МУХАММЕД ЛАРУСИ АЛЬ-МЕТВИ
      (ТУНИС)
      Шаатуты-баатуты
      Перевела с арабского О.Власова
      "Шаатуты-баатуты! Шаатуты-баатуты!" - так кричали дети в нашем квартале, когда упрашивали тетушку Мирьям рассказать им историю про Шаатут-Баатут,
      И чаще всего тетушка Мирьям уступала их настойчивым просьбам и рассказывала свою знаменитую историю. И вот как-то вечером дети собрались вокруг неё, тетушка Мирьям откашлялась, хлопнула в ладоши. Потом, пытаясь скрыть улыбку, сказала ласково и нежно:
      - Эта история, дети мои, не похожа на те рассказы и сказки, которые вы слышали от меня раньше, потому что история эта произошла со мной на самом деле, когда я была еще маленькой девочкой лет пяти. Незадолго до этого я потеряла зрения, после того как над нашей деревней пронеслась эпидемия оспы и унесла жизнь многих детей. Зрение мое стало таким слабым, что я едва могла различать лишь некоторые цвета, и для этого и то мне приходилось наклоняться низко-низко.
      Я была самой младшей в семье, поэтому все меня любили и баловали, особенно мама, не расстававшаяся со мной ни днем, ни ночью.
      Как-то вечером мы спустились с ней к реке аль-Хаси, которая протекала неподалеку от нашей деревни, мать хотела собрать побольше хвороста, готовясь к свадьбе моей старшей сестры, а отец тем временем позаботился обо всем остальном: угощении, нарядах, украшениях.
      Когда мы добрались до речки, мама оставила меня у небольшого родника, тонкой струйкой бежавшего к реке, ручеек этот весело журчал, радуя слух. Так я осталась одна, вслушиваясь в журчание ручейка и представляя себе будущую свадьбу сестры, все свадебные обряды, которые свершались в таких случаях: как обряжают невесту, как режут барана, как жених с невестой предстают перед муллой и как их ведут в спальню. Но самым интересным во всех этих обрядах для меня были "ночи хны", когда собираются все девушки деревни и моют волосы хной. И еще они выводят хной разные красивые узоры на ногах и на ладонях, соревнуясь, у кого лучше получится. Я-то знала, что мне ничего не достанется от этой хны, потому что я еще очень мала, да и отец купит совсем немного хны, потому что семья у нас бедная, и мы не можем купить много хны или чего-нибудь другого. Вспомнив о хне, я сама собой стала собирать красную глину, которой вокруг родника было видимо-невидимо, воображая себе, как я приготовлю из этой глины хорошую "хну", чтобы украсить себя в день свадьбы моей старшей сестры. Собирая глину, я и не заметила, как ко мне подошли какие-то женщины, очень красивые в роскошных богатых платьях. У каждой на руках были серебряные браслеты, а на ногах - золотые, в ушах - такие серьги, что глаз не оторвать. На груди у каждой была большая ладанка с ароматной амброй, в середине которой переливался драгоценный камень величиной с голубиное яйцо. Я и сама не знаю, как мне удалось так хорошо разглядеть всё это, взгляд мой вдруг прояснился, стал острым и проницательным, хотя до этого я почти ничего не видела.
      Красавицы остановились возле меня, присели рядом и спросили в один голос:
      - Что это ты здесь делаешь, Мирьям?
      - Глину собираю, чтобы украсить себя в день свадьбы моей старшей сестры.
      - Бедная, ты бедная, зачем же ты так старалась и собирала глину, она ведь совсем не годится для этого. Пойдем-ка к нам в наш дом, мы дадим тебе сколько хочешь самой лучшей хны, да такой, какой у вас в деревне никто сроду не видывал. Пойдем, пойдем с нами, Мирьям.
      Я очень обрадовалась их словам и тут же согласилась, очень уж хотелось мне вернуться домой и принести с собой много-много хны, чтобы хоть чей-то помочь отцу и облегчить его заботы. Тогда, может быть, и мне достанется немножко хны, чтобы вымыть волосы и расписать себе хной ладони и ноги.
      Я пошла вслед за красавицами. Не успела я сделать несколько шагов, как оказалась вместе с ними посреди большого двора, выложенного красивым белым мрамором, а стены вокруг были покрыты плиткой с удивительно тонкой и красивой росписью. Одна из красавиц скрылась в доме и вернулась с великолепным кайруанским ковром в руках: стоило ступить на него, и ноги утопали в мягком густом ворсе. Мы сели в кружок на ковер, и красавицы запели: никогда еще в жизни мне не доводилось слышать таких сладких мелодий, от которых на душе у меня стало легко и радостно, и я принялась танцевать, повинуясь ритму этих нежнейших звуков, а красавицы хлопали в такт и звонко смеялись. Так мы пели и танцевали довольно долго, потом одна из них вынесла во двор зеленое глиняное блюдо, доверху наполненное самой лучшей габесской хной, я даже вскрикнула от радости, подумав про себя: "...Сколько радости будет в доме, когда я принесу своей старшей сестре эту габесскую хну! Теперь я уйду отсюда только с большим мешком такой хны..."
      Не успела я поведать красавицам о своем желании, как одна из них пригласила меня сначала посмотреть дом, пройти по всем его залам и комнатам, но я ответила им:
      - Только сначала окажите мне, кто вы?
      Самая старшая из них сказала:
      Мы - Шаатуты-Баатуты!
      Как же я удивилась! "Шаатуты-Баатуты,- закричала я. - Никогда в жизни я не слышала такого имени. Что это за странное имя! Кто вы, люди или джинны? Почему вы собрались в этом доме, Шаатуты-Баатуты, и почему все вы так похожи друг на друга? Вы что, сестры?"
      Они ответили мне в один голос:
      - Да, да, девочка. Нас шесть сестер, а мужья наши - шесть братьев. Может быть, ты еще и увидишь их, если у тебя хватит терпения остаться с нами в этом доме до захода солнца...
      Мне становилось все страшнее и страшное. Уж очень подозрительными показались мне эта красавицы. И всё же я согласилась войти с ними в дом, чтобы посмотреть, что там такое.
      Мы вошли сначала в спальню. Каждая комната в доме была очень чистой, прибранной и красивой, обставленной прекрасной мебелью, на окнах были красивые тонкие прозрачные занавеси, а полы были устланы красивыми дорогими коврами. И каждый раз, когда мы приближались к очередной комнате, ее хозяйка входила туда первой, чтобы встретить нас там зажженными палочками благоуханного фимиама. А перед тем, как нам выйти из комнаты, её хозяйка окропляла нас розовой и жасминовой водой и благодарила за то, что мы почтили её дом своим присутствием.
      Когда мы обошли все комнаты, ко мне подошла самая старшая из сестер и сказала:
      - Теперь тебе осталось только навестить нашу свекровь, мать наших мужей. Она старая женщина, всегда сидит, не может вставать и ходить.
      Комната старухи располагалась на втором этаже дома. Мы поднялись туда по белым мраморным ступеням и вошли в просторную комнату, где, однако, было очень мало света: здесь были очень узкие окна, и солнечный свет проникал сюда лишь, когда солнце клонилось к закату; он проникал сюда сквозь маленькое слуховое окошко в западной стене дома. В углу этой большой комнаты на огромной перине сидела дряхлая горбатая старуха с растрепанными волосами, горящими глазами, длинным крючковатым носом, в руке у нее была прялка, на которой она пряла из грубой овечьей шерсти тонкую нить. Вид этой дряхлой старухи сильно испугал меня, я почувствовала, как у меня руки-ноги затряслись от страха, и волосы зашевелились на голове. Но старуха встретила меня приветливо и засмеялась неприятным скрипучим смехом. Потом протянула мне руку, чтобы я поцеловала ее. На руке были длинные костлявые пальцы с черными ногтями, похожими на когти орда или грифа. И все же я не убежала от нее, а села у её ног и спросила, как её зовут и кто она. Она громко раскашлялась, отчего рот у неё открылся и показались острые как серпы клыки, старуха высунула язык, напоминавший жало ядовитой змеи, но не произнесла ни единого слова. Я еще раз спросила ее, а она в ответ проделала то же самое. А на третий раз сказала:
      - Я самая старшая из Шаатут-Баатут. Я всем им мать. А когда-то я тоже Мирьям была, а теперь вот страх нагоняю на тех, кто ходит по темным углам. Иди сюда, и людям отнеси хну летучих мышей.
      Потом своими острыми ногтями она оцарапала мне бок, да так больно, что я вся сжалась в комочек от боли и страха. Очнулась я только тогда, когда одна из красавиц радостно закричала прямо у меня над ухом, и тут я увидела, что я снова во дворе, а красавицы, собравшись вокруг меня, поют веселые песни, хлопают в ладоши и брызгают мне в лицо розовой и жасминовой водой.
      Когда я немного отдохнула и пришла в себя, они усадили меня в центр кружка и стали петь хором:
      - Эй, Мирьям, в круг становись
      Шаатутам-Баатутам поклонись,
      На матушку Шаатуту не сердись,
      Слушайся ее советов и учись,
      На пушистый ковер ты садись,
      За обещанную хну потрудись,
      Сумей досыта наесться и напиться
      И пляши,
      Руки-ноги тебе свяжут, попляши,
      Стань такой же Шаатутой-Баатутой, как и мы...
      И, странное дело, я не смогла устоять перед их просьбой, встала и начала, танцевать, подчиняясь ритму их мелодий, позванивая серебряными браслетами с колокольчиками, которые они надели мне на ноги, ударяя в маленький бубен, который вдруг оказался у меня в руках. Так я танцевала под звон колокольчиков на браслетах и удары бубна до тех пор, пока силы не оставили меня и я от усталости упала прямо на землю. Мне очень хотелось есть и пить. Одна из красавиц, словно догадавшись об этом, подошла ко мне и оказала:
      - Ты проголодалась и хочешь пить, Мирьям. Подожди чуть-чуть, и я принесу тебе вкусную еду.
      Женщина ненадолго исчезла и вернулась с большим блюдом, на котором стояла блестящая тарелка, а из тарелки доносился ароматный от пряностей запах супа, рядом с тарелкой лежал горячий хлеб и маслины, а еще тарелочка с маслом. Женщина поставила блюдо передо мной и сказала;
      - Ешь, Мирьям, ешь досыта и пей, пока не утолишь жажду.
      Я подошла к этому блюду о такой аппетитной пищей, что у меня слюнки потекли, и протянула к нему руку, чтобы приняться за еду. Взяла кусок хлеба, обмакнула его в масло и хотела поднести ко рту, но не тут-то было. Рука меня не слушалась. Я пыталась и так, и эдак, но ничего не выходило. Это сильно рассердило меня. Но больше всего рассердило меня то, что русалки - а это были русалки! - только посмеивались и похохатывали, глядя на меня. Я расплакалась и крикнула им:
      - Я есть хочу... Я так голодна. Хватит с меня ваших чар и колдовства, жестокие злые русалки.
      И с этими словами я бросила хлеб в блюдо. У меня больше не было сил терпеть.
      Но старшая из них наклонилась ко мне и сочувственно сказала:
      - Мы и не думала помешать тебе есть, Мирьям. Просто наши обычаи запрещают прикасаться к пище, не вымыв рук. А ты, Мирьям, не вымыла руки перед едой. Пойдем со мной, там есть таз с водой, а уж потом наешься досыта. Пойдем, Мирьям.
      Но я сказала ей, дрожа от злости:
      - Знаю-знаю, вы опять решили посмеяться надо мной. Оставьте меня здесь в покое. Не надо мне никакой еды... Хватит с меня и хны, возьму её и вернусь к маме.
      Но русалка всё же настойчиво звала меня за собой. Уступив ей, я встала и пошла с ней туда, где стоял большой таз и чайник с длинным носиком. Русалка взяла чайник, а я подставила под воду свои ладошки. Но вода. не достигнув моих рук, поворачивала обратно в чайник и с быстротой молнии исчезала в нем. Я страшно испугалась того, что увидела. В панике я выбежала во двор, и увидела что красавицы сидят, поджидая меня и надрываясь от смеха так, что ногами стучат по земле.
      Я испугалась, что мне не достанется и хны, как на досталось еды, и сказала им растерянно:
      -У меня больше нет аппетита. Дайте мне, пожалуйста, хну и позвольте вернуться к маме, она ведь уже, наверное, заждалась меня.
      Самая старшая русалка оказала:
      - Кажется, ты на нас обиделась, Мирьям. У тебя совсем нет терпения, поэтому ты не можешь вынести наши шутки и игры с тобой. Ну что ж, мы сейчас же отдадим тебе хну,
      И в мгновение ока большое блюдо с хной очутилось прямо передо мной. Одна из красавиц взяла большой бубен, и русалки принялись напевать веселые песни, хлопая в ладоши, те самые песни, которые женщины в нашей деревне обычно поют в ночь, когда невесту украшают хной. Русалка, в руках у которой был бубен, сказала мне;
      - Послушай, Мирьям, мы так разукрасим тебя, разрисуем твои ладони так, как никто еще никогда в жизни не видывал. И ты будешь вспоминать об этом всю свою жизнь. Эй, Мирьям, ну-ка протяни свои руки к хне.
      Я очень обрадовалась этим словам и протянула руки. Русалка взяла немного хны из блюда и положила мне на ладони. И в тот же миг я почувствовала, что у меня в руках проскользнула змея. Я закричала изо всех сил:
      - Змея? Гадюка! Ой, мамочки, спасите меня... Ой...ой... Она сейчас меня ужалит.,.
      ... Мама услышала мой крик и, взволнованная, прибежала ко мне. Посмотрела вокруг и ничего не увидела. Взяла меня на руки, прижала к груда, приговаривая:
      - Спаси, Аллах, мою девочку... спаси, Аллах... Ничего... ничего... всё прошло... не бойся, здесь ничего нет. Успокойся, моя дорогая!
      Потом она унесла меня подальше от родника. Усадила к себе на колени, стала расспрашивать, что со мной стряслось. Я почувствовала себя в безопасности и рассказала ей всё, что видела и что произошло у меня с русалками. Мама была очень встревожена моим состоянием и сказала о грустью в голосе:
      - Что с тобой, Мирьям? Что я буду с тобой делать, если ты ослепнешь и потеряешь рассудок? Спаси меня, о Аллах!
      Она рассказала о моей истории с русалками всем жителям деревни, но никто не поверил мне. Но я же ясно видела своими глазами, всё, что произошло. И хотя прошло уже много лет с того случая, я всё еще очень хорошо себе мысленно представляю. И каждый раз, проходя у этого вади - я вспоминаю об этом происшествии и всем телом дрожу от страха.