Глава 1

Тени нападают

Он бежал по пляжу, устремляясь навстречу прохладному, манящему к себе морю. Только сегодня — 1 июля 1916 года — он приехал в Бич-Хейвен, курортный город в Нью-Джерси, и сейчас, буквально через несколько минут после приезда, уже был у кромки прибоя.

Чарльзу Вэн-Сэнту недавно исполнилось двадцать три года, и жизнь расстилалась перед ним такая же манящая, волнующая и необъятная, как море. На ее горизонте, так же как у миллионов его ровесников, висело одно темное облако — война. Горизонт, окаймлявший море перед ним, был безоблачен.

Позади, на берегу, стали появляться нарядно одетые люди. Скоро его отец и сестры тоже будут здесь. Они придут, как только кончат разбирать чемоданы и как следует устроятся в своих апартаментах, выходящих окнами на море. Где им было поспеть за Чарльзом. Само время не могло поспеть за ним! Путешествие из Филадельфии, где он жил, до Лонг-Бич-Айленд — узкой полоски земли, усеянной курортами, как близнецы похожими на Бич-Хейвен, — тянулось, казалось ему, целую вечность. В переполненном поезде было невыносимо душно. Наконец путь окончен. Чарльз пулей влетел в оставленный для них номер, натянул купальный костюм, накинул халат и бегом кинулся на пляж. Ныряя, он слышал, как кто-то на берегу напевал: «У моря, у моря, у дивного моря...» Море и правда было чудесным в тот день.

Чарльз был хорошим пловцом. Рассекая воду мощными ударами, он плыл прямо в открытое море. Отплыв на девяносто метров, он остановился: хватит для первого раза. Он повернул обратно и, лениво взмахивая руками, неохотно поплыл к берегу, наслаждаясь покоем и одиночеством и стараясь продлить свое свидание с морем. Но одиночество это было обманчивым.

По его пятам, уверенно разрезая волны, неслась серая тень, увенчанная черным плавником. Ее увидели с берега. Раздались крики, но Вэн-Сэнт их не слышал. Затем все смолкло — безмолвно, неподвижно люди, будто завороженные, следили, как уменьшается расстояние между Вэн-Сэнтом и преследующим его врагом. А юноша, словно испытывая их терпение, плыл так же медленно, все еще не зная, что он — участник смертельной игры, где на карту поставлена его жизнь.

Он был почти у самого берега, когда вода вокруг него вспенилась и по ней поплыли красные пузыри. В этот момент Александр Отт, бывший участник олимпийских игр в составе сборной США по плаванию, кинулся в воду. Никогда еще ему не приходилось плыть так быстро. Когда Отт достиг красного пятна, которое все шире расплывалось по воде, серая тень угрожающе метнулась к нему, затем стрелой унеслась в открытое море.

Отту удалось вытащить Вэн-Сэнта на берег. Обе его ноги были буквально разодраны в клочья. В ту же ночь он умер от шока и потери крови.

Серая тень исчезла так же незаметно, как и появилась. Случай этот не вызвал особой паники. Никто не помнил, чтобы раньше акулы нападали на пловцов. Возможно, такие вещи и случались где-нибудь в южных морях или у берегов Австралии, но в Нью-Джерси — никогда! Знатоки утверждали, что и во всем мире не было ни одного абсолютно достоверного случая нападения акулы на человека.

Правда, за три года до того, в августе 1913 года, один рыбак поймал акулу в Спринг-Лейк, в семидесяти километрах от Бич-Хейвен. Когда брюхо акулы вспороли, в ее желудке обнаружили ногу женщины в светло-коричневой туфельке и трикотажном чулке. Но эта ужасная находка, подобно многим другим, о которых с незапамятных времен рассказывали моряки и рыболовы, тут же получила объяснение: да, возможно, акулы и пожирают трупы, но они никогда не нападут на живого человека.

6 июля 1916 года, через пять дней после того, как погиб Вэн-Сэнт, более пятисот человек прогуливалось по пляжу курорта Спринг-Лейк. Время перешло за полдень, начался отлив. В воде было сравнительно мало людей. У самого берега, обдавая друг друга брызгами, плескались дети.

Спринг-Лейк был одним из модных курортов, где собиралось высшее общество; жизнь текла здесь по великосветским канонам. Но море демократично, и в воде коридорный гостиницы ничем не хуже миллионера. Возможно, именно по этой причине Чарльз Брудер любил море. Чарльз был коридорным в гостинице «Эссекс и Сассекс» и все свободное время проводил на море. Молодой — ему только что исполнилось двадцать восемь лет, — с привлекательной внешностью, он пользовался симпатией всех, кто его знал.

6 июля Брудер был свободен всю вторую половину дня и, несмотря на отлив, решил поплавать. Он шел через буруны, кивая и улыбаясь знакомым. Когда вода дошла ему до пояса, Чарльз нырнул и поплыл в морс. Скоро он был за буйками. Джордж Уайт и Крис Андерсен, дежурившие в тот день на спасательной станции, не окликнули его, так как всем было известно, что Чарльз Брудер — прекрасный пловец.

Внезапно воздух задрожал от пронзительного женского крика. Инстинктивно Уайт и Андерсен обернулись в сторону моря. Брудер исчез.

— Он перевернулся, — кричала женщина, — мужчина в красном каноэ перевернулся!

Не успел смолкнуть ее крик, как Уайт и Андерсен уже бежали к лодке. Они знали: то, что увидели их глаза, — не перевернутое каноэ, так как красное пятно все продолжало увеличиваться в размерах. Вот посреди него на один миг появилось искаженное болью и ужасом лицо Брудера и взметнулась его окровавленная рука. Лодка подплыла к нему. Уайт, сидящий на носу, наклонился вперед и протянул Брудеру весло. Каким-то чудом тому удалось ухватиться за него. Они подтянули Чарльза к лодке. Лицо его было белым как мел, глаза закрыты.

— Акула... на меня напала акула... откусила мне ноги! — еле слышно прошептал он и потерял сознание.

Уайт втащил в лодку его странно легкое тело.

Когда лодка подошла к берегу, Брудер был уже мертв. Врач, вызванный, чтобы ему помочь, приводил в чувство потерявших сознание женщин. В «Эссексе и Сассексе» дежурный телефонист обзванивал все курорты побережья. Через десять минут на протяжении сорока километров в воде не осталось ни одного купающегося.

Но неужели Брудер действительно погиб от зубов акулы? Неужели эти людоеды подкрадываются к самому побережью Нью-Джерси? И владельцы гостиниц, и отдыхающие равно жаждали услышать, что это невозможно. С замиранием сердца ждали они заключения Уильяма Грея Шоффлера, главного хирурга национальной гвардии Нью-Джерси. Он осмотрел Брудера через пятнадцать минут после того, как его вытащили из моря.

«Нет ни малейшего сомнения, — писал Шоффлер в своем отчете, — что увечье нанесено акулой-людоедом. Правая нога Брудера разорвана, и между коленом и лодыжкой перекушена кость. Нет правой ступни, а также нижней части большой берцовой и малой берцовой костей. С ноги примерно от колена сорвано все мясо. Над левым коленом глубокая рана, доходящая до кости. На правой стороне живота, снизу, вырван кусок мяса величиной с кулак».

В тот же вечер моторки с установленными на них прожекторами, вышли в море в погоню за акулой. Но все поиски были тщетны. Для того, чтобы обезопасить пляжи от акул, муниципальные власти Спринг-Лейк организовали патрулирование прибрежных вод специально нанятыми вооруженными людьми в лодках.

— Я уверен, что не позже чем через два, самое большее три дня пляжи будут в безопасности, — заявил член муниципалитета Д. Хилл. Но ни одна акула не была поймана или убита. После смерти Брудера возле Спринг-Лейк ни одной акулы даже не видели.

Если вы будете искать на карте городок Мэтавон (штат Нью-Джерси), вы не найдете его среди приморских городов. Он расположен в четырех километрах от Раритан-Бей, залива, который переходит в Лоуер-Бей — ворота в порт Нью-Йорка. Единственная ниточка, связывающая Мэтавон с заливом, очень тонка. Это впадающая в Раритан-Бей извилистая речушка, Мэтавон-Крик, которую и рекой-то можно назвать лишь во время прилива: во время отлива она совсем мелеет.

Летом 1916 года, так же как и в предыдущие годы, мэтавонские мальчишки проводили все свое свободное время на Мэтавон-Крик. Самым любимым местом для купания была старая пристань, куда в незапамятные времена приставал буксир, приходивший к городку вместе с приливом и уходивший со следующим приливом, увозя на рынки Нью-Йорка продукцию местных фермеров. Пристань давным-давно развалилась, и от нее осталось лишь около десятка свай, которые торчали на небольшом расстоянии друг от друга неподалеку от края полуразрушенной дамбы. Нырять с дамбы и свай казалось мальчишкам слишком простым делом, они предпочитали играть в пятнашки, перепрыгивая со сваи на сваю.

Однажды в начале июля 1916 года Ренни (сокращенное от Ренсселер) Кэртон, четырнадцати лет, играл в пятнашки на старой пристани. Чтобы его не запятнали, он нырнул в речку. В тот момент, когда его голова и плечи погрузились в мутную воду, он почувствовал, как что-то шершавое, вроде грубой наждачной бумаги, полоснуло его по животу. Он вынырнул на поверхность и быстро поплыл к дамбе. Взобравшись на сваю и перепрыгнув оттуда на пристань, он увидел, что весь его живот покрыт глубокими царапинами, из которых сочится кровь.

— Не ныряйте больше! — закричал он товарищам. — Там что-то есть. А вдруг это акула!

На его слова никто не обратил внимания, более того, уже через несколько минут он сам забыл о своем предупреждении и снова нырнул в речку. Он спешил домой. Переплыть на другой берег было куда быстрее, чем идти до ближайшего моста.

11 июля в нескольких километрах к востоку от устья Мэтавон-Крик рыбак Херман Тарноу поймал недалеко от берега трехметровую акулу. Но и на это не обратили особого внимания.

Утром 12 июля капитан Томас Котрелл, бывший моряк, владелец моторной лодки «Скад», шел по новому подъемному мосту, который пересекал Мэтавон-Крик примерно в двух с половиной километрах вниз по течению от пристани. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как погиб Чарльз Вэн-Сэнт в Бич-Хейвен в ста пятнадцати километрах от Мэтавона, и шесть дней с тех пор, как умер Чарльз Брудер в Спринг-Лейк в сорока километрах от Мэтавона. И вот теперь, в этот жаркий ясный день, капитан Котрелл, идя по мосту, увидел в воде темно-серую тень, промелькнувшую в волнах поднимавшегося прилива. Эта тень тут же исчезла, но капитан был уверен, что глаза не обманули его. Он позвал двух рабочих, стоявших на мосту. Они тоже видели тень. Рабочие тут же позвонили Джону Малсону, начальнику мэтавонской полиции. Тем временем капитан Котрелл поспешил в центр города, до которого было с километр, чтобы остановить детей, целыми группами направлявшихся купаться. Несколько раз он прошел из конца в конец короткую Главную улицу, где всегда толпилось много народа, предупреждая об опасности хозяев многочисленных лавок и покупателей, но ответом ему был лишь смех. Подумать только — акула в мелкой речушке, которая в самом широком месте не превышает одиннадцати метров. Капитан Котрелл снова отправился к Мэтавон-Крик.

Одна из дверей, в которую заглянул капитан Котрелл во время своей безрезультатной прогулки по Главной улице, вела в «Химчистку», только недавно открытую Стэнли Фишером, белокурым гигантом двадцати четырех лет, пользовавшимся большой популярностью в Мэтавоне. Отец Стэнли, Уотсон Фишер, провел на море большую часть жизни и достиг звания коммодора. Незадолго до того он ушел в отставку и был теперь одним из видных граждан городка. Если он и мечтал о том, чтобы его сын стал моряком, он таил эти мечты про себя. И все же многие жители говорили, что это просто стыд и срам — такой большой, сильный парень занимается химчисткой вместо того, чтобы, как его отец, бороздить моря и океаны.

12 июля был знойный, удушливый день. На лесопильном заводе Андерсена, где работал со своим отцом Лестер Стилуэлл, жара казалась особенно невыносимой. К двум часам Лестер забил последний гвоздь в последний ящик — дело, в котором он достиг большой сноровки, — и, поскольку ему было всего двенадцать лет, его отпустили домой. Он помахал рукой отцу, стрелой выскочил из душной лесопилки и вместе с товарищами — Джонсоном Картаном, Фрэнком Клоувзом, Альбертом О'Хара и Чарльзом Вэн-Брантом — побежал к старой пристани. Скоро они уже плескались в реке. Большинство, подобно Лестеру, обходилось без купального костюма.

Альберт О'Хара был почти у самого берега и хотел уже выходить из воды, когда Лестер крикнул:

— Ребята, смотрите, как я держусь!

Альберт обернулся. Лестер был таким худым, что держаться на воде ему было труднее, чем остальным ребятам. В этот миг что-то жесткое и скользкое ударило Альберта по правой ноге. Он взглянул в воду — перед ним мелькнул хвост огромной рыбы. Чарльз Вэн-Брант, который тоже еще был в воде, также заметил ее. Это была самая большая и самая черная рыба из всех рыб, каких он видел в своей жизни, и она неслась прямо на Лестера Стилуэлла. Лестер отчаянно закричал. Большая рыба кинулась на него, внезапно изогнувшись в тот миг, когда наносила удар, и показала белое брюхо и сверкающие белые зубы. И Чарльз понял — ужас этой минуты он не забыл до конца своих дней, — что перед ним акула. Через секунду она сомкнула пасть вокруг тела Лестера и утащила его в глубину. Воды Мэтавон-Крик окрасились в красный цвет. У Лестера не было ни времени, ни сил, чтобы закричать во второй раз.

Друзья Лестера и все остальные мальчишки, плававшие в реке поблизости, поспешно выбрались на берег. Одни из них помчались на фабрику Фишера, которая была неподалеку, и позвали рабочих. Другие наперегонки побежали по крутой и пыльной проселочной дороге к центру городка. Там, где совсем недавно проходил капитан Котрелл, теперь царила паника и бегали голые ревущие мальчишки. Те из них, кто видел акулу, кричали:

— Акула! Акула! Лестера сожрала акула!

Другие звали:

— Лестер! Лестер!

Никто толком не знал, в чем дело. Кто-то крикнул, что Лестера, «мальчишку, у которого бывают припадки», опять «схватило» и он тонет. В городке наверняка было известно только одно: с кем-то из мальчиков у реки приключилась беда. И вот все — мужчины, женщины, дети — бросились туда ему на помощь. Среди них был и Стэнли Фишер, который только на минутку забежал в комнату за лавкой, чтобы надеть купальный костюм.

— Вспомните, что говорил капитан Котрелл! — прокричала учительница Мэри Андерсон, когда Фишер пробегал мимо нее. — Возможно, это акула.

— Акула? Здесь? — спросил Фишер, приостанавливаясь. Рядом с Мэри Андерсон он казался неправдоподобно огромным. — Не может быть, — сказал он, немного помолчав, затем, словно отвечая на свои собственные сомнения, добавил: — А, все равно. Надо же вызволить мальчишку.

Повернувшись к своему рассыльному, восьмилетнему Джонни Смиту, стоявшему поблизости, он сказал:

— Присмотри за лавкой, пока я не вернусь.

И со всех ног пустился к речке.

Сын коммодора Фишера взял на себя командование спасательной операцией на Мэтавон-Крик. Его штаб-квартирой была старая пристань, его врагом — акула. Человек двести горожан, в том числе родители Лестера, выстроились на пристани и на берегу. Нескольких человек Фишер отправил на лодках искать баграми тело Лестера. Кто-то приволок рулон проволочной сетки. Фишер приказал нескольким парням сесть в лодку и перегородить сеткой, к которой вместо якорей прикрепили камни, речку ниже по течению, там, где русло было шире шести метров. Фишер знал, что прямо напротив пристани, неподалеку от противоположного берега, есть яма, и решил, что именно там и скрывается акула с телом мальчика. План Фишера заключался в том, чтобы выгнать акулу туда, где русло было перегорожено сеткой. Но сетка, поставленная в спешке кое-как, не полностью перекрывала проход.

Когда это ненадежное сооружение было завершено, Фишер прыгнул в речку и поплыл к противоположному берегу. В воде уже находилось несколько человек, которые ныряли на дно, стараясь отыскать в речном иле тело мальчика. Среди них был пятидесятилетний Артур Смит, плотник по профессии и охотник по призванию. Его дочь кричала ему с берега:

— Па, вернись! Па, вылезай!

В его возрасте дело это было ему не по силам. Но он продолжал нырять, бросая вызов смерти, которая плавала вокруг и в конце концов коснулась его. Много лет спустя Артур Смит, полуслепой и почти совсем глухой девяностопятилстний старик, будет сидеть сгорбившись на крыльце старого дома на берегу Мэтавон-Крик, безразличный ко всему окружающему. Но упоминание о том дне заставит его вскочить с кресла и припомнить во всех подробностях момент, когда акула скользнула мимо него, содрав ему с ноги кожу[1]. В девяносто пять лет у него все еще были рубцы от этой раны, что может подтвердить один из авторов этой книги.

Смит видел, как Фишер поднял руки, наполовину выпрыгнул из воды и, сделав два сильных взмаха, пошел на глубину.

В этот самый момент к месту происшествия прибыл на моторной лодке Артур Вэн-Баскирк, местный агент сыскной полиции. Он не успел еще сойти с лодки на берег, как заметил, что у противоположного берега реки вода вдруг заволновалась. Волнение тут же улеглось, и по воде стало расплываться красное пятно. Оно становилось все шире и шире. Вэн-Баскирк приказал человеку, бывшему с ним в лодке, завести мотор, а сам принялся кормовым веслом подгонять лодку к красному пятну, посредине которого вдруг появился Стэнли Фишер.

Лицо Фишера было повернуто к противоположному от пристани берегу, и оцепеневшая толпа видела только его широкие плечи и спину. Вода в том месте доходила ему всего лишь до пояса, и можно было разглядеть, что он скорчился и, казалось, стоит на одной ноге. Лодка подошла вплотную к Фишеру, и Вэн-Баскирк увидел, что он обеими руками сжимает свою окровавленную правую ногу — вернее, то, что от нее осталось. Еще секунда — и он упал бы лицом в воду, но тут Вэн-Баскирк протянул руки и подхватил его под мышки. Однако втащить Фишера в лодку не удалось. Они поспешили выбраться с мелководья. В тот миг, когда лодка повернула и направилась к пристани, вся толпа вздохнула, как один человек. Теперь они ясно увидели Фишера — это жуткое украшение на носу лодки. Почти все его тело поднималось над поверхностью воды, и можно было разглядеть нанесенную ему страшную рану. От паха до колена с правой ноги было содрано все мясо. Несколько женщин упали в обморок.

Лодка подошла почти вплотную к пристани, и тут по толпе снова прокатился стон, так как Фишер чуть не упал в воду. Взглянув на его ногу — голую кость, вдоль которой шли глубокие неровные зазубрины, — Вэн-Баскирк увидел, что из разодранной артерии хлещет кровь. На палубе неподалеку валялся кусок веревки, и он решил одной рукой наложить Фишеру жгут. И вот, пытаясь дотянуться до веревки, он чуть не выпустил Фишера. Но тут десятки рук протянулись с пристани и подхватили его. Фишер все еще был в сознании. Его осторожно положили на самодельные носилки и понесли на железнодорожную станцию в полукилометре от Мэтавон-Крик. Каждый шаг по крутому берегу и неровной дороге пронзал его жгучей болью. Милосердное забытье было рядом, но Фишер, казалось, боролся с ним изо всех сил. Ему очень нужно было что-то сказать.

На станции его поместили в товарный вагон и стали ждать поезда. Нашли врача, но единственное, что он мог сделать, — это немного приостановить кровотечение. Прошло около трех часов, пока показался пятичасовой поезд из Лонг-Бранч, и ему был дан сигнал остановиться. И даже в поезде Фишер старался не потерять сознание. Умер он только около восьми часов вечера, когда его вкатили в операционную монмаусской мемориальной больницы. Но перед смертью он все же сказал то, что ему так хотелось сказать: он нашел тело Лестера Стилуэлла на дне Мэтавон-Крик и вырвал его из пасти акулы.

Еще когда Фишер лежал на станции, ожидая пятичасового поезда и своей смерти, несколько человек купили в магазине Эшера Вули динамит, чтобы убить акулу, которая, как они полагали, оставалась возле старой пристани. Все лодки были вытащены на берег. Но в тот момент, когда собирались поджечь запальный шнур, ниже по течению показалась моторная лодка. На руле сидел мэтавонский адвокат Джекоб Леффертс. На дне лодки лежал незнакомый мальчик. Его правая нога была обмотана пропитанными кровью тряпками.

— Его схватила акула, — крикнул Леффертс, подводя лодку к пристани. Мальчика перенесли в машину и на полной скорости отвезли в Нью-Брунсвик в больницу святого Петра.

Сперва мальчик не хотел называть свое имя. Он боялся, что мать рассердится на него. Но скоро выяснилось, что зовут его Джозеф Данн и что ему четырнадцать лет. Вместе со своим старшим братом Майклом и несколькими другими мальчиками он купался в километре от Мэтавона, возле Кипорта. Кто-то прибежал на пристань кирпичного завода, около которой они плавали, и рассказал об акуле. Мальчики быстро поплыли к берегу. Джозеф Данн, младший из всех, последним выходил из воды. Когда он стал подниматься по лестнице, что-то похожее на огромные ножницы схватило его правую ногу («Я почувствовал, как акула заглатывает мою ногу, — рассказывал он позднее, — я уверен, она могла бы проглотить меня целиком».)

Джозеф закричал, и товарищи подбежали к лестнице. Свободной ногой Джозеф изо всех сил бил по воде. Майкл Данн и еще два мальчика схватили его и стали тянуть к себе, не обращая внимания на то, что зубы акулы сдирают ему с ноги кожу и мясо. В этом состязании ставкой была жизнь. Кто кого?.. С минуту акула продолжала тащить мальчика вниз, затем вдруг отпустила его и... растворилась в воде. Джозеф был свободен. Третью жертву акулы (все три — на протяжении одного часа) удалось вырвать из пасти смерти.

Всю ночь и все утро, при свете фонарей, а затем при первых проблесках зари, Мэтавон-Крик был полем битвы. Взрыв за взрывом сотрясал воздух, фонтаны воды вздымались в небо. Сотни людей, вооруженных косами, вилами и старыми гарпунами, снятыми со стен гостиных, запрудили берега, в ход пошли ружья и пистолеты. Когда начался отлив, реку стали прочесывать вброд, держа наготове ножи и даже молотки. Это была настоящая оргия мщения.

Скоро Мэтавон-Крик во всех направлениях был перегорожен рыболовными сетями и проволочной сеткой. Городок заполонили репортеры и фотокорреспонденты. Снова взрывали динамитные шашки — на этот раз двойную порцию ради операторов кинохроники. В мэтавонских магазинах кончились все взрывчатые вещества и патроны.

— Поймали! — закричал один человек, затем другой... третий... Сообщения прибывали вместе с приливом: в западню попалась одна акула, две, три, четыре... Но с отливом сообщения изменились: одна акула, две, три, четыре... все акулы ускользнули из западни.

Поймана акула была только через шесть дней, и поймал ее не кто иной, как капитан Котрелл. Он поднимался по Мэтавон-Крик на своей моторке вместе с зятем, Ричардом Ли, и в 370 метрах от залива, неподалеку от моста, с которого он впервые заметил смертоносную тень, увидел, как в волнах появился спинной плавник и сразу исчез. Котрелл и Ли тут же спустили в воду несколько метров сети с грузилами по нижнему краю и пробочными поплавками по верхнему. Сеть выгнулась дугой, так как начался отлив и вода стала спадать. Оба конца сети были закреплены в лодке. Искусно лавируя, капитан ухитрился зажать акулу между сетью и моторкой. Акула отчаянно сопротивлялась, но люди сантиметр за сантиметром вытягивали сеть, которой суждено было стать саваном акулы.

Используя корпус моторки как наковальню, Котрелл раз за разом бил акулу по голове огромной деревянной колотушкой. Убедившись, что акула наконец мертва, Котрелл вытащил ее на берег. Она весила сто четыре килограмма и была длиной в два с лишним метра. Он выставил ее на обозрение в сарае, где держал снасти, и там перебывали все жители Мэтавона и Кипорта от мала до велика. Они согласны были стоять в очереди и платить по десять центов за вход, лишь бы увидеть «грозу Мэтавон-Крик».

Но поимка предполагаемого убийцы не положила конца рассказам, которые ходили по всему восточному побережью США от Флориды до Род-Айлснда. Буквально каждый прибывавший в Нью-Йорк корабль привозил с собой новую порцию этих рассказов. Число акул, которых якобы видели возле Файер-Айленда и Лонг-Айленда, возросло до нескольких сотен. Были созданы вооруженные отряды, которые должны были выследить этих акул.

Теории о причинах их появления множились с не меньшей быстротой, чем акулы. Говорили, что бомбардировки в Северном море заставили акул пересечь Атлантический океан в поисках тихого местечка. Что акулы стали нападать на людей, так как были лишены своего обычного рациона — отбросов с пассажирских кораблей, изгнанных с моря другими акулами — германскими подводными лодками. Мировая война дала начало и еще одной теории: акулы якобы изменили свое меню, потому что реки выносили в море множество трупов, и акулы могли теперь всласть наедаться мертвечиной. Один из писак, подвизавшихся в «Нью-Йорк таймс», не поленился произвести подсчет и утверждал, что более двенадцати с половиной тысяч жертв войны нашли свою могилу в утробе акул.

Логика и разум не устояли перед паникой. Какая-то женщина заявила, что видела акулу у пляжа в Ойстер-Бей на Лонг-Айленде и потребовала у Рузвельта, чтобы он немедленно принял меры. Пловец на длинные дистанции предложил проплыть по всей нью-йоркской гавани... в проволочной корзине. В «Нью-Йорк таймс» лучшая американская пловчиха Аннет Келлерман давала пловцам совет нырять под акулу, если она набросится на них. «Так как акула кидается на вас, перевернувшись кверху брюхом, — объясняла она, — у вас есть шанс спастись, если расстояние до берега или другого безопасного места не очень велико». На первой полосе одной из газет девица из кордебалета сообщала потрясающую новость: ей удалось избежать зубов акулы, исполнив перед ней импровизацию из пируэтов и хлопков. Люди-акулы наживались на «специальных плавательных курсах», обучая людей тому, как перехитрить акул. Говорили даже, что акулы — вовсе не акулы, а черепахи.

И вдруг, так же неожиданно и необъяснимо, как они появились, акулы исчезли и снова стали всего лишь тенями в море.

Почему?

Почему за двенадцать дней произошло пять нападений на людей почти в одном и том же месте, причем там, где раньше акулы вообще не появлялись?

Почему?

После того, как паникеры и болтуны оставили сцену, вперед выступили ученые-специалисты. У ученых был довольно растерянный вид.

Исследовав все случаи нападений акул на человека, доктора Никольс, Марфи и Льюкас — три специалиста по акулам — попытались дать им свое объяснение. "Единственное, чем я могу объяснить неожиданное появление акул, — говорил доктор Льюкас, — это тем, что 1916 год — «акулий год». В соответствии с этой «теорией» Никольс и Марфи писали следующее: «Вполне вероятно, что этим летом акулы появились здесь в небывалом ранее количестве и что мы имеем дело с необычайно крупной миграцией акул, которую можно сравнить со спорадическим переселением червей, медуз, кузнечиков или леммингов — переселением, источником которого служит перепроизводство и прочие еще мало изученные нами природные факторы».

Кроме теории «акульего года» было выдвинуто предположение, что к берегам акул пригнал голод. Из-за нехватки обычной пищи акулы стали рыскать вдоль берегов в поисках новой добычи, и пять раз жертвами оказались люди.

В жаркий августовский полдень 1960 года, через сорок четыре года после появления акул у берегов Нью-Джерси, Джон Бродер, двадцатичетырехлетний бухгалтер, и Джин Филармо, его двадцатидвухлетняя невеста, рука об руку вошли в волны прибоя на пляже Си-Гирта (Нью-Джерси) не более чем в трех километрах от Спринг-Лейк, где задолго до того был убит Чарльз Брудер.

Зайдя в воду по пояс, Джон и Джин ждали девятого вала, который вынес бы их на берег. К ним подкатила сверкающая, покрытая пеной волна, но Джон стал ждать следующей, еще большей. Когда волна катила мимо них, Джону показалось, что в ней что-то темнеет. Он подумал: «Что бы это могло быть?»

И тут что-то — то самое темное «что-то» — обрушилось на него сзади и схватило за правую ногу. Бродер стал бить это «что-то» свободной левой ногой, но безрезультатно. Его левая нога ударяла по чему-то твердому и колючему. Он изогнулся и ударил черную громаду левой рукой. Поверхность, которой коснулась его рука, была такой неровной, что он сильно рассек себе пальцы. Вода вокруг него окрасилась в красный цвет, и он увидел, как всплывают наверх клочья мяса, содранного с его правой ноги.

Следующая волна накрыла Бродера с головой, и он потерял сознание. Мисс Филармо поставила его на ноги и стала звать на помощь. Три человека подбежали к ним и помогли ей вынести Джона на берег. Норман Портер, в прошлом майор военного флота, схватив у служащего спасательной станции кожаный пояс, наложил на бедро Бродера жгут.

Икра его правой ноги висела на нескольких лоскутках кожи. Одна кость была раздроблена, на другой — глубокие трещины. К тому времени, как он был доставлен в больницу — всего через несколько минут после того, как его вытащили на берег, — он потерял более четырех литров крови. Через восемь дней ему ампутировали правую ногу у колена. Но ему повезло. Он остался жив после нападения акулы.

То, что произошло с Джоном Бродером в I960 году; то, что ранее произошло с Чарльзом Вэн-Сэнтом, Чарльзом Брудером, Лестером Стилуэллом, Стэнли Фишером и Джозефом Данном; то, что происходило в течение долгих лет до того со многими (хотя, сравнительно с общим числом купающихся, не так уж многими) людьми, может произойти в любой день, в любую ночь, в любом море с жарким и умеренным климатом, так как во всех них обитают акулы. Кроме того, существует много рек и по крайней мере одно озеро с пресной водой, где это также может случиться!

Да, случается это не часто. Говорят, что шансы пасть жертвой акулы равны шансам пасть жертвой молнии. На самом же деле люди гораздо чаще умирают от удара молнии, чем от нападения акулы. Считается, например, что в водах Австралии акул больше, чем где бы то ни было. Однако с 1919 года там зафиксировано всего около сто случаев нападения акулы на человека — меньше чем три случая за год.

На каждого пострадавшего от акулы приходится около тридцати миллионов человек, пострадавших, самое большее, от перегрева на солнце. Из тех, кто в последние годы наслаждался отдыхом во Флориде, лишь один из пяти миллионов купающихся подвергался нападению акул.

Но статистика не может ни умерить страха, вызванного видом грозного спинного плавника или просто зловещей тенью, мелькнувшей в воде, ни остановить панику, которая охватывает все побережье после одного-единственного случая нападения на человека.

В море обитает много опасных существ, но одно из них внушает людям самый большой страх. Это — акула!

Страх перед акулой уходит корнями в глубь доисторических времен; сказания об ужасных столкновениях между человеком и акулой мы находим в устном творчестве многих народов. В те эпохи, которые нашли свое отражение в истории, мы также встречаемся с акулой Греческий поэт Леонид Тарентский рассказывает нам о Тарсисе, ловце губок, на которого напала акула и оторвала ему всю нижнюю часть тела. Товарищи втащили Тарсиса в лодку и отвезли на берег, так что он был, как замечает поэт, похоронен «и в морской пучине, и в тверди земной».

С того времени, как европейцы вышли в открытое море, они привозили домой рассказы о «жестоких, прожорливых тибуронах» — чудовищах, пожирающих людей. Это были акулы. Однако скептики, никогда не покидавшие суши, сомневались в достоверности этих рассказов, и чем более повседневным делом становились морские путешествия, тем сильнее были эти сомнения. В начале нашего века скептики утверждали, что нет достаточных доказательств того, что акулы действительно нападают на человека.

В 1916 году, после первого нападения в Нью-Джерси, скептики были несколько смущены, но все еще крепко стояли на своих позициях. Даже после того как одно за другим были совершены все пять нападений, признанные знатоки акул не соглашались с тем, что акула ни с того ни с сего может наброситься на человека и сожрать его. Части человеческого тела, которые время от времени обнаруживают в брюхе акул, доказывают только то, говорили они, что акулы питаются падалью... Это было и остается весьма веским аргументом.

Такой большой авторитет, как Уильям Биб, известный исследователь подводного мира, тоже посмеивался над историями о нападениях акул.

Биб, спускаясь в батисфере на дно океана, видел через иллюминаторы множество акул. Он наблюдал за ними с близкого расстояния и в сравнительно мелких местах, когда на нем не было ничего, кроме купального костюма и маски для ныряния. Ни одна из них не причинила ему вреда. В тропиках, говорил он, ему довелось беседовать с людьми, которые часто сталкиваются с акулами. И у него не сложилось впечатления, что акулы действительно едят людей.

Когда произносят свое веское слово знатоки подводного царства вроде Биба, даже такая реальность, как пять нью-джерсийских нападений, не может устоять перед нашим нежеланием открыто посмотреть правде в глаза.

Когда признанные авторитеты утверждают, будто акул вовсе нечего бояться, они просто говорят людям то, что тем хочется услышать, а не то, что есть на самом деле. «Где фактические доказательства того, что акулы действительно нападают на людей? — говорят они. — На чем мы основываемся, кроме басен, которые нам рассказывают моряки?»

Действительно, фиксирование случаев нападения акул на людей началось только в 1935 году, когда Е. Милби Буртон, директор Чарлстонского музея (Южная Каролина), писал: «Достаточно достоверных свидетельств того, что акулы нападают на людей, купающихся у побережья Атлантического океана к северу от Флориды, немного... Однако за последнее десятилетие мы имеем несколько случаев жестоких нападений на человека, подлинность которых установлена».

Буртон изучал истории болезни, беседовал с пострадавшими и с врачами, которые их пользовали.

Первое нападение, документированное Буртоном, произошло 16 июля 1933 года возле Фолли-Айленд, расположенного неподалеку от чарлстонской гавани. Мисс Эмма Мэггинсон стояла в волнах прибоя. Вода доходила ей примерно до пояса. Вместе с ней был ее младший брат, и когда что-то ущипнуло ее за ногу, она подумала, что он в шутку хочет ее напугать.

Но через секунду она почувствовала, что ее правую ногу зажало словно в тисках, и вода вокруг окрасилась кровью. С большим трудом она выбралась на берег и была тут же отвезена в больницу, где ей наложили тридцать швов на раны, нанесенные зубами акулы.

Пять дней спустя Дрейтон Хейсти, пятнадцати лет, купался у северного конца Моррис-Айленд в устье чарлстонской гавани. Нападение на мисс Мэггинсон и почти одновременная поимка детеныша акулы длиной два с половиной метра заставили всех держаться настороже. Поэтому, когда Дрейтону показалось, что он видит спинной плавник акулы неподалеку от берега, у которого он купался, мальчик оцепенел от страха. Но тут же решил, что принял за плавник небольшую волну.

Однако на всякий случай он поплыл к берегу и сел шагах в шести от него, там, где вначале постепенно спускавшееся дно начинало круто уходить вниз. Вода едва доходила ему до пояса.

— Я был уверен, — говорил он потом, — что в таком мелком месте я буду в безопасности.

Прошло несколько минут, и вдруг...

— Вода забурлила, затем я ощутил толчок, который тут же «взбодрил» меня. Что-то сдавило мне правую ногу. От боли у меня потемнело в глазах. Я почувствовал, как что-то с силой, не уступающей силе лошади, тащит меня в глубину. Я взглянул вниз и среди пены и брызг увидел голову огромной акулы. Вцепившись мне в колено, она дергала меня за ногу, как щенок, который старается вырвать у хозяина палку. Инстинктивно я стал лягать ее другой ногой, пытаясь освободиться. Я высвободил правую ногу, но чудище тут же вцепилось мне в левую. Все это время я пятился к берегу, помогая себе локтями, и бил ногами по голове акулы, такой же твердокаменной, как скалы Гибралтара.

— Когда рассказываешь, вся эта история кажется длинной, — продолжал Дрейтон, обращаясь к Буртону, — но произошло все это, должно быть, за какие-то десять секунд... Люди говорят, что меня покусал кто-то другой, называют самых разных тварей, от крабов до... китов. Но у меня перед глазами все еще стоит картина: челюсти акулы вокруг моего колена, челюсти не меньше четверти метра в поперечнике. Это подтверждает и мой друг. Он стоял на берегу и видел акулу. Он говорит, что она была около двух с половиной метров длиной.

Дрейтон Хейсти поправился. Как бы в подтверждение его слов в ту же неделю, менее чем в девяноста метрах от места предыдущего нападения, был пойман детеныш акулы длиной в два с половиной метра. Вполне возможно, что это был тот самый преступник.

Спустя месяц после нападения на мисс Мэггинсон и Дрейтона Хейсти Кеннет Лейтон и его друг купались возле Поли-Айленд в ста двадцати километрах от Чарлстона. Они были далеко от берега, хотя и на неглубоком месте — глубина не превышала там метра с небольшим. Вдруг кто-то на берегу закричал.

— Акула! Акула!

Лейтон услышал крик и почти в ту же секунду увидел, что его вызвало: примерно в пятидесяти метрах от них чернел большой спинной плавник, который быстро приближался. Лейтон и его друг устремились к берегу. Но акула тоже переменила курс; казалось, она хочет отрезать плывущих от суши. Напала она не сразу. Словно играя с людьми, а может быть, просто раздумывая, кого из них избрать жертвой, она позволила им добраться до мелководья. И тут, когда они были всего по пояс в воде, она с быстротой молнии кинулась на Лейтона и схватила его за правую ногу. Верные друзья поспешили ему на помощь и буквально силой выдрали его из зубов акулы. Акула исчезла. Несколько сухожилий на правой лодыжке Лейтона оказались порванными, но он выжил и даже сохранил ногу.

Компетентные расследования, такие, как те, которые провел Буртон, позволили бы «поднять» многочисленные случаи нападения акулы на человека. Но публика, к восторгу курортных властей, вовсе не хочет, чтобы эти случаи были раскрыты. Она предпочитает, как страус, прятать голову в песок.

Скептическое отношение к разговорам об акулах-людоедах сохранилось вплоть до второй мировой войны. Когда началась война, ни моряки, ни летающие над океаном летчики не подозревали, что их ждет, если они потерпят аварию в населенных акулами водах.

В тот самый день, когда японцы напали на Перл-Харбор, в другом полушарии тоже состоялось нападение, с той только разницей, что здесь нападающими были акулы. В южной части Атлантического океана был торпедирован английский военный корабль. Когда оставшиеся в живых моряки плыли к надувным спасательным плотикам, среди них появилась акулья стая. Человек за человеком исчезал в пасти акул. Кровь привела акул в неистовство. Они словно взбесились. Моряки, которым посчастливилось взобраться на спасательные плотики, отгоняли обнаглевших акул гребками. Когда через пять дней к оставшимся в живых подоспела долгожданная помощь, измученные усталостью и страхом люди все еще держали в руках гребки, а акулы по-прежнему находили себе среди них добычу. Из команды в четыреста пятьдесят человек выжило сто семьдесят. Сколько из них было убито, сколько утонуло... и сколько нашло смерть в желудках акул, навсегда останется тайной.

Тайной останется и то, сколько людей пало жертвами акул во время других катастроф военного времени, вроде гибели транспортного судна «Нова-Скотия», торпедированного возле бухты Делагоа в Юго-Восточной Африке, к северу от Дурбана, или потопленного японцами в Филиппинских водах крейсера «Индианаполис».

Во время трагедии с «Нова-Скотия» погибла тысяча человек. Наутро (транспорт торпедировали ночью), когда прибыли спасательные корабли, они обнаружили на воде множество трупов в спасательных жилетах. Все тела были без ног. Жилеты спасли солдат от смерти на дне океана, но ничто не могло спасти их от смерти в пасти акул, которыми кишело море.

Когда затонул «Индианаполис», выжило триста шестнадцать человек, а погибло восемьсот восемьдесят три, большинство из них — в воде. Только через четыре долгих мучительных дня пришло наконец спасение. Сколько людей было убито акулами, никто не знает. У многих из тех, кто выжил, остались следы укусов; восемьдесят восемь трупов было изувечено акулами.

Несмотря на то, что случаи нападения на людей были известны задолго до войны, в «Наставлении для оставшихся в живых при кораблекрушении», выпущенном в США в начале войны, об акулах презрительно говорится, что они «медлительны, трусливы и могут быть испуганы шлепками по воде». Их описывают как «осторожную рыбу, подозрительно относящуюся к шуму, движению, непривычным очертаниям». «Уже одна эта их черта должна удержать акул от нападения на плывущего человека», — говорится там. Похоже, что акула, описанная в «Наставлении», сродни трусливому льву из книги «Мудрец из страны Оз»[2]; во всяком случае, советы, как справиться с акулой, звучат цитатой из сказки. «После того как вы ударите ее по нежному, легко уязвимому носу или по глазу или пырнете ножом в жабры, — советуют бравые авторы „Наставления“, — схватите ее за спинной плавник и плывите вместе с ней столько, сколько у вас хватит дыхания». Самый глупый совет, какой только можно себе представить!

Но это лишь начало. "Если вам это удастся, — продолжает «Наставление», — она успокоится и снова станет сама собой — то есть трусливой тварью. Если у вас под рукой есть нож, вспорите ей брюхо.

Тем самым вы впустите ей внутрь воду, и это почти мгновенно ее убьет". Еще большая чепуха!

Один летчик умудрился остаться в живых после нападения акулы, несмотря на то, что следовал данным в «Наставлении» советам. Он рассказывал, как колотил своим автоматическим пистолетом 45-го калибра по «легко уязвимому носу» и «нежному» брюху нападавшей на него акулы. «Когда она перевернулась, я стал колотить ее по макушке. Она была твердая как сталь. Позже я обнаружил, что расплющил о нее ушко на прикладе, там, где прикрепляется ремень».

Люди, пытавшиеся спастись на надувных плотиках, часто подвергались нападению акул, и то, что происходило с некоторыми из них, никак не было предусмотрено в «Наставлении». «Поздно вечером, — рассказывал человек, который провел на спасательном плотике семнадцать дней, — на нас напала акула около полутора метров длиной и, проскочив над моим плечом, скользнула на плот. Она вонзила зубы в С. и оторвала огромный кусок мяса... Я, вместе с еще одним человеком, схватил акулу за хвост и столкнул ее с плота в воду... Вскоре С. начал бредить и через четыре часа умер».

На юге Тихого океана потенциальные жертвы акул сами, так сказать, в полевых условиях, занимались исследованием вопроса, как от них уберечься. Некоторые попавшие в аварию летчики утверждали, что акул можно отогнать при помощи «маркера» — окрашивающего воду ярко-желтого порошка, служащего для того, чтобы привлечь спасательные самолеты; другие жаловались, что краска эта привлекает не спасателей, а акул. Многие верили в таблетки для очистки воды, считая, что хлор, который является составной частью этих таблеток, отпугивает акул.

Известны два случая, когда сами наставления помогли отогнать акул. Летчик, сбитый над Желтым морем, стал, чтобы убить время, читать книжечку, находившуюся в кармане спасательного жилета. Это оказалась «Памятка об акулах». Прочитав брошюру, он разорвал ее на куски и бросил бумажки в воду. Акула, которая уже давно следовала за надувной лодкой, где сидел летчик, кинулась за обрывками бумаги и больше ни разу не побеспокоила его.

Пять человек выбросились с парашютом из самолета, подбитого над Тихим океаном. У них не было надувного плотика, только спасательные жилеты. Вскоре вокруг них стали кружить акулы. Следуя инструкциям «Памятки об акулах», летчики пытались отогнать акул пинками, но это им не помогло. Разозлившись, они разорвали две «Памятки» и бросили обрывки бумаги в воду. Акулы оставили людей и отправились «изучать» «Памятку». Вскоре летчики были спасены. Что стало с акулами после того, как они проглотили «Памятку», нам неизвестно.

Доктор Джордж Лланоу, всемирно известный специалист по акулам, сам спасся во время войны на надувном плотике. Работая в исследовательском центре ВВС США, он занимался изучением случаев, когда летчики были вынуждены посадить самолет на воду или выброситься из подбитого над морем самолета. Таких случаев он зафиксировал две с половиной тысячи. Как ни странно, только в тридцати восьми из них произошло непосредственное столкновение человека с акулой. Но, как заметил с мрачным юмором доктор Лланоу, когда акулы оказываются победителями, они не оставляют доказательств своей победы, и подсчитать число летчиков, пропавших без вести, которые, по-видимому, нашли смерть в их желудках, просто невозможно.

Лланоу рассказывает об одном морском офицере, оставшемся в живых после того, как его эсминец пошел ко дну и он провел двенадцать часов в воде.

— На рассвете, — вспоминает офицер, — я почувствовал, как что-то щекочет мне левую ногу. Удивившись и немного испугавшись, я поднял ее. Из ноги ручьем текла кровь... Я взглянул на воду... метрах в трех от меня виднелась блестящая коричневая спина огромной рыбы... Она плыла прочь. По-настоящему я испугался, только когда увидел, что рыба поворачивает и снова направляется ко мне. Она не делала бросков, но, разрезая воду, двигалась на меня по прямой. Я стал громко хлопать по воде, и на этот раз рыба переменила свой курс... отошла примерно на шесть метров и стала плавать взад и вперед... Затем повернула... и снова направилась ко мне. Когда она подошла ко мне вплотную, я стал бить ее... раз за разом нанося ей по носу удары кулаком. Рыба опустилась примерно на полметра... отплыла и стала ждать. Я обнаружил, что она содрала у меня с левой руки кусок мяса. Затем она снова поплыла ко мне, опять по той же линии. Мне удалось сильно ударить ее по глазам и по носу. На левой руке появилось еще несколько ран. С интервалом в десять — пятнадцать минут, во время которых она медленно плавала взад и вперед, рыба делала новый заход, каждый раз с левой стороны. Только дважды она подплыла под меня. Я был совершенно беспомощен в этих случаях и больше всего боялся нападения снизу, но так как я лежал распластавшись на поверхности воды, ей было трудно снизу добраться до меня... Скоро большой палец левой ноги болтался на лоскутке кожи. Правая пятка была искусана. Левая рука и икра левой ноги были разодраны в клочья. Даже когда рыбе не удавалось вонзить в меня зубы, ее жесткая шкура сдирала мне кожу целыми кусками. Соленая вода несколько приостановила кровотечение, и я не чувствовал сильной боли.

Хотя к тому времени акула содрала у него все мясо с бедра, так что видна была кость, офицера больше всего волновало, что ему не удается привлечь внимание проходящего мимо корабля. Он стал изо всех сил махать руками. На корабле заметили его и поспешили на помощь. Еще несколько секунд, и он был бы проглочен. Чтобы отогнать акулу, с борта корабля открыли по ней ружейный огонь.

— Я испугался, что меня подстрелят, когда спасение так близко, — говорил потом офицер. — Я стал кричать, умоляя их перестать. Акула была совсем рядом со мной. В меня попали бы раньше, чем в нее.

Лланоу обнаружил, что ни одно столкновение человека с акулой не было похоже на другое. Летчик, сбитый над юго-западной частью Тихого океана, плыл к острову, когда заметил в двадцати пяти метрах от себя четырех акул. Он продолжал плыть как ни в чем не бывало.

— Я решил не впадать в панику, а плыть дальше, пока не доберусь до острова... или пока акулы не доберутся до меня, — рассказывал он потом. И он добрался до острова — акулы его не тронули.

Другого летчика, прыгнувшего с самолета в районе Филиппинских островов, также стали преследовать четыре акулы. Пока он пинал их ногами, они его не трогали. Стоило ему перестать, как одна из них бросалась на него. Во время одного из таких бросков акула содрала у него с ноги кожу. Вода окрасилась кровью. Летчик провел в море восемь часов, пока его не подобрал эсминец, но... акулы больше не нападали.

Были случаи, когда люди часами находились в воде, где кругом кишели акулы, и те их не трогали, сообщает доктор Лланоу. Судя по свидетельствам этих людей, иногда они спасались прямо чудом.

Факты, накопленные во время войны, вооружили науку новыми сведениями о повадках акул... и показали нелепость многих наших прежних представлений. Но нам еще очень многое надо узнать.

Всякий, кто читал о нападениях акул, испытывает не очень приятное чувство, когда о прочитанном вспоминает в воде или даже на берегу. Ужас перед акулой часто заглушает разум. Страх, отвращение, растерянность неизбежно присутствуют в рассказах о нападении акулы. Чувства эти вряд ли помогают хладнокровно проанализировать события и точно их передать.

После нападения, если жертва мертва и найдено ее тело, можно обнаружить кое-какие улики: застрявший зуб или форма раны могут указать патологам, какая именно акула виновна в преступлении. Если пострадавший остается в живых, он рассказывает о случившемся на редкость невразумительно или, как это бывало не раз, вспоминает очень живо, во всех подробностях, лишь то, что произошло за несколько кошмарных секунд, когда его жизнь висела на волоске.

— Я помню только, — рассказывал один из них, — что вода забурлила и моя левая рука исчезла в пасти акулы... Я сжал правую руку в кулак и ударил акулу по носу снизу вверх... Рыбина послушно раскрыла пасть и исчезла. Я не заметил, как она подплывала, и не заметил, как она уплыла, хотя мы были друг от друга в одном-двух шагах.

Человек, рассказавший эту историю, Филип С. Диес из Гонолулу, подвергся нападению возле острова Молокаи (один из Гавайских островов) в 1956 году. Его втащили на борт находившейся поблизости лодки и переправили на берег, где ему тут же оказали медицинскую помощь. Нападение акулы было для него как гром с ясного неба.

Редко можно найти и достаточно спокойных, и достаточно компетентных свидетелей, которые видели бы всю ужасную сцену нападения и могли трезво объяснить, что произошло перед их глазами. Однако существует одно свидетельское показание такого очевидца. По этому показанию можно тщательно изучить все этапы нападения. Но это стоило одному человеку жизни, а нескольким другим грозило смертью.

Жертвой был Барри Уилсон, семнадцати лет. Он подвергся нападению акулы у берегов Пасифик-Гроув, в Калифорнии, около двух часов пополудни 7 декабря 1952 года. Началось все как обычно. Барри громко закричал. Крик был услышан одновременно его другом Брукнером Брейди, девятнадцати лет, который плавал недалеко от него, и Джоном Бассфордом, сидевшим на утесе, над пляжем. Бассфорд, опытный ныряльщик-аквалангист, был метрах в тридцати от Барри и во всех деталях видел то, что произошло. За секунду до того, как Барри закричал, Бассфорд заметил, что юноша лихорадочно озирается вокруг. Затем лицо его исказилось ужасом и прямо перед ним появилась огромная акула. Бассфорд крикнул об этом товарищу Барри, и в этот миг акула кинулась на Барри. Бассфорд видел, что тело юноши взметнулось кверху, по бедра показавшись из воды. Стараясь высвободиться, Барри стал отталкивать акулу обеими руками, но она не разжимала зубов. Барри упал на бок и был увлечен вниз. Кверху брызнул фонтан крови, образовав на поверхности пятно около двух метров в диаметре. Внезапно посредине этого круга появился Барри, снова закричал и стал бить по воде руками.

Опять показалась акула — ее спина темнела над поверхностью моря. Она проплыла мимо Барри, повернула обратно и... исчезла. Нанесла ли она еще один удар, Бассфорд не знал.

Хотя девятнадцатилетний Брукнер Брейди видел акулу, он не захотел оставить товарища в беде. Он подплыл к Барри — до него было шагов пятьдесят — и стал волоком тащить его к берегу.

Тем временем четверо членов клуба «Морская выдра» — Эрл Стэнли, Роберт Шоу, Фрэнк Амброзио и Джон Паскус, все четверо ныряльщики-аквалангисты, — поспешили к нему на помощь. Они захватили с собой большую автомобильную камеру и ухитрились надеть ее на Барри. В то время как они сражались в воде с громоздкой камерой, Барри внезапно дернулся вперед. Шоу оглянулся и увидел отплывающую акулу. Она не отказалась от своей жертвы.

Шоу и Амброзио, схватившись за камеру по бокам, подталкивали ее вперед, а Паскус тянул ее за привязанную нейлоновую леску. Стэнли плыл сзади, поддерживая голову Барри, чтобы он не захлебнулся.

Они направлялись к небольшому волнорезу. Это было медленное и очень трудное путешествие, тянувшееся не менее двадцати минут. И все эти долгие двадцать минут акула плыла возле спасателей и жертвы, которую они выхватили у нее из пасти. Стоило им остановиться, чтобы получше укрепить в камере обмякшее тело Барри, — и акула была тут как тут. Она ни разу не напала на Барри. Ни разу не попыталась отвлечь внимание противника. Она только возникала рядом с ними — и все. Движения ее были медленны, неторопливы, почти ленивы.

Когда Барри вынесли на волнорез, к ожидавшему там врачу, он был уже мертв. Нижняя часть его правой ягодицы и почти вся задняя часть правой ноги от бедра до колена были содраны до кости. На левой ноге были глубокие рваные раны.

После тщательного осмотра ран и опроса спасателей, которые имели возможность наблюдать акулу вблизи, ихтиологи установили, что это была большая белая акула, около четырех метров длиной. Осмотр тела показал, что Барри получил не меньше четырех ранений.

«Сопоставляя показания свидетелей, — писал Боулин, сотрудник Морской станции Гопкинса в Пасифик-Гроув, — можно установить следующую последовательность в нанесении ранений: первый удар — сзади, по нижней части ноги, этот удар ранил и напугал, второй — по средней части правого бедра, когда акула подплыла к юноше спереди и, проплыв у него между ног, подняла его высоко в воздух, третий — сбоку и сзади по верхней части левой ноги, тогда Уилсон в отчаянии стал колотить руками по воде, и, наконец, четвертый — по бедру правой ноги, когда его тащили к берегу и когда он уже, без сомнения, был мертв».

Нападение произошло на глубине десяти метров. Температура воды, медленно понижавшаяся всю предыдущую неделю, была в тот день около тринадцати градусов. Был сильный прибой — около двух с половиной метров высотой, — и вода была очень мутной, так как накануне прошел сильный дождь да, кроме того, к берегу нанесло много планктона. Видимость под водой была очень ограниченной — от полутора до двух метров. День был довольно облачный.

Таковы факты, показывающие, как и при каких обстоятельствах произошло нападение. Есть ли среди них ответ на вопрос: почему акула нападает на человека?

Если этот ответ там есть, он несомненно кроется в совокупности факторов, провоцирующих нападение, — таких, как состояние воды, поведение жертвы, реакция акулы на весь комплекс причин и следствий. Но факторов этих такое множество, что из них немыслимо вывести простое уравнение. Пока мы знаем об акулах настолько мало, что никто не может с уверенностью сказать, будто те или иные условия приводят... или не приводят к нападению акулы на человека. Только одно можно сказать об акулах с полной определенностью: акула — это загадка.

Капитан Кусто — один из самых крупных авторитетов по вопросам подводной жизни — не раз сталкивался с акулами. Вот что он пишет в своей известной книге «Мир безмолвия»:

«В результате моих встреч с акулами, а их было более ста и встречался я с самыми разными видами, я вывел два заключения: первое — чем ближе мы знакомимся с акулами, тем меньше о них знаем, и второе — никогда нельзя предугадать, что сделает акула».

Доктор Джильберт Дукан, один из пионеров подводной охоты и фотографии, высказывается ненамного оптимистичнее. "Возможно, — пишет он в своей книге «Подводный мир», — и настанет день, когда мы будем знать, какие акулы «хорошие», а какие агрессивны и опасны по своей природе, так что лучше держаться от них подальше. Однако, к несчастью, если нам даже и удастся разглядеть в голубых просторах, к какому именно виду относится та или иная акула, может быть уже слишком поздно. В глубинах тропических вод не обитают добрые феи, которые вывешивали бы заботливой рукой в соответствующих местах предупреждение: «Осторожно, акулы!»

Нельзя сказать, что ученые не пытаются разгадать загадку, которую представляют собой акулы. Но это почти неразрешимая задача. Акула, как правило, слишком велика и опасна, чтобы ее изучать в лабораторных условиях. В плену она обычно чахнет, становится апатичной, так что резервуар или бассейн — мало подходящее место для того, чтобы вырвать у акулы ее секреты.[3]

Однако в настоящее время ученые все же умудряются держать акул в неволе и изучать их. Конечно, это требует огромного терпения и искусства.

С помощью анестезирующего средства, известного под названием МС-222, можно ловить и усмирять акул, осматривать их и даже проводить с ними, без вреда для них, разные опыты. Наркотик этот может утихомирить любую акулу меньше чем за минуту. Нужно только, чтобы распыленные капли МС-222 попали в рот акулы или жаберные щели. Для этого может быть использован обыкновенный водяной пистолет. В последнее время МС-222 очень широко применялся для проведения экспериментов в условиях, максимально приближающихся к естественным.

Одну из теорий, объясняющих нападения на человека, выдвинул диктор Копплсон, австралийский хирург, всю жизнь посвятивший изучению акул. Он считает, что виновником целого ряда следующих одно за другим нападений может быть одна и та же акула. Он назвал таких заслуживших печальную славу хищников «акулы-разбойники». В своей книге «Акула нападает!» доктор Копплсон пишет, что, возможно, «разбойник» — это «акула, которая, однажды убив или покалечив человека, получает вкус к этой смертоносной забаве и начинает охотиться за двуногой дичью». Он говорит, что акул, отведавших человеческой крови, можно сравнить с тиграми и львами-людоедами, которые выбирают себе добычей исключительно человека.

Хотя не лишено вероятия, что одна и та же акула может быть в ответе за несколько нападений, совершенных за короткое время в каком-то одном районе, теория «акулы-разбойника» все же не объясняет всех случаев нападений акулы на человека. По правде сказать, ничто не способно их объяснить!

Всякий раз, как нам кажется, будто мы нашли ключ, который откроет причину нападений акулы на человека, ключ этот открывает лишь одну дверцу, за которой обнаруживается другая. Одинаковые условия иногда приводят к нападению, а иногда — нет. Каждое правило, выведенное на основании изучения нескольких нападений, оказывается недействительным после того, как обнаруживаются многочисленные исключения.

Вот три категорических утверждения, касающиеся нападения акул... и бесспорные факты, которые им противоречат.

На людей нападают только большие акулы.

10 февраля 1955 года Джон Адамс, профессиональный ныряльщик, подвергся на дне бухты Тринидад (Калифорния) нападению якобы «безвредной» леопардовой акулы. Ее длина меньше метра. И это не единственный случай нападения мелких акул.

Неповоротливые акулы, обитающие на дне моря, никогда не нападают на людей.

В двух из описанных ранее случаев нападения у берегов Флориды речь шла об акулах-няньках — вялых, инертных акулах, обитающих на дне и считавшихся многие годы «безвредными». Известно и еще несколько случаев, когда нападавшие акулы относились к этому роду. Точно так же австралийская бородатая акула потеряла свою добрую славу после того, как откусила ступню наступившему на нее рыбаку. Правда, такого рода нападения классифицируются как «спровоцированные».

Акулы не нападают, когда температура воды ниже 21 — 18 градусов.

В случае с Барри Уилсоном, случае, когда нападение окончилось смертью жертвы, температура воды была 12,8 градусов.

7 мая 1955 года акула покалечила восемнадцатилетнего Альберта Коглера, когда он плыл в пятидесяти метрах от берега (это было возле Бейкерс-Бич, недалеко от Золотых Ворот в Сан-Франциско). Левая рука Коглера была откушена почти начисто. Его храбрая подружка, Ширли О'Нейл, также восемнадцати лет, подплыла к нему и вытащила его на берег. Через полтора часа он умер от потери крови. Температура воды, как оказалось, была всего тринадцать градусов.

Считается, что можно избежать нападения акул, если твердо запомнить «Реестра». В нем зафиксированы все «опасные» виды акул. Иногда в «Реестре» восемь названий, иногда тринадцать. В последнее время составители его предпочитают действовать наверняка, поэтому они увеличили список до двадцати восьми названий[4].

Читатель не найдет «Реестра» в этой книге. С одной стороны, никто не знает, сколько вообще существует видов акул, не говоря уж о том, сколько среди них «опасных». С другой стороны, многие виды настолько схожи, что различить их сумеет разве только ихтиолог, и то если разложит мертвую особь на лабораторном столе, пересчитает зубы, измерит расстояние между жаберными щелями и учтет другие анатомические признаки. Мало кто, увидев в воде силуэт приближающейся акулы, будет в состоянии правильно определить ее вид. Из многочисленных случаев нападений, изученных специалистами, только пять процентов представили достаточно данных для того, чтобы определить вид акулы. Так что «Реестр» всякий раз составляется на основании недостаточно достоверных фактов.

«Лучшее, что можно посоветовать относительно акул, — пишет один из флоридских ихтиологов, — это не доверять ни одной из них». Аттестация, данная акулам Международной океанографической организацией, такова: «Все акулы потенциально опасны. Некоторые виды, не более метра в длину, менее опасны, чем крупные акулы, но на всякий случай нужно остерегаться любых акул».

Обеспокоенные отсутствием надежной информации относительно повадок акул и недостаточным количеством фактов, касающихся случаев нападения на человека, ученые тридцати четырех стран собрались в апреле 1958 года в университете Нового Орлеана. На этой конференции, проводившейся под эгидой Американского института биологических наук, была создана Комиссия изучения акул (КИА).

КИА ведет «Картотеку нападений» — постоянную запись всех случаев нападения акулы на человека в водах всего Мирового океана. Как только КИА получат сигнал о происшедшем нападении, члены ее немедленно выезжают для сбора информации. КИА работает в контакте с местным врачом или ихтиологом. Если пострадавший остается жив, его просят заполнить подробную анкету. Во всех случая производится опрос свидетелей нападения, полицейских, медицинского персонала и врача больницы, а также родственников пострадавшего.

Комиссию интересуют сведения относительно глубины, температуры и прозрачности воды, времени, когда произошло нападение, и состояния погоды, цвет одежды или купального костюма пострадавшего, цвет его или ее кожи, вид акулы и кто опознал ее, характер ран и способ их лечения, и то, как акула и ее жертва вели себя до, вовремя и после нападения.

КИА надеется, что, получив ответы на все эти вопросы, изучив обстоятельства, сопровождающие нападение, и поведение акул, можно будет собрать достаточное количество фактов, чтобы проверить некоторые гипотезы о причинах нападения акулы на человека.

На первом месте в списке предполагаемых причин нападения стоит наличие в воде крови... В море нет ни одной акулы. Но вот тонет корабль или падает подбитый самолет, и в воду попадает, пусть даже в минимальных количествах, человеческая кровь. И немедленно, словно облекшиеся в плоть призраки, появляются акулы. Они осторожно описывают круги, не решаясь подплыть поближе. Затем одна из них кидается на добычу. Другая. И скоро вода вокруг кипит ключом. Акулы впадают в неистовство. По-видимому, запах крови действует на них так опьяняюще, что в конце концов они жадно набрасываются даже друг на друга. Рыбаки неоднократно наблюдали подобное зрелище, когда стая акул нападала на косяк рыбы или раненого кита. Если жертвами оказываются люди, попавшие в кораблекрушение или авиационную катастрофу, часто после кровавой бойни не остается никого, кто мог бы о ней поведать.

Но от тех немногих, кто уцелел, мы узнаем, что не один человек спасся с тонущего корабля только для того, чтобы погибнуть в пасти акул. Когда в Тихом океане затонул транспортный корабль «Кейп Сан-Хуан», торпедированный японской подводной лодкой, на его борту было 1429 человек. Торговому судну «Эдвин Мередит» удалось спасти 448. И даже во время спасательной операции несколько стай акул продолжали бесчинствовать среди надувных плотиков и уничтожать тех, кто на них находился.

Один из членов экипажа «Мередита» позднее рассказал о том, свидетелями чего были его глаза и уши: «Вновь и вновь раздавались крики солдат, в то время как акулы стаскивали их с плотов в воду. Иногда акулы нападали на тех, кого подтягивали на корабль на спасательных веревках».

Солдату, бывшему в числе тех, кто пережил эту трагедию, навеки врезался в память один эпизод: «Я сидел в темноте на краю плота и разговаривал с приятелем. Зачем-то я на секунду отвернулся и когда снова взглянул туда, где он был, никого не увидел. Моего дружка проглотила акула».

Чтобы привлечь внимание акул, в воде не обязательно должно быть много крови.

Подвергнув случаи с Барри Уилсоном тщательному исследованию, ученые выяснили следующий факт: перед тем как Барри вошел в воду, Бассфорд заметил у него на теле несколько свежих царапин, — оцарапался он, видимо, когда слезал со скалы. Старый и опытный ныряльщик предупредил Барри, что даже микроскопическое количество крови может привлечь акул. Но Барри пренебрег предупреждением... и через несколько минут был схвачен акулой.

В другом случае аквалангист плыл над самым дном, когда у него пошла носом кровь. Кровь попала ему в рот и через трубку — в воду. По воде поплыли окрашенные кровью пузырьки. Небольшая акула, видимо, привлеченная приятным запахом крови, дважды ударила ныряльщика по лицу и по голове, затем кинулась прочь. Ныряльщик отделался небольшими ранениями.

Не менее сильной приманкой для акул является кровь рыбы и сама бьющаяся на крючке рыба. Многие рыболовы рассказывают, что акулы уносят у них добычу. Некоторые, менее удачливые, сами оказываются приманкой для акулы. 19 августа 1962 года рыбак Ганс Фикс стоял по пояс в воде на побережье острова Падре, тянущегося вдоль Техасского пролива. С пояса у Фикса свисала леска с нанизанной на ней рыбой. Вдруг, несомненно, привлеченная рыбой, на Фикса бросилась акула. В какие-то секунды она, три раза укусив его за правую ногу, чуть не начисто ее оторвала. Через полчаса Фикс, перевезенный в больницу, умер.

Когда одиночная акула внезапно нападает на группу людей, она, как правило, избирает себе в жертву лишь одного из них и преследует только его, игнорируя всех прочих. 19 мая I960 года четверо подростков находились в воде в ста сорока метрах от берега у Хидден-Бич, в Калифорнии. Это были школьники старших классов: Ник Бок, шестнадцати лет, Ларри Кронин, пятнадцати лет, Тэсси Леттаниш, пятнадцати лет, и Сюзанн Терио, шестнадцати лет. Они играли в воде с надувной автомобильной камерой.

— Ларри и Сюзанн плавали вокруг, а мы с Ником были внутри, — рассказывала потом Тэсс. — Вдруг Сюзанн крикнула, что кто-то укусил ее за ногу. Ларри схватил ее за руку, а Ник велел мне забраться с ногами на камеру. Я увидела кровь и плавник, торчащий из воды. Мы принялись бить во воде ногами, а Ларри, уцепившись одной рукой за камеру, другой поддерживал Сюзанн.

В это время к ребятам присоединился еще один пловец, Эдуард Кэссел, семнадцати лет, и помог доставить Сюзанн на берег. Ее левая нога была искромсана, и ее пришлось сразу же ампутировать. Но акула не тронула никого из товарищей девочки. (Вспомните, что, когда спасали Барри Уилсона, акула, сопровождавшая их до самого берега, тоже не тронула никого из тех, кто его спасал.)

Страшный пример того, как акула настойчиво преследует избранную ею жертву, дает нам вторая мировая война. Американский танкер был обстрелян, затем торпедирован немецкой подводной лодкой. Во время обстрела были ранены два солдата из огневого расчета, находившиеся на палубе. После того как танкер торпедировал и был отдан приказ покинуть судно, моряк Чарльз Ричардсон подтащил раненых к фальшборту и перебросил их через него. Затем прыгнул сам.

Ричардсон взвалил одного раненого на спину, другому велел держаться за себя и со своей двойной ношей поплыл по покрытой нефтяной пленкой воде к спасательной шлюпке. Он услышал, как лежащий у него на спине раненый вдруг застонал, и почувствовал, что он соскальзывает в воду. Ричардсон повернул голову и увидел, что большая акула старается стянуть раненого у него со спины.

Ричардсон вытащил нож и стал полосовать акулу, пытаясь прогнать ее прочь. Но акула, не обращая внимания на Ричардсона и на второго раненого, все еще крепко держащего его за шею, продолжала до тех пор дергать и кусать избранную ею жертву, пока не заполучила ее. Второго раненого Ричардсону удалось благополучно доставить к спасательной лодке, где их ждали протянутые руки товарищей. Храбрый моряк получил медаль за свой героический поступок.

И многие, многие другие нападения шли по тому же образцу: из нескольких людей, находящихся в воде, лишь один избирался жертвой, акула не трогала ни других пловцов, ни тех, кто приходил на помощь пострадавшему.

Естественно, возникла теория, что те, кто спасают пострадавшего от акулы, неприкосновенны для нее. Но после тщательных исследований, проведенных КИА, теория эта была опровергнута. Доктор Шульц, один из членов КИА, пишет в своем докладе: «Собранные нами данные показывают, что из шестидесяти восьми человек, оказавших помощь жертвам нападения акулы, двенадцать, то есть 17,7 процента, сами подверглись нападению. Следовательно, всякий, кто приходит на помощь пострадавшему, рискует своей собственной жизнью».

Но неужели нельзя найти такой разгадки того, что вызывает нападение, которая устоит перед самой тщательной проверкой? Пока что с полной достоверностью установлены только два фактора, способствующие нападению.

О первом мы говорили. Кровь, даже в небольших количествах, очень сильно разбавленная, обязательно привлечет акул. Это же относится к рвоте, отбросам и падали.

Сигналом для нападения также нередко служит поведение раненого или неумелого пловца — его беспорядочные, панические движения. Возможно, что они напоминают акуле о рыбе, трепыхающейся на крючке, и говорят о том, что в воде находится раненое существо.

Можно предположить, что сами химические процессы, происходящие в организме, посылают такой сигнал. Когда наши органы чувств обнаруживают грозящую нам опасность — например, приближающуюся акулу, — то, что мы называем страхом, проявляется в ряде быстрых непроизвольных процессов в нашем организме. Поджелудочная железа начинает выделять инсулин, чтобы усилить деятельность сердца и повысить кровяное давление; тем самым усиливается приток крови к мышцам, которые придется, возможно, пустить в ход, чтобы отразить опасность, обнаруженную органами чувств. Кровеносные сосуды желудка, кишечника и других внутренних органов внезапно сжимаются, чтобы сократить приток к ним крови и отдать излишек мышцам. Печень усиливает свою деятельность, более активно превращая гликоген в сахар, чтобы обеспечить мышцы дополнительным запасом горючего. Зрачки глаз расширяются, чтобы увеличился угол зрения. Нас передергивает дрожь. Кожу покрывают мурашки. На теле выступает холодный пот. Во рту пересыхает. Все это служит внешними признаками того, что нормальные функции организма нарушены, так как все химические процессы происходят с повышенной интенсивностью. Возможно даже, что тело человека выделяет при этом неуловимую «эманацию» страха. И возможно, что именно эта эманация в ряде случаев и привлекает акул.

Список факторов, способствующих нападению, кажется бесконечным: нечистоты, выливаемые в море из сточных труб, отходы фабрик и скотобоен, сбрасываемые в воду... стаи рыб, за которыми по пятам следуют акулы... моретрясения и штормы, которые нарушают экологический баланс, в результате чего акулы вынуждены в поисках пищи переходить в новые места, иногда ближе к берегам... и к людям. Все необычное, вроде удара о воду упавшего самолета или звуковых волн, возникающих, когда тонет корабль, тоже, по-видимому, привлекает акул и может спровоцировать нападение.

Но то, что привлекает акул, вовсе не обязательно ведет к нападению, иногда это, как ни удивительно, приводит к обратным результатам. Известный специалист по акулам Е. В. Гаджер пишет, например: «В Ки-Уэсте я видел, как мальчишки ныряли за монетами, которые бросали им в воду, а в двухстах метрах от них плыла по течению дохлая лошадь, окруженная четырьмя или пятью акулами. Это были трехметровые тигровые акулы. Они выскакивали из воды, стараясь разодрать лошадь на куски и сожрать ее. Все было яснее ясного: акулы предпочли дохлую лошадь живым мальчикам».

Человек, плывущий в открытом море, далеко от суши, не знает, когда на него нападет акула и нападет ли вообще. Однажды ночью в 1953 году двое летчиков выбросились с парашютами над Атлантическим океаном. Это были сержант Ларри Грейбилл и летчик 2-го класса Джеймс Хендерсон. Они связались спина к спине и, поддерживаемые на воде спасательными жилетами, носились по волнам двадцать два часа, пока их наконец не спасли. И почти все эти двадцать два часа они отбивались от акул.

— Я вспомнил, что однажды я читал, будто их надо стукнуть по рылу, и они отстанут, — рассказывал Хендерсон. — Это сработало.

Грейбиллу не так повезло.

— Что-то пронеслось мимо меня, — вспомнил он, — я почувствовал, что моя рука в глотке акулы, и изо всех сил пнул ее ногой, чтобы вытащить руку.

Кисти рук у Грейбилла были разодраны и поцарапаны о кожу акул. Руки Хендерсона кровоточили от ожогов, нанесенных физалиями. Казалось бы, им суждено погибнуть в глотках акул, впавших в неистовство от запаха крови. Однако этого не произошло. Еще раз акулы доказали, что при столкновении с ними ничего нельзя заранее предугадать.

Считается, что опасность куда больше вдали от берега, и процентное соотношение нападений в масштабах всего Мирового океана полностью это подтверждает. Вместе с тем, люди подолгу дрейфовали в открытом море и не видели не только акул, но и вообще ни одной рыбы. Ученые, занимающиеся акулами, считают, что не существует ни одного достаточно веского объяснения того, что делает или чего не делает акула. Мы слишком плохо знаем акул. Иногда мы хватаемся за одну ниточку, иногда — за другую. В одном случае в воде есть кровь, и все же акула не нападает на плывущего человека. В другом — нет никаких явных причин, которые могли бы спровоцировать нападение, и все же оно происходит. Каждое нападение представляет собой парадокс.

Только после того, как КИА начала свою работу, случаи нападения акул в морях и океанах всего мира стали тщательно изучаться.

Просматривая старые медицинские журналы, судовые дневники, больничные записи и газетные подшивки из самых разных стран, КИА собрала сведения о 1251 случае нападения акулы на человека, первое из которых произошло в 1580 году. Из них 798 случаев были настолько хорошо документированы, что их можно было подвергнуть анализу. Были получены следующие данные.

Из 798 нападений 599 было ничем не спровоцировано. Из лиц, подвергшихся нападению, 408 умерло, 390 поправилось. Наибольшее число нападений (75,4 процента) в водах Австралии, Северной Америки и Африки произошло в летние месяцы. Но в экваториальных водах нападения не прекращались круглый год. Это означает, что так называемый «акулий сезон» есть не что иное, как купальный сезон.

Большинство (62,2 процента) нападений на одного человека произошло не дальше чем в ста метрах от берега.

Большинство (70,2 процента) нападений произошло на глубине, не превышающей полутора метров; 24,9 процента пострадавших были в момент нападения более чем по колени и менее чем по плечи в воде.

Большинство пострадавших (63,3 процента) в момент нападения плыли или лежали на воде; 20,8 процента шли по воде; 19 процентов занимались подводной охотой; 10,3 процента стояли возле того места, где шла ловля рыбы, или возле проплывающей рыбы. 38,2 процента нападений произошло, когда жертва была в воде одна, в 40 процентах случаев в трех и более метрах от пострадавшего находился еще один или несколько человек; в 21,2 процента случаев другой человек был всего в нескольких шагах.

Большинство нападений (94,3 процента) произошло днем.

Тот факт, что на ночь падает всего 5,7 процента нападений, вовсе не означает, что романтичное купанье при лунном свете безопаснее, чем дневное. Напротив, если правильно прочитать цифры, статистика доказывает обратное. Несомненно, число плавающих ночью куда меньше пяти процентов от числа плавающих днем. Следовательно, ночью куда легче подвергнуться нападению. Ночь является временем охоты для большинства видов акул. Ночная охота идет по следующему шаблону: сначала, с наступлением темноты, на поверхность поднимается планктон, за ним — мелкая рыба, за ней — крупная и, наконец, последнее звено этой неразрывной цепи — вечно голодная акула.

"Погода и другие физические факторы, по-видимому, не имеют особого значения, — пишет доктор Шульц, автор доклада КИА по вопросу о нападении акул. — Число нападений при ясной и облачной погоде приблизительно одинаково.

У нас нет доказательств того, что особый цвет одежды или оттенок кожи является важным фактором, который может стимулировать нападение. Яркие блестящие предметы или контрастное чередование светлых и темных предметов действительно привлекают внимание акул. Однако пока мы не располагаем достаточными данными, чтобы вывести веские заключения относительно роли физических факторов".

Рассмотрим, к примеру, вопрос о том, какой цвет предпочитают акулы. Когда акула может выбирать между светлой и темной приманкой, она чаще выбирает светлую. Капитан Янг утверждает, что акулы всегда предпочтут тушу белой лошади туше гнедой. Туземцы, ныряльщики тропических вод, надевают черные сандалии перед тем как идти в воду, чтобы не были видны более светлые, чем тело, ступни их ног. Греческие охотники за губками, ныряющие в черных костюмах, прячут ладони под мышками, когда поблизости появляется акула.

С одним из самых драматических примеров того, что акулы действительно предпочитают белый цвет всем другим, мы столкнулись летом 1953 года в Новой Шотландии. Эпизод этот произошел возле Фуршю, на юго-восточном берегу острова Кейп-Бретон. Море было усеяно рыбачьими плоскодонными лодками. Одна лодка, около четырех метров длиной, была выкрашена в белый цвет, и ее уже несколько дней подряд преследовала гигантская акула. Многие рыбаки были свидетелями этого жуткого спектакля: стоило белой плоскодонке выйти в открытое море, за ее кормой тут же появлялся черный плавник. В конце концов 9 июля, как раз когда поблизости не было других лодок, акула внезапно кинулась на белую лодку и пробила в ее дне большую дыру.

Оба рыбака, находившиеся в лодке, оказались за бортом. Один из них утонул. Другой уцепился за лодку и несколько часов пробыл в воде, пока наконец не подоспела помощь. Ни того, ни другого акула не тронула. (То, что один из них утонул, явилось лишь побочным следствием нападения. Насколько известно, акула не тронула даже трупа.) Зуб, застрявший в дне разбитой лодки, позволил установить вид акулы. Это была большая белая акула, одна из самых опасных из всех существующих акул. Уильям Шредер, выдающийся авторитет в области изучения акул, определил, что акула была примерно три с половиной метра длиной и весила пятьсот — шестьсот пятьдесят килограммов. Этой акуле ничего не стоило проглотить любого из находившихся в лодке людей или даже их обоих, но, судя по всему, объектом ее желаний были не люди, а лодка, единственная белая лодка в той части моря.

Однако, если белый цвет привлекает акул, каковы могут быть шансы на спасение у японских ама, или «морских женщин», которые ныряют на дно в поисках жемчуга в белых юбках и белых кофтах? Ама считают, что белый цвет отпугивает акул. Иногда женщины — и девочки, так как многие ама всего лишь подростки, — надевают яркие украшения и обматывают свои угольно-черные волосы белым полотенцем. Их снаряжение состоит из очков, сумки, куда они складывают добычу, и кривого ножа, которым они срезают якойя — жемчужниц — с подводных скал на глубине двенадцати и более метров. Они всегда настороже, это так, но, несмотря на их сверкающие белые костюмы, акулы очень редко нападают на них.

Утверждение, будто люди с темным цветом кожи не подвергаются нападению акул, является абсолютно ложным, что было доказано многократными нападениями в разных уголках Земли.

В Торресовом проливе, между Новой Гвинеей и Австралией, в те времена, когда ловля жемчуга была основным занятием туземцев, на год приходилось в среднем по три нападения. Медицинский отчет, сделанный на основании сведений, полученных от ловцов жемчуга, отмечает: «...почти каждый день ныряльщик видит по меньшей мере одну акулу. Нередко акулы нападают». После перечисления ряда удавшихся и неудавшихся нападений в отчете говорится: «Эти факты рассеивают популярное заблуждение, будто акула не станет нападать на человека с темным цветом кожи... На самом деле у берегов Австралии аборигены подвергаются нападению куда чаще, чем белые».

Один из ловцов жемчуга в Торресовом проливе, некий Иона Асаи, нырял однажды на глубину в три с половиной метра, когда на него напала тигровая акула. Акула ринулась на него сверху, и через секунду голова Ионы очутилась в пасти акулы. Что случилось потом, пусть лучше расскажет сам Иона, который, как это ни невероятно, остался жив.

— Когда я обернулся, я увидел акулу в шести шагах от себя. Она открыла пасть. У меня не было никаких шансов спастись. Тут она подплыла и схватила меня за голову. Видно, прокусить голову ей показалось трудно, поэтому она укусила меня за шею. Когда я почувствовал, что ее зубы вонзаются мне в тело, я поднял руки и изо всей силы надавил акуле на глаза. Я давил и давил, пока она не выпустила мою голову и я не вынырнул наверх. Капитан втащил меня в лодку, и я потерял сознание. Чтобы привести меня в чувство, они достали лекарство у учителя с Джервис-Айленд.

Однако чтобы привести Иону в человеческий вид, одного лекарства было мало. Чтобы зашить два ряда ран, оставленных зубами акулы вокруг его шеи и подбородка, потребовалось наложить двести швов. Вся эта история подтверждена больничными записями и фотографиями. Через три недели после того, как он вышел их больницы, у него на шее сделался небольшой нарыв. Когда его вскрыли, там нашли последнее свидетельское показание, подтверждающее слова Ионы, — зуб тигровой акулы.

Предпринятые КИА поиски ключа к разрешению загадки, которую представляет собой акула и ее нападения на человека, повели по самым различным следам. Считалось, что существенным фактором, определяющим, быть или не быть нападению, является температура воды, и КИА доказала, что нападения акул действительно, как правило (об исключениях мы уже говорили), происходит при температуре выше восемнадцати градусов. (Эксперименты показали, что, когда температура падает до пятнадцати градусов, некоторые акулы совсем теряют аппетит.)

Когда прибрежные воды в морях умеренного климата летом нагреваются, температурные изменения часто являются предвестником появления больших прожорливых акул, приплывающих из родных для них тропических вод. Акулы прибывают на новые пастбища в то самое время, когда прибрежные воды начинают кишеть мигрирующей рыбой... а также купальщиками и катающимися на лодках и водных лыжах, подводными охотниками и любителями покачаться на волнах. В последние годы большую белую акулу, считающуюся тропической, очень часто видят и ловят за пределами тропиков; как полагают некоторые ихтиологи, эти самые страшные из акул стали постоянными летними гостями более холодных морей (они добираются даже до Новой Шотландии).

Тропические акулы, появляющиеся в морях умеренной зоны, скорее всего приходят сюда вслед за своей добычей — рыбой, которая покинула обычные места кормежки из-за температурных сдвигов.

Мы имеем уже достаточное количество факторов, свидетельствующих о том, что моря становятся теплее, вероятно, в результате глобальных климатических изменения, обнаружить которые возможно лишь путем изучения данных, накопленных в течение очень долгого времени.

С другой стороны, человек стал проникать в более холодные воды. Доктор Шульц указывает в отчете КИА: «Ныряльщики, одетые в специальные купальные костюмы, отваживаются плавать в более холодных водах, и три нападения, зафиксированные у берегов Австралии, произошли при 12,7 градуса. Мы полагаем, что территория, на которой имеют место нападения акулы на человека, будет все больше и больше расширяться, по мере того как все большее число пловцов будет вторгаться в царство хищных акул в морях умеренной и субумеренной зон».

Поскольку акулы сравнительно редко нападают на ныряльщиков-аквалангистов, многие из них считают, что обладают каким-то невидимым талисманом. Некоторые ныряльщики начинают настолько презрительно относиться к акулам, что ездят на них верхом или цепляются им за хвост. КИА издала брошюру, где предупреждает, что такие забавы могут кончиться смертью.

«Казалось бы, нет необходимости, — пишет член КИА доктор Джильберт, — говорить людям, чтобы они не хватали акулу за хвост и не катались на ней. Однако, как ни странно, приходится это делать. В Калифорнии существуют спортивные клубы аквалангистов, попасть в которые можно лишь прокатившись сперва на акуле. Мы решительно против этого возражаем».

Члены подводного братства, подводные охотники, часто, сами того не желая, выступают в качестве приманки. Охотник убивает рыбу. В воде возле него появляется свежая кровь. И когда акула устремляется к источнику столь соблазнительного для нее запаха, она готова сожрать любую пищу, попавшуюся ей на глаза. Нередко акула схватывает добычу прямо с копья охотника или даже с лески, привязанной у него к поясу.

Бывает и так, что акула предпочитает получить на обед самого охотника. Лениорд Хиггинс, австралийский подводный охотник, как-то раз, взяв богатый улов, волок за собой добычу на бечеве длиной в пять метров. Это считается достаточной мерой предосторожности, так как, пока акула будет пожирать нацепленную на бечеву рыбу, можно успеть выбраться из воды.

Но акула, с которой Хиггинс встретился в тот день, не обратив внимания на его улов, кинулась на него самого столь стремительно, что он своим телом как пробкой забил ей пасть. Хиггинс закричал. Акула выпустила его и исчезла так же бесшумно, как появилась. Несмотря на то, что акула нанесла ему глубокую рану, он выбрался на берег. Хиггинс остался жив. Как он сам считает, он не был проглочен только потому, что акула физически не могла закрыть заклиненную его телом пасть; ей повредила собственная жадность.

Совершенно невозможно предугадать, что сделает акула при встрече с человеком... или лодкой. Акулы «бодали» лодки и плоты, разбивали их, переворачивали... даже прыгали на борт. Мы знаем несколько подробно документированных случаев того, как акулы вспрыгивали на небольшие суда. Они били хвостом, лязгали зубами, и усмирить их было не легче, чем в воде, — на лодке они ничуть на менее опасны.

Туземцы островов Гилберта из всех населяющих их воды акул боятся только одной — рокеа(к сожалению, мы знаем только местное название этой акулы)[5], так как она нападает на пироги и сидящих в них гребцов. Если рыбак вытаскивает полуобглоданного тунца, он тут же обрезает леску, чтобы и вторая половина рыбы досталась рокеа. В противном случае рокеа сама приплывет за тунцом.

Предрассудок? Сэр Артур Гримби, живший много лет на островах Гиберта, описывает в своей книге об этих островах один такой случаи, происшедший у него на глазах.

«Мы услышали глухой удар и затем треск, донесшийся от каноэ, которое было от нас в пятидесяти пяти метрах, — пишет он. — Следом раздался второй глухой удар: из воды в хлопьях пены поднялся гигантский хвост и ударил по борту лодки. Через секунду в воздух взлетела вся рыба целиком и раздался третий сокрушительный удар. Мы увидели, как корпус каноэ стал оседать и оно начало медленно погружаться в воду. Рокеа снова выпрыгнула из воды, и один из сидящих в тонущей лодке рыбаков был скинут за борт ее чудовищным хвостом. Пока мы спешили им на помощь, акула успела жестоко расправиться с ним. Оставшийся в живых рыбак, юноша лет семнадцати, со слезами на глазах повторял, что во всем виноват он один: он снял с крючка рыбу и кинул ее в лодку, зная, что она на примете у рокеа. Через секунду чудовище атаковало их лодку».

Доктор Копплсон подсчитал, что в Австралии не меньше пострадавших в результате того, что акула «бодала» человека или доску, на которой он катался на волнах, чем от самих укусов акулы. Почему акула «бодает» разные предметы, в частности лодки, неизвестно. Некоторые считают, что акулы любопытны и нападения на объект, вызвавший их интерес, в какой-то степени удовлетворяют это любопытство.

Один из самых интересных случаев нападения акулы на лодку произошел в Австралии. Трое рыболовов-любителей вышли в море у Си-Холма, штат Виктория, на пятиметровом ялике. У одного из рыболовов, Дау Миллера, начался страшный приступ морской болезни. Миллер трупом свалился на дно лодки, спрашивая себя, почему это он решил, что ловить рыбу — приятно, как вдруг...но пусть он сам расскажет нам обо всем.

— Я лежал на дне, мечтая о смерти. Самочувствие у меня было ужасное. Вдруг я услышал страшные крики, и Грей Нурс грохнулся мне прямо на живот. В чем дело? Я взглянул вверх, и тут мне все стало понятно. У меня потемнело в глазах. Я попытался встать на ноги, но был сбит огромным хвостом. Трижды я вставал и трижды оказывался на дне лодки. Я был готов прыгнуть за борт, но не мог же я оставить друзей.

Оправившись от морской болезни с рекордной быстротой, Миллер кинулся на помощь товарищам, и втроем им удалось наконец победить акулу — они били ее румпелем по голове.

Когда вы ныряете с лодки в открытом море и даже в гавани, это может привлечь акулу; не менее опасно, когда вас тянут за лодкой на бечеве. В этом случае вы, по крайней мере для акулы, похожи на рыбу. Только в одном 1959 году КИА зафиксировала двенадцать неспровоцированных «контактов» с лодками, надувными спасательными плотиками и водными лыжниками. Двенадцать подобных случаев были зафиксированы и в 1960 году. «В одном случае, — говорится в отчете, — стая акул, напавшая на ялик, стала играть им как волчком, подталкивая его так, что он безостановочно крутился вокруг своей оси».

«Судя по нашим данным, — говорится далее в отчете КИА, — опасно нырять с молов, лодок и стоящих на якоре кораблей в заливах и лагунах, где обычно много акул; у нас есть свидетельства того, что во многих подобных случаях ныряльщик подвергался нападению в ту самую секунду, когда оказывался в воде».

В отчете КИА за 1961 год говорится, что за этот период акулы совершили тридцать неспровоцированных нападений, ранив тридцать одного человека, из которых шесть умерло. Нападения эти произошли как у Тихоокеанского, так и у Атлантического побережий Северной Америки, у Гавайских и других островов Тихого океана, у Бермудских островов, у берегов Австралии, Северной и Южной Африки, у Филиппин, в Средиземном море и Персидском заливе, а также в двухстах семидесяти километрах вверх по течению реки Лимпопо в Восточной Африке. Среди отмеченных КИА районов нападений не оказалось Южной Америки, Восточной Индии и других берегов Юго-Восточной Азии. Это объясняется только тем, что, хотя те места и изобилуют акулами и, как нам известно, акулы эти нападают на человека, ни одно из таких нападений не было зафиксировано.

Глава 2

Капитан «Акулья Смерть»

Мальчику было десять лет. В тот летний день знакомый рыбак взял его с собой в море, и вот теперь лодка плавно шла над подводными лесами из ламинарий, покрывающих дно океана у Ла-Холья в Калифорнии.

Зачарованный красотой этих безмолвных, чуть колышущихся лесов под толщей прозрачных вод, мальчик не расслышал, как рыбак позвал его.

— Билл! — снова крикнул тот. — Быстрей. Смотри сюда.

Мальчик кинулся к противоположному борту лодки и перегнулся через планшир. Там, среди водорослей, в метре от поверхности, грациозным волнообразным движением рассекая воду, тенью скользила длинная рыба, не меньше восьми метров в длину.

— Это акула, Билл, — сказал рыбак. И снова мальчик его не слышал. Он снова был захвачен красотой. Но теперь это была красота силы и дерзости, таившая в себе угрозу.

Так в 1885 году Вильям Янг впервые увидел акулу. Пройдут годы, в погоне за акулами он объездит весь свет, но никогда не забудет он эту тень, мелькнувшую перед ним в подводных лесах Ла-Холья...

В 1900 году Билл Янг и его брат Херб покинули Калифорнию. Тяга к экзотике и стремление разбогатеть влекли их в дальние края. На боту двухмачтовой шхуны они отплыли на Гавайские острова.

Они нашли там работу, но ничего особенно экзотического в ней не было. Братья получили подряд у властей Гонолулу на вывозку в море городских отбросов. Это было скромным началом весьма процветавшего в дальнейшем дела. Это было также началом увлечения, которое длилось у Билла Янга всю жизнь.

Среди того, что вывозилось с городских свалок, часто бывали палые лошади. Стоило вывалить в море эту падаль, как немедленно появлялись стаи акул. Они с такой неистовой жадностью набрасывались на лошадей, что море кипело от взмахов хвостов и щелканья челюстей.

В этом уже не было красоты. Тут акула теряла все свое величие. В обагренных кровью водах Гонолулу выросший и повзрослевший Вильям Янг по-иному увидел акулу. Это была угроза, лишь прикрывавшаяся красотой. Но это не устрашило Янга, как устрашало очень и очень многих. Напротив, угроза словно бросала ему вызов. Его охватило желание одолеть акулу, изучить ее повадки и покорить ее. Акула стала его Моби Диком, неподвластным времени, кровожадным, вселяющим трепет духом — порождением вымысла и реальной жизни. На него можно напасть, но нельзя уничтожить, можно изучать но нельзя понять, можно лишить свободы, но нельзя усмирить.

Повсюду: на набережных Гонолулу, слушая нескончаемые россказни моряков, в хижинах туземцев, где канаки передавали ему сказания о мано, — Янг старался как можно больше узнать об акулах. А во время кровавых пиршеств акул Янг их убивал. Он получил прозвище «Акулий Билл», прозвище, в котором таилось презрение к человеку, которого не интересует ничего, кроме акул. Однако скоро по ос-рровам пошла слава о его бесстрашном единоборстве с акулами, и он получил новое имя — «Кано Мано» («Акулья смерть») — знак уважения и благоговейного страха.

До семидесяти лет, когда капитан Янг убил свою последнюю акулу, он охотился за ними по всему свету — от Гонолулу до Австралии, от Флориды до Сомали. К восьмидесяти семи годам у него на счету было сто тысяч акул, которых он убил в течение пятидесяти лет своей жизни, часто по двадцать — тридцать акул в день. В восемьдесят семь лет он все еще был Кано Мано. «В своей книге „Кон-Тики“ мой хороший друг Тур Хейердал рассказывает, что он ловил акул руками за хвост. Я никогда не пробовал этого делать, но уверен, что смог бы, даже сейчас, в восемьдесят семь лет», — писал он незадолго до смерти.

В дневнике Кано Мано много записей. Они охватывают много лет и много морей. В них говорится о жизни и смерти многих акул. И, что самое главное, в них описывается множество приключений человека, который был единственным в своем роде. Вот выдержки из его дневника.

"...Когда мы слышим слово «акула», перед нашим мысленным взором встает грозный образ пирата морских глубин с огромной пастью, вооруженной острыми как бритва зубами, который безостановочно, днем и ночью, рыщет в поисках добычи, чтобы утолить гложущий его голод. Существо, которое во всех вселяет страх, само же никого и ничего не боится. Дикая ярость, с которой оно нападает, неистовство, с которым пытается высвободиться, попав в плен, полное безразличие к ранам и боли вполне оправдывают данное ей имя африт — злой дух, демон — символ самого страшного, что есть в арабской мифологии.

Все это так, но я обнаружил кое-что еще — акула полна парадоксов. То она нападает на человека, то, словно в страхе, бежит от него, то крадет у рыбака добычу, то сама запутывается у него в сетях; нельзя не чувствовать к ней омерзения, но нельзя и не любоваться ею. Акула — это зловещая загадка.

Я сталкивался с акулами многих морей, однако я не знаю, что такое акула. И кто это знает? Никто. Но после того как я охотился за ними в морях всего мира, убивал их и нашел им практическое применение, я все же чувствую себя вправе о них говорить.

Я вспоминаю прошлое, и в памяти моей встают тысячи акул (многие из них обладали чрезвычайно яркой индивидуальностью, какую не всегда встретишь и среди людей). Большинство этих акул мертвы, некоторые, возможно, до сих пор плавают в морях. Другие живут особой второй жизнью... в туфлях из акульей кожи, которые сейчас у меня на ногах, в сувенирах, которые меня окружают, — все эти разинутые пасти, — в фильме, который я сделал, в книге «Акула! Акула!», опубликованной много лет назад, и вот теперь — в этих страницах моего дневника.

Гонолулу

Здесь все это началось. Здесь я впервые вступил в единоборство с акулой. В те времена жизнь на островах текла спокойно и безмятежно. Это был 1900 год, и имя Перл-Харбор еще не было покрыто позором. В гавани теснились парусные суда, и среди них, тарахтя, сновала всего одна моторная лодка. Эта лодка «Билли», длиной в семь метров, с мотором в четыре лошадиные силы, первая моторная лодка в Перл-Харбор, принадлежала нам с братом. Вскоре мы с ним стали преуспевать. Мы прикупили еще несколько лодок для разных работ — подъема затонувших судов, перевозки пассажиров с кораблей на берег, перевозки лоцманов и таможенных чиновников на входящие в гавань суда. Давно миновали те дни, когда компания «Братья Янг» занималась только тем, что вывозила в море падаль и мусор с городских свалок.

И всегда рядом были акулы.

— Мано! Мано! Акула! Акула! — кричали канаки, заметив акул, описывающих круги вокруг стоящих на якоре судов в ожидании отбросов — дарового акульего угощения. Часто прозрачная вода так и кишела голодными акулами.

Однажды, когда я, стоя на палубе моторки, глядел на бурлящую воду, меня внезапно охватило непреодолимое желание убить акулу.

Я сказал одному из канаков-матросов, который понимал по-английски, что хочу поймать акулу.

— Мано? — переспросил он с любопытством.

— Да, мано, — ответил я.

Канак скрылся в камбузе и скоро вернулся с большим куском солонины, крепкой веревкой и огромным крючком. От возбуждения он болтал не переставая:

— Хано раа мано — мы поймаем акулу! Она очень вики вики кау кау хаоле — она сожрет белого человека, быстро, быстро сожрет! Пилау — от нее никакой пользы.

Вместе с другим матросом он закинул за борт крючок с надетой на него приманкой. Она была схвачена в ту же секунду. Мано попалась на крючок! Один из матросов взял у кока крюк, на который подвешивали мясо, и, подплыв в ялике к акуле, зацепил ее крюком за пасть. Мы пропустили веревку через шлюпбалку и принялись подтягивать ее наверх. Акула так металась на другом конце веревки, что лодка ходила ходуном. Мы быстро закрепили вторую веревку у нее на хвосте и подняли акулу до фальшборта.

Ж-жик! Перед глазами сверкнул большой нож, и хвост акулы упал в воду. Матросы плясали на палубе, осыпая проклятиями поверженного врага. Затем фалы были ослаблены, матрос в лодке вырвал из пасти акулы крюк, и она получила свободу — свободу умереть жестокой смертью. Если ее тут же не сожрут другие акулы, она все равно скоро ослабеет и умрет от потери крови. Эта акула нашла свой конец в пасти своих сородичей. Ее убили акулы и человек, голод и мщение.

Уже в то время я задумывался над тем, нельзя ли найти акулам какое-нибудь практическое применение. Но тогда проверить этого я не мог, у меня была масса неотложных дел. Однако мысль об этом — и горячее желание ловить акул — никогда не оставляли меня.

Как-то раз по пути в Гонолулу я увидел самую большую из всех акул — китовую. Она была десятиметровой длины и, казалось, неподвижно висела в воде по правому борту нашей лодчонки на глубине двух саженей. Я так ясно видел ее черно-белую, как шахматная доска, спину, что казалось, стоит только перегнуться слегка через борт, и я до нее дотронусь.

Наше присутствие нимало не беспокоило эту огромную медлительную рыбу. Мы с братом, буквально затаив дыхание, принялись обсуждать, как нам ее поймать. Мы твердо были намерены сделать это. И тут нам обоим одновременно пришло в голову, что мы не взяли с собой гарпуна! На борту не было даже жалкой свайки. Нам ничего не оставалось, как, выключив мотор, болтаться на волнах, и вскоре самая большая рыба, которую мне довелось видеть, медленно скрылась с глаз. Старая поговорка «большая рыба всегда уходит» оказалась справедливой.

Мой интерес к акулам и мой опыт — я часто бил гарпуном акул, которые набрасывались на падаль, — послужили источником еще одного побочного промысла фирмы «Братья Янг» — спортивной ловли акул.

Обычно все начиналось с телефонного звонка в сарай, где у нас стояли лодки.

— Братья Янг? Привет! Билл здесь? Акулий Билл? Скажите ему, что тут в гостинице собралась компания. Хотят поохотиться на акул.

После этого я обычно звонил в Общество охраны животных и предлагал избавить их от какой-нибудь обреченной на смерть старой клячи.

И вот начинается охота. Несчастную клячу ведут в конец пристани и освобождают от земных страданий. Затем, привязав к ней крепкую веревку, сталкивают в воду. Из гостиницы прибывают «охотники» и усаживаются в моторку, с беспокойством глядя на матроса, который точит на оселке гарпун.

Когда мы выходим из гавани, лошади вспарывают брюхо. Вода окрашивается свежей кровью. Мы останавливаемся. «Охотники» застыли, не зная, что будет дальше. Мы предупреждаем их, чтобы они не шумели. Они сидят, не раскрывая рта. Слышен лишь плеск волн, бьющих о борта лодки. Море спокойно, только труп лошади пляшет на волнах.

Далеко-далеко я вижу в воде тень, которая движется зигзагами вперед и верх, и черный плавник, рассекающий воду. Вот уже плавник показался над водой. Он описывает около лошади круг, второй. Впереди плавника из воды показывается голова, видны холодные, ничего не выражающие глаза. Это глаза акулы.

Неожиданно она исчезает. Нет плавника. Нет тени. Море пустынно. Только мертвая лошадь колышется вверх и вниз, покорно ожидая своей участи.

Минут через двадцать акула возвращается. Но теперь она не одна — с ней еще четыре или пять акул. Они снуют взад и вперед, все суживая и суживая круги. Иногда та или иная даже тычет в лошадь носом. Но они еще колеблются, еще выжидают.

Если бы это была белая лошадь, они бы давным-давно напали на нее. Но гнедая лошадь не так быстро пробуждает у акул аппетит.

Внезапно они налетают! Одна отхватывает огромный кусок мяса с шеи лошади, за своей долей кидается другая, затем третья. Вода бурлит от голодных акул, купающихся в крови своей жертвы. Там, где только что был виден силуэт лошади, начинает просвечивать белый скелет. Медленно, но неуклонно я подтягиваю его веревкой ближе к лодке, не видя лодки и «охотников», раскрывших от ужаса рты, акулы следуют за лошадью, продолжая рвать от нее куски.

Я передаю веревку кому-нибудь из матросов и переключаю внимание на «охотников».

— Нате, — говорю я одному из них, протягивая ему гарпун, — держите вот здесь. И бейте самую большую. Старайтесь попасть в верные щели. Да не упадите в воду.

«Охотник» одной рукой берет гарпун, другой изо всех сил цепляется в борт лодки. Он дрожит всем телом, кажется, еще минута — и его вывернет наизнанку. Его выпученные глаза прикованы к кипящей воде. Кровавое пиршество настолько близко, что нас то и дело окатывает розовыми брызгами.

— Порядок! — кричу я ему. — Бейте ту, большую. Ту, что сейчас кусает.

«Охотник» еще сильнее бледнеет и... окаменевает.

— Лучше... лучше вы, капитан, — говорит он прерывающимся голосом. — Я не думаю, что... Я боюсь промахнуться...

Я беру гарпун и с силой бросаю его. Он попадает туда, куда я метил, — в голову самой большой акулы. Немедленно она изрыгает все, что съела. Это тут же пожирается другими акулами. Такая же участь ожидает и ее саму, поэтому, ударив несколько раз по воде хвостом, она идет на глубину.

Через пять минут лодка, влекомая раненой акулой, оставляет далеко позади кровавую оргию. Проходит еще пять минут. Акула по-прежнему тянет. «Охотники» начинают тревожиться. Когда же конец, думают они.

Я кладу руку на веревку. Она то и дело дергается — сигнал того, что акула поворачивается вокруг своей оси — и сама себе роет могилу: стараясь освободиться, она лишь наматывает на себя веревку.

Я начинаю выбирать, натягивая веревку до предела. Сажень за саженью она выходит из воды. Наконец появляется четырехметровая акула, побежденная, но не покорившаяся. Челюсти ее все еще щелкают, глаза яростно сверкают.

Мы подтягиваем ее к борту лодки и быстро продеваем через пасть огромный крючок. Теперь ей некуда податься, но она все еще бьется, обдавая нас брызгами. Мы обвязываем ей вокруг хвоста веревку и закрепляем ее на корме. Сильный удар по голове приканчивает акулу. Мы вытаскиваем гарпун и крюк и, приторочив свою первую добычу к поясу — я хочу сказать — к корме моторки, — отправляемся за ее товарками!

Они все еще раздирают труп лошади, вернее, то, что от него осталось.

Мы снова кидаем гарпун. На этот раз дело обходится без битвы: гарпун попал в жаберную щель — жизненно важный орган. Мы быстро подводим акулу к борту и тем же способом отправляем на тот свет.

Мы возвращаемся домой, ведя свои трофеи на буксире. Когда мы приближаемся к пристани, «охотники» принимают беспечный вид. Один из них небрежно вытирает кровь с гарпуна. Они стараются быть скромными. Но, когда выходят из лодки, невольно выпячивают грудь. В конце концов, они убили целых две акулы! Разве не так?

Так оно и шло день за днем. Мы убивали акул и, за исключением китайских купцов, которые словно из-под земли появлялись на пристани, когда мы приводили акул, и отрубали у них плавники для плавникового супа, никто, казалось, не мог найти для акул хоть какое-нибудь применение. Я по природе бережливый человек, мне было неприятно, что столько добра пропадает даром. Неужели нельзя никак использовать акул? У них такая прочная кожа! А их огромная печень! Не окажется ли их печеночный жир таким же ценным для медицины, как жир из печени трески?

Никто на островах не мог мне на это ответить. Люди много болтали об акулах, но мало кто хоть что-нибудь знал о них.

Помню, как-то я поймал самку тигровой акулы, которая вот-вот должна была родить. Я поместил ее и детенышей — их было сорок две штуки — в обложенное льдом корыто и выставил всю семейку на обозрение на ярмарке в Вайкики. Я брал за вход десять центов (за неделю это принесло мне полторы тысячи долларов) и в то время, как посетители проходили мимо меня, отвечал на их вопросы. Один из посетителей оказался врачом. Он очень внимательно осмотрел акулу и детенышей и отозвал меня в сторону.

— Я скажу вам об этой акуле кое-что такое, что будет для вас новостью, — заявил он.

— Прекрасно, доктор, — отвечал я. — Я знаю, где находить акул и как ловить их, но, возможно, вы расскажете мне что-нибудь новенькое.

— Посмотрите, — сказал он, тыча пальцем в пасть акулы, — видите эту тонкую перепонку над зубами? Вы знаете, для чего она?

— Нет, — честно признался я.

— Вы хороший рыбак, верно, но рыбаки не очень-то сведущи в анатомии. Я случайно знаю, что именно здесь тигровые акулы выкармливают детенышей.

— Выкармливают детенышей! — воскликнул я. — Выдумаете...

— Не думаю, — прервал он, — а знаю. Тигровые акулы — живородящие, это и вам известно. Ну так вот, когда детеныши еще находятся внутри матери и им хочется есть, они поднимаются через глотку к этой перепонке и кормятся здесь. Это единственно возможное объяснение, капитан. Ведь у акулы нет плаценты, соединяющей детенышей с матерью. Так что, по всей очевидности, они свободно перемещаются внутри нее и...

Он еще долго излагал свою бредовую теорию, но я больше не слушал его. Удивительно, думал я, как мало мы знаем об акулах, все мы, даже так называемые ученые люди.

Однако возможность удовлетворить свое любопытство и выяснить, могут ли акулы иметь какое-нибудь практическое применение, мне представилась только после 1920 года. И на это у меня ушла вся жизнь.

В 1920 году я уехал с островов в Соединенные Штаты. Мне хотелось переменить обстановку и найти работу себе по плечу. Я остановился в Нью-Йорке. Как-то раз я шел по Бродвею и, случайно взглянув на витрину обувного магазина, увидел пару туфель с носками из акульей кожи. Я буквально ворвался в магазин, чтобы поскорее узнать, откуда эти туфли.

Расспросы привели меня из обувного магазина в Ньюарк, штат Нью-Джерси, где помещалось главное управление «Оушн лезер компани» — компании по обработке кожи морских животных. Они первыми попытались наладить обработку акульей кожи. Во Флориде и Северной Каролине были организованы промысловые пункты, и я немедленно отправился на один из них.

С этого дня начались мои скитания по всему свету в погоне за акулами. Это было моей работой, моим призванием, определило мой образ жизни.

И всюду, где я останавливался во время этих скитаний, меня ждали приключения, и я все лучше и лучше узнавал своего коварного врага.

На страницах, которые вы прочтете следом за этой, я запечатлел некоторые свои приключения среди мано.

Бич-Пайн-Ки, Флорида

Я твердо верю, верю уже многие годы, что акулы едят людей. Мои друзья здесь, во Флориде, как и туземцы, живущие на островах Тихого океана, и мореплаватели всех времен, тоже верят в это. Но скептики, — большинство из которых никогда не видело моря, не то что акулу, — требуют доказательств. Сегодня я получил одно такое доказательство и могу представить его им.

Мы с Уолтером Джонстоном — он зовет себя Пит-Акула — занимаемся тем, что ловим акул, а затем снимаем с них кожу. Дела у нас идут отлично. Утром мы выходим в море, ловим свою добычу, а вечером обрабатываем се.

Сегодня, когда мы снимали кожу с четырехметровой коричневой акулы, я заметил какую-то странную выпуклость у нее на животе. Поэтому я немного надрезал желудок. В разрезе показался круглый конец кости. Я схватил его одной рукой и увеличил разрез, чтобы вытащить кость наружу.

Это были остатки человеческой руки. Рука вполне сохранилась, видимо, она недолго пробыла в желудке акулы. Кожа на ладони и пальцах сморщилась, как бывает, когда мы долго подержим руки в воде. Я пришел к заключению, что рука принадлежала человеку, не занимавшемуся физическим трудом. На ней не было ни колец, ни татуировки. До локтя рука была цела, но от локтя до плечевого сустава все мясо было содрано с кости. Я знал, что нам следует осмотреть содержимое желудка более тщательно, чтобы найти еще что-нибудь для опознания. Я осторожно прозондировал желудок и нашел шесть кусков мяса и кусок синего драпа, тридцать на сорок сантиметров, по-видимому, оторванный от пальто.

Я сфотографировал свою ужасную находку, а Пит ампутировал кисть и положил ее в банку со спиртом.

Я позвонил следователю в Ки-Уэст. Пока он добирался до Бич-Пайн-Ки, я навел справки и выяснил, что накануне примерно в тридцати километрах от Ки-Уэста над океаном потерпел крушение самолет. Среди погибших был человек по имени Аткинс. Когда его видели в последний раз, на нем было синее драповое пальто.

Сан-Хуан, Пуэрто-Рико

Два года назад я нашел в желудке акулы человеческую руку. Вчера рука эта протянулась из прошлого и снова напомнила о себе.

Я приехал в Сан-Хуан немного отдохнуть. На пароходе я разговорился за обедом со своим соседом и его женой, и, как это обычно со мной бывает, разговор скоро перешел на акул. Я показал супругам несколько акульих зубов, которые я держу при себе, в качестве иллюстраций к моим рассказам. Был задан неизбежный вопрос: неужто акулы на самом деле нападают на человека? Я отвечал утвердительно, с уверенностью, которую после случая, происшедшего за два года до того, ничто не могло поколебать. Но мой попутчик продолжал расспросы.

— Откуда вы это знаете? — настаивал он. — Откуда у вас такая уверенность?

Я ответил, что у меня есть доказательство, которое неуместно показывать за обеденным столом.

— Это фотография, — сказал я, — и вряд ли она доставит вам удовольствие.

Но он настойчиво просил меня показать эту фотографию. Наконец, раздраженный его неумеренным любопытством, я вынул фотографию и показал ему. Он кинул на нее один только взгляд.

— Так это вы? — воскликнул он. — Вы человек, который его нашел?

— Кого нашел? — спросил я. Имя несчастного, руку которого я обнаружил в желудке акулы, выскользнуло у меня из памяти.

— Эдвина Аткинса, — ответил мой собеседник. — Вдова этого бедняги выходит замуж за моего лучшего друга.

Позднее я узнал подробности всей этой трагической истории. Эдвин Аткинс, его жена и двое их сыновей, Эвин пяти лет и Дэвид — трех, их няня и гувернантка сели в Ки-Уэсте на двухмоторный гидросамолет «Колумб». Они направлялись в Гавану. Туда же летел еще один пассажир, нью-йоркский банкир и биржевой маклер Отто Абрахэмс. На борту самолета, естественно, были также пилот и механик.

Примерно в тридцати пяти километрах от Ки-Уэста начались перебои в правом моторе. Пилот, С.В.Миллер, заметил внизу паром и решил сделать попытку посадить самолет рядом с ним. Ветра не было, но море волновалось довольно сильно. В тот момент, когда поплавки самолета коснулись воды, на него налетела огромная волна, высотой не менее шести — семи метров, и с силой подбросила его вверх. Самолет нырнул носом в волны. В этот миг на него обрушилась вторая гигантская волна и завертела его, как волчок.

От удара пассажиры слетели со своих мест. Детей — мистер и миссис Аткинс держали их на коленях — вырвало из рук родителей, и они тут же исчезли в волнах. Аткинс хотел кинуться им на помощь, но Абрахэмс, понимая, что дети наверняка погибли, не дал Аткинсу этого сделать и умудрился вытащить его из наполовину затонувшего самолета на отчаянно качающееся крыло. Туда же выбралась гувернантка, Грейс Мак-Дональд.

Тем временем паром на всей скорости шел к месту катастрофы. Несмотря на сильное волнение, капитану Джеку Элбери удалось спустить спасательную шлюпку, которая тут же, борясь с волнами, поспешила к тонущему самолету.

И тут на крыло обрушилась еще одна волна и смыла мисс Мак-Дональд в морс. Пассажиры, столпившиеся у борта парома, свидетели всей этой драмы, разом вскрикнули, увидев, как она скрылась под водой.

Наконец, буквально в последний момент, спасательная шлюпка подошла к обломкам самолета. Удалось спасти миссис Аткинс, пилота, механика, няню и Абрахэмса. Но Аткинс, двое его сыновей и мисс Мак-Дональд навсегда исчезли в волнах.

Был ли Аткинс жив, когда акула напала на него, я не знаю. Но поскольку в желудке той акулы, которую я поймал, мы ничего больше не нашли, я убежден, что, на живого или мертвого, на него напало несколько акул. Я предполагаю также, что остальные жертвы разделили его ужасную участь.

Между прочим, многие так называемые специалисты считают коричневую акулу «безобидной».

Тринидад

Опять рука.

Это произошло в курительной комнате парохода, совершающего рейсы между Сент-Томасом и Тринидадом. Как и тогда, я разговорился с попутчиком. Опять разговор пошел об акулах. Как и тогда, вопрос: неужто акулы едят людей? Как и тогда, настойчивая просьба показать фотографию.

И тут выясняется, что мой попутчик знал Эдвина Аткинса с детства.

Я чуть было не разорвал фотографию. Казалось, на ней лежит проклятие. Но по зрелом размышлении я решил сохранить ее. Я буду показывать ее всякий раз, когда скептик потребует доказательств того, что акулы едят людей. Может быть, это послужит кому-нибудь предостережением.

Фернандина, Флорида

Пит-Акула говорит, что он носом чует акул, и мне порой кажется, что так оно и есть. Я иногда спрашиваю себя: а может, он и впрямь с ними в родстве?

Я придумал новый способ лова. Вместо того чтобы закреплять нижний конец сети на дне якорями, надо поставить сеть вертикально и дать ей возможность двигаться вместе с приливом. Сегодня мы вышли в море, чтобы испробовать этот способ, так как Пит сказал, что он учуял акул.

Мы закинули сеть. Нам не пришлось долго ждать, чтобы убедиться в успехе. Уже через несколько минут исчез первый буй.

Мы вытащили большую тигровую акулу. Не успели мы убить ее и поднять на борт, как исчез второй буй. Мы подняли сеть — в ней билась вторая тигровая акула.

Вновь и вновь в течение четырех изнурительных часов мы закидывали сеть и вытягивали ее наверх, и каждый раз в ней была акула.

Иногда там оказывались скаты. Мы полосовали их ножом и опускали сеть вместе с ними. Нет лучшей приманки для акулы, чем запах свежей крови.

Акулы беспрерывно попадали в сеть, и мы неутомимо вытаскивали их наверх. Когда в шестиметровую лодку положили тридцать шесть акул, на палубе не оставалось и десяти сантиметров свободного пространства. Первая же большая волна могла перевернуть лодку, и мы с Питом очутились бы в кишащей акулами воде.

Мы окликнули проходившее мимо судно для ловли креветок, и они взяли нас на буксир. Но под тяжестью груза лодка осела так низко, что через два небольших отверстия в ботах начала просачиваться вода. Мне не из чего было сделать затычки. Не мог же я позволить, чтобы вся наша добыча пошла на дно. Поэтому я поступил, как тот голландский мальчик, который спас Нидерланды. Я засунул в отверстия свои пальцы, и мы благополучно добрались до берега.

Наша добыча весила около четырех с половиной тонн.

Нантакет, Массачусетс

Мы с капитаном Эрни Шутцем вылавливаем примерно по триста пятьдесят акул в месяц прямо тут, у берегов этого дачного поселка, где плавают тысячи людей, не думая о том, что рядом с ними плавают тысячи акул. К счастью, люди их не интересуют. Во всяком случае, до тех пор, пока здесь полно сельди-менхаден.

Большая часть здешних акул не опасна. Вот почему я поступил позавчера так легкомысленно. А когда имеешь дело с акулами, даже с самыми «безобидными», легкомыслие недопустимо.

Мы поймали песчаную акулу, метра в два с половиной длиной, поймали на леску. Песчаную акулу не назовешь безобидной, но и свирепой ее тоже нельзя назвать. Просто, когда имеешь с ней дело, надо быть начеку. А я не был.

Когда мы подвели ее к боту, я изо всех сил ударил ее по рылу и при помощи подъемного блока опустил на палубу. Судя по всему акула была мертва (удар по рылу, как правило, приканчивает их... но нет правила без исключений). Я хотел немного подвинуть ее вперед, так как она мешала подойти к румпелю. Я принялся тащить ее за голову, а Эрни толкал ее сзади. Внезапно тело акулы передернула конвульсия. Пасть ее раскрылась, и мне показалось, что она прянула вперед. Я отскочил, потерял равновесие и упал. Небо завертелось у меня над головой: я лежал навзничь, оглушенный падением, и уже чувствовал, как зубы акулы медленно смыкаются вокруг моей левой ноги.

Я сел. Словно завороженный, я смотрел, как верхняя челюсть акулы опускается на мою ногу, точно занавес с бахромой.

В этот момент акула издохла. Только самые кончики ее зубов вонзились мне в кожу. Эрни раздвинул ей челюсть и осторожно вынул мою ногу из пасти.

Морхед-Сити, Северная Каролина

Мы снабжаем акулами расположенный здесь промысловый пункт компании «Оушн лезер компани», на котором происходит комплексная переработка акул.

Мы вылавливаем в среднем по пятьдесят акул за день. Как только мы пришвартовываемся у причала, акул выгружают и тут же на пристани на разделочной площадке снимают с них кожу. Опытный кожедер — акулий «скорняк» — может сделать это за четверть часа, конечно, если нож его наточен, как бритва, и он знаком с акульей анатомией. Прежде всего отрубают спинные плавники. Затем вдоль хребта делается длинный разрез, и кожедер начинает снимать кожу. Одной рукой он тащит ее вниз, в другой держит нож, которым срезает кожу с мяса. После этого кожу промывают морской водой и кладут часа на три — четыре в бочку с соляным раствором, рапой, чтобы легче было ее потом мездрить.

Вынув кожу из рапы, ее растягивают на специальном станке «кобылине» — горбыльной плахе в один метр шириной и около полутора метров длиной. Лишнее мясо удаляют при помощи особого серповидного ножа типа наструга с ручками по обоим концам. Теперь кожа готова к консервации. Внутренняя ее сторона обильно посыпается солью. Это делают в специальном помещении в конце пристани. Там же кожу сворачивают в тюки для отправки на кожевенный завод.

Тем временем туша акулы тоже подвергается обработке. Хотя у большей части акул на редкость вкусное мясо (я ставлю их в один ряд с самой лучшей рыбой, которую мне приходилось есть), из-за предубеждения, которое существует против акул, нам пришлось найти другое применение этому питательному продукту. Из него стали делать удобрение.

С разделочной площадки туши отправляли по узкоколейке в особые цеха. Здесь в нескольких огромных каркасных зданиях стояли установки, где делалось удобрение. Каждую тушу пропускали через специальный аппарат, где мясо измельчалось в муку. Затем в особых сушилках ее высушивали горячим воздухом и расфасовывали в мешки. В результате получалось прекрасное удобрение, настолько насыщенное витаминами и минеральными солями, что его только подмешивали к другим, менее интенсивным удобрениям.

При комплексной обработке из акулы добывали и еще кое-какие побочные продукты. Из огромной, насыщенной витаминами печени вытапливали жир. Спинные плавники высушивали и отправляли морем в Китай, где из них варят суп. Зубы и высушенные челюсти шли к торговцам редкостями.

Благодаря сухому закону мы получили и еще один неожиданный побочный продукт. Как-то один из работавших на нашем промысловом пункте (большинство из нас жило здесь же, у самой пристани) пригласил меня зайти к нему выпить. Я очень удивился, когда он угостил меня настоящим джином, причем не отечественного производства.

Оказалось, что за несколько ночей до того пароход, на котором контрабандой везли спиртные напитки, сел на мель неподалеку от берега. Если бы он не ушел оттуда до рассвета, его захватила бы береговая охрана. Чтобы сняться с мели, с парохода сбросили за борт запрещенный груз.

Каким-то образом — как, я так и не узнал, — мой хозяин проведал про это. Он вышел в море, захватив с собой «кошку», и выудил несколько ящиков со спиртным. Но он был рыбак, а не бутлегер. Он не продал ни единой бутылки. Зато прославился своим гостеприимством и прослыл знатоком хороших вин.

Бутлегеры скоро догадались, что наш акулий промысел может быть прекрасной ширмой для их «спиртного» промысла. Ко мне как-то подошел один из местных бутлегеров и сделал мне «заманчивое» предложение. Его блестящий план заключался в следующем: после того как я кончаю свои дневной лов, я встречаюсь в море с судном, на борту которого находятся спиртные напитки. Я запихиваю бутылки со спиртным в пасть акул и таким образом доставляю их на берег. Там один из их людей незаметно переправляет бутылки туда, откуда отгружается удобрение, и отправляет их в качестве «особого груза». Все это звучало великолепно. Но я отверг предложение. Я предпочитаю иметь дело с настоящими акулами, а не с их человеческой разновидностью.

Ловить акул сетями не так эффектно, как бить их гарпуном, но зато куда более продуктивно.

Мы забрасываем сети под вечер, так как акулы охотятся главным образом ночью. Перед заходом солнца мы садимся на наши три небольшие лодки и отправляемся на акульи пастбища у Вэстерн-Шоулз или Кейп-Лукаут. В лодке — десять сетей, каждая оснащенная двумя якорями и четырьмя буями. Якоря удерживают сеть на месте, а буи отмечают на поверхности, где она находится. К нижнему краю сети привязаны свинцовые грузила, которые оттягивают сеть вниз, а нанизанные на верхний край небольшие пробковые буйки поддерживают ее в вертикальном положении.

Сети висят в воде, как занавес. Они идут одна за другой параллельно берегу, примерно в километре от него, так что акул, которые направляются за добычей на мелководье, встречает сплошная загородка из сетей. Это так называемые «жаберные» сети. Ромбовидные ячеи позволяют акуле просунуть в них голову, но цепляются за спинной плавник. Попавшая в ловушку акула не может дать задний ход. Она просто физически не в состоянии этого сделать. Она висит, подвешенная за плавник, и пытается освободиться, крутясь вокруг своей оси. От этого она запутывается еще сильнее. Нередко она обматывает сеть вокруг жаберных щелей и умирает от удушья.

Перед рассветом мы идем за своей добычей. Мы вытаскиваем сеть. Ведя лодку вдоль «полотна», мы перебираем руками верхний край с буйками. Как только на поверхности появляется голова акулы, ее цепляют крюком за пасть. Затем бьют колотушкой по голове и, надеясь, что она мертва, закидывают на борт.

Иногда мы ставим яруса. К длинному канату — хребтине, закрепленному с двух сторон якорями и буями, прицеплены поводки — веревки около двух метров длиной, сращенные с цепью, на конце которой находится стальнойкрюк с насаженной на него приманкой. Таких ярусов ставится от двадцати пяти до пятидесяти штук. Когда наутро мы вытаскиваем добычу, нам часто достаются одни лишь акульи головы. Все остальное съедено их сородичами-каннибалами. Иногда акулы продолжают свое пиршество даже в то время, как мы выбираем яруса.

Но, как правило, нам везет. Этого нельзя сказать о рыбаках, ведущих промысловый лов сельди-менхаден. То, что для нас удача, для них смерть. Возле Кейп-Лукаут всегда много сельди. Ловят ее кошельковыми неводами в триста метров длиной. Огромные косяки рыбы окружают неводом, затем стягивают его вниз, и тысячи сельдей оказываются в ловушке.

Вид такого невероятного количества сельди сводит акул с ума. Они прокусывают в неводе дыру, и сельдь устремляется наружу... прямо акулам в пасть. К неводу спешат другие акулы. Каждая вырывает из невода один, а то и несколько кусков, чтобы набить себе брюхо рыбой, скоротечная свобода которой кончается там, где начинается акулья глотка. Акулы до отвала наедаются сельдью. Как-то раз я поймал акулу сразу после такого пира. В ее раздувшемся брюхе было пятьдесят семь рыб, каждая от пятнадцати до двадцати сантиметров длиной, и каждая была проглочена вперед головой, без сомнения, в тот момент, когда она выплывала из сети, которую вспорола эта или какая-нибудь другая акула.

Ловить акул несложно, гораздо труднее их найти. Вчера вы вытаскивали акулу за акулой. Сегодня их нет и в помине. Но одна из привлекательных сторон лова акул состоит в том, что, ища акул, вы находите множество интересных людей. Когда я разведывал в Мексиканском заливе места, где должны были бы водиться акулы, я встретил двух ловцов акул, от которых услышал множество преинтересных историй.

Капитан Чарльз Томпсон рассказал мне о китовой акуле, которой не удалось уйти. Передаю этот рассказ без всяких изменений.

"Мы стояли на якоре ниже Найтс-Ки в километре от старого пирса. Однажды утром, часов в девять, я взглянул на пирс и увидел буквально в нескольких шагах от эстакады колоссальную рыбу. Мы тут же спустили баркас и помчались к ней.

Мы подходили все ближе и ближе, пока не очутились прямо над рыбой — ее пятнистая спина была всего в метре под нами. Я метнул в нее гарпун. Он вонзился недалеко от жаберных щелей.

Мы окликнули рыбаков, которые были неподалеку, и попросили их помочь нам. Чего мы только не делали, чтобы прикончить ее, даже стреляли из ружья, но пули отскакивали от нее, оставляя лишь легкие вмятины на коже.

Игнорируя эти небольшие знаки внимания, рыбина кружила вокруг эстакады, и когда после полудня начался отлив, мы решили, что она вообще уйдет из залива.

Но она не уходила. Я не мог понять, почему она не кидается в бой и вообще относится ко всему так безразлично. Она продолжала плавать, медленно и равномерно помахивая своим огромным хвостом, без малейшего усилия увлекая за собой наши лодки. К этому времени в ее теле было уже несколько гарпунов, один канат был закреплен у нее на хвосте, другой привязан к спинному плавнику.

Около половины шестого она в последний раз проплыла под эстакадой, и тут мы стали гнать ее к песчаной отмели, тыкая ей в голову лодочными баграми. В конце концов акула оказалась на песке и, обмотав ее канатами, мы привязали ее к воткнутым в песок веслам.

Убить ее удалось только после того, как, насадив на багор острый нож, мы добрались до ее мозга, для чего пришлось разрубить ей голову. К своему удивлению, мы обнаружили, что череп состоит из хряща толщиной не меньше десяти сантиметров".

Позднее я видел эту акулу в Майами, где она была выставлена для всеобщего обозрения. Она весила тринадцать с половиной тонны и достигала тринадцати метров в длину и шести в ширину, Тщательный осмотр показал, что это молодая акула, еще не достигшая половой зрелости.

Второй рассказ я услышал от капитана В. Б. Кэсуэлла, всю жизнь рыбачившего в Мексиканском заливе.

"Однажды ночью, часа в два, мы разложили костер на берегу среди пальм, — начал он, — и стали варить кофе. Ночь была холодная и сырая, и команда три раза закидывала сеть среди коралловых рифов. Сразу после полуночи на наш невод, полный скумбрии, налетела большая акула и разорвала его почти пополам. Так что нам оставалось только ждать рассвета — чинить невод было еще темно.

Внезапно я услышал пофыркивание моторки и по звуку сразу определил, чья она. Когда она поравнялась с нашим костром, я увидел, что не ошибся. Мой друг остановил мотор и крикнул:

— Это вы, капитан Кэсуэлл?

— Я! — крикнул я в ответ.

Не успел я пригласить его на кофе, как он сам, видимо, почувствовав запах, спросил:

— Как насчет чашечки кофе?

— Милости просим, — ответил я. — Высаживайтесь и составьте нам компанию.

Рыбаки вышли на берег, и, еще до того, как они подошли к нам, мне стало ясно, что у них что-то неладно. Не так выглядят рыбаки после хорошего лова.

— В чем дело, капитан? — спросил я. — Акулы и у вас сожрали невод?

— Невод, будь они неладны! — отвечал он. — Взгляните на меня!

Он повернулся спиной, и я увидел, что у него начисто оторваны половина куртки и вся задняя часть штанов.

— Что случилось? — спросил я.

— Что? — сказал он, все еще сердито. — Мы ловили на мелководье возле Белл-Шоулз и набрали вместо скумбрии полный невод акул. И одна из них тяпнула меня. Я заплатил за куртку шесть долларов, а за штаны — один доллар девяносто центов... самая лучшая парусина, а фланелевые исподние тоже обошлись в три доллара за пару. В заднем кармане у меня был платок, так она и его сожрала.

Даже кофе не мог исправить его настроения. Он все еще ворчал, когда брел по воде обратно к себе на лодку".

Капитан Кэсуэлл, прорыбачивший в заливе сорок два года, нашел способ уберечь невод от акул. Но я никому его не рекомендую.

— Рыбак часто проводит в морс четыре-пять дней подряд, какая бы ни была погода, рискуя жизнью, здоровьем и деньгами, вложенными в снасть, — начал капитан Кэсуэлл в виде предисловия к рассказу о том, как он сражается с акулами. — Поэтому, когда он обнаруживает у себя в неводе тонны четыре рыбы, а рядом акулу, которая вырывает из него трехметровые куски, он, естественно, старается применить самый эффективные и надежные меры, чтобы избавиться от нее.

Мои метод заключается в том, что я подплываю в лодке к акуле и, прыгнув в воду, хватаю ее за спинной плавник. Это нетрудно, так как плавник не скользкий. Для того чтобы держаться крепче, я сажусь верхом сзади плавника и обхватываю акулу ногами. Акула делает бросок вперед и одновременно начинает поворачиваться вокруг своей оси. Держась за плавник левой рукой, правой я вытаскиваю из ножен нож и, наклонившись как можно дальше вперед, с плеча полосую ей шею. Один хороший удар — лезвие должно быть не меньше двадцати сантиметров длиной и как следует наточено — перерезает мышцы и связки, которые направляют движения акулы. Голова наклоняется вниз, рана открывается, и акула скоро ослабевает от потери крови. Я выбираюсь из воды, акула бесцельно кидается из стороны в сторону, вертится и бьет по воде хвостом. Через несколько минут она опускается на дно, и мой улов спасен.

Капитан Кэсуэлл научил ездить верхом на акулах и своего сына Уоллеса. Но если для старого капитана это было средством спасти улов, то для его сына это послужило средством заработать себе на жизнь. Под именем «Морского Тарзана» Уоллес выступал на многих курортах страны. Он входил в специальный резервуар, где была акула, и сражался с ней на глазах у зрителей. И всегда побеждал.

Остров Уоримос, Сомали

Когда мои хозяева в «Оушн лезер компани» однажды спросили меня, готов ли я поехать в погоне за акулами в дальние края, я ответил: хоть на край света. И вот я на краю света. Остров Уоримос до того жаркий и до того душный, что этому трудно поверить: здесь не увидишь и травинки, не говоря уж о дереве. Плоский, выжженный солнцем, он расположен в тринадцати километрах к югу от Джибути — единственного места в Сомали, которое с грехом пополам можно назвать городом. Джибути считается самым жарким местом на земном шаре. Здесь, на Уоримосе, еще жарче.

Джибути стоит на берегу Аденского залива, возле узкого пролива, который соединяет южный конец Красного моря с самим Аденским заливом. Здесь предполагают открыть экспериментальный промысловый пункт ловли акул. Если дело пойдет на лад, будет организован второй пункт — у Мадагаскара.

По пути в Джибути я встретил своего старого друга Раса Тафари, величавого маленького африканца. Я пригласил его на ловлю акул, он меня на львиную охоту. Ни один из нас не мог принять приглашения. Меня ждала работа, а Тафари — императорский трон в Эфиопии, куда он сейчас и направлялся.

В последующие месяцы я не раз с завистью думал о его дворце. Представьте себе, что вы высадились на Луне и пытаетесь что-то там построить, и вы поймете, каково было нам на Уоримосе. Строительный лес привозили из Триеста. Воды, который не хватало и в Джибути, на Уоримосе вообще не было. Воду для питья нам доставляли на ослах из оазиса, лежащего в пустыне в шестнадцати километрах от острова. Нам доставляли даже лед — на спине туземца-скорохода, который прибегал из Джибути два раза в день: попасть на остров можно было лишь в отлив.

Ночью по острову рыскали гиены, привлеченные запахом разлагающихся акул. Жуткий вой гиен будил нас по ночам, пугал туземцев и даже собак заставлял забиваться под кровать.

Земля трескалась от зноя. Без передышки дул сухой юго-восточный ветер, засыпая глаза песком и пылью. Он дул так уже многие столетия, и дно моря вокруг острова было покрыто слоем ила. Вода всегда была мутной — нанесенные ветром песчинки медленно оседали на дно. Ил налипал на сети и кили лодок. Но ил был хорошим знаком — где есть ил, там есть и акулы.

Кого только не было среди наших ловцов акул! Высокие царственные абиссинцы, жилистые низкорослые арабы, донкалийцы — уроженцы северного Сомали — и их вечные соперники — сомалийцы с юга страны.

За мной все время тенью ходил большой мускулистый сомалиец в драных парусиновых штанах и жилетке, сообразительный и ловкий. Он очень привязался ко мне и стал называть себя Али Янг. Он так неотступно следовал за мной, будь то на суше или на воде, что частенько действовал мне на нервы. Но если бы его не оказалось рядом со мной однажды...

Мы находились километрах в восьми от острова. Это место славилось огромными акулами, кабир локхом,как их называли туземцы. На рассвете мы стали вытягивать первую сеть. Мы вытащили несколько огромных скатов, двух акул-молот и несколько тигровых акул. Где бы я ни был — помогал ли вытаскивать сеть или волок бьющихся акул и скатов в трюм, — Али не отходил от меня ни на шаг.

Сети были скользкими от ила, и, когда мы сложили их на палубе, она покрылась слоем слизи. Лодку кидало из стороны в сторону, и удержаться на ногах было нелегко. Внезапно нас подняло на большой волне, и я свалился в сеть, где уже было полно акул. В ту же секунду я услышал, как кто-то крикнул:

— Локхом! Кабир локхом! Акула! Большая акула!

Я знал, что первые две-три минуты мне ничего не грозит. На мне не было крови, так что, скорее всего, сразу акулы не нападут. К счастью, падая, я ни одну из них не задел и не подал сигнала к нападению. И кроме кабир локхом,которая только сейчас попала в сеть, остальные акулы были измучены долгими часами борьбы с ловушкой, которую я сейчас с ними разделил.

Другое дело кабир локхом — большая тигровая акула. Она свободно плавала внутри сети, выискивая себе добычу. Я подумал было хоть на минуту задержать ее приближение, хлопая по воде руками, но оказалось, что я не в силах шевельнуться. Сеть — коварная штука, сейчас я почувствовал это на своей шкуре. Стоит запутаться в ней рукой или ногой, как почти наверняка попадешь в западню, освободить из которой может только смерть.

Когда я теперь читаю: «вырван из пасти смерти», я знаю, что это значит, потому что именно это сделал Али Янг. Он перегнулся через борт, и, уцепившись одной рукой за планшир пляшущей лодки, другой крепко схватил меня за запястье и буквально выдернул из моря.

В ту ночь Али был героем лагеря. В его передаче события не стали менее драматичными. Слушатели были ошеломлены как самим происшествием, так и количеством табака, полученного Али от меня в награду.

Одна из самых любопытных историй, случившихся во время лова акул у берегов Уоримоса, произошла с двумя туземцами, вышедшими в море на самой маленькой из наших лодок. Когда они стали выбирать сеть, они почувствовали, что ее тянет вниз огромная тяжесть. Сантиметр за сантиметром они подтягивали сеть наверх и вскоре увидели, что в ней запутался и яростно бьется огромный скат — манта. Они продели конец сети через блок на мачте и продолжали тащить. Но мачта, не выдержав нагрузки, сломалась у основания и тоже упала в сеть. Все еще не теряя присутствия духа, туземцы продолжали выбирать сеть, в то же время пытаясь добраться до берега, который, к счастью, был недалеко. И тут они увидели в сети еще одну чудовищную манту.

Таща на буксире сеть с двумя огромными мантами и мачтой, они умудрились подойти к берегу. У причала стояла подъемная стрела, но ей было не под силу поднять мант. Пришлось нам воспользоваться приливом, чтобы вытащить их на берег. Когда вода спала, мы обвязали мант веревками и велели туземцам отнести их на разделочную площадку. Понадобилось собрать больше двадцати человек, чтобы сдвинуть с места каждую из мант и стащить ее на разделку. В одной из мант был детеныш. Я его вынул, он весил двадцать три килограмма. Он был сложен в виде латинской буквы S, один грудной плавник закрывал верх его тела, другой — низ. Я отнес его к морю и пустил в воду. Плавники его расправились, и он поплыл, легкий и изящный, как птица.

Воды Французского Сомали кишат акулами и их ближайшими родственниками. Мы вылавливали здесь не только акул и мант, но и хвостоколов, пил-рыб и электрических скатов. Мы высушивали и консервировали челюсти акул и хвосты хвостоколов и отправляли их нашему уполномоченному в Париже. Он передал немало этих экспонатов в Кенсингтонский музей в Лондоне и в Музей естественной истории в Нью-Йорке. Много лет спустя я узнал от своего друга доктора Гаджера из Музея естественной истории, что я сделал несколько ценных вкладов в ихтиологию.

Сколько раз случалось, что, когда я, сидя в его кабинете, рассказывал о своих приключениях, он вдруг прерывал меня.

— Одну минутку, капитан Билл, — говорил доктор Гаджер и вызывал свою стенографистку. — А вот теперь, капитан, выкладывайте нам свои секреты.

Среди сувениров, привезенных мной с Уоримоса, есть двухметровая «пила» шестиметровой пилы-рыбы. Когда пилу-рыбу подняли на борт, она все еще размахивала своим грозным оружием, и я чуть не силой удержал Ади, который готов был схватить ее, не дождавшись, пока несколько взмахов топора отрубят злобное рыло с торчащей вперед пилой.

На берегу, когда пила-рыба была переправлена на разделочную площадку Али плясал вокруг с воплями:

— Les oeufs! Les oeufs!

И первый — но не единственный — протянул руку к вспоротому брюху акулы и вытащил «les oeufs». Это не были яйца в прямом смысле этого слова. Пила-рыба относится к живородящим акулам. Но в утробе матери зародыш соединен с желточным мешком, который в начале развития зародыша равен по размеру яйцу страуса. В процессе роста зародыш питается желтком, и при рождении пустой мешок, так же как детеныш, исторгается из чрева акулы.

Али и прочие эпикурейцы, произведшие налет на кладовую пилы-рыбы, не знали всех этих анатомических подробностей. Для них желточные мешки были «les oeufs» — яйца. Эти «яйца» — их оказалось там десять штук — испекли на горячих углях. Когда повара решили, что они готовы, их сняли с углей, пробили тонкую «скорлупу» и съели дымящуюся клейкую массу, употребляя вместо ложки пальцы, которые были после окончания пира тщательно облизаны один за другим.

Вскоре после этого наша работа на Уоримосе кончилась. Мы получили более чем достаточно доказательств того, что здесь можно открыть промысловый пункт и снабдить туземцев работой, в которой они очень нуждались. Предполагалось, что мы поедем в Париж, где было главное управление европейского филиала «Оушн лезер компани», отчитаемся в том, что сделано, и отправимся на Мадагаскар.

В день отъезда я с грустью распрощался с Али и побрел прямо по воде к старенькому «форду», который во время отлива приезжал к нам из Джибути. «Форд» не мог ждать ни минуты, ему надо было с этим же отливом вернуться.

Моя верная тень, Али, бросился следом за мной. Чтобы утешить его, я сказал, что, когда поеду на Мадагаскар, возьму его с собой.

Лицо Али расплылось в широчайшей улыбке. И хотя он почти совсем не знал английского языка, он все же умудрился сказать:

— Я ждать.

Я никогда не узнаю, сколько он меня ждал. В Париже выяснилось, что планы компании изменились и было решено не открывать промыслового пункта на Мадагаскаре. Моими охотничьими полями должны были стать воды Австралии.

По пути в Австралию

После короткого отпуска, проведенного на Гавайях, во время которого я несколько раз ходил на ловлю по старинке с гарпуном, я отправился в Австралию. По пути наш корабль останавливался у многих островов Тихого океана, и на каждом острове я обязательно расспрашивал, как там обстоит дело с акулами. Типичный отдых акульего охотника!

Я говорил с миссионерами, которые чуть ли не всю жизнь провели на островах, через переводчиков задавал вопросы местным рыбакам; на англо-китайском жаргоне беседовал с почтенными вождями племен, которые на опыте изучили повадки акул.

Я скоро выяснил, что в этих краях никто не сомневается в людоедских наклонностях акулы. На каждом острове мне рассказывали новую историю о нападении акул на человека. И почти на каждом острове я встречал живые иллюстрации к этим рассказам — одноногих или одноруких мужчин и мальчиков, которые объясняли свое увечье хотя и по-разному звучащим, но одним по смыслу словом — акула.

Жители островов знают, что с акулой шутки плохи, но не впадают в панику при виде ее или даже при мысли о ней. Судя по всему, они относятся к акулам так же, как африканские охотники относятся к львам, и точно так же не боятся охотиться на них, если обстоятельства им благоприятствуют.

На Самоа туземцы ловят акул и употребляют их в пищу. Они заворачивают акул в широкие листья ти и жарят их на углях в вырытых в земле ямах. Возле некоторых островов акул такое множество, что туземцы с незапамятных времен продают плавники китайцам.

Один из распространенных на островах способов ловли рыбы состоит в следующем: человек десять берут большую сеть и, став полукругом, так что сеть образует мешок, идут по мелководью к берегу, загребая по пути мелкую рыбешку. Почти сразу же в воде появляются акулы, но эти незваные гости, по-видимому, не смущают рыбаков.

Другое дело ночью, когда большинство акул рыщет в поисках добычи. Тогда туземец ни за что не войдет в воду. Ночью акула — это агрессивный хищник, нападающий на все, что может послужить ему пищей. Ночью акулы преследуют даже лодки и каноэ, хватаясь зубами за весла, гребки и даже кили лодок.

Мне рассказывали о яростных нападениях на лодки, совершаемых большими акулами, которые с такой силой выдирают весла из рук гребцов и хватают зубами утлегари, что нередко переворачивают лодки, и сидящие в них рыбаки падают в воду, где их ждет верная смерть.

На островах Эллис, к северо-востоку от Самоа, на пироги туземцев, переезжавших ночью с одного острова на другой, в нескольких километрах от первого неожиданно налетел шквал. Одно из каноэ залило водой. И через секунду море кишело акулами. Акулы сожрали людей, бывших в первом каноэ, и стали преследовать остальные.

Два безжалостных врага туземцев — шторм и акула — объединили свои злобные усилия. Каноэ за каноэ исчезало в вспененных волнах, человек за человеком исчезал в пасти акул. Когда с наступлением рассвета шторм утих, а акулы исчезли, только два человека из сорока остались в живых и принесли ужасную весть на родной остров.

По всей Полинезии прошла молва об этой кровавой бойне, и на самых разных островах мне вновь и вновь рассказывали о гибели туземцев с островов Эллис.

Подобную же историю рассказывали мне на островах Фиджи, где недалеко от берега перевернулось двойное парусное каноэ. На туземцев — их было там более двадцати человек, — цеплявшихся за перевернутое каноэ, напали акулы. Только немногим удалось спастись.

Туземцы одного крошечного атолла утверждали, что их атолл принадлежит огромной старой акуле, которая сторожит вход в лагуну. Они без страха плавают и ныряют в лагуне, но не осмеливаются подплывать ко входу, где ходит дозором грозный страж.

Жители Соломоновых островов убеждены, что их акулы — более кровожадные и дерзкие, чем акулы, обитающие возле других островов. И в этом есть доля правды, так как на Соломоновых островах существует обычай бросать мертвецов в море — а что может быть лучшей приманкой для акул?

Говорят, что на островах Тихого океана акульи зубы служат разменной монетой. Это не так. Зубы используются там для украшения и в качестве талисманов.

Слово «зуб» и «акула» нередко синонимичны в полинезийских диалектах. Слово «мано» чаще всего имеет оба эти значения. Слова мао, мано, маго — местные названия разных видов акул.

Пиндимар, Австралия

Еще когда мы только начали организовывать здесь промысловый пункт — первый пункт промышленного лова акул в Австралии, я как-то отправился в Сидней, чтобы померяться силами с австралийской акулой. Приключения Зейна Грея, известного писателя и не менее известного рыболова-спортсмена, получили к тому времени в Австралии широкую популярность. А теперь у них появился еще один американец, который собирался не только ловить акул, но и зарабатывать на этом деньги. Австралийцы отнеслись к нашему начинанию несколько скептически, и, когда я впервые отправился на ловлю, об этом напечатали в газетах в отделе происшествий. Вот что писала выходящая в Сиднее «Дейли гардиан»:

"Капитан В. Е. Янг, хорошо известный во всем мире коммерческий охотник на акул, впервые вышел на охоту в наших водах — в гавани Сиднея. Его сопровождали двое коллег.

Самая разная снасть была спущена в воду за борт их бота, и самые разные морские твари проделывали путь из моря в кокпит, но капитан Янг не разбрасывается по мелочам. Его леса — из крепкой манильской веревки, его крючок — устрашающее приспособление, похожее на гарпун, его наживка — огромный лобан. В то время как другие развлекались, вытаскивая широкорылых акул и прочих рыбешек, попадающихся на каждом шагу, он задумчиво смотрел на свою лесу.

— Мне не нужно особенно большой рыбины, — сказал капитан Билл, — но и мелочи мне тоже не надо. Мне нужна славная штучка, килограммов этак на двести. И она у меня будет.

Так оно и вышло. Внезапно раздалась его громовая команда:

— Убрать всю снасть!"

В мгновение ока бот был готов к состязанию.

Капитан Янг стоял возле битенга, вокруг которого была обмотана его леса, и пристально вглядывался в клубящуюся воду, к которой были прикованы все глаза. Затем взял лесу в руки и со сноровкой, достичь которой можно только долгим опытом, стал проверять, достаточно ли прочно его жертва сидит на крючке.

У попавшей в его руки миссис Акулы не было никаких шансов на спасение. Стоило ей нырнуть, как ее выдергивали на поверхность, стоило свернуть в сторону, как ее начинали гонять по кругу; когда она пыталась уйти, ее останавливали рывком, для чего мучитель резким движением обводил лесу вокруг битенга.

Капитан Янг усмехнулся и изрек:

— Пожалуй, как раз двести килограммов.

Леса ослабла и тут же была подтянута. В фонтанах воды на секунду мелькнула огромная рыба.

— А, тигровая акула.

Снова фонтаны воды.

— Метра три с небольшим.

Проходит еще пять минут; капитан Янг, не отрывая глаз от воды, искусно «водит» рыбу на лесе. И вот на миг на поверхности появляется гладкая серая голова и горящий мстительным огнем глаз.

Крак! Словно по мановению волшебной палочки, откуда-то возникает автоматический пистолет Янга, выпускает пулю в точно намеченное место и снова исчезает. Через двадцать секунд победитель довольно смотрел на мертвого врага, оскалившего в злобной усмешке пасть, украшенную многими рядами смертоносных зубов.

— Это почтенная замужняя дама. Переправим ее на берег и посчитаем потомство. Наверно, дюжины две будет.

И вот миссис Тигровая Акула отправляется в свой последний путь — позорный путь на конце буксирного каната, который проволок ее через всю гавань.

Может быть, на свете есть и другие люди, которые вылавливают акул заранее заданного веса и по дерганию лески определяют ее вид и размер. Но когда капитан Янг кончил вскрытие акулы, он поднялся на недосягаемую для простых смертных высоту. Три пары глаз задали ему один и тот же немой вопрос, и, улыбаясь своей обаятельной улыбкой, он ответил:

— Ровно двадцать четыре штуки!"

Вы не представляете, какие чудеса совершило это небольшое представление в гавани Сиднея. Теперь уже никто не говорил, что мы — кучка любителей, которые затеяли пустое дело. И все, к кому мы обращались, старались всячески нам помочь.

Мы разместились в помещении бывшего холодильного завода, построенного правительством, но так и не пущенного в ход. Нам говорили, что в здешних водах очень много акул. Пиндимарские ловцы устриц, для которых акулы — настоящее бедствие, с готовностью показали нам, где их можно найти — как раз там, где было больше всего устриц.

В первый день охоты мы вышли в морс, нацепив в качестве наживки лобанов. Я решил пустить в ход свой лучший крючок, сделанный в Лондоне по специальному заказу из гальванизированной стали. Он был почти два сантиметра толщиной, с острыми, как бритва, зубцами и предназначался для ловли самых крупных, самых свирепых акул. Сверкающий крючок висел на медной цепочке с вертлюжком на конце, чтобы акула не могла сорвать его.

Пока мы ехали, я думал о чудовище, которое наверняка поймаю на этот крючок. К тому времени, как мы подошли к устричным банкам, погода переменилась. Я закрепил лесу с крючком и пошел в каюту — гордость нашего пятнадцатиметрового баркаса. Здесь, укрывшись от непогоды, я мог с удобством следить за своей лесой.

Не пробыл я в каюте и нескольких минут, как по всему баркасу пробежала дрожь. Леса натянулась, как тетива. Ясно, что на другом ее конце была рыба колоссальных размеров.

Я кинулся на палубу, чтобы начать битву по всем правилам. Но когда я схватил лесу, она вяло повисла у меня в руках — акула умудрилась уйти с крючка. Ругаясь про себя, я как можно быстрее вытащил лесу, чтобы тут же надеть наживку и опять забросить крючок в море. Чудовище не могло уйти далеко. Однако, вытащив крючок, я увидел, что он сломан надвое. Я тщательно его осмотрел. В стали не было никаких изъянов. Я не мог поверить своим глазам, но факт оставался фактом: акула так сильно дернула стальной крючок, что разломила его пополам с такой же легкостью, с какой бы я сломал сучок.

Мы решили пустить в ход сети, подобных которым в Австралии еще никто не видел. Они были более трехсот метров длиной, около шести метров в ширину, с ячейками в двадцать сантиметров диаметром. Мы поставили их «занавесом». Наш опыт лова в других местах показал, что это самый эффективный способ.

До тех пор мне ни разу не представлялось возможности проверить теорию о том, что акулы идут на белый цвет. Я решил, что теперь самая пора это сделать. Наш «занавес» состоял из чередующихся голубых, зеленых и белых сетей. И неизменно мы находили акул только в белом секторе.

Нам говорили, что в здешних водах полно самых разных акул — австралийских песчаных, акул-молот, бородатых, китовых, тигровых, мако, разнозубых, морских ангелов, куньих акул. Но мы все же не представляли, на какое мы напали «золотое дно».

Из Сиднея прибыли специально построенные для нас суда: аккуратные десятиметровые баркасы, снабженные дизельными моторами в двенадцать лошадиных сил. В первый раз мы забросили сети в пяти километрах от промыслового пункта. На следующее утро мы начали переборку сетей.

К своему изумлению, мы прежде всего заметили, что буйки, идущие по верху сети, погрузились глубоко в воду. Это означало, что сеть оттянута вниз, на глубину не менее сорока метров, невероятным грузом.

Груз этот целиком состоял из акул. Сеть просто кишела акулами, одна больше другой!

Как только акула оказывалась у борта баркаса, на хвост ей тотчас накидывалась петля, над сетью нависала стрела подъемного крана, поворачивалась лебедка, и акула, все еще опутанная сетью, взлетала кверху вперед хвостом. Конечно, ее можно было бы вынимать, вырезая кусок сети. Но сети стоят денег, и если вы будете осторожны, выпрастывая голову акулы, дело это ничуть не опаснее, чем, скажем, работа с электрической пилой.

Мы стукали акулу по голове огромной бейсбольной битой, иногда выпускали в нее пулю, но полностью быть уверенными в том, что она мертва, мы не могли.

Во всяком случае, в тот раз, когда мы впервые перебирали здесь сети, единственное, что мы успевали делать, это кидать акул в баркас. Мы вытащили из сети двадцать две штуки. И хорошо, что их не оказалось там двадцать три, потому что, когда мы направлялись к берегу, планшир баркаса всего на десять сантиметров поднимался над водой.

Мы ни разу не перекрыли тот первый улов. Это было рекордной цифрой для одной сети. Видно, туда попала целая стая. Но жаловаться на плохой улов нам не приходилось.

Конечно, свойственный акулам каннибализм лишал нас многих прекрасных кож. Особенно свирепствовали тигровые акулы. Если в сеть попадали разнозубые[6], бородатые и тигровые акулы, то лишь тигровые оставались целы и невредимы.

Правда, однажды маленькая разнозубая акула одержала верх над большой четырехметровой тигровой акулой. Разнозубая — это безвредная акула, обычно не больше метра, которая питается устрицами и крабами и вооружена лишь тупыми, «дробящими» зубами. Поместите в одну сеть разнозубую и тигровую акулу, и продолжительность жизни разнозубой, как правило, не превысит полминуты.

Но не стоит недооценивать акулу. Любую акулу, даже если это всего лишь маленькая разнозубая акула. Потому что я знаю одну из них, которая напала на тигровую и осталась жива. Мы нашли их обеих в нашей сети. Мысленно воссоздавая события, мы решили, что хитрая разнозубая первой попала в сеть. Затем там появилась четырехметровая тигровая акула и тут же кинулась на разнозубую, но той каким-то образом удалось ускользнуть от нее. Тигровая снова кинулась на разнозубую, и хотя движения разнозубой были скованы сетью, она все же умудрилась в тот момент, когда тигровая проплывала мимо, вцепиться ей в нежное, легко уязвимое место возле жаберных щелей. Ее тупые зубы сомкнулись на жабрах тигровой акулы мертвой хваткой.

Так мы их и нашли, когда выбирали утром сеть. Сколько времени разнозубая провисела, прицепившись к тигровой, мы не знали. Но даже когда мы вытащили все еще живую тигровую акулу на палубу, мужественная маленькая разнозубая акула не разжала зубов. Тигровая акула была прикончена и брошена в трюм. Еле живая разнозубая упала обратно в сеть. Ни у кого не поднялась рука ее убить. Мы пустили ее в море, и она поплыла прочь с гордым, как казалось нам, видом. Между прочим, в животе тигровой акулы мы нашли двух менее удачливых родичей нашей героини.

Часто мы находили в желудках акул бурых дельфинов. До тех пор мне еще не доводилось встречать акул, включивших дельфинов в свое ежедневное меню. Обычно дельфины преследуют акул. Когда самка дельфина должна дать потомство, остальные дельфины окружают ее стеной, чтобы оградить от акул, и если акула подходит близко, дельфины набрасываются на нее и ударами головы отшвыривают в сторону. (Первая афалина — один из видов дельфинов, — рожденная в неволе, появилась на свет в Мэринлэнде, Флорида, в 1947 году. В океанариуме находились в то время также несколько коричневых акул, и ихтиологи, наблюдавшие за рождением дельфина, видели, как взрослые дельфины головами отгоняли акул от самки.)

Судя по всему, дельфины не боятся акул. Я знаю, что, например, в Мексиканском заливе дельфины часто прогоняют акул с их «охотничьих угодий». А когда их держат вместе в неволе, дельфины нередко, собравшись скопом, убивают акулу. По всей видимости, они бьют головами по нежным жаберным щелям, а затем, прижав акулу к стене резервуара, не дают ей плавать, а следовательно, и дышать.

В то время как мы налаживали работу нашего промыслового пункта, на побережье возле Сиднея несколько купающихся подверглись нападению акул. На следующий день после нападения на Бонди-Бич, самом популярном сиднейском пляже, — нападения, окончившего смертью жертвы, — мы отправили туда баркас, чтобы очистить прибрежные воды от всех имевшихся там акул. Многие люди, услышав об акуле-людоеде, лишь недоверчиво пожимали плечами. Редкий, почти невероятный случай, говорили они. Мы не считали, что акулы встречаются здесь так уж редко. У того же Бонди-Бич мы вылавливали в день по двадцать девять штук, и большинство из них были людоеды. Одну тигровую акулу мы поймали у первой полосы прибоя — там, где обычно развлекаются любители катанья на волнах.

Когда я наладил работу на пиндимарском пункте, моя миссия была выполнена. Конечно, я мог бы там остаться, но меня снова охватила жажда странствий.

После короткого отпуска, проведенного в Гонолулу, где я ловил акул не ради денег, а просто из спортивного интереса, я получил новое назначение: на Карибское море.

Тортола, Британская Вест-Индия

Тортола значит Страна горлиц, и хотя горлицы давно уже здесь исчезли, этот прекрасный мирный остров как раз подходящее для них место. Тортола тянется на двадцать два километра в длину и имеет около шести километров в самом широком месте. Единственное здесь поселение — это Роудтаун, чистенький спокойный городок, овеянный очарованием, свойственным английским деревушкам.

В водах Тортолы водятся акулы, а в воздухе носятся обеа — духи, вера в которых пришла сюда из Африки и до сих пор держится здесь.

Как-то, в первые дни лова, я вывел в море на буксире дохлую лошадь. Но того, что всегда случалось в Ноголулу, здесь не произошло. «Возможно, тут не обойдешься без помощи обеа», — размышлял я, когда, обрезав канат с привязанной к нему лошадью, с пустыми руками возвращался домой.

В этот самый момент появилась стая дельфинов. Я загарпунил одного из них, разрезал его на наживку и выцедил кровь в ведро. Со мной в лодке был Джон Невилл, один из лучших местных охотников на акул. От него за версту разило акульим жиром. Даже мыло, которым он мылся, было сделано из акульего жира, щелочи и золы.

Мы с Джоном закинули небольшой ярус с несколькими крючками. На каждый крючок была насажена наживка из дельфиньего мяса, и в море вылита дельфинья кровь.

Не успел третий крюк скрыться в воде, как пустая бочка, отмечавшая конец яруса, начала погружаться. Акула! Пока мы вытаскивали ее, еще две акулы оказались на крючке.

Три акулы были пределом того, что могло поместиться на нашей лодчонке, поэтому мы направились в порт. На следующее утро мы вернулись к ярусу. На пяти крючках висело пять больших акул. Остальные крючки были содраны с хребтины сети.

Никогда раньше я не видел, чтобы акулы с такой жадностью кидались на приманку. «В чем дело? — недоумевал я. — Что их так привлекает — дельфинья кровь или запах Джона Невилла?»

Другой примечательной фигурой среди наших ловцов акул был старый Джон Смит. Белый как лунь, с седой взлохмаченной бородой, без единого зуба во рту, он плавал на самой маленькой лодке нашей «акульей» флотилии и вылавливал самых больших акул.

Джон на сто километров в окружности знал каждую скалу и каждую мель как свои пять пальцев и никогда не возвращался с лова с пустыми руками. И вот однажды он подвел свою шестиметровую лодку к нашему причалу и, держась как всегда прямо, большими шагами направился ко мне.

— Босс, — сказал он, — у меня там большая рыба, но мне одному не поднять ее в лодку. Вы не поможете мне?

Странно было слышать просьбу о помощи из его уст. Я тут же вскочил на борт самой большой нашей лодки — двенадцатиметрового баркаса «Венера», и мы отправились к сети, закинутой недалеко от берега. В ней металась огромная акула. Но насколько она огромна, я осознал только тогда, когда мы стали вытягивать сеть.

Один в своей шестиметровой лодчонке, Джон Смит сражался с шестиметровой акулой в полтонны весом.

С подветренной стороны Тортолы находился узкий пролив (мы звали его «Кишка»), отделяющий Тортолу от Биф-Айленда. Стоя как-то на крутом берегу над «Кишкой», я с удивлением увидел, что с наветренной стороны острова плывет большая стая акул и устремляется в «Кишку». За ней еще одна стая, за той — еще одна. Пролив прямо кишел акулами, которых обычно можно было найти только в открытом море.

Я начал было строить планы грандиозного лова, который мы устроим в «Кишке», но один из местных ловцов акул охладил мои восторги, сказав, что сейчас уместнее думать о том, как уберечься от урагана. Потому что, объяснял он мне, искать убежища в проливе акул заставили обеа(духи) урагана. Эти же духи прогнали от берега мелкую рыбу, поставленные ночью сети оказались утром почти пусты — еще один признак надвигающегося урагана.

Называйте это как хотите — инстинкт, интуиция, обеа, — но жители Тортолы знали заранее, что к ним приближается ураган, знали даже, что он будет очень сильный. (Позднее мне говорили, что туземцы с близлежащих Виргинских островов предупредили о нем губернатора задолго до того, как прибыли официальные сводки погоды. Губернатор передал тревожную весть по всем островам, и население успело подготовиться к удару урагана.)

Никакие посулы не могли заставить моих людей выйти в море. Они вытаскивали на берег лодки, забивали гвоздями ставни домов, закатывали в дома бочки с драгоценной дождевой водой.

После того как мы закрепили на якорях наши два самых больших баркаса «Венера» и «С. Смит», я пошел к своему дому, стоящему на холме, и очень скоро убедился, насколько своевременны были наши приготовления. Не успел я пройти и половины пути, как сильный порыв ветра прижал меня к земле. Вторую половину я прополз на четвереньках. Я изнутри забил гвоздями ставни и двери и стал пережидать ураган. Время от времени сквозь вой ветра прорывалось блеяние коз, прячущихся под домом. (Дом был построен на сваях в метр высотой, чтобы несколько умалить удары ветра.) Ураган бушевал целые сутки, но мой дом остался цел. А хижина с соломенной крышей, стоявшая рядом, еще в начале урагана была сорвана с земли и унесена прочь.

Как только ураган окончился, я чуть не бегом кинулся на берег, чтобы посмотреть, какой нам нанесен урон. Оказалось, что все в порядке. Оба баркаса спокойно стояли на якорях.

Но прежде чем рыба вернулась к берегам и снова стала попадать в сети, прошла не одна неделя. А до тех пор и акулы, несмотря на голод, не покидали убежища, в котором они укрылись от урагана.

Когда лов акул на Тортоле вошел в норму, я поставил во главе промысла Джона Невилла и поехал налаживать новый промысловый пункт на острове Анегада, в семидесяти километрах от Тортолы. Когда и это дело было благополучно закончено, меня снова охватило желание взяться за что-нибудь новенькое.

Гавана

Я давно знал, что в кубинских водах много акул, и считал, что здесь вполне можно организовать промысловый лов. Но вскоре выяснилось, что правительство отдало исключительное право на лов акул таинственному кубинцу по имени Доминго. В его обязанности входило уничтожать акул, особенно в прибрежных водах Гаваны, чтобы лишить оппозицию удобного способа избавляться от своих политических врагов. Как мне сообщили, существовала особая корпорация, которая специализировалась на ликвидации политических деятелей, и акулы служили ей если не для самого убийства или устранения corpus delicti (вещественных доказательств), то, во всяком случае, в качестве ширмы. Любое исчезновение политического деятеля приписывалось акулам. И никто не пытался выяснить, не являются ли эти акулы двуногими.

Мне рассказывали, что в старые времена акул использовали в качестве стражей Морро-Касл — старой мрачной крепости, охраняющей вход в гавань Гаваны. В сопровождении старого смотрителя гаванского маяка я отправился как-то на развалины крепости, чтобы поискать подтверждение этим рассказам.

Побродив некоторое время по обломкам, мы добрались до длин ной темной лестницы, которая привела нас в маленькую комнату. Посреди пола мы увидели круглый люк; внизу, метрах в шестидесяти, плескалась вода. От люка вниз шел спускной желоб, оканчивающийся высоко над морем. Когда много лет назад замок был переделан в тюрьму, по этому желобу спускали в море отходы. Ничего удивительного, что внизу собиралось множество акул, чтобы угоститься на даровщинку.

— Амиго, — спросил я старика, — правда ли, что узники Морро-Касл могли бежать отсюда через этот люк?

Он раскуривал трубку и ответил мне не сразу. Затем глядя в люк, сказал:

— Quien sabe? Кто знает? У нас много чего болтают.

Насколько я мог видеть, прыжок в морс с такой высоты должен был неминуемо привести к смерти. Даже если бы человек остался в живых при падении, он бы погиб при встрече с акулами.

Несколько раз в день специальные лодки-"мусорщики" вывозят из Гаваны мусор и сбрасывают его в восьми — десяти километрах от берега. Немедленно появляются акулы, а также охотники на акул, браконьерствующие в частных владениях Доминго.

Несколько раз я отправлялся на охоту вместе с ними. Как-то я спросил пригласившего меня рыбака, как он умудряется выходить сухим из воды, ведь все права на лов у Доминго.

— Ха-ха, — засмеялся он. — Доминго не может быть сразу в ста местах, а акулы водятся повсюду.

Акулы, и правда, повсюду водятся в кубинских водах; впрочем, и браконьеры тоже.

Браконьер заводит свою лодчонку в самую гущу только что скинутых в воду отбросов и сидит в засаде, пока возле него не появится акула. Сверкает гарпун, акулу подтягивают к борту лодки, и рыбак полосует ее по спине длинным острым ножом. Если ему везет, он умудряется перебить ей спинной хребет и парализовать ее. Затем он отрезает у нее плавники. Саму акулу он оставляет на съедение ее сородичам. Рыбак получает от китайских купцов по доллару за вязку плавников, и ничто другое его не интересует. (Нужно сказать, что Доминго использовал как акулью кожу, так и жир.)

Куба — единственное место, где я поймал акулу на кусок тряпки в качестве наживки. Рыбак, с которым я ехал на морскую «свалку», взял для наживки большой кусок белой материи.

— Ничего другого и не надо, — сказал он.

Мало веря в успех, я опустил в воду лесу с нацепленным на крючок белым лоскутом. И, представьте, не прошло и нескольких минут, как на крючке уже была акула.

Мы втащили ее в лодку и тут же обнаружили, что это «дама», причем «на сносях». Поэтому, используя дно нашей лодчонки в качестве операционного стола, я сделал ей кесарево сечение и извлек двух хорошеньких акулят, каждый сантиметров по сорок. Один из них выскочил у меня из рук, шлепнулся в море и тут же уплыл. Это было идеальное кесарево сечение, которое могло бы сделать честь любому акушеру.

В годы, последовавшие за пребыванием на Кубе, все меньше и меньше записей появлялось в моем путевом дневнике. Ко мне приближалась старость, счастливая старость без сожалении о прошлом. Но мои глаз и моя рука уже не могли померяться быстротой с акулой, и я знал: рано или поздно я сделаю ту единственную ошибку, которая будет моей последней ошибкой. Скрепя сердце я решил отказаться от охоты на акул. Вместо этого я стал читать о них лекции. Это слабо заменяло мне охоту, но по мере того как шли годы и я приближался к семидесяти, мне становилось все яснее, что другого выхода нет.

Я уже почти совсем убедил себя, что мне больше не видеть акул нигде, кроме океанариумов, как разразилась вторая мировая война, и меня снова призвали на помощь.

Передо мной стояли две задачи. Я должен был помочь флоту в поисках химиката, отпугивающего акул, чтобы уберечь от них летчиков, потерпевших аварию над морем. И я возглавил поиски акул в Мексиканском заливе. Во время войны печень акулы стала жизненно важным сырьем — из нее добывали витамин А. Так что даже такой старик, как я, мог еще пригодиться.

Как-то раз во время наших поисков в Мексиканском заливе я был на борту моторки, доставлявшей лед судам, которые ловили креветок. Я кинул за борт взятые в камбузе отбросы и спустил пару лес. Вскоре на одной из них была акула. Она мгновенно проглотила приманку, и крючок крепко засел у нее в пасти. Я был то, что называется «старой перечницей», и молодежь кинулась, чтобы мне помочь. Но я хотел поймать эту акулу собственными руками. Я тащил ее, делая вид, что мне это совсем не трудно. В какой-то момент я чуть ее не выпустил. Но я тащил и тащил и наконец вытащил ее.

Шестьдесят лет прошло с того дня, когда в Ла-Холья я взглянул за борт лодки и увидел свою первую акулу. И вот теперь, глядя на эту большую серую красавицу, я знал, что гляжу на последнюю акулу в своей жизни".

Глава 3

Акулы на крючке

Однажды в незапамятные времена в доисторическом море встретились человек и акула, и, как это ни странно, человеке держал победу. С того дня человек вновь и вновь ищет встречи с акулой, и не для того только, чтобы у потребить ее в пищу, — для этого ему хватает другой рыбы. Человек преследует акулу, так как ничто не может сравниться с охотой на нее по опасности и остроте ощущений.

Нам нетрудно сейчас представить в своем воображении схватки между человеком и акулой, происходившие в Тихом океане. Сохранились образцы первобытных орудий лова, пережившие тех, кто пускал их в ход; древние сказания, которые переходят от одного поколения рыбаков к другому в Японии, Восточной Индии, Полинезии и Микронезии; мы до сих пор находим на островах Тихого океана следы диковинных обычаев, связанных с охотой на акул.

Одно из древнейших приспособлений, с помощью которых ловят акул в Микронезии, это акулья ловушка. Она представляет собой веревочную петлю из древесного волокна. Петля опускается с каноэ в воду. Чтобы привлечь акул, рыбаки применяют трещотки — обычно это пустые кокосовые орехи или большие морские раковины, нанизанные на палку. Когда, привлеченные шумом, появляются акулы, в воду бросают мелкую рыбу или кусочки мяса, чтобы подманить их поближе. Медленно, с необычайным терпением рыбак заманивает акулу в ловушку. Когда голова акулы оказывается в петле, веревку резким рывком затягивают позади жаберных щелей. Затем акулу бьют дубинкой по голове, пока она не издохнет. Говорят, что жители Новой Зеландии предпочитают ловить акул петлей, потому что при ловле на крючок можно испортить передний зуб мако, который используется ими в качестве подвесок для ушей и весьма ценится.

Некоторые рыбаки, пользующиеся таким способом ловли, считают, что лучшей приманкой служат их собственные ладони. Один из сидящих в каноэ опускает в воду руку, а другой — петлю, сразу позади нее. Стремясь схватить приманку, акула сует голову в петлю, рука отдергивается, а петля затягивается. Шевелить рукой в воде надо медленно и плавно. Если неосторожный «человек-приманка» делает резкое движение, акула кидается вперед... и отхватывает у него руку.

К некоторым ловушкам приделано нечто вроде поплавка — кусок дерева, напоминающий по форме киль лодки. Поплавок покрыт выжженным или нанесенным краской орнаментом, отражающим полузабытые обряды охотничьей магии.

Охота на акул с давних пор была связана с магией и религиозными верованиями. Связь эта очень сложна и многообразна. Даже на соседних островах Тихого океана мы сталкиваемся с совершенно различным отношением к акулам. На Таборских островах, входящих в архипелаг Бисмарка в Новой Гвинее, акул ловят, а на соседних островах Танга уже много лет существует табу на ловлю акул, поскольку туземцы считают их злыми духами. И этот предрассудок имеет под собой почву, потому что не раз и не два пойманные в петлю-ловушку акулы уводили за собой каноэ, и ни каноэ, ни находившихся в нем рыбаков никогда и никто больше не видел.

Опасная разновидность ловли петлей применялась первобытными рыбаками, храбрость которых осталась невоспетой. Они прыгали с каноэ в воду, туда, где, засунув голову в расщелины подводных скал, отдыхали акулы. Закрепив на хвосте акулы петлю, ныряльщик дергал веревку, и, получив этот сигнал, его товарищи на каноэ вытягивали застигнутую врасплох акулу наверх и забивали до смерти. Эта техника до сих пор применяется туземцами островов Папуа и Новой Гвинеи. Они также верят в помощь трещоток, так как считают, что треск напоминает акуле, особенно голодной, крик морских птиц, охотящихся за мелкой рыбешкой, и акула спешит разделить с ними трапезу. Туземцы с острова Четверга (Австралия) боятся нырять за лангустами в глубоких местах, потому что, как они утверждают, лангусты, защищаясь, с треском щелкают хвостами, и этот звук привлекает акул, как подводный гонг, возвещающий, что обед подан.

Существует ряд свидетельств того, что еще до применения ловушки акул ловили на крючок. Крючки эти часто делались из человеческих костей, и в стародавние времена, где-нибудь на Гавайях, вождь племени нередко завещал свои кости друзьям или верным слугам, чтобы они выточили из них крючки. В некоторых местах особенно ценились кости умелых рыбаков. Чтобы сделать крючок, в изогнутой части кости просверливали дырочки и отбивали нужный кусок, который затем затачивался.

Делали крючки и из дерева. Молодой побег железного дерева сгибался полукольцом и привязывался к ветке на год или на два, пока он не достигал полутора — двух сантиметров в диаметре. Тогда изогнутая часть ветки отрубалась, и из нес делали крючок. Иногда к концу крючка прикреплялось острие из кости. В качестве наживки брали мелкую рыбу или даже кусок коры белого цвета, который волочили за каноэ на веревке, скрученной из древесного волокна.

В Новой Зеландии, у маори, охота на акул раньше носила характер религиозной церемонии, в которой участвовало иной раз не менее тысячи человек. Церемонии эти — под руководством главного жреца, который во время охоты стоял обычно на берегу на верху скалы, — происходили дважды в год, в определенные дни, и ловили во время них только один определенный вид акул — капета (по всей видимости, акула, известная нам под именем «катран»). Другие разновидности акул разрешалось ловить круглый год.

Но бывает, что табу на ловлю акул накладывается и в наши дни. Так, совсем недавно, в 1961 году, акул, так же как барракуд и хвостоколов, было запрещено ловить возле такого вполне цивилизованного места, как Лодердейл во Флориде, и вызвала этот запрет не черная магия, а гораздо более могущественный талисман — доллар туристов. Как сказал мэр Лодердейла: «Когда туристы видят, как ловят акул, это их пугает и заставляет думать, что наши воды кишат опасной рыбой». Но факты — упрямая вещь. Воды Флориды действительно кишат акулами. Члены клуба любителей акульей охоты в Палм-Бич — курорте, пользующемся мировой известностью, — как-то поймали за шесть месяцев двадцать одну акулу прямо с волнореза на пляже.

В течение многих лет один энтузиаст акульей охоты, Херб Гудман, каждое воскресенье ловит акул в волнах прибоя на пляже в Бойнтон-Бич, используя для этого единственную в своем роде снасть — спиннинг повышенной прочности из стеклопластика. К трем огромным крючкам, прикрепленным к нейлоновой лесе и наживленным обычно мясом дельфинов, он привязывает воздушные шары, которые относят крючки метров на триста — четыреста в море. Когда акула хватает наживку, рыболов начинает ее «водить», и сражение это привлекает, как правило, массу народа. Однажды, решив пощекотать нервы зрителей, Херб вздумал прокатиться верхом на трехметровой акуле-молоте, которую он подцепил на крючок и подвел на лесе к самому берегу.

— Я передал спиннинг одному из стоящих на берегу, — рассказывал потом Гудман, — и вскочил на спину акуле. Неожиданно на нас обрушилась волна и, стараясь восстановить равновесие, акула махнула хвостом и попала мне по ногам. Почти две недели после этого я ходил с забинтованными ногами.

Больше Гудман не делал попыток кататься верхом на акулах.

Другим рыболовом, который необычным способом ловил акул на глазах у ошеломленных зрителей, был Ричард Лоуренс. Его «охотничьими полями» были воды Форт-Уивер на Гавайях. Его снасть состояла из привязанной к сваям причала автомобильной камеры, к которой была прикреплена сорокапятиметровая леса из толстой манильской веревки. На другом конце веревки, сращенном с метровой металлической цепочкой, был крюк в десять сантиметров длиной. Лоуренс закидывал крючок примерно в шести метрах от причала и ждал. Не проходило и нескольких минут, как на крючке уже была акула. Начиналось сражение: на одном конце лесы — камера и Лоуренс, на другом — акула. Этой снастью Лоуренс поймал около сорока акул, в том числе девятьсоткилограммовую тигровую акулу в пять с половиной метра длиной.

Рыболовы часто вытаскивают акул из волн прибоя у Лонг-Айленда в самом Нью-Йорке прямо на глазах у перепуганных купальщиков. Пользуясь обыкновенным спиннингом с двухсотметровой лесой, можно выловить пятидесяти— и даже стакилограммовых акул, а изредка и семидесятипятикилограммовых хвостоколов, неподалеку от одного из самых больших американских пляжей — Джоунс-Бич.

Нельзя сказать, чтобы все рыболовы-спортсмены Лонг-Айленда очень любили акул. Для тех из них, кто выезжает на ловлю «спортивной» рыбы, акулы часто докучная помеха, так как они собираются стаями вокруг лодок, хватают наживку и отгоняют рыбу. Более крупные акулы грабят рыболовов, сжирая их улов. Нередко случается, что мако хватают свою добычу прямо с крючка рыболова.

Те из рыболовов-спортсменов, кто игнорирует акулу в качестве «спортивной» рыбы и не считает ее достойной себя добычей, лишаются встречи с самым опасным противником... и самой многочисленной крупной рыбой, какая водится в море. На западном побережье Штатов уже много лет существуют клубы любителей акульей охоты. Одно из наиболее часто посещаемых ими мест — залив Монтерей в Калифорнии, в ста километрах к югу от Сан-Франциско. Там два раза в год устраиваются акульи дерби. Ловля начинается в семь утра и кончается в час пополудни. За эти шесть часов рыболовы вылавливают около ста пятидесяти акул и скатов общим весом около тонны.

Часто акулы настолько велики, что их невозможно взвесить на обычных весах, и тогда их вес приходится высчитывать по специальной таблице. И они очень быстры. Говорят, что голубая акула может развивать скорость до тридцати семи километров в час. Как-то раз неподалеку от Кейп-Код подводный охотник загарпунил акулу неизвестного вида. Когда пустившаяся в погоню лодка наконец догнала совершенно измученного рыболова и его добычу — судя по всему, абсолютно бодрую, — засекли скорость акулы и человека, которого она тянула на буксире. Они делали четырнадцать узлов.

Одной из самых больших акул, пойманных подводным охотником, была шестьсоткилограммовая гигантская акула. Это произошло в 1955 году, неподалеку от Санта-Моники. Подводный охотник Боб Лоренц заметил в двадцати пяти метрах от берега огромную акулу. У него было с собой ружье, стреляющее стальными стрелами, прикрепленными к металлическому тросу.

— Я попал ей в спину, впереди спинного плавника, — рассказывал Лоренц. — Акула повернула в открытое море и опустилась примерно на семиметровую глубину. Я снова выстрелил в нее, но на этот раз менее удачно: она так била хвостом, что взбаламутила воду, и я почти ничего не видел. Стрела попала ей в хвост.

Лоренц продолжал битву в лодке. Тросы от стрел, сидевших в теле акулы, были накрепко привязаны к корме, и акула полтора часа тянула лодку на буксире, пока, наконец, Лоренцу и его трем товарищам удалось поднять ее наверх и привязать по борту лодки. Она имела четыре метра в длину.

Ни гигантская, ни китовая акула не считаются «спортивной» рыбой, но для рыболовов, которым хочется вытащить на берег такую огромную рыбу, какую до них не вытаскивал ни один человек, их величина служит приманкой. Рыбаки, живущие по берегам Персидского залива, рассказывают, что они ловят китовых акул следующим образом: они подплывают к ним на лодке, взбираются им на спину, продевают в огромную пасть рыбы крючок и, снова сев в лодку, тянут акулу к берегу на канате.

И все же китовая акула может вступить в грандиозную битву — не с самим рыболовом, а с его судном. Однажды во время ежегодного рыболовного турнира на Багамских островах пятнадцатиметровый баркас «Альберта» вышел на лов марлина. Самая крупная снасть, имевшаяся на борту, представляла собой легкий спиннинге крученой капроновой лесой. Но когда капитан судна Джон Кэсс увидел огромную двенадцатиметровую тушу китовой акулы, он решил попытать счастья.

С другого судна уже метнули в акулу гарпун, но она не обратила на него никакого внимания. Кэсс решил пустить в ход, кроме лесы, железную цепь и якорь. Когда «Альберта» оказалась прямо над огромной рыбой, якорь спустили на цепи перед ее рылом, затем резким рывком дернули наверх, так что он зацепил рыбу за шею. Три часа Кэсс «водил» акулу — девятнадцатитонное судно против десятитонной акулы. Акула была относительно спокойна, но даже от небольшого рывка на «Альберте» все валились с ног.

Два человека подплыли на ялике к хвосту акулы и обвязали вокруг него толстые канаты. Сделать это было не очень трудно, хотя один раз их лодчонка чуть не перевернулась от удара хвоста о воду. Привязав таким образом акулу с двух сторон к судну, ее отвели на буксире к берегу. Во время пути, занявшего три с половиной часа, она время от времени неуклюже барахталась, пытаясь высвободиться из оков.

Кэсс привел ее в порт, поставив необычный рекорд: самая большая китовая акула, пойманная без помощи взрывчатки, гарпунов и целого отряда «ассистентов».

В другой раз с китовой акулой примерно такого же размера встретился у берегов Флориды, неподалеку от Санкт-Питерсбурга, капитан шхуны «Кэптен Стриклэнд» Мэтьюз. Зацепив акулу за пасть крючком, Мэтьюз сделал иной ход. На якорный трос своей двадцатиметровой шхуны он нарастил стапятидесятиметровый канат и прикрепил канат к крючку, уже находившемуся в пасти акулы. Затем, используя якорную лебедку в качестве катушки, он попробовал «водить» акулу на «лесе». Но акула не желала включаться в эту игру. Она направилась в открытое морс со скоростью локомотива и тридцать километров вела «Стриклэнд» на буксире. Затем одним мощным рывком перервала канат и продолжала свой путь, даже не оглянувшись.

Загарпунить китовую акулу еще не значит обеспечить себе увлекательную прогулку или сражение с мощным противником. Вялость и инертность китовых акул так же велики, как они сами. Почему-то, однако, рассказы о волнующих встречах с китовыми акулами получили весьма большое распространение.

Зейн Грей, например, подцепил однажды на крючок китовую акулу у берегов Калифорнии. Позднее он рассказывал во всех подробностях, как она в течение пяти часов старалась вернуть себе свободу и много километров тащила на буксире его лодку. Наконец она ушла на глубину, отмотав пятьсот метров лесы, пока не сорвалась с крючка. Во время преследования, точнее сказать, буксировки, ее осыпали градом гарпунов. Грей говорил, что все они, как мячики, отскакивали от ее толстой шкуры.

В своей статье о китовых акулах Е. В. Гаджер, крупный ихтиолог, занимающийся изучением этого вида акул, пишет об их «абсолютно безобидных повадках и вялости» и сухо замечает в скобках, что «рыба, с которой повстречался мистер Грей, обладала, судя по всему, самым бурным темпераментом из всех известных нам китовых акул».

Нужно сказать в защиту Зейна Грея, что он не боялся встречи и с самыми опасными видами акул. Нельзя отрицать, что он сделал как никто много, чтобы ввести акулу в число рыб, охота на которых считается спортом.

В течение многих лет поймать акулу весом в полтонны было для рыболовов-спортсменов такой же недосягаемой мечтой, как для легкоатлетов пробежать километр за четыре минуты или прыгнуть в высоту на два метра. Постепенно, по мере того как совершенствовались снасть и техника ловли, рекорды все ближе подходили к этой цифре: триста килограммов... четыреста. Затем 11 марта 1936 года в водах Австралии была поймана тигровая акула, которой до полутонны не хватало пятьдесяти четырех килограммов. А через месяц и этот рекорд был побит — Зейн Грей, прибывший в Австралию, чтобы поймать акулу весом в полтонны, добился своей цели.

С того времени цифры все возрастали, особенно в Австралии.

Один австралийский рыболов, Элф Дин, побил мировой рекорд, поймав на спиннинг четырех самых крупных акул, какие были выловлены этой снастью. Все четыре — большие белые акулы, каждая более тонны весом.

Дин, веселый крепкий мужчина, занимается выращиванием винограда — конечно, когда он не занят ловлей акул. Свою первую акулу он поймал в 1939 году. Она весила триста девяносто килограммов. Шли годы, мастерство Дина росло, рос и вес пойманных им акул. Охотился он, как правило, в Большом Австралийском заливе, на южном побережье континента. В залив заходят многочисленные косяки рыбы и шнырят, оспаривая друг у друга добычу, множество акул, в их числе самые огромные из тех, что водятся в морях и океанах земного шара.

В 1951 году сэр Уиллоби Норри, губернатор Южной Австралии, поймал большую белую акулу весом в 1009 килограммов — в то время это была самая большая акула, пойманная на спиннинг. Дин твердо решил побить рекорд Норри. И в 1952 году он это сделал.

Встреча Дина с его первой рекордной акулой произошла в два часа ночи, когда после целого дня, проведенного в тщетных поисках акулы, достаточно большой, чтобы удовлетворить его вкусы, он кинул якорь и лег спать. Его разбудили удары по дну лодки. Он спрыгнул с койки, вышел на палубу, и луч его фонарика осветил спинной и хвостовой плавники самой большой акулы, какую ему доводилось видеть. Акула яростно «бодала» лодку, опьяненная запахом китового жира, капающего из резервуара на корме: при помощи китового жира и тюленьей крови, ведро которой он изредка выливал в воду, Дин оставлял за своей лодкой след, необычайно привлекательный для акул. Акулы чуяли его за много километров и шли за его лодкой, стремясь дорваться до угощения, которое им сулил этот аппетитный запах.

Всю ночь огромная акула с шумом била о корму лодки Дина. Запах пищи доводил ее до неистовства. Один раз она даже схватила зубами гребной винт, так что лодка заходила ходуном: казалось, акула хочет разбудить спящих, чтобы получить обещанный ей завтрак. На рассвете Дин бросил за борт лесу, и акула тут же схватила приманку и кинулась вперед. Она била хвостом и вертелась вокруг своей оси. Один раз она целиком выпрыгнула из воды. Если бы она ушла на глубину, она бы спаслась, а так она скоро устала. Через сорок пять минут все было кончено. Акула — она принадлежала к виду большой белой — весила 1058 килограммов и была длиной в четыре метра. Элф Дин побил мировой рекорд. А менее чем через год он побил свой собственный рекорд, поймав большую белую акулу весом в 1076 килограммов.

10 апреля 1955 года Дин поймал акулу в семьсот килограммов, привязал ее к борту лодки и отправился дальше в поисках чего-нибудь более интересного. Внезапно на его добычу кинулась другая акула, огромной величины, не обращая внимания на Дина, который дубасил ее по голове ручкой остроги, она продолжала отрывать огромные куски от тела мертвой акулы. Наконец напарник Дина забросил крючок с наживкой. Акула кинулась на нее, но каким-то образом умудрилась зацепиться за крючок хвостом. Дин попытался вытащить акулу, но это оказалось невозможным. Тогда он перерезал лесу. Снова кинули крючки с наживкой, и на этот раз акула проглотила крючок. В течение получаса Дин сражался с акулой, но акула сорвалась с крючка и ушла.

За это время лодку отнесло чуть не на километр от того места, где они встретили акулу. Дин решил вернуться обратно и бросить якорь. Как только они стали на якорь, из воды вновь показалась та же акула — кусок лесы все еще болтался у нес на хвосте. Дин решил снова попытать счастья, и на этот раз, после полуторачасовой борьбы, ему удалось взять упрямую акулу. Она весила 1141 килограмм. Дин в третий раз побил свой собственный рекорд.

Четвертый раз он побил мировой рекорд в 1959 году, когда поймал акулу весом в 1199 килограммов. Но его самая большая рыба, как это бывает со всеми рыболовами, ушла от него.

В Австралии эту акулу прозвали Неприступная Лил, потому что она — особа женского пола и разбила сердце не одного рыболова-спортсмена. Дин встретил ее однажды лунной ночью, там, где он всегда охотился, в Австралийском заливе. Она ударила лодку рылом и сорвала с кормы тюленью тушу, которую Дин часто вывешивал за борт, чтобы пикантный запах привлекал акул. В то время как она расправлялась с тюленем в нескольких шагах от лодки, Дину удалось ее разглядеть. У него прямо слюнки потекли. Акула была шесть метров длиной и около двух тонн весом.

Он спустил за борт свежую приманку — еще одного тюленя. Возле нее он забросил лесу со своей излюбленной наживкой — тюленьей печенью, насаженной на два больших крючка. Неприступная Лил кинулась в атаку на крючки, приманку, наживку — все, что там было. Сквозь брызги, поднятые ее отчаянным прыжком, Дин разглядел, что она проглотила наживку. Он пустил в ход катушку, чтобы крючки крепче вонзились в пасть. Снова и снова она пыталась уйти с крючка, взмывая из глубины на поверхность, так что ее огромное грациозное тело целиком показывалось из воды. Потом пошла на глубину — 2000 килограммов концентрированной ярости против дрожащих от непосильного напряжения рук Дина и лесы, натянутой как тетива. Она боролась два часа без передышки. Затем медленно, сантиметр за сантиметром, оборот за оборотом, он начал сматывать лесу.

Он подвел Лил к борту лодки. Его подручный перегнулся через борт и схватил одетыми в брезентовые рукавицы руками проволочный поводок, прикрепленный к концу лесы. Но Неприступная Лил и не думала признавать себя побежденной. Она собралась с силами и снова бросилась на глубину.

Руки Дина превратились в кровавое месиво. На ладонях вздувались и лопались пузыри, пальцы, изрезанные до кости беспрерывно дергающейся удочкой, онемели от боли. Ноги свела судорога. Мышцы на спине чуть не лопались от напряжения. А битва продолжалась. Третий час... четвертый час... Три раза Дин подводил акулу к лодке, три раза сверкающий поводок показывался из воды и три раза Неприступная Лил с новой силой устремлялась в открытое море.

...Шел шестой час сражения, и Дин почувствовал, что силы его на исходе. Но подрагивание лесы, а вернее, собственная интуиция подсказали ему, что и Лил начала уставать. И снова, сжав зубы от боли, он стал сматывать лесу. Он подвел акулу к борту, и его подручный принялся выбирать поводок. Уже три метра десятиметрового поводка были в лодке, когда Неприступная Лил сделала последнюю попытку освободиться. Она нырнула и камнем пошла на дно. От резкого рывка леса лопнула — неукротимая Лил была на свободе.

Несколько рыболовов-спортсменов видели и преследовали Неприступную Лил еще до встречи с ней Дина, другие пытались ее поймать после того, но это не удалось сделать и по сей день.

Австралия не единственное место в мире, где вес пойманных акул достигает рекордных цифр. За последние годы семнадцать рекордов было побито в водах Лонг-Айленда. Там в изобилии водятся голубые акулы, сельдевые акулы и мако, и многие из них являются потенциальными рекордсменами.

«Мако не уступает по высоте прыжков никакой другой рыбе, „ход“ у нее быстрее, чем у большинства из рыб, а рывок сильнее, — писал Эрнест Хэмингуэй. — Это грозный противник. Она может напасть на сидящего в лодке человека, который подцепил ее на крючок... Я видел, как мако, которую несколько раз ударили колотушкой по голове и связали, снова ожила и лежала, спокойно выжидая, пока кто-нибудь не окажется поблизости от ее пасти».

Мако, обитающие в западной части Атлантического океана, — близкие родственники мако (которую называют также серо-голубой акулой), живущей в Индийском и Тихом океанах. Но как бы ее ни называли и где бы она ни жила, одно несомненно — с мако стоит помериться силами. И сражения с ней внесли в анналы спортивной ловли много волнующих страниц.

Одно из мест, где происходят эти сражения, — южный мол Дурбана, выступающий в море на шестьсот семьдесят метров. Ширина мола, сделанного из больших бетонных блоков, около двенадцати метров. По обе стороны мола и у самого его конца в воду беспорядочно свалены отдельные блоки. Они покрыты водорослями и раковинами и дают рыболовам весьма ненадежную точку опоры. Закинув наживку, они должны одновременно сражаться с акулой и балансировать на скользкой поверхности, не то они упадут в воду. А чтобы вывести акулу на берег, им приходится перескакивать с блока на блок вдоль всего мола. Стоит им оступиться — и они окажутся во власти быстрых течений и ненасытных акул. В Дурбан приходят китобойные суда с тушами китов на буксире, и гавань кишит акулами, привлеченными их соблазнительным запахом.

...Брайан Бернстейн в пятнадцать лет был уже опытным рыболовом. В семь лет он поймал свою первую рыбу, лосося в семь килограммов весом. В одиннадцать лет он поймал свою первую акулу, девятикилограммового детеныша акулы-молот. К четырнадцати годам на его счету было несколько небольших акул-молот, несколько малых черноперых акул, которых в Дурбане зовут серыми акулами, и несколько акул Вальбеми, длина которых редко превышает метр. Одна из его серых акул весила двести килограммов. Внушительный вес, особенно если учесть, что сам Брайан весил шестьдесят килограммов.

Большая белая, обитающая в гавани Дурбана, — противник, достойный любого рыболова. Это свирепый борец, и хотя местные клички скрывают ее истинное имя и заслуженную ею печальную славу, на самом деле это та самая Carcharodon carcharias, которая получила такие вселяющие ужас имена, как «акула-людоед», «белая смерть» и «убийца». Первая большая белая, пойманная Брайаном, весила двести килограммов. По мерилам южного мола это была мелочь. Ему удалось сравнительно легко выиграть сражение... опять же по мерилам южного мола. Но его все же, в качестве поощрения, приняли в неофициальное братство охотников на Белую смерть. Ему было тогда пятнадцать лет.

Через несколько дней после того, как он поймал первую большую белую, Брайан снова был на южном молу, на самом дальнем его краю. В девять тридцать утра акула схватила его приманку и кинулась в открытое море, отмотав четыреста пятьдесят метров лесы. На катушке мальчика оставалось всего двести метров лесы. Ему удалось приостановить бег акулы, но битва была далеко не закончена. Шесть часов подряд сражался мальчик с акулой (это опять была большая белая, весом в триста пятьдесят килограммов), пока ему удалось вытащить ее на берег. Он пустил в ход все приемы, какие только были известны рыболовам южного мола. Он бегал по молу взад и вперед, чтобы не дать акуле уйти в море. Он делал «лебедку» — садился на корточки, обхватывал правой ногой рукоятку удилища, а само удилище клал на левую ногу. Затем обеими руками изо всех сил крутил катушку. Был во время этой битвы момент, когда мальчик положил удочку на плечо, как ружье и, повернувшись к воде спиной, тянул акулу, как лошадь тянет плуг. Вот это настоящая спортивная ловля!

Полковник Хью Уайз, много и неустанно охотившийся на самых разных акул вдоль всего Атлантического побережья США, говорит, что одни акулы, схватив приманку, тут же кидаются в открытое море, другие борются тут же, на месте, но все они с такой силой тянут лесу, что им трудно противостоять. Заинтересовавшись, какова сила натяжения, он поставил оригинальный опыт. Выйдя на шлюпке в море, он поймал одну за другой несколько акул на крючок, прикрепленный к толстой веревке, которую он присоединил к поставленным в шлюпку пружинным весам. Уайз обнаружил, что песчаная акула в два с половиной метра длиной и сто килограммов весом дает тягу в пятьдесят килограммов, то есть на один килограмм веса полкилограмма тяги. Когда акула уставала, натяжение резко падало до каких-нибудь восьми килограммов. Уайз писал, что акулы скупо расходуют свою силу и, сделав несколько очень мощных рывков, отдыхают.

— Интересно сравнить их в этом отношении с меч-рыбой, которая ни на секунду не прекращает своей яростной борьбы, — замечает Уайз. — Но не следует забывать: именно то, что акула часто отдыхает и набирается свежих сил, и делает ее таким трудным противником.

Семь видов акул: пила-рыба, голубая, мако, большая белая, сельдевая, морская лисица и тигровая[7] — признаны в качестве «спортивной» рыбы Международной ассоциацией спортивного рыболовства, которая строго следит за всеми мировыми рекордами рыболовов-спортсменов. Понемногу акула завоевывает среди них широкую популярность.

На акулу охотятся также и подводные охотники, которые ищут и преследуют ее в точности так же, как охотники на крупного зверя выслеживают и убивают львов и тигров.

Два австралийских подводных охотника, Бен Кропп и Рон Тейлор, охотятся на акул с приспособлением, которое они называют «смертоносная игла». Они говорят, что убивали за один день по пятьдесят акул.

— Мы охотимся на всевозможных акул: мако, песчаную, акулу-молот, тигровую и китовую, — сказал Кропп во время интервью. — Стоит «игле» попасть в акулу — и акуле крышка.

«Игла», наполненная стрихнином, прикреплена к концу стрелы гарпунного ружья таким образом, что когда стрела вонзается в тело акулы, яд сразу проникает в кровь. Кропп и Тейлор утверждают, что стрихнин убивает акулу за полминуты.

Другой известный подводный охотник на акул — Скотт Слотер, водолаз ВМС США. Его карьера охотника на акул началась в Ки-Уэсте, во Флориде. Как-то раз, с большой рыбиной на конце остроги, Слотер поднимался на поверхность, когда мимо него стрелой промчалась акула и проглотила его добычу, оставив на копье лишь голову рыбы. Затем, видимо, не утолив своего голода, кинулась на Слотера.

Это произошло в тот момент, когда Слотер уже вынырнул на поверхность возле своей лодки. Слотер ударил акулу копьем и, пока она доедала рыбу, взобрался в лодку. Через несколько минут он снова прыгнул в воду. В одной руке у него было копье, на которое он насадил пойманного ранее десятикилограммового тропического окуня. В другой — двухметровая металлическая трубка. Используя окуня в качестве приманки, Слотер подманил акулу и в тот момент, когда она вонзила в рыбу свои зубы, прикоснулся металлической трубкой к ее голове, как раз в том месте, где помещается ее крошечный мозг. Раздался приглушенный взрыв, и во лбу акулы появилось отверстие с кулак величиной. Акула была мертва.

Оружием Слотера была «боевая головка». Она состоит из стальной трубки, в которой помещается патронник для пули 12-го калибра и стреляющий механизм. Чтобы убить акулу, нужно приложить «боевую головку» к голове рыбы. Слотер говорил, что убил этим оружием более ста акул, в том числе акул-молот и белых акул.

Вооружившись «боевыми головками», все большее и большее число подводных охотников преследует акул — эту самую опасную «дичь» — и подвергает себя весьма большому риску. Однако как во время выслеживания акул, так и во время нападения на них акулы редко кидаются на своих преследователей. Поэтому среди подводных охотников распространилось мнение, будто акула — беззлобное существо, свирепость и кровожадность которого сильно преувеличены.

Однако кто может предугадать, что сделает акула при встрече с человеком? Майкл Лернер, президент Международной ассоциации спортивного рыболовства, обращается к рыболовам со следующим предупреждением: «Мы чувствуем, что рыболовы, пловцы и ныряльщики-аквалангисты стали пренебрегать опасностью, которую представляют собой акулы. Объясняется это частично тем, что в выпущенных за последнее время официальных отчетах преуменьшается кровожадность акул. Действительно, некоторые виды акул, обитающие в определенных районах, никогда не нападали на человека. Но эти же „безвредные“ акулы, обитающие в других местах, нападали на людей, ранили их и даже убивали».

От Флориды до Новой Зеландии все больше рыболовов-спортсменов вступает в рыболовные клубы, члены которых занимаются только охотой на акул.

Вдоль обоих побережий США, в водах, омывающих Гавайские острова, и в прибрежных водах Аляски обитают акулы, которые ждут, чтобы их поймали рыболовы-спортсмены — люди с сильными руками, крепкими спинами и желанием изведать неизведанное.

Глава 4

Война против акул

«Никогда не следует забывать, — предупреждает нас доктор Перри Джилберт, председатель КИА, — что пока еще акулы для нас загадка. Мы знаем сравнительно мало о повадках акул, об условиях, вызывающих их нападения, о том, что именно в поведении человека может спровоцировать нападение акулы».

Давайте же, помня об этих словах, посмотрим, какое оружие применяет человек в своей многовековой войне с акулой. Пытаясь обезопасить пляжи и отдельных пловцов, применяли самые различные средства. Некоторые из них кажутся эффективными, хотя, возможно, это просто дело случая. Ни одно из них нельзя назвать совершенным, но все же они дают кое-какую защиту.

В 1934 году, после целого ряда нападений акул на человека в прибрежных водах Австралии, возле Сиднея, нападений, кончавшихся смертью людей, был создан Комитет по борьбе с акулами, обязанностью которого являлось изыскание способов защиты пляжей и предупреждение несчастных случаев. Комитет предложил ставить на ночь сети перпендикулярно берегу, а утром вытаскивать их. Предполагалось, что акулы, курсирующие по ночам вдоль берега, будут попадать в эти сети. Критики этого проекта (а их было множество) называли его «бессмысленной тратой денег». Из-за таких высказываний, а главное, из-за того, что правительство не спешило отпустить деньги на его осуществление, он был проведен в жизнь лишь через три года — в 1937 году.

И с того времени в огражденных ставными сетями водах Сиднея не было зафиксировано ни одного случая нападения акулы.

В течение нескольких лет велся учет акул, попавших в сети. С 1 декабря 1939 года по 1 декабря 1940 года была поймана 751 акула. На следующий год — 705. Во время мировой войны сети не ставились, но даже в 1948 году число пойманных акул не превышало 260. И с тех пор число это все время уменьшается. Существует мнение, что уменьшается общее количество акул в морях. Было время, когда в одну сеть за ночь попадало более десятка акул. А теперь сети остаются пустыми много дней подряд. Однако в каком-нибудь километре от берега рыболовы-спортсмены ловят акул в четыре — пять метров длиной.

Сети, которые сейчас используют в водах Сиднея, сделаны из нейлоновой нити. Они достигают ста пятидесяти метров в длину и шести в ширину. Сети эти не сплошняком прикрывают берег: они ставятся на якорях за волнорезами перпендикулярно путям, по которым, как предполагается, идут акулы. Грузила, прикрепленные к низу сети, и стеклянные буйки по ее верху удерживают сеть в вертикальном положении. Рыбаки, нанятые правительством для того, чтобы следить за безопасностью прибрежных вод, не имеют права использовать приманки. Они получают за свою работу определенную плату, не зависящую от того, сколько поймано акул, и, когда они ездят осматривать сети, их часто сопровождают правительственные инспекторы, которые следят, чтобы рыбаки точно выполняли все пункты контракта. Часто акулы «тонут» в сетях, так как они могут дышать только тогда, когда движутся. Тех из них, что еще живы, убивают и топят.

К северу от Сиднея, в устьях рек и гаванях восточного побережья Австралии, акулы по-прежнему нападают на людей. В водах, не защищенных сетями, за год от зубов акулы погибает в среднем один человек. Но заграждение из сетей не может быть одинаково эффективным при всех условиях. Сильное волнение сносит сети. Необходимо знать пути, по которым обычно идут акулы, и соответственно этому устанавливать сети, иначе от них не будет никакой пользы.

Иногда сети препятствуют уходу акул из прибрежных вод — печальный, но абсолютно достоверный факт.

В 1952 году, после тридцати пяти нападений акулы на человека за истекшие десять лет, власти Дурбана (Южная Африка) также решили применить заграждение из сетей. В предыдущие годы, начиная с 1907 года, они использовали буквально все, что могли придумать для защиты от акул, начиная со сторожевых башен и кончая постройкой постоянного заграждения, которое неоднократно разрушалось во время штормов и почти все время нуждалось в восстановлении.

В Дурбане сети установлены параллельно берегу примерно в 750 метрах от него. С того дня, как их установили, не было ни одного нападения акулы на человека. Ведется тщательный подсчет пойманных акул. За 1952 год поймали 602 акулы. На следующий год число это сократилось до 158. С 1952-го в год в среднем вылавливают по 170 акул.

Доктор Дэвид Дэвис[8], морской биолог, специалист по акулам, подверг систему дурбанских ставных сетей пристрастной проверке. Он был крайне удивлен, убедившись, что сети действительно служат препятствием для подхода акул к берегам.

"Ни одно объяснение успеха этой системы, — писал доктор Дэвис, — не может считаться удовлетворительным. Хотя сети и тянутся на довольно большом расстоянии вдоль пляжей, они не образуют сплошной стены, и акулы могут свободно проникнуть в пространство между сетями и берегом, проплыв между отдельными сетями. Как выяснилось, акулы попадают в сети как по пути к берегу, так и на обратном пути в открытое море.

Единственное разумное объяснение успеха системы ставных сетей кроется, видимо, в том, что при помощи лова сетями возможно вообще уменьшить количество акул. Этот факт был установлен во время промыслового лова акул в самых разных точках земного шара".

Повторяя слова Джилберта, Дэвис предупреждал, что «мы до сих пор еще не знаем, как полностью обеспечить защиту человека от акулы».

Морским биологам уже давно известно, что на рыб удивительное воздействие оказывает электричество. Еще тридцать лет назад в Австралии производился следующий опыт: в резервуаре, где находилась трехметровая акула, через воду пропускали электрический ток. Как только ток включали, акула переставала двигаться, как только ток выключали, она вновь начинала плавать.

С костистыми рыбами проводились еще более сложные опыты. Рыбу помещали между двумя электродами. Когда между ними пропускали ток, рыба плыла по направлению к положительному полюсу. В морях промысловый лов рыбы при помощи электрического тока пока не имеет практического применения, так как требует слишком большого количества электрической энергии. Но при лове в пресных водах этот метод имел успех, особенно в России[9].

В последние годы ученые провели ряд экспериментов с так называемой «электрической оградой», проверяя ее воздействие на акул. Хотя в отчете ученых указывается, что опыты носят предварительный характер, все же они позволяют установить, что ток, пропущенный между двумя электродами, служит для акул преградой. Выяснили также, что электрический заряд, достаточно сильный для того, чтобы заставить акулу повернуть обратно от невидимого барьера, почти не ощутим для человека.

В ноябре 1961 года Джон Хикс, ныряльщик-изобретатель, демонстрировал в океанариуме в Майами свой «электрический акулий пугач». Свидетели его опыта подтверждают, что, как только Хикс включил свое приспособление, сорок или пятьдесят акул, бывших в океанариуме, тут же поплыли прочь от спущенной в воду приманки.

Химический репеллент («отпугиватель» акул) появился во время войны. Появился он как оружие не столько против акул, сколько против страха перед акулами. Солдат, которых должно было волновать только одно — как победить в сражении, — сковывал страх перед врагом, куда более ужасным, чем человек с автоматом.

Страх погибнуть от пули или бомбы не особенно подрывал моральный дух войск, но страх перед гибелью в пасти акулы нельзя было погасить одними красивыми фразами. «Сообщения о нападениях акул на солдат наших экспедиционных войск поставили перед нами вопрос о том, как обеспечить безопасность тех, кто терпит аварию в море и над морем, и найти ответ на него необходимо как можно скорее», — говорилось в Бюллетене ВВС США. — Страх подвергнуться нападению акул разлагает моральный дух армии".

Доктор Гарольд Д. Кулидж, занимавшийся проблемами информации широких кругов общественности по вопросам, возникающим во время войны, также считал, что беспокойство относительно нападений акул подрывает моральный дух как экспедиционных войск, так и народа в целом. Кулидж поставил вопрос об этом в Белом доме и предложил провести научные исследования с целью найти действенный химический репеллент. Президент Рузвельт отдал распоряжение о том, чтобы немедленно начались изыскания.

Это вызвало недовольство военной верхушки США. Генералы, по-видимому, считали, что использовать на эксперименты людские и денежные ресурсы, жизненно необходимые для успешного ведения войны, значит впустую тратить и людей, и деньги. Высшие чиновники из морского министерства доказывали, что, поскольку случаев нападений акул сравнительно немного, обращать слишком большое внимание на них психологически неверно, так как это лишь усилит страх перед акулами. Но сторонники поисков репеллента одержали верх в этом споре, выдвинув тот аргумент, что страх парализует волю к жизни, и если человек, потерпевший аварию в море, будет знать, что у него есть какая-то защита против акул, он сможет все свои силы направить на то, чтобы выжить.

Найти способ воспрепятствовать нападению акул было поручено В. Дугласу Бурдену, президенту Морской студии во Флориде. Первые эксперименты производились в Вудс-Холлском океанографическом институте в Массачусетсе. В резервуар были помещены три акулы, каждая около метра длиной. Все три сдохли от отравленной пищи. Но это ничего не дало. Нужно было найти средство, которое отпугивало бы акул от пищи. На акулах, последовавших за первыми тремя, проверялось воздействие ультразвука, бомб с отравляющими веществами, химических раздражителей и целого ряда красителей. Ни одно из этих средств не действовало на них.

Было перепробовано семьдесят восемь различных веществ — в том числе несколько отравляющих газов, — прежде чем ученые натолкнулись на то, что лежало буквально у них под рукой. Это был «экстракт дохлой акулы». Ловцы акул, в том числе и один из авторов этой книги, уже давно обнаружили, что если они оставляли акул на крючке на долгое время и те начинали разлагаться, другие акулы старались держаться подальше от своих «ароматных» сородичей. И теперь, во время экспериментов в Вудс-Холле, когда акулам было предложено полуразложившееся акулье мясо, они также стали воротить от него нос.

Но метровая колючая акула в лабораторном танке — это не шестиметровая большая белая, преследующая человека в открытом море. Поэтому опыты были перенесены во Флориду, где ученые надеялись проверить свой потенциальный репеллент на настоящих людоедах.

Они нашли место возле устья реки Гваякиль и там в течение шестнадцати дней проверяли репеллент. Он представлял собой химический эквивалент того ингредиента разлагающегося мяса акулы, который, судя по всему, больше всего отталкивал акул. Этот химический препарат — ацетат меди — давал поразительные результаты. Акулы яростно набрасывались на приманки, не защищенные репеллентом, но не желали и близко подходить к приманкам, над которыми был подвешен в мешочке ацетат меди.

Убедившись, что репеллент действует на отдельных акул, ученые решили выяснить, каково его действие на стаю акул, охваченную голодным безумием. Пакеты с репеллентом были переправлены в Сан-Августин. Рыбаки, ловившие там креветок, обычно выбрасывали за борт мелкую рыбешку, попадавшую в сети, и за судном, как правило, следовали стаи акул, сплывавшихся на даровое угощение.

В отчете о воздействии репеллента на стаю акул один из ученых сообщал: "Акулы появились за бортом судна для ловли креветок, привлеченные выбрасываемой за борт рыбой. Вода так и бурлила от ударов их хвостов. Мы приготовили кадку свежей рыбы и кадку рыбы, смешанной с порошком ацетата меди. В течение тридцати секунд я бросал лопатами за борт чистую рыбу, и акулы тут же жадно ее пожирали. Затем после перерыва в полчаса я в течение тридцати секунд кидал рыбу, смешанную с репеллентом. Немедленно после этого — снова чистую рыбу. Эту процедуру я повторил три раза.

В первый раз акулы, яростно пожиравшие рыбу у самого борта судна, перестали есть примерно через пять минут после того, как в воду попал репеллент. Когда я снова кинул чистую рыбу, только несколько акул показалось за бортом. Во второй раз — через полчаса — акулы с прежней жадностью пожирали чистую рыбу, но исчезли в тот же момент, как в воду попал репеллент. И пока он был в воде, к рыбе не приблизилась ни одна акула. В третий раз мы вообще не смогли привлечь акул к борту судна ближе чем на двадцать метров".

Репеллент имел невероятный успех. Согласно правительственной программе, его должны были выпускать брикетами и прикреплять к спасательным поясам. Ацетат меди смешивали с нигрозином, который, растворяясь в воде, окрашивал ее в темно-синий цвет. Солдаты получили инструкцию в случае аварии на воде и угрозы нападения со стороны акул вынуть брикет репеллента из конверта, прикрепленного к спасательному поясу, и опустить его в воду. Репеллент растворится и окружит человека защитной стеной ацетата меди и краски.

Репеллент считался военным секретом, и гражданское население, удивлявшееся тому, какая ужасная вонь разносится от завода Бордена в Салерно, где занимались экстракцией витамина А из печени акул, не подозревало, что там варят акулье мясо, чтобы извлечь из него экстракт репеллента. (Вскоре экстракт, добываемый таким образом, был заменен химикатом.)

Репеллент, получивший имя «Истребитель акул», входил в один комплект со спасательным поясом и надувным резиновым плотиком. Насколько он оказался эффективен, видимо, никогда не станет известно. Во время войны тысячи людей терпели крушение во всех морях земного шара, и репеллент, конечно, давал им в руки психологическое оружие против акул. «Вне сомнения, главное значение „Истребителя акул“ было в той моральной поддержке, которую он оказывал людям», — замечал доктор Лланоу, который, как мы уже упоминали, занимался вопросами спасения летчиков при авариях над океаном.

После войны репеллент был пущен на общий рынок, но успеха не имел. Авторы этой книги предпринимали многочисленные попытки получить сведения об эффективности репеллента, как для защиты людей, так и для защиты рыбачьих сетей. Но им так и не удалось найти хоть сколько-нибудь достоверные доказательства того, что «Истребитель акул» действительно служит защитой от них.

Насколько эффективен «Истребитель акул»? На этот вопрос, как на любой вопрос, касающийся акул, можно дать самые разные ответы.

Производство его началось во время войны в сверхсрочном порядке, и понятно, что опыты, проведенные в то время, никак не могут удовлетворить ученых; воздействие репеллента проверялось на недостаточно большом количестве акул и далеко не во всех возможных условиях.

С момента изобретения репеллента состав его остается все тем же двадцать процентов ацетата меди и восемьдесят процентов нигрозина. Многие биологи полагают, что состав этот нуждается в изменении. Они основываются на сообщениях о сомнительной эффективности репеллента. Например, он был испробован в Австралии Бобом Дайером, чемпионом по ловле акул. Он кинул пакеты репеллента в воду, окрашенную кровью китов, убитых китобоями. Некоторых акул он как будто отпугнул, другие же в неистовстве заглатывали сами пакеты с «Истребителем акул».

Обеспокоенные растущим скептицизмом по отношению к репелленту, Американский институт биологических наук, Туланский университет и Ведомство морских исследований созвали в 1958 году конференцию по вопросу о репелленте, на которой присутствовали ученые Соединенных Штатов, Австралии, Японии и Южной Африки.

Участники конференции пришли к следующему единодушному выводу: «Согласно сообщениям, репеллент в ряде случаев оказывается неэффективным, и многие из тех, чья личная безопасность зависит от него, не питают к нему должного доверия».

Ученые даже высказали мнение, что, поскольку сильные стимуляторы отпугивают, а слабые привлекают, разбавленный раствор репеллента может оказывать обратное действие и служить не «отпугивателем», а приманкой. Это и многое другое заставило ученых понять, что недостаточно искать какие-то частные средства против акул. Нужно изучать саму акулу и случаи ее нападения на человека; тогда только можно будет найти разгадку поведения акул. Так возникла Комиссия изучения акул (КИА).

Сейчас ученые пытаются найти лучший репеллент. Они проводят опыты с самыми различными веществами, например с ядом, выделяемым морским огурцом. До тех пор пока не создано лучшего средства, самое большое, что можно сказать о комбинации ацетата меди и нигрозина, это то, что иногдаэта комбинация при определенных условияхотпугивает некоторых акул.

* * *

Капитан Кусто, который справедливо заметил, что никогда нельзя заранее предугадать, как поступит акула в том или ином случае, имел однажды возможность проверить действенность всех советов относительно того, как надо себя вести, когда к тебе приближается акула. Кусто и его товарищ Фредерик Дюма ныряли как-то возле островов Зеленого Мыса; там они повстречались с тремя акулами, одна из которых, видимо, твердо решила напасть на них.

Кусто и Дюма размахивали руками, выпускали пузырьки воздуха из «легочного автомата» акваланга, громко кричали и, наконец, кинули в воду репеллент. Акула подошла к ним еще ближе. Не зная, что делать, Кусто ударил акулу кинокамерой по рылу. Акула отплыла на несколько шагов и снова принялась кружить возле них. Приблизились и ее товарки. Спасло ныряльщиков только появление лодки, которая, по-видимому, вспугнула акул.

С тех пор Кусто и Дюма брали с собой под воду «акульи дубинки» — толстые палки более метра длиной, утыканные с одного конца гвоздями. Почему они решили пользоваться дубинками, становится ясно из следующей фразы в книге Кусто «Мир безмолвия»: «Мы видели акул, в голове которых торчали гарпуны, на теле зияли глубокие раны от копья, перед носом которых взрывали заряд взрывчатки, а они продолжали спокойно плыть дальше. Так что теперь мы не полагаемся на нож или пулю как на средство защиты». Правда, когда писались эти слова, Кусто еще не пришлось пустить в ход дубинку и проверить ее эффективность. «Возможно, — писал он, — это окажется еще одним лишь теоретически действенным средством защиты против существа, понять которое нам до сих пор не удалось».

Все средства защиты против акул хороши лишь в теории. Но некоторые из них, предлагаемые самозванными экспертами, можно применять лишь в одном случае: если хочешь покончить жизнь самоубийством.

Цитата из журнала любителей подводной охоты: «Вы можете подплыть вплотную к акуле и ударить ее ногой, и она не причинит вам вреда. Попробуйте как-нибудь сделать это».

Цитата из книги о подводной охоте: «Если акула подплывет близко к вам, суньте голову под воду и орите как можно громче: „Убирайся прочь, скотина! Чтобы духу твоего здесь не было!“ Слышать вас она не может, зато ощущает вибрацию воды. Если она будет продолжать приставать к вам, стукните ее по носу...»

Цитата из журнала любителей подводного спорта: «Если вам придется сражаться с акулой „врукопашную“ (что очень и очень маловероятно), старайтесь избежать зубов чудовища, а для этого крепко обхватите рукой его пасть. Колите ее ножом в жаберные щели или полосуйте ее по спине... Если у вас нет при себе ножа, давите изо всех сил пальцами на ноздри или жаберные щели и, если можете, уцепитесь за спинной или грудной плавник и не отпускайте, пока у вас хватит дыхания».

Если бы спасение пловцов, подвергшихся преследованию акулы, зависело от подобных легкомысленных, мягко выражаясь, советов, вряд ли многие из них остались бы в живых. Человек, дразнящий акулу, ставит на карту свою жизнь или, по меньшей мере, руки и ноги. Да, люди дразнили акул, ездили на них верхом, кололи острыми предметами, били... и оставались живы. Что же, люди оставались живы, выбросившись из окна, кинувшись под колеса грузовика или пустив себе пулю в лоб.

Бить или колоть акулу можно только в том случае, если это последнее средство, к которому осталось прибегнуть во время поединка с акулой. Когда человеку грозит смерть. Таким человеком был капитан Джонатан Браун, командир «глобмастера С-124», который потерпел аварию над Атлантическим океаном в 1958 году.

Из девяти человек команды в живых после крушения осталось трое — он и еще два члена экипажа. Они соорудили плот из деревянных обломков и, чтобы придать ему большую плавучесть, прикрепили к нему почтовые мешки. Так они продержались всю ночь. А наутро появились акулы. Был пущен в ход репеллент, и вначале казалось, что он подействовал: акулы некоторое время не подходили к ним. Затем они стали приближаться.

— Мы принимались кричать, и акулы отплывали на несколько шагов, словно размышляя, что делать дальше, — рассказывал впоследствии Браун. — Мы не знали, сколько там акул. Я не могу сказать, большие они были или нет. Казалось, что их привлекают предметы белого цвета. К счастью, на нас были летные комбинезоны и черные носки.

Одна из акул, по-видимому, остановила свой выбор на Брауне и напала на него.

— Акула схватила меня зубами за плечо и стала трясти, — рассказывал Браун. — Мы кричали, били руками и ногами по воде, чтобы избавиться от нее. Ничего не помогало. Наконец я ударил ее кулаком по голове, и она отпустила меня.

Это был последний акт самозащиты, и он подействовал. Акула отплыла в сторону, хотя и не уплыла совсем. Все двенадцать часов, которые им пришлось ждать спасения, она, в числе прочих акул, оставалась поблизости.

Отчаянная, но вместе с тем целеустремленная самозащита капитана Брауна и его товарищей является примером того, как можно противостоять нападающей акуле. Но ничто не дает твердой гарантии спасения, так как в поединке акула — человек все преимущества на стороне акулы.

Тени, скользящие в воде, — вот что мы чаще всего видим, если нам вообще удается вовремя заметить акулу или ската. Когда вы заметили спинной плавник, разрезающий волны, будьте начеку! Это охотится акула, и вполне возможно, что своей добычей она избрала вас. Хорошо, если это гигантская акула, греющаяся на солнышке и лениво цедящая планктон. Это может быть и одна из тех акул, которые завоевали печальную славу людоедов. Иногда они приближаются к вам осторожно, иногда нападают сразу. Не воображайте, что все спокойно, если вы не видите плавника. Очень часто акулу можно увидеть только во время, а то и после нападения.

Авторы этой книги присоединяются ко многим видным исследователям подводного мира, которые в течение долгого времени изучали акул в их родной среде, и считают, что каждую акулу надо рассматривать как индивидуальность. Это не противоречит наблюдениям, согласно которым одни виды акул ведут более мирный образ жизни, а другие — более агрессивны. Это значит только, что к любой акуле, независимо от ее вида, нужно относиться с опаской и уважением.

Глава 5

Акулы — божества и акулы — злые духи

Глава 6

Можно ли есть акул?

Неужели акул можно употреблять в пищу?

Да! Соленое, копченое, а также приготовленное особым способом свежее мясо многих видов акул удивительно вкусно. Правда, свежее акулье мясо обладает неприятным запахом, так как в нем содержится много мочевины. Но это можно устранить, вымочив мясо в соляном растворе. Акулье мясо портится быстрее, чем мясо других рыб. Но, зная, как надо его готовить, этого можно избежать.

У скатов также вкусное мясо, и во многих странах они считаются деликатесом. Обыкновенные скаты употребляются в пищу вдоль всего Атлантического побережья Соединенных Штатов. Европейский обыкновенный скат представляет собой одну из важных статей европейского рыбного рынка. В Америке, на побережье Тихого океана, едят калифорнийского обыкновенного ската.

В 1961 году в Соединенных Штатах поступил в продажу в переводе на английский язык «Larousse gaslronomigue» — эпос французского поваренного искусства. Эта кулинарная энциклопедия, в которой содержится 8500 рецептов, в том числе такие блюда, как лапы медведя или яйца чибиса, не удостаивает своим вниманием акулу. Зато довольно много места отводится блюдам из скатов; мы встречаем здесь заливное из ската, рагу из ската и печень ската.

Сравнительно с другими рыбами, акулы не очень популярны у американских хозяек. Например, в 1959 году на рыбном рынке Соединенных Штатов было продано около трех миллионов килограммов акульего мяса, стоимостью в 162 тысячи долларов. Эта цифра сразу перестает быть внушительной, если сравнить ее, скажем, с цифрами прибылей от продажи трески. В том же 1959 году трески было продано около тридцати миллионов килограммов, стоимостью 3976 тысяч долларов. А это всего один процент всей рыбы, пойманной в том году в Соединенных Штатах.

Статистика показывает нам только часть картины, Многие акулы, мясо которых едят в Америке, появляются на тарелках под чужим именем. Когда торговцу рыбой предлагают, скажем, сельдевую акулу, у него может возникнуть искушение преподнести своим покупателям акулу в замаскированном виде. Для этого нужно только отрубить ей голову, плавники и хвост и разрезать ее на куски. В таком виде ее мясо вполне сойдет за мясо меч-рыбы, и мало кто почувствует разницу.

С той же целью из мягкого мясистого плавника ската вырезают специальным приспособлением, вроде формочки для печенья, диски, которые неискушенному глазу кажутся похожими на морской гребешок". Конечно, истинный знаток заметит подделку, хотя на вкус плавники ската очень хороши. (Иногда они идут в продажу под этикеткой «глубинный морской гребешок», чтобы можно было продавать их легально.)

На некоторых рыбных рынках Америки колючая акула, или катран, продастся под именем «грейфиш», а скаты под именем «райяфиш». В некоторых местах мако и, возможно, другие виды акул продаются под этикеткой «меч-рыба».

Как-то летом 1944 года некий посетитель ресторана в Лонг-Бич, Калифорния, неодобрительно рассматривал рыбу, подававшуюся в качестве белого морского окуня[11], калифорнийского палтуса, барракуды и семги. Семга выглядела особенно подозрительно, но посетитель знал, что и вся остальная рыба не что иное, как нарезанная ломтиками суповая акула. Этот посетитель был Уильям Эллис Рипли из Калифорнийского управления морского промыслового рыболовства. Хозяин заведения был вынужден признать, докладывал позднее Рипли, что мясо рыбы, которую он выдавал за семгу, подверглось специальной обработке для придания ему розового цвета. И во многих других городах штата акулье мясо продают под чужим именем... Даже в таком рыбачьем порту, как Санта-Барбара, морская лисица и суповая акула сходили за палтуса, треску и тому подобное.

Говоря о том, что акула идет в продажу под чужим именем, Рипли основной упор делал на то, что «нет ни научного, ни этического основания для того отвращения, с которым у нас относятся к мясу акул». Однако он указал, что любители другой рыбы, хотя могут и не догадаться о подлоге, будут считать, что, скажем, палтус, за которого им выдали акулу, не совсем на высоте. «Если это повторится несколько раз, покупатель палтуса будет потерян для рынка», — сказал Рипли. Поэтому в интересах всего рыбного рынка добиться того, чтобы таких случаев было как можно меньше.

В течение многих лет торговля акульим мясом в США велась только благодаря итальянским и китайским иммигрантам и их потомкам. Каждый год на нью-йоркском рыбном рынке Фултона, самом большом оптовом рыбном рынке на Атлантическом побережье США, продается от тридцати до сорока тысяч килограммов катрана, и почти все покупатели — американцы итальянского происхождения. Как на побережье Атлантического, так и на побережье Тихого океана, выходцы из Китая обеспечивают спрос на акульи плавники для их любимого супа.

Малая популярность акульего мяса в Соединенных Штатах объясняется главным образом тем, что акула пользуется репутацией людоеда. Коровы, бараны, свиньи... а также скаты и катран на людей не нападают (хотя и свиньи, и катраны пожирают трупы). Поэтому их едят без отвращения. По правде сказать, как раз у тех видов акул, которые время от времени нападают на купающихся, не очень вкусное мясо. Говорят даже, что мясо большой белой акулы, а также некоторых других акул ядовито.

Рассказы о ядовитых акулах ходили во Франции в XVIII веке, а на островах Тихого океана — в еще более далекие времена. Но часто рассказы эти лишены основания. На Сайпане, например, существует табу на черную и красную рыбу и не едят черноперую акулу, а на Гуаме, где такого табу нет, ее едят. Мясо шестижаберной акулы в Калифорнии идет в пищу, а в Германии — используется в качестве слабительного. Во многих южноамериканских приморских городах манту едят, а на некоторых островах Тихого океана верят, что тот, кто ест манту, разделяет трапезу с дьяволом, и не притрагиваются к ней даже пальцем.

Мы можем со снисходительной улыбкой взирать на эти нелепые суеверия, но ведь предубеждение, не пускающее мясо акулы на обеденный стол американцев, ничуть не более разумно. Все попытки заставить американцев употреблять в пищу мясо акул терпели фиаско. Такую кампанию, под лозунгом «Акулы для вас полезны», начало, например, подготавливать Управление рыбных промыслов США в 1916 году. И тут как раз произошли те нападения акул в Нью-Джерси, о которых мы писали. Стоит ли удивляться, что после того как четыре человека было убито акулами и один тяжело ранен, никто не захотел включить акулу в свое меню.

Когда Америка вступила в первую мировую войну, была начата новая кампания. По просьбе министерства пищевой промышленности и по-прежнему поддерживавшего это начинание Управления морского промыслового рыболовства, известная фабрика рыбных консервов Гортона в Глостере стала выпускать консервы из катрана. По словам Ф. М. Банди, президента фирмы, «законсервированный продукт по вкусу и виду был вполне хорошего качества, но когда банки вскрывали, рыба издавала резкий запах аммиака. Поэтому все, что мы отправили, пришло к нам обратно. Естественно, что мы прекратили производство акульих консервов».

Теодор Рузвельт считал, что у акульего мяса великолепный вкус, и заявлял об этом публично, чтобы побудить людей есть акул. Во время первой мировой войны Рузвельт обратился за поддержкой к своему другу Расселу Коулзу, который уже много лет подряд изучал и ловил акул на Каролинских островах. Коулз хвастал, что он пробовал не меньше восемнадцати разных видов акул и скатов. По просьбе Рузвельта, Коулз дал на неизбежный вопрос: «Что напоминает на вкус акула?» — следующий восторженный ответ:

— Акула-нянька имеет вполне приличный вкус, хотя мясо ее несколько жестче, чем у других видов; гладкая кунья акула — одна из самых вкусных рыб на свете; у мяса бычьей серой довольно сильный запах, но, если приготовить ее, как подобает, она вполне годится в пищу; акула-молот — украшение любого обеда; коричневая акула не оставляет желать ничего лучшего; обыкновенные скаты восхитительны на вкус, некоторые из них весьма напоминают креветок; малый электрический скат — одно объедение; большой хвостокол — вполне приемлем; песчаный скат, или скат-бабочка, — хорош; пятнистый хвостокол — превосходен, по вкусу напоминает тунца; тупоносый скат ближе всего по вкусу к морскому гребешку; орляки — очень хороши; малые морские дьяволы — вкусны необыкновенно.

Но и совместные усилия Коулза и Рузвельта — и даже патриотизм американцев — не могли заставить их употреблять акул в пищу.

Понадобилось такое грандиозное событие, как война, чтобы заставить американцев хотя бы подумать об этом. Во время второй мировой войны Управление морского промыслового рыболовства снова обратилось к населению с призывом восполнить недостаток мяса, которое было на рынке в ограниченном количестве, употребляя в пищу больше рыбы, в том числе и акул. Одному из авторов этой книги, капитану Янгу, было поручено организовать лов акул, чтобы начать вторую кампанию под лозунгом «Акулы для вас полезны». Вот что рассказывает капитан Янг:

"Я получил приказ послать полтонны свежего акульего мяса в одну нью-йоркскую компанию, занимавшуюся оптовой торговлей рыбой. Я поехал на Мексиканский залив, в Билохи, где водятся сумеречные акулы, черно-пегие акулы и остроносые скаты, и ловил их на спиннинг с борта судов, занимавшихся ловлей креветок. Когда рыбаки осматривают сети, они выбирают только креветок, а мелкую рыбешку кидают обратно в море. Так что акул было более чем достаточно.

Поймав акулу, я сразу же отрубал ей хвост и выпускал кровь. От этого мясо ее становилось белее. Как только мы подходили к берегу, я отправлял акул в Нью-Йорк в ящиках с сухим льдом. Они прибывали в прекрасном виде, и, как мне говорили впоследствии, большинство покупателей не имело никаких претензий".

Зная, что люди предубеждены против слова «акула», компания решила продавать ее под именем «грейфиш». Но правительство предложило продавать акул под их собственным именем, и на этом весь бизнес кончился.

Эта уловка — маскировка акулы под другую рыбу — применялась, и до сих пор применяется, во многих странах. Англичане испокон веку едят акул и скатов, часто под вымышленным именем. Неизвестный поэт елизаветинской эпохи, запечатлевший в своих стихах рыбу, которую ели в те времена, упоминает помимо сельди, трески, палтуса, морского языка и мерлана также морскую лисицу и ската. Может быть, имена эти не очень поэтичны, но, во всяком случае, автор откровенен и показывает нам, что в елизаветинскую эпоху англичане называли вещи своими именами. Шекспир также упоминает об акулах, но в таком контексте, что это вряд ли служит для них хорошей рекомендацией: в том снадобье, что варят три ведьмы в «Макбете», в числе прочих ингредиентов есть и пасть акулы.

В елизаветинскую эпоху мясо акул и скатов пользовалось большой популярностью, и, когда экспорт рыбы на континент взвинтил цены на английском рыбном рынке, любители рыбы в Англии были очень недовольны. В 1578 году ими была составлена петиция, которая начиналась так: «Поелику различная рыба, как то: морской угорь, мерлуза, сардины, скаты и колючая акула есть пища, повсеместно необходимая в нашем королевстве... а в настоящее время рыбу стали заготавливать впрок, засушивая ее без соли, или добывать из нее жир, все — на потребу чужим странам, то от этого проистекает большая нехватка и удорожание рыбы и нужда в нашем королевстве...»

Способы приготовления скатов и катрана — колючей акулы — на Британских островах в старое время ужаснули бы современного гурмана. На Шетландских островах, например, скатов для сохранения зарывали в землю, и считалось, что это придает им особый аромат. В Хайленде существовало блюдо под названием «квашеный скат», которое готовилось очень просто: ската вывешивали на несколько дней на открытом воздухе, чтобы он высох. С катрана снимали кожу, чтобы в нем нельзя было признать акулу, затем потрошили, сушили на солнце и продавали за лосося.

Возможно, именно из-за «квашеных скатов» и фальшивых лососей акулы мало-помалу перестали пользоваться успехом в Англии. В наши времена акулье мясо снова стали есть в Англии в 1904 году, во время экономической депрессии. В поисках такой рыбы, которую можно было бы дешево продавать бедным и все же извлекать из этого какую-то прибыль, мелкие лавочники, торгующие жареной рыбой, обнаружили, что могут покупать колючую акулу по шиллингу за 30 килограммов. Они назвали колючую акулу «горный лосось» и продавали ее вместе с жареным картофелем по полтора пенса за порцию — дешевле некуда.

Но колючая акула — псевдоним ее мало кого одурачил — не завоевала популярности; как только времена стали получше и люди могли потратить на еду больше, чем полтора пенса, ее перестали покупать. Накануне первой мировой войны колючая акула оказалась жертвой благосостояния англичан. Рыбаки, которым «посчастливилось» поймать ее в свои сети, выкидывали ее обратно в море.

Но как соседский кусок всегда слаще, так и акулы, пойманные в чужих водах, кажутся вкуснее. Около 1922 года англичане начали импортировать катрана из Норвегии, хотя их собственные воды буквально кишат этими акулами. Норвежская колючая акула, хорошо упакованная, всегда идеально свежая, снова нашла сбыт среди английских торговцев жареной рыбой с картофелем.

Сейчас в Англии ежегодно вылавливается катранов более восьми тысяч килограммов и скатов общим весом десять тысяч килограммов; большая часть этого улова идет на Биллингсгейт-Маркет, огромный рыбный рынок, который уже много веков подряд снабжает англичан рыбой.

В течение многих лет Италия ввозила из Скандинавских стран сельдевую акулу. Когда к власти пришел Бенито Муссолини, он запретил ввоз акул, не желая, видимо, чтобы итальянцев презирали за то, что они употребляют акул в пищу. Несмотря на этот запрет, норвежских и датских акул ввозили в Италию контрабандным путем. Сейчас Италия снова импортирует акул из Скандинавии, хотя в итальянских водах живет не менее шестидесяти видов акул и скатов. Огромная доля улова сельдевой акулы в Норвегии и Дании — около пятисот тысяч килограммов в год — замораживается и отправляется в Италию.

Норвегия, решившая проблему сохранения свежего акульего мяса, имеет огромное число покупателей и продаст миллионы килограммов мяса акул и скатов. Например, за полгода — с января по июнь 1961 года — в норвежский экспорт рыбы входило около двух миллионов килограммов мяса колючих акул, экспортируемого в Англию и Северную Ирландию, и около одного миллиона килограммов мяса, идущего в Швецию, Бельгию, Голландию, Люксембург, Францию, Италию и Западную Германию. В эти же страны плюс Восточная Германия, Австрия и Чехословакия было продано за тот же срок еще два с половиной миллиона килограммов мяса колючих акул в замороженном виде и двести пятьдесят тысяч килограммов мяса скатов.

В Норвегии был разработан способ длительного хранения акульего мяса в свежем виде. Акул потрошат, отрезают тешку, затем кладут в ящики с желе и помещают в холодильные установки при температуре минус пятнадцать градусов на срок от двадцати четырех до тридцати шести часов. Рыба накрепко замерзает, а желе нет; оно образует защитный слой, под которым рыба сохраняется, по сути дела, вечно. При продаже рыбу по одной вынимают из упаковки.

Помимо мяса, в Норвегии употребляют яйца колючей акулы и скатов, добавляя их в тесто вместо куриных яиц. В яйцах колючей акулы желтка даже больше, чем в куриных яйцах.

В Дании и Швеции нежное мясо черноморских обыкновенных скатов считают прекрасным заменителем омаров. В одной Дании их ежегодно вылавливают общим весом до двухсот двадцати тысяч килограммов. Обыкновенных скатов, которые также ценятся там наравне с омарами, датские рыбаки вылавливают по сто тысяч килограммов в год.

Однако все эти цифры не могут идти в сравнение с данными лова рыбы, на которую не смотрят с таким предубеждением, как на акул и скатов. В отчетах Организации Объединенных Наций о «ловле съедобной рыбы за 1956 год» говорится, что на них приходится всего один процент урожая, собираемого в соленых и пресных водах всего мира. (А на сельдь, сардины и хамсу, например, приходится двадцать четыре процента.)

Однако полностью полагаться на эти цифры нельзя. Некоторые страны не сообщили ООН о том, что у них ловят акул и скатов. Один из авторов этой книги своими глазами видел всевозможных акул и скатов на рынках тех стран, в отчетах которых даже не упоминалось слово «акула».

В странах, где здравый смысл оказался сильнее предрассудков, акулы стали одним из главных продуктов питания, причем очень полезным продуктом. Анализ мяса скромной колючей акулы показал, что в нем содержится больше протеина, чем в яйцах, молоке, крабах, скумбрии, омарах или семге, и калорийность его куда выше. Однако и в Соединенных Штатах, и в Канаде эта самая колючая акула считается хищником, подлежащим истреблению, а не употреблению в пищу. С 1956 года канадское правительство объявило награду за уничтожение колючих акул — этого бича прибрежных вод. В 1958 году президент Эйзенхауэр подписал законопроект, по которому министерство внутренних дел США уполномочивалось тратить до 95 тысяч долларов в год на изыскание действенных способов избавиться от акул или найти для них какое-нибудь применение. Тот факт, что в ряде стран для них уже давно нашли применение, в Америке проглядели. Одержимые идеей истреблять акул вместо того, чтобы извлекать из них пользу, американские рыбаки ежегодно уничтожают тысячи тонн акульего мяса.

Теперь, когда все растущее население Земли истощает традиционные пищевые ресурсы, такое безответственное уничтожение дешевой, обильной, питательной пищи, которую дает нам море, по меньшей мере нелепо. За последние семьдесят лет население земного шара возросло почти в два раза и, по подсчетам специалистов, будет теперь удваиваться каждые сорок два года, если рост пойдет теми же феноменальными темпами, что и сейчас. Ученые, занимающиеся вопросами народонаселения, считают, что новые рты удастся накормить только в том случае, если гораздо эффективнее использовать богатства морей и океанов.

Анализ улова акул, пойманных ярусами, проведенный в 1956 году, показал, что основная масса выловленных акул относится к шести наиболее широко распространенным видам.

Из них длинноперые и коричневые акулы встречаются только в экваториальных водах, сельдевая акула — правда, ее сравнительно не очень много — водится во всех морях и океанах; голубую в огромных количествах можно найти во всех морях умеренного пояса, мако встречается сравнительно редко, а морская лисица, хотя и водится в изобилии, подвержена воздействию каких-то неизвестных нам факторов, благодаря которым ее можно найти только в определенных долготах и больше нигде[12]. Все это указывает на два факта: во-первых, в Мировом океане очень много акул; во-вторых, мы почти ничего о них не знаем.

Обильный урожай, который можно было бы снять с тридцати шести биллионов гектаров океанских пастбищ, покрывающих нашу планету, очень часто остается не снятым. Этот урожай — рыба, богатая белком пища, содержащая, в отличие от некоторых форм белка на Земле, абсолютно все аминокислоты, нужные человеку. И все же, несмотря на то, что две трети человечества не получает необходимого для жизни белка, самый лучший и легкодоступный источник белка по сути дела совсем, не используется. Ежегодно можно было бы вылавливать один биллион тонн рыбы — в тридцать раз больше того, что вылавливается сейчас во всем мире, причем не в таких истощенных районах, как, например, Северное море. К сожалению, технология промыслового лова рыбы до сих пор в основном находится на самом низком уровне. Однако мы постепенно начинаем понимать, что только рыба может помочь нам накормить голодающий мир. В кампании под лозунгом «Свобода от голода», начатой Организацией Объединенных Наций, один из основных вопросов такой: как увеличить улов и улучшить утилизацию рыбы, в том числе акул?

К счастью, в некоторых странах, где население растет особенно быстро, акул ловят и употребляют в пищу. Много веков назад арабские рыбаки научили жителей побережья Восточной Африки ловить акул. Однако до последнего времени лов акул производился там самым кустарным и примитивным способом. И всего несколько лет назад рыбный отдел ведомства охоты и рыболовства в Кении стал внедрять среди местных рыбаков современную технику промыслового лова. Сделанные вручную сети из низкопробного хлопка были заменены крепкими, не поддающимися гниению нейлоновыми сетями.

Теперь местные рыбаки гордо входят на своих лодках в такой, скажем, порт, как Малинди, стремя или четырьмя десятками акул и парой мант на борту. Часть мяса нарубается на мелкие куски, которые продаются по дайму за штуку. И каждую пятницу, после полуденной молитвы, в Малинди начинается рыбный аукцион. Среди вавилонского столпотворения, на десятках африканских и арабских наречий, торговцы выкрикивают цены на соленое акулье мясо. Спрос так велик, что местные рыбаки не могут его полностью удовлетворить, и акулье мясо привозится сюда из других мест.

Но жители Кении берут в обширной акульей «кладовой» не только мясо. Они научились извлекать оттуда и другие продукты. Из печени добывают жир, который идет на выделку кож и обработку дерева для дну — одномачтовых арабских кораблей; плавники экспортируются для любителей плавникового супа, а также используются при приготовлении мыла; кожа отправляется в Европу, где ее обрабатывают и превращают в шагрень; зубы идут на сувениры, а из всего, что после этого еще остается, делается удобрение.

Благодаря акулам, маленькая рыбачья деревушка Гансбааи в Южной Африке, в 185 километрах к востоку от Кейптауна, буквально в мгновение ока превратилась в процветающий город. Многие поколения рыбаков Гансбааи не замечали акул, кишевших в прибрежных водах, и Гансбааи оставалась маленькой сонной деревушкой. Но вот в 1950 году там началось промышленное использование акул. И теперь нередко рыбный кооператив Гансбааи получает от рыбаков более двух тысяч акул в день. Это по большей части суповые акулы. Так же, как некогда в Калифорнии, их ловят ради жира, содержащегося в их печени.

Кооператив продает печень акул фармацевтической компании, построившей в деревне небольшую фабрику по экстракции жира из печени. В сезон лова, тянущийся с апреля по сентябрь, в день добывается около тысячи трехсот килограммов жира. Мясо акул, к которому многие африканцы очень привержены, экспортируется в Конго, Гану и на остров Маврикий. Сушеные плавники отправляют прямо в Китай. Некоторые рыбаки зарабатывают на акулах до пятидесяти шести долларов в день, а ловят их самым примитивным способом — на уду! Акулы принесли Гансбааи благосостояние. Крошечные хижины рыбаков уступили место более просторным и комфортабельным домам. Большие моторные лодки пришли на смену «скорлупкам», в которых раньше рыбаки выходили в море. В домах появилось электричество и телефон. И все благодаря акулам.

Тихий океан кишит акулами. Американские рыбаки, ловящие ярусами тихоокеанского тунца, проклинают акул, которые пожирают приманку, рассчитанную на тунца, и оказываются вместо него на крючке. В Австралии ярусами ловят самих акул.

Из гавани Мельбурна в Бассов пролив, который разделяет Австралию и Тасманию, регулярно выходит пятнадцатиметровый баркас, предназначенный для ловли акул. Когда баркас подходит к местам, изобилующим акулами, лебедка разматывает ярус, на котором находится от трехсот до пятисот крючков. Концы каждого яруса отмечаются буями. Один этот баркас может «посеять» две тысячи крючков, чтобы снять урожаи акул. Когда лебедка начинает вытаскивать яруса, команда, состоящая всего из трех человек, должна работать слаженно и быстро. Как только метровая или полутораметровая акула поднята на борт, один человек подцепляет ее багром, снимает с крючка и отрубает голову. Второй стоит у лебедки; третий потрошит обезглавленных акул, которых передает ему первый. Это не очень приятная работа, так как свежее мясо акул пахнет аммиаком и в жаркие дни запах настолько силен, что у рыбаков разбаливается голова, сводит челюсти и начинается рвота.

Но мучения эти окупаются с лихвой. Нередко за раз вылавливают по сто шестьдесят акул. Каждая акула в разделанном виде весит в среднем десять килограммов, так что в общей сложности это дает тысячу шестьсот килограммов рыбы за один улов, и в Мельбурне, где акулы пользуются большим спросом, чем любая другая рыба, за нее можно выручить долларов триста.

Было время, когда акулу в Австралии осторожно называли «флейк», но в последние годы как в Австралии, так и в Новой Зеландии ее продают под собственным именем, и спрос на нее настолько велик, что вызвал к жизни коммерческий лов в самом широком масштабе. Мало того, лов акул принял такие размеры, что ведомство промыслового рыболовства Содружества Наций начало кампанию защиты некоторых видов акул от полного уничтожения... и это в стране, где купающиеся уже многие годы пытаются найти защиту от акул! Акулы-людоеды не продаются на австралийских рынках, но и только; все остальные виды акул не пользуются от этого меньшей популярностью.

Ведомство промыслового рыболовства решило воздействовать на рыбаков, хищнически истребляющих акул, при помощи фильма, название которого — «Эти акулы нуждаются в защите», — должно быть, показалось довольно забавным австралийским купальщикам. Был принят даже ряд законов по охране акул, хотя это и встретило сопротивление рыбаков. Два вида акул, употребляемых в Австралии в пищу и особенно нуждающихся в защите, — это австралийская суповая акула, достигающая полутора метра в длину, и кунья акула, длина которой редко бывает больше метра. Так как мясо куньей акулы быстро портится и вскоре после того, как ее вылавливают, начинает распространять зловоние, ее называют также именем, данным ей в Англии: «душистый Вильям».

Субсидируемые правительством исследования показали, что если австралийцы хотят еще какое-то время есть мясо суповой акулы, нужно принимать крутые меры по ее защите. Хотя самки обычно вынашивают по двадцать восемь детенышей, первый помет бывает не раньше, чем самке исполнится двенадцать лет. А самец суповой акулы достигает половой зрелости самое раннее в десять лет. По неизвестным причинам только около половины самок дают приплод каждый год. Все это вместе взятое создает ситуацию, редко встречающуюся в море, — поголовье суповых акул не растет, а уменьшается.

Многие поколения австралийцев ненавидели акул и, конечно, имели для этого куда больше оснований, чем жители других стран. Но когда было выяснено, что некоторые виды акул обладают вкусным и питательным мясом, австралийцы стали употреблять их в пищу. Австралийские матери обнаружили еще одно выгодное свойство акульего мыса: оно без костей и его можно без риска давать маленьким детям. Однако Австралия, кажется, единственная из так называемых цивилизованных стран, где акулу употребляют в пищу под ее собственным именем.

В Латинской Америке отношение к акульему мясу меняется от страны к стране и даже от деревни к деревне. В Перу таких, например, скатов, как рохли, едят представители всех слоев общества, а на обыкновенных скатов, которые во многих странах считаются деликатесом, смотрят как на еду бедняков. В Мексике акула — одна из основных промысловых рыб и ее улов ежегодно исчисляется миллионами килограммов. В Венесуэле едят как пилу-рыбу, так и акул. Акулы, виды которых не определены, называются там просо казон. Обзор рыбной промышленности Бразилии в 1948 году показал, что в число вылавливаемых там промысловых рыб входит шестнадцать видов акул и скатов, среди них морская лисица, акула-нянька, акула-молот и хвостоколы.

Жители Кореи, Китая и Японии едят акулье мясо с незапамятных времен. Согласно обзору Объединенных Наций, в 1956 году в Южной Корее было поймано акул и скатов общим весом пятнадцать тысяч тонн. И примерно столько же — рыбаками Тайваня.

Возможно, нигде на свете акул не потребляют в таком количестве, как в Японии; ежегодный улов акул и скатов исчисляется там миллионами тонн. Из акульего мяса более низкого качества делают рыбные хлебцы под названием камабоко.Каждый год в Японии поступает в продажу четыреста двадцать тысяч тонн камабоко. Кроме того, акулье мясо продается в свежем и консервированном виде. Одни из самых распространенных консервов — копченое акулье мясо в соевом соусе.

ЮНЕСКО (Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры) считает, что рыбные ресурсы Индийского океана, этой богатейшей сокровищницы пищи на Земле, фактически неистощимы. В тропиках и субтропиках вокруг этого океана живет 726 миллионов человек, и единственное, что может помочь миллионам из них выжить, говорится в докладе ЮНЕСКО, — это рыба Индийского океана; только благодаря ей они избавятся от многих болезней, возникающих в результате «белкового голодания» и распространенных в Индии, Индонезии, Малайе, на Цейлоне и восточном побережье Африки.

И среди множества рыб разных пород, которые водятся в Индийском океане, одно из первых мест занимают акулы[13].

Большинство народностей, живущих на побережьях Индийского океана, едят акул и скатов. На западном побережье Индии акулы являются излюбленной пищей всех слоев населения. Но на восточном побережье, в районе Мадраса, акул и скатов едят только бедняки. По разработанной и финансируемой правительством программе улучшения условий питания, добываемый из печени акулы жир распределяется по больницам и продается по низким ценам населению, чтобы повысить в пище процент витамина А.

Исследования, проводимые комиссией Организации Объединенных Наций, показали, что из акульего мяса можно получить еще один полезный продукт: муку. Эта мука куда питательнее, чем мука из пшеницы. В рыбной муке (для ее производства может быть использована любая рыба) содержится восемьдесят пять процентов животного белка, и в свежем мясе и рыбе всего пятнадцать процентов. Рыбная мука стоит на первом месте по содержанию животного белка среди продуктов, созданных человеком.

Ученые, входящие в комиссию ООН, считают, что появление рыбной муки является крупной вехой на пути борьбы по обеспечению человека необходимым ему количеством животного белка. В настоящее время стоимость рыбной муки чуть выше стоимости муки из пшеницы или кукурузы. Но усовершенствование ее производства, несомненно, еще понизит стоимость. Использовать ее можно так же, как и пшеничную муку, — от выпечки хлеба до выделки макарон.

В книге Роберта Моргана «Мировая рыбная промышленность», где дается сравнительный обзор промыслового лова рыбы в разных странах мира, акулы и скаты стоят в ряду важнейших пищевых рыб. Рыбаки самых различных стран ежегодно вылавливают тысячи тонн акул и скатов.

Люди стали употреблять акул в пищу с тех самых пор, как начали ловить океанскую рыбу. Самые первые жители Америки — индейцы, населявшие юго-восточную Флориду, — ели акул. Упоминание об акулах и скатах мы находим в произведениях искусства и литературы древних греков и римлян. Нередко в своих ученых трактатах древние авторы обсуждают, как надо готовить и есть акул и скатов. Эпихарм говорит, что скаты хороши с приправой из сыра. Линкей из Родоса, насмехаясь над гордыми афинянами, утверждает, что ни одна из их рыб не может сравниться по вкусу с лучшей родосской рыбой — морской лисицей.

Вскоре после того, как в Греции прославилась «Республика» Платона, Аристофан написал на нее сатиру-комедию «Женщины в народном собрании», в которой высмеивал платоновскую идею идеальной республики. В своей комедии Аристофан описывает коммуну, в которой правят женщины. Поскольку не существует частной собственности, все граждане питаются в общественных залах за счет коммуны. Трудно угодить на все вкусы, но женщины героически пытаются это сделать, готовя на всех одно-единственное блюдо, включающее все, что только есть в греческой кухне. Это блюдо названо самым длинным из всех существующих на свете слов (в греческом варианте в нем семьдесят семь слогов, а в римском — сто семьдесят девять букв). И как раз посредине этого слова, рядом с луком-пореем, устрицами, винным соусом и куриными крылышками, стоят акула и скат.

Глава 7

Акульи сокровища

Моря и океаны кишат акулами. Остается только ловить их. Но лов акул — занятие опасное и не всегда прибыльное, оно нередко превращается в поединок между человеком в утлой лодчонке и мечущейся от ярости акулой, подчас превосходящей своими размерами и человека, и лодку.

Иногда методы лова акул кажутся нам просто невероятными. В Индийском океане, в районе Сейшельских островов, был организован промысловый лов акул. И хотя он велся самыми примитивными способами, за полтора месяца было выловлено акул общим весом сто семьдесят тонн.

На борту некоторых лодок находились «акульи зазывалы» — так называют здесь местных «морских колдунов». «Колдовство» их заключается в том, что «акулий зазывала» выбивает ногами по дну пироги отчаянную дробь, затем хлопает одной рукой по корпусу пироги, другой — по воде и, наконец, издает душераздирающий вопль, от которого по телу ползут мурашки. Рыбаки утверждают, что все эти чудачества «акульих зазывал» на самом деле привлекают акул.

Возможно, рыбаки Сейшельских островов нашли, наконец, применение трубадурам рок-н-ролла. Но они не нашли пока способа сделать лов акул коммерчески выгодным. Для этого нужно время, терпение и правительственные дотации, предоставляемые в той или иной форме. Только в том случае, если используются все побочные продукты, которые можно получить из акулы, если все эти продукты имеют рынки сбыта, если применяются современные методы лова, сохранения мяса и побочных продуктов и утилизации их, промысловый лов может быть прибыльным. Во всяком случае, теоретически подсчитано, что на акуле средних размеров можно заработать от пятнадцати до двадцати долларов, но, конечно, только в том случае, если она будет утилизирована так же основательно, как в мясной промышленности утилизируют свиней и крупный рогатый скот. Например, тигровая акула в двести килограммов весом может дать пятьдесят килограммов съедобного мяса, девять килограммов кормовой муки, тридцать восемь литров печеночного жира, полтора килограмма годных для продажи плавников, на полтора доллара зубов, которые пойдут на сувениры, и кожу, за которую можно выручить самое меньшее три доллара.

Главное — поймать побольше акул и подготовить их к продаже. Но это не так просто. Поймаете вы только те виды, которые случайно окажутся в том месте, где вы закинули сеть или лесу.

Акулье мясо очень нестойко. Печень начинает портиться с первой же минуты. Кожа может «прокиснуть» если ее не снять в ближайшие шесть часов после того, как убита акула. А после целого дня лова — в случае, если лов ведется на ночных акул, после целой ночи — рыбаки слишком устают, чтобы тут же заниматься обработкой туши. Поэтому они нанимают для этого специальных людей и тем повышают издержки.

Однако, хотя чаще всего акула — враг человека, она может щедро вознаградить вас за ваши труды. Акула — очень ценная рыба. В печени некоторых видов акул содержатся жиры, более богатые витаминами, чем жир из тресковой печени, а извлекаемый из печени акулы химический препарат сквален (от латинского squalus — акула) открывает многообещающие перспективы в борьбе с двумя врагами человека, куда более опасными, чем акула, — раком и пороком сердца. Покрытая плакоидными чешуями кожа акулы гораздо крепче, чем воловья кожа. Из нее выделывается великолепная шагрень.

Однако многие попытки прибрать к рукам сокровища, которые сыплются из этого морского рога изобилия, оканчивались неудачей.

Когда ставки в игре были достаточно высоки, человек все ставил на карту и иногда выигрывал — акулы многих сделали богатыми. Но даже в том случае, если в единоборство с акулой вступает человеческая алчность, преимущества на стороне акулы.

До 1938 года на акул, которые случайно попадали в сети американских рыбаков, смотрели как на морских разбойников, пожирающих промысловую рыбу и наносящих урон, который не может быть компенсирован их продажей. Самая высокая цена акульего мяса была десять долларов за тонну. По большей части акульи туши перемалывались и шли на удобрение.

Затем в Европе началась воина. Немецкие войска заняли Норвегию, и сразу же от Соединенных Штатов и Великобритании был отрезан основной источник жизненно важного продукта — жира из тресковой печени, который уже многие годы ввозился из Норвегии миллионами килограммов. Из этого жира экстрагировался витамин А, который входил не только в рацион людей, но и в рацион крупного и мелкого рогатого скота и домашней птицы. В обеих странах стали искать новые источники рыбьего жира.

В Сан-Франциско Тано Гварагнелло, комиссионер по оптовой продаже рыбы, прослышал об этой погоне за витамином А. Словно по наитию свыше, он отдал на химический анализ пробы из печени акулы. Это была печень колючей акулы, или, как ее иначе называют, катрана. Анализ дал удивительные результаты. В печени катрана оказалось в десять раз больше витамина А, чем в печени трески.

Гварагнелло отправился на рыбачью пристань и, не поднимая особого шума, сказал кое-кому из рыбаков, что он будет платить двадцать пять долларов за тонну катрана. Рыбаки решили, что он свихнулся, но принялись ловить «никчемную» колючую акулу, которая в изобилии водилась в прибрежных водах.

Вскоре после того Гварагнелло случайно довелось присутствовать при разделке суповой акулы. Он обратил внимание на то, что печень этой акулы колоссальных размеров. Он снова решил попытать счастья.

На этот раз результаты химического анализа были фантастичны. В печени суповой акулы оказалось в десять раз больше витамина А, чем в печени катрана, и, следовательно, в сто раз больше, чем в печени трески.

Гварагнелло объявил, что он покупает всех суповых акул, которых выловят рыбаки. И будет платить по сорок долларов за тонну. Слухи об этом распространились по всему западному побережью, от Сан-Франциско до Аляски. Вскоре и другие оптовые торговцы узнали секрет своего соперника, и спрос на акулью печень стал возрастать с каждым днем.

В Калифорнии началась новая «золотая лихорадка». Акулья печень была названа «серым золотом». Рыбаки, начавшие разрабатывать морскую «золотую жилу», были одержимы жаждой золота ничуть не меньше, чем их предшественники, промывавшие золотоносный песок. Цены подскочили от сорока долларов за тонну — первоначальная цена, предложенная Гварагнелло, — до шестидесяти... восьмидесяти... ста долларов.

От Аляски до Мексики рыбаки бросали привычные промыслы и уходили на поиски суповой акулы, боясь упустить свою долю пирога. Цены продолжали расти с невероятной быстротой. К сентябрю 1941 года цена дошла до одной тысячи двухсот долларов за тонну. А к тому времени, когда Америка вступила в войну, — до одной тысячи пятисот долларов. Никогда еще рыбаки не зарабатывали так много за такое короткое время. Одно рыбацкое судно вышло из Сан-Франциско и через четыре дня охоты на суповых акул вернулось в гавань, имея на борту груз стоимостью в семнадцать тысяч пятьсот долларов. Один рыбак за пять месяцев заработал сорок тысяч долларов. Но на акулах зарабатывали не только профессиональные рыбаки. Студенты Вашингтонского университета пропускали занятия, чтобы охотиться на акул. Работники с ферм, никогда не видевшие моря, шли в подручные к рыбакам и зарабатывали по восемьсот долларов в неделю.

Ловили акул в основном жаберными сетями, которые ставили, как огромные занавеси в километр и более длиной, или от самой поверхности моря, или на дно; грузила вдоль нижнего края сети и буи вдоль верхнего удерживали сеть в перпендикулярном положении. Акулы, преследуя мелкую рыбу, утыкались рылом в ромбовидные ячейки и зацеплялись жабрами или плавниками. Стремясь выбраться, акулы часто рвали сети. А бывало, что, воспользовавшись редким случаем превратиться из добычи в хищника, на них нападала родственница миноги — миксина[14]. Подобно рыбакам, она интересовалась печенью акулы, и частенько в сетях оказывались акулы, уже лишенные печени. Однако уловы были так велики — иногда в сети бывало подвести акул, — а цены на них так высоки, что рыбаки легко покрывали нанесенный им урон.

В то время как на западном побережье США и Канады продолжалась «акулья лихорадка», где каждый сражался за себя, на восточном побережье, во Флориде, возникла компания, известная под названием «Шарк индустриз», которая организовала более систематический и упорядоченный лов акул. Было выяснено, что и у некоторых других видов акул печень богата витамином А. В 1944 году эта компания влилась в одну из известных фирм страны, «Борден компани», крупнейшую компанию по производству молочных продуктов, на чьей фабричной марке красовалась симпатичная морда представительной коровы по имени Элси. Возможно, потому, что заправилы этой компании не хотели, чтобы в сознании покупателей морда кроткой Элси ассоциировалась со свирепой мордой акулы, слияние фирм произошло без особого шума. Несомненно, многие любители молока с большим удивлением узнают, что богатое витаминами молоко, которое они пили, было обязано своими питательными свойствами не только коровам, но и акулам.

Считается, что «Борден компани» вложила в дело не меньше миллиона долларов. Принадлежащая компании рыбачья флотилия насчитывала сорок судов, многие из которых были снабжены холодильными установками и могли находиться в море по шесть месяцев. Вместо сетей они применяли яруса. С самых больших судов спускался стальной трос почти в четыре километра длиной. С троса, на расстоянии двенадцати метров друг от друга, свисали крючки с приманкой. На обоих концах троса были буи. Яруса ставились в море на сутки, затем выбирались. В то время как модная лебедка выбирала трос... и акул, человек, стоящий на носу с большой деревянной колотушкой, оглушал акулу, если она была еще жива, ударом колотушки по рылу, а подъемный кран подцеплял ее и скидывал в трюм, где она могла биться, пока не издохнет.

Это было трудное, но выгодное дело. Обычно лов шел недалеко от Солерно, во Флориде, и был случай, когда четыре судна выловили за один день 341 акулу. Вес отдельных акул доходил до семисот килограммов. Как-то за один месяц было выловлено 1972 акулы. Одно судно привезло за раз 182 акулы.

«Борден компани» также включилась в акулий бум на западном побережье континента. Но безжалостное истребление суповых акул в этих водах привело к тому, что число их резко сократилось. В 1944 году было выловлено акул общим весом на два миллиона килограммов. Это было вершиной бума. Суповые акулы стали попадаться все реже и реже. А цена на их печень продолжала возрастать, дойдя, наконец, до сумасшедшей цифры — двадцать девять долларов за килограмм.

Борден построил в Провинстауне, Массачусетс, завод по добыче из акульей печени витамина А, который добавлялся в молочные продукты. К 1946 году три цента на каждый доллар, получаемый «Борден компани», шли в карманы акционеров благодаря кровожадной акуле, а не кроткой Элси.

Во время войны семьдесят пять процентов витамина А, добываемого в Америке, производилось из акульей печени. Хотя был правительственный приказ строить на верфях только военные корабли, из этого правила было сделано исключение — разрешалось также строить рыболовецкие суда для промыслового лова акул. Война и страсть к наживе дали толчок массовому лову акул, и чем больше вылавливалось акул, тем больше мы узнавали не только о витамине А, но и о самих акулах.

Витамин А считали панацеей чуть ли не от всех болезней. Обнаружили, что он способствует росту, увеличивает сопротивляемость организма инфекционным заболеваниям, помогает превозмочь простуду и лихорадки. Процент содержания витамина А в печени разных акул был различен и колебался от тридцати пяти единиц до сорока трех миллионов единиц, (по единицам, принятым в фармакологии Соединенных Штатов). Количество единиц менялось от вида к виду и даже от акулы к акуле.

На восточном побережье рыбаки, как правило, продавали только печень, а все остальное выбрасывали. Но в «Борден компани» прибыль извлекалась буквально из каждой унции акулы. Плавники отрубали и продавали китайским торговцам по шесть долларов за комплект. Только на одних плавниках компания выручала от трех до пяти тысяч долларов в месяц. Зубы некоторых акул продавались на отделку платья. Челюсти больших акул высушивались и сбывались в качестве «трофеев» сухопутным «охотникам» на акул.

Кожа, снятая с акул, дубилась. Лучшие части мяса нарезались на куски, замораживались и отправлялись в другие страны, главным образом в Южную Америку, где не было и нет предубеждения против него. Более жесткое мясо перерабатывалось на корм скоту и домашней птице, а то, что после всего этого еще оставалось, шло на удобрение.

От Кетчикана до Монтерея на западном побережье Америки, в маленьких городках на побережье Карибского моря, во всех рыбачьих портах, где акула для многих поколений рыбаков была вселяющим страх и ненависть врагом, она вдруг оказалась источником обогащения.

Но усиленные исследования природы витамина А привели к нежелательным для рыбаков результатам. Благодаря обилию витамина А, извлекаемого из печени акулы, он был хорошо исследован, и ученые нашли способ получения его искусственным путем. Витамин А был синтезирован.

К 1950 году акулий бум закончился. Конечно, потребовалось какое-то время, чтобы заменить витамин, добываемый из акульей печени, синтезированным витамином, но все же акульи промыслы сворачивались один за другим. В Калифорнии, где за один год во время бума вылавливалось до двадцати пяти тысяч тонн акул, улов упал до четырехсот пятидесяти тонн и, наконец, дошел до тех же незначительных цифр, которыми он измерялся до бума. В штате Вашингтон, где во время бума за год вылавливалось акул на три миллиона долларов, за печень катрана стали давать по двадцать пять центов за килограмм, и за весь 1953 год было продано акульей печени всего на три тысячи долларов. Элси больше не имела соперника в лице акулы. В 1952 году «Борден компани» вышла из акульего бизнеса. Акула вновь стала помехой и врагом.

В 1956 году обследование калифорнийских вод показало, что суповая акула, ряды которой поредели во время витаминного бума, снова водится там в изобилии. При культурном лове всех видов акул, находящихся в пределах досягаемости калифорнийских рыбаков, каждый год можно вылавливать акул общим весом до биллиона килограммов. Единственное, что требуется, — это рынок. Но рынка для акул больше нет.

Обследование рыбных ресурсов показывает, что акул не меньше[15], а в некоторых местах даже больше, чем всей прочей рыбы, имеющей коммерческую ценность.

Однако основную массу акул, которые попадают в сети, предназначенные для другой рыбы, выкидывают прочь, словно из нее нельзя извлечь никакой пользы, а ведь это совсем не так. В большинстве своем, как мы видели, мясо акул вкусно и питательно и идет в пищу во многих странах. Помимо мяса, акула является источником множества полезных и удивительных продуктов.

Еще в далекой древности из акул делали магические снадобья. Греки — современники Аристотеля — верили, что стоит помазать десны младенца золой из пережженных акульих зубов, и у него будут безболезненно резаться зубки; что взрослых от зубной боли избавят акульи мозги на масле; что от грудницы помогает мясо морских ангелов (один из видов акул); что если болят уши, надо приложить печень ската; что мозг электрического ската способствует удалению с кожи волос, а печень хвостокола может излечить золотуху и помогает при кожных заболеваниях.

Рыбаки, как в далеком прошлом, так и теперь, утверждают, будто акулий жир является панацеей от всех болезней, что его можно употреблять и в качестве наружного — например, натирать суставы от ревматизма, заживлять ожоги и порезы, и внутрь — против кашля, в качестве слабительного и вообще как тонизирующее средства. Сэр Сэмуэль Гарт, врач, живший на рубеже XVII — XVIII веков, издевался над аптекарями того времени за то, что они используют такие экзотические лекарства, как засушенные крокодильи и акульи головы; но и по сей день в фармакологии применяются лекарства, сделанные из акул и скатов. В рекламе «самого дорогого крема для лица», появившейся совсем недавно, говорится, что среди многих других ингредиентов этого бесценного снадобья есть и акулий жир, «жизненно необходимый для сохранения свежести кожи».

У некоторых примитивных народностей считается, что акульи птеригоподии (совокупительные органы самца акулы) — одно из лучших средств, усиливающих половую активность; это же свойство, по словам китайцев, является одним из достоинств супа из акульих плавников.

Но акула может найти куда менее фантастическое применение, имеющее большую практическую ценность. Эскимосы Гренландии делают из зубов полярной акулы ножи, которыми обрезают волосы своим детям, так как на железо в этом случае наложено табу. Кожу полярной акулы они нарезают длинными лентами, соединяют их и используют в качестве веревки. Некоторые североамериканские индейцы, которым посчастливилось разбить вигвам неподалеку от мест, где в земле находились ископаемые акулы, использовали их зубы — все еще острые спустя миллионы лет — в качестве бритвы.

На Сандвичевых островах, когда мужчины уходили в море, женщины оставались беззащитными, и мужчины из соседнего селения устраивали на них набеги. Женщинам нужно было иметь оружие, чтобы обороняться в рукопашном бою. И они изобрели гавайский вариант рыцарской рукавицы — рукавицу, утыканную акульими зубами. Пощечина, нанесенная рукой в такой рукавице, на всю жизнь оставляла на лице человека шрамы.

В своем монументальном труде о народных обычаях на островах Тихого океана «Полинезийские изыскания», напечатанном в 1830 году, миссионер Вильям Эллис рассказывает о том, какое удивительное применение нашли акульим зубам туземцы островов Товарищества — островов, самым известным из которых является Таити. Вильям Эллис жил на этих островах в начале XIX века и имел возможность лично изучать обычаи туземцев. Он писал: "Почти все обычаи и обряды, связанные со смертью родственников и друзей, исключительно своеобразны, и в первую очередь это следует сказать об отохаа.Когда умирает кто-либо их туземцев, его родные и друзья предаются самому необузданному горю. Они не только плачут и кричат душераздирающим образом, но рвут на себе волосы, превращают в клочья одежду и наносят себе ужасные раны акульим ножом. Это короткая чурбашка, около десяти сантиметров длиной, в которую по обоим концам вставлено пять или шесть акульих зубов.

Выйдя замуж, каждая женщина обзаводится таким ножом и в случае смерти близких пускает его в ход, не жалея себя. Но некоторым и этого кажется мало; они употребляют другой инструмент — нечто вроде деревянной колотушки, около двенадцати — пятнадцати сантиметров длиной, с круглой рукояткой на одном конце и сплошь утыканной акульими зубами на другом. В случае смерти друга или родственника они безжалостно терзают себя этим инструментом, нанося удары по голове, щекам, вискам и груди, пока кровь не хлынет потоком".

Отохаа, сообщает миссионер, служила также и выражением большой радости, а не только горя. «Чтобы отпраздновать возвращение домой или в том случае, когда удавалось уйти от неминуемой опасности или смерти, — писал Эллис, — туземцы издавали громкие вопли и пускали в ход инструмент, вооруженный акульими зубами».

Утыканная зубами акулы дубинка под названием паэхоиспользовалась также при единоборстве[16]. «Чаще всего ею полосовали поперек тела, словно это была пила», — писал Эллис.

"Другой инструмент подобного рода, — сообщает он далее, — походил своим видом на меч, но вместо одного лезвия имел три, четыре и даже пять. Обычно его делали из ветви аито.Центральную и боковые ветви заостряли, полировали, а затем в наружную их часть густо, один к одному, втыкали акульи зубы, которые крепко застревали в древесине". Еще один вид оружия, называемый аэро фай,делался из хвостового шипа хвостокола, «будучи зазубрен по краям, с острием на конце, он являлся грозным оружием в умелых руках».

На островах Эллис туземцы нашли более мирное применение для акульих зубов. Зубом, прикрепляемым к палке, местные «хирурги» орудуют как скальпелем во время своих примитивных операций.

Маори — жители Новой Зеландии — называют семижаберную акулу, населяющую прибрежные воды, туатипи.Из ее зубов[17] они некогда изготовляли похожий на пилу инструмент мира туатипи, единственным назначением которого, как говорят, было резать человеческое мясо. Для маори акулы всегда были связаны с кровью, войной и смертью. Они смешивали акулий жир с красной охрой и раскрашивали этой смесью свои военные каноэ и погребальные камни, воздвигаемые на могилах великих вождей. Они также использовали акулий жир как косметическое средство, мазали им кожу и волосы, а также умащали тела умерших во время похоронных церемоний.

На некоторых островах Тихого океана акулья кожа употреблялась для изготовления барабанов, так как она прочна, не растягивается и дает верный тон при ударе. На Суматре на изготовление барабанов и тамбуринов шла кожа хвостокола Сефена.

На Бермудских островах туземцы используют акулий жир в качестве примитивного, но надежного, по их словам, барометра. Они утверждают, что жир из мозга и печени акулы, помещенный в запечатанную бутылку, мутнеет, когда надвигается шторм.

Эрик Слоун, собиратель фольклора, связанного с погодой, пишет в своем «Календаре погоды» об объявлении, которое он нашел в одной старой коннектикутской газете. В этом объявлении предлагался «идеальный предсказатель погоды ценой всего в один доллар... волшебная жидкость, которая мутнеет перед дождем». Слоун предполагает, что эта волшебная жидкость не что иное, как акулий жир. Один из авторов этой книги несколько месяцев подряд держал на окне своего кабинета запечатанную бутылку с акульим жиром. Он не может присягнуть, что акулий жир абсолютно точно предсказывает погоду, но он действительно мутнеет при похолодании и снова делается прозрачным, когда становится тепло. При приближении грозы, когда температура обычно падает, он иногда тоже мутнел. Это было вызвано застыванием жира. В холодильнике жир через час превратился в полужидкую массу с консистенцией сливочного масла.

Когда в 1788 году началось заселение Австралии, акулий жир помогал прогнать из домов таящий опасность мрак.

Дэвид Коллинз писал об Австралии в 1794 году: «Ничего не пропадало здесь даром, даже из акул сумели извлечь пользу. Жир из печени продавался по шиллингу за кварту; только в очень немногих домах колонисты пользовались приятным свечным освещением».

В наше время акулий жир применяется при закалке высококачественной стали, в производстве маргарине, в фармакологии, при выделке кож, при изготовлении мыла и косметических средств, для разведения масляных красок и в качестве самого высокосортного смазочного материала, например, для смазки механизма ручных часов.

Но лучше всего человек научился использовать несокрушимо прочную кожу акулы. Акулья кожа начала свою долгую карьеру в Древней Греции, в руках греческих ремесленников, которые применяли ее для полировки твердых пород дерева. В эпоху парусного флота моряки ловили акул, снимали с них кожу и использовали ее для чистки палубы. Акульей кожей оборачивали часть весел — ту, которая ходит в уключинах, — чтобы уберечь их от быстрого изнашивания. Акулья кожа получила название шагрень,слово, связанное, по-видимому, с персидским «сагари» и турецким «сагри», хотя эти слова, как ни странно, не имеют никакого отношения к акулам.

Сагари,или сагри, — это кожа с крупа лошади, обработанная особым образом: после удаления шерсти кожа размягчалась, в нее вдавливали зерна и подвергали сушке. Затем зерна удаляли, и на коже оставались отпечатки от них, отчего кожа приобретала зернистую фактуру.

Акулья кожа с ее узором из плакоидных чешуй напоминала сагари, или сагри, с той разницей, что плакоидные чешуи растут из кожи.

Персидская сагари считалась идеальным материалом для рукояток мечей, так как ее шероховатая зернистая поверхность позволяла крепко держать меч в руках. Полагают, что первыми, кто с этой же целью использовал кожу акул и скатов, были японцы. Всем другим японцы предпочитали рукоятки из кожи хвостокола Сефена, того самого ската, кожа которого шла на Суматре на тамбурины. Посредине спины у него растут три больших плакоидных шипа, похожие на жемчужины, поэтому рукоятки, на которые брали кожу со средней части спины, получались на редкость красивыми.

В наше время японцы используют не только кожу акул; из хрящей они делают шарк-амино — «эликсир жизни»; из хрящей и кожи, слишком старой, чтобы идти на шагрень, варят желатиновый клей; из печени топят жир; из поджелудочной железы акулы извлекают инсулин и панкреатин, способствующие пищеварению. Но качество современной шагрени было невысоко, и после второй мировой войны в Японии не осталось ни одной крупной сыромятни, занимающейся выделкой акульей кожи в коммерческих целях. Однако профессор Ватару Шимицу из университета в Киото говорит, что на рукоятки мечей до сих пор идет кожа аизаме — плосконосой акулы из семейства колючих, — «чтобы на них не скользила рука».

В XVII столетии, когда путешественники стали привозить из стран Востока предметы, покрытые шагренью, например, футляры для драгоценностей, по всей Европе заговорили о прекрасной прочной коже, и европейские ремесленники стали осваивать искусство выделки шагрени, которое сейчас почти совсем забыто. К XVIII столетию искусство это достигло таких высот, что в Голландии возникла даже гильдия segrnywerkers — мастеров шагрени, а во Франции были увековечены имена двух замечательных мастеров, Жана Клода Галюша и его сына Дени Клода. Великолепная шагрень, выходившая из их рук, называлась галюша;название это до сих пор сохранилось во Франции для шагрени высшего качества.

Письменные приборы, рамки для фотографий, футляры для столового серебра и футляры для часов — все это делалось из галюша. В шагрень переплетали дорогие книги, из нее делали футляры для таких инструментов, как микроскопы и телескопы.

Толи торговцы антикварными изделиями не в состоянии представить, что акулья кожа может быть так красива и эластична, то ли они просто на знают, что держат в руках, но в наше время нередко предметы из шагрени выдаются за предметы, сделанные из кожи змеи, ящерицы или тюленя.

Шагрень — кожа акулы или ската с вкрапленными плакоидными чешуями — на редкость красивая вещь. Острые концы чешуй полируются вручную или стачиваются при помощи карборундового точила. Но из шагрени нельзя делать абсолютно все. Она применяется в основном с декоративными целями.

В течение многих лет неразрешимым оставался вопрос: как извлечь из кожи плакоидные чешуи, не повредив естественной структуры акульей кожи? Своими корнями чешуи глубоко уходят в эпидермис кожи. Применявшиеся химикалии или не могли растворить корни, или, если брался раствор слишком большой концентрации, разрушали и кожу. Кожа, получаемая в результате такой обработки, была или слишком грубой, или непрочной, так что ее нельзя было пускать в продажу. Нужно было найти способ «вынуть» чешуи из эпидермиса так, чтобы, во-первых, сохранить естественную фактуру кожи и, во-вторых, сделать ее эластичной и вместе с тем прочной.

Вскоре после второй мировой войны компания «Оушн лезер ком-пани», занимавшаяся обработкой кожи морских животных, взяла на службу химика Теодора X. Коулера и поставила перед ним, казалось бы, неосуществимую задачу: найти такой способ удаления с акульей кожи плакоидных чешуи, который позволит наладить коммерческое производство шагрени. Коулер провел много долгих часов за разрешением этой задачи, поставил множество опытов, но все они кончались неудачей. И только через несколько лет был наконец найден способ обработки, отвечающий всем требованиям. Способ этот был тут же запатентован.

Это был колоссальный успех. Из акульей кожи можно было теперь изготавливать практически все те предметы, на которые идет натуральная кожа. Шагрень стала достойным соперником всевозможных «экзотических» кож. «Оушн лезер компани» дала жизнь новой отрасли промышленности, которая до сих пор остается единственной в своем роде.

В течение многих лет занимаясь поисками способа обработки акульей кожи, «Оушн лезер» оставила далеко позади всех своих конкурентов. Правда, кое-каких успехов в этой области добились в Европе, Мексике и Японии.

Уже несколько десятков лет, как в Ньюарк (Нью-Джерси) прибывают тысячи акульих кож, которые здесь превращают в великолепную шагрень, идущую на мужские туфли, ремни, бумажники, ремешки для часов и другие превосходные вещи, которые продаются по весьма высоким ценам. Много лет назад обнаружили, что из акульей кожи очень выгодно делать носки детских ботинок, которые больше всего страдают от неаккуратного обращения. И действительно, даже несокрушимая энергия маленького мальчика не в силах нанести урон акульей коже — башмаки могут развалиться на части, но носки остаются целы.

Толстый эпидермис акульей кожи состоит из переплетения прочных волокон, образующих густую сеть, которая выдерживает большое напряжение и вместе с тем остается эластичной. Опыты показали, что предел прочности акульей кожи на разрыв — пятьсот килограммов на один квадратный сантиметр. Предел прочности воловьей кожи — немного более трехсот килограммов на один квадратный сантиметр.

Промысловый лов акул ведется главным образом вдоль побережий Флориды, в Мексиканском заливе, Карибском море и вдоль западного побережья Мексики. Поступление кож зависит от ураганов и революций, от капризов акул и рыбаков, но все же каждый месяц в течение круглого года на сыромятни "Оушн лезер компании поступают новые кожи, каждая из которых рассказывает о победе человека над акулой.

Многие кожи из тех пятидесяти тысяч штук, которые приходят за год в «Оушн лезер», поступают от отдельных рыбаков, ловящих акул на лесу, но в основном компанию снабжают кожами специальные промысловые суда, прикрепленные к оборудованным по последнему слову техники промысловым пунктам лова во Флориде и других местах. Акул ловят на двухкилометровые яруса; с хребтины яруса через каждые семь с половиной метра на двухметровых поводках свисают шестисантиметровые крючки. На каждый ярус приходится по триста крючков. Яруса забрасываются на глубину от сорока до трехсот шестидесяти метров.

Кожи прибывают в сыромятни «Оушн лезер» аккуратными кипами, запакованными в холстину. В результате сложного процесса дубления, длящегося около месяца, во время которого кожи бесконечно вымачивают в огромных чанах и отбивают в специальных барабанах, они превращаются в великолепную шагрень. Ее красота и прочность вызвали спрос, который никак не может быть удовлетворен предложением.

Опытный кожедер — акулий «скорняк» (одна из редчайших профессий на свете) — снимает с акулы кожу за пятнадцать минут. Это работа, от которой быстро устает самый сильный человек и тупится самый острый нож; хорошо еще, что его можно тут же наточить на жесткой, как наждачная шкурка, акульей коже.

После того как акула освежевана, кожу очищают от мяса и держат в соляном растворе четыре или пять дней. Свежая кожа легко может испортиться, как от сырости, так и от высокой температуры, поэтому ее надо предохранять и от дождя, и от солнца. После того как кожи вынимают из соляного раствора, их связывают в тюки или складывают в бочки и отправляют на сыромятню.

Рыбакам платят в зависимости от размера и состояния кожи и вида акулы. Когда акулу свежуют, ей отрубают хвост, часть головы и участок возле жаберных щелей, так что размер кожи всегда меньше размера акулы. Оплата основывается на длине кожи. Цена за первоклассную кожу колеблется от одного доллара за кожу длиной от девяноста сантиметров до одного метра до девяти долларов за кожу в два с половиной метра и более в длину. За кожу тигровой акулы платят больше, чем за кожу прочих видов акул, — от двух долларов за самую маленькую до четырнадцати долларов за большую.

Кожа считается первосортной, если на ней нет пятен, образовавшихся в результате гниения, порезов, нанесенных ножом «скорняка», дыр от гарпуна и «боевых шрамов», которые, как полагают, являются результатом битв между акулами. (Однако, поскольку шрамы эти, как правило, находят на коже взрослых самок, некоторые ихтиологи считают, что это — результат столкновения самок с чересчур пылкими самцами). Кожи второго и третьего сорта оплачиваются, соответственно своему качеству, ниже.

Предприимчивые рыбаки зарабатывают деньги даже на таких странных, однако пользующихся спросом предметах, как акульи трости и мумии акульих детенышей. Трости делаются очень просто — на железный стержень нанизываются позвонки акулы; их продают по двадцать долларов за штуку. «Мумии» изготовляются путем бальзамирования зародыша акулы при помощи формальдегида. В результате получается маленькая акулка, которую можно поставить среди безделушек на каминную полку. (Подобным же образом из глазного яблока акул изготовляются серьги — да поможет нам Бог!)

На коже некоторых мелких акул плакоидные чешуи оставляются нетронутыми, лишь подвергаются полировке. Это кожа — ее называют боразо — самая дорогая кожа на свете, пять квадратных сантиметров боразо стоят один доллар. Она идет на такие предметы туалета, как, например, ночные туфли.

Плакоидные чешуи оставляются в коже и в тех случаях, когда она идет на промышленные нужды, например, для того, чтобы начесать ворс на фетре, из которого изготовляют мужские шляпы. В Италии такой кожей полируют мрамор. Другой вид промышленной акульей кожи применяется для трансмиссий на ткацких станках.

Говоря о том, что мы извлекаем из акулы, нельзя обойти молчанием добываемый из ее печени редкий химический продукт, который еще в древности считался сильнодействующим лекарством. Продукт этот под названием сквалениспользуется пока что только в клинических лабораториях, где ведутся медицинские изыскания.

Несколько лет назад одна химическая компания купила большой запас сквалена, добытого из печени гигантских акул, поскольку ученые, работавшие в этой фирме, заинтересовались его применением.

Среди этих ученых был доктор Джон Хеллер, один из ведущих исследователей в области органической химии. Убежденный, что сквален может послужить ценным подспорьем при изучении порока сердца, Хеллер хотел применить «меченый» сквален при наблюдении над химической деятельностью животных организмов. Эксперименты окончились неудачей, но еще и сейчас некоторые ученые пытаются найти пути использования этого продукта при изучении порока сердца и рака.

Гораздо успешнее, чем ученые, скваленом, добываемым из печени акул, воспользовались члены шайки гангстеров. Они выпустили в продажу растительное масло со следующей надписью на этикетке: «20 % оливкового масла». Но пищевики заявили, что, судя по вкусу и запаху этого масла, оно не отвечает своему названию.

Они заподозрили, что это дело рук гангстерского «синдиката», еще раньше занимавшегося продажей ненастоящего оливкового масла. Это было вскоре после окончания второй мировой войны, и оливковое масло все еще поступало из Европы в небольших количествах и было дорого.

Образцы внушившего подозрение масла были отправлены в управление по контролю за качеством пищевых продуктов, медикаментов и косметических средств при министерстве торговли. В лаборатории управления, этой Немезиды жуликов, был разработан способ проверки количества оливкового масла в смесях выпускаемых в продажу растительных масел. Способ этот предложил доктор Джекоб Фитлсон, главный химик-пищевик нью-йоркских лабораторий управления. Фитлсон знал, что, помимо печени акулы, сквален находится в небольших количествах в животных и растительных маслах, в том числе в оливковом масле. Выяснилось, что в оливковом масле его больше, чем во всех остальных растительных маслах, с которыми оливковое масло смешивают для продажи. Поэтому процент сквалена в смеси показывал относительное содержание в ней оливкового масла. Эта проверка помогла разоблачить несколько мошенничеств, и виновные были наказаны по заслугам.

Однако когда теперь в лабораторию управления прислали образцы масла, ни по вкусу, ни по запаху не похожего на оливковое, масло это выдержало проверку. «В точности, как сказано на этикетке, — двадцать процентов оливкового масла», — гласило официальное заключение химиков, а в неофициальной приписке говорилось: «Так, во всяком случае, показывает анализ, но мы этому не верим».

Химики управления, засыпанные жалобами компаний, торгующих доброкачественным маслом, стали в тупик. И тут Фитлсон совершенно случайно напал на след. Разговорившись на научной конференции со своим бывшим коллегой, перешедшим работать в фирму химикатов и лекарственных препаратов, он узнал от него, что при производстве витамина А они в качестве побочного продукта получали сквален, которому никак не могли найти применения. И вдруг на сквален нашелся покупатель. Так вот где была зарыта собака! Фитлсон понял, что мошенники решили обратить проверку на сквален себе на пользу и просто стали добавлять сквален в дешевые растительные масла. Надо было только ввести определенное количество добытого из печени акулы сквалена, и смесь при проверке давала такой же точно показатель, как смесь, в которую на самом деле входит двадцать процентов оливкового масла. Различить сквален из оливкового масла и сквален из печени акулы при проверке способом Фитлсона было невозможно.

Чтобы разоблачить обман, необходимо было как-то отметить акулий сквален до того, как его добавят в масло, а затем обнаружить его в масле, после поступления в продажу. Для этого было решено воспользоваться антраниловой кислотой — химикалием, который применяется при производстве красителей; кислота эта безвредна, прочна, растворяется в сквалене и не имеет ни вкуса ни запаха, так что без особых реактивов обнаружить ее невозможно. Фирма, у которой гангстерский «синдикат» покупал сквален, разрешила примешать к нему антраниловую кислоту. Теперь оставалось только ждать.

Вскоре после того, как был закуплен большой запас меченого сквалена, на рынке появилось огромное количество растительного масла под самыми различными фабричными марками. Все они прошли проверку, и почти во всех оказался меченый сквален. Управление по контролю за качеством пищевых продуктов стало искать, откуда пришло это масло. Опросили розничных торговцев, экспортеров, оптового торговца оливковым маслом, который отказался что бы то ни было сообщить. Но его объяснение: «Если я проговорюсь, мне несдобровать», — говорит само за себя.

Это было огромное гангстерское предприятие, добывавшее свои доходы запугиванием, шантажом и террором. Прежде чем гангстеров удалось разоблачить, они получили миллион прибыли. Но в ловушку с акульей приманкой попался один из «королей» гангстеров, Джозеф Профаци, считавшийся до тех пор неприкосновенным. Он редко появлялся на людях, не говоря уж о зале суда. Управление по контролю за качеством пищевых продуктов привлекло его к ответственности. Он был признан виновным и приговорен к штрафу в восемь тысяч долларов.

1

Нападая, акулы далеко не всегда в первую очередь пользуются своими челюстями. Часто они сначала таранят жертву, сдирая с нее кожу и мясо своей бронированной кожей.

2

«Мудрец из страны Оз» — книга амер. писателя франка Баума, известная в переработке Л. Волкова под названном «Волшебник Изумрудного города».

3

Для быстроходных акул небольшие аквариумы не пригодны, так же как и для дельфинов. Только плавая на больших скоростях, эти акулы получают достаточное количество растворенного в воде кислорода. Большие скорости можно развивать только в очень больших резервуарах. Если океанариум мал, акула гибнет от удушья.

4

Список в двадцать восемь названии также не полон. Самыми опасными видами следует считать: большую белую, тигровую, два вида мако, акулу озера Никарагуа, гангскую, голубую, несколько видов морских лисиц, несколько видов акул-молот и обыкновенную песчаную акулу. Среди ближайших родственников гангской и голубой акул наберется еще с полторы дюжины видов, челюсти которых в состоянии перекусить руку или ногу человека. Далеко небезобидны также сельдевые акулы, австралийская песчаная, полярная и некоторые другие. Число опасных и потенциально опасных видов, вероятно, доходит до сорока — пятидесяти.

5

Весьма вероятно, что речь идет о мако.

6

Разнозубые акулы — небольшая (несколько видов) архаичная группа. Они ведут придонно-прибрежный образ жизни. Свое название они получили за то, что на средних и задних частях их продолговатых челюстей сидят подушкообразные дробящие зубы, перемалывающие раковины и панцири беспозвоночных животных, а на передних участках челюстей располагаются конусовидные зубы, которыми они подбирают свою добычу.

7

Известны два вида мако и несколько видов морских лисиц.

8

Доктор Дэвид Дэвис провел широкий комплекс исследований по изучению опасных видов акул, обитающих в африканских водах. Он регистрировал случаи нападения акул на человека и изучал их повадки в Дурбанском океанариуме. Результатом его исследований явилась опубликованная в 1964 году книга «Акулы и их атаки».

9

Отлов рыбы и пресных водоемах с помощью электрического тока был впервые применен в СССР. Государственным научно-исследовательским институтом озерного и речного хозяйства созданы электроловильные аппараты, принцип действия которых основан па различной электрической проводимости воды и тела рыбы. Когда рыба попадает в ноле постоянного тока, она направляется к аноду и ее парализует, после чего она всплывает на поверхность, где ее подбирают конусной сетью или сачком. В реках электрический ток применяется также для лова парализованной рыбы с помощью рыбонасоса, который и втягивает ее.

10

Ныне Ресифи.

11

Морской гребешок — широко распространенный съедобный двустворчатый моллюск. У нас из мяса дальневосточных гребешков приготовляют консервы. Широкие и уплощенные створки морских гребешков часто используются и качестве пепельниц.

12

Действительно, лишь весьма ограниченное число видов акул имеет массовое и повсеместное распространение. Однако видовой состав пойманных акул заметно различается в разных океанах и в разных широтах; он также меняется в зависимости от удаленности места лова от берегов, способа лона, глубины, на которой он производится в то или иное время года и суток. Голубая акула широко распространена не только и умеренных, но и в тропических подах.

13

Преувеличение. Акулы питаются по преимуществу рыбой и, естественно, хищников всегда значительно меньше, чем их жертв, то есть хотя акулы — очень заметный элемент фауны моря, они куда более малочисленны, чем многие, например, промысловые рыбы.

14

Миксины, так же как и миноги, относятся к классу круглоротых животных, близкому к классу рыб. В отличие от миног, миксины ведут паразитический образ жизни.

15

Преувеличение. См. примечание 13.

16

Боевые палицы и другие орудия, утыканные акульими зубами, а также изделия из акульей кожи, которые применялись в повседневной жизни полинезийцами, можно увидеть в Музее антропологии и этнографии Академии наук в Ленинграде.

17

Зубы семижаберных и шестижаберных акул — единственные в своем роде: они напоминают гребенку с лезвиевидными зубцами, постепенно уменьшающимися по величине от переднего к заднему.