробегал?
— Пробегал. А вы с ним в пятнашки играете?
Ну, муравью кровь в голову бросилась, ничего не соображает.
— Цыц! Матрац полосатый! Погоди, со слоном покончу, тобой займусь! Не буди во мне зверя — укушу! — и за слоном вдогонку побежал.
«Так, — подумал тигр. — Надо сматываться. Пока не загрыз».
Скоро все узнали, какой жуткий муравей в лесу объявился: за слонами да за тиграми гоняется. А сам никого не боится. Чуть что, как пискнет страшным голосом — у всех мурашки по коже.
Медведя из берлоги выгнал, живет там с молодой львицей, которую у старого льва отбил.
В лесу что-то страшное творится. По всяким спорным вопросам извольте явиться к нему, к мудрейшему. И еще, представляете, требует, чтобы перед ним на колени вставали. Нет, на колени-то каждый встать может, было видно перед кем! А в траве как его разглядишь, кровопийцу рыжего? А вы спрашиваете, почему у нас звери в очках...
Тьфу! Вот зверюга свалился на нашу голову, не приведи Господь...
Вечер встречи
Когда-то они дурачились вместе на площадке молодняка. Прошли годы. Жизнь раскидала кого куда, и вдруг приглашение на вечер встречи.
Собрались на опушке леса. Заяц с зайчихой, лев со львицей, волк с волчицей, лисица с бобром.
Выпили, разговорились.
Зайца от выпитого развезло, льва по плечу хлопает:
— Лева, я тебя вот таким помню. Давай поцелуемся, не пожалеешь! Как ты вырос, Лева! А я что ни ем, все такой же! Как говорится, не в коня корм! Да и корм то есть, то ни хрена нету!
— Как это «ни хрена нету»? — удивился лев. — Я проверял: с кормом все в порядке.
— Какой там порядок, Лева! Морковка не уродилась!
— Оленина зато уродилась! Что за манера: есть то, чего нет! Оттого и не растешь, заяц!
Волчица метала в пасть куски мяса, косясь на лисицу:
— Слушай, рыжая, что у тебя со шкурой? Оно не заразное?
Лисица дернула плечиками:
— До чего ж ты, серая! На мне крокодилова кожа!
— Крокодилова? — Волчица перекрестилась. — У нас в лесу крокодилы отродясь не водились!
— "У нас в лесу!" Дальше своего леса ничего не видите! А я за границу от нашего леса выезжала! Муж, бобер, ты знаешь, работает соболем. Они на экспорт идут. Я их сопровождаю.
— Кого? Мужей, что ли?
— Пушнину! Кстати, скажи зайчихе: заячьи шубы давно не носят. Дурной тон. Неужели заяц не может достать чего-то приличного!
Заяц вскинулся:
— А на какие, позвольте спросить, шиши?!
— Не понял! — Лев сплюнул косточку. — У нас каждый получает такие шиши, какие ему положены. Вот ты сколько, заяц?
— Да ни шиша!
— Значит, тебе столько и положено! Я лев, побольше тебя, поэтому тысячу!..
— Ой, ну ты прямо королева! — Лисица подсела ко львице. — Страшно рада за тебя, просто страшно! Слушай, а твой на сторону не бегает?
— Бегает. Но говорит: «Задержался, исполняя служебные обязанности».
— И ты веришь?
— Что я, дура? Конечно, верю. А он спрашивает меня: «Мордастая, говорят, тебя видели с тигром. Это правда?» Я говорю: «Ложь!» И он мне верит. Закон джунглей: все держится на доверии. А не поверишь, — разорвет. Кстати, твой старик исполняет супружеские обязанности?
— Бобруша мой? — Лисица порозовела. — Как умалишенный! Все хатки строит, хатки. На лето сдает. Приличная сумма набегает. Знаешь, в этом браке я по-настоящему счастлива! Тьфу, тьфу, тьфу!..
Заяц долго кашлял на ухо задремавшему льву:
— Лев, а правду говорят, ты козлика задрал? С нашей площадки, серенького, помнишь?
Льва передернуло:
— Что за народ! Козел пригласил на день рождения. Ну выпили. А закусывать нечем! Я же не алкоголик. «Задрал!» Надо же, так исказить факты! Кстати, заяц, зашел бы с зайчихой по старой дружбе! Фигура у нее какая стала! Прелесть!